Несколько текстов о том, как кешбэки делают нас хуже. Программы лояльности банков сталкивают лбами друзей и супругов. На reddit есть целые ветки о том, насколько этично оставлять себе кэшбек, оплачивая общий счет, например, за обед с друзьями или коллегами (меньше всего нужны мне твои кэшбеки – так мог бы звучать заголовок этой статьи в Коммерсанте). Чем больше выгодных программ – тем выше ставки, наверняка всем знакома ситуация, когда официант приносит счет и сразу несколько человек тянут карты. Настоящий поединок эпохи позднего капитализма — если про это еще не было сцены в сериале наподобие “Белого лотоса», то наверняка будет.

Многих людей это раздражает. Business Insider пишет, что некоторые знакомые специально стараются создать общие счета даже в ситуациях, которые не предполагают этого, например, стоя в очереди друг за другом к стойке фастфуда. Эксперты замечают, что люди, оплачивающие общий счет за обед, сталкиваются с рисками — кто-то из друзей может забыть перевести свою долю: «Готовы ли вы к таким рискам?». Никто точно не скажет, что является нормой для дружбы, а выгодный кешбэк, который получает один друг за другого, может вызывать чувство обиды – предупреждает тренер по дружбе (!) в материале BI.

Романтические отношения тоже проверяются на прочность кешбэком. Пары ссорятся из-за способов оплаты — особенно, когда партнер использовал не ту карту (без нужного кешбэка), чтобы заплатить за авиабилеты и гостиницы.

Авиаперелеты — отдельная больная тема. В WSJ большой материал: пары враждуют из-за миль, которые накапливаются по картам American Airlines (программа называется AAdvantage). Одна из героинь материала заметила, что ее партнер все время переводит общие деньги на свою карту, чтобы оплатить билеты. Оказалось, все дело в бонусах, теперь она собирается оформить себе такую же карту, втайне от мужа накупить билетов на эту карту и обогнать его в гонке статусов.

В США это усугубляется классовой борьбой в авиаперевозках. Есть люди, получившие право на бизнес-класс, исключительно частыми полетами. Есть другая категория — они накопили бонусы, оплачивая покупки в обычных магазинах (такая опция в картах появилась недавно). Истинные «летающие» привилегированные пассажиры свысока относятся к остальным, считая, что те залезли в бизнес-класс с черного входа.

Один из героев статьи WSJ по имени Фрэнк придумал характеристику для людей, которые плохо относятся к тем, кто покупает статус в магазинах. «Я называю их AAholes», — говорит Фрэнк.

Отдельное раздражение вызывает циничный комментарий директора AAdvantage Travel Rewards в WSJ: «Мы, конечно, не хотим сеять раздор в семье, но дружеское соревнование всегда полезно».

Кешбэки не только провоцируют социальное напряжение, но и плохо влияют на экономику. Банки закладывают бонусы в цену эквайринга, что в конечном счете отражается на ценах для всех потребителей Исследования показывают, что это ведет к перераспределению средств от бедных к богатым и от менее финансово грамотным — к более финансово грамотным.

Дети не любят читать книги. Кажется, что сегодня любовь к чтению невозможно привить. А что, если платить ребенку деньги за прочитанную книгу? Писательница и критик Мирей Силкофф в NYT рассказывает, как заплатила 12-летней дочери 100 долларов за прочитанный роман. И это сработало.

Сначала Мирей пыталась действовать дедовскими способами:

Я сказала ей, что ей нужно читать, потому что романы — лучший способ познать внутреннее устройство человека.
Она ответила, что может узнать больше, наблюдая за людьми, на которых она подписана в социальных сетях, которые только и делают, что торгуют своим внутренним миром.

Я сказала, что книги учат сторрителингу. Она ответила: «Netflix».

Я сказала, что книги учат истории. Она ответила: «Интернет».

Я сказала, что чтение поможет ей понять себя, а она ответила: «Эм, нет, спасибо. Я просто буду жить».

Интересная история, которая поднимает сложные вопросы: можно ли с помощью денег развить хорошие привычки. Ожидаемый комментарий к статье — «Моим родителям пришлось бы платить мне, чтобы я отложила книгу».

https://www.nytimes.com/2024/09/02/opinion/bribing-my-kid-to-read.html

Написал для Кинопоиска про новую книгу Юваля Харари Nexus, которая вышла на английском

«ИИ может кардинально изменить информационные сети, а значит, и нашу жизнь. Например, он может вовлечь еще больше групп в политическую дискуссию и сделать демократию более представительной или, наоборот, превратить автократии в тоталитарные режимы. У плохого исхода несколько вариантов: технологию могут использовать захватившие власть сумасброды для тотальной слежки за населением, или технология сама начнет управлять сумасбродами и населением. На ум приходят пугающие кадры с гигантскими фермами, где людей используют как батарейки. Но есть и более зловещая иллюстрация: представьте себе диктатора, который никогда не умрет»

https://www.kinopoisk.ru/media/article/4009965/

Этот текст было очень непросто читать. Начинается он так — смотритель зоопарка обнаружил, что шимпанзе по кличке Мони держит в руках мертворожденного детеныша и не хочет его выпускать. Никто не знал, что она была беременна. Шимпанзе Туши, недавно пережившая выкидыш, тоже начала вести себя агрессивно. Как только люди попытались забрать мертвого детеныша у Мони, Туши схватила его.

Сложно сказать, почему животные так себя повели, пишет журналист Росс Андерсен. Действительно ли они понимают, что детеныш умер или они рассчитывали, что он вернется к жизни? Испытывают ли вообще животные горе? Этот тяжелый текст в The Atlantic называется «Знают ли животные, что они умрут?»

Ответить на вопрос пытается дисциплина, которая называется сравнительная танатология (comparative thanatology). Корнями она восходит еще к Аристотелю: он писал, как видел двух дельфинов, скользящих по поверхности Эгейского моря — они держали мертвого детеныша и «пытались из сострадания не допустить его пожирания».

Человеческие дети осознают, что смерть не является временным или обратимым состоянием в возрасте 4-7 лет. На этой стадии развития дети понимают смерть как постоянную потерю агентности (или субъектности). Многие другие животные, вероятно, разделяют эту простую концепцию смерти, говорит испанский философ Сусана Монсо. Они различают неодушевленные предметы и те, которые движутся в погоне за какой-то целью. Есть основания полагать, что некоторые из них понимают, что другие животные могут навсегда потерять эту агентность.

Шимпанзе могут чувствовать что-то вроде горя, пишет The Atlantic. Некоторые виды приматов собираются вокруг недавно умершего сородича. Они прощаются с ним — во многих случаях они нежно прикасаются к его телу. Дольше всего у тела остаются особи, которые были ближе всего к умершему. Другие млекопитающие тоже собираются вокруг своих мертвецов. На таких похоронах жирафы размахивают длинными шеями, отгоняя падальщиков.

Если у шимпанзе есть понятие смерти, оно не такое сложное, как у людей, говорит журналист Росс Андерсен. Джеймс Андерсон (профессор Киотского университета) утверждал, что у шимпанзе нет чувства собственной смертности подобного человеческому. Объясняет он это тем, что шимпанзе не совершают самоубийства: «Только животное, которое осознает, что может умереть, попытается вызвать собственную смерть». По мнению профессора, экзистенциальное бремя смертности лежит исключительно на нас.

Почти невозможно разобраться в чувствах животных, но наблюдения показывают, что они не только могут испытывать скорбь, но и сочувствие к скорбящим. После случая с выкидышем Мони изолировали от других обезьян на день — она вела себя нервно и била по дверям. Когда ее вернули в стаю, другие обезьяны окружили ее. Раньше у нее были проблемы с сородичами, но теперь они стали относится к ней дружелюбно. Последующий месяц ни один другой шимпанзе не испытал эквивалентного увеличения внимания. Некоторые заботились о Мони больше, чем другие, и больше всех — Туши. Спустя несколько месяцев все вернулось в норму, но Мони и Туши до сих пор близки.

https://www.theatlantic.com/science/archive/2024/09/grieving-death-chimpanzees-thanatology/679750/

Когда я учился на первом курсе университета, мне часто попадались эссе или колонки в российских медиа о культуре, где авторы периодически упоминали «простых» или «обычных» людей. Не было никаких сносок, поэтому непонятно, кого конкретно подразумевали авторы, но не покидало чувство, что меня. Это было неприятное чувство.

Я жил в рабочем районе Челябинска, подрабатывал вечерами барменом, никак в интеллектуальной жизни не участвовал. С другой стороны, мне были близки идеи этих колумнистов, я улавливал в их текстах цитаты из книг — я тоже их читал, со страниц журналов и соцсетей авторы обращались именно ко мне, как будто расчищая место рядом с собой в их кругу. А простые люди — это не я, это совершенно другие люди. Очень похожие на моих друзей.

Мои друзья не читали культурологических эссе, играли в Фифу и слушали группы типа Крематорий или Пикник — все сходится. Я попытался ненавязчиво, чтобы не обидеть, все-таки друзья, донести до них эту мысль — что они «простые» люди, а я нет. Им это не понравилось. «Ты сам подпеваешь песню про мусорный ветер, когда я играю ее на гитаре», — некстати вспомнил один из них.

Простые люди — это те, у кого промыты мозги, ответили мои друзья: «Обязательный критерий — просмотр зомбоящика, а мы новости узнаем из интернета», — сказали они, показав свои чистые ладони. Под это описание больше подходят наши родственники, или, например, Коля Болотов — у него в комнате в общаге телевизор стоит. А еще Болотов из Еткуля, где вообще нет благоустройства, добавили друзья.

В этом был резон, поэтому стоило поговорить с Болотовым. Подходить к нему с тезисом, что он масса, а мы нет, стоило вдвойне осторожнее: это был здоровяк под два метра ростом, не разобравшись, что к чему, он мог и навалять (любовь к силовым тренировкам тоже очень смахивала на критерий «простого» человека). Когда мы встретили Колю, его голова была вся в гематомах и нарывах — она была похожа на волейбольный мяч неправильной геометрии — на волейбольный мяч с грыжей. Накануне был день Морфлота или ВДВ, и Коля сделал замечание распоясавшимся дембелям, за что и поплатился. Он был в расстроенных чувствах, поэтому мы не стали его расстраивать еще больше. Опять-таки, если Коля не нашел общий язык с десантурой, то, может, он и не совсем простой человек. Ведь кто-кто, а десантники наверняка те самые «простые люди». Не может же быть иначе.

Читаю книгу «Восстание элит и предательство демократии» Кристофера Лэша где тоже много про высокомерие. Лэш обвиняет новые элиты (книга вышла в 1995 году) в том, что они выступают против «срединной Америки». В их понимании это «народ технологически отсталый; политически реакционный; с моралью, подавляющей половой инстинкт; самоуверенный и самодовольный, плоский и пошлый». Элиты предают демократию, говорит Лэш, она требует живого обмена идеями и мнениями. Идеи же, как и собственность, должны распределяться как можно более широко. Но элиты скептически относятся к потенциальной способности граждан участвовать в содержательной дискуссии.

Мысль, конечно, не новая, но лишний раз записать точно не будет бесполезным. По Лэшу, угроза для демократии даже не в неравенстве доходов, а в том, что эти доходы отрывают элит от реальной жизни. Между элитами и неэлитами — эстетические и культурные пропасти. Элиты не пытаются навязать свою позицию большинству, они используют свои ресурсы, чтобы создать параллельный мир и никого туда не пускать.

В свежем интервью The Financial Times писатель Мишель Уэльбек объясняет рост популярности правой идеологии во Франции: «Иммиграция. И элиты полные презрения.

Элиты, говорит Уэльбек, думают о людях как о плуках (la plouc — уничижительный термин, «провинциал», «деревенщина» — прим.). «В Америке эквивалент — hillbilly». «Вам на самом деле нравятся hillbilly?»,— спрашивает журналистка FT. Уэльбек выдерживает паузу, чтобы подумать. «Да», — наконец говорит он, уточняя, что у него нет друзей среди этой категории. «Я верен своему классу».

Загадка величайшего романа Владимира Набокова

После моей работы по Набокову мне пришло несколько писем. Люди благодарили, что я наконец открыл им глаза. А один научный журнал захотел опубликовать статью или даже две. Редактор пояснил, что в последнем случае заказ можно провести в бухгалтерии как «серию работ» с повышением цены. Что же, надо так надо.

Итак, речь пойдет о романе «Бледный огонь». Это самый экспериментальный роман Набокова, многие ценители считают его вершиной творчества писателя. Например, Рон Розенбаум в The Observer назвал его «романом века». Мэри Гейтскилл заявляет, что это одна из величайших книг, которые она когда-либо читала.

Главная загадка романа — личность Кинбота. Кто он? У набоковедов несколько версий. Беглый король Земблы. Неизвестный шизофренник. Убийца Шейда. Сам Шейд. Профессор Боткин. Все эти версии неубедительны.

Знаю, литературоведы проверяли календари в поисках зацепок. У Кинбота и убийцы Шейда вроде совпадают дни рождения; Шейд убит в тот самый день, когда родился отец Набокова (а отец Набокова был убит преступником, который покушался на другого). В общем, какая-то невнятная мешанина.

Календари, отсылки к реальным событиям, кофейная гуща — все это избитые инструменты, мастера их выбирают автоматически. Старые башмаки никогда не жмут, вот их главный аргумент. Институциональных набоковедов подвело не чутье, а образование — они проглядели очевидное, потому что плохо знают математику.

Дело в том, что Набоков в романе использовал аффинный шифр. Так он создал «Кинбота», изменив слово лишь на половину. Сейчас все объясню.

Напомню формулу аффинного шифра:

у = (ax + b) mod 33

В русском алфавите 33 буквы. Буквам «к», «и», «н» соответствуют числа 12, 10, 15, стравим их вместо x. Получаем три уравнения

у1 = (12a + b) mod 33
у2= (10a + b) mod 33
у3 = (15a + b) mod 33

Методом подбора при ключах a=12, b=13, получаем решение

у1 = (12 × 12 + 13) mod 33 = 157 mod 33 = 25
у2 = (10 × 12 + 13) mod 33 = 133 mod 33 = 1
у3= (15 × 12 + 13) mod 33 = 193 mod 33 = 20

Для проверки используем формулу дешифровки:

x = a-1(y -b) mod m

где:
а -1 — мультипликативное обратное число по модулю m,
у — зашифрованная буква,
b = 13,
m = 33.

а -1 для а = 12 мультипликативное обратное по модулю 33 равно 3.
x = 3 × (y — 13) mod 33,
вносим соответствующие значения и результат подтверждается.

Вот решение:
у1= 25, у2 = 1, у3 = 20.
Эти цифры в русском алфавите соотвествуют трем буквам «ч», «а», «т». Прибавляем неизменяемое «бот» и получаем: «чатбот».

Владимир Набоков писал роман про искусственный интеллект.

Предвижу грохот разочарованных выдохов по всей стране. Но не спешите пока относить «Бледный огонь» в уличные библиотеки. Во-первых, идея у писателя была все-таки оригинальной. Мейнстримовый сюжет заключался в том, что человек влюбляется в ИИ и делает всякие глупости. У Набокова же ИИ (чатбот) сам увлекается пользователем (Шейдом), преследует его, а после убивает из ревности, пообещав за это сбежавшему зэку «триста биткоинов». Во-вторых, Владимир Набоков вовремя отказался от дурацкой затеи. Решение принял за одну ночь, а позже переписал роман, добавив туда Земблу, Боткина и все то, за что мы его полюбили.

Что же случилось той ночью? Разгадка есть в его неопубликованном письме к Вере.

Обезьянысч,

Сегодня был у Татариновых. Там уже собрались Фальковская, Данечка, Русина, Кадиш с женой, Гриф, отвратительный Звездич, Айхенвальд.

Ужин был незатейливым: треска с пюре, компот из слив, пирожное mille-feuille, которое тут зовут наполеон. Я пришел с отрывком из романа ex machine. Но до чтения не дошли, потому что литераторы сочиняли промты к рисункам. Представь — Чайковский дирижирует, наполовину скрывшись в яме, где уже выстроились полдюжины его дружков; он взмахнул палочкой раньше положенного. Толстой с усами щеткой едет по деревне на тройке, к ней привязаны крестьяне. Гоголь танцует мазурку в пижаме в горошек, а его нос на соседнем столе топчется по белому порошку.

Я в возмущении покинул залу, завернув с собой mille-feuille. Когда я вышел на улицу, разразилась гроза словно в согласии с моим освобождением. Я шел по вечернему Берлину и думал о тебе. Про деньги не переживай, я нашел подработку на Толоке.

Твой В.

PS: Набоков переписывал роман уже в США, куда он отправился вместе с Верой и Дмитрием. Татаринов продолжал присылать ему дипфейки и мемы, в конце сообщения оставляя множество закрывающих скобочек, обозначающих улыбку. Набоков молчал несколько лет и ответил лишь единожды на английском языке: I will fucking piledriver you if you mention AI again.

Писатель заявил, что его жена пропала. Через год он принес в издательство книгу, где рассуждает о семи способах ее убийства

В 1991 году нидерландский писатель Ричард Клинкхамер заявил о том, что его жена Ханнелоре (Ханни) пропала. Клинкхамер нашел ее красный велосипед на ближайшей железнодорожной станции. Все это было очень подозрительно, потому что свидетели заметили, что писатель сам ранним утром привез его на станцию. Полиция стала подозревать его в убийстве — Клинкхамера допросили и отправили в камеру. Следователи обыскали его дом, перерыли сад, собаки-ищейки прочесали участок. Над домом пролетел самолет F-16 с инфракрасными камерами. Тело не обнаружили, Клинкхамера отпустили из-за отсутствия состава преступления.

Он был уже известным писателем. В 1983 году вышел его роман «Послушный как собака» о службе во Французском Иностранном легионе. Критики тогда сравнивали его с Селином. «Первое, чему учат тебя — это как убивать, второе — как прятать тело», — вспоминал Клинкхамер о своей службе.

Спустя год после пропажи жены Клинкхамер принес издателю новый роман под названием Woensdag Gehaktdag, который можно перевести как «Среда — день фарша». Это была крайне подозрительная книга — в ней Клинкхамер описывал семь возможных способов убийства своей жены. Один из них был такой: он прокручивал тело жены через мясорубку и скармливал фарш голубям. Издатель прикинул все за и против и отказался публиковать роман.

Клинкхамер вел себя эксцентрично. Однажды он копал яму: «В нее запросто может поместиться человеческое тело», — подмигнул он соседям, с которыми тогда был в ссоре. В 1997 году он переехал в Амстердам, а в 2000 новые хозяева дома, перекапывая участок экскаватором, обнаружили скелет, закопанный под землю на несколько метров. Судмедэкспертиза установила, что это Ханни.

Они поссорились, позже объяснил Клинкхамер, в пылу потасовки он забил ее насмерть чем-то вроде лома, вырыл яму, добавил компоста, чтобы скрыть запах разложения, и залил бетоном. Его приговорили к семи годам заключения, но выпустили чуть меньше чем через три — за хорошее поведение.

В 2007 году роман «Среда — день фарша» все-таки вышел в печать. Книжные магазины противоречиво отнеслись к этому релизу. Сеть AKO решила не продавать книгу на том основании, что она «морально сомнительна». Сети Bruna и Selexyz оказались более гибкими. «Речь о свободе слова, не наше дело сообщать читателю, если история заходит слишком далеко», — сказал представитель Bruna. В Selexyz заявили, что книгу продавать будут, но на витринах она не появится.

Почти через десять лет — в 2016 году — Клинкхамер застрелился в собственном доме.

Обычно я не читаю отзывы на кино и сериалы до их просмотра — чтобы ничего не повлияло на чистоту восприятия. Так пару дней назад я включил какой-то сериал из предложки на стриминговом сервисе. Сначала он вызвал у меня улыбку, потом чувство неловкости за героев, потом опять было смешно, а через несколько минут мои глаза немного полезли на лоб.

Я нажал на паузу и стал бороться с собой: чистота восприятия — это здорово, но мне нужна была верификация моего мнения, хотя бы узнать жанр — я боялся обмануться. Тогда я одержал победу над собой и просто продолжил смотреть. Если вам близок этот метод, советую включить сериал «Репетиция». Он вышел 2022 году, но многие могли его пропустить. Это выдающийся сериал, лично я получил от него огромное удовольствие.

Дальше я напишу про сюжет и жанр. Будет довольно детальное описание некоторых серий. Если вы не хотите об этом знать, пожалуйста, не читайте.

Нейтан Филдер помогает отрепетировать важные события в жизни людей, чтобы в реальности у них все пошло как по маслу. Например, мужчину терзает совесть, что он обманул приятелей, сказав, что у него есть высшее образование. Он репетирует признание со специально нанятым актером, чтобы не облажаться при реальном разговоре.

Вроде ничего особенного. Приведу еще пример. Филдеру не хватает актеров, он решает открыть школу актерского мастерства «Метод Филдера». Метод заключается в том, чтобы максимально узнать незнакомого человека и попытаться понять его/стать им. Каждый сам выбирает своего героя.

Филдер собирает группу, но чувствует неуверенность, один из участников — Томас — ведет себя скованно. Тогда Филдер решает провести репетицию. Он нанимает актеров, которые играют его и его актерскую группу, а сам занимает место Томаса. Так семинаров становится два — в одном Филдер преподаватель, во втором – Томас. Актерам из настоящего семинара нужно вжиться в роли — они начинают работать на таких же работах, как их герои, и жить в похожих условиях.

Томас устраивается в закусочную, Филдер для него снимает дом, аналогичный тому, где живет его герой. Нанятые актеры играют соседей героя — музыкантов. Сам Филдер, чтобы лучше понять Томаса, без спроса поселяется в его квартиру. Но такая репетиция будет неточной. Тогда Филдер тоже устраивается в закусочную, фейковый Филдера снимает для него дом, идентичный тому, в котором сейчас живет Томас и нанимает двух актеров, которые играют актеров, изображающих соседей. Следует держать в голове, что Филдер сам актер.

Все это время Филдера в другом городе ждет еще одна сквозная репетиция, где он и его фальшивая жена учатся быть родителями. Для этого одного и того же ребенка (он должен повзрослеть до 18 лет за несколько недель) играют десятки актеров-детей. Дело в том, что закону штата Орегон актерам-грудничкам запрещено работать больше четырех часов подряд. Детей вносят и выносят в дом через окно, чтобы родители не заметили подмены.

Все это похоже на то, как если бы Чарли Кауфман вселился в Мистера Биста: тот бросил свадебные конкурсы и мобилизовал все свои колоссальные производственные мощности на то, чтобы разобраться в себе.

В одной из серий авторы как-будто разыгрывают понятие метамодерна. Партнерша, играющая фейковую жену Филдера (он нанял ее, чтобы отрепетировать их отношения) спрашивает: это сейчас глупость или мне нужно отнестись серьезно? И то, и то другое одновременно, отвечает Фидлер. Жизнь сложная штука, она никогда не состоит из чего-то одного. Актриса взрывается и обвиняет его в том, что он задумал проект, чтобы снова что-то почувствовать. «У тебя ничего не выйдет», — говорит она явно заготовленную реплику.

С каждой серией появляются новые философско-этические вопросы. Конечно — груднички. Но они хотя бы ничего не запомнят. А как объяснить шестилетнему ребенку, что папа, которого он успел полюбить за неделю семейной жизни, все это время притворялся? Что теперь вместо него другой ребенок, а ему теперь нельзя называть его папой. «Он точно понимает концепцию актерской игры?» —спрашивает Фидлер у его (настоящей) мамы. Она неуверенно мотает головой, на ее глазах появляются (настоящие) слезы.

Малкольм Гладуэлл написал новую книгу «Месть переломного момента». В ней он пересматривает свои идеи 25-летней давности

Первая книга Гладуэлла под названием «Переломный момент» вышла в 2000 году. Она продержалась в списке бестселлеров New York Times восемь лет. Только в Северной Америке было продано более 5 миллионов экземпляров. Гладуэлл предложил три этапа, которые проходит любое социальное заражение — от того, как новый вид кроссовок захватывает рынок, до эпидемии самоубийств.

Бизнес-лидеры и политики относились к ней как к Библии. Они пытались черпать в ней идеи о том, как распространять свои собственные товары и услуги. Сегодня бизнес-школы называют программы в честь книг Гладуэлла. Многие предприниматели ссылаются на его знаменитое правило 10 000 часов практики.

В октябре на английском выходит «Месть переломного момента». Гладуэлл считает, что «Переломный момент» стал невероятно популярным, потому что он соответствовал оптимизму конца 1990-х годов: холодная война давно позади, преступность пошла на спад.

Спустя 25 лет Гладуэлл решил исследовать «обратную сторону идей» своего дебюта. «Месть переломного момента» исследует силы, вызывающие негативные эпидемии, что, по мнению Гладуэлла, сегодня более актуально.

В книге он предлагает новую теорию, которую называет «законом волшебной трети»: человеческие сообщества формируются в зависимости от пропорций входящих в него групп. Групповая динамика остается стабильной, когда интересы меньшинств составляют примерно треть от общей численности.

В честь выхода книги Гладуэлл дал интервью NYT, где признался, что во многом ошибался. Например, в главе о «теории разбитых окон».

Каково это — оглядываться на опубликованную вами работу, которая, несомненно, оказала влияние на политиков, и думать: «Я совершенно не согласен с самим собой в прошлом»?

Я не колеблясь скажу, что я был неправ. Если вы читаете книгу, которой 25 лет, то что-то в ней должно быть не так. Если вы не понимаете, что мир изменился за 25 лет, то это с вами что-то не так.

<...>

Единственное, что изменилось после «Переломного момента» — это то, что теперь у вас есть дети. Учитываете ли вы результаты своих исследований в процессе воспитания детей?

Я всем своим друзьям сказал, что я полностью готов быть лицемером во всех этих вопросах. Я высказывал свое мнение о воспитании детей еще до того, как стал родителем. Теперь, когда я стал родителем, я не думаю, что когда-нибудь снова выскажу свое мнение о воспитании детей.

Интервью — по ссылке, в нем, конечно, не только про ошибки и переоценку. Что-то остается неизменным — в его офисе до сих пор плакат Мао Цзэдуна и еще два плаката каких-то китайских коммунистов. «Я нашел их в интернете примерно за 10 долларов», — говорит Гладуэлл. «Я просто подумал, что это забавно».

The Atlantic в своей рецензии мягко ругает новую книгу Гладуэлла

Как мы стали злыми и подлыми

В журнале Атлантик настроены самые точные рекомендательные алгоритмы. В разделе рекомендаций меня всегда ждут тексты о том, как все летит в пропасть, а человеческие души почти наверняка необратимо изъедены коррозией. Я человек простой — смотрю вокруг, заглядываю внутрь себя — везде нахожу подтверждения — и читаю их до конца. Последним таким текстом было здоровенное эссе Дэвида Брукса под названием «Как Америка стала злой». Несмотря на Америку в названии и статистику, собранную именно в США, тезисы и выводы Брукса во многом справедливы и для России, и для большей части мира.

«Мы охвачены духовным кризисом», — говорит Брукс. Социальное доверие падает, количество преступлений на почве ненависти растет, знакомому Брукса регулярно приходиться выгонять клиентов из своего ресторана из-за жестокого или грубого поведения — все озверели.

Есть общепризнанные причины:

◾️Технологическая — социальные сети сводят нас с ума
◾️Экономическая — колоссальное неравенство и его психологические последствия
◾️Социальная — люди перестали участвовать в общественных организациях

Дэвид Брукс предлагает первопричину: «Мы живем в обществе, в котором людей больше не учат тому, как относиться к другим с добротой и вниманием. Люди чувствуют, что эгоизм оправдан. Наше общество плохо справляется с моральным воспитанием».

Большую часть истории американцы были одержимы морально-этическим воспитанием (церковь, общественные и политические организации). Общество верило в то, что справедливость, понятие хорошего и плохого не являются вопросами личного вкуса: существует объективный моральный порядок, а люди обычно грешат против него. Это признание занимало центральное место, например, в том, как движение за гражданские права 50-х годов относилось к формированию характера.

Подход к нравственному воспитанию был, по крайней мере теоретически, эгалитарным: если ваш статус в обществе основывался на характере и репутации, то фермер мог заслужить уважение так же легко, как банкир.

Все изменилось после Второй мировой войны с расцветом идеологии селф-хелпа. Моральное воспитание было заменено духом самореализации: людей поощряли исследовать собственные чувства и внутренние желания. Школы и скаутские организации сместили фокус со служения и моральной дисциплины на самовыражение и эмоциональное благополучие. Философию растоптала психология.

Слова, относящиеся к морали, стали исчезать из книг (Брукс приводит статистику), жизненные цели изменились. В 1967 г. 85% опрошенных студентов колледжей заявляли, что они хотели бы сформировать «осмысленную жизненную философию»; в 2000 их стало 42%. К 2015 г. 82% студентов заявили, что их главная цель — богатство.

Молодые люди приняли то, что философ Аласдер Макинтайр называет «эмотивизмом» — убеждение, что моральный выбор основан на личных чувствах, а не на объективных этических стандартах. Это привело к культуре, в которой люди оправдывают действия, основываясь на том, что им кажется правильным в данный момент, а не на общественных последствиях.

Когда вы воспитываетесь в культуре без этической структуры, вы становитесь внутренне хрупкими. Социальным феноменом стал уязвимый нарциссизм. Такие люди склонны думать только о себе, но чувствуют тревогу и неуверенность. Очень чувствительные к отказу, они ищут намеки на неуважение. Неуверенность в своей внутренней ценности запускает циклы недоверия, стыда и враждебности.

Люди обратились к политике, чтобы заполнить пустоту. Она дает людям чувство праведности: моральный статус человека основан не на его поведении, а на его положении в политическом спектре. Вам не обязательно быть хорошим; вам просто нужно быть либералом — или вам просто нужно быть консерватором. Чем сильнее претензия группы на статус жертвы, тем более добродетельной она считается. Гиперполитизация приводит к усилению поляризации и социальной враждебности.

Как мы стали злыми и подлыми (небольшое продолжение)

Брукс не только ставит диагноз, но и предлагает решение — по крайней мере некоторые шаги, которые в перспективе могут смягчить кризис. Они есть в тексте, я не буду приводить их здесь — потому что в формате буллитов в телеграм-посте это выглядит несколько неуместно.

Брукс признает, что разговоры о морали стигматизированы: «Я понимаю, почему люди не хотят говорить о морали на публике. Многие из тех, кто это делает, ханжи и лицемеры. Но здоровая нравственная экология не возникает сама по себе <...> Моральное воспитание должно быть скромным. Это значит прививать людям навыки и привычки, которые помогут им быть внимательными к другим в сложных жизненных ситуациях. Это значит помогать людям вести себя так, чтобы они чувствовали себя замеченными и уважаемыми. Это сильно отличается от того, как мы относимся к людям сейчас — так, что они чувствуют себя грустными и одинокими, а это делает их злыми и подлыми.

https://www.theatlantic.com/magazine/archive/2023/09/us-culture-moral-education-formation/674765/