"Если мы в этой только жизни возложили надежду на Христа, — мы несчастнее всех людей".
1Кор.15.19.
Полагаю, что каждый христианин знает эти слова апостола Павла, сказанные им в контексте его рассуждений о воскресении мёртвых.
Спорить и возражать апостолу в его время было безполезным и бессмысленным занятием, потому что Павел был глубоко убеждён, что ещё при жизни, своими собственными глазами он увидит осуществление своих надежд и оправдание своих ожиданий. Апостол, как и вся первохристианская Церковь, были убеждены в скором возвращении Иисуса и близком наступлении Царства Божьего очевидным для всех образом.
Теперь же мы, христиане третьего тысячелетия по рождестве Христа, вправе вступить с апостолом в братскую полемику и спросить: неужели вся ценность Иисуса только в том, что он предлагает нам вне пределов нашей земной жизни? Неужели он не способен ничем более обогатить нашу повседневную жизнь, как только обещанием метафизических радостей и надеждой на посмертные ликования?
А если бы всё оказалось лишь иллюзией, религиозной мечтой, детским наивным упованием, неужели в таком случае Евангелие утратило бы всякий смысл, а Христос потерял бы всякую привлекательность в наших глазах? Раз он не в состоянии предложить нам ничего за границами временной жизни, то к чему в таком случае слушать его слова и всматриваться в его облик?
С некоторых пор я потерял практически всякий интерес к загробным обителям и посмертным приключениям. Может быть этот интерес когда-нибудь вернётся опять, но теперь он покорно пылится в чуланах моего сознания, смиренно ожидая своего часа, который, на его беду, может и не наступить.
Бог стал моим собеседником здесь, в этом мире, на этой земле, в моём времени. Я благодарен Ему за это. Без Него моя жизнь не имела бы тех красок и мелодий, которые есть в ней теперь.
Порою с Всевышным неимоверно трудно, Он не простой Попутчик и не безмолвный Созерцатель. Ему иной раз приходится слушать мои упрёки, а мне терпеть Его ультиматумы, но это бывает не так часто, чтобы я отчаялся найти с Ним общий язык, и не так редко, чтобы я купился на иллюзию полного взаимопонимания.
Я дорожу Им. Я не хочу, чтобы Он отстал в пути или ушёл слишком далеко вперёд - я хочу продолжать беседу, а для этого прошу Его быть где-то поблизости.
Мне этого вполне
достаточно.
Если наш диалог закончится с моей смертью, я всё равно буду рад, что он был, и благодарен, за то, что он состоялся.
Если наше знакомство продолжится и за пределами моей земной жизни, я буду это воспринимать как ничем не заслуженный подарок, которого могло и не быть, и всю ценность которого я не могу по достоинсту оценить теперь, но, возможно, буду способен это сделать тогда.
В любом случае, я не могу согласиться с вышеупомянутыми словами апостола Павла - мне Иисус необходим именно в этой жизни, и я не намерен признавать себя несчастным, если чьи-то метафизические надежды и чьи-то религиозные мечты не оправдают возложенных на них ожиданий.
1Кор.15.19.
Полагаю, что каждый христианин знает эти слова апостола Павла, сказанные им в контексте его рассуждений о воскресении мёртвых.
Спорить и возражать апостолу в его время было безполезным и бессмысленным занятием, потому что Павел был глубоко убеждён, что ещё при жизни, своими собственными глазами он увидит осуществление своих надежд и оправдание своих ожиданий. Апостол, как и вся первохристианская Церковь, были убеждены в скором возвращении Иисуса и близком наступлении Царства Божьего очевидным для всех образом.
Теперь же мы, христиане третьего тысячелетия по рождестве Христа, вправе вступить с апостолом в братскую полемику и спросить: неужели вся ценность Иисуса только в том, что он предлагает нам вне пределов нашей земной жизни? Неужели он не способен ничем более обогатить нашу повседневную жизнь, как только обещанием метафизических радостей и надеждой на посмертные ликования?
А если бы всё оказалось лишь иллюзией, религиозной мечтой, детским наивным упованием, неужели в таком случае Евангелие утратило бы всякий смысл, а Христос потерял бы всякую привлекательность в наших глазах? Раз он не в состоянии предложить нам ничего за границами временной жизни, то к чему в таком случае слушать его слова и всматриваться в его облик?
С некоторых пор я потерял практически всякий интерес к загробным обителям и посмертным приключениям. Может быть этот интерес когда-нибудь вернётся опять, но теперь он покорно пылится в чуланах моего сознания, смиренно ожидая своего часа, который, на его беду, может и не наступить.
Бог стал моим собеседником здесь, в этом мире, на этой земле, в моём времени. Я благодарен Ему за это. Без Него моя жизнь не имела бы тех красок и мелодий, которые есть в ней теперь.
Порою с Всевышным неимоверно трудно, Он не простой Попутчик и не безмолвный Созерцатель. Ему иной раз приходится слушать мои упрёки, а мне терпеть Его ультиматумы, но это бывает не так часто, чтобы я отчаялся найти с Ним общий язык, и не так редко, чтобы я купился на иллюзию полного взаимопонимания.
Я дорожу Им. Я не хочу, чтобы Он отстал в пути или ушёл слишком далеко вперёд - я хочу продолжать беседу, а для этого прошу Его быть где-то поблизости.
Мне этого вполне
достаточно.
Если наш диалог закончится с моей смертью, я всё равно буду рад, что он был, и благодарен, за то, что он состоялся.
Если наше знакомство продолжится и за пределами моей земной жизни, я буду это воспринимать как ничем не заслуженный подарок, которого могло и не быть, и всю ценность которого я не могу по достоинсту оценить теперь, но, возможно, буду способен это сделать тогда.
В любом случае, я не могу согласиться с вышеупомянутыми словами апостола Павла - мне Иисус необходим именно в этой жизни, и я не намерен признавать себя несчастным, если чьи-то метафизические надежды и чьи-то религиозные мечты не оправдают возложенных на них ожиданий.
Религия - это никогда не останавливающееся стремление человека интерпретировать окружающий мир и себя в этом мире; это неутолимая жажда поиска смыслов, оправдывающих наше существование.
И в свою очередь любая интерпретация рождает соответствующие нарративы.
Религиозно абсолютно всё: от общения человека с животными до молитвы и медитации; от проектирования инженером новой модели телескопа и восстановления этруского языка до аскетического закапывания себя в землю и самосожжения с целью переродиться как феникс.
Религиозен шаман, лечащий эпилепсию камланием, и религиозен биолог, переформатирующий больной ген. Религиозна и сама наука вкупе с осмысливающей её философией.
В такой картине мира существование или несуществование Всевышнего (и тот или иной его образ) - выбор того, кто моделирует собственную матрицу интерпретаций и нарративов, потому что и сам атеизм в конечном итоге религиозен не в меньшей мере, чем любая религия в отдельности, и все они вместе взятые.
Бог - это Тот, Кто стоит за этим глубоко религиозным бытием человека, и апофатика, взятая в самой предельной своей концентрации есть единственная модель мышления и сознания, которая, оставляя за нами максимальную свободу, одновременно учит нас искать или угадывать "следы" Творца в нас и в окружающем нас мире.
Я не знаю Его целей, мне непонятны Его пути, я никогда не угадаю дверь, за которой он будет стоять. Он ничего не обещает, и ничего не гарантирует; Он никого не спасает и никого не губит; Он за пределами жизни и смерти, времени и вечности. Он Тот, Кто Он Есть, и всё наши знания о Нём основаны лишь на доверии тому, что мы знаем о себе и о мире.
Я не знаю, кто Он, потому что Он за пределами бытия и небытия.
Я не знаю, каков Он, потому что Он вне каких бы то ни было понимаемых мною качеств, свойств и характеристик.
А поскольку у жизни нет смысла, удовлетворительного для всех и для каждого, мы свободны в выборе интерпретации и нарративов, и возможно, это и есть самый драгоценный подарок Всевышнего нашему виду.
Дурин Бессмертный.
Моя жизнь в чертогах Кхазад-Дума.
И в свою очередь любая интерпретация рождает соответствующие нарративы.
Религиозно абсолютно всё: от общения человека с животными до молитвы и медитации; от проектирования инженером новой модели телескопа и восстановления этруского языка до аскетического закапывания себя в землю и самосожжения с целью переродиться как феникс.
Религиозен шаман, лечащий эпилепсию камланием, и религиозен биолог, переформатирующий больной ген. Религиозна и сама наука вкупе с осмысливающей её философией.
В такой картине мира существование или несуществование Всевышнего (и тот или иной его образ) - выбор того, кто моделирует собственную матрицу интерпретаций и нарративов, потому что и сам атеизм в конечном итоге религиозен не в меньшей мере, чем любая религия в отдельности, и все они вместе взятые.
Бог - это Тот, Кто стоит за этим глубоко религиозным бытием человека, и апофатика, взятая в самой предельной своей концентрации есть единственная модель мышления и сознания, которая, оставляя за нами максимальную свободу, одновременно учит нас искать или угадывать "следы" Творца в нас и в окружающем нас мире.
Я не знаю Его целей, мне непонятны Его пути, я никогда не угадаю дверь, за которой он будет стоять. Он ничего не обещает, и ничего не гарантирует; Он никого не спасает и никого не губит; Он за пределами жизни и смерти, времени и вечности. Он Тот, Кто Он Есть, и всё наши знания о Нём основаны лишь на доверии тому, что мы знаем о себе и о мире.
Я не знаю, кто Он, потому что Он за пределами бытия и небытия.
Я не знаю, каков Он, потому что Он вне каких бы то ни было понимаемых мною качеств, свойств и характеристик.
А поскольку у жизни нет смысла, удовлетворительного для всех и для каждого, мы свободны в выборе интерпретации и нарративов, и возможно, это и есть самый драгоценный подарок Всевышнего нашему виду.
Дурин Бессмертный.
Моя жизнь в чертогах Кхазад-Дума.
Дорогой друг!
С тех пор как в человеке проснулось то самосознание, которое, собственно, и сделало его человеком, он без устали и передышки творит один великий миф (в высоком значении этого слова), внутри которого он и пытается найти себе место. Этот миф можно назвать культурой, и религия (как и всё остальное: от искусства до науки, от технологий до философии), без сомнения, есть неотъемлемая часть этого феномена.
Сама по себе жизнь не имеет объективного смысла, такого, который удовлетворил бы всех и навсегда.
Вот человек и созидает эти смыслы в меру горизонта собственного понимания и в силу своих возможностей.
Что-то из сотворённого им проходит испытание временем и остаётся с человеком навсегда; что-то сопровождает человека лишь короткий отрезок его пути, и потом уходит в прошлое (может быть только на время); что-то из придуманного человеком имеет большой удельный вес, а что-то меньший или же и вовсе незначительный...
И вот мы творим религию, изобретаем науку, придумываем философию, созидаем искусство. Это единый неостановимый и неизбежный процесс, который и делает нас людьми.
В этой системе координат совершенно неважно есть Бог или нет; воскрес Иисус или нет; жили ли Гомер и Шекспир, или это были другие люди под другими именами; существует ли Пелевин или это пишут какие-то Ильф и Петров нашего времени, а какой-то современный Олеша редактирует их не всегда удачную прозу.
Какое это имеет значение?
Выдуманный Шерлок Холмс реальнее и влиятельнее, чем мы с вами, потому что о нас забудут достаточно быстро, а Холмс (никогда не существовавший в действительности) будет продолжать жить как и прежде...
Наши проблемы начинаются тогда, когда мы попадаемся на две очень привлекательные приманки.
1. В своём великом мифотворчестве мы вдруг что-то наделяем абсолютным значением, и тогда всё остальное становится относительным и даже неважным. Так открываются двери для культурного холокоста: христиане топят античные статуи, мусульмане превращают храмы в мечети, атеисты строят светлое будущее из костей тех, кто отказался участвовать в их строительстве.
Абсолютное - это ненасытный идол, постоянно требующий жертв.
2. Вторая проблема возникает тогда, когда мы думаем, что есть какая-то настоящая жизнь, подлинная так сказать, а есть всякие там сказки, мифы, легенды, истории, басни и т.д. А на самом-то деле, как только из бессмысленного потока биологического существования на поверхность выныривает сознание, оно тот час же начинает творить эти самые мифы, сказки, басни, истории и легенды; оно начинает сочинять музыку, писать книги, строить соборы и снимать кино, одним словом - созидать культуру, и сознание делает это по одной простой причине - чтобы спастись от бессмысленного потока так называемой настоящей жизни.
И здесь уже не столь важно содержание этих нарративов (говорят ли они о философии квантовой физики или осмысливают символическое значение вознесения Иисуса на небо), а важно само их возникновение как свидетельство жизни, постоянно нуждающейся в наполнении смыслами и их интерпретации.
Именно поэтому заранее, на самом старте, обречены на провал и неудачу всевозможные демонтажники, деструктивники и деконструкторы, потому что вместо одного мифа они принесут другой; на месте одной разобранной конструкции живо и ловко соорудят иную. Но, пускай - это их матрица, их алгоритм спасения от невыносимой тяжести бытия)
В конечном итоге, дорогой друг, освобождение нашего сознания от идолов абсолютного и настоящего - это единственный путь обретения внутреннего покоя, счастья и равновесия)
Преп. Митрандир.
"Письма из Серебристых Гаваней".
С тех пор как в человеке проснулось то самосознание, которое, собственно, и сделало его человеком, он без устали и передышки творит один великий миф (в высоком значении этого слова), внутри которого он и пытается найти себе место. Этот миф можно назвать культурой, и религия (как и всё остальное: от искусства до науки, от технологий до философии), без сомнения, есть неотъемлемая часть этого феномена.
Сама по себе жизнь не имеет объективного смысла, такого, который удовлетворил бы всех и навсегда.
Вот человек и созидает эти смыслы в меру горизонта собственного понимания и в силу своих возможностей.
Что-то из сотворённого им проходит испытание временем и остаётся с человеком навсегда; что-то сопровождает человека лишь короткий отрезок его пути, и потом уходит в прошлое (может быть только на время); что-то из придуманного человеком имеет большой удельный вес, а что-то меньший или же и вовсе незначительный...
И вот мы творим религию, изобретаем науку, придумываем философию, созидаем искусство. Это единый неостановимый и неизбежный процесс, который и делает нас людьми.
В этой системе координат совершенно неважно есть Бог или нет; воскрес Иисус или нет; жили ли Гомер и Шекспир, или это были другие люди под другими именами; существует ли Пелевин или это пишут какие-то Ильф и Петров нашего времени, а какой-то современный Олеша редактирует их не всегда удачную прозу.
Какое это имеет значение?
Выдуманный Шерлок Холмс реальнее и влиятельнее, чем мы с вами, потому что о нас забудут достаточно быстро, а Холмс (никогда не существовавший в действительности) будет продолжать жить как и прежде...
Наши проблемы начинаются тогда, когда мы попадаемся на две очень привлекательные приманки.
1. В своём великом мифотворчестве мы вдруг что-то наделяем абсолютным значением, и тогда всё остальное становится относительным и даже неважным. Так открываются двери для культурного холокоста: христиане топят античные статуи, мусульмане превращают храмы в мечети, атеисты строят светлое будущее из костей тех, кто отказался участвовать в их строительстве.
Абсолютное - это ненасытный идол, постоянно требующий жертв.
2. Вторая проблема возникает тогда, когда мы думаем, что есть какая-то настоящая жизнь, подлинная так сказать, а есть всякие там сказки, мифы, легенды, истории, басни и т.д. А на самом-то деле, как только из бессмысленного потока биологического существования на поверхность выныривает сознание, оно тот час же начинает творить эти самые мифы, сказки, басни, истории и легенды; оно начинает сочинять музыку, писать книги, строить соборы и снимать кино, одним словом - созидать культуру, и сознание делает это по одной простой причине - чтобы спастись от бессмысленного потока так называемой настоящей жизни.
И здесь уже не столь важно содержание этих нарративов (говорят ли они о философии квантовой физики или осмысливают символическое значение вознесения Иисуса на небо), а важно само их возникновение как свидетельство жизни, постоянно нуждающейся в наполнении смыслами и их интерпретации.
Именно поэтому заранее, на самом старте, обречены на провал и неудачу всевозможные демонтажники, деструктивники и деконструкторы, потому что вместо одного мифа они принесут другой; на месте одной разобранной конструкции живо и ловко соорудят иную. Но, пускай - это их матрица, их алгоритм спасения от невыносимой тяжести бытия)
В конечном итоге, дорогой друг, освобождение нашего сознания от идолов абсолютного и настоящего - это единственный путь обретения внутреннего покоя, счастья и равновесия)
Преп. Митрандир.
"Письма из Серебристых Гаваней".
По всей видимости, в провозвестии самого Иисуса уже были эти два несовпадающих между собой момента:
1. Царство настолько близко, что здесь есть те, кто будут свидетелями его наступления.
2. Господину нужно отлучиться в далёкую страну, и его возвращение будет внезапным и неожиданным, но не привязанным к каким-то определённым срокам.
В итоге, скорее всего, должно было получиться так: семена Царства уже посеяны, но скорость их возрастания и окончательное время созревания остаётся под вопросом.
Первоапостольская община
долгое время находилась в состоянии реализации первой программы (не сегодня, так завтра Иисус вернётся и всё закончится), но когда стало понятно, что этого не происходит, Церковь перезагрузила свою операционную систему таким образом, чтобы и надежду на приближающееся Царство не потерять, и как-то обустроиться в потоке исторического времени.
А вообще, можно сказать и так: развяжите руки Госпоже Интерпретации, и она приготовит вам такие блюда, что вы вовек не догадаетесь об их изначальных ингридиентах!
Но ведь в этом её и прелесть!)
1. Царство настолько близко, что здесь есть те, кто будут свидетелями его наступления.
2. Господину нужно отлучиться в далёкую страну, и его возвращение будет внезапным и неожиданным, но не привязанным к каким-то определённым срокам.
В итоге, скорее всего, должно было получиться так: семена Царства уже посеяны, но скорость их возрастания и окончательное время созревания остаётся под вопросом.
Первоапостольская община
долгое время находилась в состоянии реализации первой программы (не сегодня, так завтра Иисус вернётся и всё закончится), но когда стало понятно, что этого не происходит, Церковь перезагрузила свою операционную систему таким образом, чтобы и надежду на приближающееся Царство не потерять, и как-то обустроиться в потоке исторического времени.
А вообще, можно сказать и так: развяжите руки Госпоже Интерпретации, и она приготовит вам такие блюда, что вы вовек не догадаетесь об их изначальных ингридиентах!
Но ведь в этом её и прелесть!)
Дорогой друг!
Без всякого сомнения, богословских идей, связанных с Крещением у нас предостаточно, начиная от новозаветных текстов и оканчивая соответствующими разделами в учебниках догматики.
Но вопрос, о котором мы говорим, так или иначе поднимался всегда: что же, собственно, происходит с человеком в таинстве в Крещения?
Присоединение к народу Божьему, акт инициации? - Мало.
Прощение грехов, примирение с Богом? - Недостаточно.
Обещание Богу доброй совести? - Ну такое себе.
Новое рождение? Новая человеческая природа? Новая обожествляющаяся онтология? - О, это уже посущественнее будет.
Однако рассудительные богословы прошлых эпох (некоторых из них мы окрестили - пардон за каламбур - еретиками и поспешили сдать в утиль) резонно говорили: погодь-погодь... а что мы, собственно, наблюдаем в действительности?
Ревностную веру? Да. Религиозное воодушевление? Да.
Решимость жить по-христиански? Да.
Прекрасно! Однако всё это возникает до Крещения, которое все эти реалии лишь запечатляет.
Разве человек перестаёт стареть и умирать? Нет.
Воскресает на третий день после смерти? Нет.
Улетает к Богу как Иисус? Нет.
У человека искореняется влечение к греху? Нет.
Исчезают болезни, недостатки и страсти как результат повреждения природы? Нет.
У него появляется страховка от потенциальных отступлений, отречений от веры, разочарования во Христе, перемены религии, отказа от Бога, атеизма? Нет.
Так о чём мы в таком случае говорим?
Может вернёмся тогда к программе "минимум"?
Но кто же в силах остановить паровоз на полном ходу?
Поэтому мы и сидим с программой "максимум", которая в действительности реализована в аккурат как программа "минимум", но спеси у нас как у дурнушки, выскочившей замуж за молодого Делона (покой его, Господи).
Преподобный Митрандир.
"Письма из Серебристых Гаваней".
Без всякого сомнения, богословских идей, связанных с Крещением у нас предостаточно, начиная от новозаветных текстов и оканчивая соответствующими разделами в учебниках догматики.
Но вопрос, о котором мы говорим, так или иначе поднимался всегда: что же, собственно, происходит с человеком в таинстве в Крещения?
Присоединение к народу Божьему, акт инициации? - Мало.
Прощение грехов, примирение с Богом? - Недостаточно.
Обещание Богу доброй совести? - Ну такое себе.
Новое рождение? Новая человеческая природа? Новая обожествляющаяся онтология? - О, это уже посущественнее будет.
Однако рассудительные богословы прошлых эпох (некоторых из них мы окрестили - пардон за каламбур - еретиками и поспешили сдать в утиль) резонно говорили: погодь-погодь... а что мы, собственно, наблюдаем в действительности?
Ревностную веру? Да. Религиозное воодушевление? Да.
Решимость жить по-христиански? Да.
Прекрасно! Однако всё это возникает до Крещения, которое все эти реалии лишь запечатляет.
Разве человек перестаёт стареть и умирать? Нет.
Воскресает на третий день после смерти? Нет.
Улетает к Богу как Иисус? Нет.
У человека искореняется влечение к греху? Нет.
Исчезают болезни, недостатки и страсти как результат повреждения природы? Нет.
У него появляется страховка от потенциальных отступлений, отречений от веры, разочарования во Христе, перемены религии, отказа от Бога, атеизма? Нет.
Так о чём мы в таком случае говорим?
Может вернёмся тогда к программе "минимум"?
Но кто же в силах остановить паровоз на полном ходу?
Поэтому мы и сидим с программой "максимум", которая в действительности реализована в аккурат как программа "минимум", но спеси у нас как у дурнушки, выскочившей замуж за молодого Делона (покой его, Господи).
Преподобный Митрандир.
"Письма из Серебристых Гаваней".
Когда сегодня какой-нибудь пастырь говорит, что будет счастлив, если ему дадут самое последнее место среди своих пасомых в Царстве Небесном, это почти всегда означает, что его последнее место должно быть расположено не далее первого ряда. Как тут не вспомнить слова хозяина салуна и бармена Гарри Мак-Кью в исполнении Олега Табакова: “Когда я вижу перед собой человека, которому ничего не нужно, я понимаю, что ему нужно всё.” Так ведь на то он и трактирная душа, чтобы подобными категориями мерять окружающих его людей.
Вот так подумаешь с ходу, что всё духовенство трудится ради общей цели, и расплывешься в слабоумной улыбке наивного дурачка, уснувшего на постоялом дворе в надежде, что его не ограбят. Не тут то было! Проснувшийся (или “прозревший” - это уж как кому угодно) простофиля обнаруживает не только пропавшую котомку, но и очередного унтера Пришибеева, готового волочить его в участок.
Наше священство ощущает себя единым братством ровно до тех пор, пока кто-то не решит “сделать свой собственный шаг”, даже не вперед - в сторону. В один миг вчерашние братья становятся коллегами, готовыми перейти в стадию конкурентов. А конкуренция есть слово коммерческое и обжалованию не подлежит.
Даже маленькая власть тешит больное самолюбие, кто тут будет отрицать? А если власть над душами? Тогда этот и без того божественный нектар приобретает совсем уж бесподобные свойства.
Нездоровая конкуренция среди священников есть обратная сторона больного желания утвердить себя как пастырь.
Дурин Бессмертный.
"Моя жизнь в чертогах Кхазад-Дума".
Вот так подумаешь с ходу, что всё духовенство трудится ради общей цели, и расплывешься в слабоумной улыбке наивного дурачка, уснувшего на постоялом дворе в надежде, что его не ограбят. Не тут то было! Проснувшийся (или “прозревший” - это уж как кому угодно) простофиля обнаруживает не только пропавшую котомку, но и очередного унтера Пришибеева, готового волочить его в участок.
Наше священство ощущает себя единым братством ровно до тех пор, пока кто-то не решит “сделать свой собственный шаг”, даже не вперед - в сторону. В один миг вчерашние братья становятся коллегами, готовыми перейти в стадию конкурентов. А конкуренция есть слово коммерческое и обжалованию не подлежит.
Даже маленькая власть тешит больное самолюбие, кто тут будет отрицать? А если власть над душами? Тогда этот и без того божественный нектар приобретает совсем уж бесподобные свойства.
Нездоровая конкуренция среди священников есть обратная сторона больного желания утвердить себя как пастырь.
Дурин Бессмертный.
"Моя жизнь в чертогах Кхазад-Дума".
Но скажите мне, дорогой друг, зачем вам непременно нужно демонстративное чудо, какую бы цель оно ни преследовало: обратить человека к вере или же поразить воображение наблюдающих?
Таким чудесам есть место в литературе конкретных жанров, но жизнь, слава Господу, слишком сложна и одновременно достаточно прозаична, чтобы позволить себе роскошь иметь про запас подобных кроликов в цилиндре.
Невозможно проспать замурованным в пещере два столетия, а потом выйти в мир как ни в чём ни бывало; и если человека избивать целый день, утром следы побоев будут на его теле именно там, куда их наносили; и нельзя с отрубленной головой в руках ходить по городу, даже с благородным намерением прославить Всемогущего Создателя.
Да, иной раз люди, уже будучи в морге, приходят в чувство, несмотря на то, что их смерть была надёжно зафиксирована, но почему-то ни один смельчак не решился прийти в сознание после вскрытия.
Настоящее чудо всегда вплетено в будничную ткань повседневных событий, оно всегда оставляет за собой свободу естественного объяснения, и ему нет никакой необходимости выпрыгивать на вас из-за угла или обнажать свою божественную сущность на стадионах. Подлинное чудо открывается лишь глазам веры и его не увидеть из другого ракурса.
Позвольте мне проиллюстрировать вам свою мысль на евангельском материале.
Апостолы в страхе и трепете посреди бушующего озера, будят спящего Учителя, крича: "Погибаем!"
Он упрекает их в маловерии и говорит, что скоро буря закончится, не причинив им никакого вреда.
Ученики, будучи опытными рыбаками, видят, что такой шторм не может прекратиться так быстро как уверяет Иисус, но вопреки их опасениям, ветер понемногу стихает, волны слабеют и спустя достаточно короткое время, буря проходит, а их ужас и паника сменяются восторгом и благоговением...
Через тридцать лет воспоминаний и рассказов об этом случае, в раннехристианских общинах сложится стойкое предание о том, что Иисус успокоил ветер и укротил бурю.
Это предание и найдёт своё отражение в евангельских текстах.
Так было ли чудо, спросите вы?
Для учеников - несомненно, только не в том смысле, в каком об этом расскажут евангелисты (не бывшие очевидцами описываемого) спустя половину столетия.
Преподобный Митрандир.
"Письма из Серебристых Гаваней".
Таким чудесам есть место в литературе конкретных жанров, но жизнь, слава Господу, слишком сложна и одновременно достаточно прозаична, чтобы позволить себе роскошь иметь про запас подобных кроликов в цилиндре.
Невозможно проспать замурованным в пещере два столетия, а потом выйти в мир как ни в чём ни бывало; и если человека избивать целый день, утром следы побоев будут на его теле именно там, куда их наносили; и нельзя с отрубленной головой в руках ходить по городу, даже с благородным намерением прославить Всемогущего Создателя.
Да, иной раз люди, уже будучи в морге, приходят в чувство, несмотря на то, что их смерть была надёжно зафиксирована, но почему-то ни один смельчак не решился прийти в сознание после вскрытия.
Настоящее чудо всегда вплетено в будничную ткань повседневных событий, оно всегда оставляет за собой свободу естественного объяснения, и ему нет никакой необходимости выпрыгивать на вас из-за угла или обнажать свою божественную сущность на стадионах. Подлинное чудо открывается лишь глазам веры и его не увидеть из другого ракурса.
Позвольте мне проиллюстрировать вам свою мысль на евангельском материале.
Апостолы в страхе и трепете посреди бушующего озера, будят спящего Учителя, крича: "Погибаем!"
Он упрекает их в маловерии и говорит, что скоро буря закончится, не причинив им никакого вреда.
Ученики, будучи опытными рыбаками, видят, что такой шторм не может прекратиться так быстро как уверяет Иисус, но вопреки их опасениям, ветер понемногу стихает, волны слабеют и спустя достаточно короткое время, буря проходит, а их ужас и паника сменяются восторгом и благоговением...
Через тридцать лет воспоминаний и рассказов об этом случае, в раннехристианских общинах сложится стойкое предание о том, что Иисус успокоил ветер и укротил бурю.
Это предание и найдёт своё отражение в евангельских текстах.
Так было ли чудо, спросите вы?
Для учеников - несомненно, только не в том смысле, в каком об этом расскажут евангелисты (не бывшие очевидцами описываемого) спустя половину столетия.
Преподобный Митрандир.
"Письма из Серебристых Гаваней".
Практическое приложение из учебника "Занимательная сакраментология".
- А может священник исповедаться сам себе? перед зеркалом, например?
- Я пару раз пробовал - не удобно, епитрахиль с зеркала постоянно спадает.
- Не понял, как это спадает? Она же за голову держится.
- Правильно, с одной стороны за голову, а с другой - спадает с зеркала!
- Это так бывает?.. чудеса какие-то, чтоб в зеркале что-то падало. Буду думать.
- Да не заморачивайтесь!
- Надо разобраться.
- Ну, смотрите: верхняя часть епитрахили висит на шее у священника, а нижней он накрывает голову исповедующегося человека. При исповедании себя в зеркале нижняя часть епитрахили будет спадать с зеркала (особенно большого), в котором священник будет исповедовать сам себя.
Такие простые вещи, а вы не сечёте!))
- Вот теперь понял... Подождите, а если исповедоваться перед маленьким зеркалом и нижнюю часть епитрахили класть на зеркало? не пробовали?
- А если маленькое зеркало при этом упадёт и разобьётся? Горя мне хотите?
При этом скажу, что лежащее зеркало не считается - я должен видеть кающегося человека.
- Столько сложностей. Теперь кажется понятно, почему люди боятся ходить на исповедь - зеркало может упасть и разбиться, потом отвечай за него.
- А может священник исповедаться сам себе? перед зеркалом, например?
- Я пару раз пробовал - не удобно, епитрахиль с зеркала постоянно спадает.
- Не понял, как это спадает? Она же за голову держится.
- Правильно, с одной стороны за голову, а с другой - спадает с зеркала!
- Это так бывает?.. чудеса какие-то, чтоб в зеркале что-то падало. Буду думать.
- Да не заморачивайтесь!
- Надо разобраться.
- Ну, смотрите: верхняя часть епитрахили висит на шее у священника, а нижней он накрывает голову исповедующегося человека. При исповедании себя в зеркале нижняя часть епитрахили будет спадать с зеркала (особенно большого), в котором священник будет исповедовать сам себя.
Такие простые вещи, а вы не сечёте!))
- Вот теперь понял... Подождите, а если исповедоваться перед маленьким зеркалом и нижнюю часть епитрахили класть на зеркало? не пробовали?
- А если маленькое зеркало при этом упадёт и разобьётся? Горя мне хотите?
При этом скажу, что лежащее зеркало не считается - я должен видеть кающегося человека.
- Столько сложностей. Теперь кажется понятно, почему люди боятся ходить на исповедь - зеркало может упасть и разбиться, потом отвечай за него.
Всевышний оставляет за Собой след, чтобы ты наконец-то начал свой путь. Следуй за Ним, ведь даже если ты не приобрёл крыльев, то наверняка сохранил ноги.
Он танцевал по краю бытия,
и пил вино задумчиво и нежно,
как-будто жизнь уже не центробежна,
а смерть всего лишь епитимиЯ...
и пил вино задумчиво и нежно,
как-будто жизнь уже не центробежна,
а смерть всего лишь епитимиЯ...
Свет Причастия рАзлит повсюду - Евхаристия в каждом зерне;
и спасает Всевышний Иуду,
потому что так нужно вдвойне;
потому что за каждым любимым
спрятан плут, проходимец и мот.
Жизнь прожить - значит быть одержимым
нарушением вечных суббот.
и спасает Всевышний Иуду,
потому что так нужно вдвойне;
потому что за каждым любимым
спрятан плут, проходимец и мот.
Жизнь прожить - значит быть одержимым
нарушением вечных суббот.
"Вы слышали, что было сказано? А я говорю вам: не противься злому. Но кто потребует у тебя облачение, отдай ему и евхаристический набор; и кто захочет судиться с тобою и забрать у тебя часовню, отдай ему и храм; и кто принудит тебя идти с ним до Константинополя, иди с ним до Рима."
Счастливы люди, способные свои маленькие переживания превратить в великое искусство.
Наше немое благочестие научилось ловко оскорблять одним выражением лица.
Они были явно не прочь, чтобы не только их догматы, но и их благочестие тоже воспринималось на веру.
Когда соль утрачивает силу и перестаёт быть солёной; когда Невеста перестаёт ждать Жениха и становится негодной к Браку; когда дом спящего хозяина оказывается подкопанным, и он - лишённым имущества, тогда земные измерения человека (этнические, культурные, государственные) вырастают до гигантских размеров и заслоняют собой кроткого Агнца, вземлющего грех мира. Любой национальной спеси не нужен Добрый Пастырь, приводящий овец другого двора; культурному высокоумию непонятно безумие веры у ног распятого Бога; государственной гордыне презрительно Царство не от мира сего, и единственно, что она может позволить христианству - быть слаженным и покорным механизмом в огромной машине политической власти.
Иоахим Иеремиас в своей книге о богословии Нового Завета, рассуждая об эпизоде исцеления Иисусом слуги римского сотника (Мф. 8), предлагает понимать слова Иисуса "Я приду и исцелю его" не как готовность того немедленно исполнить просьбу сотника, но как вопрос, за которым стоит отказ: "Я должен идти (к тебе в дом) и лечить твоего слугу?" "Иисус, - пишет Иеремиас, - никоим образом не проявляет готовности прийти; напротив, он отказывает в помощи."
Сотник принимает отказ Иисуса идти в его дом, и словами о власти своей и о власти Иисуса, он хочет сказать, что тому достаточно явить свою власть над болезнью словесным образом, и страдающий слуга получит исцеление.
Понятно, что такая вера удивляет Иисуса, и он не только исполняет просьбу сотника, но и ставит его веру в пример окружающим.
На первый взгляд нам может показаться удивительным само предположение, что Иисус может отказать в исцелении болящему. Причём причина отказа лежит на поверхности: сотник - язычник, иноверец и представитель оккупационной власти.
Мы уже готовы негодовать на подобное понимание этого евангельского места.
Однако, в контексте повествования Матфея именно такое толкование выглядит вполне себе органично. Иисус у Матфея обращён прежде всего к "погибшим овцам дома Израилева", и сам не собирается идти к язычникам, и учеников своих не посылает к ним: "на путь к язычникам не идите и в город самарянский не входите".
Он игнорирует просьбу женщины-хананеянки о её дочери, да при том игнорирует так упорно, что уже ученики вынуждены вступиться за несчастную женщину.
Иисус довольно жестоко поясняет свой отказ: он не заберёт хлеб у детей, чтобы накормить собак. Но ответ женщины - как и ответ сотника (эти два рассказа можно рассматривать параллельно) - заставляет Иисуса удивиться её вере.
Конечно, Христос знает о пророчестве Исайи по поводу вхождения других народов в Царство Божье; конечно, он в курсе эсхатологических перспектив для всех ищущих Бога, к какому бы народу они не принадлежали. Но это всё впереди, восхождение язычников на гору Сион и небесное благословение их - один из последних аккордов великой божественной симфонии, прелюдию к которой он исполняет, но полное воплощение которой нужно ещё ожидать.
Сейчас всё его благовестие, все его чудеса и исцеления направлены на его народ, на людей дома Израильского, на заблудившихся овец избранного некогда стада.
Сотник принимает отказ Иисуса идти в его дом, и словами о власти своей и о власти Иисуса, он хочет сказать, что тому достаточно явить свою власть над болезнью словесным образом, и страдающий слуга получит исцеление.
Понятно, что такая вера удивляет Иисуса, и он не только исполняет просьбу сотника, но и ставит его веру в пример окружающим.
На первый взгляд нам может показаться удивительным само предположение, что Иисус может отказать в исцелении болящему. Причём причина отказа лежит на поверхности: сотник - язычник, иноверец и представитель оккупационной власти.
Мы уже готовы негодовать на подобное понимание этого евангельского места.
Однако, в контексте повествования Матфея именно такое толкование выглядит вполне себе органично. Иисус у Матфея обращён прежде всего к "погибшим овцам дома Израилева", и сам не собирается идти к язычникам, и учеников своих не посылает к ним: "на путь к язычникам не идите и в город самарянский не входите".
Он игнорирует просьбу женщины-хананеянки о её дочери, да при том игнорирует так упорно, что уже ученики вынуждены вступиться за несчастную женщину.
Иисус довольно жестоко поясняет свой отказ: он не заберёт хлеб у детей, чтобы накормить собак. Но ответ женщины - как и ответ сотника (эти два рассказа можно рассматривать параллельно) - заставляет Иисуса удивиться её вере.
Конечно, Христос знает о пророчестве Исайи по поводу вхождения других народов в Царство Божье; конечно, он в курсе эсхатологических перспектив для всех ищущих Бога, к какому бы народу они не принадлежали. Но это всё впереди, восхождение язычников на гору Сион и небесное благословение их - один из последних аккордов великой божественной симфонии, прелюдию к которой он исполняет, но полное воплощение которой нужно ещё ожидать.
Сейчас всё его благовестие, все его чудеса и исцеления направлены на его народ, на людей дома Израильского, на заблудившихся овец избранного некогда стада.
Читая Писание трудно не заметить, что оно (в отличии от апокрифической литературы) довольно скудно в отношении сведений, касающихся загробных обителей и подробностей, затрагивающих посмертную участь человека.
Дело не идёт далее скромных фраз и выражений, дальше довольно общих и тривиальных образов и метафор.
На этом фоне притча Иисуса о богаче и Лазаре выглядит целым Клондайком сообщений из мира, откуда так редко приходят к нам долгожданные новости.
Тут тебе и загробная топография, и посмертная антропология, и модели потусторонней коммуникации, и особенности метафизических пространства и времени.
Одним словом, эта притча с лихвой компенсирует гробовое молчание Библии по поводу замогильных подробностей.
Однако покопавшись поглубже в смысловом фоне этой притчи, и вернув данную историю в контекст третьего Евангелия, мы приходим к выводу, что всё на самом деле гораздо прозаичнее, чем нам хотелось бы, и гораздо проще, чем может показаться на первый взгляд.
Притча не ставит перед собой цель поведать страшные тайны о загробной географии и антропологии. Она не призвана поднять перед нашим взором занавес, скрывающий от человеческого любопытства мир посмертной реальности. Нет.
Иисус берёт очень распространённый на Ближнем Востоке фольклорный сюжет, который - в еврейском антураже - без сомнения был известен его слушателям. Суть его проста: богачи здесь наслаждаются, презирая милосердие и справедливость, а бедняки мучаются и страдают. Но наступит момент, когда ситуация радикальным образом изменится, потому что Всевышний в конечном итоге расставит всё на свои места: богачи будут наказаны за своё жестокосердие, а бедняки и бедолаги будут утешены за свои муки и несчастия. Поэтому пока не поздно, пока этот момент ещё не наступил, кайтесь и меняйте свою жизнь.
Необходимо упомянуть, что для Луки вообще очень характерно заострять внимание читателя на вопросе социальной справедливости.
Только у него Иисус говорит: "блаженны нищие" (просто нищие, а не "нищие духом" как у Матфея). Только у Луки Иисус грозит: горе богатым, горе пресыщенным, горе смеющимся ныне. Только у Луки есть притча о безумном богаче. Только в третьем Евангелии Мария говорит, что богачи отосланы Богом ни с чем. Только у Луки
смекалка и нахочивость неверного домоправителя ставятся в пример (не его воровство и нечестность, а именно способность ловко выйти из сложной ситуации, не потеряв время).
Историю о богаче и Лазаре, конечно, нужно рассматривать именно в таком контексте, а не выискивать в восточной сказке, сюжетом которой воспользовался Иисус для иллюстрации своей мысли, откровение о загробной участи человека.
Иисус ломает привычный для иудейского религиозного сознания шаблон: богатство - признак Божьей милости и благословения, бедность же - свидетельство Божьего гнева и наказания.
Иисус как бы говорит: не теряйте время, без промедления делайте необходимые выводы и становитесь на правильные тропинки.
Притча пронизана лейтмотивом «слишком поздно»: "богач слишком поздно обратил внимание на Лазаря, слишком поздно обнаружил непреодолимую бездну, слишком поздно подумал о братьях, слишком поздно прислушался к Закону и пророкам".
Притча также служит утешением для тех, кто отчаялся найти в этом мире справедливость и праведное воздаяние. Иисус недвусмысленно утверждает: Бог не посрамит ваше упование и не отвернётся от вашей надежды.
Учитель из Назарета постоянно напоминает своим слушателям: алчущие насытятся и жаждущие утолят свою жажду; богатые уйдут с пустыми руками, а бедные будут вознаграждены; наслаждающиеся и смеющиеся будут рыдать и терзаться, а слёзы плачущих будут вытерты и страдающие обретут утешение. Немилосердный судья в конце концов вступится за обивающую его пороги вдову, а спятивший крохобор так и не успеет насладиться содержимым своих амбаров.
И притча о богаче и Лазаре, в пространстве третьего Евангелия, без сомнения, служит ярким примером именно такой интерпретации и именно такого толкования.
Дело не идёт далее скромных фраз и выражений, дальше довольно общих и тривиальных образов и метафор.
На этом фоне притча Иисуса о богаче и Лазаре выглядит целым Клондайком сообщений из мира, откуда так редко приходят к нам долгожданные новости.
Тут тебе и загробная топография, и посмертная антропология, и модели потусторонней коммуникации, и особенности метафизических пространства и времени.
Одним словом, эта притча с лихвой компенсирует гробовое молчание Библии по поводу замогильных подробностей.
Однако покопавшись поглубже в смысловом фоне этой притчи, и вернув данную историю в контекст третьего Евангелия, мы приходим к выводу, что всё на самом деле гораздо прозаичнее, чем нам хотелось бы, и гораздо проще, чем может показаться на первый взгляд.
Притча не ставит перед собой цель поведать страшные тайны о загробной географии и антропологии. Она не призвана поднять перед нашим взором занавес, скрывающий от человеческого любопытства мир посмертной реальности. Нет.
Иисус берёт очень распространённый на Ближнем Востоке фольклорный сюжет, который - в еврейском антураже - без сомнения был известен его слушателям. Суть его проста: богачи здесь наслаждаются, презирая милосердие и справедливость, а бедняки мучаются и страдают. Но наступит момент, когда ситуация радикальным образом изменится, потому что Всевышний в конечном итоге расставит всё на свои места: богачи будут наказаны за своё жестокосердие, а бедняки и бедолаги будут утешены за свои муки и несчастия. Поэтому пока не поздно, пока этот момент ещё не наступил, кайтесь и меняйте свою жизнь.
Необходимо упомянуть, что для Луки вообще очень характерно заострять внимание читателя на вопросе социальной справедливости.
Только у него Иисус говорит: "блаженны нищие" (просто нищие, а не "нищие духом" как у Матфея). Только у Луки Иисус грозит: горе богатым, горе пресыщенным, горе смеющимся ныне. Только у Луки есть притча о безумном богаче. Только в третьем Евангелии Мария говорит, что богачи отосланы Богом ни с чем. Только у Луки
смекалка и нахочивость неверного домоправителя ставятся в пример (не его воровство и нечестность, а именно способность ловко выйти из сложной ситуации, не потеряв время).
Историю о богаче и Лазаре, конечно, нужно рассматривать именно в таком контексте, а не выискивать в восточной сказке, сюжетом которой воспользовался Иисус для иллюстрации своей мысли, откровение о загробной участи человека.
Иисус ломает привычный для иудейского религиозного сознания шаблон: богатство - признак Божьей милости и благословения, бедность же - свидетельство Божьего гнева и наказания.
Иисус как бы говорит: не теряйте время, без промедления делайте необходимые выводы и становитесь на правильные тропинки.
Притча пронизана лейтмотивом «слишком поздно»: "богач слишком поздно обратил внимание на Лазаря, слишком поздно обнаружил непреодолимую бездну, слишком поздно подумал о братьях, слишком поздно прислушался к Закону и пророкам".
Притча также служит утешением для тех, кто отчаялся найти в этом мире справедливость и праведное воздаяние. Иисус недвусмысленно утверждает: Бог не посрамит ваше упование и не отвернётся от вашей надежды.
Учитель из Назарета постоянно напоминает своим слушателям: алчущие насытятся и жаждущие утолят свою жажду; богатые уйдут с пустыми руками, а бедные будут вознаграждены; наслаждающиеся и смеющиеся будут рыдать и терзаться, а слёзы плачущих будут вытерты и страдающие обретут утешение. Немилосердный судья в конце концов вступится за обивающую его пороги вдову, а спятивший крохобор так и не успеет насладиться содержимым своих амбаров.
И притча о богаче и Лазаре, в пространстве третьего Евангелия, без сомнения, служит ярким примером именно такой интерпретации и именно такого толкования.
Мы всё громче и громче кричим дочери Иаира: "девочка, встань!", но ребёнок остаётся неподвижным.
Мы начинаем носиться по комнате, поливая её святой водой, рисуя на стенах крестики и усердно махая кадилом.
Любой ценой пытаемся причастить ничего не понимающих родителей. Потом лихорадочно листаем требник в поисках чудодейственной молитвы, которая разбудит уснувшее дитя. Идут минуты...часы.., но ничего не происходит.
И вдруг мы замечаем, что остались в комнате совершенно одни, а Он ушёл, держа за руку воскрешённого ребёнка, ни одним словом не потревожив наше усердное богослужение.
Мы начинаем носиться по комнате, поливая её святой водой, рисуя на стенах крестики и усердно махая кадилом.
Любой ценой пытаемся причастить ничего не понимающих родителей. Потом лихорадочно листаем требник в поисках чудодейственной молитвы, которая разбудит уснувшее дитя. Идут минуты...часы.., но ничего не происходит.
И вдруг мы замечаем, что остались в комнате совершенно одни, а Он ушёл, держа за руку воскрешённого ребёнка, ни одним словом не потревожив наше усердное богослужение.