Вспоминаю частенько баб Шуру. Двоюродная бабка моя. Имела головокружительный роман в 82 года, со свадьбой, переездом в соседнее село и последующими похоронами молодого мужа (на десять лет её был моложе сокол ясный).
Познакомились в романтической обстановке — в очереди на анализы. То ли на сахар, то ли на биохимию, не помню. Баб Шура помнила. И он её там, значит, «приглядел» (со слов потерпевшей). И начал «ходить». А ходить надо было из соседней деревни, на минуточку, — двадцать километров. А автобус курсирует между сёлами по магическому расписанию, которое ведомо только архангелам и ангелам, но не человекам.
Кто поможет престарелому родителю в амурных делах? Конечно же, дети! Старший сын «жениха» два месяца в режиме нон-стоп возил влюблённого отца своего семидесяти двух лет на «свиданки».
Потом уж не выдержал и поставил вопрос ребром: «Ты, батя, или женись, или уже не морочь Александре Ефремовне голову!» (И бензин не дармовой!).
Голову баб Шуры к тому времени уже украсила химия-барашек морковного цвета, тело — кровавой расцветки велюровые халаты на блестящих молниях. Ноги из вечных войлочных тапочек переобулись в тапки кожаные, хранимые для «особых случаев» с 1955 года.
Готовились к похоронам, а вышла свадьба, так бывает. Невеста к бракосочетанию была готова, жениха, как обычно - принудили. Уже пожилые дети не выдержали страстей и женили родителей в один день.
В сельсовет пришло пол села вдовиц и разбитных разведёнок. Прикоснуться к чужому счастью и обрести надежду.
Обрели её в тот день все.
Баб Шура была в фате и кримпленовом платье цвета «слоновая кость», хранимом для погребения. Фата, как ни бились, была ею отвоёвана: «Трёх детей я родила, а свадьбы у меня так и не было, то война, то целина — отстаньте!» Все и отстали.
На свадьбе пели и плясали две деревни. Дети, внуки и правнуки. В отдалении рыдали вдовицы. Баяны рвались, хор из родных, близких и дальних по сотому кругу исполнял любимую песню Баб Шуры — «Однажды морем я плыла на пароходе том» , самогон варился в режиме реального времени в бане.
Запасённого категорически не хватало. Пир шёл не один день.
Все десять лет, что прожили, как голубки, молодые, мы ездили к ним в гости по лету. Годовщину свадебных торжеств праздновать. Баб Шура всегда с причёской и в фате, молодой муж с аккуратно постриженными к приезду гостей бровями.
А потом он умер. Быстро. Диабет. Сердце. А она не поверила. Дети забрали баб Шуру к себе, в её родную деревню. Она лет пять ещё пожила. Красила волосы и ждала своего «милёночка». Не верила, что его нет больше. Не помнила ни похорон, ни переезда, выходила к калитке и сколько могла стоять на ногах — смотрела на дорогу и ждала.
Вот такое было счастье на моих глазах и большая любовь.
Которым не помешали ни морщины, ни седина, ни плохие анализы, ни войлочные тапки, ни отсутствие транспортного сообщения.
Все равно скоро увидятся.
А вы все про брыли свои в сорок лет.
Автор: Ульяна Меньшикова
Подписаться.
Познакомились в романтической обстановке — в очереди на анализы. То ли на сахар, то ли на биохимию, не помню. Баб Шура помнила. И он её там, значит, «приглядел» (со слов потерпевшей). И начал «ходить». А ходить надо было из соседней деревни, на минуточку, — двадцать километров. А автобус курсирует между сёлами по магическому расписанию, которое ведомо только архангелам и ангелам, но не человекам.
Кто поможет престарелому родителю в амурных делах? Конечно же, дети! Старший сын «жениха» два месяца в режиме нон-стоп возил влюблённого отца своего семидесяти двух лет на «свиданки».
Потом уж не выдержал и поставил вопрос ребром: «Ты, батя, или женись, или уже не морочь Александре Ефремовне голову!» (И бензин не дармовой!).
Голову баб Шуры к тому времени уже украсила химия-барашек морковного цвета, тело — кровавой расцветки велюровые халаты на блестящих молниях. Ноги из вечных войлочных тапочек переобулись в тапки кожаные, хранимые для «особых случаев» с 1955 года.
Готовились к похоронам, а вышла свадьба, так бывает. Невеста к бракосочетанию была готова, жениха, как обычно - принудили. Уже пожилые дети не выдержали страстей и женили родителей в один день.
В сельсовет пришло пол села вдовиц и разбитных разведёнок. Прикоснуться к чужому счастью и обрести надежду.
Обрели её в тот день все.
Баб Шура была в фате и кримпленовом платье цвета «слоновая кость», хранимом для погребения. Фата, как ни бились, была ею отвоёвана: «Трёх детей я родила, а свадьбы у меня так и не было, то война, то целина — отстаньте!» Все и отстали.
На свадьбе пели и плясали две деревни. Дети, внуки и правнуки. В отдалении рыдали вдовицы. Баяны рвались, хор из родных, близких и дальних по сотому кругу исполнял любимую песню Баб Шуры — «Однажды морем я плыла на пароходе том» , самогон варился в режиме реального времени в бане.
Запасённого категорически не хватало. Пир шёл не один день.
Все десять лет, что прожили, как голубки, молодые, мы ездили к ним в гости по лету. Годовщину свадебных торжеств праздновать. Баб Шура всегда с причёской и в фате, молодой муж с аккуратно постриженными к приезду гостей бровями.
А потом он умер. Быстро. Диабет. Сердце. А она не поверила. Дети забрали баб Шуру к себе, в её родную деревню. Она лет пять ещё пожила. Красила волосы и ждала своего «милёночка». Не верила, что его нет больше. Не помнила ни похорон, ни переезда, выходила к калитке и сколько могла стоять на ногах — смотрела на дорогу и ждала.
Вот такое было счастье на моих глазах и большая любовь.
Которым не помешали ни морщины, ни седина, ни плохие анализы, ни войлочные тапки, ни отсутствие транспортного сообщения.
Все равно скоро увидятся.
А вы все про брыли свои в сорок лет.
Автор: Ульяна Меньшикова
Подписаться.
Бабушку Надю Оля любила, но немного побаивалась, что ли...
И даже не потому, что та всю жизнь проработала учителем русского языка и литературы, а у Олечки с этими предметами отношения были несколько натянутыми, к великому бабушкиному огорчению.
Просто бабушка Надя словно выпала из какого-то другого времени, вместе с её гордой осанкой, приподнятым подбородком, прямой спиной, платьями с высокими воротничками, винтажными брошами, фарфоровыми чашечками, которые и в руки-то взять было страшновато, не то что пить из них чай.
В гости к бабушке Оля приезжала, словно в музей. Здесь было огромное множество разных интересных штучек, но брать их в руки девочка опасалась: мало ли, вдруг сломаются или разобьются?
А ещё приходилось задумываться над каждым словом, иначе бабушка так строго глянет поверх очков и укоризненно покачает головой, что потом ещё долго чувствуешь себя виноватой...
Непонятно как, но бабушкины манеры передались и её пушистой ангорской кошке. У белоснежной красавицы был такой взгляд, словно она делала всем огромное одолжение самим фактом своего существования.
А уж если брезгливо трясла лапкой, то всех вокруг охватывало невольное чувство стыда за то, что оскорбили столь совершенное существо предложенной едой с собственного стола или не убранным мгновенно лотком.
Имя кошки очень ей подходило – бабушка Надя назвала её Графиней.
К Оле Графиня относилась благосклонно, позволяла гладить и почёсывать, но, если общение её начинало тяготить, в любой момент могла спрыгнуть с колен и удалиться, махнув пушистым хвостом и презрительно задрав нос.
Иногда Оле казалось, что кошка была когда-то светской дамой из самого высшего общества, и даже сейчас, очутившись в пушистом и хвостатом теле, продолжала вести себя так, будто все вокруг созданы лишь для того, чтобы угождать Её Кошачеству.
Каждый день бабушка и кошка отправлялись на прогулку, поскольку хозяйка полагала, что кошечке необходимо совершать променад, дышать свежим воздухом.
Сама же Графиня явно была уверена, что отлично могла бы проводить время дома, ступая не по грязному мокрому асфальту, а по мягкому ковру.
Но в этом вопросе бабушка была непреклонна, и недовольная кошка с видом мученицы отправлялась в переноску...
Иногда Оля сопровождала их на прогулку. С бабушкой было интересно, она знала множество историй, связанных с их родным городом и замечательными людьми, которые жили здесь в разное время.
Далеко они не уходили, бабушка Надя облюбовала уютный скверик рядом с домом, где можно было отлично устроиться с книжкой под сенью резных клёнов на скамеечке у прудика.
Оля слушала, как бабушка читает вслух, или бегала покормить уточек. Кошка Графиня с высокомерным видом выглядывала из переноски, не решаясь покинуть своё убежище.
В день, когда произошла наша история, в скверике было особенно хорошо: тихо, безветренно, и осеннее солнышко расщедрилось, посылая на землю тёплые лучи.
Даже Графиня соизволила переместиться на лавочку, меланхолично наблюдая за тем, как медленно кружатся в воздухе опадающие листья.
В этот раз они были здесь не одни. На лавочке напротив расположился пожилой мужчина с окладистой седой бородой, одетый неожиданно – в кожаную куртку и высокие сапоги.
Оля решила, что он наверняка бывший байкер. Она видела таких в кино, у них ещё обычно огромные шумные мотоциклы.
Дядька ей отчего-то понравился. Зато бабушка фыркнула и покосилась в его сторону неодобрительно. По её убеждению, мужчины преклонных лет должны одеваться иначе. Уж точно не в косуху!
И тут куртка, подвергнутая мысленному бабушкиному неодобрению, зашевелилась, и оттуда показалась чёрная усатая морда самого бандитского вида.
Морда заинтересованно посмотрела в сторону белоснежной красавицы. Та сделала вид, что ничего не замечает, и повернулась спиной.
— Что, Тимоха, барышня понравилась? — проговорил мужчина густым басом. — Согласен, красотка, что надо!
Читать продолжение ...
И даже не потому, что та всю жизнь проработала учителем русского языка и литературы, а у Олечки с этими предметами отношения были несколько натянутыми, к великому бабушкиному огорчению.
Просто бабушка Надя словно выпала из какого-то другого времени, вместе с её гордой осанкой, приподнятым подбородком, прямой спиной, платьями с высокими воротничками, винтажными брошами, фарфоровыми чашечками, которые и в руки-то взять было страшновато, не то что пить из них чай.
В гости к бабушке Оля приезжала, словно в музей. Здесь было огромное множество разных интересных штучек, но брать их в руки девочка опасалась: мало ли, вдруг сломаются или разобьются?
А ещё приходилось задумываться над каждым словом, иначе бабушка так строго глянет поверх очков и укоризненно покачает головой, что потом ещё долго чувствуешь себя виноватой...
Непонятно как, но бабушкины манеры передались и её пушистой ангорской кошке. У белоснежной красавицы был такой взгляд, словно она делала всем огромное одолжение самим фактом своего существования.
А уж если брезгливо трясла лапкой, то всех вокруг охватывало невольное чувство стыда за то, что оскорбили столь совершенное существо предложенной едой с собственного стола или не убранным мгновенно лотком.
Имя кошки очень ей подходило – бабушка Надя назвала её Графиней.
К Оле Графиня относилась благосклонно, позволяла гладить и почёсывать, но, если общение её начинало тяготить, в любой момент могла спрыгнуть с колен и удалиться, махнув пушистым хвостом и презрительно задрав нос.
Иногда Оле казалось, что кошка была когда-то светской дамой из самого высшего общества, и даже сейчас, очутившись в пушистом и хвостатом теле, продолжала вести себя так, будто все вокруг созданы лишь для того, чтобы угождать Её Кошачеству.
Каждый день бабушка и кошка отправлялись на прогулку, поскольку хозяйка полагала, что кошечке необходимо совершать променад, дышать свежим воздухом.
Сама же Графиня явно была уверена, что отлично могла бы проводить время дома, ступая не по грязному мокрому асфальту, а по мягкому ковру.
Но в этом вопросе бабушка была непреклонна, и недовольная кошка с видом мученицы отправлялась в переноску...
Иногда Оля сопровождала их на прогулку. С бабушкой было интересно, она знала множество историй, связанных с их родным городом и замечательными людьми, которые жили здесь в разное время.
Далеко они не уходили, бабушка Надя облюбовала уютный скверик рядом с домом, где можно было отлично устроиться с книжкой под сенью резных клёнов на скамеечке у прудика.
Оля слушала, как бабушка читает вслух, или бегала покормить уточек. Кошка Графиня с высокомерным видом выглядывала из переноски, не решаясь покинуть своё убежище.
В день, когда произошла наша история, в скверике было особенно хорошо: тихо, безветренно, и осеннее солнышко расщедрилось, посылая на землю тёплые лучи.
Даже Графиня соизволила переместиться на лавочку, меланхолично наблюдая за тем, как медленно кружатся в воздухе опадающие листья.
В этот раз они были здесь не одни. На лавочке напротив расположился пожилой мужчина с окладистой седой бородой, одетый неожиданно – в кожаную куртку и высокие сапоги.
Оля решила, что он наверняка бывший байкер. Она видела таких в кино, у них ещё обычно огромные шумные мотоциклы.
Дядька ей отчего-то понравился. Зато бабушка фыркнула и покосилась в его сторону неодобрительно. По её убеждению, мужчины преклонных лет должны одеваться иначе. Уж точно не в косуху!
И тут куртка, подвергнутая мысленному бабушкиному неодобрению, зашевелилась, и оттуда показалась чёрная усатая морда самого бандитского вида.
Морда заинтересованно посмотрела в сторону белоснежной красавицы. Та сделала вид, что ничего не замечает, и повернулась спиной.
— Что, Тимоха, барышня понравилась? — проговорил мужчина густым басом. — Согласен, красотка, что надо!
Читать продолжение ...
Бабушка была красавицей. Не такой, как другие старушки — с нарисованными удивленными бровями и начесами на бледной макушке. Даже в семьдесят пять у нее были свои яркие брови и ресницы, природный румянец, который она слегка припудривала, а копна ее густых блестящих кудрей вызывала зависть женщин и бодрый восторг мужчин. Отменный вкус и возможность доставать действительно хорошую одежду — такую, что сидела как влитая, подчеркивая важное — делали ее фигуру еще более привлекательной.
С бабушкой было весело и интересно. Она могла вдруг начать переставлять мебель, менять шторы или мастерить внучке бальное платье из кружевной гардины. Вкусно и быстро готовила: огроменные сковороды огненной картошки, сочные отбивные, душистый салат и хрустящие крепкие огурчики в подполе. А уж пирожки… Загляденье. Да-да, все было по-настоящему: и подпол, и мебель, и пирожки. Старинный кирпичный особняк в два подъезда, квартира с подъездом и выходом в сад, беседка, утопающая в яблоневом цвету белого налива и малиновом запахе роз.
Бабушка работала, споро и сноровисто управляла домом, хлопотала с помощницей Натальей. Вставала в пять утра, до работы успевала переделать тысячу дел и улетала на службу, оставляя за собой шлейф французских духов. Жила красиво и празднично.
Дед, импозантный и видный, как голливудский артист, иногда имел обыкновение пошуметь. Высокие должности развили командный голос и привычку руководить. Бабушка в ответ всегда соглашалась, не спорила, кричала ему из кухни:
— Да, мой золотой, как скажешь!
Весело и легко встряхивала кудрями и делала решительно то, что хотела и считала нужным.
Замечательная пара, восхищение друзей, обожание детей и внуков, почет и уважение. И только наблюдалась за бабушкой странная привычка — принесет поутру пухлых и горячих таких колобков с блестящими медовыми бочками, нарежет к завтраку с маслом, а потом сидит за разговором и, не замечая уплетает и свою, и оставшуюся сыновью половинку и внучкину горбушку. Опомнится, засмеется, соберет со стола, а по дороге аккуратно станет кусочки снова отламывать и доедать.
И вот однажды в красивый семейный вечер, когда только свои за столом и вкусно все так, что кажется, что лопнешь, а остановиться нельзя никак, вино играет в хрустальных бокалах и чуть- чуть шумит в голове, домашние опять схватили бабушку за руку: снова булку доедала. А бабушка возьми да и расплачься!
— А я ведь булки-то те украла! Две штуки. Девчонкой тогда была совсем, мы только из окружения вышли, когда мамин санитарный поезд разбомбили. Ох, сколько я страху тогда натерпелась! Бомбы свистят, летят тучами нечетно! Убитых море. Вагоны горят, люди из них выпрыгивают, гарь и смрад вокруг… Потом от немцев убегали, раненых по очереди несли. Тяжелые. руки отрываются, и плачу тихонько, и бросить не могу никак. Сколько дней не ели… А потом Кавказ. А там красиво, так чисто и пахнет фруктами на деревьях. Голова все время кружилась, а денег нет, документы сгорели все. Пока восстановили… Помню, домой из госпиталя иду, а в булочной свежие булки только из печи. Пахнут на всю улицу. Красивые, пышные, мягкие… Как до войны. Я две тихонько взяла и дальше пошла, иду не дышу, глаза в землю. Ой, как мама ругалась! Обратно, говорит, неси, пусть все видят: мы не воровки!
Читать продолжение ...
С бабушкой было весело и интересно. Она могла вдруг начать переставлять мебель, менять шторы или мастерить внучке бальное платье из кружевной гардины. Вкусно и быстро готовила: огроменные сковороды огненной картошки, сочные отбивные, душистый салат и хрустящие крепкие огурчики в подполе. А уж пирожки… Загляденье. Да-да, все было по-настоящему: и подпол, и мебель, и пирожки. Старинный кирпичный особняк в два подъезда, квартира с подъездом и выходом в сад, беседка, утопающая в яблоневом цвету белого налива и малиновом запахе роз.
Бабушка работала, споро и сноровисто управляла домом, хлопотала с помощницей Натальей. Вставала в пять утра, до работы успевала переделать тысячу дел и улетала на службу, оставляя за собой шлейф французских духов. Жила красиво и празднично.
Дед, импозантный и видный, как голливудский артист, иногда имел обыкновение пошуметь. Высокие должности развили командный голос и привычку руководить. Бабушка в ответ всегда соглашалась, не спорила, кричала ему из кухни:
— Да, мой золотой, как скажешь!
Весело и легко встряхивала кудрями и делала решительно то, что хотела и считала нужным.
Замечательная пара, восхищение друзей, обожание детей и внуков, почет и уважение. И только наблюдалась за бабушкой странная привычка — принесет поутру пухлых и горячих таких колобков с блестящими медовыми бочками, нарежет к завтраку с маслом, а потом сидит за разговором и, не замечая уплетает и свою, и оставшуюся сыновью половинку и внучкину горбушку. Опомнится, засмеется, соберет со стола, а по дороге аккуратно станет кусочки снова отламывать и доедать.
И вот однажды в красивый семейный вечер, когда только свои за столом и вкусно все так, что кажется, что лопнешь, а остановиться нельзя никак, вино играет в хрустальных бокалах и чуть- чуть шумит в голове, домашние опять схватили бабушку за руку: снова булку доедала. А бабушка возьми да и расплачься!
— А я ведь булки-то те украла! Две штуки. Девчонкой тогда была совсем, мы только из окружения вышли, когда мамин санитарный поезд разбомбили. Ох, сколько я страху тогда натерпелась! Бомбы свистят, летят тучами нечетно! Убитых море. Вагоны горят, люди из них выпрыгивают, гарь и смрад вокруг… Потом от немцев убегали, раненых по очереди несли. Тяжелые. руки отрываются, и плачу тихонько, и бросить не могу никак. Сколько дней не ели… А потом Кавказ. А там красиво, так чисто и пахнет фруктами на деревьях. Голова все время кружилась, а денег нет, документы сгорели все. Пока восстановили… Помню, домой из госпиталя иду, а в булочной свежие булки только из печи. Пахнут на всю улицу. Красивые, пышные, мягкие… Как до войны. Я две тихонько взяла и дальше пошла, иду не дышу, глаза в землю. Ой, как мама ругалась! Обратно, говорит, неси, пусть все видят: мы не воровки!
Читать продолжение ...
..Это было последнее дежурство Олега в этом роддоме. Он был очень грамотным анестезиологом и любил анестезиологию в акушерстве, но решил не отказываться от предложенной ему новой работы - должности начмеда в престижной частной клинике, более свободного графика и неплохой зарплаты.
Была ещё одна причина его увольнения... Его бывшая жена Оля - студенческая любовь, врач акушер гинеколог в этом же роддоме. Их брак длился всего два года. Два года хрупкого счастья, которое разбили бесконечные дежурства, постоянная жизнь молодой Ольги в роддоме, а значит пустой холодильник дома и недельное отсутствие чистых рубашек и носков, взаимные обвинения, жёсткие и целеустремлённые характеры обоих и сплетни. Всё то, что сейчас казалось ему - полной ерундой...
Но, работая в одном лечебном учреждении, у них получилось разойтись очень тихо, без шума, скандалов и «грязного белья». А затем также тихо создать новые семьи.
Первое время в коллективе шушукались и ждали - ну когда же... Когда же вывалятся на всех подробности и мельчайшие детали, чтобы обсудить и посмаковать...
Теперь, через двадцать лет, наверное только они с Ольгой и помнили о том, что когда-то у них была общая семейная жизнь.
На прошлом дежурстве, трое суток назад, Ольга оперировала маленькую худенькую роженицу с крупным плодом. Он стоял на наркозе. Мальчишку, более четырёх килограмм, она легко достала своими тонкими, но такими крепкими руками, касаясь головки малыша кончиками пальцев, как фокусница... А услышав его громкий крик, вдруг засмеялась сама. От этого звонкого и девичьего смеха такой взрослой женщины, у него сжалось сердце и, стараясь не слышать её и не смотреть на её руки, он ещё раз порадовался, что уходит на новую работу.
Сегодня же бледная и измученная Ольга курила уже пятую сигарету подряд. Ему пришлось забрать у неё пачку и положить к себе в карман.
«Я ничего не могу понять. Никто ничего не может понять. Операция тридцать минут. Шовный материал - мой собственный, проверенный. Предпосылок для сепсиса - никаких. Стула нет трое суток. Газы не отходят. Живот - вздут, в два раза больше, чем сама девочка - да ты и сам сейчас всё увидишь. Анализы - зашкаливают. Хирурги настаивают на кишечной непроходимости. Завтра, скорее всего, пойдём повторно в живот... А значит... значит удалят матку. Олег! Мы сделали всё возможное и невозможное! И я сегодня опять ночую здесь...».
Читать продолжение...
Была ещё одна причина его увольнения... Его бывшая жена Оля - студенческая любовь, врач акушер гинеколог в этом же роддоме. Их брак длился всего два года. Два года хрупкого счастья, которое разбили бесконечные дежурства, постоянная жизнь молодой Ольги в роддоме, а значит пустой холодильник дома и недельное отсутствие чистых рубашек и носков, взаимные обвинения, жёсткие и целеустремлённые характеры обоих и сплетни. Всё то, что сейчас казалось ему - полной ерундой...
Но, работая в одном лечебном учреждении, у них получилось разойтись очень тихо, без шума, скандалов и «грязного белья». А затем также тихо создать новые семьи.
Первое время в коллективе шушукались и ждали - ну когда же... Когда же вывалятся на всех подробности и мельчайшие детали, чтобы обсудить и посмаковать...
Теперь, через двадцать лет, наверное только они с Ольгой и помнили о том, что когда-то у них была общая семейная жизнь.
На прошлом дежурстве, трое суток назад, Ольга оперировала маленькую худенькую роженицу с крупным плодом. Он стоял на наркозе. Мальчишку, более четырёх килограмм, она легко достала своими тонкими, но такими крепкими руками, касаясь головки малыша кончиками пальцев, как фокусница... А услышав его громкий крик, вдруг засмеялась сама. От этого звонкого и девичьего смеха такой взрослой женщины, у него сжалось сердце и, стараясь не слышать её и не смотреть на её руки, он ещё раз порадовался, что уходит на новую работу.
Сегодня же бледная и измученная Ольга курила уже пятую сигарету подряд. Ему пришлось забрать у неё пачку и положить к себе в карман.
«Я ничего не могу понять. Никто ничего не может понять. Операция тридцать минут. Шовный материал - мой собственный, проверенный. Предпосылок для сепсиса - никаких. Стула нет трое суток. Газы не отходят. Живот - вздут, в два раза больше, чем сама девочка - да ты и сам сейчас всё увидишь. Анализы - зашкаливают. Хирурги настаивают на кишечной непроходимости. Завтра, скорее всего, пойдём повторно в живот... А значит... значит удалят матку. Олег! Мы сделали всё возможное и невозможное! И я сегодня опять ночую здесь...».
Читать продолжение...
Так уж получалось, а получалось у него плохо, никакие попытки создать семью ни к чему не приводили...
И не говорите мне, что он неправильно действовал. Может, и неправильно, но важно то, что пытался. А результат – никакой!
То зарплата и место работы не устраивало избранницу. И действительно – сантехник на вольных хлебах, это тебе не программист.
То машина старенькая и не престижная. И действительно, “пирожок”, набитый всякими инструментами, слабо походил на роскошное авто.
То однокомнатная квартира не устраивала. Короче говоря, куда ни кинь, везде клин...
Он уже перестал надеяться и стараться. Жил себе, как живётся. Работал до упаду. Приезжал домой, а там... А там тихо, спокойно, как на кладбище.
Вот он и решил:
— Заведу себе хоть кота. Его выгуливать не надо. Придёшь домой, а там тебя кто-то ждёт, радуется. Что может быть лучше?
Ну, и завёл. Большого, серого... Сперва он, конечно, был маленьким и худым, но потом отъелся и обнаглел.
Котя, так его звали, считал, что все в этом мире ему должны. Должны покормить, погладить, носить на руках и красиво разговаривать.
И задумался мужчина:
— Надо, — сказал он сам себе, — надо мне кошечку...
Сказано – сделано. Принёс с мусорки. Блохастую, худую, как спичка, и боящуюся всего.
Котя сперва шипел на неё и пытался побить. А сантехник защищал её и старался согреть своей любовью. И Пуся отошла, расцвела и превратилась в настоящую красавицу.
Мужчину она считала своим подопечным. И думала, что кроме неё о нём больше некому позаботиться. В общем-то, так оно и было…
Пуся очень любила гулять. Для чего сантехник приобрёл специальную шлейку и поводок.
Котя поводок ненавидел и сопровождал человека и Пусю слегка в стороне, показывая всем своим видом, что вот этих двоих, на самом деле, выгуливает он. И вообще – он тут главный и предоставляет им некоторую степень свободы.
Соседи, глядя на забавную тройку, смеялись. По-хорошему.
А владельцы собак из соседних домов. Относились к сантехнику с уважением и обходили их стороной. Ну, когда собак своих выгуливали.
И был мужчина доволен. И про свою нелюбовь к прогулкам позабыл...
И вот однажды, когда они гуляли в небольшом палисадничке, Пуся тёрлась об его ноги и обнюхивала всё вокруг, а Котя сидел в стороне с гордым и неприступным видом, подошла к сантехнику женщина лет пятидесяти:
— Сынок, — спросила она, — а ты ведь не женат?
— Не женат, — вздохнул мужчина.
Он уже собирался начать длинные объяснения, но женщина перебила его:
— Хочешь заработать?
Сантехник посмотрел на неё с подозрением. Мало ли, сколько всяких мошенников тут шляется...
— А кто же подзаработать не хочет? — ответил он и напрягся.
— Тут такое дело... — начала объяснения женщина. — У дочери сегодня должна была быть свадьба. Всё готово. Ресторан, гости, подружки невесты, фотограф, невеста ждёт.
И вдруг... Он звонит и говорит, что передумал. Представляешь? А свадьба уже сейчас!
Читать продолжение...
И не говорите мне, что он неправильно действовал. Может, и неправильно, но важно то, что пытался. А результат – никакой!
То зарплата и место работы не устраивало избранницу. И действительно – сантехник на вольных хлебах, это тебе не программист.
То машина старенькая и не престижная. И действительно, “пирожок”, набитый всякими инструментами, слабо походил на роскошное авто.
То однокомнатная квартира не устраивала. Короче говоря, куда ни кинь, везде клин...
Он уже перестал надеяться и стараться. Жил себе, как живётся. Работал до упаду. Приезжал домой, а там... А там тихо, спокойно, как на кладбище.
Вот он и решил:
— Заведу себе хоть кота. Его выгуливать не надо. Придёшь домой, а там тебя кто-то ждёт, радуется. Что может быть лучше?
Ну, и завёл. Большого, серого... Сперва он, конечно, был маленьким и худым, но потом отъелся и обнаглел.
Котя, так его звали, считал, что все в этом мире ему должны. Должны покормить, погладить, носить на руках и красиво разговаривать.
И задумался мужчина:
— Надо, — сказал он сам себе, — надо мне кошечку...
Сказано – сделано. Принёс с мусорки. Блохастую, худую, как спичка, и боящуюся всего.
Котя сперва шипел на неё и пытался побить. А сантехник защищал её и старался согреть своей любовью. И Пуся отошла, расцвела и превратилась в настоящую красавицу.
Мужчину она считала своим подопечным. И думала, что кроме неё о нём больше некому позаботиться. В общем-то, так оно и было…
Пуся очень любила гулять. Для чего сантехник приобрёл специальную шлейку и поводок.
Котя поводок ненавидел и сопровождал человека и Пусю слегка в стороне, показывая всем своим видом, что вот этих двоих, на самом деле, выгуливает он. И вообще – он тут главный и предоставляет им некоторую степень свободы.
Соседи, глядя на забавную тройку, смеялись. По-хорошему.
А владельцы собак из соседних домов. Относились к сантехнику с уважением и обходили их стороной. Ну, когда собак своих выгуливали.
И был мужчина доволен. И про свою нелюбовь к прогулкам позабыл...
И вот однажды, когда они гуляли в небольшом палисадничке, Пуся тёрлась об его ноги и обнюхивала всё вокруг, а Котя сидел в стороне с гордым и неприступным видом, подошла к сантехнику женщина лет пятидесяти:
— Сынок, — спросила она, — а ты ведь не женат?
— Не женат, — вздохнул мужчина.
Он уже собирался начать длинные объяснения, но женщина перебила его:
— Хочешь заработать?
Сантехник посмотрел на неё с подозрением. Мало ли, сколько всяких мошенников тут шляется...
— А кто же подзаработать не хочет? — ответил он и напрягся.
— Тут такое дело... — начала объяснения женщина. — У дочери сегодня должна была быть свадьба. Всё готово. Ресторан, гости, подружки невесты, фотограф, невеста ждёт.
И вдруг... Он звонит и говорит, что передумал. Представляешь? А свадьба уже сейчас!
Читать продолжение...
Сижу на приеме в женской консультации (ЖК), вдруг звонок из роддома:
— Доктор, срочно к нам! Самообращение — беременная с болями в животе, с двумя рубцами после кесарева сечения!
Бросаю прием, бегу в роддом, и вижу — на кушетке в приемнике лежит беременная, сероватого цвета кожные покровы и тихо постанывает.
- Что случилось? — спрашиваю я , а сама уже заголяю живот и произвожу осмотр. Матка дыбом, плотная, болезненная. Части плода четко не определяются. Сердечные тоны плода четко не выслушиваются — то ли у ребенка брадикардия, то ли у мамы тахикардия. Тут же вспоминаю, что эта женщина приходила ко мне на прием в ЖК ровно неделю назад, вставать на учет. И у нее действительно два кесаревых сечения в анамнезе.
— Живот болит, — отвечает мне пациентка. — Вот, ездили к родне в соседнюю деревню, всей семьей, на своей машине. Да растрясло наверное, еще в машине живот заболел. А сейчас прямо мочи нет..! — - Давление какое? — спрашиваю у своих акушерок.
— Сто на шестьдесят. — Перекладывайте женщину на носилки и на руках в хирургию! — Как на руках? — возопили мои девочки. — Она же только что сама пришла!
— На руках и на носилках! — рявкнула я. — Мужа в помощники возьмите!
А сама вихрем в ординаторскую, и падаю на телефон:
— Хирургия? Срочно разворачивайте операционную! Мы к вам несем разрыв матки по рубцу! Набираю второй номер:
— Женская консультация? Срочно поднять карточку Н.Н., она была у нас неделю назад, и с результатами анализов все занести в хирургию! Меня на прием не ждите, ухожу в операционную!
Хватаю пустую историю родов и бегу следом за носилками. В хирургии нас уже встречает Василич, измеряет пульс больной, оценивает хабитус (состояние больной), тихонько спрашивает меня:
— Идем на ребенка, или на маму?
Я в ответ круглые глаза:
— Василич! Какой ребенок!? Мне бы маму вытащить!
Загрузка…
— Понятно, — ответил он, и укатил больную в операционную. Я бегу в ординаторскую, сталкиваюсь с ассистентом: — Толь, давайте начинайте мыться, я следом! Через ..дцать секунд и я намываюсь, одеваюсь, к столу — начали! Вскрываемся, смотрим: — на нас в рану корпорально разорвавшейся матки смотрит полностью отслоившаяся плацента, нижний край которой плотно врос в рубец на всем протяжении. В брюшной полости около пятисот миллилитров темной крови. — Ой, Толя, помогай! я боюсь! — шепнула я ассистенту. — Не бойся. Давай вместе, — и начинает осторожно, одним пальцем отводить ткань плаценты от краев раны. Кровотечение не усилилось.
— Всё уже сократилось, работай, — успокоил он меня. И мы начали работать. Отвели плаценту, не трогая нижнего края, вскрыли плодный пузырь, и достали совершенно белого, как лист бумаги, ребенка, без признаков жизни.
— Жалко, не успели… — проговорил мой хирург, — весь выкровился через пуповину. — Василич, посмотри, а? Может еще можно что-то сделать? Ты ведь у нас волшебник! — слезно попросила я, передавая бездыханное тельце на руки акушерке. Рядом стоял совершенно потерянный молодой неонатолог. Отдав ребенка, мы продолжили работать. Впереди нас ждала ненавистная экстирпация. и вот минут через десять напряженной работы, когда уже сосуды были перевязаны, и можно было откидывать матку, мы услышали какой-то слабый писк — не то котенок, не то показалось..? Но писк нарастал и перешел в уверенный плач ребенка! — Неужели оживил!? — изумились мы, — Василич, это наш ребенок плачет!? В операционную с довольной улыбкой вплывает Василич: — А разве не вы говорили, что я волшебник? С легкостью и на подъеме мы закончили операцию. На полном разрыве матки спасли и маму и ребенка!
Это была победа всей нашей бригады!
Василич, наш добрый фей и волшебник, ушел из жизни 02.01.2013 года в возрасте 52 лет, отдежурив суточное дежурство 1 января, на крыльце собственного дома. СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ прекрасному доктору и человеку Рудченко Владимиру Васильевичу от коллег и пациентов!
Автор: Наталья Яремчук
Подписаться.
— Доктор, срочно к нам! Самообращение — беременная с болями в животе, с двумя рубцами после кесарева сечения!
Бросаю прием, бегу в роддом, и вижу — на кушетке в приемнике лежит беременная, сероватого цвета кожные покровы и тихо постанывает.
- Что случилось? — спрашиваю я , а сама уже заголяю живот и произвожу осмотр. Матка дыбом, плотная, болезненная. Части плода четко не определяются. Сердечные тоны плода четко не выслушиваются — то ли у ребенка брадикардия, то ли у мамы тахикардия. Тут же вспоминаю, что эта женщина приходила ко мне на прием в ЖК ровно неделю назад, вставать на учет. И у нее действительно два кесаревых сечения в анамнезе.
— Живот болит, — отвечает мне пациентка. — Вот, ездили к родне в соседнюю деревню, всей семьей, на своей машине. Да растрясло наверное, еще в машине живот заболел. А сейчас прямо мочи нет..! — - Давление какое? — спрашиваю у своих акушерок.
— Сто на шестьдесят. — Перекладывайте женщину на носилки и на руках в хирургию! — Как на руках? — возопили мои девочки. — Она же только что сама пришла!
— На руках и на носилках! — рявкнула я. — Мужа в помощники возьмите!
А сама вихрем в ординаторскую, и падаю на телефон:
— Хирургия? Срочно разворачивайте операционную! Мы к вам несем разрыв матки по рубцу! Набираю второй номер:
— Женская консультация? Срочно поднять карточку Н.Н., она была у нас неделю назад, и с результатами анализов все занести в хирургию! Меня на прием не ждите, ухожу в операционную!
Хватаю пустую историю родов и бегу следом за носилками. В хирургии нас уже встречает Василич, измеряет пульс больной, оценивает хабитус (состояние больной), тихонько спрашивает меня:
— Идем на ребенка, или на маму?
Я в ответ круглые глаза:
— Василич! Какой ребенок!? Мне бы маму вытащить!
Загрузка…
— Понятно, — ответил он, и укатил больную в операционную. Я бегу в ординаторскую, сталкиваюсь с ассистентом: — Толь, давайте начинайте мыться, я следом! Через ..дцать секунд и я намываюсь, одеваюсь, к столу — начали! Вскрываемся, смотрим: — на нас в рану корпорально разорвавшейся матки смотрит полностью отслоившаяся плацента, нижний край которой плотно врос в рубец на всем протяжении. В брюшной полости около пятисот миллилитров темной крови. — Ой, Толя, помогай! я боюсь! — шепнула я ассистенту. — Не бойся. Давай вместе, — и начинает осторожно, одним пальцем отводить ткань плаценты от краев раны. Кровотечение не усилилось.
— Всё уже сократилось, работай, — успокоил он меня. И мы начали работать. Отвели плаценту, не трогая нижнего края, вскрыли плодный пузырь, и достали совершенно белого, как лист бумаги, ребенка, без признаков жизни.
— Жалко, не успели… — проговорил мой хирург, — весь выкровился через пуповину. — Василич, посмотри, а? Может еще можно что-то сделать? Ты ведь у нас волшебник! — слезно попросила я, передавая бездыханное тельце на руки акушерке. Рядом стоял совершенно потерянный молодой неонатолог. Отдав ребенка, мы продолжили работать. Впереди нас ждала ненавистная экстирпация. и вот минут через десять напряженной работы, когда уже сосуды были перевязаны, и можно было откидывать матку, мы услышали какой-то слабый писк — не то котенок, не то показалось..? Но писк нарастал и перешел в уверенный плач ребенка! — Неужели оживил!? — изумились мы, — Василич, это наш ребенок плачет!? В операционную с довольной улыбкой вплывает Василич: — А разве не вы говорили, что я волшебник? С легкостью и на подъеме мы закончили операцию. На полном разрыве матки спасли и маму и ребенка!
Это была победа всей нашей бригады!
Василич, наш добрый фей и волшебник, ушел из жизни 02.01.2013 года в возрасте 52 лет, отдежурив суточное дежурство 1 января, на крыльце собственного дома. СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ прекрасному доктору и человеку Рудченко Владимиру Васильевичу от коллег и пациентов!
Автор: Наталья Яремчук
Подписаться.
Когда Михаилу Петровичу было уже под 50, он влюбился. Как мальчишка, безумно и скорополительно. Избранницей его стала девочка Светлана из соседнего отдела, молоденькая хохотушка. Мужчина прямо с ума сходил, сначала дарил цветы, потом перешел на дорогие подарки. Света ухаживания, так же как и подарки, принимала, но дистанцию держала. Только иногда ластилась и нежно целовала, называла Мишуней.
Михаил Петрович был давно и, как он раньше считал, счастливо женат. Жена его, Наталья, женщиной была симпатичной, но без амбиций, все больше занималась домом и семьей. Их единственный сын жил в городе, приезжал редко. Супруги проводили вечера перед телевизором, неспешно разговаривали, иногда ходили в гости к кумовьям или ездили к своим старикам.
И вот теперь Михаил Петрович все чаще и чаще задумывался о том, что нужно что-то менять в своей жизни. Все надоело, хотелось перемен. По утрам он разглядывал жену и находил на её лице все больше морщин. Обратил внимание на дряблую кожу на руках, седину в волосах. Сравнивал женщину со Светланой и понимал, что сравнение явно не в пользу жены. Он раздражался, придирался к еде, цвету приготовленной рубашки. Наталья терпеливо сносила придирки мужа, списывала все на трудности в работе, возраст.
И вот наконец Михаил Петрович решился. В командировке купил Светлане золотое колечко с бриллиантом, элегантное и дорогое. После работы подождал её на улице, предложил сесть в машину. Волнуясь, протянул девушке колечко, позвал замуж.
Светлана сначала удивленно посмотрела на мужчину и вдруг громко захохотала, некрасиво кривя губы:
-Да ты что! Замуж? Ну уж нет. Староват ты для меня в качестве мужа. А вот как спонсор – в самый раз.
Посмеялась и ушла, хлопнув дверью.
Михаил Петрович долго сидел в машине, ошарашенный и раздавленный. Как будто прояснилось что-то в его голове. Хорошо, что жене раньше времени ничего не сказал.
Домой вернулся поздно. Жена привычным движением перехватила снятый пиджак, кинула под ноги тапочки. Вопросов задавать не стала. Не один день прожили, поняла по лицу, что что-то случилось, принесла мужчине к телевизору чашку ароматного чая с его любимым печеньем, взялась за вязание.
Ночью Михаилу Петровичу не спалось. Вспомнилось вдруг, как они с женой познакомились, как он ждал рождения сына. Перед глазами проплывали счастливые моменты их семейной жизни, праздники и будни. Он повернулся к жене, спящей рядом, поправил на ней одеяло, убрал прядь волос с немолодого, но такого родного лица и сказал сам себе: «Вот дурень!». Начинало светать.
Автор: Валентина Чуканова
Подписаться.
Михаил Петрович был давно и, как он раньше считал, счастливо женат. Жена его, Наталья, женщиной была симпатичной, но без амбиций, все больше занималась домом и семьей. Их единственный сын жил в городе, приезжал редко. Супруги проводили вечера перед телевизором, неспешно разговаривали, иногда ходили в гости к кумовьям или ездили к своим старикам.
И вот теперь Михаил Петрович все чаще и чаще задумывался о том, что нужно что-то менять в своей жизни. Все надоело, хотелось перемен. По утрам он разглядывал жену и находил на её лице все больше морщин. Обратил внимание на дряблую кожу на руках, седину в волосах. Сравнивал женщину со Светланой и понимал, что сравнение явно не в пользу жены. Он раздражался, придирался к еде, цвету приготовленной рубашки. Наталья терпеливо сносила придирки мужа, списывала все на трудности в работе, возраст.
И вот наконец Михаил Петрович решился. В командировке купил Светлане золотое колечко с бриллиантом, элегантное и дорогое. После работы подождал её на улице, предложил сесть в машину. Волнуясь, протянул девушке колечко, позвал замуж.
Светлана сначала удивленно посмотрела на мужчину и вдруг громко захохотала, некрасиво кривя губы:
-Да ты что! Замуж? Ну уж нет. Староват ты для меня в качестве мужа. А вот как спонсор – в самый раз.
Посмеялась и ушла, хлопнув дверью.
Михаил Петрович долго сидел в машине, ошарашенный и раздавленный. Как будто прояснилось что-то в его голове. Хорошо, что жене раньше времени ничего не сказал.
Домой вернулся поздно. Жена привычным движением перехватила снятый пиджак, кинула под ноги тапочки. Вопросов задавать не стала. Не один день прожили, поняла по лицу, что что-то случилось, принесла мужчине к телевизору чашку ароматного чая с его любимым печеньем, взялась за вязание.
Ночью Михаилу Петровичу не спалось. Вспомнилось вдруг, как они с женой познакомились, как он ждал рождения сына. Перед глазами проплывали счастливые моменты их семейной жизни, праздники и будни. Он повернулся к жене, спящей рядом, поправил на ней одеяло, убрал прядь волос с немолодого, но такого родного лица и сказал сам себе: «Вот дурень!». Начинало светать.
Автор: Валентина Чуканова
Подписаться.
Один руководитель принимал сотрудника на испытательный срок. И этому новичку создавали самые лучшие условия. Проявляли массу внимания, тепло относились, помогали вникнуть в работу, избавляли от контроля, делали поблажки… И внимательно наблюдали за поведением человека.
А потом принимали решение: принять на постоянную работу или нет. И этот руководитель не ошибался обычно. Принимал наилучших. Честных, трудолюбивых, порядочных, ответственных… Такие и были нужны.
Способ был прост - хорошее отношение. Очень хорошее.
Хорошее отношение - простое условие, чтобы понять человека. Создайте человеку моральный комфорт, тепло, отнеситесь к нему хорошо - сразу. Проявите дружелюбие, дайте все, что в ваших силах.
И очень скоро станет ясно, что это за человек.
В лучах доброго отношения хорошие люди распускаются как цветы.
Такой человек немедленно отплатит вам добром. Постарается проявить лучшие качества. Раскроет свое сердце. Он станет ещё лучше. Как писал русский философ В.С.Соловьев: «Не в нашей власти, чтобы другие хорошо относились к нам, но в нашей власти быть достойными такого отношения». (В.С.Соловьев «Три речи в память Достоевского»).
А не очень хороший человек тоже распустится, - как ядовитый цветок. Хорошее отношение он воспримет как должное. И моментально перейдет все границы, положит ноги на стол, за которым его угощали и привечали. И потребует большего. Даже если вы спасли его, вытащили из грязи, - хорошее отношение будет только поводом показать самые низкие качества. И брать всё больше. А вас уважать - все меньше.
Поэтому очень практично и умно изначально проявлять ко всем хорошее отношение. Если, конечно, потом есть возможность расстаться с не очень хорошими людьми.
Не так-то просто попросить их уйти, если они уже удобно расположились в вашей жизни.
Но способ действенный. Хорошие люди постараются быть достойными хорошего отношения. Оправдать кредит доверия. Отплатить за добро.
А нехорошие - будут требовать все больше и больше, распускаясь на глазах. К сожалению, многие в этом убедились на своем личном опыте…
Анна Кирьянова
Подписаться.
А потом принимали решение: принять на постоянную работу или нет. И этот руководитель не ошибался обычно. Принимал наилучших. Честных, трудолюбивых, порядочных, ответственных… Такие и были нужны.
Способ был прост - хорошее отношение. Очень хорошее.
Хорошее отношение - простое условие, чтобы понять человека. Создайте человеку моральный комфорт, тепло, отнеситесь к нему хорошо - сразу. Проявите дружелюбие, дайте все, что в ваших силах.
И очень скоро станет ясно, что это за человек.
В лучах доброго отношения хорошие люди распускаются как цветы.
Такой человек немедленно отплатит вам добром. Постарается проявить лучшие качества. Раскроет свое сердце. Он станет ещё лучше. Как писал русский философ В.С.Соловьев: «Не в нашей власти, чтобы другие хорошо относились к нам, но в нашей власти быть достойными такого отношения». (В.С.Соловьев «Три речи в память Достоевского»).
А не очень хороший человек тоже распустится, - как ядовитый цветок. Хорошее отношение он воспримет как должное. И моментально перейдет все границы, положит ноги на стол, за которым его угощали и привечали. И потребует большего. Даже если вы спасли его, вытащили из грязи, - хорошее отношение будет только поводом показать самые низкие качества. И брать всё больше. А вас уважать - все меньше.
Поэтому очень практично и умно изначально проявлять ко всем хорошее отношение. Если, конечно, потом есть возможность расстаться с не очень хорошими людьми.
Не так-то просто попросить их уйти, если они уже удобно расположились в вашей жизни.
Но способ действенный. Хорошие люди постараются быть достойными хорошего отношения. Оправдать кредит доверия. Отплатить за добро.
А нехорошие - будут требовать все больше и больше, распускаясь на глазах. К сожалению, многие в этом убедились на своем личном опыте…
Анна Кирьянова
Подписаться.
Витальке было всего три года, когда он остался без матери. Она погибла у него на глазах, успев отшвырнуть сына от налетевшего на них ревущего мотоцикла. Словно пламя взметнулось ее красное платье, а потом наступила темнота и тишина. Долго мальчик не приходил в себя, но врачи сделали все, что могли, и он открыл глаза. Все боялись, того момента, когда он спросит о матери, начнет звать ее, но мальчик молчал. Он молчал целых полгода, пока однажды не проснулся среди ночи с истошным криком: «Мама!» Так, во сне к нему вернулась память и снова полыхнуло в глазах красное пламя. К этому времени Виталька уже жил в детском приюте и никак не мог понять, почему его отдали сюда. У него появилась привычка: он стал приходить к большому окну из которого была видна дорога и главная аллея и стоял, напряженно вглядываясь в даль.
– Ну что ты тут постоянно стоишь? – ворчала старая нянечка Тамара, ловко орудуя шваброй.
– Маму жду. Она придет за мной.
– Ох-хо-хо, – вздыхала Тамара. – Зря ты тут стоишь. Пойдем лучше я тебя чаем напою.
– Пойдем, – соглашался мальчик, а потом снова приходил сюда и смотрел на дорожку, вздрагивая, если кто-нибудь походил к приюту.
День шел за днем, месяц за месяцем, а Виталька так и не покидал свой пост, ожидая, когда же полыхнет среди серого безрадостного дня красное платье и мать, протянув к нему руки, скажет: «Наконец-то я нашла тебя, сынок!» Плакала Тамара, глядя на ребенка, жалела его, больше чем остальных, но ничем не могла помочь мальчику. А с Виталькой разговаривали врачи, психологи, еще кто-то, объясняли, что не надо так долго ждать маму, не следует день и ночь торчать у этого окна, ведь есть много других занятий, игры, например, общение с друзьями. Виталька удивленно смотрел на этих странных и ничего не понимающих взрослых, кивал им, соглашался с ними, но как только они отпускали его, снова шел к своему окну. Сколько раз Тамара, приходя на работу, видела сквозь стекло силуэт мальчика, она не могла даже сосчитать, сколько раз, уходя, махала ему на прощание. Вот и в тот день женщина обернулась, посмотрела на ребенка и пошла домой, медленно передвигая усталые ноги. Ее путь лежал через мост над железной дорогой и тут мало кто задерживался, но сегодня там стояла молодая женщина и напряженно смотрела вниз. Вдруг она сделала какое-то неуловимое движение, и Тамара поняла, что та хочет сделать.
– Ну и дура ты, – сказала она подойдя чуть ближе.
Читать продолжение...
– Ну что ты тут постоянно стоишь? – ворчала старая нянечка Тамара, ловко орудуя шваброй.
– Маму жду. Она придет за мной.
– Ох-хо-хо, – вздыхала Тамара. – Зря ты тут стоишь. Пойдем лучше я тебя чаем напою.
– Пойдем, – соглашался мальчик, а потом снова приходил сюда и смотрел на дорожку, вздрагивая, если кто-нибудь походил к приюту.
День шел за днем, месяц за месяцем, а Виталька так и не покидал свой пост, ожидая, когда же полыхнет среди серого безрадостного дня красное платье и мать, протянув к нему руки, скажет: «Наконец-то я нашла тебя, сынок!» Плакала Тамара, глядя на ребенка, жалела его, больше чем остальных, но ничем не могла помочь мальчику. А с Виталькой разговаривали врачи, психологи, еще кто-то, объясняли, что не надо так долго ждать маму, не следует день и ночь торчать у этого окна, ведь есть много других занятий, игры, например, общение с друзьями. Виталька удивленно смотрел на этих странных и ничего не понимающих взрослых, кивал им, соглашался с ними, но как только они отпускали его, снова шел к своему окну. Сколько раз Тамара, приходя на работу, видела сквозь стекло силуэт мальчика, она не могла даже сосчитать, сколько раз, уходя, махала ему на прощание. Вот и в тот день женщина обернулась, посмотрела на ребенка и пошла домой, медленно передвигая усталые ноги. Ее путь лежал через мост над железной дорогой и тут мало кто задерживался, но сегодня там стояла молодая женщина и напряженно смотрела вниз. Вдруг она сделала какое-то неуловимое движение, и Тамара поняла, что та хочет сделать.
– Ну и дура ты, – сказала она подойдя чуть ближе.
Читать продолжение...
Она уехала внезапно и секретно, когда он был на работе, а дети в школе. Собственно говоря, дело давно шло к разводу – взаимное недовольство, упрёки и скандалы, но чтобы так...
У него была небольшая строительная фирма, и ему приходилось с утра и до ночи мотаться по объектам.
А дом, дети, уборка, готовка, уроки – всё было на ней, и она считала, что он недостаточно ценит её, не уделяет ей время. И уж тем более, детям.
А что он мог возразить на это? Только одно – что так он зарабатывает на их безбедную жизнь.
И её возражения о том, что другие всё совмещают, вызывали у него только тяжёлые вздохи. А что можно было сказать?
Да, у других и фирмы побольше, и персонал есть, который может заменить. А он на всём экономил...
Большой свой дом. Трое детей: старшему сыну пятнадцать, средней дочке двенадцать, а младшей ещё и шести нет.
И тут только глаз да глаз. А он всегда на работе.
В общем ситуация, якобы, складывалась такая: он тиран, невнимательный, незаботливый, и дети видят его в лучшем случае по выходным.
А она – святая, сгубившая на него свои лучшие годы, раба, обслуживающая всех, выбивающаяся из сил с утра и до ночи…
Правда, тут она забывала упомянуть, что убирала в доме нанятая женщина. Готовила тоже другая. А она, пока дети были в школе, уезжала на шопинг с подругами.
Но потом-то она не могла красоваться в новых нарядах. На это уже действительно не было времени...
И однажды дети, придя из школы, вместо заботливой и любящей мамочки увидели на столе длинную записку. А вот вещей её не обнаружили.
Как оказалось, она укатила с одним бизнесменом отдыхать. Он понимал её и ценил. Она сообщила адрес адвоката по разводам. Ведь бизнесмен обещал жениться на ней, и её ждала новая жизнь, полная свободы, любви и восхищения.
Ага. Как-то так...
Читать продолжение...
У него была небольшая строительная фирма, и ему приходилось с утра и до ночи мотаться по объектам.
А дом, дети, уборка, готовка, уроки – всё было на ней, и она считала, что он недостаточно ценит её, не уделяет ей время. И уж тем более, детям.
А что он мог возразить на это? Только одно – что так он зарабатывает на их безбедную жизнь.
И её возражения о том, что другие всё совмещают, вызывали у него только тяжёлые вздохи. А что можно было сказать?
Да, у других и фирмы побольше, и персонал есть, который может заменить. А он на всём экономил...
Большой свой дом. Трое детей: старшему сыну пятнадцать, средней дочке двенадцать, а младшей ещё и шести нет.
И тут только глаз да глаз. А он всегда на работе.
В общем ситуация, якобы, складывалась такая: он тиран, невнимательный, незаботливый, и дети видят его в лучшем случае по выходным.
А она – святая, сгубившая на него свои лучшие годы, раба, обслуживающая всех, выбивающаяся из сил с утра и до ночи…
Правда, тут она забывала упомянуть, что убирала в доме нанятая женщина. Готовила тоже другая. А она, пока дети были в школе, уезжала на шопинг с подругами.
Но потом-то она не могла красоваться в новых нарядах. На это уже действительно не было времени...
И однажды дети, придя из школы, вместо заботливой и любящей мамочки увидели на столе длинную записку. А вот вещей её не обнаружили.
Как оказалось, она укатила с одним бизнесменом отдыхать. Он понимал её и ценил. Она сообщила адрес адвоката по разводам. Ведь бизнесмен обещал жениться на ней, и её ждала новая жизнь, полная свободы, любви и восхищения.
Ага. Как-то так...
Читать продолжение...
Обеденный перерыв заканчивался. По дорожке, от здания управления к швейному цеху уверенным шагом шла Валентина Ивановна, женщина лет пятидесяти – начальник этого самого цеха. Суровое выражение лица, строгий взгляд из-под бровей и фигура, напоминающая борца сумо на пенсии, вкупе с громким, властным голосом, пугали молоденьких девчонок, которых в цехе было немало. Ровесницы Валентины Ивановны, которые начинали трудовой путь вместе с ней, напротив, относились к своему начальнику с любовью и юмором. «Генерал!» – посмеивались они, глядя, как шагает их начальник, впечатывая в бетон тротуара каблуки и делая отмашку левой рукой – в правой обычно была папка с бумагами. «Не ладно скроена, зато крепко сшита! – отзывалась о ней ее давняя подружка и ровесница Алевтина Макарова, — а душой – чисто дите…»
Молодые работницы удивленно смотрели на Алевтину: — «Шутит, наверное». – Назвать своего начальника дитем им бы и в голову не пришло, уж больно строга она была.
– Вы, молодые, еще первые километры ниток разматываете, а потому своего голоса иметь не можете! – обрывала она их, когда те пытались встрять в разговор на производственные темы. – Если есть толковые предложения – на бумагу и ко мне!
Обходила она любезностями и двух представителей мужского населения цеха – наладчиков Сергея Ивановича и Дмитрия. И если первый – пожилой и опытный мужик за пятьдесят, иногда удостаивался добрых слов, то Дмитрий таких преференций пока не имел.
Отслужив срочную, он устроился в цех пару месяцев назад. Крепкий, улыбчивый парень в первые же дни стал предметом обсуждений молодых девчат. Но наставник – Сергей Иванович, в первый же день предупредил его:
– Смотри, пацан, в этом серпентарии мужику выжить не так-то просто! Не вздумай глазки строить – стерилизуют, как кота. Ко всем относись ровно, работа – прежде всего, слушай Валентину – она здесь царь и Бог! Может наказать, но и в обиду никому не даст!
Работа пришлась Дмитрию по душе, но начальника цеха он откровенно побаивался.
– Если б ты, Сережа, «горькую» не пил, я б тебя на руках носила! – говорила Валентина Ивановна пожилому наладчику. И глядя на ее крепкую фигуру, верилось, что в самом деле носила бы! – Тебе ж, как специалисту, цены нет! Но, как увижу поутру твою похмельную рожу, так с души воротит! – Но, тем не менее, относилась к нему с долей уважения. К молодому Дмитрию присматривалась, но определенных выводов на его счет еще не сделала. Отдала в руки Сергея Ивановича с требованием за год сделать из него специалиста и строго — настрого запретила использовать его в качестве гонца в магазин.
У входа в цех, в тени березовых деревьев, собралась стайка работниц, они, что-то высматривали в листве дерева и оживленно переговаривались. Сергей Иванович и Дмитрий, сидели на лавочке поодаль, не вмешивались, покуривали.
– Это что за безобразие! – рявкнула Валентина Ивановна, подходя к толпе работниц. – Три минуты, как обед закончился, а тут — забастовка!
Те, что помоложе — испуганно притихли.
– Не шуми, Ивановна, – подошла к ней Алевтина. – Видишь – дите хвостатое на ветке сидит, пищит, а слезть не может.
На ветке березы и впрямь сидел котенок, смотрел испуганными глазенками на собравшихся внизу людей и отчаянно мяукал.
– Нашли причину от дела отлынивать! – уже потише, но так-же непримиримо заявила Валентина Ивановна. – Марш по местам, не то оставлю вас, сердобольных, без премии! – Оглядела молчаливую толпу, с осуждением на нее смотрящую, и добавила уже миролюбиво: – Конвейер пора включать, девчата. Наш простой – дорого стоит. Разберемся тут без вас.
Работницы молча потянулись в цех. Через минуту зашелестела лента конвейера, застрекотали швейные машинки.
Читать продолжение...
Молодые работницы удивленно смотрели на Алевтину: — «Шутит, наверное». – Назвать своего начальника дитем им бы и в голову не пришло, уж больно строга она была.
– Вы, молодые, еще первые километры ниток разматываете, а потому своего голоса иметь не можете! – обрывала она их, когда те пытались встрять в разговор на производственные темы. – Если есть толковые предложения – на бумагу и ко мне!
Обходила она любезностями и двух представителей мужского населения цеха – наладчиков Сергея Ивановича и Дмитрия. И если первый – пожилой и опытный мужик за пятьдесят, иногда удостаивался добрых слов, то Дмитрий таких преференций пока не имел.
Отслужив срочную, он устроился в цех пару месяцев назад. Крепкий, улыбчивый парень в первые же дни стал предметом обсуждений молодых девчат. Но наставник – Сергей Иванович, в первый же день предупредил его:
– Смотри, пацан, в этом серпентарии мужику выжить не так-то просто! Не вздумай глазки строить – стерилизуют, как кота. Ко всем относись ровно, работа – прежде всего, слушай Валентину – она здесь царь и Бог! Может наказать, но и в обиду никому не даст!
Работа пришлась Дмитрию по душе, но начальника цеха он откровенно побаивался.
– Если б ты, Сережа, «горькую» не пил, я б тебя на руках носила! – говорила Валентина Ивановна пожилому наладчику. И глядя на ее крепкую фигуру, верилось, что в самом деле носила бы! – Тебе ж, как специалисту, цены нет! Но, как увижу поутру твою похмельную рожу, так с души воротит! – Но, тем не менее, относилась к нему с долей уважения. К молодому Дмитрию присматривалась, но определенных выводов на его счет еще не сделала. Отдала в руки Сергея Ивановича с требованием за год сделать из него специалиста и строго — настрого запретила использовать его в качестве гонца в магазин.
У входа в цех, в тени березовых деревьев, собралась стайка работниц, они, что-то высматривали в листве дерева и оживленно переговаривались. Сергей Иванович и Дмитрий, сидели на лавочке поодаль, не вмешивались, покуривали.
– Это что за безобразие! – рявкнула Валентина Ивановна, подходя к толпе работниц. – Три минуты, как обед закончился, а тут — забастовка!
Те, что помоложе — испуганно притихли.
– Не шуми, Ивановна, – подошла к ней Алевтина. – Видишь – дите хвостатое на ветке сидит, пищит, а слезть не может.
На ветке березы и впрямь сидел котенок, смотрел испуганными глазенками на собравшихся внизу людей и отчаянно мяукал.
– Нашли причину от дела отлынивать! – уже потише, но так-же непримиримо заявила Валентина Ивановна. – Марш по местам, не то оставлю вас, сердобольных, без премии! – Оглядела молчаливую толпу, с осуждением на нее смотрящую, и добавила уже миролюбиво: – Конвейер пора включать, девчата. Наш простой – дорого стоит. Разберемся тут без вас.
Работницы молча потянулись в цех. Через минуту зашелестела лента конвейера, застрекотали швейные машинки.
Читать продолжение...
Животных кормят те, кто пережил голод и лишения. Эмоциональный голод или физический. Кто знает страдание - тот и кормит. Или тот, кто чувствует чужое страдание.
Это вызывает непонимание, раздражение. Обвинения и запреты. Потому что люди в большинстве своем сыты. Они никогда не знали голода. Никогда! Разве что аппетит разыгрывался. Но они точно знали, что скоро сытно поедят. Это не голод.
И настоящие долгие страдания большинству незнакомы, к счастью. Поэтому и проходят мимо истощенного бездомного пса или кота.
А Есенин и Маяковский, например, не проходили. Они же были истинными русскими поэтами. Они чувствовали чужое страдание сердцем. Наш русский писатель Лесков сострадал животным. Да даже суровый хирург Пирогов под конец жизни понял и полюбил животных, стал сострадать. И мои дедушки-фронтовики кормили бездомных животных. Как можно есть пирожок, если кто-то смотрит тоскливым голодным взглядом?
Белорусский писатель Алесь Адамович в предисловии к «Блокадной книге» написал: «старая женщина-минчанка все время занята тем, что находит, собирает и кормит на улице, во дворе, бездомных котов, собак (или хотя бы голубей) – сцена не такая уж редкая или удивительная.
Но неожиданные слова ее меня заставили внутренне сжаться: «Я не могу видеть голодных. Я была в Ленинграде…».
И эту цитату неплохо бы напомнить тем, кто осуждает кормящих. Которые просто не могут пройти мимо умирающего от голода. Не могут - и всё. Хоть как ругай и запрещай. Все равно дадут кусочек. Это невыносимо - видеть голод живого существа, которого люди обрекли на страдание.
Кто знает страдание, тот не пройдет мимо. А с детства сытые и благополучные могут пройти. Не со зла. Они не понимают.
Но их научит сама жизнь. Потом. Когда они будут просить, но им отмеряют той же мерой. И это не только про еду…
/Анна Кирьянова/
Подписаться.
Это вызывает непонимание, раздражение. Обвинения и запреты. Потому что люди в большинстве своем сыты. Они никогда не знали голода. Никогда! Разве что аппетит разыгрывался. Но они точно знали, что скоро сытно поедят. Это не голод.
И настоящие долгие страдания большинству незнакомы, к счастью. Поэтому и проходят мимо истощенного бездомного пса или кота.
А Есенин и Маяковский, например, не проходили. Они же были истинными русскими поэтами. Они чувствовали чужое страдание сердцем. Наш русский писатель Лесков сострадал животным. Да даже суровый хирург Пирогов под конец жизни понял и полюбил животных, стал сострадать. И мои дедушки-фронтовики кормили бездомных животных. Как можно есть пирожок, если кто-то смотрит тоскливым голодным взглядом?
Белорусский писатель Алесь Адамович в предисловии к «Блокадной книге» написал: «старая женщина-минчанка все время занята тем, что находит, собирает и кормит на улице, во дворе, бездомных котов, собак (или хотя бы голубей) – сцена не такая уж редкая или удивительная.
Но неожиданные слова ее меня заставили внутренне сжаться: «Я не могу видеть голодных. Я была в Ленинграде…».
И эту цитату неплохо бы напомнить тем, кто осуждает кормящих. Которые просто не могут пройти мимо умирающего от голода. Не могут - и всё. Хоть как ругай и запрещай. Все равно дадут кусочек. Это невыносимо - видеть голод живого существа, которого люди обрекли на страдание.
Кто знает страдание, тот не пройдет мимо. А с детства сытые и благополучные могут пройти. Не со зла. Они не понимают.
Но их научит сама жизнь. Потом. Когда они будут просить, но им отмеряют той же мерой. И это не только про еду…
/Анна Кирьянова/
Подписаться.
Кто прав, ребенок или учитель?
В начале декабря в нашу школу перевели новую девочку. Учится она в 8 классе. Поначалу её внешний вид нас поразил. Девочка носит только белые вещи, при чем это платья, больше походящие на ночнушки и чулки. Всё, начиная от сменки и до зимних сапог кипенно-белое. Длинные волосы выбелены от самых корней и создают образ парика, ногти имеют свободный край длиной сантиметров в пять и заточены остро, как когти.
Вид в общем-то необычный, но мы быстро привыкли и перестали удивляться. В нашей захолустной школе такой образ — невидаль, но наши ученики тоже повели себя разумно. Самое плохое, что случилось с этой девочкой в нашей школе — это новая кличка «Белоснежка». Сама девочка призналась, что кличка ей даже нравится, а потому она за месяц прижилась во всех классах.
Белоснежка проявляет себя на уроках очень хорошо. Она быстро усваивает информацию, ей не составляет труда подготовить реферат и выступить с ним. Мы сразу стали привлекать её ко всем мероприятиям: она вела линейки, украшала школу к новому году, придумывала конкурсы для ёлки у малышей и т. д. Конечно, есть и у неё свои проблемы: телефон, приросший к руке или лень при написании больших работ. Но это мелочи, а в целом девочка очень хорошая. Я даже удивилась, когда узнала, что она пришла к нам в середине года из элитного лицея.
Но ещё больше было моё удивление, когда на последнем в четверти пед. совете с нас запросили справки о ее поведении, так как она состоит на учёте в КДН. Что могла натворить наша Белоснежка? Оказалось, что родители пытались скрыть причину перевода — попытку суицида.
Как выяснилось в элитном лицее учителя с 5 по 8 класс шпеняли девочку за её стиль. Сначала вызывали родителей, ругали, отстраняли даже от уроков. Когда эти методы не сработали, её начали гнобить. Сами учителя. Одноклассники и другие дети, конечно, это подхватили. Когда Белоснежка рассказывала об этом родителям, те объясняли ей, что школа элитная и нужно потерпеть. «...и вообще, ты сама провоцируешь это, оденься нормально и всё будет хорошо».
Мы, взрослые, часто ведем себя так, будто совсем забыли, что такое пубертат. Будто у нас его не было.
Девочка сложно переносила всё это, друзей в той школе (в отличие от нашей) у неё не было. Да, можно сказать, что её поступок — это попытка привлечь к себе внимание. Но я скорее сказала бы, что это крик о помощи. И я могу только порадоваться тому, что она не осмелилась довести дело до конца.
То, что нам кажется мелочью и глупостью, детей может очень больно ранить. Нужно помнить, что большинство детей не прожженные социальным опытом, как взрослые. Они видят и воспринимают мир по-другому. Если ваш ребенок плачет из-за пустяка, значит для него это не пустяк.
В нашей школе у Белоснежки всё хорошо, но мы продолжаем тщательно за ней присматривать. Боремся только с длиной ногтей во избежание травм.
Уважать мнение учителей, конечно, надо. И надо прислушиваться к нам, ведь в школе ваши дети не такие как дома. Но в первую очередь нужно понимать своего ребенка или хотя бы стараться его понимать.
Автор: MerSinger
Подписаться.
В начале декабря в нашу школу перевели новую девочку. Учится она в 8 классе. Поначалу её внешний вид нас поразил. Девочка носит только белые вещи, при чем это платья, больше походящие на ночнушки и чулки. Всё, начиная от сменки и до зимних сапог кипенно-белое. Длинные волосы выбелены от самых корней и создают образ парика, ногти имеют свободный край длиной сантиметров в пять и заточены остро, как когти.
Вид в общем-то необычный, но мы быстро привыкли и перестали удивляться. В нашей захолустной школе такой образ — невидаль, но наши ученики тоже повели себя разумно. Самое плохое, что случилось с этой девочкой в нашей школе — это новая кличка «Белоснежка». Сама девочка призналась, что кличка ей даже нравится, а потому она за месяц прижилась во всех классах.
Белоснежка проявляет себя на уроках очень хорошо. Она быстро усваивает информацию, ей не составляет труда подготовить реферат и выступить с ним. Мы сразу стали привлекать её ко всем мероприятиям: она вела линейки, украшала школу к новому году, придумывала конкурсы для ёлки у малышей и т. д. Конечно, есть и у неё свои проблемы: телефон, приросший к руке или лень при написании больших работ. Но это мелочи, а в целом девочка очень хорошая. Я даже удивилась, когда узнала, что она пришла к нам в середине года из элитного лицея.
Но ещё больше было моё удивление, когда на последнем в четверти пед. совете с нас запросили справки о ее поведении, так как она состоит на учёте в КДН. Что могла натворить наша Белоснежка? Оказалось, что родители пытались скрыть причину перевода — попытку суицида.
Как выяснилось в элитном лицее учителя с 5 по 8 класс шпеняли девочку за её стиль. Сначала вызывали родителей, ругали, отстраняли даже от уроков. Когда эти методы не сработали, её начали гнобить. Сами учителя. Одноклассники и другие дети, конечно, это подхватили. Когда Белоснежка рассказывала об этом родителям, те объясняли ей, что школа элитная и нужно потерпеть. «...и вообще, ты сама провоцируешь это, оденься нормально и всё будет хорошо».
Мы, взрослые, часто ведем себя так, будто совсем забыли, что такое пубертат. Будто у нас его не было.
Девочка сложно переносила всё это, друзей в той школе (в отличие от нашей) у неё не было. Да, можно сказать, что её поступок — это попытка привлечь к себе внимание. Но я скорее сказала бы, что это крик о помощи. И я могу только порадоваться тому, что она не осмелилась довести дело до конца.
То, что нам кажется мелочью и глупостью, детей может очень больно ранить. Нужно помнить, что большинство детей не прожженные социальным опытом, как взрослые. Они видят и воспринимают мир по-другому. Если ваш ребенок плачет из-за пустяка, значит для него это не пустяк.
В нашей школе у Белоснежки всё хорошо, но мы продолжаем тщательно за ней присматривать. Боремся только с длиной ногтей во избежание травм.
Уважать мнение учителей, конечно, надо. И надо прислушиваться к нам, ведь в школе ваши дети не такие как дома. Но в первую очередь нужно понимать своего ребенка или хотя бы стараться его понимать.
Автор: MerSinger
Подписаться.
На парковке перед супермаркетом было пусто. Так, несколько машин и всё. Их водители были внутри магазина. Видимо, делали покупки.
Мужчина сидел на месте водителя и ждал жену. Она разрешала ему иногда курить в салоне, правда, при этом двери должны были быть приоткрыты.
Но, чтобы её не раздражать. он вышел и, оставив двери слегка приоткрытыми, отошел подальше.
Потом вернулся, вздохнул и посмотрел на часы. Прошло только полчаса. Детское время! Ждать её придётся ещё долго...
Но через пять минут он влетел в магазин, подбежал к жене, толкающей тележку с продуктами и, с широко раскрытыми глазами, стал издавать странные звуки, явно намекая на их машину.
— Украли?! — ахнула жена.
Он отрицательно покачал головой.
— Авария? Кто-то въехал нам в двери? — предположила она, но и тут он всё отрицал.
Убедившись в том, что связного объяснения от него не дождётся, она оставила тележку и поспешила к выходу...
Передняя дверь водителя была широко распахнута. Подойдя поближе, она заглянула внутрь. На сидении пассажира, рядом с водительским, копошились два маленьких слепых котёнка.
Теперь у жены глаза полезли на лоб:
— Ты где их взял? — изумилась она.
Муж посмотрел на неё и показал на что-то совсем рядом. Она посмотрела вниз и ахнула.
Маленькая черно-белая кошечка несла третьего котёнка!
Запрыгнув к ним в машину, она положила малыша рядом с остальными. Посмотрела на мужчину и женщину и, мурлыкнув, побежала куда-то за магазин.
— Эй! Эй!! — закричала ей вслед женщина. — Ты куда?
— Не волнуйся, — пришел в себя муж. — Она сейчас вернётся.
И точно. Через полминуты кошка появилась с четвёртым котёнком. Она прошла мимо людей и запрыгнула на сидение. Положила малыша и улеглась рядом.
— Э? — спросила жена. — Что делать?
Читать продолжение...
Мужчина сидел на месте водителя и ждал жену. Она разрешала ему иногда курить в салоне, правда, при этом двери должны были быть приоткрыты.
Но, чтобы её не раздражать. он вышел и, оставив двери слегка приоткрытыми, отошел подальше.
Потом вернулся, вздохнул и посмотрел на часы. Прошло только полчаса. Детское время! Ждать её придётся ещё долго...
Но через пять минут он влетел в магазин, подбежал к жене, толкающей тележку с продуктами и, с широко раскрытыми глазами, стал издавать странные звуки, явно намекая на их машину.
— Украли?! — ахнула жена.
Он отрицательно покачал головой.
— Авария? Кто-то въехал нам в двери? — предположила она, но и тут он всё отрицал.
Убедившись в том, что связного объяснения от него не дождётся, она оставила тележку и поспешила к выходу...
Передняя дверь водителя была широко распахнута. Подойдя поближе, она заглянула внутрь. На сидении пассажира, рядом с водительским, копошились два маленьких слепых котёнка.
Теперь у жены глаза полезли на лоб:
— Ты где их взял? — изумилась она.
Муж посмотрел на неё и показал на что-то совсем рядом. Она посмотрела вниз и ахнула.
Маленькая черно-белая кошечка несла третьего котёнка!
Запрыгнув к ним в машину, она положила малыша рядом с остальными. Посмотрела на мужчину и женщину и, мурлыкнув, побежала куда-то за магазин.
— Эй! Эй!! — закричала ей вслед женщина. — Ты куда?
— Не волнуйся, — пришел в себя муж. — Она сейчас вернётся.
И точно. Через полминуты кошка появилась с четвёртым котёнком. Она прошла мимо людей и запрыгнула на сидение. Положила малыша и улеглась рядом.
— Э? — спросила жена. — Что делать?
Читать продолжение...
Мама поехала в Москву за бананами, колбасой и тряпками. Да-да, в конце восьмидесятых, чтобы достать бананы и приличную колбасу, надо было постараться. А старый и малый, то есть мы с бабулей, остались куковать в Климовске.
И так как-то скучно нам стало, что мы разсобачились в пух и прах. Обычное дело в бабском царстве, когда на улице дождь и делать нечего. Не помню, из-за чего. Помню только финал. Я ей сказала: «Старая ты перешница», и она мне всекла.
Сижу, слезами умываюсь и мамкину фотку целую. «Спасительница моя, - думаю, - сейчас приедет, я ей всё-всё расскажу, и мы в Ригу тронемся, подальше от бабки-драчуньи». И пошла чемодан собирать.
Мария Дмитриевна из кухни подглядывала, как суетливая семилетняя задница резво упаковывала манатки. Все тряпки сложила, села ждать. Долго так сидела. Из кухни шёл запах куриного бульона с домашней лапшой. А мне пофиг. Гордость за еду не продаётся. Сейчас Жар-птица моей души из Москвы вернётся, мы лапшу у бабки отберём, бананы с колбасой поедим, а потом первым поездом в Ригу умчим.
Тамара Ивановна приехала поздно вечером. Ну и мы с бабкой на перегонки побежали жаловаться. Старая ябеда меня обогнала. Я же ещё волокла тяжёлый чемодан, который в два раза больше меня. И как раз к тому времени, когда я затаскивала его в коридор с криком «Мы уезжаем в Ригу!», Мария Дмитриевна громко оглашала список слов, которыми я её величала ещё несколько часов назад.
Мама стояла в дверях, словно огретая пыльным мешком, и слушала. На её лице я читала, что поездка в Ригу откладывается, а приближается гибель «Челюскина». Не буду описывать тот неслыханный произвол и беспредел, который учинили эти две с виду приличные дамы. Скажу только, что у меня оторвался рукав.
Но меня голыми руками не возьмёшь. Не возьмёшь, говорю, пехоту! Я решила, что в Ригу пойду пешком одна. Поэтому начала торопливо выбрасывать из чемодана мамины тряпки. Меня ещё разок пригрели с призывом к тишине и покою. Пришлось угомониться и сесть рисовать. Нарисовала я одинокий шалаш в лесу и живущую там девочку. У девочки на голове почему-то была корона, а в руках батон хлеба и котелок куриного бульона с лапшой. Если вы дочитали до этого места и по щекам не потекли слёзы жалости и умиления, значит, в вашей груди пульсирует не сердце, а кирзовый сапог.
Автор: Елена Евдокименко
Подписаться.
И так как-то скучно нам стало, что мы разсобачились в пух и прах. Обычное дело в бабском царстве, когда на улице дождь и делать нечего. Не помню, из-за чего. Помню только финал. Я ей сказала: «Старая ты перешница», и она мне всекла.
Сижу, слезами умываюсь и мамкину фотку целую. «Спасительница моя, - думаю, - сейчас приедет, я ей всё-всё расскажу, и мы в Ригу тронемся, подальше от бабки-драчуньи». И пошла чемодан собирать.
Мария Дмитриевна из кухни подглядывала, как суетливая семилетняя задница резво упаковывала манатки. Все тряпки сложила, села ждать. Долго так сидела. Из кухни шёл запах куриного бульона с домашней лапшой. А мне пофиг. Гордость за еду не продаётся. Сейчас Жар-птица моей души из Москвы вернётся, мы лапшу у бабки отберём, бананы с колбасой поедим, а потом первым поездом в Ригу умчим.
Тамара Ивановна приехала поздно вечером. Ну и мы с бабкой на перегонки побежали жаловаться. Старая ябеда меня обогнала. Я же ещё волокла тяжёлый чемодан, который в два раза больше меня. И как раз к тому времени, когда я затаскивала его в коридор с криком «Мы уезжаем в Ригу!», Мария Дмитриевна громко оглашала список слов, которыми я её величала ещё несколько часов назад.
Мама стояла в дверях, словно огретая пыльным мешком, и слушала. На её лице я читала, что поездка в Ригу откладывается, а приближается гибель «Челюскина». Не буду описывать тот неслыханный произвол и беспредел, который учинили эти две с виду приличные дамы. Скажу только, что у меня оторвался рукав.
Но меня голыми руками не возьмёшь. Не возьмёшь, говорю, пехоту! Я решила, что в Ригу пойду пешком одна. Поэтому начала торопливо выбрасывать из чемодана мамины тряпки. Меня ещё разок пригрели с призывом к тишине и покою. Пришлось угомониться и сесть рисовать. Нарисовала я одинокий шалаш в лесу и живущую там девочку. У девочки на голове почему-то была корона, а в руках батон хлеба и котелок куриного бульона с лапшой. Если вы дочитали до этого места и по щекам не потекли слёзы жалости и умиления, значит, в вашей груди пульсирует не сердце, а кирзовый сапог.
Автор: Елена Евдокименко
Подписаться.
— Боже, боже, боже! Это какой-то кошмар! — Мариванна была недовольна.
Нет, она была просто в ярости. Да и есть с чего. Сашка сегодня рыжую притащил. Рыжую, словно лиса. Лиса ведь из семейства псовых?
Мариванна терпеть не может все это семейство: начиная с дворовых бобиков и заканчивая шубами из чернобурки.
И взгляд у рыжей лисий: медовый с хитринкой. Раньше Сашка предпочитал блондинок...
*****
Нет, Мариванна и от блондинок не в восторге. Но Сашкины часто были такие мягонькие, миленькие. Чем-то напоминали кошечек.
Хотя не все. Попадались похожие и на не очень симпатичных зверюшек. Но кошечек все же было больше.
Впрочем, блондинки Мариванну тоже раздражали. Да так, что хотелось орать, рвать и метать. Особенно одна была неприятная. Мариванна помнила, как сейчас...
Сашка тогда ее ранил в самое сердце:
— Машенька, проходи, разувайся: мы тебе что-нибудь подберем.
И что бы вы думали, он подобрал этой своей Машеньке? Любимые тапочки Мариванны! Розовые с большущими меховыми помпонами.
Ох, как злилась Мариванна, как негодовала. А эта паршивка, вместо того чтобы рассыпаться в благодарностях, нос свой, кнопку, наморщила:
— И откуда же это у тебя в доме такие девичьи тапки?
— Да так... — Сашка смутился, порозовел, в тон тем самым тапочкам.
«Мои они!» — хотелось заорать Мариванне. Но она не заорала, а обиженно ушла на кухню. Правда, и там не нашла покоя. Эта блондинистая Машенька следом притащилась! За стол уселась, на Мариванну недобро посмотрела:
— Саша, а мы можем посидеть вдвоем?
Читать продолжение...
Нет, она была просто в ярости. Да и есть с чего. Сашка сегодня рыжую притащил. Рыжую, словно лиса. Лиса ведь из семейства псовых?
Мариванна терпеть не может все это семейство: начиная с дворовых бобиков и заканчивая шубами из чернобурки.
И взгляд у рыжей лисий: медовый с хитринкой. Раньше Сашка предпочитал блондинок...
*****
Нет, Мариванна и от блондинок не в восторге. Но Сашкины часто были такие мягонькие, миленькие. Чем-то напоминали кошечек.
Хотя не все. Попадались похожие и на не очень симпатичных зверюшек. Но кошечек все же было больше.
Впрочем, блондинки Мариванну тоже раздражали. Да так, что хотелось орать, рвать и метать. Особенно одна была неприятная. Мариванна помнила, как сейчас...
Сашка тогда ее ранил в самое сердце:
— Машенька, проходи, разувайся: мы тебе что-нибудь подберем.
И что бы вы думали, он подобрал этой своей Машеньке? Любимые тапочки Мариванны! Розовые с большущими меховыми помпонами.
Ох, как злилась Мариванна, как негодовала. А эта паршивка, вместо того чтобы рассыпаться в благодарностях, нос свой, кнопку, наморщила:
— И откуда же это у тебя в доме такие девичьи тапки?
— Да так... — Сашка смутился, порозовел, в тон тем самым тапочкам.
«Мои они!» — хотелось заорать Мариванне. Но она не заорала, а обиженно ушла на кухню. Правда, и там не нашла покоя. Эта блондинистая Машенька следом притащилась! За стол уселась, на Мариванну недобро посмотрела:
— Саша, а мы можем посидеть вдвоем?
Читать продолжение...
Мое детство прошло в однокомнатной квартире на пятом этаже обычной хрущевки. Нашей соседкой по лестничной клетке была Екатерина Васильевна Семенкова. Муж ее был «подкаблучник». Сын «рохля». А сама она была «хамка ненормальная». Моя мама с ней дружила…
Я хочу чтобы вы представили высокую статную женщину. Двигалась она плавно, как парус и вокруг ее крупного тела всегда струилось что-то невообразимое. Леопардовое шелковое. Ярко-синее льняное. Или фиолетовое из тафты. Голову со светлым каре венчала шляпа с пером. Или розой из органзы. Голос ее был академичен. Взгляд внимателен. И смеялась она так, что голуби тревожно взлетали в небо.
Вечером она включала магнитофон. Челентано. Альбано и Ромину Пауэр. Пугачеву. Магнитофон выставлялся в окно, Екатерина Васильевна наряжалась в вечернее платье из черного бархата с серебряной отделкой по роскошному смелому декольте, накрывала на балконе крошечный столик и они с мужем пили чай или вино под музыку.
В выходные они всей семьей загружались в желтый “москвич”. Екатерина Васильевна в шляпе. Тихий муж, чье имя я не знала, в очках и со смешным, почти детским сачком для ловли бабочек. И худенький, высокий мальчик который не поднимал голову от книги.
Мой папа часто уезжал в командировки, муж Екатерины Семеновны задерживался допоздна в своем “почтовом ящике” и тогда она приходила к “нам на огонек”, на нашу кухню с оранжевым абажуром над столом и пила чай из оранжевых чашек в горох.
И если молодые мамины подружки приходили жаловаться на своих мужей, детей, свекровей и родителей, то Екатерина Васильевна на вопрос “как дела?” отвечала: “лучше всех”. Хохотала. И заставляла мою двадцатитрехлетнюю маму красить глаза и укладывать волосы.
- Все равно ложиться спать, - говорила мама.
- Вот и ляжешь спать красивая.
Он подарила маме кокетливый шелковый халатик и что-то там еще “не для детских глаз” из полупрозрачных кружавчиков и невесомых веревочек.
Я до сих пор удивляюсь, как у такой крупной и громкой женщины были настолько изящные манеры и как она сидела на наших табуретках, словно не касаясь поверхности и с идеально ровной спиной.
Мой папа однажды спросонья открыл дверь на настойчивый стук, а там Екатерина Васильевна в длинной шубе в пол и боярской шапке почти до потолка. Папа выглянул в окно, все правильно - июнь, он не сошел с ума, просто новая шуба и новая шапка. Вечером все жители нашего двора стояли задрав головы, и смотрели, как Екатерина Васильевна в своей новой шубе на закате поливает из маленькой лейки герань на балконе. И крутили пальцем у виска.
Папа часто рассказывает эту историю и всегда добавляет в конце: “Хорошая она была женщина, умела радоваться, я никогда не видел, чтобы люди так радовались, как она”.
Читать дальше.
Я хочу чтобы вы представили высокую статную женщину. Двигалась она плавно, как парус и вокруг ее крупного тела всегда струилось что-то невообразимое. Леопардовое шелковое. Ярко-синее льняное. Или фиолетовое из тафты. Голову со светлым каре венчала шляпа с пером. Или розой из органзы. Голос ее был академичен. Взгляд внимателен. И смеялась она так, что голуби тревожно взлетали в небо.
Вечером она включала магнитофон. Челентано. Альбано и Ромину Пауэр. Пугачеву. Магнитофон выставлялся в окно, Екатерина Васильевна наряжалась в вечернее платье из черного бархата с серебряной отделкой по роскошному смелому декольте, накрывала на балконе крошечный столик и они с мужем пили чай или вино под музыку.
В выходные они всей семьей загружались в желтый “москвич”. Екатерина Васильевна в шляпе. Тихий муж, чье имя я не знала, в очках и со смешным, почти детским сачком для ловли бабочек. И худенький, высокий мальчик который не поднимал голову от книги.
Мой папа часто уезжал в командировки, муж Екатерины Семеновны задерживался допоздна в своем “почтовом ящике” и тогда она приходила к “нам на огонек”, на нашу кухню с оранжевым абажуром над столом и пила чай из оранжевых чашек в горох.
И если молодые мамины подружки приходили жаловаться на своих мужей, детей, свекровей и родителей, то Екатерина Васильевна на вопрос “как дела?” отвечала: “лучше всех”. Хохотала. И заставляла мою двадцатитрехлетнюю маму красить глаза и укладывать волосы.
- Все равно ложиться спать, - говорила мама.
- Вот и ляжешь спать красивая.
Он подарила маме кокетливый шелковый халатик и что-то там еще “не для детских глаз” из полупрозрачных кружавчиков и невесомых веревочек.
Я до сих пор удивляюсь, как у такой крупной и громкой женщины были настолько изящные манеры и как она сидела на наших табуретках, словно не касаясь поверхности и с идеально ровной спиной.
Мой папа однажды спросонья открыл дверь на настойчивый стук, а там Екатерина Васильевна в длинной шубе в пол и боярской шапке почти до потолка. Папа выглянул в окно, все правильно - июнь, он не сошел с ума, просто новая шуба и новая шапка. Вечером все жители нашего двора стояли задрав головы, и смотрели, как Екатерина Васильевна в своей новой шубе на закате поливает из маленькой лейки герань на балконе. И крутили пальцем у виска.
Папа часто рассказывает эту историю и всегда добавляет в конце: “Хорошая она была женщина, умела радоваться, я никогда не видел, чтобы люди так радовались, как она”.
Читать дальше.
Он шёл на операцию, а она его несколько дней перед этим успокаивала. Плановая операция, уже очень надо сделать, ничего страшного, это всего лишь пару часов, подобное поставлено на поток, у него хорошие анализы, крепкое сердце…
Говорила одно и то же, как заведённая. Он улыбался, гладил руку и молчал. И ей казалось, что он её не слышал, что всё это она рассказывает себе, себя успокаивает, себе объясняет.
Впрочем, так оно и было. Он слушал её, но не слышал. Просто смотрел, как она двигается по квартире. Как накрывает на стол. Как пьёт кофе, заботливо сваренный им на завтрак. Как хмурится и беспокоится. Как сто раз перебирает в пакете его больничные принадлежности. Как напоминает позвонить сестре в далёкую страну.
Они уже давно живут только вдвоём. Половину той жизни, что прожили с родителями, сыном, внуками. Родителей похоронили, сыну купили квартиру. Остались вдвоём и по выходным накрывали столы, как раньше, звали друзей. Летом ездили в отпуск. И всё время ходили, взявшись за руки.
Перешагнули 60-летние рубежи, а рук так и не расцепили.
Они были таким единым целым, что даже имена не имело смысла произносить раздельно.
Что они пережили, долго рассказывать. Всё было. Она детдомовская. Но вдруг, когда уже даже вырос её ребёнок, нашлась мама. Больная, брошенная, никому не нужная. Она, не задумываясь, взяла её к себе. В свою тесную городскую квартиру. Практически все крутили пальцем у виска. Мама её оставила в крошечном возрасте. И никогда, никогда в жизни не вспоминала о том, что у неё есть дочка.
Она и вправду не понимала, чего от неё хотят? Чтобы она бросила маму? Так же, как мама бросила её? Но ведь ей было больно, все эти годы было очень больно! Она не хочет, чтобы так с мамой…
Маму досматривали вместе с мужем. Она пролежала несколько лет, в последние годы лишилась рассудка. Но они не роптали, молча ухаживали, кормили – поили, меняли подгузники и постель, лечили…
Она, собственно, всё могла. Когда он был рядом. И ничего её не пугало. Когда он был рядом.
На операцию она его провела. И сидела под дверью. Ждала. Пустяковая операция, но всё равно куча переживаний. Он никогда серьёзно не болел. И ей было немного странно сидеть и ждать окончания его операции.
Читать продолжение...
Говорила одно и то же, как заведённая. Он улыбался, гладил руку и молчал. И ей казалось, что он её не слышал, что всё это она рассказывает себе, себя успокаивает, себе объясняет.
Впрочем, так оно и было. Он слушал её, но не слышал. Просто смотрел, как она двигается по квартире. Как накрывает на стол. Как пьёт кофе, заботливо сваренный им на завтрак. Как хмурится и беспокоится. Как сто раз перебирает в пакете его больничные принадлежности. Как напоминает позвонить сестре в далёкую страну.
Они уже давно живут только вдвоём. Половину той жизни, что прожили с родителями, сыном, внуками. Родителей похоронили, сыну купили квартиру. Остались вдвоём и по выходным накрывали столы, как раньше, звали друзей. Летом ездили в отпуск. И всё время ходили, взявшись за руки.
Перешагнули 60-летние рубежи, а рук так и не расцепили.
Они были таким единым целым, что даже имена не имело смысла произносить раздельно.
Что они пережили, долго рассказывать. Всё было. Она детдомовская. Но вдруг, когда уже даже вырос её ребёнок, нашлась мама. Больная, брошенная, никому не нужная. Она, не задумываясь, взяла её к себе. В свою тесную городскую квартиру. Практически все крутили пальцем у виска. Мама её оставила в крошечном возрасте. И никогда, никогда в жизни не вспоминала о том, что у неё есть дочка.
Она и вправду не понимала, чего от неё хотят? Чтобы она бросила маму? Так же, как мама бросила её? Но ведь ей было больно, все эти годы было очень больно! Она не хочет, чтобы так с мамой…
Маму досматривали вместе с мужем. Она пролежала несколько лет, в последние годы лишилась рассудка. Но они не роптали, молча ухаживали, кормили – поили, меняли подгузники и постель, лечили…
Она, собственно, всё могла. Когда он был рядом. И ничего её не пугало. Когда он был рядом.
На операцию она его провела. И сидела под дверью. Ждала. Пустяковая операция, но всё равно куча переживаний. Он никогда серьёзно не болел. И ей было немного странно сидеть и ждать окончания его операции.
Читать продолжение...
