Я из тех людей, кто использует сноски в стиле "я не договорила", которые в итоге занимают большую часть страницы, но до такого лаконичного приема даже мне далеко (но записать себе записала; когда-нибудь).

Страница выше — "глава" про мать из Uskok. O Stanisławie Przybyszewskiej Марчина Червиньского. В сноске он разъясняет метафорическую пустоту и замечает, что так уж совпало, что двойная биография Станиславы и Анели вышла именно в тот момент, когда его книга уже почти сдавалась в печать.

(Сегодня 123-ий день рождения Пшибышевской, в который я с выдохом облегчения откладываю переписанную главу про нее — до весны — и приступаю к переписыванию главы про Уорнер.)

"While I look after her, and find, even in wartime, how tolerably well supplied our storeroom is for such cups and trays, I am haunted with the companionship of the innumerable people in Europe who also nurse some loved one dependent on them, and have nothing for them, nothing beyond the barest coarsest husks and hedge-brews. I feel as though I should be deformed for the rest of my life with this inequity of man's making to which willy-nilly I consent and willy-nilly profit by."

(Sylvia Townsend Warner to Alyse Gregory, 19/12/1942)

Если сентябрь как-то приятно тянулся, то октябрь просвистел мимо — и по причинам скорее неприятным, чем радостным. Сначала свалилась с ковидом (всего на три дня, но отсиживаться дома пришлось дольше), потом (и до сих пор) — с воспалением уха. Все это ни в какое сравнение не идет с моей прошлогодней пневмонией, но сопровождается такими хлопотами (не говоря уже о тревожности), что все радостное, включая работу, как бы проваливается и теряется в тягучем неприятном.

Но радостное все же было и заслуживает документации.

Во-первых, была чудесная конференция Borders, Margins, Cartographies в Тарту, где мне было, с кем обсуждать Пшибышевскую. Поездку омрачил лишь тот факт, что две ночи из трех в моем месте жительства беспричинно врубалась пожарная тревога, и не исключено, что необходимость выползать в холодную тартусскую ночь в пижаме (с курткой поверху, но все же), подкосила мой иммунитет и опосредованно спровоцировала все дальнейшие беды.

Во-вторых, я получила американскую визу, а это значит, что (если доживу) я буду на ASEEES в Бостоне в ноябре! Это мой первый трансатлантический перелет, первая поездка в Штаты и первая конференция такого масштаба, так что я заранее в ужасе. Если вас туда тоже занесет — ищите меня в exhibit hall на стенде Таллиннского университета.

В-третьих, я начала преподавать (по зуму) для бакалавров-англоведов Регенсбургского университета. На эту подработку я подписалась еще до того, как получила свой нынешний пост, и в моем нынешнем положении дополнительная нагрузка — это маленькое самоубийство, но я все равно рада, что не отказалась, потому что ну кто еще даст мне прочесть целый курс про British Historical Fictions, да еще с Уорнер в качестве литературного фокуса? Студенты в целом славные; посмотрим, как у них с навыками чтения и анализа исторических романов.

В-четвертых, вышел The Routledge Companion to Literatures and Crisis с моей статьей про Cyrograf Пшибышевской как утопический текст. (Смотрю на физическую копию — только сегодня доставили — а потом на цену и плачу горькими слезами). К издательству у меня много вопросиков (то что в названии главы Utopia с большой буквы — не моя вина), но все равно рада, что удалось пропихнуть Пшибышевскую в еще один сборник.

В-пятых, вопреки всему, книга пишется и даже в приемлемом темпе. Регулярно нахожу неточности в диссертации (и не формата опечатки, а именно ошибочные утверждения), вздрагиваю и радуюсь возможности все исправить (хотя обидно, конечно, когда красивая интерпретация разваливается таким образом).

Нормально. Поживем еще, поработаем.

Сложно сказать, как так получилось, что только сейчас, через два года после защиты, я удосужилась погуглить "Revolution, She Wrote" и обнаружила — сюрприз-сюрприз, — что книга с таким названием уже существует и это сборник публицистики американской соц. феминистки Клары Фрейзер.

Решила не расстраиваться, а вместо этого порадоваться, что таким кривым путем наткнулась на потенциально очень интересную книгу и очень интересную женщину (все, что нас не убивает, имеет шансы стать нашим новым исследовательским интересом). А по поводу названия буду уже потом с издательством говорить.

Мы ждали-ждали и наконец-то дождались: Texts and Contexts from the History of Feminism and Women’s Rights. East Central Europe, Second Half of the Twentieth Century наконец-то вышла (в открытом доступе)! Больше тысячи страниц, гора текстов со всего региона впервые в переводе на английский, невероятный редакторский труд.

У всех побывавших на ASEEES вдумчивые и интересные посты с впечатлениями, а у меня в остатке – новые седые волосы на висках, содранный до мяса локоть (упала на пробежке в последнее бостонское утро) и гора непеределанных дел.

Это я, конечно, кокетничаю: конференция мне понравилась несмотря на свою американскую чересчурность, причем я уверена, что понравилась она мне именно потому, что я не чувствовала тяжкого морального обязательства бегать с панели на панель, а могла спокойно сидеть в нашей exhibition booth (под безбожно дующим кондиционером) и общаться с фланирующими мимо людьми (типичное начало разговора: "Таллинн?.. Эстония!.. такая замечательная страна... я там был(а) в начале девяностых...). В итоге я посетила всего четыре панели – зато по любви – а в остальное время наслаждалась своей ролью продажницы-промоутерщицы.

В итоге увидилась с кучей людей, беззвучно пофангерлила на всяких великих (видела Шилу Фицпатрик, she's real you guys!), получила бесплатные книжки от соседних издательств (Cornell University Press и Brill), а потом еще летела в самолете наполовину полном людей с конференции (удобный вечерний рейс до Европы). И главное выяснила, что мой организм способен перенести трансатлантические перемещения без намека на джетлаг (в обе стороны) – после такого можно и более отдаленные поездки планировать.

Потратила последние доллары на переписку Ярослава Ивашкевича и Тадеуша Квятовского за 1945–1958 годы ради этой фотографии.

Две недели назад я участвовала в зум-воркшопе на тему Pleasure and / in Historical Fictions. Говорили про разное: исторические хорроры, лошадей, фанфикшен – а в своем докладе я пыталась разработать концепт epistemic pleasures, т.е. связать удовольствие получаемое от этого жанра со знанием "исторической правды". И в качестве финального примера я решила подкинуть немного автоэтнографии, которую честнее было бы назвать байками о себе-любимой: я рассказывала о своих непростых детских отношениях с фоксовской "Анастасией" (1997).

Российский релиз "Анастасии" состоялся в 1998, и в день, когда тётя принесла мне кассету (я помню этот момент очень отчетливо), мне было около пяти лет. Я не только стала абсолютно одержима этим мультфильмом, но и запросто приняла предлагаемую версию истории как настоящую (magic notwithstanding). И жить бы не зная бед, но скоро в руки мне попала книга-новелизация, на последней странице которой кто-то (уж не знаю в оригинале или по инициативе российских редакторов) поместил исторический комментарий. В нем сообщалось, что (1) все Романовы совершенно точно были убиты, (2) Распутин не был magical zombie и вообще тоже был убить еще до революции, и (3) бал в честь трехсотлетия Романовых, который в начале мультфильма датирован 1916 годом на самом деле состоялся в 1913 (вот это последнее выглядит настолько мелочной придиркой на общем фоне альтернативной истории, I love it). Но даже не это стремление к исторической точности самое главное, а моя реакция: я-дошкольница прочла это, оценила масштаб трагедии и... сделала сознательный выбор игнорировать написанное. То есть, я буквально выбрала какой из нарративов я хочу использовать как "знание". Сколько лет я так радостно игнорировала "реальность", уже не помню – да и переход явно был плавный, – но вот этот факт выбора я так и не забыла и регулярно возвращалась к нему в своих размышлениях об историческом фикшене и конструкции знания.

P.S. если у кого-то есть вдруг доступ к книге по ссылке выше (вдруг, например, она есть в вашей районной библиотеке), пожалуйста, напишите мне! Одна из участниц воркшопа решила использовать этот пример в своем исследовании паратекстов, но мои воспоминания не очень подходят для сноски (да и мне самой интересно проверить, не нафантазировала ли я эту страницу с комментарием – вот это было бы жутко).
P.P.S. переводчиком-"пересказчиком" книги указан Олег Битов, (судя по всему) старший брат писателя Андрея Битова – такое вот странное сближенье.

В монографии The Insurgent Barricade нашла потрясающую историю, подтверждающую (пусть и в порядке анекдота) утверждение автора, что "можно даже предположить, что любой более-менее осведомленный или политически сознательный взрослый человек, живущий в середине девятнадцатого века, был бы более-менее знаком с основными принципами сооружения баррикады".

А история связана с восстанием рабочих в Руане в апреле 1848 года. Восстание было подавлено, восставшие арестованы, и в ноябре они предстали перед судом. Среди обвиняемых был некто Кавелье (Cavelier), который якобы был среди активных зачинщиков строительства баррикад. На свидетельские показания Кавелье возразил, что он даже не знает, как их строить. Но судья был непреклонен: "Подзащитный, вы работаете помощником в книжной лавке... Вы образованы... Вы точно знаете, как сооружаются баррикады". (Procès des insurgés de Rouen [1849] n.d., 46–49.)

Второй раз подряд я встречаю новый год в Лондоне с двумя рыжими котами, и уже поэтому можно сказать, что у меня все в целом хорошо.

При этом встречаю я его с явным и в то же время неконкретным чувством неудовлетворенности (профессиональным). Первые несколько месяцев года я купалась в неожиданном ощущении востребованности: у меня было подвешено несколько рабочих заявок, и даже казалось, что мне придется выбирать между приглашениями... Этого, конечно, не случилось, а случилась моя лекторская позиция, которая была источником и вдохновения, и фрустрации последние четыре месяца. Вдохновения – потому что я искренне люблю преподавать, и в этом семестре у меня был не один и не два прекрасных семинара, после которых я была уставшая, но окрыленная; фрустрации – потому что и бессмысленной возни очень много, и в итоге я остаюсь с неприятным послевкусием работы сделанной наполовинку, на "и так сойдет". А я так работать не хочу.

В этом году я прощаюсь с проектом Between the Times, который дал мне очень многое (очень многих) за – страшно сказать – шесть лет. Кажется, я буду еще долго, медленно, тихо проживать утрату этой скрепы моего существования.

Планы на следующий год: дописать книгу (вовремя!) и перейти уже на новые исследовательские поля.

А в полночь я хочу выдохнуть и отпустить.

Вот что случается с программой, когда мне выдают курс "Ключевые тексты русской литературы" (он же Vene kirjanduse tüvitekstid, он же Major Russian Literary Texts) и отпускают в вольное плавание.

У меня странное столкновение рабочих циклов: с одной стороны — сегодня первый день нового семестра (и у меня волосы дыбом стоят от количества студентов, записавшихся ко мне); с другой стороны — сегодня же был последний семинар курса про British Historical Fiction, который я вела по зуму для студентов Регенсбургского университета.

Этот курс на меня свалился почти случайно. Прошлой весной коллега по historical fiction research network написал (не мне лично, а в общую рассылку по нетворку) про вот такую возможность — поучить для факультета англистики Регенсбурга, выбор темы максимально свободный. Обычно они нанимали только докторантов из EUI, а в этот раз решили кинуть сеть пошире. Я в тот момент была в подвешенном состоянии относительно моего будущего, поэтому за возможность эту уцепилась: денег предлагали всего-ничего (если бы у университета были деньги, они бы преподавателей на нормальные контракты нанимали, а не вот это все), зато это была бы приятная заплатка на мое CV, останься бы я осенью без полноценной работы. Без работы я, как известно, не осталась, но и от возможности этой отказываться не стала, посчитав, что CV от такого только краше будет, "всего-ничего" денег можно будет потратить на что-нибудь приятное (например, десяток сеансов психотерапии чтобы сбалансировать ущерб от переработок), а главное — это была возможность разработать курс по любимой теме.

В результате мы со студентами читали и обсуждали Уорнер, я поражалась разнообразию интерпретаций термина "исторический фикшен", а под конец мы просто весело болтали (с парой-тройкой самых активных) об интересных исторических фильмах-тв и что их делает интересными. По-хорошему работа не совсем закончена, мне еще дюжину эссе от них проверять весной и оценивать по странной немецкой системе (от одного до четырех с промежуткам в 0.3 и 0.6?..), но сегодня я все же расчувствовалась. Буду скучать по моим немецким детям.