«Не могу сейчас понять, куда девалась прежняя уверенность, что вот-вот, сейчас-сейчас все будет хорошо. Иногда кажется, что я поумнел и вот-вот пойму все»
Евгений Шварц. Дневник, запись от 23.I.1944.
Евгений Шварц. Дневник, запись от 23.I.1944.
из дневника Евг. Шварца, запись от 3-4.II.1947 –
- «…За эти дни прочел я письма С.А. Толстой. Огорчился. Если брать слова ее – она виновата. Много она наговорила нехорошего. А брать дела – они, кроме хорошего, ничего никому не сделали. Но народ кругом (кроме Льва Николаевича в иных случаях) придавал словам огромное значение, спорил с большой безжалостно и не считал добрыми дела, не подтвержденные верой»
- «…За эти дни прочел я письма С.А. Толстой. Огорчился. Если брать слова ее – она виновата. Много она наговорила нехорошего. А брать дела – они, кроме хорошего, ничего никому не сделали. Но народ кругом (кроме Льва Николаевича в иных случаях) придавал словам огромное значение, спорил с большой безжалостно и не считал добрыми дела, не подтвержденные верой»
у Шварца в дневнике под 17.II.1953 г. запись –
- «Читаю Пруста. Вышло так, что я до сих пор прочел только “Под сенью девушек в цвету” и следующие. Не читал первой половины “Девушек” – роман с Жильбертой Сван. Книга несомненно непереводимая, более непереводимая, чем стихи, где хоть размер диктуется автором. Но и немногие пробившиеся живые слова перенесли меня и в мое детство: ожидание матери, меня уже отправили спать, а гости шумят весело. Есть одно прямое совпадение: я восхищался (не смея перенять) произношение Крачковских (“вирьятно”, “назлό”) – как мальчик у Пруста – произношение семьи Свана. Если отбросить, заставить себя отнестись снисходительно к тонкостям болезненным, женственным, то многое трогает. Прежде всего правдивость во что бы то ни стало. Но это и порождает “тонкости”. А переводный язык придает им литературную, мертвую, бескровную оболочку. Книжка на первый взгляд не французская. Но если вглядишься, то ощущается в ней “эспри”, и мы чувствуем себя своими в области, где хозяином “Geist”. Впрочем, храбрость, с которой путешествует он внутрь себя, и смелость, с которой говорит он о своих открытиях правду, создают подобие “heilige Ernst”. И внимательность, равная ко всему, иногда кажется божественной. Это не безразличие, а равна ко всему внимательность. Он много читал, литературность перевода усиливает эту его особенность, но сила Пруста не в этом. Но он всю свою “литературность”, все знания направил на то, чтобы рассказать о себе правду. И получился результат. Не то что я, сделавший принципиальную ошибку. Я отказался доля “естественности” от всякой литературности и у меня не хватило средств для того, чтобы быть правдивым. Впрочем, у меня не было и другого – чувства аудитории» -
- Шварц размышляет о Прусте, внезапно оказавшимся его побратимом – ведь как раз в это время он пытается, нащупывает новую форму, чтобы рассказать о прошлом. Не подчиняясь духу «мемуара», а идя от дневника – приходящих воспоминаний и современности, записей о прошлом, идущих друг за другом под датами, от чего читатель иногда недоумевает вначале – это о сегодняшнем или о каком-то отрезке прошлого. Как и прустовский рассказчик – он неопределен во времени, но прежде всего он не создает «иллюзию прошлого», он тот, кто знает последующее – и, кстати, именно потому никогда до конца не может быть уверен в прошлом, только в воспоминании о нем и в том, как помнится сама память, ее метаморфозы.
- «Читаю Пруста. Вышло так, что я до сих пор прочел только “Под сенью девушек в цвету” и следующие. Не читал первой половины “Девушек” – роман с Жильбертой Сван. Книга несомненно непереводимая, более непереводимая, чем стихи, где хоть размер диктуется автором. Но и немногие пробившиеся живые слова перенесли меня и в мое детство: ожидание матери, меня уже отправили спать, а гости шумят весело. Есть одно прямое совпадение: я восхищался (не смея перенять) произношение Крачковских (“вирьятно”, “назлό”) – как мальчик у Пруста – произношение семьи Свана. Если отбросить, заставить себя отнестись снисходительно к тонкостям болезненным, женственным, то многое трогает. Прежде всего правдивость во что бы то ни стало. Но это и порождает “тонкости”. А переводный язык придает им литературную, мертвую, бескровную оболочку. Книжка на первый взгляд не французская. Но если вглядишься, то ощущается в ней “эспри”, и мы чувствуем себя своими в области, где хозяином “Geist”. Впрочем, храбрость, с которой путешествует он внутрь себя, и смелость, с которой говорит он о своих открытиях правду, создают подобие “heilige Ernst”. И внимательность, равная ко всему, иногда кажется божественной. Это не безразличие, а равна ко всему внимательность. Он много читал, литературность перевода усиливает эту его особенность, но сила Пруста не в этом. Но он всю свою “литературность”, все знания направил на то, чтобы рассказать о себе правду. И получился результат. Не то что я, сделавший принципиальную ошибку. Я отказался доля “естественности” от всякой литературности и у меня не хватило средств для того, чтобы быть правдивым. Впрочем, у меня не было и другого – чувства аудитории» -
- Шварц размышляет о Прусте, внезапно оказавшимся его побратимом – ведь как раз в это время он пытается, нащупывает новую форму, чтобы рассказать о прошлом. Не подчиняясь духу «мемуара», а идя от дневника – приходящих воспоминаний и современности, записей о прошлом, идущих друг за другом под датами, от чего читатель иногда недоумевает вначале – это о сегодняшнем или о каком-то отрезке прошлого. Как и прустовский рассказчик – он неопределен во времени, но прежде всего он не создает «иллюзию прошлого», он тот, кто знает последующее – и, кстати, именно потому никогда до конца не может быть уверен в прошлом, только в воспоминании о нем и в том, как помнится сама память, ее метаморфозы.
если верить Мих. П. Чехову, мемуаристу в целом довольно добросовестному, то звенигородские крестьяне, не привычные к имени «Исаак» и не готовые, видимо, за пределами богослужения соотносить его с человеком –
- решили, что Левитана звать, согласно его собственному показанию –
- Тесак
- решили, что Левитана звать, согласно его собственному показанию –
- Тесак
и из любопытного –
- читаю сейчас «Вокруг Чехова» его брата Михаила (1933), текст кажется довольно посредственно написанным, хоть и весьма любопытным по содержанию –
- подбегает Малая, начинаю читать ей вслух, чтобы совместно было – и текст сразу начинает светиться – идеальной построенностью, ритмом –
- и осознаю, что автор скорее всего если и не писал в первую в расчете на прочтение вслух, то, наверное, глава за главой читал близким – и он получился прежде всего звучащим –
- [а записываю от того, что ведь сам по себе тезис банален, что многое – именно в силу практик чтения – во многом предполагает звучание, если не прямое, то внутренним голосом –
- а сейчас мы намного чаще читаем не просто «про себя», но и вне внутреннего озвучания, что меняет довольно существенно эстетические оценки произведений]
- читаю сейчас «Вокруг Чехова» его брата Михаила (1933), текст кажется довольно посредственно написанным, хоть и весьма любопытным по содержанию –
- подбегает Малая, начинаю читать ей вслух, чтобы совместно было – и текст сразу начинает светиться – идеальной построенностью, ритмом –
- и осознаю, что автор скорее всего если и не писал в первую в расчете на прочтение вслух, то, наверное, глава за главой читал близким – и он получился прежде всего звучащим –
- [а записываю от того, что ведь сам по себе тезис банален, что многое – именно в силу практик чтения – во многом предполагает звучание, если не прямое, то внутренним голосом –
- а сейчас мы намного чаще читаем не просто «про себя», но и вне внутреннего озвучания, что меняет довольно существенно эстетические оценки произведений]
Forwarded from Любимая кошка академика🦋
"Вот те люди, которые сейчас публикуются, - где свидетельства того, что они более живы, чем Шмитт, который умер сорок лет назад?"
Профессор великолепен.
Профессор великолепен.
привычка
===========================
буддолог Минаев в дневнике своего третьего путешествия по Индии (1885), кажется, без всякого заднего смысла, намерения –
- просто по привычке, исходя из знакомого –
- именует гостиницу – «европейский караван-сарай» (1955: 97, запись от 8 или м.б. 9.XII.1885)
===========================
буддолог Минаев в дневнике своего третьего путешествия по Индии (1885), кажется, без всякого заднего смысла, намерения –
- просто по привычке, исходя из знакомого –
- именует гостиницу – «европейский караван-сарай» (1955: 97, запись от 8 или м.б. 9.XII.1885)
читаю «Алмазный мой венец» Катаева – искусная литература, превращающаяся в большое искусство –
- и при этом насколько проникнутая позднесоветским разложением –
- начинающаяся вереницей упоминаний о «загранице», что он «выездной», ездит в Равенну и парижском метро, выступает перед потомками эмигрантов –
- и эти значки-заметочки так очевидно важны, значимы для автора – свидетельства его недосягаемого превосходства –
- и самые пустые места в книге, ведь ему нечего сказать о тех местах, кроме простого туристического, ни для чего другого – в отличие от всей остальной, спрессованной и со сложно скрученным задним раздумьем даже, а не одной какой-то мыслью, книги – не вставлены, как лишь ради знака: «я там был», «и тут я тоже был»
- и при этом насколько проникнутая позднесоветским разложением –
- начинающаяся вереницей упоминаний о «загранице», что он «выездной», ездит в Равенну и парижском метро, выступает перед потомками эмигрантов –
- и эти значки-заметочки так очевидно важны, значимы для автора – свидетельства его недосягаемого превосходства –
- и самые пустые места в книге, ведь ему нечего сказать о тех местах, кроме простого туристического, ни для чего другого – в отличие от всей остальной, спрессованной и со сложно скрученным задним раздумьем даже, а не одной какой-то мыслью, книги – не вставлены, как лишь ради знака: «я там был», «и тут я тоже был»
а попутно – поверх недавнего чтения Каверина и Катаева, по созвучию и родству во времени –
- что у меня не получается читать их свободно – отовсюду, иногда из попутной фразы, иногда из одного лишь оборота –
- лезет время – писание не «с оглядкой», а именно с целенаправленным стремлением попасть в «правильное», соответствовать текущей линии, а по возможности – ее же и скорректировать «на литературном фронте», стать самому примером: «вот как надо!» -
- но думаю я не об этом, а о том, уйдет ли с течением времени это чтение – то есть свойство ли это, впечатанное в книгу, то, что составляет самую ее суть, или же нечто – видимое и слышимое вполне именно от частичного разделения во времени, что это довольно близко и понятно, т.е. не внешнее еще знание, а именно понимание –
- ведь тот же Бальзак – идеологичен, полемичен, роялист и легитимист, Вальтер Скотт – едва ли не само «лицо» консервативного поворота, Реставрации –
- но что нам легитимисты, что нам Реставрация и даже «бесподобная палата»?.. – истории давно минувших дней, вокруг которых кипели страсти – а нынче лишь осадочная порода –
- или же все-таки сочетание вынужденности, стремления «попасть», уловить – и вынужденности в смысле невозможности радикального иного в том же роде, лишь как побег в другой род, другой жанр – составляет самую ее суть –
- где у беллетриста нет иллюзии свободы – и он сам про себя слишком хорошо все знает
- что у меня не получается читать их свободно – отовсюду, иногда из попутной фразы, иногда из одного лишь оборота –
- лезет время – писание не «с оглядкой», а именно с целенаправленным стремлением попасть в «правильное», соответствовать текущей линии, а по возможности – ее же и скорректировать «на литературном фронте», стать самому примером: «вот как надо!» -
- но думаю я не об этом, а о том, уйдет ли с течением времени это чтение – то есть свойство ли это, впечатанное в книгу, то, что составляет самую ее суть, или же нечто – видимое и слышимое вполне именно от частичного разделения во времени, что это довольно близко и понятно, т.е. не внешнее еще знание, а именно понимание –
- ведь тот же Бальзак – идеологичен, полемичен, роялист и легитимист, Вальтер Скотт – едва ли не само «лицо» консервативного поворота, Реставрации –
- но что нам легитимисты, что нам Реставрация и даже «бесподобная палата»?.. – истории давно минувших дней, вокруг которых кипели страсти – а нынче лишь осадочная порода –
- или же все-таки сочетание вынужденности, стремления «попасть», уловить – и вынужденности в смысле невозможности радикального иного в том же роде, лишь как побег в другой род, другой жанр – составляет самую ее суть –
- где у беллетриста нет иллюзии свободы – и он сам про себя слишком хорошо все знает
Forwarded from Weekend
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Салтыков – Анненкову, 19.I.1860, Рязань –
- [в связи со слухами о забаллотировании Мельникова-Печерского при выборах в Литфонд] –
- «…мне все-таки жаль Мельникова, потому что если он и подлец, то подлец не злостный, а по приказанию»
- [в связи со слухами о забаллотировании Мельникова-Печерского при выборах в Литфонд] –
- «…мне все-таки жаль Мельникова, потому что если он и подлец, то подлец не злостный, а по приказанию»
из воспоминаний Гнедича –
- «В Александро-Невской лавре, куда свезли Гончарова, я долго с Григоровичем ходил по кладбищу, и оказалось, что у него среди покойников еще больше знакомых, чем среди живых» [Гнедич, 2000: 169].
- «В Александро-Невской лавре, куда свезли Гончарова, я долго с Григоровичем ходил по кладбищу, и оказалось, что у него среди покойников еще больше знакомых, чем среди живых» [Гнедич, 2000: 169].
К.Р.
==================
«Когда он сыграл Гамлета, стороной было передано Суворину, что великий князь рад был бы прочесть рецензию об его игре. Сообщая об этом, старик мне сказал:
- Он этого не дождется, потому что в “Новом Времени” нет обыкновения ругать членов царской семьи».
[Гнедич, 2000: 218]
==================
«Когда он сыграл Гамлета, стороной было передано Суворину, что великий князь рад был бы прочесть рецензию об его игре. Сообщая об этом, старик мне сказал:
- Он этого не дождется, потому что в “Новом Времени” нет обыкновения ругать членов царской семьи».
[Гнедич, 2000: 218]
«<…> замечательны еще чиновники. Это остаток феодального права. Каждый “дворянин” (т.е. благородный) имеет право сделаться чиновником».
И. Грэк [И.И. Билибин] Из записок иностранца о России [впервые: «Осколки», 1882, № 44]
И. Грэк [И.И. Билибин] Из записок иностранца о России [впервые: «Осколки», 1882, № 44]
«Каждого европейца слуга зовет “master”, что почти равносильно нашему “барин”, как звался в России всякий в немецком одеянии»
[Минаев. Очерки Цейлона и Индии. Ч. 1. 1878: 10]
[Минаев. Очерки Цейлона и Индии. Ч. 1. 1878: 10]
«<…> на Цейлоне всюду мир Божий прекрасен»
[Минаев. Очерки Цейлона и Индии. Ч. 1. 1878: 120]
[Минаев. Очерки Цейлона и Индии. Ч. 1. 1878: 120]
неплодородие [об относительности понятий]
========================
«Эта страна, где буддисты отыскали центр земли, по справедливости славится картинностью местоположения, но вместе с тем бедностью земледельческого населения, а в некоторых местах неплодородием; кое-где около города Бихара собирается одна только жатва <…>»
[Минаев, «Очерки Цейлона и Индии», ч. 1. 1878: 188]
========================
«Эта страна, где буддисты отыскали центр земли, по справедливости славится картинностью местоположения, но вместе с тем бедностью земледельческого населения, а в некоторых местах неплодородием; кое-где около города Бихара собирается одна только жатва <…>»
[Минаев, «Очерки Цейлона и Индии», ч. 1. 1878: 188]
за попутным разговором вспомнил прекрасную книгу Мещерякова «Император Мэйдзи и его Япония» -
- и подумал, что ведь там очень хорошо показан, именно показан, почти без авторского прямого комментария – хроникально –
- распад старого порядка –
- первая треть книги, раздел «Тень», повествует о временах правления отца Мэйдзи, императора Комэя –
- император [и его двор] выступает как защитник старины, сложившегося порядка вещей – но тем самым, кстати, взламывает его – становясь все в большей степени самостоятельным центром власти –
- поскольку ставка сёгуна (бакуфу) вынуждена под внешним давлением (и примером Китая, наглядным, к чему ведет радикальная неуступчивость) вводить все новые новшества или соглашаться на уже происшедшее –
- консерватизм Киото оказывается мощным катализатором перемен – и при этом правление Комэя полно «первыми» шагами, изменением ритуалов и введением новых – там уже все пришло в движение, пока еще без ясной направленности –
- чтобы столь неожиданно для внешнего наблюдателя престать в «революции Мэйдзи», с одновременной силой традиции, ее жизненности – именно верой в значение ритуала и потому способности его радикально менять, веря, что эта перемена приведет к соответствующему изменению внешней по отношению к ритуалу реальности
- и подумал, что ведь там очень хорошо показан, именно показан, почти без авторского прямого комментария – хроникально –
- распад старого порядка –
- первая треть книги, раздел «Тень», повествует о временах правления отца Мэйдзи, императора Комэя –
- император [и его двор] выступает как защитник старины, сложившегося порядка вещей – но тем самым, кстати, взламывает его – становясь все в большей степени самостоятельным центром власти –
- поскольку ставка сёгуна (бакуфу) вынуждена под внешним давлением (и примером Китая, наглядным, к чему ведет радикальная неуступчивость) вводить все новые новшества или соглашаться на уже происшедшее –
- консерватизм Киото оказывается мощным катализатором перемен – и при этом правление Комэя полно «первыми» шагами, изменением ритуалов и введением новых – там уже все пришло в движение, пока еще без ясной направленности –
- чтобы столь неожиданно для внешнего наблюдателя престать в «революции Мэйдзи», с одновременной силой традиции, ее жизненности – именно верой в значение ритуала и потому способности его радикально менять, веря, что эта перемена приведет к соответствующему изменению внешней по отношению к ритуалу реальности