Помимо советских граждан, в транзитном лагере находятся американцы и 130 французских военнопленных, освобожденных Красной Армией в Восточной Пруссии. Среди них 40 человек коммунистов, которые в лагере создали партийное бюро коммунистической организации французских военнопленных. Они заявили, что хотят всячески укреплять советско-французскую дружбу и обратились с просьбой разрешить им выпуск антифашистских листовок с публикацией переводных статей из советских газет.
Кроме того, репатрианты-иностранцы, особенно из бывших военнопленных американцев и французов, обращаются к администрации лагеря с просьбой и даже требованием о предоставлении им женщин и выделении помещения для интимных встреч.

Создавать в лагерях партийные бюро или комитеты, а также другие официальные организации не разрешается, созданные — распустить. Репатриантам разрешается проводить пропаганду о советско-французской дружбе среди военнопленных и интернированных, снабдив их соответствующей правильной литературой.

О создании для иностранцев публичных домов или, по-европейски, борделей, в лагере не может быть и речи. Всем этим людям необходимо разъяснять, что в Советском Союзе проституции не было, нет и не будет, так как социальные корни этого зла после Октябрьской революции полностью обрублены. В дружеской доверительной беседе доведите до сведения всех репатриантов-иностранцев, что в ближайшее время они будут отправлены в свои страны, где в условиях капитализма в достатке публичных домов и продажной любви. А пока пусть потерпят и не ходят самовольно к немкам, среди которых, как свидетельствуют факты, немало зараженных венерическими болезнями.

Пленных эльзасцев должны были вообще-то отправить домой, поскольку они были мобилизованы немцами незаконно. После обращений генерала де Голля и других союзных лидеров Советы начали было отделять эльзасцев от других пленных и освобождать их. Чтобы различать узников, им показывали зонтик и просили сказать, что это; немцы говорили Regenschirm, эльзасцы parapluie. Но по мере того как война затягивалась, различия делать перестали и сажали уже всех подряд.

Чем острее немцы нуждались в солдатах, тем выше была вероятность погибнуть на поле боя, и тем отчаяннее люди пытались уклониться от призыва. Считается, что до сорока тысяч эльзасцев бежали во Францию и Швейцарию. Другим приходилось проявлять смекалку. Нацистский гауляйтер Эльзаса Роберт Вагнер ввёл систему коллективных наказаний — Sippenhaft. Если кто-то совершал преступление, власти могли депортировать всех членов его семьи. В результате у потенциальных уклонистов не оставалось другого выбора, кроме как сидеть дома и ждать мобилизации либо пытаться сделать так, чтобы вермахт сам не принял их в свои ряды.

Дядя Габриэля по имени Жан зимой выходил на улицу без рубашки в надежде заработать воспаление лёгких, потом напяливал пальто и свитера, чтобы распариться и выглядеть так, будто у него жар. Заболеть ему так и не удалось, и однажды вечером за ним пришли. Марсель Кильвассер — сын мэра — придумал несколько вариантов: бежать в Швейцарию, попросить друга сломать ему руку или лечь на операцию; знакомый гинеколог свёл его с хирургом, который предложил ему удалить аппендикс. Первый вариант подставил бы под удар семью, а два других позволили бы лишь немного выиграть время. К счастью, отец завёл знакомство с секретарём в местном военкомате. В обмен на эпизодические подношения в виде яиц, кроликов, кур или ветчины секретарь обязался сообщать ему, когда будут рассылать повестки. Если в них окажется Марсель, то он просто сменит адрес, и повестка не дойдёт.

У других не хватало на такие ухищрения ни ума, ни связей. Некоторые жители Бартенхайма прятались по подвалам и сараям или бросались с крыш, чтобы сломать себе конечности. Другие притворялись инвалидами: «Если верить статистике, негодных к военной службе, — писал после войны один автор, — в Эльзасе было в четыре раза больше умственно отсталых, чем в Бадене, и в два раза больше мужчин, больных туберкулёзом».