КЛЮЧЕВАЯ РОЛЬ ТОПОНИМИИ
В продолжение банно-печной темы уважаемый канал «Карельская тетрадь» откликнулся на статью о тихвинских «чухарях».
Интересна и фотография, сделанная А.О. Вяйсяненом в 1916 г. При этом автор фотографии указывает и место съемки – деревню Omesmägi
[омесмяги].
Но если мы будем просматривать списки населенных мест Новгородской губернии по Тихвинскому уезду, писцовые книги или ревизские сказки, то мы не найдем деревни под таким названием.
Там она будет называться Амосова Гора. А Omesmägi (точнее – Omosmägi), где Omos – личное имя Амос, mägi – ‘гора’ будет существовать на неофициальном уровне.
Так и за названием вытегорского хутора Заречье может скрываться вепсское G’ogentaguine [гьёгентагуйне], за прионежским Залесьем – вепс. Mecantaga [мéцантага].
Вообще, за названиями из писцовых книг в местах проживания вепсов и карелов могут стоять вепсские или карельские оригиналы.
В какой-то степени исключение составляют места переселения карелов в Центральную Россию, где они нередко селились на пустошах – местах бывших деревень. В этом случае русское и карельское названия обычно совпадают (например, Козлово / Kozlova).
Показателен пример в южном Обонежье, когда упоминаемая в писцовых книгах XVI века деревня (позднее – пустошь) Лисья Гора позднее известна как Рéбосельга. Тоже «Лисья гора», но по-вепсски или по-карельски.
Некоторые вепсские названия деревень вообще могут быть не связаны с официальными. Так, например, второе название шимозерской деревни Бабинской – Kivinem’ [кивинемь] («каменный мыс»), деревни Фоминской – Ag’g’ [аггь] («конец»). Под названиями Бабинская и Фоминская они будут известны и в писцовых книгах (подробнее о названиях шимозерских деревень и калькировании торонимов в южном Обонежье см.: [Соболев 2015]).
Это касается и личных имен. Например, упоминаемый в писцовой книге Терентий может носить вепсское имя Терой. Но мы узнаем об этом лишь в том случае, если деревня вдруг станет называться Тероевской. Более того, у обонежского Лисицына может быть и неофициальная («уличная») фамилия Reboihiine.
Встает вопрос – а каким образом выявляется былой вепсский языковой ареал?
Ключевую роль здесь играет привлечение топонимии.
Данная работа велась и ранее, а теперь продолжилась на качественно новом – цифровом уровне.
Так, силами Карельского научного центра Российской академии наук в сети пополняется база топонимии – геоинформационный ресурс ТопКар. Здесь, например, можно увидеть и топонимическое окружение деревни Амосова Гора / Omosmägi.
При этом важно, что при реконструкции былой языковой ситуации стоит ориентироваться не на макрообъекты (именно на них обычно направлено максимальное внимание жителей или краеведов), а в первую очередь на микротопонимы – названия маленьких ручьев, полян, горок.
Это касается и фамилий. Важно обращать внимание не только на официальные фамилии, но и на фамилии неофициальные. Важно, что незафиксированные "в поле" «уличные» фамилии и прозвища вряд ли могут быть восстановлены по другим источникам.
В продолжение банно-печной темы уважаемый канал «Карельская тетрадь» откликнулся на статью о тихвинских «чухарях».
Интересна и фотография, сделанная А.О. Вяйсяненом в 1916 г. При этом автор фотографии указывает и место съемки – деревню Omesmägi
[омесмяги].
Но если мы будем просматривать списки населенных мест Новгородской губернии по Тихвинскому уезду, писцовые книги или ревизские сказки, то мы не найдем деревни под таким названием.
Там она будет называться Амосова Гора. А Omesmägi (точнее – Omosmägi), где Omos – личное имя Амос, mägi – ‘гора’ будет существовать на неофициальном уровне.
Так и за названием вытегорского хутора Заречье может скрываться вепсское G’ogentaguine [гьёгентагуйне], за прионежским Залесьем – вепс. Mecantaga [мéцантага].
Вообще, за названиями из писцовых книг в местах проживания вепсов и карелов могут стоять вепсские или карельские оригиналы.
В какой-то степени исключение составляют места переселения карелов в Центральную Россию, где они нередко селились на пустошах – местах бывших деревень. В этом случае русское и карельское названия обычно совпадают (например, Козлово / Kozlova).
Показателен пример в южном Обонежье, когда упоминаемая в писцовых книгах XVI века деревня (позднее – пустошь) Лисья Гора позднее известна как Рéбосельга. Тоже «Лисья гора», но по-вепсски или по-карельски.
Некоторые вепсские названия деревень вообще могут быть не связаны с официальными. Так, например, второе название шимозерской деревни Бабинской – Kivinem’ [кивинемь] («каменный мыс»), деревни Фоминской – Ag’g’ [аггь] («конец»). Под названиями Бабинская и Фоминская они будут известны и в писцовых книгах (подробнее о названиях шимозерских деревень и калькировании торонимов в южном Обонежье см.: [Соболев 2015]).
Это касается и личных имен. Например, упоминаемый в писцовой книге Терентий может носить вепсское имя Терой. Но мы узнаем об этом лишь в том случае, если деревня вдруг станет называться Тероевской. Более того, у обонежского Лисицына может быть и неофициальная («уличная») фамилия Reboihiine.
Встает вопрос – а каким образом выявляется былой вепсский языковой ареал?
Ключевую роль здесь играет привлечение топонимии.
Данная работа велась и ранее, а теперь продолжилась на качественно новом – цифровом уровне.
Так, силами Карельского научного центра Российской академии наук в сети пополняется база топонимии – геоинформационный ресурс ТопКар. Здесь, например, можно увидеть и топонимическое окружение деревни Амосова Гора / Omosmägi.
При этом важно, что при реконструкции былой языковой ситуации стоит ориентироваться не на макрообъекты (именно на них обычно направлено максимальное внимание жителей или краеведов), а в первую очередь на микротопонимы – названия маленьких ручьев, полян, горок.
Это касается и фамилий. Важно обращать внимание не только на официальные фамилии, но и на фамилии неофициальные. Важно, что незафиксированные "в поле" «уличные» фамилии и прозвища вряд ли могут быть восстановлены по другим источникам.
НЕЗРИМОСТЬ
Антропология в мемах очень доходчива!
Мем уважаемого канала "AnthropoLOGS" наглядно показывает бóльшую популярность неизмеряемой и неверифицируемой (но практически всем известной) пассионарности и представления об этносе как о навсегда определенной данности, неизменной чуть ли не со времён царя Гороха.
Вместе с тем, менее очевидно представление о "текучей" этничности, о том, что этническая идентичность не всегда и не везде являлась ведущей, а могла уступать место идентичности конфессиональной, сословной, региональной или государственной.
Например, исследования на конкретном (например, прибалтийско-финском) материале показывают малоизвестную множественную или сложную идентичность.
Так, в Петербургской губернии местные православные прибалто-финские народы могли называть себя venäläiset* 'русские' или "русские, говорящие по-ижорски" (ижора). Под karjalaiset могли "скрываться" не карелы, а ижора, под "ижорой" – водь.
Могли использоваться и просто "географические" этнонимы. Например, ямы 'ямбургские', soikkulaisеt 'сойкольцы' (ср. вепс. ojatilaižed 'оятские').
Попробуй тут разберись, если еще и языки смешивались (см. подробнее: [Муслимов М.З. 2012])!
На примере данных народов, неразделенных конфессионально или государственными границами, можно увидеть аналоги отношений между различными более крупными по численности этническими общностями.
Интересны и параллели в части типологической схожести этнонимов и обозначения языка без указания на конкретный этноним:
белорус. тутэйшыя – вепс. tägalaižed 'здешние';
"своя мова" – вепс. ičemoi keĺ 'свой (наш) язык' или mejāči 'по-нашему' (на нашем языке).
Неочевидными являются и вопросы былых языковых сдвигов и смены идентичности. Даже Ю.В. Бромлей с его теорией этноса не мог не отметить, что "большинство этносов сложились в результате смешения различных этнических групп как пришлых, так и автохтонных ... Однако значение в формировании собственного этноса автохтонного населения его самосознание, как правило, полностью игнорирует".
Как раз для решения вопросов языкового перехода и смены идентичности мы должны полагаться на еще более незримые вещи. Не на происхождение названий главных городов (будь то Москва или Рим), огромных рек (вокруг которых ломаются этимологические копья), а на имена самых маленьких объектов. Десяток названий лесных ручьев около деревни расскажет нам больше, чем "тёмное" или различно интерпретируемое название реки. Это касается и диалектной лексики (лучше обратить внимание не на название слона – это может быть экзотизмом, а на название какой-нибудь малозаметной лесной мыши, которое могло сохраниться при смене языка), и неофициальных фамилий и прозвищ.
*здесь и далее этнонимы представлены в упрощенном варианте, без учета диалектной специфики.
Антропология в мемах очень доходчива!
Мем уважаемого канала "AnthropoLOGS" наглядно показывает бóльшую популярность неизмеряемой и неверифицируемой (но практически всем известной) пассионарности и представления об этносе как о навсегда определенной данности, неизменной чуть ли не со времён царя Гороха.
Вместе с тем, менее очевидно представление о "текучей" этничности, о том, что этническая идентичность не всегда и не везде являлась ведущей, а могла уступать место идентичности конфессиональной, сословной, региональной или государственной.
Например, исследования на конкретном (например, прибалтийско-финском) материале показывают малоизвестную множественную или сложную идентичность.
Так, в Петербургской губернии местные православные прибалто-финские народы могли называть себя venäläiset* 'русские' или "русские, говорящие по-ижорски" (ижора). Под karjalaiset могли "скрываться" не карелы, а ижора, под "ижорой" – водь.
Могли использоваться и просто "географические" этнонимы. Например, ямы 'ямбургские', soikkulaisеt 'сойкольцы' (ср. вепс. ojatilaižed 'оятские').
Попробуй тут разберись, если еще и языки смешивались (см. подробнее: [Муслимов М.З. 2012])!
На примере данных народов, неразделенных конфессионально или государственными границами, можно увидеть аналоги отношений между различными более крупными по численности этническими общностями.
Интересны и параллели в части типологической схожести этнонимов и обозначения языка без указания на конкретный этноним:
белорус. тутэйшыя – вепс. tägalaižed 'здешние';
"своя мова" – вепс. ičemoi keĺ 'свой (наш) язык' или mejāči 'по-нашему' (на нашем языке).
Неочевидными являются и вопросы былых языковых сдвигов и смены идентичности. Даже Ю.В. Бромлей с его теорией этноса не мог не отметить, что "большинство этносов сложились в результате смешения различных этнических групп как пришлых, так и автохтонных ... Однако значение в формировании собственного этноса автохтонного населения его самосознание, как правило, полностью игнорирует".
Как раз для решения вопросов языкового перехода и смены идентичности мы должны полагаться на еще более незримые вещи. Не на происхождение названий главных городов (будь то Москва или Рим), огромных рек (вокруг которых ломаются этимологические копья), а на имена самых маленьких объектов. Десяток названий лесных ручьев около деревни расскажет нам больше, чем "тёмное" или различно интерпретируемое название реки. Это касается и диалектной лексики (лучше обратить внимание не на название слона – это может быть экзотизмом, а на название какой-нибудь малозаметной лесной мыши, которое могло сохраниться при смене языка), и неофициальных фамилий и прозвищ.
*здесь и далее этнонимы представлены в упрощенном варианте, без учета диалектной специфики.
БЕЛОРУССКО-СЕВЕРНОРУССКИЕ ПАРАЛЛЕЛИ
На канале уже поднимались вопросы:
- о происхождении названий двух крупных северных рек – Сухоны и Северной Двины;
- о гидронимии финно-угорского происхождения в Беларуси.
Они нашли своё отражение в опубликованных материалах Международной российско-белорусской конференции (г. Северодвинск):
Соболев А.И. Параллели и ранние связи в топонимии Беларуси и Северо-Запада России // Русистика в XXI веке: сборник научных трудов / отв. ред. Р.В. Попов, С.А. Смирнова. Киров: Издательство МЦИТО, 2024. С. 11–20. URL: https://www.elibrary.ru/item.asp?id=69141314
Материал также размещен под постом в pdf-формате
Аннотация:
В ранней топонимии Беларуси и Северо-Запада России имеются некоторые любопытные параллели и схождения. Однако большинство установленных на сегодняшний день параллелей не очень надежны, поскольку основаны, прежде всего, на внешнем сходстве топонимов и не учитывают языковую историю, истории контактных отношений в топонимии, специфику номинативных моделей в разное время, на разных территориях и в разных языках.
При этом одинаковые субстратные топоосновы на территории России и Беларуси могут быть наполнены разным смыслом (например, Турья).
Тем не менее, связи в ранней топонимии просматриваются. Это, в частности, архаическая славянская гидронимия (Двина) и ойконимия (-ичи).
В северо-западной части Беларуси, граничащей с Псковской областью и Латвией можно обнаружить какие-то рудименты прибалтийско-финской топонимии, в том числе древней.
По-видимому, отдельные топонимы прибалтийско-финского происхождения имеются и в белорусско-литовском приграничье. Однако, не стоит сопоставлять их напрямую с вепсскими или финскими данными.
Иллюстрация:
Пруд у Мирского замка (Беларусь). Фото автора.
На канале уже поднимались вопросы:
- о происхождении названий двух крупных северных рек – Сухоны и Северной Двины;
- о гидронимии финно-угорского происхождения в Беларуси.
Они нашли своё отражение в опубликованных материалах Международной российско-белорусской конференции (г. Северодвинск):
Соболев А.И. Параллели и ранние связи в топонимии Беларуси и Северо-Запада России // Русистика в XXI веке: сборник научных трудов / отв. ред. Р.В. Попов, С.А. Смирнова. Киров: Издательство МЦИТО, 2024. С. 11–20. URL: https://www.elibrary.ru/item.asp?id=69141314
Материал также размещен под постом в pdf-формате
Аннотация:
В ранней топонимии Беларуси и Северо-Запада России имеются некоторые любопытные параллели и схождения. Однако большинство установленных на сегодняшний день параллелей не очень надежны, поскольку основаны, прежде всего, на внешнем сходстве топонимов и не учитывают языковую историю, истории контактных отношений в топонимии, специфику номинативных моделей в разное время, на разных территориях и в разных языках.
При этом одинаковые субстратные топоосновы на территории России и Беларуси могут быть наполнены разным смыслом (например, Турья).
Тем не менее, связи в ранней топонимии просматриваются. Это, в частности, архаическая славянская гидронимия (Двина) и ойконимия (-ичи).
В северо-западной части Беларуси, граничащей с Псковской областью и Латвией можно обнаружить какие-то рудименты прибалтийско-финской топонимии, в том числе древней.
По-видимому, отдельные топонимы прибалтийско-финского происхождения имеются и в белорусско-литовском приграничье. Однако, не стоит сопоставлять их напрямую с вепсскими или финскими данными.
Иллюстрация:
Пруд у Мирского замка (Беларусь). Фото автора.
ПОКА-ПОКА-ПОКАБАНДАЕМ!
В связи с обсуждением на уважаемом канале "Языковедьма" глагола валáндаться 'медленно или долго делать что-либо', а также с некоторым удивлением, что это слово известно "не только лишь всем", вспоминается еще несколько русских диалектных (в основном обонежских) глаголов со значением 'медлить, копаться', имеющих вепсское происхождение:
1) в'яжандать (вытегорское, пудожское), в'ячандать (петрозаводское) 'делать что-либо медленно' < вепсское väz- : väzda (väzu-) 'уставать', väzutada (väzuta-) 'утомить';
2) кáбайдать, кóбайдать, кóбандать, кóбондать 'медленно идти', 'копаться', 'медленно что-либо делать' (петрозавод., заонежское, прионежское, вытегорское, киришское, чудовское, подпорожское, пудожское, мурманское терское) < вепс. kobaita (kobaida-) 'шевелиться, копошиться', 'плестись'.
Отсюда:
прикóбандать 'прийти';
покáбайдать, покóбайдать 'пойти, начать идти куда-либо';
кобандýнья 'медленно ходящая, медлительная женщина';
кобайдýнья 'о ленивой лошади, которая любит стоять и чесаться'.
Похожее заонежское прозвище мугайдýн 'вялый, медлительный человек' образовано от мýгайдать 'тихо смеяться, ухмыляться', мýгандать 'бубнить, бормотать, ухмыляясь' < вепсское muhaita (muhaida-) 'ухмыляться, улыбаться'. Отсюда также замýгандать 'начать лениво работать' (вытегор.);
3) мóняндать 'медленно что-либо делать, копошиться' (вытегор.) < вепс. *monäita 'то же' < вепс. monä 'горе-работник' < рус. моня 'вялый, нерасторопный, нерешительный человек';
4) н'юландать 'медленно, вяло делать что-либо' (подпорожск.);
5) н'ячотать 'медленно жевать, есть' (вытегор.) < вепс. näčotada (näčota-) 'лениво есть'.
С использованием [Мызников 2019]
В связи с обсуждением на уважаемом канале "Языковедьма" глагола валáндаться 'медленно или долго делать что-либо', а также с некоторым удивлением, что это слово известно "не только лишь всем", вспоминается еще несколько русских диалектных (в основном обонежских) глаголов со значением 'медлить, копаться', имеющих вепсское происхождение:
1) в'яжандать (вытегорское, пудожское), в'ячандать (петрозаводское) 'делать что-либо медленно' < вепсское väz- : väzda (väzu-) 'уставать', väzutada (väzuta-) 'утомить';
2) кáбайдать, кóбайдать, кóбандать, кóбондать 'медленно идти', 'копаться', 'медленно что-либо делать' (петрозавод., заонежское, прионежское, вытегорское, киришское, чудовское, подпорожское, пудожское, мурманское терское) < вепс. kobaita (kobaida-) 'шевелиться, копошиться', 'плестись'.
Отсюда:
прикóбандать 'прийти';
покáбайдать, покóбайдать 'пойти, начать идти куда-либо';
кобандýнья 'медленно ходящая, медлительная женщина';
кобайдýнья 'о ленивой лошади, которая любит стоять и чесаться'.
Похожее заонежское прозвище мугайдýн 'вялый, медлительный человек' образовано от мýгайдать 'тихо смеяться, ухмыляться', мýгандать 'бубнить, бормотать, ухмыляясь' < вепсское muhaita (muhaida-) 'ухмыляться, улыбаться'. Отсюда также замýгандать 'начать лениво работать' (вытегор.);
3) мóняндать 'медленно что-либо делать, копошиться' (вытегор.) < вепс. *monäita 'то же' < вепс. monä 'горе-работник' < рус. моня 'вялый, нерасторопный, нерешительный человек';
4) н'юландать 'медленно, вяло делать что-либо' (подпорожск.);
5) н'ячотать 'медленно жевать, есть' (вытегор.) < вепс. näčotada (näčota-) 'лениво есть'.
С использованием [Мызников 2019]
ШИШТАК
От вепсских глаголов šištta, šišitada 'медленно идти, плестись' образовано интересное слово šištak 'толпа, стадо'. При этом не любые, а именно 'растянувшиеся при движении'.
Например, согласно диалектному словарю вепсского языка (1972):
rahvast mäni šištak 'прошла длинная толпа людей';
lambhiď mäni šištak 'прошло растянувшееся стадо овец'.
Современным значением слова šištak может быть также 'растянувшаяся колонна автомобилей'.
Фото из сети Интернет.
От вепсских глаголов šištta, šišitada 'медленно идти, плестись' образовано интересное слово šištak 'толпа, стадо'. При этом не любые, а именно 'растянувшиеся при движении'.
Например, согласно диалектному словарю вепсского языка (1972):
rahvast mäni šištak 'прошла длинная толпа людей';
lambhiď mäni šištak 'прошло растянувшееся стадо овец'.
Современным значением слова šištak может быть также 'растянувшаяся колонна автомобилей'.
Фото из сети Интернет.
ДЕНЬ НАРОДНОГО ЕДИНСТВА
В канун Дня народного единства хочу вспомнить более ранние посты о движении польско-литовских отрядов от Тихвина к Холмогорам (Колмогорам) через Андомский острог и от Сумского острога до Заонежья и Присвирья:
Поход черкасов на Север
Деревни, которые во время разорения были сожжены литвою, немцами и казаками, и люди, кои в них жили, побиты (Присвирье и Обонежье)
Отписка Богдана Чулкова о поражении им с козаками и охочими людьми под Андомским острожком в Заонежских погостах литовских людей и о погоне за ними под Каргополь, с приложением списка казаков и охочих людей, кои были с ним в Андомском острожке
При этом это был не единственный польско-литовский отряд. Другие отряды осаждали Вологду, Каргополь, окрестные монастыри. Об обороне череповецких земель – в свежем видеоматериале "Череповецкой губернии".
Особо отметим наличие под Череповцом Чудского погоста и Чудской церкви, где разворачивался один из эпизодов Смутного времени.
В канун Дня народного единства хочу вспомнить более ранние посты о движении польско-литовских отрядов от Тихвина к Холмогорам (Колмогорам) через Андомский острог и от Сумского острога до Заонежья и Присвирья:
Поход черкасов на Север
Деревни, которые во время разорения были сожжены литвою, немцами и казаками, и люди, кои в них жили, побиты (Присвирье и Обонежье)
Отписка Богдана Чулкова о поражении им с козаками и охочими людьми под Андомским острожком в Заонежских погостах литовских людей и о погоне за ними под Каргополь, с приложением списка казаков и охочих людей, кои были с ним в Андомском острожке
При этом это был не единственный польско-литовский отряд. Другие отряды осаждали Вологду, Каргополь, окрестные монастыри. Об обороне череповецких земель – в свежем видеоматериале "Череповецкой губернии".
Особо отметим наличие под Череповцом Чудского погоста и Чудской церкви, где разворачивался один из эпизодов Смутного времени.
ВОСПОМИНАНИЯ О ПАНАХ
Еще до установления Дня народного единства южное Обонежье было тем местом, где бытовали предания о панах. При этом как и любой другой фольклор, они не могут быть восприняты безоговорочно на веру, а должны быть проверены.
С деятельностью польско-литовских отрядов в южном Обонежье народная молва связывает Панское озеро у Мегры, Пановий городок в Самино и деревню Паньково на реке Андоме.
Между тем, все три названия скорее всего не связаны с поляками и вообще имеют разное происхождение.
Панское озеро и Панский ручей (последний пересекает трассу Санкт-Петербург – Вытегра), несмотря на легенду о мегорском крестьянине, заведшем поляков на это озеро, скорее восходит к еще довепсскому топонимическому слою, связанному с саамскими данными: ср. саамское паннэ 'топкое болото'. Отсюда, например, и карельское Панозеро.
Паньковский брод на Андоме тоже не является местом перехода поляков через реку. Он обязан своим названием поздней деревне Паньково (здесь была и фамилия Паньковы). Панько – это уменьшительная форма имен, начинающихся на Пан- – Панфил, Панкрат, Пантелей (Пантелеймон). Хотя какая-то часть Пановых и Паньковых действительно могла иметь отношение к панам, но для этого нужны бóльшие доказательства.
Более того, понятие пан контаминировалось с вепсским panda (pane-), карельским panna 'класть', 'хоронить'.
Отсюда, возможно, понимание панов как предков в Обонежье, Каргополье и даже в Верхнем Поволжье:
"У «обрусевших» вепсов с. Рокса Лодейнопольского района Олонецкой губ. ежегодно в четверг на Троицкой неделе (Семик) отмечался так называемый Киселев день — праздник поминовения умерших предков — панов. В этот день жители поселения собирались у часовни, стоящей в роще на возвышенном месте. Женщины приносили с собой по кринке молока и чашке киселя, которые ставили на несколько минут под образа. Затем, усевшись на лавочке вокруг часовни, все это сообща съедали, поминая панов, о происхождении которых рассказывали следующее: «Соберется бывало шайка, вот и скажет кто-либо: «Буду я над всеми паном» и станет паном; да и у нас все зовутся паны, вся деревня пановы, паны».
Г. И. Куликовский, описавший этот праздник, отмечал шутливое отношение крестьян к Киселеву дню, во время которого участники обливали друг друга киселем. В основе праздника лежит древнее представление о том, что родовые предки влияют на урожай злаков. По рассказам местных жителей, как-то раз решили не праздновать Киселев день, но после этого случился неурожай овса. Неурожай они объяснили местью панов-предков за игнорирование праздника, и с тех пор стали отмечать его ежегодно» (см.: И.Ю.Винокурова. Мифология вепсов).
Также название Пановий Городок закрепилось за ранним вепсским городищем XII-XIV веков в селе Саминский Погост. Вопреки последующим представлениям, оно не связано с польско-литовскими интервентами. Что интересно, здесь также проводились праздники – в начале мая на горе устраивались танцы на деревянном помосте.
Реальный Андомский острог Смутного времени располагался на 10 километров южнее Пановьего Городка – у слияния рек Самины и Андомы, что маркируется названием поля Подгорощина.
Еще до установления Дня народного единства южное Обонежье было тем местом, где бытовали предания о панах. При этом как и любой другой фольклор, они не могут быть восприняты безоговорочно на веру, а должны быть проверены.
С деятельностью польско-литовских отрядов в южном Обонежье народная молва связывает Панское озеро у Мегры, Пановий городок в Самино и деревню Паньково на реке Андоме.
Между тем, все три названия скорее всего не связаны с поляками и вообще имеют разное происхождение.
Панское озеро и Панский ручей (последний пересекает трассу Санкт-Петербург – Вытегра), несмотря на легенду о мегорском крестьянине, заведшем поляков на это озеро, скорее восходит к еще довепсскому топонимическому слою, связанному с саамскими данными: ср. саамское паннэ 'топкое болото'. Отсюда, например, и карельское Панозеро.
Паньковский брод на Андоме тоже не является местом перехода поляков через реку. Он обязан своим названием поздней деревне Паньково (здесь была и фамилия Паньковы). Панько – это уменьшительная форма имен, начинающихся на Пан- – Панфил, Панкрат, Пантелей (Пантелеймон). Хотя какая-то часть Пановых и Паньковых действительно могла иметь отношение к панам, но для этого нужны бóльшие доказательства.
Более того, понятие пан контаминировалось с вепсским panda (pane-), карельским panna 'класть', 'хоронить'.
Отсюда, возможно, понимание панов как предков в Обонежье, Каргополье и даже в Верхнем Поволжье:
"У «обрусевших» вепсов с. Рокса Лодейнопольского района Олонецкой губ. ежегодно в четверг на Троицкой неделе (Семик) отмечался так называемый Киселев день — праздник поминовения умерших предков — панов. В этот день жители поселения собирались у часовни, стоящей в роще на возвышенном месте. Женщины приносили с собой по кринке молока и чашке киселя, которые ставили на несколько минут под образа. Затем, усевшись на лавочке вокруг часовни, все это сообща съедали, поминая панов, о происхождении которых рассказывали следующее: «Соберется бывало шайка, вот и скажет кто-либо: «Буду я над всеми паном» и станет паном; да и у нас все зовутся паны, вся деревня пановы, паны».
Г. И. Куликовский, описавший этот праздник, отмечал шутливое отношение крестьян к Киселеву дню, во время которого участники обливали друг друга киселем. В основе праздника лежит древнее представление о том, что родовые предки влияют на урожай злаков. По рассказам местных жителей, как-то раз решили не праздновать Киселев день, но после этого случился неурожай овса. Неурожай они объяснили местью панов-предков за игнорирование праздника, и с тех пор стали отмечать его ежегодно» (см.: И.Ю.Винокурова. Мифология вепсов).
Также название Пановий Городок закрепилось за ранним вепсским городищем XII-XIV веков в селе Саминский Погост. Вопреки последующим представлениям, оно не связано с польско-литовскими интервентами. Что интересно, здесь также проводились праздники – в начале мая на горе устраивались танцы на деревянном помосте.
Реальный Андомский острог Смутного времени располагался на 10 километров южнее Пановьего Городка – у слияния рек Самины и Андомы, что маркируется названием поля Подгорощина.
ПАНЬКОВЫ ИЗ ПАНЬКОВО
В конце XVIII – начале XIX века два брата–крестьянина из андомской деревни Паньково сначала записались в вытегорское мещанство, а затем переехали в Санкт-Петербург, где стали книготорговцами ("книгопродавцами") и издателями Паньковыми (Панковыми).
В 1853 г. магазин русских и французских книг Панькова располагался уже в доме Пажеского корпуса (Воронцовский дворец).
Возможно, секрет их успеха связан, в том числе, с обучением грамоте у местных (андоморецких и вытегорских) старообрядцев.
Кроме того, известными (в столичном Петербурге, а также на карельских Выге и Лексе) выходцами из среды вытегорско-андомских старообрядцев были купцы Галашевские.
В конце XVIII – начале XIX века два брата–крестьянина из андомской деревни Паньково сначала записались в вытегорское мещанство, а затем переехали в Санкт-Петербург, где стали книготорговцами ("книгопродавцами") и издателями Паньковыми (Панковыми).
В 1853 г. магазин русских и французских книг Панькова располагался уже в доме Пажеского корпуса (Воронцовский дворец).
Возможно, секрет их успеха связан, в том числе, с обучением грамоте у местных (андоморецких и вытегорских) старообрядцев.
Кроме того, известными (в столичном Петербурге, а также на карельских Выге и Лексе) выходцами из среды вытегорско-андомских старообрядцев были купцы Галашевские.
Forwarded from Череповецкая губерния (Ιωάννης)
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
О фото:
Старинный способ здороваться. Этот способ приветствия односельчан в 1920-е годы помнили только старики.
Ленинградская губерния, Лодейнопольский уезд, Винницкая волость, Озерской сельсовет, д. Илларионовская (1927). Фотография З.П. Малиновской.
Источник:
Л.В.Королькова. Вепсы. Фотографии и рукописи из собрания Российского этнографического музея. СПб., 2015.
Старинный способ здороваться. Этот способ приветствия односельчан в 1920-е годы помнили только старики.
Ленинградская губерния, Лодейнопольский уезд, Винницкая волость, Озерской сельсовет, д. Илларионовская (1927). Фотография З.П. Малиновской.
Источник:
Л.В.Королькова. Вепсы. Фотографии и рукописи из собрания Российского этнографического музея. СПб., 2015.
Первое фото:
Фотограф Инто Конрад Инха (1894). Беломорская Карелия.
Текст под фото:
«Маленьких девочек не целуют, они "дают носик", то есть, ласкаясь, касаются с тётей носами».
Источник:
И.К. Инха. В краю калевальских песен. 2019.
Фотограф Инто Конрад Инха (1894). Беломорская Карелия.
Текст под фото:
«Маленьких девочек не целуют, они "дают носик", то есть, ласкаясь, касаются с тётей носами».
Источник:
И.К. Инха. В краю калевальских песен. 2019.