Закулисье работы над книгой

Собрал в один файл короткие рассказы, написанные с 2014 по текущий год. Получилось около 120 рассказов размерами от двухсот до трех тысяч знаков. Теперь моя задача — сложить 120 рассказов в композицию. Так, чтобы все это вместе превратилось в цельное произведение.

Казалось бы, расставь как угодно: если рассказы хорошие — их и так будут читать. Но нет! Такой подход худо-бедно может сработать в случае длинных рассказов, когда, читая новый текст, успеваешь отойти от настроения предыдущего. Но с короткими такое не прокатит. Композиция тут — очень, очень, очень, очень, очень важна. Композиция сама по себе тут произведение. Короткий рассказ — это деталька пазла (законченная, но вместе с тем все-таки деталька), а композиция — пазл, картина, и важно эту картину создать.

Например, у меня была идея сыграть на контрасте, поставить рядом веселый и грустный тексты, душевный и дерзкий. Я поставил так четыре текста рядом и оказалось, что это ужасно, это невозможно читать, от таких горок начинает болеть голова и буквально через 10 минут (как раз время на прочтение четырех подобных рассказов) у тебя возникает непреодолимое желание отложить книгу. У коротких текстов — короткое дыхание, рисовать такими мазками не получится, потому что это превращается в конвульсию.

Тогда я понял, что моя задача — удлинить дыхание. Поставить рядом тексты, которые друг в друга перетекают, не повторяют, но продолжают настроение друг друга, дополняют, меняют угол, но делают это не резко, переливаются. При этом контраст как прием возможен, но не на уровне отдельных рассказов, а на уровне блоков рассказов. То есть теперь я рисую эту книгу более крупными мазками, не нотами — аккордами.

Отдельная задача — собрать начало книги. Оно с одной стороны должно быть таким, чтобы отразить суть всего сборника — а его суть в экспериментальности, возвращении читателю ощущения новизны от чтения. С другой стороны, читателя к этой экспериментальности надо подготовить. Есть тексты, которые вызывают восторг, когда они в середине, когда к ним пройден путь, и эти же тексты, поставь их в начало, вызывают мысль: «Эээээээ, что за хрень?» А еще такие тексты — это яркая точка, акцент. Их тоже нельзя поставить много рядом. Они тогда теряются и превращаются в грязь. К каждому из них нужно проложить отдельный путь, и это тоже задача композиции.

Я обожаю работать с композицией. Мне нравится, что это невидимый труд. Что если все сделано хорошо, для читателя текст просто льется, и никто не задумывается, почему так получилось. Кажется, ну автор хорошо пишет. Но композиция — это не про хорошо пишет, это отдельная работа, с письмом связанная только опосредованно: написанное для композиции служит материалом. Композицией можно вытащить не самый лучший текст, ею же можно угробить и хороший текст.

В общем, я обожаю эту работу. Думаю, что в ней писатель уподобляется композитору. Но черт, как же сложно держать в голове 120 текстов одновременно и сложить их в музыку. Голова кружится от задачи.

Закончил со сборником рассказов. Мама говорит, что это гениально [примерно всегда про всё моё так говорит], сестра говорит, что ей некогда читать [там всего 150 страниц], редактор читает [хвалит].

В ожидании правок к сборнику потихоньку перехожу к работе над новым романом. В отзывах к роману «XXL» некоторые преданные читатели писали, что им нравилось видеть в книге мои мысли, которые они встречали до этого в блоге. В свою очередь мне когда-то очень понравились эссе Оруэлла (вообще все, но тут конкретно говорю про эссе о тоталитарных государствах), написанные им во время Второй мировой. Особенно понравилось, как мысли из этих эссе выросли в роман «1984».

Постараюсь иногда отражать в своих блогах процесс работы над книгами. Отчасти для преданных читателей, которые планируют потом читать книги, отчасти для себя, чтобы потом вспоминать, отчасти для тех, кому интересно закулисье писательского труда.

Мой писательский метод — до последнего откладывать работу над книгой, пока о ней не будет понятно всё: содержание, форма, стиль, герои. Когда мне приходит в голову идея текста, и я понимаю, что от этой идеи отмахнуться не получится, я создаю в телеграме отдельный закрытый канал с черновым названием будущего произведения и кидаю в этот канал все мысли по поводу планируемого. Туда же отправляются: материалы, полезные ссылки, цитаты, сцены, диалоги, герои. Так за несколько лет копится достаточное количество материала. В какой-то момент я понимаю, как очередная книга должна начаться, продолжиться и кончиться, тогда приступаю к работе.

Работа над текущим романом для меня новый опыт, потому что у меня не было представления о сюжете, финале, героях и форме. Были только тематика (загробный мир) и стилистика (должно быть смешно, как в «Автостопом по галактике». Поклонники моего чувства юмора, эта книга будет для вас подарком) + идея (переложить восточные теории о загробном мире на понятный европейцу язык). К сожалению, откладывать эту книгу дальше не представляется возможным: она существует в черновиках 4 года и могла бы продолжить сие жалкое существование, но мне нужно начать новый этап жизни, а этот внутренний долг служит преградой. Буквально получается, чтобы начать новый этап жизни, мне нужно написать книгу о смерти.

В сентябре я читал греческую мифологию, слушал лекции по скандинавской мифологии и понял, каким будет мой герой. Нашел ему прототипа среди близких. Придется теперь мысленно его убить и отправить на тот свет (надеюсь, прототип не обидится и если узнает себя, то воспримет это философски). В октябре я читал «Тибетскую книгу мертвых» — инструкция, как вести себя после смерти — и в моей голове рисовались сцены. Эти сцены были хороши сами по себе, но в какую-то линию они не складывались. Я продолжал читать, рисовать новые сцены, соединяя с героем, и в какой-то момент отдельные детальки вдруг сложились в картину. Теперь я знаю сюжетные повороты, что за чем идет, каким будет мир в какой главе, и когда начну переносить хаотичный накопленный материал в файл книги, знаю, куда что вставлять.

В принципе, по-моему, это уже та точка, когда можно садиться за текст. Но я ещё немножко пооткладываю, набивая материал. Потому что это очень важно, скажу я вам. Но на самом деле потому, что фантазировать о книге куда приятнее, чем работать над книгой.

Мой барбер — самый большой вдохновитель бессмысленных трат в моей жизни. Сначала убедил меня, что мне нужен специальный шампунь для бороды (3к рублей за 100 мл), потом ещё крем (2,5к за 75 мл), потом расческа, не говоря уже о моделировании каждые две недели (1к). Боюсь, скоро он скажет, что моей бороде требуется автомобиль, а затем и отдельная жилплощадь. Она уже достаточно взрослая и самостоятельная. Ее шампунь стоит дороже моего шампуня.

Главное, я никакой потребности ни в чем этом не видел. Но он на меня так смотрел, как будто: «и как ты только дожил до таких лет? Кому господь дал бороду? Тебя покарают за твое отношение». У него самого борода не растет, поэтому он каждый раз радуется моей, но сожалеет, что она досталась настолько неосознанному человеку.

Я ему говорю: «Мне подарили комплект для ухода за бородой на день рождения, я не пользуюсь».
Он говорит: «Тебе просто не подходят те средства. Твоей бороде нужны другие».

Я думаю: «Хорошо, что мы знаем, что нужно моей бороде. А что нужно мне, мы знаем?» — и говорю: «Вообще-то мне лень настолько погружаться в эту тему».
Он говорит: «Так нельзя, Александр»
Он говорит: «Тебе нужно попробовать, Александр»
Он говорит: «Потом поймешь, Александр»
Я говорю: «Ну ладно, заказывай»

Теперь я мою бороду отдельным шампунем и периодически мажу кремом (мне все еще лень это делать регулярно). Не могу сказать, что ощущаю заметные изменения в своей жизни, но барбер смотрит на меня чуть менее укоризненно, чем обычно, и потому я надеюсь, что теперь меня не покарают.

​Думаю, в конце концов меня ждёт такая же судьба

Около двух месяцев назад в квартиру напротив моей въехала семья из России. У нас на площадке только две квартиры, так что это мои единственные соседи. Судя по всему, очень, очень милые люди.

К сожалению, каждый раз, когда мы с ними сталкиваемся, я нахожусь в немножко отвлеченном от реальности состоянии сознания, а когда успеваю вернуться к реальности, неизгладимое впечатление уже произведено.

В нашу первую встречу я не знал, что у меня теперь есть соседи. Я собирался вынести два пакета мусора в девять вечера. Надел наушники, сосредоточился на цели, вышел. А тут они все трое улыбаются, приветствуют и говорят: «Кажется, мы ваши соседи».

- Видимо. — отвечаю я.
- Давно тут живете?
- Около года. А вы?
- Сергей приехал месяц назад, обживался, а мы с дочкой вот только пару дней, — рассказывает женщина.
- Ну, хорошо. — Отвечаю как человек, которому абсолютно всё равно. На самом деле нет, где-то в глубине души я думаю «какие приятные люди, как мило улыбаются», но моя цель вынести мусор, а там еще как раз за день до этого ближайшую мусорку куда-то перенесли, и я серьезно занят этой ситуацией.

Кажется, на автомате я задал несколько вопросов для протокола, а потом сказал «ну, ладно» и пошел выносить мусор. Отвернувшись от них, подумал, что надо было спросить, не знают ли они, где мусорка. Без шуток, вопрос мусора волновал меня очень. Правда, затем мне все-таки удалось освободиться от навязчивой идеи срочно вынести мусор и спросить себя, действительно ли эта необходимость настолько острая? Или я все-таки мог бы несколько минут пообщаться с этими милыми людьми?

В следующий раз я пересекся только с дочкой. То был период, когда в подъезде лютовали комары. Стоило открыть на секунду дверь, как в квартиру проникали минимум двое. Поэтому я старался прошмыгивать внутрь как можно скорее. Я поднялся на этаж, провернул ключ, вытащил, приоткрыл дверь и зашел. Все это время я слышал, как по лестнице кто-то поднимается. Когда я развернулся, чтобы закрыть дверь, то увидел девочку-соседку.
- Здравствуйте! — Очень приветливо сказала она с улыбкой.
- Здравствуйте. — Ответил я и закрыл дверь. Возможно, перед этим я добавил «Комары». Я действительно в этот момент очень сильно думал о комарах.

Подобные идиотские ситуации повторялись еще несколько раз. Каждый раз, когда я сталкиваюсь с этими людьми, я куда-нибудь спешу, меня ждет машина, я опасаюсь комаров или о чем-нибудь увлеченно думаю. Я до сих пор даже не спросил, из какого они города России. Все, что я знаю о них, мне известно по деталям, пойманным боковым зрением, пока мои мысли были в другом месте. Я знаю, что эти люди друг друга любят. Они обнимаются, улыбаются друг другу, они радуются, когда кто-то из семьи приходит домой (иногда я слышу, как тепло они встречают друг друга).

Последний раз мы пересеклись только что. Я работал над книгой и был сосредоточен. В дверь позвонил курьер, я отвлекся от ноутбука, открыл дверь, чтобы забрать посылку, и услышал это приветливое доброе «здравствуйте». Мои соседи, мама и дочка, стояли в коридоре и ждали, когда отец семейства откроет им. В тот же момент «здравствуйте» сказал курьер. Как всегда растерянный, я сказал «здравствуйте» куда-то между соседями и курьером, так что получалось как бы и им, и ему, но вместе с тем как бы и никому. А потом курьер протянул мне бумагу на подпись, и я как бы сразу переключился на это, потому что ведь именно для этого я и открывал дверь. Потом он дал мне пакет, и мне нужно было занести его домой, так что я взял пакет и закрыл дверь. Краем глаза я видел, что отец семейства уже открыл своим. А еще он стоял с раскрытыми руками, как бы приглашая своих обняться. Господи, это реально очень милые люди. Одно то, что они все еще продолжают быть со мной приветливыми, говорит о многом.

Я еще ни разу за год ничего не готовил в Узбекистане. И в целом ни разу в жизни ничего не выпекал. Но если эта ситуация повторится еще хотя бы раз, я прочитаю в интернете, как испечь пирог, раздобуду противень, муку и что там еще нужно для пирога, испеку и пойду их угощать. Не уверен, что пирог им понравится, но терять мне в целом нечего.

​У нас в родительском доме есть две собаки. Дворняжка Грей, пушистая, словно нестриженый три года барашек, и короткошерстный полукровка Балу — помесь акита-ину и ее партнера неизвестного происхождения. Все свои шесть лет они прожили вместе, но братской любовью друг другу не прониклись, скорее братским чувством конкуренции. Они ревнуют друг к другу все: внимание хозяев, еду, местечко поудобнее.

По разным причинам я нечасто общался с ними, но вот на седьмой год их жизни решил познакомиться ближе. Первая встреча удалась: меня три раза укусили за левую ногу. Один укус средней глубины, два легких. Спасибо собакам, уже всего лишь ко второй встрече через день мне пришлось стать значительно умнее, чтобы не повторить на правой ноге судьбу левой.

Теперь каждое утро я прихожу к ним здороваться. Один раз лишь пропустил — было лень — днем заметил, что они стали холоднее. С собаками нужно все контролировать, они чувствуют намерения и фальшь. Гладишь одного, забыв про другого — тот не доволен. Гладишь одновременного обоих, но сердцем только с одним — второй недоволен, рычит и лает. По глазам они считывают вообще всё, но даже если и не смотришь, всё равно как-то считывают, помнишь ты про них или нет.

За неделю в наших отношениях наступил существенный прогресс. Во-первых, я научился гладить их так, чтобы одновременно оба чувствовали, что я с ними. В первый день именно эта задача мне не удалась: они из ревности подрались друг с другом, пока разнимал, левая нога и пострадала. Во-вторых, лучше узнал их характеры. У Грея, например, избегающий тип привязанности: он сначала с полным радости сердцем бросается облизать тебе лицо, но как только этот момент наступает, он такой сразу никнет, теряется и держит лицо с выражением «что происходит? как я тут оказался? я не понимаю, что делать, атпустите». Балу напротив — сразу даёт тебе всё: и оближет, и голову к руке подставит, и рядом сядет. Грей бесится от подобного нахальства, потому что тоже так хочет, но избегающий тип привязанности... и вот они уже рычат друг на друга, и вот уже в-третьих — приходится учиться привлекать их внимание, если они забылись и увлеклись ревностью.

Мой опыт общения с собаками до этого момента ограничивался лишь добряками типа лабрадоров, которые прощают тебе всё, будь ты неуклюжее школьника на свидании. Книг по одновременному воспитанию двух ревнивых волков я тоже не читал, но вроде бы всё у нас идет на лад: любовь и искренний интерес решают. На крайний случай у меня сохранилась еще правая нога. (p.s. прошу не переживать, собак не пинаю, нога используется исключительно для того, чтобы поставить ее между враждующимися, когда они решили покусать друг друга. Дает время на растаскивание)

Ко мне на кладбище мужичок подошел бедного вида милостыню просить. Прикидывался пьющим грешником, а поговорили, оказался чуть ли не святой.

Двадцать лет уже при храме живет, строить его помогал, отапливает, котят кормит, голубей, деревья сажал. Дома у него нет, люди его чураются, предыдущий настоятель любил, а новый пугает, когда мужичок выпьет, этот ему говорит: «Ты тут чужое место занимаешь, я тебя заменю как нечего делать». И вот мужичок страдает от таких слов, на свой счет принимает, думает никому в мире не нужен и всем мешает.

Человек очень же он скромный и потребностей минимальных. На жизнь не жаловался, все время извинялся, что я с ним говорю и хотел уйти, боялся, что люди увидят и обо мне плохо подумают из-за его плохого вида.

Весь наш разговор на фоне звучали церковные колокола. И он с большой радостью рассказывал, что это школа при церкви, учат детей на колоколах играть. Рукой от земли рост показывал, что совсем маленькие ходят, и улыбался.

Сегодня православные люди празднуют Пасху, а вместе с этим заканчивается и Великий пост — 48 дней умеренности в еде. А если понимать широко, то и во всем остальном.

В этом году я впервые решил соблюдать пост. Не из религиозных соображений, но отчасти из духовных: было интересно узнать, что эти ограничения дают как духовная практика.

По-настоящему я соблюдал пост только в первую неделю. То есть я действительно провел первый день поста исключительно на воде, а следующие шесть дней мало и редко ел разрешенное. И эта неделя действительно ощущалась как духовная практика. Тяжелая. Но не по причине постоянного голода, а потому, что недостаток еды приводит в измененное состоянии сознания. То есть на деле это ощущалось не как "измененное состояние сознание", а как просто сознание. Как будто бы голодный — ты все время в сознании. Без возможности отвлечься. В этом состоянии у меня не получалось думать неправильно/нехорошо: я моментально замечал любой косяк за собой. Из этого состояния сытость казалась забытьем, анестезией, возможностью расслабиться.

Со второй недели я считаю, что соблюдал пост гораздо более формально, чем в первую. То есть я по-прежнем не ел ничего мясного и молочного, а также продолжил ограничения исключенных мною по собственной инициативе чая и сладкого. Но теперь я ел в достаточном количестве 4-5 раз в день. Поэтому это не было уже такой духовной практикой, но стало скорее практикой воли: не сорваться, когда друзья заказывают какие-то невероятно вкусно выглядящие и пахнущие блюда из основного меню, и продолжить есть свои овощи из постного меню — сложновато.

Что я понял за пост?

Черный хлеб — самое вкусное блюдо. Причем чем проще, тем лучше. В моем любимом было всего три ингредиента: вода, мука, соль.

Жить без мяса можно. Это вам говорит заядлый мясоед. Никогда бы не подумал, но вот по мясу я почти не скучал. Большую часть времени мне даже казалась неприятной идея мясных блюд.

Тем не менее животного белка мне не хватало. Прямо на уровне физиологии чувствовал, что организму нужен белок. И никакие орехи ни в каком количестве его не заменили.

Больше всего я скучал по сыру. Вот прям весь пост мечтал о сыре. Это было первое, что я сегодня съел.

Также иногда хотелось морепродукты. Особенно почему-то креветок. И белую рыбу.

Чай ужасно хотелось весь первый месяц. Раньше с чая начинался каждый мой день. Пару раз чуть не сорвался: ведь и запрета такого нет! Но я исключил чай как стимулятор, и потому все-таки удержался от соблазна. В какой-то момент, спустя месяц, навязчивое желание как отрубило. Просто раз и всё, нету. Сейчас не испытываю никаких эмоций к чаю, и сегодня даже не заварил. Тут я планирую продолжить воздержание.

Как только я перестал сдерживать себя в количестве еды, сразу же во время еды начал думать о чем-то постороннем. Как будто несдержанность в одном открывает ворота для прочих несдержанностей.

На протяжении всего поста люди очень мило старались мне сочувствовать. Но я не ощущал себя так, будто имею право на сочувствие. В общем-то я никаким образом не страдал и даже наоборот. Парадоксально: ограничения давали мне свободу. Помимо еды на время поста я добровольно ввел себе ограничения в других сферах. И к страданиям это приводило только в том случае, если сидеть и думать: «Блин, как хочется, как жаль, что нельзя, сколько же еще ждать». Если же сразу поставить себе блок и отрезать сам путь для мыслей в запретных направлениях, построить там стену с надписью «нельзя» — то страданий нет. Просто знаешь, что вот это нельзя и всё, никаких рефлексий. Тогда ограничение ощущается как свобода: появляется энергия, которая раньше шла туда, куда сейчас нельзя.

Мне понравился опыт, и я планирую повторять, но уже не в такой форме, как в этот первый раз. В частности, мне кажется, моя диета до поста была более здоровой, чем во время. Мне не нравилось жить на углеводах, мой организм перестраивался, и по ощущениям — ему было хуже. Так что диету я выстрою другую, по-своему. А вот сами ограничения мне помогали направить мысли в определенные русла, и это я хочу повторять.

С праздником!

Иногда в моей жизни происходят труднообъяснимые повороты. Недавно, например, увидел в интернете новость: из Архангельска в Сибирь вдоль берегов Северного Ледовитого океана отправляется судно, созданное по технологиям четырехсотлетней давности – без единого гвоздя. Никаких моторов. Только вёсла и парус.

Ну и там искали человека, который поплывет и опишет. Я подумал, а почему бы и не поплыть на деревянной лодке по Ледовитому океану на вёслах, как уже 300 лет никто не плавал? Заполнил заявку и отправил. Ну и меня взяли в команду. Через несколько недель выходим из Архангельска. Такие дела.

Впервые в жизни заболел конъюнктивитом.

Неделю было плохое зрение: с утра получше, а к вечеру совсем всё расплывалось. Мир как через запотевшее стекло. По этому поводу жутко переживал: не хотелось после половины жизни со стопроцентным зрением представить, что теперь жизнь может быть вот такой. К хорошему зрению привыкаешь.

Хотя врач сказал, что всё восстановится, в эти дни я часто подходил к зеркалу и рассматривал свои глаза. То ли с намерением немедленно что-то там обнаружить и исцелить, то ли с желанием попрощаться с ними и запомнить, что они у меня были. Воображение рисовало картины, в которых совсем скоро мир погрузится в вечный непроницаемый мрак.

Доктор не обманул, и зрение вернулось. Но конъюнктивит не прошел бесследно, совершилось удивительное открытие: разглядывая по причине болезни глаза, я вдруг осознал, что в целом делаю это впервые в жизни. То есть мне за 31 год не пришло в голову сделать это раньше. Я даже понял, что не знал точно цвета своих глаз. Знал, что они темно-карие, и всё. Как это выглядит на деле — нет, ни разу не смотрел.

При этом мне достаточно часто говорили, что у меня красивые глаза. Но сам-то я знал, что красивые глаза — это голубые. Голубые глаза — это ааааааааа! Вот их я рассматривал, во мне что-то с ума сходит от них, как у Рокфора из «Чипа и Дейла» при виде сыра. А свои карие — нет, мысли такой не было. Ну карие и карие, подумаешь.

Не было бы счастья, да конъюнктивит помог! Уведенное меня впечатлило. Оказывается, карие глаза тоже можно рассматривать. Они — удовольствие совсем другого рода. Голубые — это направление вовне, снежная вершина, звезда. Карие — это земля, ущелье, темная комната. Мои по цвету — среднее между брауни, шоколадным мороженым и кофейной гущей, скрещенное с дымчатым кварцем.

Конъюнктивит прошел, но я все еще иногда подхожу к зеркалу и с удивлением вглядываюсь. По ощущением, как будто что-то невероятно важное себе присвоил, несправедливо утраченное.

​В следующее воскресенье в это время я уже буду день как в Белом море под парусом с веслами в руках. Счастливый(наверное). А пока еду в поезде в Архангельск, счастливый(точно), расскажу, что вообще происходит.

Итак, в марте я увидел где-то в интернете объявление, что из Архангельска в Мангазею планируется экспедиция. Реконструкция исторического торгового пути, который проходил через северные моря и Ледовитый океан в Западную Сибирь. В 17 веке поморы без мобильной связи, страховки и термобелья на деревянных лодках проходили несколько тысяч километров в одну сторону, чтобы поторговать пушниной, и затем, при должном везении, вернуться.

Мангазея, куда плавали поморы, была процветающим городом, что довольно-таки трудно, когда ты находишься в Сибири, за полярным кругом, в 17 веке, но факт таков! Тем не менее, а вернее даже как раз по этой самой причине, в 1619 г. царь Михаил Фёдорович под страхом смертной казни запретил использовать Мангазейский ход. Европейские страны, к тому моменту уже вполне освоившие Америку и Африку, задумались о поиске северо-восточного пути в Индию и Китай. Далеко зайти по суровым морям у них не получалось, но они заметили активно снующие здесь суда поморов. Чтобы не привлекать внимание европейцев, царь и запретил этот путь.

С тех пор на поморских деревянных лодках этот маршрут не ходили. До сего прекрасного дня, как вы понимаете, когда на сцену выходим мы. Вернее, команда «Товарищества поморского судостроения» и я. Меня взяли в экипаж участником, который будет делать заметки (но грести, колоть дрова, готовить, дежурить и нести все прочие повинности в полной мере, к сожалению, тоже). Была возможность поучаствовать в одном или нескольких этапах, я заполнил заявку и был отобран. Кроме меня в экипаже есть историки, научные сотрудники, ну и мореходы Товарищества.

Эти люди построили в Архангельске верфь, на которой восстанавливают и сохраняют культуру традиционного судостроения Русского Севера. За несколько лет построили больше десятка традиционных поморских судов. Они также занимаются просветительской деятельности, берут людей в экспедиции (вот как меня) или пожить на верфи. В общем, по-моему, занимаются важным делом. Почему это важно, пройти маршрут, как это делали поморы 400 лет назад? Ну, просто. Как в песне «вы полагаете, все это будет носиться? Я полагаю, что всё это следует шить».

Весь маршрут составляет около трех тысяч км, я проплыву где-то четверть. Из опыта у меня только двухдневный сплав на байдарке по теплой реке в Тверской области, после которого я обещал себе никогда ни в чем подобном больше не участвовать. Но вот прошло десять лет, и вы читаете этот текст. Here we are, как говорится. Надо отметить, что в отличие от поморов 17 века у нас будет спутниковая связь, страховка и термобелье, но тем не менее путешествие все еще экстремально сложное. При попутном ветре идти будем в том числе в ночь, спать в такие дни будем по очереди как придется в лодке. Про дождливые дни, несмотря на семь слоев непромокаемого всего, я даже думать не хочу.

Осенью, если увидите в Москве выставку «Технология открытий», знайте, там будет наш карбас, фотографии, фильм и прочие материалы пути.

​​Четыре года не живу в Москве. Уезжая, запомнил ее как город с самым лучшим в мире, удобным метро. Была, конечно, локация «Деловой центр и проклятая округа», но а кто
без изъяна? В остальном разобраться могла бы и бабуля.

Сегодня мне потребовалось доехать до станции Авиамоторная. Их, станций Авиамоторная, три, чтобы как бы образовать Бермудский треугольник и сразу обозначить, что место зловещее. Между собой эти станции не связаны: нужно выходить из одной и топать по городу, чтобы попасть в другую. Есть станция Авиамоторная бирюзовая Большой кольцевой линии, станция Авиамоторная оранжевая Московского центрального диаметра и станция Авиамоторная Желтая. Уже звучит легко и притягательно. Коротко они называются Авиамоторная БКЛ, Авиамоторная МЦД и Авиамоторная Желтая.

С задачей попасть в этот треугольник — я справился запросто. Прыгнуть в яму проще, чем оттуда вылезти. Станции эти расположены таким образом, чтобы переход от одной к другой требовал от тебя всё время поворачивать направо, подниматься по лестнице, переходить через мост, поворачивать направо, спускаться по лестнице, переходить под мостом, поворачивать направо... и так 17 раз. Евклидова геометрия в этом месте не работает, так что, поворачивая каждый раз направо, поднимаясь, переходя и спускаясь, ты не приходишь в ту же точку, из которой вышел, а куда-то смещаешься. Я точно не знаю, куда, потому что я так и не понял, что там происходило, возможно, выход в 4-мерное пространство, но что-то происходило, потому что каким-то образом станции Авиамоторная БКЛ, Авиамоторная МЦД и Авиамоторная желтая время от времени сменяли друг друга.

В общем, я сделал свои дела в треугольнике Авиамоторная БКЛ, Авиамоторная МЦД и Авиамоторная Желтая и попробовал вернуться в исходную точку. Кто она, эта исходная точка, какая именно Автамотроная, я, конечно, сразу забыл. Эта информация стирается при входе в треугольник. Я помнил, что мне нужна Авиамоторная с тремя буквами. Еще при мне в Москве открыли МЦК — Московское центральное кольцо. Я помнил, что это не оно, потому что Авиамоторной МЦК нет. Итак, задача упрощалась, это были три буквы, но не МЦК. Яндекс навигатор в неевклидовом пространстве с выходом из трехмерного измерения работает плохо, поэтому из разных вариантов Авиамоторной он упорно предлагал Авиамоторную МЦД. Я пошел туда.

Авиамоторная МЦД такова, что на входе в нее нет никаких опознавательных знаков, указывающих на то, что это не Авиамоторная БКЛ и не Авиамоторная Желтая. Авиамоторная МЦД могла бы быть любой Авиамоторной, в том числе Авиамоторной МЦК. Я подумал: «Ну, наверное, внутри будет инструкция». Когда заходишь в Авиамоторную МЦД, чтобы дойти до инструкции (табло на перроне посередине между двумя провалами к поездам), нужно повернуть направо, подняться по лестнице, перейти через мост, повернуть направо и спуститься. Там в центре перрона можно увидеть табло, на котором ничего не написано. После этого можно обратиться к кому-нибудь из стоящих здесь полых духов. Предположительно это души людей, пребывающих в чистилище. На вопрос: «это Авиамоторная бирюзовая?» Они отвечают: «Я не знаю». А потом отворачиваются и блекнут. Тогда ты понимаешь, что, вероятно, это не та Авиамоторная. Да, буквы три, но другие. По привычке ты поворачиваешь направо, поднимаешься, переходишь через мост, поворачиваешь направо, спускаешься и пытаешься выйти из Авиамоторной КАКИЕ-ТО_ТРИ_БУКВЫ. Но прыгнуть в яму проще, чем оттуда вылезти. Двери Авиамоторной ТРИБУКВЫ не открываются. «А как отсюда выйти?» — спрашиваешь ты у охранника, или быть может это проводник Харон, а может апостол Пётр с ключами, а может ангел Ридван, или... в общем, страж спрашивает у тебя в ответ «А как ты сюда попал?», потом сфинкс задает тебе три вопроса, и если на все ответить правильно — тебя выпускают.

Далее, подчиненный логике местной геометрии, ты идешь направо, вверх и через мост... И приходишь к Авиамоторной Желтой. Но тебе нужна Авиамоторная ТРИБУКВЫ. Яндекс вдруг находит ее на карте, и показывает, что идти нужно направо, вверх, через мост и направо. Спасибо, дорогой Яндекс.

Четвертый день живу на верфи. Три предыдущих дня в Архангельске было солнечно, тепло и свежо — прохладный ветерок с холодного Белого моря в команде с солнцем создают невероятное сочетания ощущений. А сегодня — весь день ливень. Сегодня день отплытия.

Приехал на вервь в среду в 14:30. Ожидал увидеть кипение жизни, шум работы по дереву, но с удивлением никого не обнаружил. Вервь — небольшой аккуратный ангар в нескольких минутах ходьбы от набережной Северной Двины. Вокруг жилые многоэтажки, так что верфь как бы оказывается во дворе.

В поиске людей захожу в верфь. Сильно пахнет деревом. По центру ангара почти на всю его длину и высоту скелет судна. Выглядит впечатляюще, но впечатляться некогда: в разных местах помещения начинает гаснуть свет. В дальнем конце ангара вижу невысокого мужчину, он ходит от выключателя к выключателю и нажимает на кнопки. Спешу познакомиться, пока он не погасил все.
— А почему свет везде выключили, — спрашиваю. — Рабочий день кончился?
— Так 14:30, перерыв на сон. Полчаса.
Это Артем, он кратко рассказывает мне, что делается на верфи, а затем ложится спать прямо под шхуну. Просто садится на доски, сложенные в два ряда, в мгновение совершает поворот, и вот он уже идеально ровно растянут вдоль своего спального места, едва ли шириной с него. Я как городской житель, с трудом засыпающий на комфортной кровати, смотрю на это действие со смесью зависти и восторга. Артем тут же засыпает.

Но уже к вечеру начался движ. Познакомился с Элей и Гульшат, студенткам школы Родченко, здесь они просто живут и делают фотопроект. Константином, реквизитором в кино, он шьет одежду средних веков для съемок и исторических реконструкций. Специализируется на эпохе викингов и наполеонике. Здесь он волонтерит, шьет тент для карбаса. С Никитой Карбасовым, социокультурным антропологом из Петербурга. Тут он изучает мореходную культуру поморов. Карбасов — его настоящая фамилия, от предков, которые жили в этих краях и строили корабли. И еще с миллионом удивительных людей.

Ужин нам каждый вечер готовит Василий Николаевич, профессор культурологии. В первый день были: постный борщ, треска в духовке и шаньги — внешне похожие на ватрушку пирожки с открытым верхом, начиненные картофелем или творогом. Поморское блюдо.

— Да отвратит беда свой лик суровый от всех идущих в море кораблей, — произносит тост Евгений.
В ответ все произносят: «Да отвратит» — и чекаются рюмками с настойкой на прополисе, приготовленной Василием Николаевичем.

«Мне нравится момент старта экспедиции, — говорит Саша, стоматолог с Урала. Он участвует в третьем этапе экспедиции, а сюда приехал проводить нас на старт. С Евгением он ходил в плавания на Шри-Ланке и ещё где-то. — В начале же команда не слаженная, и задача капитана ее сложить. Как вот у Жени это удается, я до сих пытаюсь понять. Он вроде ничего особо не говорит, а уже на следующий день есть команда. Понаблюдай».

Это правда. Евгений действительно много не говорит. Я это заметил еще на верфи. Он не дает инструкций и пожеланий к выполнению задачи, просто кому-нибудь обозначает, что сделать, а как делать — нет. Часто задачу делают вообще другие люди, не тот, кому её сообщали. При этом все удивительным образом делается, не разваливается.

У Евгения спокойный голос, в котором есть какая-то надрывная нота, сообщающая что-то, еще мне непонятное. Он говорит мало и короткими фразами, но все, что нужно было сказать, оказывается сказанным. Первое слово фразы звучит громко, но громкость очень быстро спадает, так что к последнему приходится почти прислушиваться.

За три дня в Архангельске успел лишь пройти по набережной и посетить местный гостиный двор — памятник каменного зодчества 17 века. Он старше петербургского.

Собственно, до основания Петербурга 80% внешней торговли России приходилось на Архангельск. После Петр все перевел в Питер, Архангельск подразорился. От большого комплекса гостиного двора остался только один блок. И тот хотели разобрать на кирпичи после революции. Спасло то, что тут поселилась типография.

Ночью Данил предложил мне, Эле и Гульшат покататься на учебном карбасе. Учил меня работать веслами. Несмотря на медаль в школе и выигранные олимпиады по математике, я невероятно долго тупил. Возможно, на деле это длилось минут десять, мне показалось, что это была бесконечность вечность.

Прибились к одному из берегов, развели костер из собранных в лесочке веток и говорили до 4 утра. Тут белые ночи: солнце село (очеееень долго садилось), ушло за горизонт и почти сразу вышло обратно. Странное зрелище. Я его назвал «у вас солнце поломалось».

Все это время у меня был отличный интернет, но не было ни сил, ни времени зайти. Ночью просто валюсь с ног. И это еще экспедиция не началась. Постараюсь оттуда что-нибудь публиковать, но не обещаю.

Зовут. Едем к причалу. Будем отплывать.

​​Экспедиция. День 2

На весь день встали в деревне. Первую половину дня ремонтировали судно: залили клеем щель — дерево рассохлось за год стоянки карбаса вне воды. (Со временем в воде оно должно снова разбухнуть и тем устранить щели, но ждать этого некогда).

Вторую половину дня — сушились после дождя (с полудня вышло робкое солнце: появлялось временами) и отдыхали в ожидании попутного ветра. Его обещали с 19 — выйдем в море и пойдем в ночь.

С опустошенными подготовкой обеда емкостями дважды ходили в деревню за водой. Сперва водой из своей скважины нас угостили мужчина с женщиной и толстой собакой. Спрашивали, «с какого дома?». А когда мы сказали, что «мы не с дома, у нас тут экспедиция» — узнавали, куда идем.

Второй раз нас угостила бабушка, водой из колодца. Мне нравится, как люди в разговоре, независимо от его течения, проговаривают то, что на самом деле их волнует.
- а вы с какого дома? — начала бабушка видимо стандартным для деревни первым вопросом.
— мы с Архангельская приплыли.
— а куда идете?
— у нас экспедиция. В Сибирь. Вон там на причале карбас наш. Хотите, сходите посмотреть.
— хозяина нет дома, умер давно, — говорит в ответ бабушка, хотя такого ответа ход разговора не предполагает. Тихо, без боли. Видно, что с этой мыслью она живет давно, как с какой-то раной, которая не болит уже остро, но она всегда с тобой.

Завтрак — овсянка со сгущенным молоком. На обед был борщ, салат из огурцов и помидоров с майонезом. Пирог с сыром и грибами (угощение от провожающих). Брусничная настойка.

—
Вышли в плавание в 20:20. Пишу заметку в 22:20, пока есть связь. Готовим на горелке в лодке уху из окуней, которыми нас угостил лодочник в ответ на то, что мы угостили его настойкой и бутером с бужениной.

Ночью спали в море (на видео — 2 часа ночи). Шли под хорошим ветром, так что просто назначали дежурного на вахту, смена — каждые два часа. Я спал под парусом.

Интернета три дня не было, да и сейчас случайный. Веду оффлайн заметки в телефоне. Завтра попытаюсь опубликовать.

Сейчас на море шторм, встали на пару дней, пережидаем.

Каждый предыдущий день кажется настолько далеким, что с трудом вспоминается, что же там было. Даже то, что было утром, к вечеру уже видится сном: было или не было, да кто ж разберет теперь.

Мы прошли примерно половину маршрута первого этапа. Причем большую часть — в тот ночной переход. Поймали замечательный попутный ветер и шли на нем. Никаких трудностей (в сравнении со следующим переходом). Утром прибились к берегу гнездовья крачек: песочный пляж рядом с деревней Верхняя Золотица. В связи с этим, кажется, понял, как греки придумали гарпий и других мифических существ. Дело в том, что крачки, стоит подойти к их «гнездам», — просто углубление в песке, где лежат 2-3 яйца, чуть больше перепелиных — начинают кружить над твоей головой, издавая набор звуков, похожих на аудиоряд «избранная коллекция выстрелов лазера» из Звездных войн. Чем ближе к гнезду — тем агрессивнее звуки + крачки периодически пикируют к голове. Чтобы защититься — нужно над головой размахивать палкой. Представляю, как греки так же высадились на каком-нибудь миленьком песчаном пляже, встретили местных крачек, ну и присочинили.

Следующий переход потребовал от нас мужества. Ветер кончился практически сразу после нашего отплытия, сменившись штилем. Мы сняли паруса и вооружились веслами. Затем ещё и течение сменилось на встречное: пришлось бросить якорь и дожидаться смены течения на попутное, потому что грести против — зря тратить силы. Стояли на якоре в Белом море около 5 часов. Наблюдали бледные спины белух: стада проплывали рядом. Наблюдали тюленя. Ну или он нас: высунул голову из воды метрах в пятнадцати и смотрел, кто это тут. С попутным течением снова двинулись в путь. Следующий пять часов шли на веслах. Некоторые ребята совсем без смены. Пришли к стоянке в 4 утра, проведя к этому моменту сутки без сна и практически 12 часов не веслах.

Долгожданный берег не то чтобы принял нас без сопротивления. Тут я впервые столкнулся с таким явлением как няша. Это смесь ила и глины. Скользкая, рыхлая, ненадежная опора. Ступишь — погрузишься: няша проваливается под тобой, а ушедшая в нее нога не только прилипает, но и тут же заваливается сверху ведром соседней няши, так что выдернуть пойманную в ловушку конечность оказывается непросто. Не говоря уже о том, что стоит тебе упасть, подняться будет задачей великолепной. У меня было полное ощущение, что мы здесь сгинем. Хотя ребята сказали: «это ещё не няша. Вот дальше посмотришь, что будет. Тут не такая глубокая». Женя упал и 15 минут не мог встать, пока ему не помогли.

Ещё из интересного в эти дни:
- сели на мель посреди моря. Надели бродни, выпрыгнули за борт и толкали корабль.
- научился спать в самых невероятных местах и позах: на гермомешках, досках, веслах. В общем-то если где-то можно прилечь — это уже подходящее место для сна.
- обсуждали, как можно буквами выразить звук волны. Мне показалось, что похоже на «вот, вот, вот»
- сидели у костра, Василий Николаевич (профессор культурологии) играл на гитаре и пел. Играли в игру: мы — эпоху и место, ВН — песню, соответствующую по духу эпохе и в соответствующей манере.
- провел 4 дня без интернета, не заглядывая в телефон. Зарядка держится по полтора-два дня.
- провел вахту за штурвалом, рулил кораблем.

Белое море и правда белое, особенно в белые ночи. Белое небо в белом свете отражается в Белом море, делая его белым. Иногда смотришь вдаль, а там море и небо сливают до степени неразличения, так что и не понять, где кончается одно и начинается другое.

Погода меняется по 100 раз на дню. Приходится постоянно переодеваться: то надевать тёплое, то непромокаемое, то раздеваться.

Думать о жизни вне экспедиции некогда. Ее как будто у меня и нет. Живешь по принципу «довольно для каждого дня своей заботы», а то что вчера или завтра, того как бы и не существует.

Интернет у нас ловит раз в три дня во время остановок в какой-нибудь деревне. При этом часто не во всей, а в какой-нибудь конкретной точке деревни. И не все операторы, а какой-нибудь один. И не скоростной, а еле-еле. По три минуты ждешь, чтобы загрузилась страница.

Тот человек, у которого ловит, раздает всем остальным. (Мегафон в своих рекламах врет: у меня он, и он ещё ни разу нигде не работал). А выглядит выход в интернет так: группа людей, до этого активно беседовавших, вдруг выпадает из реальности, сидят, молчат.

Под конец первого этапа экспедиции нам предстояло пройти 150 км по Белому морю и Мезенскому заливу от села Койда до Мезени. Последний переход, будто зная о том, что он последний, решил враз показать нам весь спектр возможных в море удовольствий.

Началось с того, что в 8 вечера мы в спешке под дождем сворачивали лагерь (разбирали палатки, собирали сумки), чтобы успеть вместе с отливом выйти с реки в море. Это важно по двум причинам: во-первых, во время отлива вода из устья убывает, течение тащит ее в сторону моря, а вместе с этим течением удобно и нам на лодке тащиться туда же. Во-вторых, убывает вода настолько стремительно, что если опоздать хоть немного, от реки ничего не останется, корабль будет лежать на песке и ждать «следующую воду» — очередного приливо-отливного витка. О времени сборов всегда известно заранее, но почему-то каждый раз они проходят в спешке.

Дальше мы вышли в море, заволоченное туманом такой густоты, что на 10 метров ничего не видать. Ни берега, ни моря. Гребли по компасу и зову сердца, потому что ориентироваться больше было не на что.

Под утро в море на нас напали стаи комаров и мошек. Не знаю, был ли это преступный сговор, или два этих военных блока действовали независимо, но в любом случае было неприятно. Хуже всего то, что эти создания совершенно не боятся смерти, и смерть товарища их не впечатляет: прихлопнешь десяток, а на тебе уже новый. Поразительное сочетание тупости и агрессии.

Затем распогодилось, вышло солнце. Вместо с полным штилем: ни ветра, ни течения, — оно принесло духоту. А солнце на Белом море такое, что оно как бы одновременно со всех сторон. Если специально не поднимешь голову и не найдешь его в небе, то и не поймешь, откуда светит — отовсюду. Бросили якорь и легли спать. Спать мы можем в любое время. Тем более что понятия "день" и "ночь" на севере в этот период года весьма условны: солнце доходит до горизонта, на пару часов замирает в положении заката, а затем снова поднимается, так и не решившись одарить нас хотя бы минутой темноты. Отличие дневных и ночных солнц только в том, что дневное греет, о ночное — нет. Если не смотреть на часы, то понять, какое время суток, можно только по этому признаку: греет/не греет.

Проснулись снова в тумане. Решили в ожидании ветерка начать потихоньку грести двумя веслами. Ситуация: туман, штиль, тишина. Из звуков — только хлюпание наших весел. По ходу движения из тумана в воде вырисовываются и в тумане же исчезают веточки, кучки сорванной где-то штормом травы, кора каких-то деревьев. Хлюп... хлюп... хлюп... весла. Солнца уже не видно, только белое свечение, рассеянное по туману. Абсолютное ощущение, что испытания пройдены и мы подплываем к краю земли. Вот сейчас на два метра вперед картинка откроется и мы увидим этот самый край. Обрыв, за который нам останется только перевалиться, потому что развернуть корабль мы уже не успеем. Хорошо, что в современном мире дух в нас поддерживают наука география и спутниковые снимки. А раньше, наверное, мое сердце остановилось бы в этом чистилище.

​Наконец явился обещанный прогнозом ветер, ради которого мы и вышли на воду. Он разогнал туман, подхватил судно и понес в нужном направлении. Казалось, жизнь налаживается, но Женя Шкаруба, наш дорогой капитан, не позволил нам обмануться:

«В Мезенском заливе, — сказал он, — если ты хорошо стартанул, встал на ветер и быстро дошел до устья реки, есть шанс попасть на мели, потому что вода ещё не пришла. Главное — не обгонять воду».

К счастью для нас, хороший старт, грозивший нам мелью, был полностью обнулен заходом в устье. Чтобы это сделать, нам следовало обогнуть мыс. Не только вода заворачивала там, но и ветер, как это бывает на поворотах у больших строений. Попутный ветер сменился встречным, мы сели за вёсла и участок в 200 метров вшестером гребли полтора часа. Скороговорка «корабли лавировали, лавировали, да не вылавировали» — перестала быть для меня набором звуков. Лавирование — это метод передвижения парусного судна против ветра, когда ты движешься ломанной линией, поворачивая корабль то одним боком, то другим. Мы, конечно, вылавировали, но тем кораблям из скороговорки я теперь ужасно сочувствую.

Хотелось бы сказать, что на этом радости последнего перехода закончились, и нас ждала легкая прогулка до причала. Но сказать такого я не могу. С обходом мыса ветер снова сменился на попутный, что безусловно радовало, но в дополнение к ветру очень скоро начался дождь. Часа два небольшой, затем после двадцатиминутного антракта еще час проливной. Во время антракта мы с Даней, предчувствуя продолжение, установили на носу корабля тент, под которым могла бы спрятаться вся команда, но спрятались в итоге только мы с Даней и еще один человек. Остальные участники экспедиции, видимо, к этому моменту достигли уже такого дзена, что никакой ливень их не трогал. Вода проходила сквозь одежду, и, наверное, сквозь их тела, не касаясь плоти. Во всяком случае четверо представителей нашего экипажа просто сидели под ливнем и пели песни. К этому моменту мы были в море уже больше суток.

Некоторого просветления достиг и я. В частности, я совсем не спрашивал себя «когда же это кончится? кончится ли это когда-нибудь?», а просто наблюдал, какие еще казни египетские нам готовит северное море. Можно даже сказать, испытывал интерес к изобретательности происходящего! Коротко поведаю, что впереди нас ждала высадка в няшу, разгрузка в ней судна и поломка машины, которая перевозила сумки от места разгрузки до места стоянки. Так что нам еще пришлось два километра нести сумки в три часа ночи. Весь этот путь нас заботливо сопровождали облака комаров. Возле каждого человека по облачку. Дошли до дома в 4 утра. В мыле от пота я просто разделся на улице и помылся ледяной водой из бочки. Мне было абсолютно все равно, как той зебре из видео, которая переходила речку по спинам крокодилов.

Затем я зашел в дом и налил себе воды из пластиковой пятилитровки на столе.
- Это питьевая? — спросил Максим.
- Я уже в том состоянии, когда любая вода — питьевая, — ответил я. И ничего со мной не случилось ни от ледяной воды из бочки, ни от неизвестного происхождения воды из пятилитровки.