***

домой возвращается самолёт
на небе мерцают его огни
подходит и просит дай закурить
а я не могу отвести взгляд

в моей зажигалке усох бензин
закуривай новую от того
огня самолёта в котором ты
палец держи на крючке пуск

пилот познакомься я террорист
я грозен и нейм из моё шалман
а ну поворачивай драндулет
и мы полетай куда я спик

боль заставляет кудахтать кур
или поэтов сказал За
ратуя в души вселить страх
это в конце концов вам не смех

вот аллегория ничто
тот кого любишь далёк так
словно луна облака огонь
ладно лети мотылёк

Елена Сунцова

* * *

Мы Взяли и Умерли
Я Взяли
Ты Умерли.
Милая моя Умерли
Милый мой Взяли
Говорят нам вслед люди:
Вон идут Взяли и Умерли.
Умерли, ты прекрасная пальма.
Взяли, ты смелый быстроногий гепард.
Слышно по вечерам над джунглями:
Умерли! Умерли! — это Взяли зовёт Умерли.
Слышно по вечерам над полями:
Взяли! Взяли! — это Умерли зовёт Взяли.
Взяли, твоим именем назовут озеро.
Умерли, твоим именем назовут гору.
Говорят нам вслед люди:
Вон идут Взяли и Умерли.
Милая моя Умерли
Милый мой Взяли
Я Взяли
Ты Умерли.
Мы Взяли и Умерли.

Иван Марковский

Лирика

Твоя кукла — вот твоя лирика,
Платье снимаешь и надеваешь, причесываешь,
держишь одной рукой и переворачиваешь,
чтобы прикрыла глаза,
второй руки пальцами
За загнутые ресницы, бывает, схватишь,
и один глаз заставляешь открыть,
холодно глядящий,
непонятного цвета,
открываешь ей — закрываешь и
Закрываешь — открываешь,
Надоест — и опять перед собой сажаешь, на стол,
По-прежнему вытаращенными глазами,
чтоб посмотрела на тебя,
Ты же оторвала ей конечности и
руки на место ног,
ноги на место рук
приделала.
Да, вот такая твоя кукла Лирика,
с вывороченным животом,
с таким вывороченным, что
не то, что плачет,
вообще не подает голоса,
только двигает одним веком,
подмигивает, будто
какую-то тайну — может быть, жизни? — знает,
ты же свой докторский саквояж
открываешь в ответ,
и сердце проверяешь фонендоскопом
и укол делаешь
в руки, приделанные к бедрам, —
и чувствуешь,
как она успокаивается,
и ты успокаиваешься тоже,
понимаешь, что
твоя лирика должна быть именно такой куклой:
с растрепанными волосами,
одетая в платье,
измазанное вишневым вареньем,
с выбитым глазом,
вывороченным животом
и руками, которые перепутаны с ногами.
Такой куклой и будет твоя лирика;
пока не забудешь о
Любви,
уколах,
куклах…
и о том, что с ними надо играть.

Шота Иаташвили (Пер. Ильи Кукулина)

* * *

– тот кого ты видел не я не мне не приходится не приходит ко мне и в тот же приход не ходит

тот кого ты видел не входит в расчёт и его судьба рассечёт чтоб узнать откуда течёт жизни сок и сыпется смерти песок

тот кого ты видел закрывают метро стоит одноногий одинокий и то слава богу что мороз забывает дорогу

тот кого ты видел скрип любовь пересуд скрыв обиду уже отшагал версту снег-ребёнок и мать и ещё но уже невозможно поймать тот кого у которого у кого

он боялся собак людей почти никогда не боялся и его на свете целовал бесследно и обнимал ноги только снег земной на котором ещё не валялся свет дневной и его последние слоги предрассветные были не не не нет

но кто его держит кто запекает кровь кто мгновенным ключом закрывает вены кто сторожит его душу которой может не быть, но которая точно стареет кто кричит где же ты где же возвращайся скорее не заходи далеко

Михаил Гронас

***

День, когда для меня началось что-то.
День, когда для меня кончилось что-то.
В этот день все хранили молчанье.
День, когда на листьях аралии поблескивало солнце
и ангелы зевали.
День, похожий на вчера.
День, похожий на сегодня.
День, когда ни для кого ничего не началось.
День, когда ни для кого ничего не закончилось.
В одиночестве перешел через пути на переезде,
затем вернулся.
Снова перешел.
Между рельсов остановился —
засмотрелся на закатное солнце.
Этот день очень похож на сегодня.
Этот день очень похож на завтра.
День, когда я молчу и не плачу.
День, когда кто-то рождается и погибает.
День, когда для меня началось что-то.
День, когда для меня кончилось что-то.

Таникава Сюнтаро

* * *

Крутится, как водица
свежая льется.
С кем поведется, тот и сгодится.
С кем поведется?
Кто попадется.

Нам ли не знать их,
юных и нежных.
Все на браваде,
на перехвате
нас, безутешных.

Михаил Айзенберг

В Нарве

это письмо вызывающе, я люблю тебя

с ежеминутным концом мирозданья, со всей безысходностью

железнодорожных поездок, с фосфоресцирующими силуэтами собак,

эту осень я рядом с тобой, ты смотришь на меня со старого фото

мимо металлоремонтных цехов

мимо русского ресторана я иду, скрестив руки, и все гляжу через залив

в твои глаза цвета темного дуба, все гляжу в морскую даль: вот она,

наложница берега, пафосная любовница

изливающихся фьордов, с трезубцами ресниц,

с непостоянством и порывистостью темнеющих вечером губ, я люблю тебя

седьмые сутки не подняться с дивана, я потерпел поражение

во всем, проглядывает дно ликерной бутылки, я составляю опись

европейского имущества на гостиничном счете ибо

наш бал начался, я вижу привокзальных собак

и с восхищением думаю о тебе

Вилле Хютёнен

Привет, пишет Горон.

13 декабря у меня выходит дебютный сингл (сам в шоке). Называется «Сангрия». Про секс, вечеринку и сангрию (обратный порядок).

Тру стори: от момента написания текста до финальной версии прошло что-то полтора года. Если за это время я не бросил и довел дело до конца, значит, я очень верю в успех предприятия.

А вот алгоритмам и редакторам плейлистов нужны доказательства, поэтому прошу: оформите пресейв.

Это пара секунд, абсолютно фри, а мне и команде будет приятно.

Разумеется, безусловно, спасибо 🍷

***

Ничему не нужен навсегда,
но на время годен человек.
Он не дом, но временный ночлег,
место встреч румянца и стыда,

голода с едой, тоски с Москвой,
или с ты - ночным, ночной, дневной,
или просто с оборотом век,
эту ты рисующим точь-в-точь.

Он синоним точный слова тут,
места, где бывают, не живут.

Кто зайдёт на время, кто на ночь,
все, однако, по своим делам,
не по нашим. И уходят прочь
по небесным и земным углам
видимых-невидимых квартир.

Так что если говорить про вид,
он у нас всегда необжитой.

Ты, похоже, всех пересидит,
как в метро уснувший пассажир.
Но ему когда-нибудь домой.

Григорий Дашевский

Девочка с энурезом

лирический герой приходит грустный и говорит
одна прекрасная женщина
ты ее не знаешь
рассказала мне
что в детстве семья была очень бедной
она ходила в школу в обносках
а еще у нее был энурез
из-за этого в седьмом классе
с ней никто не дружил
если бы я в седьмом классе
сидел за одной партой с такой девочкой
я бы точно влюбился по самые уши
я бы ее защищал
ее запах мне бы не был неприятен
я бы покупал ей подгузники и подарки
за эту заботу она бы меня полюбила
и я был бы счастлив
почему
потому что такая близость ближе близости
и такое доверие слаще любого секса
потому что такая любовь навсегда
потому что в такой любви есть нежданное избавление
подобное тому, что явит нам Господь в последний день в долине Меггиддо, когда придет от гор
а мы будем стоять разоруженные и беспомощные на коленях перед врагом

Федор Сваровский

Привет, пишет Горон!

Большое спасибо, что вы чутко любите стихи. Иногда я думаю, кому вообще нужны стихи, но вы убеждаете меня в обратном. И это — здорово!

Оставайтесь тонкими, чуткими, умеющими оценить слова людьми.

С Новым годом!

По этапам

певучий еврейский, гремучий арабский, рычащий немецкий:
живя по соседству, мы жили почти по-армейски.
я не отдала тебе цацки, игрушки и нецке.
ты не позвала ни по-птичьи, ни даже по-зверски.
и дни проходили – с плотвою, плевками и плевой.
когда ты – направо, я так не хотела – налево:
послушай, уж лучше со снобом, чем с этим плебеем –
и голуби громко курлычут. и мы голубеем,
становимся небом – кой фиг: эолийским, московским. железная кружка. неправильный прикус. секущийся волос. стигийскую нежность, сиротскую дружбу мы бросим.
ты будешь как кристофер ишервуд. я как алиса б. токлас.
вокруг все ласвегас. у каждой впервой майкл дуглас.
я помню отчетливо каждый второй переулок:
ты был изнасилован вьюгой, а я заспиртован в смирновской –
холодный матрас и, конечно, из форточки дуло…
по шумной тверской прошагали два пони в попонках.
мы ели друг друга, потом запивали водою.
я буду кем хочешь – невестой, ребенком, подонком.
я буду собой, но, конечно, уже не с тобою.
ты так много значишь в моей биографии тонкой,
во всех моих пьянках ты будешь последней заначкой. затянуто небо москвы дифтеритною пленкой:
мой стриженыймальчик, мой ласточкамальчик, мой девочкамальчик

Наиля Ямакова

***

игорь, напиши письмо
в ком ты уверен
с кем можно сойти
с большой пачкой денег
в самом черном районе
хорошая ночь
я тянусь вдоль разметки 0
до утра, до семи

игорь, напиши письмо
в ком ты уверен
с кем можно жить в одном бардаке
в самые серые дни
сегодня обычная ночь
я не знаю, как спрятаться лучше
и память сбить с ног кулаком
сшить скоросшивателем дни,
в которых меня не должно бы быть
по контракту с любовью и верой

в ком ты уверен
за что можешь не поручаться
зачем ты не спишь
и легко ли дышать на глубине
без спецподготовки
к таким погружениям в ил.

игорь выл, завывал, выл.

Саша Филиппова

***
<>

Не садись удобнее,
А скажи безумию:
Ничего подобного, Ничего подобного

Станислав Красовицкий

Тебе идет Средиземное море

Тебе идет Средиземное море
Звезды потеют, и ты тоже потеешь
Влажен блеск на крыльях носа
Не утихает а шум моторов
Вдалеке лают собаки
Заплакал ребенок

Фатьма вновь сбрасывает свою шаль с фонаря
Али Думдум часами ругается с матерью
Рыбаки отхлестывают пощечинами море
Их голоса — земля, растящая твое одиночество,
Разговорчивая, как тишина пеларгонии

Вчера ночью мы легли
Над нами легкий бриз
Мои реки все еще пахнут тимьяном
Но я будто не ложился с тобой
А бродил по горам
У тебя научился рисовать море
Руки не роняли карандаш
Подобно тирану, ведущему в поход свое войско,
Моя учительница идет в школу
Я иду за ней,
Рисуя в тетрадке южный ветер,
Ласкающий остров, где живут лишь горные ласточки
В голове моей кружатся, кружатся
Дни, прожитые с тобой
Жизнь моя — серебряная орбита,
Коснувшаяся твоей планеты

Зачем эти пещеры контрабандистов
Когда мои глаза ослеплены тобой
Умереть — это, может быть,
Умыться в темной воде,
Потерянной в твоих морях
Когда останавливаешься, она зеленее водорослей,
А плывешь — голубая
На равнине я думал — вот мои развалины
Мои руины, моя алкогольная эпоха
Оказывается, я на вершине счастья
Встретив тебя, понял, что
Лошади древних греков все еще сивы
Их гривы в складках
Когда оседает день,
Отражаясь тенью деревьев
По холмам
Идет раздельной душа
К укрывшейся где-то красоте

Женщина моя,
Ты подходишь Средиземному морю.

Джан Юджель

* * *

это был не я, кто звонил ночью и говорил с тобой, это был не мой голос.

это был не я, кто прятался от дождя в какой-то варшавской

телефонной будке,
продрогший, с мокрыми волосами, с каплями, стекающими

по расколотому ртом лицу,
тот, чьи губы двигались в темноте, открываясь как живая,

самостоятельная рана,
как зев мусоросборочной машины, пожирая никому не принадлежащие

ошметки прошлого.
это был не я, хотя мне бы пришлись по вкусу такие

мелодраматические ситуации.

пальцы, которые набирали номер и за ожиданием ответа крутили провод,

были не мои,
не я, когда разговор прерывался, бил трубкой о глухое, неподатливое стекло.

эта истерическая фигура с размокшей тенью, прильнувшей к спине, был не я.

скорее это мог бы быть твой сосед, который в это время в одиночестве

касался себя,
вспоминая апрельскую женщину из черно-белого календаря, или её брат,

или восемнадцать лет назад пропавший без вести, но не я.

это был не я, кто пытался до тебя дозвониться из разных городов

с невыразительными очертаниями, приведенных в движение

внутренним крушением.
не я, чтобы молчать в трубку, не я, чтобы сообщить о прогнозе погоды

в балканском поселке с красными солнечными зонтиками арбузной мякоти

или чтобы называть имена встреченных девушек. не я в номере

дешёвой гостиницы,
в кабине публичного туалета, захлебнувшийся, передознутый,

повесившийся на ремне.

не я набирал твой номер, прячась по амстердамским ночным клубам,

чтобы, не получив ответа, напиваться вместе с грубыми моряками.

не я в то утро в Лондоне, выпросив пенсы у светловолосой

французской туристки Анны.
это ни в каком случае не мог быть я, нет этому ни свидетельств, ни мотивов.

если и состоял прежде в каких-то списках, то давно уже вычеркнут и забыт,

по адресу прописки не живу, да, возможно, и не жил никогда.

между мной и тобой — и этим свихнувшимся есть пространство,

не под силу междугородним,
это расстояние более сгустившееся, чем небытие, даже лучик

здесь не проскочит.
отсюда даже в снах не увидать.

я не знаю, где я был всё это время, у меня нет никакого алиби,

нет точки отсчета.
я не знаю, кем я был, я ждал, пока круг подозреваемых

не сузится вокруг меня.

Арвис Вигулс

В НАРВЕ

это письмо вызывающе, я люблю тебя

с ежеминутным концом мирозданья, со всей безысходностью

железнодорожных поездок, с фосфоресцирующими силуэтами собак,

эту осень я рядом с тобой, ты смотришь на меня со старого фото

мимо металлоремонтных цехов

мимо русского ресторана я иду, скрестив руки, и все гляжу через залив

в твои глаза цвета темного дуба, все гляжу в морскую даль: вот она,

наложница берега, пафосная любовница

изливающихся фьордов, с трезубцами ресниц,

с непостоянством и порывистостью темнеющих вечером губ, я люблю тебя

седьмые сутки не подняться с дивана, я потерпел поражение

во всем, проглядывает дно ликерной бутылки, я составляю опись

европейского имущества на гостиничном счете ибо

наш бал начался, я вижу привокзальных собак

и с восхищением думаю о тебе

Вилле Хютёнен

***

Теперь о другом
Принести домой цветок в горшке значит признаться себе в своей фатальной слепоте и общей мизерности существования. Поливать цветок то ежедневно, то время от времени, вспоминая о нем, только когда листья уже начали опадать, — наиболее точная метафора любви.

О другом значит о другом.

Зажечь лампу — значит захлопнуть темноту в тот же ящик, где уже собраны ночное молчание, страсти и твои вчерашние выходки. Читать при этом чью-то книгу — значит пробовать узаконить связь своего и чужого одиночества и удержать то, что в разговорах постоянно теряется и возникает снова, когда слова пытаются исчезнуть, как облако в безоблачном небе или снег весной.

Постель всегда находится там, где ты ее оставил, хотя морщины и вмятины на простыне довольно быстро перестают соответствовать твоим очертаниям или привычкам. В этом смысле они как дети, на которых у тебя нет больше времени.

Сковородка задает нелегкий вопрос: что именно сгорит, как долго это продлится и чем кончится?

Телевизор происходит от дьявола, который происходит от бога, который происходит. Уходя из гостей, засунуть куда-нибудь пульт от телевизора, конечно, смертный грех, а вот прихватить с собой чужой зонтик — извинимая слабость.

Этот белый мобильник — последняя модель, он не должен так над тобой издеваться. Если ты хлопнул дверью, она теперь закрыта. Если снаружи темно, значит, скоро рассвет, что бы ты там ни нафантазировал.

Запомни, после дискотеки я положу ключи от машины сюда. Расстояние от стены до стены помогает сохранять покой. Увидев чью-то миску, незачем тут же лить в нее слезы.

Правильный ответ зеркалу в любом случае да.

Элвин Панг

***

Скользкий кафель, известь цвета
легкого пепла изображают
скрытую ими
стужу снаружи, от стужи спасают,
как от лица чужого имя
или иней от света.
Кто не спит до зари, тот и скажет заря
иглам света в стекольном льду,
не о них, но о боли своей говоря
и о том, как отыскивал сон до утра
мнущий простыни, как в неувиденном сне
мну сухую траву сквозь снег,
и о том, как найду
то, что видел вчера,
то, что видят другие сейчас, –
череду оград
для чужих, для вчерашних глаз,
бесконечный ряд
оболочек ночи – белую розу.
Едкий как время воздух
шевелит ее, льется по венам,
шлет и тленье и шелест,
говорящий о тленьи,
розе, подснежной траве, человеку в постели.

Григорий Дашевский

***

ты весь в синяках
глаза обведены черными кругами
мне слышно, как ты говоришь свое имя
и я чувствую, как ты смеешься
смех сотрясает тело твое и мое
твое тело провисает
под тяжестью твоего мира
а время не было слишком
добрым к тебе
но глаза твои до сих пор
сияют всему назло
ибо внутри у тебя — бриллианты

Джон Эдвард Уокер