#цитатазазавтраком
«В конце концов, если не позволять себе иногда побыть придурком, жизнь лишится доброй половины удовольствий».
Макс Фрай
Доброе утро. Всем хороших выходных!
#картиназазавтраком
Юрий Татьянин (род. 1963). «Автопортрет с Малевичем и Ван Гогом» (2006). «Эрарта».
«В конце концов, если не позволять себе иногда побыть придурком, жизнь лишится доброй половины удовольствий».
Макс Фрай
Доброе утро. Всем хороших выходных!
#картиназазавтраком
Юрий Татьянин (род. 1963). «Автопортрет с Малевичем и Ван Гогом» (2006). «Эрарта».
#субботниечтения
ТАТЬЯНА ТОЛСТАЯ
«КЫСЬ»
(ноябрьским праздникам посвящается)
«Ну вот, к примеру. По-простому ежели рассуждать. Майский Выходной - он случается в мае, а стало быть, Октябрьский Выходной - в октябре? Ан и нет! Октябрьский Выходной - в ноябре! Не будь мурзы, слышь, все бы голубчики, весь Фёдр-Кузьмичск так бы пьяные и провалялись весь октябрь-то месяц!
А многие дивятся: отчего бы это Октябрьский Выходной - да в ноябре? А опять-таки подход у них негосударственный! А потому он в ноябре, что в октябре погода обычно хорошая, ни снега, ничего. Воздух такой крепкий, палым листом пахнет, солнышко долго светит, небо, чать, голубое. Голубчики, кто ходячий, сами, без Указа на улицу выходят…
А в ноябре как зарядят дожди, как зарядят, как зарядят, - и-и-и-и-и-и! - мутно так между небом и землёй, и на душе мутно… Отворотишь от окна тряпицу, глянуть, - а на улице никогошеньки, ничегошеньки, только дождь крутит да в лужи бьёт. Да тучи рваные. Голубчики, даже из самых глупых, в такую погоду нипочём из дому по своей воле носа не высунут.
Вот в такой день, когда все тута, все по домам, никуда не разбрелись, никого ни в лесу, ни в поле не позабыли, - в такой день и назначают Октябрьский Выходной. Всем голубчикам, и здоровым, и увечным, велено из дома выходить на главную площадь, где дозорная башня, и по шестеро в ряд, с песнями, пройтиться. А с дозорной башни мурзы будут на голубчиков глядеть и всех их по головам пересчитывать. Потому что надо же знать, сколько у нас народу, и сколько бляшек нарезать для уплаты, и сколько добра в Складской День выдавать, и сколько можно на дорожные работы привлечь, если не увечные, и всё такое… А когда всех пересчитают, то, конечно, можно по домам, пей-гуляй, веселись, но в меру. Это вот и есть подход государственный».
Картина: Николай Васильев «Красный» (2017). «Свиное рыло».
ТАТЬЯНА ТОЛСТАЯ
«КЫСЬ»
(ноябрьским праздникам посвящается)
«Ну вот, к примеру. По-простому ежели рассуждать. Майский Выходной - он случается в мае, а стало быть, Октябрьский Выходной - в октябре? Ан и нет! Октябрьский Выходной - в ноябре! Не будь мурзы, слышь, все бы голубчики, весь Фёдр-Кузьмичск так бы пьяные и провалялись весь октябрь-то месяц!
А многие дивятся: отчего бы это Октябрьский Выходной - да в ноябре? А опять-таки подход у них негосударственный! А потому он в ноябре, что в октябре погода обычно хорошая, ни снега, ничего. Воздух такой крепкий, палым листом пахнет, солнышко долго светит, небо, чать, голубое. Голубчики, кто ходячий, сами, без Указа на улицу выходят…
А в ноябре как зарядят дожди, как зарядят, как зарядят, - и-и-и-и-и-и! - мутно так между небом и землёй, и на душе мутно… Отворотишь от окна тряпицу, глянуть, - а на улице никогошеньки, ничегошеньки, только дождь крутит да в лужи бьёт. Да тучи рваные. Голубчики, даже из самых глупых, в такую погоду нипочём из дому по своей воле носа не высунут.
Вот в такой день, когда все тута, все по домам, никуда не разбрелись, никого ни в лесу, ни в поле не позабыли, - в такой день и назначают Октябрьский Выходной. Всем голубчикам, и здоровым, и увечным, велено из дома выходить на главную площадь, где дозорная башня, и по шестеро в ряд, с песнями, пройтиться. А с дозорной башни мурзы будут на голубчиков глядеть и всех их по головам пересчитывать. Потому что надо же знать, сколько у нас народу, и сколько бляшек нарезать для уплаты, и сколько добра в Складской День выдавать, и сколько можно на дорожные работы привлечь, если не увечные, и всё такое… А когда всех пересчитают, то, конечно, можно по домам, пей-гуляй, веселись, но в меру. Это вот и есть подход государственный».
Картина: Николай Васильев «Красный» (2017). «Свиное рыло».
#цитатазазавтраком
«А чем вы занимаетесь?» - спросил я. «Как и вся наука, - сказал горбоносый. - Счастьем человеческим».
Аркадий и Борис Стругацкие «Понедельник начинается в субботу».
Доброе утро. Ну, с международным днём науки!
#картиназазавтраком
Александр Дубовик (род. 1931). «Физики» (1965). Музей Академии Художеств.
«А чем вы занимаетесь?» - спросил я. «Как и вся наука, - сказал горбоносый. - Счастьем человеческим».
Аркадий и Борис Стругацкие «Понедельник начинается в субботу».
Доброе утро. Ну, с международным днём науки!
#картиназазавтраком
Александр Дубовик (род. 1931). «Физики» (1965). Музей Академии Художеств.
#протятр К фокинскому детищу - Александринке - я последние лет эдак 8 отношусь крайне настороженно. Что означает - стараюсь обходить стороной. Хотя в иные годы Валерий Владимирович был ого-го-го! Один его «Ревизор» чего стоил. Ещё, помнится, вполне удалась «Литургия Zero». Ну, в общем, что-то такое через раз попадалось. А потом всё поплыло, маэстро сильно сдал и в июле этого года перепоручил художественное руководство Никите Кобелеву, чью поделку по толстовскому «Воскресению» (вспышку ревности к раннему весёло-хамоватому Богомолову) я покинул в антракте, не оглядываясь. Но Фокин хотя бы перепоручил в отличие от того же Додина, уже утратившего связь с реальностью.
А вот за что я всегда уважал Валерия Владимировича, так это за его театрально-менеджерские способности. Без творческих истерик и громкого подхалимства, без ресентимента или хлопанья дверьми в комитете по культуре, и без вот этого - «не доросли вы ещё до моей музыки». Да, хиты он выдавал неравномерно, зато театр содержал всегда в опрятности.
Лучшее, что сделал Фокин - «пробил» строительство Новой сцены на Фонтанке (дом 49а). Сложносочинённый 3-этажный комплекс практически не виден. Он ниоткуда не торчит, не скандалит. Только со стороны набережной в разрыве между старыми домами мелькнёт что-то такое современно-стеклянное, но деликатно и к месту.
Сначала, конечно, замахивались на 6 этажей, но тут КГИОП вежливо попросил заказчиков особо не увлекаться. «Держите себя в руках, - сказали в комитете, - трёх этажей вам за глаза хватит и ещё останется». Так и поступили. В 2013-м строительство по проекту архитектора Юрия Земцова (1938-2024) торжественно завершилось. Ревизоры рыдали от умиления: впервые на их памяти застройщик не просто уложился в смету (1 миллиард 889 миллионов тех рублей), а ещё и вернул 18 миллионов в бюджет.
Тактичный кирпично-стеклянный домик внутри гораздо больше, чем снаружи. Основной зал встроили в исторические мастерские Императорского театра, а фойе и учебные площадки, не изменяя чувству меры, нагородили вокруг. Отмытые фасады 19 века приспособили под внутренние стены зрительного зала, которым гордятся и заказчик, и проектировщики. Помещение-трансформер изнутри выкрашено в угольно-чёрный цвет. Сценическое действие можно при необходимости перекинуть во двор-колодец за окном, куда из гримёрок ведёт балкон. Даже публику можно рассаживать сообразно режиссёрским задумкам. В ряды, амфитеатром, кругом - как хочешь. Все эти чудо-механизмы создавали и монтировали итальянцы, японцы и немцы. «Китайцев нет!» - с гордостью и немного простодушно ляпнул директор театра Игорь Сегеда в далёком, милом, травоядном 2013 году.
Год назад Новой сцене присвоили имя Всеволода Мейерхольда. И в доказательство во дворе установили памятник великому театральному реформатору. Умничать не стали и «срисовали» скульптуру со знаменитого портрета Бориса Григорьева, поэтому получилось хорошо. «Память этого гениального режиссёра заслужила, чтобы театральный Петербург его помнил», - как мог прокомментировал событие Валерий Фокин (посмотрим, как мы будем в его годы комментировать, если, конечно, позовут куда).
Новая сцена была и задумана, и презентована как экспериментальная площадка. Под это дело в комплексе спроектировали отсек для театральной школы и медиацентр. С чем здесь только не экспериментируют! Драма, танцы, балеты, музыка, фестивали, лекции, презентации. Больше всего мне понравилось в меру циничное название инклюзивного (!) мюзикла - «Жаль, что тебя здесь нет».
Но я - человек теперь уже ригидный. Наэкспериментировался в молодые годы и на Пушкинской-10, и в «Сайгоне», поэтому к местным актуальным поискам новых форм и смыслов отношусь скорее равнодушно (неужели кому-то хватает самоуверенности экспериментировать в Петербурге после Курёхина?). А на Новую сцену я ходил, в основном, на лекции и на гастрольные спектакли типа Резо Габриадзе или Мастерской Брусникина. И было мне там очень хорошо и интересно.
А вот за что я всегда уважал Валерия Владимировича, так это за его театрально-менеджерские способности. Без творческих истерик и громкого подхалимства, без ресентимента или хлопанья дверьми в комитете по культуре, и без вот этого - «не доросли вы ещё до моей музыки». Да, хиты он выдавал неравномерно, зато театр содержал всегда в опрятности.
Лучшее, что сделал Фокин - «пробил» строительство Новой сцены на Фонтанке (дом 49а). Сложносочинённый 3-этажный комплекс практически не виден. Он ниоткуда не торчит, не скандалит. Только со стороны набережной в разрыве между старыми домами мелькнёт что-то такое современно-стеклянное, но деликатно и к месту.
Сначала, конечно, замахивались на 6 этажей, но тут КГИОП вежливо попросил заказчиков особо не увлекаться. «Держите себя в руках, - сказали в комитете, - трёх этажей вам за глаза хватит и ещё останется». Так и поступили. В 2013-м строительство по проекту архитектора Юрия Земцова (1938-2024) торжественно завершилось. Ревизоры рыдали от умиления: впервые на их памяти застройщик не просто уложился в смету (1 миллиард 889 миллионов тех рублей), а ещё и вернул 18 миллионов в бюджет.
Тактичный кирпично-стеклянный домик внутри гораздо больше, чем снаружи. Основной зал встроили в исторические мастерские Императорского театра, а фойе и учебные площадки, не изменяя чувству меры, нагородили вокруг. Отмытые фасады 19 века приспособили под внутренние стены зрительного зала, которым гордятся и заказчик, и проектировщики. Помещение-трансформер изнутри выкрашено в угольно-чёрный цвет. Сценическое действие можно при необходимости перекинуть во двор-колодец за окном, куда из гримёрок ведёт балкон. Даже публику можно рассаживать сообразно режиссёрским задумкам. В ряды, амфитеатром, кругом - как хочешь. Все эти чудо-механизмы создавали и монтировали итальянцы, японцы и немцы. «Китайцев нет!» - с гордостью и немного простодушно ляпнул директор театра Игорь Сегеда в далёком, милом, травоядном 2013 году.
Год назад Новой сцене присвоили имя Всеволода Мейерхольда. И в доказательство во дворе установили памятник великому театральному реформатору. Умничать не стали и «срисовали» скульптуру со знаменитого портрета Бориса Григорьева, поэтому получилось хорошо. «Память этого гениального режиссёра заслужила, чтобы театральный Петербург его помнил», - как мог прокомментировал событие Валерий Фокин (посмотрим, как мы будем в его годы комментировать, если, конечно, позовут куда).
Новая сцена была и задумана, и презентована как экспериментальная площадка. Под это дело в комплексе спроектировали отсек для театральной школы и медиацентр. С чем здесь только не экспериментируют! Драма, танцы, балеты, музыка, фестивали, лекции, презентации. Больше всего мне понравилось в меру циничное название инклюзивного (!) мюзикла - «Жаль, что тебя здесь нет».
Но я - человек теперь уже ригидный. Наэкспериментировался в молодые годы и на Пушкинской-10, и в «Сайгоне», поэтому к местным актуальным поискам новых форм и смыслов отношусь скорее равнодушно (неужели кому-то хватает самоуверенности экспериментировать в Петербурге после Курёхина?). А на Новую сцену я ходил, в основном, на лекции и на гастрольные спектакли типа Резо Габриадзе или Мастерской Брусникина. И было мне там очень хорошо и интересно.
#цитатазазавтраком
«А кто кому должен, тут ещё надо разобраться. Потому что все всем должны».
Виктор Степанович Черномырдин, классик.
Доброе утро. Всем хорошей недели! А Фёдора Михайловича мы поздравим с днём рождения завтра (с прошедшим).
#картиназазавтраком
Павлик Лемтыбож из галереи «Свиное рыло».
«А кто кому должен, тут ещё надо разобраться. Потому что все всем должны».
Виктор Степанович Черномырдин, классик.
Доброе утро. Всем хорошей недели! А Фёдора Михайловича мы поздравим с днём рождения завтра (с прошедшим).
#картиназазавтраком
Павлик Лемтыбож из галереи «Свиное рыло».
#кровоедение На мой вкус, крайне умён тот, кто имея выбор, селится в Коломне. Там тихо и спокойно, как в опрятном уездном городе. Кругом вода, праздношатающиеся толпы отсутствуют. Хотя, конечно, в сезон «коробки» с туристами (так ленинградские фарцовщики называли автобусы) подвозят к Семимостью - размять ноги и загадать желание. Но не более. Да и петербуржцы редко «загуливают» дальше обеих Мариинок. Я бы признал жителей Коломны единственными выгодоприобретателями от нашей «транспортной реформы» в бегловском исполнении. Вот построят какую-нибудь станцию метро на Английском проспекте, и всё, пиши пропало: понаедут, намусорят и натопчут. Но по этому поводу можно ещё долго не волноваться - им бы «Театральную» построить (первый вестибюль обещают закончить к 2030 году).
Внутри этой тихой и непуганой «околицы» с достоинством возвышается красивая Церковь св. Исидора Юрьевского, бывший эстонский православный приход в честь русского священника Исидора из города Юрьева (совр. Тарту), принявшего мученическую смерть от ливонцев в 1472 году.
В 19 веке в Петербург переселилось изрядное количество эстонцев. Народ приезжал разный. Ехала интеллигенция по каким-то свои интеллигентским надобностям и целям. Артисты, врачи, мастеровые. Ну, а простой люд в массе своей приезжал на заработки и по сложившейся (непонятно как) традиции нанимался в Новое Адмиралтейство или на Балтийский завод, и жить в Коломне им, соответственно, было удобно и сподручно. К 1917 году общая численность эстонцев в Петербурге достигла 50 тысяч. С 1870-х в городе устраивали театральные спектакли на эстонском языке, чуть позже запустили эстонскую газету. В общем, переселенцы держались воспитанно, вели себя порядочно, работали-трудились и раздражения у аборигенов не вызывали.
Как минимум четверть всех эстонских мигрантов были православными, а ближайший храм, в котором «богослужили» на эстонском языке, находился в Кронштадте (поди доберись). Поэтому многие переселенцы ходили к землякам-лютеранам на совр. улицу Декабристов, чтобы послушать хоть какую-то службу на эстонском. Понятно, что при таком раскладе вероисповедальный компромисс не мог длиться до бесконечности.
И вот в 1900-м эстонское православное братство, возглавляемое священником Павлом Кульбушем, решило «строиться». Участок присмотрели на углу Римского-Корсакова (д. 24) и канала Грибоедова (это если сразу в современных топонимах). Но Городская управа поначалу отказала верующим мигрантам, так как сама собиралась обустроить на этом месте приятный сквер для горожан. Тут в дело вмешалась Дума и, «озабочиваясь скорейшим построением в Санкт-Петербурге необходимого храма Божия для православных эстов», взяла и подарила этим самым эстам нужный кусок земли.
Церковь по проекту архитектора Александра Полещука строили, как водится, на пожертвования и не без трудностей. Главный придел верхнего храма во имя священномученика Исидора Юрьевского освятили в 1907 году.
Несмотря на антирелигиозные выходки большевиков, эстонская церковь продержалась после революции в том или ином виде целых 17 лет. В декабре 1919-го имущество храма национализировали, и почему-то только в 1922-м власти изъяли у эстонцев 42 кг серебряных изделий. Проникнувшись эстонской сдержанностью, «изымающие» большевики не хамили, а 7 икон в серебряных окладах даже аккуратно передали в Эрмитаж.
До 1928 года в здании церкви работали Высшие Богословские курсы, единственные в стране, что позволяло не прекращать богослужения. Впрочем, веротерпимую «оттепель» в те годы проживали многие храмы и конфессии. Но в 1935-м власть как будто спохватилась и позакрывала всё и сразу. В том числе и Богословские курсы.
Церковь не разрушили, бассейном не изуродовали, и, когда в 1990-е всё вернулось на круги своя, храм с извинениями передали Санкт-Петербургской епархии. Только вот потребность в богослужениях на эстонском теперь отсутствует.
Внутри этой тихой и непуганой «околицы» с достоинством возвышается красивая Церковь св. Исидора Юрьевского, бывший эстонский православный приход в честь русского священника Исидора из города Юрьева (совр. Тарту), принявшего мученическую смерть от ливонцев в 1472 году.
В 19 веке в Петербург переселилось изрядное количество эстонцев. Народ приезжал разный. Ехала интеллигенция по каким-то свои интеллигентским надобностям и целям. Артисты, врачи, мастеровые. Ну, а простой люд в массе своей приезжал на заработки и по сложившейся (непонятно как) традиции нанимался в Новое Адмиралтейство или на Балтийский завод, и жить в Коломне им, соответственно, было удобно и сподручно. К 1917 году общая численность эстонцев в Петербурге достигла 50 тысяч. С 1870-х в городе устраивали театральные спектакли на эстонском языке, чуть позже запустили эстонскую газету. В общем, переселенцы держались воспитанно, вели себя порядочно, работали-трудились и раздражения у аборигенов не вызывали.
Как минимум четверть всех эстонских мигрантов были православными, а ближайший храм, в котором «богослужили» на эстонском языке, находился в Кронштадте (поди доберись). Поэтому многие переселенцы ходили к землякам-лютеранам на совр. улицу Декабристов, чтобы послушать хоть какую-то службу на эстонском. Понятно, что при таком раскладе вероисповедальный компромисс не мог длиться до бесконечности.
И вот в 1900-м эстонское православное братство, возглавляемое священником Павлом Кульбушем, решило «строиться». Участок присмотрели на углу Римского-Корсакова (д. 24) и канала Грибоедова (это если сразу в современных топонимах). Но Городская управа поначалу отказала верующим мигрантам, так как сама собиралась обустроить на этом месте приятный сквер для горожан. Тут в дело вмешалась Дума и, «озабочиваясь скорейшим построением в Санкт-Петербурге необходимого храма Божия для православных эстов», взяла и подарила этим самым эстам нужный кусок земли.
Церковь по проекту архитектора Александра Полещука строили, как водится, на пожертвования и не без трудностей. Главный придел верхнего храма во имя священномученика Исидора Юрьевского освятили в 1907 году.
Несмотря на антирелигиозные выходки большевиков, эстонская церковь продержалась после революции в том или ином виде целых 17 лет. В декабре 1919-го имущество храма национализировали, и почему-то только в 1922-м власти изъяли у эстонцев 42 кг серебряных изделий. Проникнувшись эстонской сдержанностью, «изымающие» большевики не хамили, а 7 икон в серебряных окладах даже аккуратно передали в Эрмитаж.
До 1928 года в здании церкви работали Высшие Богословские курсы, единственные в стране, что позволяло не прекращать богослужения. Впрочем, веротерпимую «оттепель» в те годы проживали многие храмы и конфессии. Но в 1935-м власть как будто спохватилась и позакрывала всё и сразу. В том числе и Богословские курсы.
Церковь не разрушили, бассейном не изуродовали, и, когда в 1990-е всё вернулось на круги своя, храм с извинениями передали Санкт-Петербургской епархии. Только вот потребность в богослужениях на эстонском теперь отсутствует.
#цитатазазавтраком
«Тот вечер, когда я засел за Достоевского, был величайшим событием моей жизни, более важным, чем первая любовь».
Генри Миллер «Тропик Козерога».
Доброе утро. Вчера у Фёдора Михайловича был день рождения.
#картиназазавтраком
«Утраченное» граффити в Кузнечном переулке (двор дома 8, напротив музея Достоевского).
«Тот вечер, когда я засел за Достоевского, был величайшим событием моей жизни, более важным, чем первая любовь».
Генри Миллер «Тропик Козерога».
Доброе утро. Вчера у Фёдора Михайловича был день рождения.
#картиназазавтраком
«Утраченное» граффити в Кузнечном переулке (двор дома 8, напротив музея Достоевского).
#кровоедение Согласно известной фольклорной присказке Троцкий любил, мягко говоря, «приврать». Это он сформулировал и приписал Владимиру Ильичу знаменитый императив о способности любой кухарки управлять государством. Ленин же высказывался по этому поводу чуть благоразумнее (но не сильно): «Мы требуем, чтобы к обучению этому (управлять государством) немедленно начали привлекать всех трудящихся, всю бедноту».
Навыки управления трудящиеся оттачивали не только на религиозных учреждениях. Досталось и музеям. Сильнее других пострадала Академия художеств, чья коллекция до революции уступала только Эрмитажу. А вот в новой системе ценностей места для бедной Академии не нашлось. Ну и музей «ейный» туда же.
В 1918-м указ Совнаркома ликвидировал Академию как пережиток, тормозивший поиск новой художественной формы. Тогда же началось расформирование музея. Сначала экспонаты растаскивали неспешно и лениво, а потом реформаторы вошли во вкус, и коллекцию дербанили уже в хорошем темпе. Иногда оптом. В 1922 году из Москвы в Петроград вернули часть экспозиции, которую ещё в Первую мировую увезли из дореволюционной столицы от греха подальше. Привезённые из эвакуации ящики даже не выгрузили на территории Академии - их сразу забрал себе Эрмитаж. Туда же уходило остальное западноевропейское искусство. Русских авторов передавали, соответственно, в Русский музей. Экспонатами с пониженной художественной ценностью украшали всякие пролетарские конторы типа «Главконсерв» и пр. В такой азартной суете с ненужной Академией церемониться никто не собирался, поэтому зачастую картины выносили без оформления и регистрации. В 1925-м музей лишился Кушелевской галереи - 450 картин и 29 скульптур, полученных по завещанию Николая Кушелева-Безбородко в 1862 году. Сегодня это собрание показывают в Главном штабе.
В 1925-м ректором того, что осталось от Академии (оно тогда называлось ВХУТЕИН - Высший художественно-технический институт) по недосмотру стал Эдуард Эссен, человек из старого дворянского рода, бывший при этом убеждённым коммунистом. При Эссене грабёж затих. Более того, Эрмитаж и Русский музей стали - пусть и неохотно - возвращать кое-что, не очень им самим нужное. Музей Академии ожил, и его даже объявили открытым по случаю 10-летия революции в 1927-м.
А через год - всё по новой. Выставочные залы переделали под общежитие для иногородних, и второй волны расформирования музей не пережил.
На смену чувствительному Эссену пришёл некто Фёдор Маслов. Он-то и добил ещё теплившиеся в Академии остатки буржуазности. С 1928 по 1932 из музея вывезли 16,5 тысяч единиц хранения. То, чем побрезговали эмиссары Русского и Эрмитажа, отправляли в другие города. По распоряжению Маслова разбили уникальные формы для отливки копий античных скульптур, которые граф Шувалов раздобыл для Академии ещё в 18 веке. Кстати, граф был чуть ли не последним, кому эти формы разрешили снять с оригиналов. Далее. Холсты с росписями для Казанского вокзала в Москве, выполненные в мастерской Рериха по его эскизам, разрезали на части и отдали студентам в качестве рабочего материала.
В конце концов, Масловым заинтересовалась прокуратура, но ни холсты, ни формы для отливки от этого не склеились обратно. Зато руководство страны, устав от непонятного авангарда, приказало взять курс на реализм. В 1932-м ВХУТЕИН стал Всероссийской академией художеств, руководил которой отныне Исаак Бродский.
Правительство СССР особым указом велело всем крупным музеям срочно вернуть «экспроприированное» обратно в Академию. Но Эрмитаж и Русский музей сделали вид, что не расслышали. Через несколько лет, потихоньку и со скрипом, Эрмитаж начал возвращать сначала копии, потом какую-то ерунду из Гатчинского дворца, которая к Академии никакого отношения не имела. Многие вещи приходили в плохом состоянии. Русский музей до конца 1940-х не отдавал вообще ничего. Потом откупился чем-то второсортным, оставив себе самые знаковые работы.
В общем, музей Академии так и не очухался. Сформировав основной фонд заново (в основном, из крепкого советского), он до сих пор грустно бродит по городам и весям в поисках утраченного.
Навыки управления трудящиеся оттачивали не только на религиозных учреждениях. Досталось и музеям. Сильнее других пострадала Академия художеств, чья коллекция до революции уступала только Эрмитажу. А вот в новой системе ценностей места для бедной Академии не нашлось. Ну и музей «ейный» туда же.
В 1918-м указ Совнаркома ликвидировал Академию как пережиток, тормозивший поиск новой художественной формы. Тогда же началось расформирование музея. Сначала экспонаты растаскивали неспешно и лениво, а потом реформаторы вошли во вкус, и коллекцию дербанили уже в хорошем темпе. Иногда оптом. В 1922 году из Москвы в Петроград вернули часть экспозиции, которую ещё в Первую мировую увезли из дореволюционной столицы от греха подальше. Привезённые из эвакуации ящики даже не выгрузили на территории Академии - их сразу забрал себе Эрмитаж. Туда же уходило остальное западноевропейское искусство. Русских авторов передавали, соответственно, в Русский музей. Экспонатами с пониженной художественной ценностью украшали всякие пролетарские конторы типа «Главконсерв» и пр. В такой азартной суете с ненужной Академией церемониться никто не собирался, поэтому зачастую картины выносили без оформления и регистрации. В 1925-м музей лишился Кушелевской галереи - 450 картин и 29 скульптур, полученных по завещанию Николая Кушелева-Безбородко в 1862 году. Сегодня это собрание показывают в Главном штабе.
В 1925-м ректором того, что осталось от Академии (оно тогда называлось ВХУТЕИН - Высший художественно-технический институт) по недосмотру стал Эдуард Эссен, человек из старого дворянского рода, бывший при этом убеждённым коммунистом. При Эссене грабёж затих. Более того, Эрмитаж и Русский музей стали - пусть и неохотно - возвращать кое-что, не очень им самим нужное. Музей Академии ожил, и его даже объявили открытым по случаю 10-летия революции в 1927-м.
А через год - всё по новой. Выставочные залы переделали под общежитие для иногородних, и второй волны расформирования музей не пережил.
На смену чувствительному Эссену пришёл некто Фёдор Маслов. Он-то и добил ещё теплившиеся в Академии остатки буржуазности. С 1928 по 1932 из музея вывезли 16,5 тысяч единиц хранения. То, чем побрезговали эмиссары Русского и Эрмитажа, отправляли в другие города. По распоряжению Маслова разбили уникальные формы для отливки копий античных скульптур, которые граф Шувалов раздобыл для Академии ещё в 18 веке. Кстати, граф был чуть ли не последним, кому эти формы разрешили снять с оригиналов. Далее. Холсты с росписями для Казанского вокзала в Москве, выполненные в мастерской Рериха по его эскизам, разрезали на части и отдали студентам в качестве рабочего материала.
В конце концов, Масловым заинтересовалась прокуратура, но ни холсты, ни формы для отливки от этого не склеились обратно. Зато руководство страны, устав от непонятного авангарда, приказало взять курс на реализм. В 1932-м ВХУТЕИН стал Всероссийской академией художеств, руководил которой отныне Исаак Бродский.
Правительство СССР особым указом велело всем крупным музеям срочно вернуть «экспроприированное» обратно в Академию. Но Эрмитаж и Русский музей сделали вид, что не расслышали. Через несколько лет, потихоньку и со скрипом, Эрмитаж начал возвращать сначала копии, потом какую-то ерунду из Гатчинского дворца, которая к Академии никакого отношения не имела. Многие вещи приходили в плохом состоянии. Русский музей до конца 1940-х не отдавал вообще ничего. Потом откупился чем-то второсортным, оставив себе самые знаковые работы.
В общем, музей Академии так и не очухался. Сформировав основной фонд заново (в основном, из крепкого советского), он до сих пор грустно бродит по городам и весям в поисках утраченного.