#кровоедение На мой вкус, крайне умён тот, кто имея выбор, селится в Коломне. Там тихо и спокойно, как в опрятном уездном городе. Кругом вода, праздношатающиеся толпы отсутствуют. Хотя, конечно, в сезон «коробки» с туристами (так ленинградские фарцовщики называли автобусы) подвозят к Семимостью - размять ноги и загадать желание. Но не более. Да и петербуржцы редко «загуливают» дальше обеих Мариинок. Я бы признал жителей Коломны единственными выгодоприобретателями от нашей «транспортной реформы» в бегловском исполнении. Вот построят какую-нибудь станцию метро на Английском проспекте, и всё, пиши пропало: понаедут, намусорят и натопчут. Но по этому поводу можно ещё долго не волноваться - им бы «Театральную» построить (первый вестибюль обещают закончить к 2030 году).
Внутри этой тихой и непуганой «околицы» с достоинством возвышается красивая Церковь св. Исидора Юрьевского, бывший эстонский православный приход в честь русского священника Исидора из города Юрьева (совр. Тарту), принявшего мученическую смерть от ливонцев в 1472 году.
В 19 веке в Петербург переселилось изрядное количество эстонцев. Народ приезжал разный. Ехала интеллигенция по каким-то свои интеллигентским надобностям и целям. Артисты, врачи, мастеровые. Ну, а простой люд в массе своей приезжал на заработки и по сложившейся (непонятно как) традиции нанимался в Новое Адмиралтейство или на Балтийский завод, и жить в Коломне им, соответственно, было удобно и сподручно. К 1917 году общая численность эстонцев в Петербурге достигла 50 тысяч. С 1870-х в городе устраивали театральные спектакли на эстонском языке, чуть позже запустили эстонскую газету. В общем, переселенцы держались воспитанно, вели себя порядочно, работали-трудились и раздражения у аборигенов не вызывали.
Как минимум четверть всех эстонских мигрантов были православными, а ближайший храм, в котором «богослужили» на эстонском языке, находился в Кронштадте (поди доберись). Поэтому многие переселенцы ходили к землякам-лютеранам на совр. улицу Декабристов, чтобы послушать хоть какую-то службу на эстонском. Понятно, что при таком раскладе вероисповедальный компромисс не мог длиться до бесконечности.
И вот в 1900-м эстонское православное братство, возглавляемое священником Павлом Кульбушем, решило «строиться». Участок присмотрели на углу Римского-Корсакова (д. 24) и канала Грибоедова (это если сразу в современных топонимах). Но Городская управа поначалу отказала верующим мигрантам, так как сама собиралась обустроить на этом месте приятный сквер для горожан. Тут в дело вмешалась Дума и, «озабочиваясь скорейшим построением в Санкт-Петербурге необходимого храма Божия для православных эстов», взяла и подарила этим самым эстам нужный кусок земли.
Церковь по проекту архитектора Александра Полещука строили, как водится, на пожертвования и не без трудностей. Главный придел верхнего храма во имя священномученика Исидора Юрьевского освятили в 1907 году.
Несмотря на антирелигиозные выходки большевиков, эстонская церковь продержалась после революции в том или ином виде целых 17 лет. В декабре 1919-го имущество храма национализировали, и почему-то только в 1922-м власти изъяли у эстонцев 42 кг серебряных изделий. Проникнувшись эстонской сдержанностью, «изымающие» большевики не хамили, а 7 икон в серебряных окладах даже аккуратно передали в Эрмитаж.
До 1928 года в здании церкви работали Высшие Богословские курсы, единственные в стране, что позволяло не прекращать богослужения. Впрочем, веротерпимую «оттепель» в те годы проживали многие храмы и конфессии. Но в 1935-м власть как будто спохватилась и позакрывала всё и сразу. В том числе и Богословские курсы.
Церковь не разрушили, бассейном не изуродовали, и, когда в 1990-е всё вернулось на круги своя, храм с извинениями передали Санкт-Петербургской епархии. Только вот потребность в богослужениях на эстонском теперь отсутствует.
Внутри этой тихой и непуганой «околицы» с достоинством возвышается красивая Церковь св. Исидора Юрьевского, бывший эстонский православный приход в честь русского священника Исидора из города Юрьева (совр. Тарту), принявшего мученическую смерть от ливонцев в 1472 году.
В 19 веке в Петербург переселилось изрядное количество эстонцев. Народ приезжал разный. Ехала интеллигенция по каким-то свои интеллигентским надобностям и целям. Артисты, врачи, мастеровые. Ну, а простой люд в массе своей приезжал на заработки и по сложившейся (непонятно как) традиции нанимался в Новое Адмиралтейство или на Балтийский завод, и жить в Коломне им, соответственно, было удобно и сподручно. К 1917 году общая численность эстонцев в Петербурге достигла 50 тысяч. С 1870-х в городе устраивали театральные спектакли на эстонском языке, чуть позже запустили эстонскую газету. В общем, переселенцы держались воспитанно, вели себя порядочно, работали-трудились и раздражения у аборигенов не вызывали.
Как минимум четверть всех эстонских мигрантов были православными, а ближайший храм, в котором «богослужили» на эстонском языке, находился в Кронштадте (поди доберись). Поэтому многие переселенцы ходили к землякам-лютеранам на совр. улицу Декабристов, чтобы послушать хоть какую-то службу на эстонском. Понятно, что при таком раскладе вероисповедальный компромисс не мог длиться до бесконечности.
И вот в 1900-м эстонское православное братство, возглавляемое священником Павлом Кульбушем, решило «строиться». Участок присмотрели на углу Римского-Корсакова (д. 24) и канала Грибоедова (это если сразу в современных топонимах). Но Городская управа поначалу отказала верующим мигрантам, так как сама собиралась обустроить на этом месте приятный сквер для горожан. Тут в дело вмешалась Дума и, «озабочиваясь скорейшим построением в Санкт-Петербурге необходимого храма Божия для православных эстов», взяла и подарила этим самым эстам нужный кусок земли.
Церковь по проекту архитектора Александра Полещука строили, как водится, на пожертвования и не без трудностей. Главный придел верхнего храма во имя священномученика Исидора Юрьевского освятили в 1907 году.
Несмотря на антирелигиозные выходки большевиков, эстонская церковь продержалась после революции в том или ином виде целых 17 лет. В декабре 1919-го имущество храма национализировали, и почему-то только в 1922-м власти изъяли у эстонцев 42 кг серебряных изделий. Проникнувшись эстонской сдержанностью, «изымающие» большевики не хамили, а 7 икон в серебряных окладах даже аккуратно передали в Эрмитаж.
До 1928 года в здании церкви работали Высшие Богословские курсы, единственные в стране, что позволяло не прекращать богослужения. Впрочем, веротерпимую «оттепель» в те годы проживали многие храмы и конфессии. Но в 1935-м власть как будто спохватилась и позакрывала всё и сразу. В том числе и Богословские курсы.
Церковь не разрушили, бассейном не изуродовали, и, когда в 1990-е всё вернулось на круги своя, храм с извинениями передали Санкт-Петербургской епархии. Только вот потребность в богослужениях на эстонском теперь отсутствует.
👍87😢12❤10💔5
#цитатазазавтраком
«Тот вечер, когда я засел за Достоевского, был величайшим событием моей жизни, более важным, чем первая любовь».
Генри Миллер «Тропик Козерога».
Доброе утро. Вчера у Фёдора Михайловича был день рождения.
#картиназазавтраком
«Утраченное» граффити в Кузнечном переулке (двор дома 8, напротив музея Достоевского).
«Тот вечер, когда я засел за Достоевского, был величайшим событием моей жизни, более важным, чем первая любовь».
Генри Миллер «Тропик Козерога».
Доброе утро. Вчера у Фёдора Михайловича был день рождения.
#картиназазавтраком
«Утраченное» граффити в Кузнечном переулке (двор дома 8, напротив музея Достоевского).
👍67❤29💔15🔥8
#кровоедение Согласно известной фольклорной присказке Троцкий любил, мягко говоря, «приврать». Это он сформулировал и приписал Владимиру Ильичу знаменитый императив о способности любой кухарки управлять государством. Ленин же высказывался по этому поводу чуть благоразумнее (но не сильно): «Мы требуем, чтобы к обучению этому (управлять государством) немедленно начали привлекать всех трудящихся, всю бедноту».
Навыки управления трудящиеся оттачивали не только на религиозных учреждениях. Досталось и музеям. Сильнее других пострадала Академия художеств, чья коллекция до революции уступала только Эрмитажу. А вот в новой системе ценностей места для бедной Академии не нашлось. Ну и музей «ейный» туда же.
В 1918-м указ Совнаркома ликвидировал Академию как пережиток, тормозивший поиск новой художественной формы. Тогда же началось расформирование музея. Сначала экспонаты растаскивали неспешно и лениво, а потом реформаторы вошли во вкус, и коллекцию дербанили уже в хорошем темпе. Иногда оптом. В 1922 году из Москвы в Петроград вернули часть экспозиции, которую ещё в Первую мировую увезли из дореволюционной столицы от греха подальше. Привезённые из эвакуации ящики даже не выгрузили на территории Академии - их сразу забрал себе Эрмитаж. Туда же уходило остальное западноевропейское искусство. Русских авторов передавали, соответственно, в Русский музей. Экспонатами с пониженной художественной ценностью украшали всякие пролетарские конторы типа «Главконсерв» и пр. В такой азартной суете с ненужной Академией церемониться никто не собирался, поэтому зачастую картины выносили без оформления и регистрации. В 1925-м музей лишился Кушелевской галереи - 450 картин и 29 скульптур, полученных по завещанию Николая Кушелева-Безбородко в 1862 году. Сегодня это собрание показывают в Главном штабе.
В 1925-м ректором того, что осталось от Академии (оно тогда называлось ВХУТЕИН - Высший художественно-технический институт) по недосмотру стал Эдуард Эссен, человек из старого дворянского рода, бывший при этом убеждённым коммунистом. При Эссене грабёж затих. Более того, Эрмитаж и Русский музей стали - пусть и неохотно - возвращать кое-что, не очень им самим нужное. Музей Академии ожил, и его даже объявили открытым по случаю 10-летия революции в 1927-м.
А через год - всё по новой. Выставочные залы переделали под общежитие для иногородних, и второй волны расформирования музей не пережил.
На смену чувствительному Эссену пришёл некто Фёдор Маслов. Он-то и добил ещё теплившиеся в Академии остатки буржуазности. С 1928 по 1932 из музея вывезли 16,5 тысяч единиц хранения. То, чем побрезговали эмиссары Русского и Эрмитажа, отправляли в другие города. По распоряжению Маслова разбили уникальные формы для отливки копий античных скульптур, которые граф Шувалов раздобыл для Академии ещё в 18 веке. Кстати, граф был чуть ли не последним, кому эти формы разрешили снять с оригиналов. Далее. Холсты с росписями для Казанского вокзала в Москве, выполненные в мастерской Рериха по его эскизам, разрезали на части и отдали студентам в качестве рабочего материала.
В конце концов, Масловым заинтересовалась прокуратура, но ни холсты, ни формы для отливки от этого не склеились обратно. Зато руководство страны, устав от непонятного авангарда, приказало взять курс на реализм. В 1932-м ВХУТЕИН стал Всероссийской академией художеств, руководил которой отныне Исаак Бродский.
Правительство СССР особым указом велело всем крупным музеям срочно вернуть «экспроприированное» обратно в Академию. Но Эрмитаж и Русский музей сделали вид, что не расслышали. Через несколько лет, потихоньку и со скрипом, Эрмитаж начал возвращать сначала копии, потом какую-то ерунду из Гатчинского дворца, которая к Академии никакого отношения не имела. Многие вещи приходили в плохом состоянии. Русский музей до конца 1940-х не отдавал вообще ничего. Потом откупился чем-то второсортным, оставив себе самые знаковые работы.
В общем, музей Академии так и не очухался. Сформировав основной фонд заново (в основном, из крепкого советского), он до сих пор грустно бродит по городам и весям в поисках утраченного.
Навыки управления трудящиеся оттачивали не только на религиозных учреждениях. Досталось и музеям. Сильнее других пострадала Академия художеств, чья коллекция до революции уступала только Эрмитажу. А вот в новой системе ценностей места для бедной Академии не нашлось. Ну и музей «ейный» туда же.
В 1918-м указ Совнаркома ликвидировал Академию как пережиток, тормозивший поиск новой художественной формы. Тогда же началось расформирование музея. Сначала экспонаты растаскивали неспешно и лениво, а потом реформаторы вошли во вкус, и коллекцию дербанили уже в хорошем темпе. Иногда оптом. В 1922 году из Москвы в Петроград вернули часть экспозиции, которую ещё в Первую мировую увезли из дореволюционной столицы от греха подальше. Привезённые из эвакуации ящики даже не выгрузили на территории Академии - их сразу забрал себе Эрмитаж. Туда же уходило остальное западноевропейское искусство. Русских авторов передавали, соответственно, в Русский музей. Экспонатами с пониженной художественной ценностью украшали всякие пролетарские конторы типа «Главконсерв» и пр. В такой азартной суете с ненужной Академией церемониться никто не собирался, поэтому зачастую картины выносили без оформления и регистрации. В 1925-м музей лишился Кушелевской галереи - 450 картин и 29 скульптур, полученных по завещанию Николая Кушелева-Безбородко в 1862 году. Сегодня это собрание показывают в Главном штабе.
В 1925-м ректором того, что осталось от Академии (оно тогда называлось ВХУТЕИН - Высший художественно-технический институт) по недосмотру стал Эдуард Эссен, человек из старого дворянского рода, бывший при этом убеждённым коммунистом. При Эссене грабёж затих. Более того, Эрмитаж и Русский музей стали - пусть и неохотно - возвращать кое-что, не очень им самим нужное. Музей Академии ожил, и его даже объявили открытым по случаю 10-летия революции в 1927-м.
А через год - всё по новой. Выставочные залы переделали под общежитие для иногородних, и второй волны расформирования музей не пережил.
На смену чувствительному Эссену пришёл некто Фёдор Маслов. Он-то и добил ещё теплившиеся в Академии остатки буржуазности. С 1928 по 1932 из музея вывезли 16,5 тысяч единиц хранения. То, чем побрезговали эмиссары Русского и Эрмитажа, отправляли в другие города. По распоряжению Маслова разбили уникальные формы для отливки копий античных скульптур, которые граф Шувалов раздобыл для Академии ещё в 18 веке. Кстати, граф был чуть ли не последним, кому эти формы разрешили снять с оригиналов. Далее. Холсты с росписями для Казанского вокзала в Москве, выполненные в мастерской Рериха по его эскизам, разрезали на части и отдали студентам в качестве рабочего материала.
В конце концов, Масловым заинтересовалась прокуратура, но ни холсты, ни формы для отливки от этого не склеились обратно. Зато руководство страны, устав от непонятного авангарда, приказало взять курс на реализм. В 1932-м ВХУТЕИН стал Всероссийской академией художеств, руководил которой отныне Исаак Бродский.
Правительство СССР особым указом велело всем крупным музеям срочно вернуть «экспроприированное» обратно в Академию. Но Эрмитаж и Русский музей сделали вид, что не расслышали. Через несколько лет, потихоньку и со скрипом, Эрмитаж начал возвращать сначала копии, потом какую-то ерунду из Гатчинского дворца, которая к Академии никакого отношения не имела. Многие вещи приходили в плохом состоянии. Русский музей до конца 1940-х не отдавал вообще ничего. Потом откупился чем-то второсортным, оставив себе самые знаковые работы.
В общем, музей Академии так и не очухался. Сформировав основной фонд заново (в основном, из крепкого советского), он до сих пор грустно бродит по городам и весям в поисках утраченного.
😢79👍21❤11💔9
#цитатазазавтраком
«За осенью осень. Тоска и тревога.
Ветра над опавшими листьями.
Вся русская жизнь - ожидание от Бога
Какой-то неясной амнистии».
Игорь Губерман
Доброе утро.
#картиназазавтраком
Николай Фешин (1881-1955). «Осень» (1904).
«За осенью осень. Тоска и тревога.
Ветра над опавшими листьями.
Вся русская жизнь - ожидание от Бога
Какой-то неясной амнистии».
Игорь Губерман
Доброе утро.
#картиназазавтраком
Николай Фешин (1881-1955). «Осень» (1904).
👍73❤31🔥11😢9💯6
#доходныедома Я никогда не считал Большую Конюшенную улицу местом для приятных прогулок и вдумчивого созерцания. Суетно там и узко. Впрочем, можно воспользоваться серединным «гульваром». Это если идёшь по делам. А если не по делам, то и околачиваться там незачем. Офисы, коммуналки, машины, туристы, увядающий «тяжёлый люкс», магазины «24 часа», вышедшие в тираж пышки, скульптурные кони малых форм и театр Райкина-Гальцева. Сквозь этот утомляющий «микс» стоит продраться разве что ради уютнейшей лютеранской (в просторечии - финской) церкви Св. Марии. И раз уж вы оказались на Б. Конюшенной, наверное стоит дойти (лучше по «гульвару») до 9-го дома, лит. А.
По указанному адресу вы сможете рассмотреть приветливый компактный особняк, не лишённый чувства такта и стиля. Дом, конечно же, с историей. Правда, не бурной. Но не иметь хоть какой-то истории в таком «центральном центре» просто невозможно.
17-ю годами своей славы (с 1863 по 1880) особняк обязан одному квартиранту - Николаю Ивановичу Путилову. Олигарх всея Руси не обременял себя скупкой разных недвижимостей, предпочитая вкладывать личный капитал в производство. А вот «движимости» интересовали Путилова, в частности - картины, ещё точнее - портреты. Князь Дмитрий Дмитриевич Оболенский, посещавший еженедельные обеды у промышленника, вспоминал, что все стены в столовой на съёмной квартире «покрыты были сплошь портретами русских людей и деятелей, чем-либо себя проявивших». Куда делась эта портретная галерея (более 530 полотен) после смерти Николая Ивановича, никто не знает. Скорее всего, она была «утрачена».
В этом же доме разорившийся Путилов скончался в 1880 году от сердечного приступа. Но жизненный путь великого индустриализатора мы изучим завтра (и, вероятно, послезавтра). А сегодня про дом.
У кого Путилов снимал квартиру - толком непонятно. С уверенностью можно лишь сказать, что во времена легендарного «съёмщика» фасад особняка был поскромнее нынешнего - модерна тогда ещё не изобрели.
Пышности архитектурных форм и декора пожелала жена коллежского советника Татьяна Сильванская, купившая дом в 1885. По просьбе дамы архитектор Леонид Фуфаевский перестроил угрюмое здание, придав ему миловидные черты.
А вот фасад, ради которого в наше время стоит прогуляться по Б. Конюшенной, делал тот же Фуфаевский, но чуть позже, в 1902 году, и для нового владельца - капитана гвардии Василия Слепцова. Широкие витрины - прихоть капитана. Почувствовав, что заказчик-гвардеец готов к экспериментам, архитектор Фуфаевский собрал воедино все известные на тот момент новинки модерна: асимметрию витрин и въездной арки, разнообразные криволинейности, облицовку песчаником, растительные мотивы в камне и милое овальное окошко над парадным входом для пущей приятности.
Офисные помещения за шикарными витринами снимало общество Русских электротехнических заводов «Сименс и Гальске», производивших электроизмерительные и медицинские приборы, телефонную и телеграфную аппаратуру, системы сигнализации на разные случаи и даже оборудование для рентгеновских кабинетов.
Кстати, на цоколе здания имеется памятная отметка в честь катастрофического наводнения 23 сентября 1924 года, второго в истории города по «эффектности». Тогда вода поднималась на 369 см выше ординара.
После революции дому Слепцова редким образом повезло - его не стали нарезать на коммуналки, и почти всё, что было красивого внутри, сохранилось.
При СССР в особняке размещались школы, одна за другой. Позже сюда заехал «Леноблпотребсоюз». Ну, а в последние годы здесь галдит модный, с позволения сказать, кластер. Кафе, бары, эко-продукты, стильные очки и прочие винтажные наряды. Однако пишут, что дом выставлен на продажу. И вот пока кластер галдит, а покупатели торгуются, можно беспрепятственно зайти внутрь и посмотреть метлахскую плитку, уцелевшие латунные шпингалеты на окнах, лепнину, кованые лестничные решётки и другие дореволюционные прелести.
Завтра про Путилова, не переключайтесь.
По указанному адресу вы сможете рассмотреть приветливый компактный особняк, не лишённый чувства такта и стиля. Дом, конечно же, с историей. Правда, не бурной. Но не иметь хоть какой-то истории в таком «центральном центре» просто невозможно.
17-ю годами своей славы (с 1863 по 1880) особняк обязан одному квартиранту - Николаю Ивановичу Путилову. Олигарх всея Руси не обременял себя скупкой разных недвижимостей, предпочитая вкладывать личный капитал в производство. А вот «движимости» интересовали Путилова, в частности - картины, ещё точнее - портреты. Князь Дмитрий Дмитриевич Оболенский, посещавший еженедельные обеды у промышленника, вспоминал, что все стены в столовой на съёмной квартире «покрыты были сплошь портретами русских людей и деятелей, чем-либо себя проявивших». Куда делась эта портретная галерея (более 530 полотен) после смерти Николая Ивановича, никто не знает. Скорее всего, она была «утрачена».
В этом же доме разорившийся Путилов скончался в 1880 году от сердечного приступа. Но жизненный путь великого индустриализатора мы изучим завтра (и, вероятно, послезавтра). А сегодня про дом.
У кого Путилов снимал квартиру - толком непонятно. С уверенностью можно лишь сказать, что во времена легендарного «съёмщика» фасад особняка был поскромнее нынешнего - модерна тогда ещё не изобрели.
Пышности архитектурных форм и декора пожелала жена коллежского советника Татьяна Сильванская, купившая дом в 1885. По просьбе дамы архитектор Леонид Фуфаевский перестроил угрюмое здание, придав ему миловидные черты.
А вот фасад, ради которого в наше время стоит прогуляться по Б. Конюшенной, делал тот же Фуфаевский, но чуть позже, в 1902 году, и для нового владельца - капитана гвардии Василия Слепцова. Широкие витрины - прихоть капитана. Почувствовав, что заказчик-гвардеец готов к экспериментам, архитектор Фуфаевский собрал воедино все известные на тот момент новинки модерна: асимметрию витрин и въездной арки, разнообразные криволинейности, облицовку песчаником, растительные мотивы в камне и милое овальное окошко над парадным входом для пущей приятности.
Офисные помещения за шикарными витринами снимало общество Русских электротехнических заводов «Сименс и Гальске», производивших электроизмерительные и медицинские приборы, телефонную и телеграфную аппаратуру, системы сигнализации на разные случаи и даже оборудование для рентгеновских кабинетов.
Кстати, на цоколе здания имеется памятная отметка в честь катастрофического наводнения 23 сентября 1924 года, второго в истории города по «эффектности». Тогда вода поднималась на 369 см выше ординара.
После революции дому Слепцова редким образом повезло - его не стали нарезать на коммуналки, и почти всё, что было красивого внутри, сохранилось.
При СССР в особняке размещались школы, одна за другой. Позже сюда заехал «Леноблпотребсоюз». Ну, а в последние годы здесь галдит модный, с позволения сказать, кластер. Кафе, бары, эко-продукты, стильные очки и прочие винтажные наряды. Однако пишут, что дом выставлен на продажу. И вот пока кластер галдит, а покупатели торгуются, можно беспрепятственно зайти внутрь и посмотреть метлахскую плитку, уцелевшие латунные шпингалеты на окнах, лепнину, кованые лестничные решётки и другие дореволюционные прелести.
Завтра про Путилова, не переключайтесь.
❤82👍41🔥9👏2
#цитатазазавтраком
«Сейчас многие умирают от запущенного здравого смысла и с большим опозданием узнают, что наши ошибки - это единственное, в чём нам не приходится раскаиваться перед смертью».
Оскар Уайльд
Доброе утро.
#картиназазавтраком
Фотография Дмитрия Маркова из галереи «Anna Nova» (временная выставка, август-октябрь 2024-го).
«Сейчас многие умирают от запущенного здравого смысла и с большим опозданием узнают, что наши ошибки - это единственное, в чём нам не приходится раскаиваться перед смертью».
Оскар Уайльд
Доброе утро.
#картиназазавтраком
Фотография Дмитрия Маркова из галереи «Anna Nova» (временная выставка, август-октябрь 2024-го).
❤43👍36
#ЖЗЛ Квартирант из 9-го дома по Большой Конюшенной Николай Иванович Путилов (1820-1880) был уникальным человеком. Сейчас таких, по-моему, уже не делают.
Новгородские дворяне Путиловы блистали разве что родословной. Кроме «древности фамилии» похвастаться им было нечем. Заложенное-перезаложенное именьице, что-то около сотни недовольных и хамоватых крестьян плюс остатки родственных связей в столице, которых, тем не менее, хватило для протекции подростку Коле. 14-летнего дворянина отправили в Петербург, в морскую роту элитного Александровского кадетского корпуса.
Денег, присылаемых родителями, едва хватало на пропитание. О развлечениях по столичным ценам речи даже не шло, и Николай, вынужденно «развлекавшийся» в казарме с учебниками, приобрёл у однокурсников репутацию пропащего «ботаника».
Через 7 лет мичман Путилов решил еще немного поучиться и сдать экзамены на чин лейтенанта. Военно-морская карьера потихоньку набирала обороты.
В 1840-м молодой мичман проснулся «знаменитым». Журнал «Маяк», выражаясь современным языком, хайпанул и представил на суд учёной публики путиловскую работу, в которой начинающий моряк (и есть никто, и звать никак) посмел заявить об ошибке, допущенной французом Коши в труде по интегральным исчислениям. На расчёты Коши опиралась вся европейская артиллерия. Путилов же доказывал, что до сего времени из пушек стреляли криво и неэффективно.
Ранимые научные круги тут же ощетинились и развязали полемику с переходом на личности. Точнее - личность. Нахала мичмана травили самозабвенно и громко, пока влиятельный академик Остроградский не пригласил Путилова к себе в ассистенты. Военно-морская карьера неожиданно свернула в научную сторону. Публичная травля сменилась шквалом заманчивых предложений. Все хотели дружить с протеже самого Остроградского. Но Путилов неожиданно для всех уехал в Крым изучать строительное дело на военных поселениях. Вернувшись через 6 лет в столицу, моряк-математик-строитель получил должность чиновника по особым поручениям в кораблестроительном департаменте.
Особые поручения не заставили себя ждать. Россия терпела позорное поражение в Крымской войне. Дошло до того, что объединённые силы Британии и Франции блокировали Кронштадт. Молодого чиновника Путилова заранее выбрали в «крайние» (его было не жалко) и назначили уполномоченным по экстренному сооружению новой канонерской флотилии и корветов.
«Закажи Балде службу,
Чтоб стало ему невмочь;
А требуй, чтоб он
Исполнил её точь-в-точь» (с).
На сооружение флотилии уполномоченному отвели чуть больше полугода - с ноября 1854-го по май 1855-го.
И без того «многосложный» проект отягощался тем, что паровые машины тогда в России не делали. Их покупали в Англии, чей флот, напомню, в тот период стоял, облизываясь, вокруг Кронштадта. Поэтому первым делом умница-моряк-математик Путилов сумел наладить в мастерских Петербурга производство этих самых машин.
Кстати. Экстренное строительство флотилии спонсировал сын Николая I Константин из личного кармана. Царь уже пребывал в апатии из-за надвигающегося позора и махнул на всё рукой. Константин Николаевич кое-как наскрёб на корветы 200 тысяч и передал их уполномоченному Путилову.
Далее. Канонерки сами себя не строили, нужны были рабочие руки. Николай Иванович отправился к ржевским текстильщикам, оказавшимся на грани выживания (фабрики простаивали ввиду отсутствия привозного хлопка). Слегка перепрофилировав ткачей, Путилов отправил их в доки строить боевые корабли. На каждую сотню перепрофилированных выделялся один профессиональный кораблестроитель. Работали непрерывно, сменами. Через три месяца 32 паровые канонерки уже подплывали к британцам у Толбухина маяка.
К маю 1855-го ткачи построили 67 канонерок и 14 корветов. При этом Путилов умудрился сэкономить князю-спонсору 20 тысяч рублей, каковые и были возвращены Константину Николаевичу с поклоном.
В общем, Кронштадт отбили, войну проиграли, а Николай Иванович Путилов прослыл человеком, способным ходить «туда - не знаю куда» и приносить «то - не знаю что». Отныне особые поручения ему придумывали члены императорской семьи.
(продолжение завтра)
Новгородские дворяне Путиловы блистали разве что родословной. Кроме «древности фамилии» похвастаться им было нечем. Заложенное-перезаложенное именьице, что-то около сотни недовольных и хамоватых крестьян плюс остатки родственных связей в столице, которых, тем не менее, хватило для протекции подростку Коле. 14-летнего дворянина отправили в Петербург, в морскую роту элитного Александровского кадетского корпуса.
Денег, присылаемых родителями, едва хватало на пропитание. О развлечениях по столичным ценам речи даже не шло, и Николай, вынужденно «развлекавшийся» в казарме с учебниками, приобрёл у однокурсников репутацию пропащего «ботаника».
Через 7 лет мичман Путилов решил еще немного поучиться и сдать экзамены на чин лейтенанта. Военно-морская карьера потихоньку набирала обороты.
В 1840-м молодой мичман проснулся «знаменитым». Журнал «Маяк», выражаясь современным языком, хайпанул и представил на суд учёной публики путиловскую работу, в которой начинающий моряк (и есть никто, и звать никак) посмел заявить об ошибке, допущенной французом Коши в труде по интегральным исчислениям. На расчёты Коши опиралась вся европейская артиллерия. Путилов же доказывал, что до сего времени из пушек стреляли криво и неэффективно.
Ранимые научные круги тут же ощетинились и развязали полемику с переходом на личности. Точнее - личность. Нахала мичмана травили самозабвенно и громко, пока влиятельный академик Остроградский не пригласил Путилова к себе в ассистенты. Военно-морская карьера неожиданно свернула в научную сторону. Публичная травля сменилась шквалом заманчивых предложений. Все хотели дружить с протеже самого Остроградского. Но Путилов неожиданно для всех уехал в Крым изучать строительное дело на военных поселениях. Вернувшись через 6 лет в столицу, моряк-математик-строитель получил должность чиновника по особым поручениям в кораблестроительном департаменте.
Особые поручения не заставили себя ждать. Россия терпела позорное поражение в Крымской войне. Дошло до того, что объединённые силы Британии и Франции блокировали Кронштадт. Молодого чиновника Путилова заранее выбрали в «крайние» (его было не жалко) и назначили уполномоченным по экстренному сооружению новой канонерской флотилии и корветов.
«Закажи Балде службу,
Чтоб стало ему невмочь;
А требуй, чтоб он
Исполнил её точь-в-точь» (с).
На сооружение флотилии уполномоченному отвели чуть больше полугода - с ноября 1854-го по май 1855-го.
И без того «многосложный» проект отягощался тем, что паровые машины тогда в России не делали. Их покупали в Англии, чей флот, напомню, в тот период стоял, облизываясь, вокруг Кронштадта. Поэтому первым делом умница-моряк-математик Путилов сумел наладить в мастерских Петербурга производство этих самых машин.
Кстати. Экстренное строительство флотилии спонсировал сын Николая I Константин из личного кармана. Царь уже пребывал в апатии из-за надвигающегося позора и махнул на всё рукой. Константин Николаевич кое-как наскрёб на корветы 200 тысяч и передал их уполномоченному Путилову.
Далее. Канонерки сами себя не строили, нужны были рабочие руки. Николай Иванович отправился к ржевским текстильщикам, оказавшимся на грани выживания (фабрики простаивали ввиду отсутствия привозного хлопка). Слегка перепрофилировав ткачей, Путилов отправил их в доки строить боевые корабли. На каждую сотню перепрофилированных выделялся один профессиональный кораблестроитель. Работали непрерывно, сменами. Через три месяца 32 паровые канонерки уже подплывали к британцам у Толбухина маяка.
К маю 1855-го ткачи построили 67 канонерок и 14 корветов. При этом Путилов умудрился сэкономить князю-спонсору 20 тысяч рублей, каковые и были возвращены Константину Николаевичу с поклоном.
В общем, Кронштадт отбили, войну проиграли, а Николай Иванович Путилов прослыл человеком, способным ходить «туда - не знаю куда» и приносить «то - не знаю что». Отныне особые поручения ему придумывали члены императорской семьи.
(продолжение завтра)
👍78🔥44❤24👏4
#цитатазазавтраком
«Утром я составляю планы, а днём делаю глупости».
Вольтер
Доброе утро. Уже почти выходные!
#картиназазавтраком
Дмитрий Шагин «Митьковский Питер» (2003).
«Утром я составляю планы, а днём делаю глупости».
Вольтер
Доброе утро. Уже почти выходные!
#картиназазавтраком
Дмитрий Шагин «Митьковский Питер» (2003).
👍70❤20😁10💯4