свежий перевод от Джереми Смита 📕 из Тетралогоса Ларюэля 😀

https://endemictheory.wordpress.com/2025/07/10/translation-of-francois-laruelle-earth-as-the-birthsite-and-the-maternal-deduction-of-the-child-from-tetralogos-2018/ #переводы

⟨Г(Н)О(С)ТИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ⟩

как нетрудно заметить по каналу, о сегодняшнем (по мск уже 11 июля) имениннике — Марке Фишере 😵 — я писать не очень люблю. и без меня хватает людей, которые напишут — и к тому же еще сто раз перепутают ностальгию, депрессию, скорбь и меланхолию, совершив с ними со всеми свальный грех и словив грустнявку после оргии. разве что я разочек сорвался тут на пост Бори Клюшникова, но то было больше из-за Альтюссера (пускай и по хэштегу #суицид_или_стоицизм), и на пост Антона Сюткина, проворчав тогда, что, может, вместо популярных книг Фишера лучше было бы его диссертацию издать. сейчас думаю, что не лучше, потому что ① урежут ведь к херам собачьим и ② сверстают как мудаки.

между тем все перечисленные вещи Фишер различал прекраснейше, и выполненные им разграничения служили для проведения другого важного водораздела — между популярной культурой и популизмом.

В хонтологии XXI века на кону не исчезновение какого-то отдельного объекта. Исчезла целая тенденция, виртуальная траектория. Тенденцию эту можно обозначить как «популярный модернизм»… Популярный модернизм задним числом реабилитировал элитистский проект модернизма. В то же время он однозначно утверждал, что популярной культуре не обязательно быть популистской. (Призраки моей жизни, «Медленная отмена будущего»)

точнее, в нем-то и состояла вся афера. а завтрашний именинник Греле🔺 расчерчивал схожую магистраль в кино, да и не только, между популярным (или народным, populaire) и светским (мирским, mondaine)… но к нему, к нашему завтрашнему товарищу, я вернусь чуть позже.

водораздел столь же важный, сколь и хрупкий. ведь он постоянно рушится, смазывается. вероятно, поэтому меня и смущали, если не сказать раздражали, все книги Фишера после диссертации Flatline Constructs (помимо общей моей нелюбви к тому, что зовется «философским анализом популярной культуры», и к «критике» произведений, под видом которой дается просто комментарий) и оказываемое им внимание — коль скоро в сравнении с ней они казались теоретическим популизмом, пускай и первоклассным. потом я стал лучше улавливать их взаимосвязь, то, как тема меланхолии не просто проходит по ним пунктиром, но развивается, точь-в-точь как тема музыкальная (пускай и выглядит всё так, будто «обрывки заунывного вокала рассыпаны по трекам, словно фрагменты забытых любовных писем, которые ветер гонит по улицам, изуродованным каким-то неизвестным катаклизмом», как писал Фишер про Burial), — и таким образом, который позволяет читать их как схолии и королларии к этой первой работе.

итак. есть «обычная, всем известная хандра, коей люди любили томно предаваться испокон веков», грусть, фрустрация, короче: «стандартные упаднические настроения». но далее — при переходе от состояния души к диспозиции субъекта — все идет по нарастающей. те, кто предаются ностальгии, привязаны к потерянному, например, миру или дому. те, кто предаются скорби, позволяют себе пережить эту потерю с тем, чтобы двинуться дальше. между ними двумя образуются смеси; так возникает описываемая Фишером «номадальгия» (nomadalgy, которая больше про «мигранта» Делёза–Гваттари, чем про nomadologie*), коль скоро всех нас так или иначе теперь заставляют становиться туристами. быть не только хозяевами, но и гостями, чтить законы гостеприимства в равной мере как соблюдая их, так и нарушая. тосковать не только по дому, но и по путешествиям; не по одному миру или дому, так по другому. средоточием становится депрессия, «которую от обычной печали отличает претензия на срыв покровов с Истин (непреложных, в последней инстанции) о жизни и о желании», сгущающая эти истины в одну: истину не утраты дома–мира, одного или другого, а самой пустоты; истину опустошения внешних и внутренних миров, ставшую независимой от действительных или воображаемых потерь.
___
※ см. постскриптум к докладу на NEC.

ностальгия, скорбь, их смеси порождают то, что Фишер вслед за другими авт·рисами называет «левой» и «постколониальной» «меланхолиями». левый меланхолик утратил веру в то, что он доплывет до обетованной «новой земли» (💅🤔) абсолютной детерриторизации или родины-Heimat (Блох); из изнуренного туриста прогрессист превращается в удрученного теоретика. постколониальному же меланхолику, который плачет по былым привилегиям, соответственно, докучают чужестранцы и инагенты, даже если он сам не у себя дома. но то и другое — лишь левый и правый уклон общей онтологии, которая в своем средоточии оказывается депрессивной. опустошение истин — реверс истины опустошения. обратная сторона медали или монеты. ты то ли падаешь в черную дыру мира и никак не можешь упасть окончательно, либо уже в ней и всё не можешь выбраться. так ли велика разница? неважно, полон дом привидений или нет; сам дом и есть привидение, которое за тобой гонится.

еще чуть-чуть, и Фишер дошел бы до признания, что проблема не в депрессивной онтологии, а в депрессивности онтологии как таковой. но, ничуть не умаляя ценности его анализа того, как именно исторически насаждался «капиталистический реализм», я бы выразил сомнение по поводу веры в «способность общества к производству, неравнодушию и наслаждению» (Кислотный коммунизм), целенаправленно блокируемую капитализмом. возможно, блокируется — или захватывается! — не столько наслаждение (и обетованная им «Страна Изобилия»), сколько та самая третья хонтологическая меланхолия, которую Фишер противопоставляет депрессии: «нежелание сдаваться… отказ приспосабливаться к текущим условиям т.н. „реальности“ — даже если этот отказ заставит тебя ощущать себя изгоем своего времени…» («Медленная отмена будущего»).

депрессия связывается Фишером с приватизацией стресса, с принудительной индивидуализацией и атомизацией, тогда как (хонтологическая) меланхолия вроде как имеет коллективный характер. хотя временами Фишер оговаривается, что депрессия испытывается и коллективно тоже, но так, что эта «негативная солидарность» ни к чему не ведет. выходит, уравнение «личное = политическое», ставшее у него «личное = безличное», имеет обоюдоострый характер. но с личностью (внутренним миром) беда та же, что с миром внешним: депрессия — захваченное и прерванное состояние, т.к. сама пустая форма мира осталась на месте; vidange (опустошение) не стало vie d’ange (ангельской жизнью). нигилизм не обратился в #ангелизм. «нет ничего хуже для человека, чем увидеть лицо там, где его быть не должно» (М.Р. Джеймс в пересказе Burial), о чем, кажется, мы сейчас забываем, все больше предаваясь болтовне в обществе воображаемых собесед·ниц.

«подобно откачанному воздуху, чье место занял вакуум, созданный разреженностью, мир, будучи изгнан из тела, возвращается через окно души. если только никак ему не помешать» (🟦). в лучшие моменты Фишера и его собеседников озаряет вдохновение гностиков: “Wallace [персонаж Уэллса] feels that he is depressed because he has yielded to the temptations of the worldly” (The Weird and the Eerie, “The Weird Against the Worldly”). их терзают образы ангелов: «встречи с ангелами выбивают из колеи, травмируют и потрясают… что в нашей жизни, полной стресса, разочарований и перевозбуждения, может быть более ошеломительным, чужеродным и непостижимым, чем ощущение спокойной радости?» (Призраки моей жизни, «Старый солнечный свет из других времен и чужих жизней»).

быть может, готический материализм, в котором Фишер попытался сформулировать отношения между жизнью и смертью заново, только выиграл бы, прими он это гностическое устремление, которое возвращает депрессию обреченности к ее истоку в виде меланхолии радикализации — т.е. обреченности не на мир, а на борьбу с миром, и одиночество не как производное мира, а нечто ему предшествующее (возможно ли тогда сообщество одиночеств как подлинно популярная [контр/анти?]культура?). и если Фишеру и не чуждо что-то из христианства, то это “the original Christ, the anti-Worldly but not otherworldly Christ of Liberation Theology: the Gnostic herald of Apocalypse Now” (k-punk, “golgothic materialism”).

через три года после защиты Фишера (июль 1999) свою диссертацию «Введение в строгий гнозис: теория-восстание, не-религия, ненависть к практике» представит Жиль Греле 😜 (он, кстати, и младше Фишера ровно на три года — и, стало быть, один день), первая часть которой затем была издана в виде книги Объявляя гнозис. О войне, возвращающейся к культуре (2003). синопсис звучит так:

Три проблемы лежат в основании настоящей диссертации:
① проблема восстания, которое не является подобием (то есть восстания, которое не играет вопреки себе на руку тем, с кем оно борется);
② проблема вложения меланхолии (тяжелой циклотимии, если не сказать клинической) в структуру, которая поддерживает ее и делает продуктивной (или, точнее, спасает психотика от уничтожения не путем «излечения» его патологии, а путем превращения ее в источник невиданных знаний);
③ проблема радикализации мышления в духе Франсуа Ларюэля 😀, которая касается не Реального (вполне проясненного не-философией), а теории и требования заточить или заострить ее неснимаемо одностороннюю строгость.
Общим решением этих трех проблем служит гнозис.

здесь нетрудно узнать направление, по которому отчасти шла и могла бы пойти мысль Фишера — и все еще может, коль скоро он был убежден в наличии нереализованных потенциалов у прошлого, хотя, кажется, делал слишком уж большую ставку на его нарративизацию, вопреки догме Альтюссера «не рассказывать истории». но, к его чести, theory-fiction понималась им отнюдь не в смысле квазитеоретических сторителлинга и автофикшна, в которые со временем все выродилось: ведь все-таки «личное = политическое = безличное». а в фишеровском осмыслении свергнутого правительства Альенде в Чили узнается своего рода положительный доппельгангер ангелистского осмысления культурной революции в Камбодже (или даже в неолите — см. замечания в Теории одиночного мореплавателя о попытке создания «народа ангелов „по конвейерной цепи“» в Арморике [12.5–8]). cтавка же на контркультурную психоделию 1960-х как «источник невиданных знаний», сколь бы спорной она ни была, пожалуй, и служила своего рода гностическим заделом Фишера.

но дело, конечно, никогда не в диссертациях и прочей научной макулатуре, хотя, вдохновляясь поп-модернизмом, можно было бы попробовать «построить общество вокруг Университета как явно антисоциальной институции: односторонне посвященной институированию людей, не несущей перед обществом никакой другой ответственности, кроме как спасти его от самого себя», ведь «общество обязано всем Университету, а Университет не обязан ему ничем» (твит Греле от 2018 года, цит. по “Introducing Hell’s Bottom” Джейсона Баркера). и «не пора ли стать, наконец, профессионалами в таких непринужденных беседах» — беседах о сумасшествии, расстройствах, самоубийствах других мыслителей — спросил как-то раз Делёз 😵 в Логике смысла. «неужто на нашу долю выпало лишь составление сборников да выпуск тематических номеров журнала» вместо того, чтобы быть «немножко самоубийцей, немножко террористом — так, чтобы продолжить трещину, хотя и не настолько, чтобы непоправимо углубить ее?»

Фишер продолжил трещину слишком сильно, и многие этим чересчур впечатлились — не поднявшись, правда, с любительского уровня до профессионального. нам же нужно fail better, по выражению Баркера, но точно не как Тимоти Мортон, после суицида Фишера встревоженно похваставшиеся в твитере, что-де подсели на антидепрессанты и потому смогут дописать свою новую книгу для Verso. (по иронии судьбы мне потом Логос заказал перевод главы, посвященной призракам, из версошного Humankind, но в изданной Логосом книге уже новый перевод, так что мой сам стал призраком.) большая польза для мира, несомненно; насчет рода человеческого не уверен.

однако по крайней мере Фишер шел до конца (и ничто не мешает нам начать с него заново свое «движение вниз без участия силы тяжести» 😵):

заодно перевел коротенькое (ну как, примерно такое же по объему, как посты выше) предисловие к франкоязычному изданию Призраков моей жизни Марка Фишера 😵 — менее концептуальный текст, больше посвященный специфике того места для высказывания, которое создал для себя Фишер. интересно было посмотреть, как Фишера воспринимают в франкоязычных странах. в этом году, кстати, k-punk сумели перевести в полном объеме на французский. (о да. в полном. так можно было. а лучший текст об этом сборнике на русском все еще здесь.)

немного об авторе: Лоран де Саттер (р. 1977) — франкоязычный бельгийский «поп-философ» (по самонаименованию) и философ права, профессор теории права в Брюссельском свободном университете. как и Фишер, он тоже выходец из музжура — с 1997 года где-то 10 лет он работал фрилансером для поп-рок мюзикзина Rif-Raf — 7 лет как простой колумнист, а затем 3 года заведовал колонкой Cosy Corner, публикуясь в это же время в TAPIN и Liaisons. в 2006-м защитил докторскую на тему «Политика репрезентации». автор книг Порнозвезды: фрагменты метафизики X (2007), Делёз: практика права (2009), Теория камикадзе (2016), После закона (2018) и др.

де Саттер (мб все же Суттер, но…), к слову, — один из фигурантов Теории одиночного мореплавателя Жиля Греле 😜, как я уже писал: в его лице Греле полемизирует с определенной ветвью франкоязычной философии техники, которую наиболее ярко представлял Бернар Стиглер 😵.

https://teletype.in/@rezkonedristani/principe-de-fisher #переводы