О «РАБОТЕ С ДОБРОВОЛЬНОСТЬЮ» (ЖЕРТВЫ)
Во всяких обсуждениях жертвоприношения, мученичества и так далее есть такая важнейшая тема как «добровольность». Например, говорят, что божество или герой «добровольно приносит себя в жертву» ради чего-то хорошего типа сотворения мира, солнца, луны и звезд, социального порядка, общины спасения aka церкви или там национального освобождения, и считается, что это типа «самопожертвование» и все это селебрейтят. Но проблема в том, что «добровольность» жертвы в ее становлении жертвой (то есть превращении из victim в sacrificial offering) – не безусловная данность, а ключевая ставка в религиозных дискурсах и практиках, то есть предмет хорошо различимых споров и усилий. Попробую объяснить на примерах и по порядку.
Начнем с того, что когда человека или другое животное натурально хотят убить и вот уже убивают, у него есть несколько способов на это реагировать, и религиозная система оценивает их по-разному. Условно эти способы и их оценку можно организовать в виде схемы:
– Сопротивление (жертва борется за свою жизнь или по крайней мере плачет) – нежелательно
– Покорность (жертва принимает смерть апатично или слегка депрессивно) – приемлемо
– Добровольность (жертва принимает смерть спокойно или слегка радостно) – идеально
– Стремление к смерти (жертва прямо нарывается и очевидно хочет) – недопустимо
Исходя из налично-данной реакции жертвы религиозная система стремится провести с ней конкретную работу, чтобы привести к приемлемому или, лучше, идеальному сценарию. Это можно зафиксировать как «возгонку жертвенности →→→» от сопротивления к добровольности либо как «критику жертвенности ←←←» от стремления к смерти до добровольности.
Во всяких обсуждениях жертвоприношения, мученичества и так далее есть такая важнейшая тема как «добровольность». Например, говорят, что божество или герой «добровольно приносит себя в жертву» ради чего-то хорошего типа сотворения мира, солнца, луны и звезд, социального порядка, общины спасения aka церкви или там национального освобождения, и считается, что это типа «самопожертвование» и все это селебрейтят. Но проблема в том, что «добровольность» жертвы в ее становлении жертвой (то есть превращении из victim в sacrificial offering) – не безусловная данность, а ключевая ставка в религиозных дискурсах и практиках, то есть предмет хорошо различимых споров и усилий. Попробую объяснить на примерах и по порядку.
Начнем с того, что когда человека или другое животное натурально хотят убить и вот уже убивают, у него есть несколько способов на это реагировать, и религиозная система оценивает их по-разному. Условно эти способы и их оценку можно организовать в виде схемы:
– Сопротивление (жертва борется за свою жизнь или по крайней мере плачет) – нежелательно
– Покорность (жертва принимает смерть апатично или слегка депрессивно) – приемлемо
– Добровольность (жертва принимает смерть спокойно или слегка радостно) – идеально
– Стремление к смерти (жертва прямо нарывается и очевидно хочет) – недопустимо
Исходя из налично-данной реакции жертвы религиозная система стремится провести с ней конкретную работу, чтобы привести к приемлемому или, лучше, идеальному сценарию. Это можно зафиксировать как «возгонку жертвенности →→→» от сопротивления к добровольности либо как «критику жертвенности ←←←» от стремления к смерти до добровольности.
(продолжение, начало см. выше)
Теперь – несколько примеров, как эта «работа с добровольностью» происходит конкретно.
1. Жертва может проходить ритуальную обработку и подготовку, чтобы добиться превращения сопротивления хотя бы в покорность, а лучше в добровольность. Снова отошлю к старому посту про ацтеков: очевидно, что ни захваченные на войне пленники, ни девочки-подростки не очень-то хотели, чтобы у них вырезали сердце и их кожу потом носил жрец. Поэтому с ними разыгрывали предварительную и долгую ритуальную драму, «вселяя» в них божество: чествовали как бога, учили музыке, стихам и всяким классным штукам, они дружились с красивыми женщинами, возлежали с императором и так далее. Спустя 1-3 месяца таких манипуляций реальное отношение потенциальной жертвы к неизбежному умерщвлению могло измениться и часто менялось. Идеально, чтобы они восходили на пирамиду добровольно, но не прямо бежали к вершине или не плакали и не переживали – это похерит весь ритуал и жертвоприношения не получится.
2. «Умилостивление» жертвы: мы не пытаемся прямо добиться от нее добровольности, но как-то ритуально задабриваем и задариваем, чтобы после жертвоприношения ее божественный дух на нас не срывался и не вредил. Вальтер Буркерт интересно пишет, что, по сути, таким обрядом умилостивления жертвы является the last / the special meal, то есть роскошная или приятная «последняя трапеза» перед смертной казнью, когда приговоренный может заказать все, что захочет, хотя часто с некоторыми ограничениями. В некоторых случаях это очевиднее, чем в других. Например, в Луизиане приговоренный традиционно разделяет «последнюю трапезу» с надзирателем (то есть жертвователем), типа на самом деле они «в одной лодке», у них общая ритуальная задача. В Индонезии нет закона о «последней трапезе», но власти часто предоставляют ее от щедрот, добровольно – и люди часто вкушают ее с родственниками. В Техасе в 2011 году произошел скандал, когда приговоренный Л. Р. Брюэр заказал адски роскошную трапезу, но потом сказал, что не голоден и есть ничего не будет. Власти от такой наглости охренели (потому что жертва отказывается умилостивляться, а это вообще-то все на налоги) и вообще отменили закон о последней трапезе. В Юте в 2010 году Р. Л. Гарднер попросил, чтобы за ужином ему дали посмотреть всю трилогию «Властелин колец», и получил разрешение. Об этом нет закона и это вообще не еда, но зато нормальное такое умилостивление. Соответственно, когда жертва отказывается от последней трапезы – это значит, что она дико обижена и умилостивляться отказывается. Иногда это плохо, а иногда и хер с ней. Известный пример – Эйхман, который был уверен, что судьи его почему-то любят и отпустят, и был оскорблен, когда услышал смертный приговор. В итоге он попросил только бутылку кошерного вина Carmel и вылакал половину с обычным тюремным ужином. А потом его повесили.
3. Можно попытаться выкружить «согласие» жертвы с помощью какого-нибудь трюка. Например, у древних греков или до сих пор у марийцев на жертвенного козла прыскали холодной водой, и он вздрагивал. Вздрагивание считалось знаком согласия и все такие «ура давайте резать». Но с человеками такое прокатывает редко.
4. В ситуации коллективного страдания большое значение имеют уговоры, подбадривание и личный пример. В христианских актах мучеников и passio часто описываются ситуации, когда отношение у потенциальных жертв очень разное: одни боятся (нельзя), другие радостно предвосхищают встречу с Творцом (идеально), третьи как-то излишне рвутся к смерти и потом трусят (нельзя), а в текстах намекается, что они из Фригии, а значит еретики-монтанисты. Так вот мученики с нормальным отношением убеждают первых не бояться, а третьих – охолонуть, чтобы жертва состоялась благополучно. И это, видимо, зачастую работало.
Теперь – несколько примеров, как эта «работа с добровольностью» происходит конкретно.
1. Жертва может проходить ритуальную обработку и подготовку, чтобы добиться превращения сопротивления хотя бы в покорность, а лучше в добровольность. Снова отошлю к старому посту про ацтеков: очевидно, что ни захваченные на войне пленники, ни девочки-подростки не очень-то хотели, чтобы у них вырезали сердце и их кожу потом носил жрец. Поэтому с ними разыгрывали предварительную и долгую ритуальную драму, «вселяя» в них божество: чествовали как бога, учили музыке, стихам и всяким классным штукам, они дружились с красивыми женщинами, возлежали с императором и так далее. Спустя 1-3 месяца таких манипуляций реальное отношение потенциальной жертвы к неизбежному умерщвлению могло измениться и часто менялось. Идеально, чтобы они восходили на пирамиду добровольно, но не прямо бежали к вершине или не плакали и не переживали – это похерит весь ритуал и жертвоприношения не получится.
2. «Умилостивление» жертвы: мы не пытаемся прямо добиться от нее добровольности, но как-то ритуально задабриваем и задариваем, чтобы после жертвоприношения ее божественный дух на нас не срывался и не вредил. Вальтер Буркерт интересно пишет, что, по сути, таким обрядом умилостивления жертвы является the last / the special meal, то есть роскошная или приятная «последняя трапеза» перед смертной казнью, когда приговоренный может заказать все, что захочет, хотя часто с некоторыми ограничениями. В некоторых случаях это очевиднее, чем в других. Например, в Луизиане приговоренный традиционно разделяет «последнюю трапезу» с надзирателем (то есть жертвователем), типа на самом деле они «в одной лодке», у них общая ритуальная задача. В Индонезии нет закона о «последней трапезе», но власти часто предоставляют ее от щедрот, добровольно – и люди часто вкушают ее с родственниками. В Техасе в 2011 году произошел скандал, когда приговоренный Л. Р. Брюэр заказал адски роскошную трапезу, но потом сказал, что не голоден и есть ничего не будет. Власти от такой наглости охренели (потому что жертва отказывается умилостивляться, а это вообще-то все на налоги) и вообще отменили закон о последней трапезе. В Юте в 2010 году Р. Л. Гарднер попросил, чтобы за ужином ему дали посмотреть всю трилогию «Властелин колец», и получил разрешение. Об этом нет закона и это вообще не еда, но зато нормальное такое умилостивление. Соответственно, когда жертва отказывается от последней трапезы – это значит, что она дико обижена и умилостивляться отказывается. Иногда это плохо, а иногда и хер с ней. Известный пример – Эйхман, который был уверен, что судьи его почему-то любят и отпустят, и был оскорблен, когда услышал смертный приговор. В итоге он попросил только бутылку кошерного вина Carmel и вылакал половину с обычным тюремным ужином. А потом его повесили.
3. Можно попытаться выкружить «согласие» жертвы с помощью какого-нибудь трюка. Например, у древних греков или до сих пор у марийцев на жертвенного козла прыскали холодной водой, и он вздрагивал. Вздрагивание считалось знаком согласия и все такие «ура давайте резать». Но с человеками такое прокатывает редко.
4. В ситуации коллективного страдания большое значение имеют уговоры, подбадривание и личный пример. В христианских актах мучеников и passio часто описываются ситуации, когда отношение у потенциальных жертв очень разное: одни боятся (нельзя), другие радостно предвосхищают встречу с Творцом (идеально), третьи как-то излишне рвутся к смерти и потом трусят (нельзя), а в текстах намекается, что они из Фригии, а значит еретики-монтанисты. Так вот мученики с нормальным отношением убеждают первых не бояться, а третьих – охолонуть, чтобы жертва состоялась благополучно. И это, видимо, зачастую работало.
(окончание, начало см. выше)
5. Добровольность может приписываться жертве постфактум, когда она уже умерла. Это классический случай всяких национализмов и военной пропаганды: солдат обычно не спрашивают, хотят ли они умирать или что там у них в голове, но потом всегда заявляют, что они «добровольно принести себя в жертву на благо Отечества» и так далее. Аналогичным образом, иногда реальные обстоятельства указывают на то, что человек вообще-то не собирался умирать, но тогда эти свидетельства заминают и говорят, что «да, стопудов добровольно, грацие». Таков случай мученицы-суфражистки Эмили Дэвисон, о которой я тоже когда-то писал: напомню, на английском дерби она бросилась под копыта лошади короля Георга, и ее соратницы решили, что она «пожертвовала собой» – но у нее в кармане был обратный билет куда-то там, а значит, она не собиралась умирать и скорее всего проделала все это спонтанно.
6. Наконец, один пример работы в обратном направлении, «критики жертвенности»: иногда люди действительно умирают добровольно, с какой-то целью или за что-то, но их враги говорят, что «на самом деле все не так, вы умерли ни за что, вас обманывают» или пускают в ход клевету. Недавно я читал Марту Геллхорн и она там описывает, как во время гражданской войны в Испании по радио постоянно транслировали националистическую пропаганду, что «вы умираете не за что» – а республиканцы, по ее словам, хорошо знали, за что сражаются, и умирали добровольно. Или, например, Августин и другие отцы много писали про донатистов, что они полные кретины и «прыгают с холмов мордой вниз и думают, что это мученичество», но нихрена. Честно говоря, я не уверен, что донатисты действительно так делали, но черный пиар в христианской полемике был обычной вещью. Точно так же, как римские магистраты охреневали от готовности христиан «умереть непонятно за что» и всячески их отговаривали, потому что ну правда.
Ну и вот. Это все достаточно частные примеры, но повторю два главных тезиса: 1) добровольность является не данностью, а ставкой и 2) с ней ведется конкретная работа. Наверное, про это можно придумать еще много всего, но пока так.
5. Добровольность может приписываться жертве постфактум, когда она уже умерла. Это классический случай всяких национализмов и военной пропаганды: солдат обычно не спрашивают, хотят ли они умирать или что там у них в голове, но потом всегда заявляют, что они «добровольно принести себя в жертву на благо Отечества» и так далее. Аналогичным образом, иногда реальные обстоятельства указывают на то, что человек вообще-то не собирался умирать, но тогда эти свидетельства заминают и говорят, что «да, стопудов добровольно, грацие». Таков случай мученицы-суфражистки Эмили Дэвисон, о которой я тоже когда-то писал: напомню, на английском дерби она бросилась под копыта лошади короля Георга, и ее соратницы решили, что она «пожертвовала собой» – но у нее в кармане был обратный билет куда-то там, а значит, она не собиралась умирать и скорее всего проделала все это спонтанно.
6. Наконец, один пример работы в обратном направлении, «критики жертвенности»: иногда люди действительно умирают добровольно, с какой-то целью или за что-то, но их враги говорят, что «на самом деле все не так, вы умерли ни за что, вас обманывают» или пускают в ход клевету. Недавно я читал Марту Геллхорн и она там описывает, как во время гражданской войны в Испании по радио постоянно транслировали националистическую пропаганду, что «вы умираете не за что» – а республиканцы, по ее словам, хорошо знали, за что сражаются, и умирали добровольно. Или, например, Августин и другие отцы много писали про донатистов, что они полные кретины и «прыгают с холмов мордой вниз и думают, что это мученичество», но нихрена. Честно говоря, я не уверен, что донатисты действительно так делали, но черный пиар в христианской полемике был обычной вещью. Точно так же, как римские магистраты охреневали от готовности христиан «умереть непонятно за что» и всячески их отговаривали, потому что ну правда.
Ну и вот. Это все достаточно частные примеры, но повторю два главных тезиса: 1) добровольность является не данностью, а ставкой и 2) с ней ведется конкретная работа. Наверное, про это можно придумать еще много всего, но пока так.
Вчера с одним коллегой беседовали про некие «экстазы», которые вроде как могут привести людей к violence in God’s name, я как обычно говорил, что никаких экстазов нет и вообще обычно люди рациональные. И у меня вертелось на языке, но так и не оформилось в аргумент, поэтому расскажу без аргумента: единственный случай в моей «практике», когда у православного человека была иерофания и он был недобрым – это один алкоголик из Дивеева по имени Анатолий, с которым мы как-то полтора часа беседовали на морозе, и он говорил, что «везде жиды», РПЦ погрязла в ересях, символ веры исковерканный, скоро Армагеддон и так далее, так вот у него была иерофания, но и та – негативная. Как-то раз он допился до того, что открывал кран в ванной, а из крана с ним начинали разговаривать бесы. Закрывал кран – бесы замолкали. Открывал – говорили. Еще он с какими-то афганцами жил в бане у Жанны Бичевской (она тоже алкоголичка, как и ее муж) и сожгли ей эту самую баню к чертовой матери, а она обиделась. А потом мы с Анатолием пошли в местную детскую библиотеку сканировать какие-то обоссанные листовки против ИНН, было весело
Короче, как-то без экстазов обходится
К вопросу о темных иерофаниях, кажется у итальянской группы Hideous Divinity опять дошли руки до Рудольфа Отто, новые треки у них называются Mysterium Tremendum и The Numinous One, вроде хорошие
Короче, как-то без экстазов обходится
К вопросу о темных иерофаниях, кажется у итальянской группы Hideous Divinity опять дошли руки до Рудольфа Отто, новые треки у них называются Mysterium Tremendum и The Numinous One, вроде хорошие
Друг Эдуард Лукоянов вот тут написал про Мейса, спасибо ему за факт и на добром слове. Хотел сказать на прощание еще что-нибудь очень грустное, но лучше не надо. Перевожу потихоньку вторую часть aka сиквел, в издательстве уже анонсировали, там про войну и жертву, а еще будет триквел, но он пока не написан
Forwarded from Алсу Нейланд
Проснулись, перекрестились, выпили кофе, дали одной собаке антибиотик, проверили раны — выглядят хорошо, дождались врача, поставили другой собаке катетер, чтобы провести заключительный сеанс химиотерапии, между делом написали про «Пьяного Силена» в благословенном переводе Алексея Зыгмонта (подписывайтесь на его канал, хороший), почухали пузо, вздрогнули от ироничного ужаса.
День еще не кончился, мягко говоря. Но это даже хорошо.
День еще не кончился, мягко говоря. Но это даже хорошо.
«Горький»
Козел исчезает
О «Пьяном Силене» Моргана Мейса
крутится в голове одна констелляция обстоятельств. выводов из нее никаких, но запишу
1. Было в жизни такое 7-е правило IV Вселенского собора (Халкидонского): «Учиненным единожды в клир, и монахам, определили мы не вступать ни в воинскую службу, ни в мирской чин: иначе дерзнувших на сие, и не возвращающихся с раскаянием к тому, что прежде избрал для Бога, предавать анафеме»
2. С другой стороны, в 2016 году были канонизированы к общецерковному прославлению легендарные warrior monks Пересвет и Ослябя. Можно, конечно, сказать, что в Куликовской битве они типа не «вступали в воинскую службу», но как бы, по текстам, весьма рвались в битву
3. В сентябре 2022 года, когда пошли разговоры про мобилизацию священников и монахов и внезапно выяснилось, что никакой церковной брОни у них нет (не озаботились), про 7-е правило таки вспомнили и сказали, что нельзя и ни в коем случае
4. НА ФОТО: самоходный российский комплекс лазерного оружия «Пересвет». Характерно, что название выбиралось народным голосованием, в финал вошли названия «Блик» и «Василиск», но «Пересвет» победил с большим отрывом, народ все-таки чует, где holy damage зарыт. Алсо, тогда же подводный беспилотник в т.ч. с ядерными зарядами назвали «Посейдон»
1. Было в жизни такое 7-е правило IV Вселенского собора (Халкидонского): «Учиненным единожды в клир, и монахам, определили мы не вступать ни в воинскую службу, ни в мирской чин: иначе дерзнувших на сие, и не возвращающихся с раскаянием к тому, что прежде избрал для Бога, предавать анафеме»
2. С другой стороны, в 2016 году были канонизированы к общецерковному прославлению легендарные warrior monks Пересвет и Ослябя. Можно, конечно, сказать, что в Куликовской битве они типа не «вступали в воинскую службу», но как бы, по текстам, весьма рвались в битву
3. В сентябре 2022 года, когда пошли разговоры про мобилизацию священников и монахов и внезапно выяснилось, что никакой церковной брОни у них нет (не озаботились), про 7-е правило таки вспомнили и сказали, что нельзя и ни в коем случае
4. НА ФОТО: самоходный российский комплекс лазерного оружия «Пересвет». Характерно, что название выбиралось народным голосованием, в финал вошли названия «Блик» и «Василиск», но «Пересвет» победил с большим отрывом, народ все-таки чует, где holy damage зарыт. Алсо, тогда же подводный беспилотник в т.ч. с ядерными зарядами назвали «Посейдон»
Читал сборник протоиерея Димитрия Василенкова (зампреда Синодального отдела по взаимодействию с ВС и главного военного священника духовенства по работе с ВС) "На войне". Книжка очень информативная, куча цитат из святых отцов, старцев, полководцев и философов, пока что вытащил пару скринов. Первое про заповедь "не убий" – то, о чем я всегда говорил, но почему-то не встречал в качестве позитивного аргумента, а тут встретил. Второе – просто примечательно.
если что, есть в открытом доступе на сайте Синодального отдела, обратите внимание на URL
если что, есть в открытом доступе на сайте Синодального отдела, обратите внимание на URL
МИФ О ГОНЕНИЯХ СКАЧАТЬ EPUB
В связи с литературой по теме наткнулся на поразительный случай. Есть такая известная книжка про раннехристианское мученичество – «Миф о гонениях» Кандиды Мосс, она сейчас профессор теологии в Бирмингеме, но вообще публичный интеллектуал, журналистка, теолог, морально симпатичная и веселая женщина, я у нее читал фрагментами эту книжку и еще еженедельные колонки на The Daily Beast (нужно еще глянуть всякие подкасты с ней на YouTube, их много).
Эта ее книжка, которая «Миф о гонениях», буквально недавно появилась в интернете на русском в виде epub – на бумаге издания нет. И вот собственно то, о чем я хотел сказать – книжку эту весьма специфическим образом переводил в прямом эфире в жж (жж, блин) такой архидиакон Стефан Пучков, а он, кажется, долго был в Украинской автономной православной церкви, но она в 2019-м кончилась, и с тех пор я не знаю. До этого он переводил «Forged» («Великий обман») Барта Эрмана, а у него среди нормальных библеистов репутация вроде бы так себе. Ну и вот, почему переводил специфическим образом: как не раз повторял сам архидиакон, он выступал «чаще даже редактором, чем переводчиком», его все в книжке сплошняком бесило, он называл ее либеральной пропагандой, хотя «есть интересное», поэтому в некоторых главах радикально сокращал и ужимал текст, из четырех абзацев делал один, перепроверял все данные и исправлял все, что ему почему-то не нравилось. В прямом эфире в жж все это было забавно, потому что он еще постоянно писал типа «девка / тетка / авторка завирается» и (цитата) «если бы она оказалась в зоне досягаемости, пришлось бы наградить ее парой оплеух», ну и прочее.
Почему это интересно – потому что я внезапно разглядел в этом окошко в какие-то совершенно архаические практики обращения с текстом, которые уже давно не используют, потому что ну вот есть чужой текст, ну бывают ошибки, можно не соглашаться, но надо все перевести аккуратно. Но раньше, где-нибудь до нашей эры и немножко позже, даже со священными текстами порой обращались иначе: их как бы переводили, но при этом редактировали, дописывали, сокращали, попутно комментировали и прочее. Поэтому, например, таргумы (переложения Танаха на арамейский язык) называют «переводами» чаще в кавычках: это именно творческая переработка. А Пучков это ненадолго как бы все воскресил. Вот.
epub, если что, читать не рискну, наверное так было нельзя все-таки
В связи с литературой по теме наткнулся на поразительный случай. Есть такая известная книжка про раннехристианское мученичество – «Миф о гонениях» Кандиды Мосс, она сейчас профессор теологии в Бирмингеме, но вообще публичный интеллектуал, журналистка, теолог, морально симпатичная и веселая женщина, я у нее читал фрагментами эту книжку и еще еженедельные колонки на The Daily Beast (нужно еще глянуть всякие подкасты с ней на YouTube, их много).
Эта ее книжка, которая «Миф о гонениях», буквально недавно появилась в интернете на русском в виде epub – на бумаге издания нет. И вот собственно то, о чем я хотел сказать – книжку эту весьма специфическим образом переводил в прямом эфире в жж (жж, блин) такой архидиакон Стефан Пучков, а он, кажется, долго был в Украинской автономной православной церкви, но она в 2019-м кончилась, и с тех пор я не знаю. До этого он переводил «Forged» («Великий обман») Барта Эрмана, а у него среди нормальных библеистов репутация вроде бы так себе. Ну и вот, почему переводил специфическим образом: как не раз повторял сам архидиакон, он выступал «чаще даже редактором, чем переводчиком», его все в книжке сплошняком бесило, он называл ее либеральной пропагандой, хотя «есть интересное», поэтому в некоторых главах радикально сокращал и ужимал текст, из четырех абзацев делал один, перепроверял все данные и исправлял все, что ему почему-то не нравилось. В прямом эфире в жж все это было забавно, потому что он еще постоянно писал типа «девка / тетка / авторка завирается» и (цитата) «если бы она оказалась в зоне досягаемости, пришлось бы наградить ее парой оплеух», ну и прочее.
Почему это интересно – потому что я внезапно разглядел в этом окошко в какие-то совершенно архаические практики обращения с текстом, которые уже давно не используют, потому что ну вот есть чужой текст, ну бывают ошибки, можно не соглашаться, но надо все перевести аккуратно. Но раньше, где-нибудь до нашей эры и немножко позже, даже со священными текстами порой обращались иначе: их как бы переводили, но при этом редактировали, дописывали, сокращали, попутно комментировали и прочее. Поэтому, например, таргумы (переложения Танаха на арамейский язык) называют «переводами» чаще в кавычках: это именно творческая переработка. А Пучков это ненадолго как бы все воскресил. Вот.
epub, если что, читать не рискну, наверное так было нельзя все-таки
Forwarded from Горький
Книга Анджелики Монтанари о том, как и почему средневековые люди ели друг друга, уже самой своей темой способна привлечь широкого читателя, однако специалистов она неприятно поразит своеобразными трактовками известных письменных памятников и фактическими неточностями. Русский читатель «Мрачной трапезы» дополнительно поразится особенностям ее перевода. Читайте об этом в материале Олега Ивика, написанном специально для «Горького».
«Читая книгу Анджелики Монтанари, автор настоящей рецензии Олег Ивик нередко страдал».
https://gorky.media/reviews/stradaniya-po-antropofagii/
«Читая книгу Анджелики Монтанари, автор настоящей рецензии Олег Ивик нередко страдал».
https://gorky.media/reviews/stradaniya-po-antropofagii/
«Горький»
Страдания по антропофагии
Олег Ивик — о книге Анджелики Монтанари «Мрачная трапеза»
Дорогие друзья, тут вот 6 апреля (это суббота) в 19.30 будет презентация «Пьяного Силена» Мейса. Поскольку это магазин «Порядок слов» в далеком Санкт-Петербурге, я буду в виде лица на экране, еще будут редактор и еще какие-то хорошие люди. Кому не лень – приходите, как-нибудь поболтаем
Я честно пока не знаю, чего говорить, из наиболее осмысленного смогу, наверное, рассказать разве что про «Судьбу животных», это сиквел и тоже про картину, а на обороте этой второй картины по-немецки написано Und alles Sein ist flammend Leid, «И все сущее – пламенеющее страдание». Довольно сильно и трудно не согласиться. Но если будет интересно что-то конкретное – напишите, я с удовольствием
Я честно пока не знаю, чего говорить, из наиболее осмысленного смогу, наверное, рассказать разве что про «Судьбу животных», это сиквел и тоже про картину, а на обороте этой второй картины по-немецки написано Und alles Sein ist flammend Leid, «И все сущее – пламенеющее страдание». Довольно сильно и трудно не согласиться. Но если будет интересно что-то конкретное – напишите, я с удовольствием
poryadok-slov-event.timepad.ru
Презентация книги «Пьяный Силен» Моргана Мейса / События на TimePad.ru
ФИЛОСОФСКОЕ МУЧЕНИЧЕСТВО ОТ СОКРАТА ДО ИНЦЕЛОВ
Купил тут недавно только что переведенную книжку Костики Брадатана «Умирая за идеи». Зачем я такое сделал – отдельный предмет для социологии чтения и владения книгами, потому что читал текст еще по-английски, когда писал статью про секулярное мученичество, и ненавижу каждую его строчку. Он тупой, отвратительно пафосный и нравоучительный, автор со звериной серьезностью пересказывает Монтеня и другой материал, условно говоря, для бакалавриата, и доказывает выспренные вещи про la mort. Еще и перевод так себе, встречаются «Евангелие по Матфею» и т.д. (потому что в английском according to), «шип в плоть» вместо «жала», не говоря уже о переводе названия – есть же нормальное выражение «умереть за идею». Но вот зачем-то купил, типа «что-то по теме», надо вертеть в руках и беситься.
Если совсем в паре слов, то его главный тезис, что вот были Сократ, Гипатия, Джордано Бруно, Томас Мор и Ян Паточка – и это «мученики-философы», которые «добровольно» приняли смерть за свои идеи и тем как бы утвердили их значимость, сделали свою смерть философским завещанием. Якобы философ «готов умереть» и это делает его сакральным (далее теория жертвы по Жирару – но так, как будто тот описывает что-то хорошее и полезное). И короче автор там много раз повторяет, что эти философы решили, что лучше примут смерть, чем откажутся от своих идей. Из его набора персонажей, наверное, это более-менее верно только в отношении Сократа, ему предлагали отказаться. Гипатию просто резко и жестоко убили православные активисты, у Бруно была такая «философия», что ТВ-3 отдыхает, Мор просто поссорился с вышестоящими по поводу главенства монарха в Церкви, Паточку запытали в ментовке. Наверное, они бы удивились, если бы им какой-то американец сказал, что они «умерли за идею», особенно Паточка. Но так работает репутационный процесс при создании мучеников, добровольность – ставка, а не данность, когда-то об этом писал.
Но сказать я хотел вообще-то не это. Брадатан пишет, что эти философы исполняли перформанс и превратили собственные живые тела как бы в репрезентацию «дела», causa. И поскольку они делают залогом истины философии свои страдающие и умирающие тела, то это офигенно и подтверждает значимость их идей. Потому что философ – это по определению «парресиаст», он говорит истину, которая не нравится другим и их мучают. Это не подходит к большинству его примеров, но, в сущности – да, именно так это и работает: некоторые люди превращают собственные тела в репрезентацию «дела» и начинают активно страдать, все за этим очень следят, и, если эти люди умирают, это может сильно продвинуть «дело». Наиболее очевидные примеры тут связаны с голодовками (Ганди, Бобби Сэндс) или самосожжениями (буддийский монах во Вьетнаме – после которого, кстати, волна самосожжений прокатилась по США) и так далее.
Купил тут недавно только что переведенную книжку Костики Брадатана «Умирая за идеи». Зачем я такое сделал – отдельный предмет для социологии чтения и владения книгами, потому что читал текст еще по-английски, когда писал статью про секулярное мученичество, и ненавижу каждую его строчку. Он тупой, отвратительно пафосный и нравоучительный, автор со звериной серьезностью пересказывает Монтеня и другой материал, условно говоря, для бакалавриата, и доказывает выспренные вещи про la mort. Еще и перевод так себе, встречаются «Евангелие по Матфею» и т.д. (потому что в английском according to), «шип в плоть» вместо «жала», не говоря уже о переводе названия – есть же нормальное выражение «умереть за идею». Но вот зачем-то купил, типа «что-то по теме», надо вертеть в руках и беситься.
Если совсем в паре слов, то его главный тезис, что вот были Сократ, Гипатия, Джордано Бруно, Томас Мор и Ян Паточка – и это «мученики-философы», которые «добровольно» приняли смерть за свои идеи и тем как бы утвердили их значимость, сделали свою смерть философским завещанием. Якобы философ «готов умереть» и это делает его сакральным (далее теория жертвы по Жирару – но так, как будто тот описывает что-то хорошее и полезное). И короче автор там много раз повторяет, что эти философы решили, что лучше примут смерть, чем откажутся от своих идей. Из его набора персонажей, наверное, это более-менее верно только в отношении Сократа, ему предлагали отказаться. Гипатию просто резко и жестоко убили православные активисты, у Бруно была такая «философия», что ТВ-3 отдыхает, Мор просто поссорился с вышестоящими по поводу главенства монарха в Церкви, Паточку запытали в ментовке. Наверное, они бы удивились, если бы им какой-то американец сказал, что они «умерли за идею», особенно Паточка. Но так работает репутационный процесс при создании мучеников, добровольность – ставка, а не данность, когда-то об этом писал.
Но сказать я хотел вообще-то не это. Брадатан пишет, что эти философы исполняли перформанс и превратили собственные живые тела как бы в репрезентацию «дела», causa. И поскольку они делают залогом истины философии свои страдающие и умирающие тела, то это офигенно и подтверждает значимость их идей. Потому что философ – это по определению «парресиаст», он говорит истину, которая не нравится другим и их мучают. Это не подходит к большинству его примеров, но, в сущности – да, именно так это и работает: некоторые люди превращают собственные тела в репрезентацию «дела» и начинают активно страдать, все за этим очень следят, и, если эти люди умирают, это может сильно продвинуть «дело». Наиболее очевидные примеры тут связаны с голодовками (Ганди, Бобби Сэндс) или самосожжениями (буддийский монах во Вьетнаме – после которого, кстати, волна самосожжений прокатилась по США) и так далее.
(продолжение, начало см. выше)
В чем тут проблема – так это в том, что сам этот механизм ничего не говорит о качестве «дела», в репрезентацию которого превращается тело человека. То есть мы привыкли думать, что если человек и его последователи выставляют некую ситуацию как «страдание и умирание за что-то», то это что-то истинное, благородное и хорошее. Но нет. И вот тут я приведу долбанутый пример Поднебесного – это, как вы знаете, инцел-шизофреник из Нижнего Новгорода, который бухтит про «вагинокапитализм / фемофашизм» и что «женщины должны давать секс», а еще делает на YouTube совершенно безумные обзоры на сосиски за 15 рублей. У П. есть своя теология, которую я бы определил как гностическую, точнее – валентинианскую: он говорит, что мужское и женское вместе образуют божественное начало, и секс – это не материальная, а духовная вещь, и вот мужчины это понимают, а женщины-убийцы нет (вот пост). Почему валентинианскую – потому что валентиниане уважали брак, в предвечной Плероме у них мужские и женские эоны образуют сизигии – благие гармонические союзы, а если какой-нибудь эон не вступает в сизигию, то начинается вселенская катастрофа. Ну и вот, П. тоже превратил свое тело в репрезентацию дела: он постоянно пишет о своих физических и моральных страданиях, болях, терзаниях, как на него все клевещут и так далее (например). И чем хуже П. – тем ближе его «дело» к трагическому перелому.
По сути, конечно, это культурно фундированный шантаж, как и любые голодовки или самосожжения, просто этот шантаж в одних случаях работает, а в других – нет. И еще это «дело» всегда есть прежде всего требование, то есть активный проект по изменению реальности. Дальше уже вопрос качества этого требования, Ганди ли это или Васисуалий Лоханкин, который превратил свое страдающее тело в публичный проект по неотпущению супруги Варвары к инженеру Птибурдукову, но прокололся на поедании борща ночью
немного в кучу и многословно, но ладно, давно ничего не писал
В чем тут проблема – так это в том, что сам этот механизм ничего не говорит о качестве «дела», в репрезентацию которого превращается тело человека. То есть мы привыкли думать, что если человек и его последователи выставляют некую ситуацию как «страдание и умирание за что-то», то это что-то истинное, благородное и хорошее. Но нет. И вот тут я приведу долбанутый пример Поднебесного – это, как вы знаете, инцел-шизофреник из Нижнего Новгорода, который бухтит про «вагинокапитализм / фемофашизм» и что «женщины должны давать секс», а еще делает на YouTube совершенно безумные обзоры на сосиски за 15 рублей. У П. есть своя теология, которую я бы определил как гностическую, точнее – валентинианскую: он говорит, что мужское и женское вместе образуют божественное начало, и секс – это не материальная, а духовная вещь, и вот мужчины это понимают, а женщины-убийцы нет (вот пост). Почему валентинианскую – потому что валентиниане уважали брак, в предвечной Плероме у них мужские и женские эоны образуют сизигии – благие гармонические союзы, а если какой-нибудь эон не вступает в сизигию, то начинается вселенская катастрофа. Ну и вот, П. тоже превратил свое тело в репрезентацию дела: он постоянно пишет о своих физических и моральных страданиях, болях, терзаниях, как на него все клевещут и так далее (например). И чем хуже П. – тем ближе его «дело» к трагическому перелому.
По сути, конечно, это культурно фундированный шантаж, как и любые голодовки или самосожжения, просто этот шантаж в одних случаях работает, а в других – нет. И еще это «дело» всегда есть прежде всего требование, то есть активный проект по изменению реальности. Дальше уже вопрос качества этого требования, Ганди ли это или Васисуалий Лоханкин, который превратил свое страдающее тело в публичный проект по неотпущению супруги Варвары к инженеру Птибурдукову, но прокололся на поедании борща ночью
немного в кучу и многословно, но ладно, давно ничего не писал
В последнее время думаю одну мысль, которая похожа на шутку, но это не совсем шутка. Там нет про религию, но есть про насилие, поэтому расскажу
Короче, вы знаете, я живу в Москве, и тут есть т.н. электросамокаты и самокатчики. Я их, блять, ненавижу до белого каления и каждый сезон фантазирую про всякие жестокие способы, как их нужно уничтожать. По большей части (допустим, не все) самокатчики ведут себя с пешеходами как абсолютное говно – ездят на безумной скорости, звенят своими гребаными звонками в спину, а если на них ругаются, они такие типа «эй дамы полегче, заткнитесь» и едут дальше. Иногда можно увидеть подростков или каких-то grown-up уродов, которые тупо стоят на этих машинах и звенят. В этом нет никакого смысла, потому что они никуда не едут, никто не стоит у них на пути, но им это нравится, и они стоят и звенят. Бесит так, что выразить невозможно и даже пытаться на буду
Понятно, что это хамство и этих людей никто не учил какому-то элементарному уважению, но отчасти их поведение иррационально, поскольку просто стоять и звенеть или гнать на этом чертовом колесе по людному тротуару – не очень удобно. И вот в какой-то момент я подумал, что здесь имеет место в своем роде «проблема техники» (не по Хайдеггеру, а просто). Знаете, есть эта известная цитата Оппенгеймера про H-Bomb. Типа он создал атомную бомбу, но потом выступал против создания водородной. И когда его спросили, «когда это вы стали таким моральным», он ответил – «When it became clear to me that we would use any weapon we had». Иначе говоря, техника устроена так, что мы используем предоставляемые ей возможности, и они почему-то завораживают нас так, что мы считаем, что раз они есть – то надо использовать, даже если это бессмысленно, вредно или даже грозит апокалипсисом
И вот это и есть проблема самокатчиков – они используют возможности техники. Если «можно» гнать на огромной скорости – они это будут делать, если есть звонок – они будут стоять и звенеть. Тут, как обычно, есть два значения слова «можно», которые в русском языке не разведены: «можно» как техническая возможность и «можно» как моральная допустимость. Но в случае с техникой они как будто схлопываются и в поле зрения остается лишь первое. Как-то так
Короче, вы знаете, я живу в Москве, и тут есть т.н. электросамокаты и самокатчики. Я их, блять, ненавижу до белого каления и каждый сезон фантазирую про всякие жестокие способы, как их нужно уничтожать. По большей части (допустим, не все) самокатчики ведут себя с пешеходами как абсолютное говно – ездят на безумной скорости, звенят своими гребаными звонками в спину, а если на них ругаются, они такие типа «эй дамы полегче, заткнитесь» и едут дальше. Иногда можно увидеть подростков или каких-то grown-up уродов, которые тупо стоят на этих машинах и звенят. В этом нет никакого смысла, потому что они никуда не едут, никто не стоит у них на пути, но им это нравится, и они стоят и звенят. Бесит так, что выразить невозможно и даже пытаться на буду
Понятно, что это хамство и этих людей никто не учил какому-то элементарному уважению, но отчасти их поведение иррационально, поскольку просто стоять и звенеть или гнать на этом чертовом колесе по людному тротуару – не очень удобно. И вот в какой-то момент я подумал, что здесь имеет место в своем роде «проблема техники» (не по Хайдеггеру, а просто). Знаете, есть эта известная цитата Оппенгеймера про H-Bomb. Типа он создал атомную бомбу, но потом выступал против создания водородной. И когда его спросили, «когда это вы стали таким моральным», он ответил – «When it became clear to me that we would use any weapon we had». Иначе говоря, техника устроена так, что мы используем предоставляемые ей возможности, и они почему-то завораживают нас так, что мы считаем, что раз они есть – то надо использовать, даже если это бессмысленно, вредно или даже грозит апокалипсисом
И вот это и есть проблема самокатчиков – они используют возможности техники. Если «можно» гнать на огромной скорости – они это будут делать, если есть звонок – они будут стоять и звенеть. Тут, как обычно, есть два значения слова «можно», которые в русском языке не разведены: «можно» как техническая возможность и «можно» как моральная допустимость. Но в случае с техникой они как будто схлопываются и в поле зрения остается лишь первое. Как-то так
оказывается, есть запись вчерашней презентации, кому интересно – вот. там правда довольно много любопытных открытий, Мейс внезапно – совершенно христианский автор, чуть ли dead to the world монах, и подложил под нас под всех бомбу, по уши заряженную христианством
а вот в открытом доступе книжка с его перепиской про кино и религию, из которой я все это взял
а вот в открытом доступе книжка с его перепиской про кино и религию, из которой я все это взял
YouTube
Презентация книги «Пьяный Силен» Моргана Мейса
Рубрика «наверное, многие видели, а я не видел и поделюсь». Есть такие штуки, которые условно назвали Aztec Death Whistle – их нашли на раскопках храма в Мехико и сначала подумали, что это такая абстрактная ритуальная утварь, а потом кто-то зачем-то в нее подул и выяснилось, что это the scariest sound in the world, как будто кто-то орет от ужаса, послушайте
Потом еще выяснилось, что это сходство – оно неспроста и внутри свисток действительно напоминает человеческую гортань, там расщепление звука и еще что-то. Зачем эти свистки были нужны – пока не разобрались: то ли при human sacrifices, то ли на войне, чтобы вселить ужас в сердце врага, есть гипотеза, что в терапевтических, то есть в магическо-исцелительных целях
еще это буквально тот звук, который звучит у меня в голове, когда я думаю о своей жизни
Потом еще выяснилось, что это сходство – оно неспроста и внутри свисток действительно напоминает человеческую гортань, там расщепление звука и еще что-то. Зачем эти свистки были нужны – пока не разобрались: то ли при human sacrifices, то ли на войне, чтобы вселить ужас в сердце врага, есть гипотеза, что в терапевтических, то есть в магическо-исцелительных целях
еще это буквально тот звук, который звучит у меня в голове, когда я думаю о своей жизни