#философия #интересное
Ранее в ряде постов (отсюда и далее) я писал, что выступаю против отмечаемого сейчас нейроцентризма и отношу себя, скорее, к ситуативным нейро-агностикам. Во-первых, я считаю, что почти все что сейчас идет с приставкой нейро- и претендует на эпистемологические обобщения — это в лучшем случае гипотетические построения, а в худшем — форма инфоцыганства. Во-вторых, я думаю, что наше знание о мозге пока растет количественно, а не качественно, и сложно представить, как мог бы выглядеть качественный прорыв (что значит «знать» мозг и сознание сверх установления каких-то корреляций?). В-третьих, я в основном скептик касательно современных ИИ-сетей — считаю утверждения о «параллелях в работе» ИИ-сетей и мозга сомнительными (мы не знаем эмерджентных свойств ни того, ни другого), более того — сама архитектура ИИ-сетей специфична и не отражает наших знаний об архитектуре нервной системы. В-четвертых, я скептик в отношении глубины моделирования и понимания, но не скептик в отношении инструментализации (через нейроинтерфейсы) — здесь перспективы широкие, хотя результаты по-прежнему довольно скромные.

Ситуативный нейро-агностицизм — это философская стратегия, призывающая ожидать концептуально продуманных и интегральных теорий от специалистов в будущем; в процессе ожидания (а ждать придется долго и исход не предрешен) имеет смысл следить за теми проблемными сферами, которые могут оказаться прорывными. К таким сферам я бы отнес: (1) детализацию работы нервной системы, учет нюансов, разнообразия, плюрализма элементов и процессов (а не только спайки «нейрон + нейрон»); (2) холистическое моделирование нервной системы как части организма и среды — моделирование, которое учитывает не только нейроны мозга как функциональные единицы, но и их связь с «входами» и «выходами», с другими клетками нервной системы и с тем, как она приспособлена к среде, притом в филогенетическом и онтогенетическом аспектах (в данном плане я за энактивизм и embedded cognition); (3) новый тип моделирования в виде нейроморфных вычислений, в структуру которых зашита адекватная живому организму архитектура — для начала хотя бы на примере более простых организмов.

Развитие этих сфер не позволит решить некоторые фундаментальные проблемы — например, исчерпывающе «смоделировать» и «понять» сознание или даже один процесс восприятия / действия, — но оно хотя бы позволит глубже понять механизмы функционирования на более крупных и (главное) сущностно спаянных сегментах (нейрон => другие клетки => организм => среда). Пока же движение, похоже, идет не в сторону связности и углубления понимания, а в сторону инструментализации и эксплуатации сугубо нейронной составляющей (через корреляции и большие данные). Этот тренд понятен: исследования чрезвычайно дорогие, а инвесторам нужен практический результат. В общем, если резюмировать, я, с одной стороны, за более детализированный, тонкий подход, а с другой — за «воплощенное» представление нервной системы (нечто подобное предлагает А. Дамасио). Когнитивным процессам коррелятивен не искусственно изолируемый «мозг», а весь организм; притом распределение центральных / нецентральных процессов зависит от типа организма: у человека явно центральна ЦНС, а, например, у осьминога отмечается более распределенная система, с несколькими «мозгами» в щупальцах. Впрочем, человек для меня, скорее, осьминог, чем компьютер (см. мою статью).

В связи с проблемой детализации (1) могу порекомендовать лекцию А. Паевского «Не только нейроны: клетки нервной системы», в которой освещены следующие темы:

▪️Распределенность нейронов по мозгу и нервной системе, их разнообразие (внешнее, функциональное, по входам-выходам и пр.).
▪️Реальная сложность «связывания» нейронов — химическая передача и электрическая передача; типы связей, нейромедиаторов и их функции.
▪️Роль глиальных клеток в нейротрансмиссии и ремоделировании паттернов.
▪️Связь глиальных клеток и когнитивных функций.
▪️Центральное значение глиальных клеток для обработки боли (ср. также эту статью).
▪️Роль микроглии в синаптическом прунинге и синаптической пластичности.

#философия
Вновь отличный выпуск у Антона Кузнецова в подкасте «Неискусственный интеллект». В этот раз встреча с Данилой Волковым — специалистом по Делезу. Подойдет как введение в творчество французского философа. Если вы открываете Делеза и уже на первой странице ловите себя на мысли, что «ничего не понятно», то это не только потому, что большинство русских переводов плохи или вовсе ужасны (хотя есть и исключения: специалисты говорят, что старый «КиШ» переведен добротно), но и потому, что Делеза трудно понять вне связи с философской традицией и наукой его времени. Он в каком-то смысле «метафилософ». В данном подкасте высказывается мысль о том, что Делеза нужно понимать как посткантианского философа в весьма специфическом значении: в границах довольно экстравагантной традиции «Кант => Маймон => Шеллинг => Коген => Ницше» (на мой взгляд, здесь где-то потерялся Шопенгауэр). В целом подкаст полезен для понимания общей посткантианской интенции Делеза, связанной с ориентацией на реальный (а не возможный) опыт (впрочем, я не согласен, что Кант говорит исключительно о возможном опыте, ср. проблематику схематизма, которая как раз призвана «заземлить» опыт) и с построением онтологии нового типа — нетождества, хаосмоса, витализма и пр.

Обращу внимание на (довольно неожиданное) сближение Делеза и Платона: как я понял, сам Делез в ранних работах называет себя «платоником» в специфическом значении — платоником, описывающим что-то вроде динамики, «жизни» эйдоса. На мой взгляд, эксплицитно «жизнь эйдоса» дана не у Платона, а у Плотина и у предшественника Делеза — Бергсона (который также опирался на Плотина). Философская традиция так устроена, что, когда мы говорим «Платон», то почти всегда говорим и «Плотин» — слишком сильно влияние неоплатонической оптики. Впрочем, лично для меня прочтение Платона через Плотина (~ Аммония Саккаса) в целом правильное, если не уходить в терминологические инновации и прочие детали. Поэтому вполне верно утверждать, что «жизнь идеального» или «жизнь ума», особую динамику, живость, пресловутую витальность эйдоса, подчеркивает еще Платон. Это происходит по-разному, и один из способов — обращение к диалектике как высшей форме мышления, «безыпотесному» мышлению, философствованию par excellence. Эйдос ведь не статичен, не мертв — он, говоря словами классика, живее всех живых. Сообразное ему мышление тоже должно быть живым — подобно «круговращению ума в небе», как говорит сам Платон в «Тимее».

В этой связи было бы интересно подумать, почему Платон — как очень чуткий к языку философ — использует само слово διαλεκτική. Конечно, есть заготовленный ответ, что он просто обращается к обозначению искусства спора и пр. Мне не кажется, что этого достаточно. И в «Государстве», и в «Пармениде» это особая практика мышления, ориентированная на выявление «эйдетичности» самого эйдоса, едино-инаковости эйдоса — практика «безыпотесного» мышления тождества и различия, созвучная природе саморазделенного Единого. Как очень часто бывает в истории философии, здесь пониманию мешает вырывание греческого слова из стихии языка и его «терминологизация». По форме διαλεκτική — это что-то вроде «раз-бирательства», «раз-личения» (собственно, и у Платона встречается διαλέγω в самом бытовом значении «различения» одной вещи от другой). Эйдос эйдосов, т. е. Единое, должно рас-спрашиваться и раз-бираться «диалектично» (этот тип видения-мышления Гегель позже назовет «спекулятивным мышлением»). В общем, тезис о том, что уже Платон в каком-то плане является «философом различия», заслуживает серьезной проработки. Платон и Делез не так уж далеки друг от друга. Та же линия «живого» и «динамичного» прочтения Платона в несколько ином ракурсе дана у русских неоплатоников — С. Л. Франка и А. Ф. Лосева.

​​#философия #интересное
В предыдущем посте немного писал о проблеме «диалектики» у Платона и о генетической связи с ней делезовского «различия». И вот попалась книга по теме — коллективная монография 2022 г. «New Perspectives on Platonic Dialectic: A Philosophy of Inquiry». Пока только полистал и отложил до лучших времен. Как я понял из предисловия, одна из задач исследования состоит в том, чтобы показать платоновскую мысль в ее единстве — прежде всего, в единстве логоса, частных наук и мифа. Полностью поддерживаю такой подход, немного писал о нем здесь. Другие факты о книге (из предисловия):

🔹Книга содержит 13 работ, которые предлагают всестороннее и детальное исследование концепции диалектики у Платона, притом с акцентом на ключевых диалогах. Авторы стремятся прояснить, что Платон считал надлежащими диалектическими процедурами, и исследуют, как эти методы соотносятся с другими аспектами его мысли, включая этику, психологию и метафизику.
🔹В книге платоновская диалектика представлена как широкая и открытая «философия исследования». Она рассматривается как практический, универсальный и непрерывный поиск истины, укорененный в стремлении человека понять сущность вещей. Это гибкий и развивающийся набор практик.
🔹Центральным тезисом книги является утверждение о преемственности философского метода Платона во всех его диалогах. Вопреки распространенному мнению о сущностной эволюции диалектики у Платона, в эссе утверждается, что различные стратегии выстраивания аргументации и рассуждения являются последовательными и совместимыми во всех его работах.
🔹В эссе анализируется, каким образом различные «диалектические» техники — такие как проверка гипотез и сократический метод — дополняют друг друга. Это ставит под сомнение интерпретации, которые ограничивают диалектику одним периодом платоновской философии.

Это наиболее общие формулировки. Сама мысль представить «диалектику» как элемент «философии исследования», т. е. в связи со всеми этапами философии Платона, в принципе интересна. Однако, как мне кажется, есть опасность упустить специфику «диалектики» именно в техническом смысле — как метода «среднего» и «позднего» периодов, когда уже появляется само понятие «идеи / эйдоса» и диалектика репрезентирует особый способ мышления, способ погружения в сложную само-разделенную природу эйдоса (см. «Парменид», «Государство»). В любом случае нужно читать отдельные эссе, чтобы понять детали. Для себя пока отметил эссе о «Софисте» и «Федре».

Из предисловия:

«В главе 11 Полин Сабриер затрагивает важный вопрос, касающийся метода диалектического исследования Платона в диалоге «Софист». По мнению многих ученых, когда собеседники в этом диалоге исследуют бытие, они поднимают вопрос о том, каковы вещи поистине, и стремятся завершить исследование, ответив на этот вопрос. Но если это верно, то такая процедура будет значительно отличаться от той, которую Сократ предлагает своим собеседникам, например, в диалогах «Менон» и «Теэтет»: решить вопрос о том, что такое нечто, сосредоточившись на его сущности, а не на примерах. Сабриер утверждает, что диалог поднимает два вопроса: «каковы вещи поистине?» и «что такое бытие?», и указывает, что на них можно ответить только в том случае, если поднять их вместе и понять их сложную взаимозависимость.

В главе 12 Марилена Влад анализирует связь между диалектикой и прорицанием в диалоге Платона «Федр». По ее мнению, диалектика уходит корнями в прорицание и начинается как его разновидность. В частности, она утверждает, что диалектика зависит от своего рода философского прорицания и что именно этот тип прорицания объясняет сложную связь между двумя речами Сократа в диалоге. Она также предполагает, что процедуры сбора и разделения должны рассматриваться как инструменты, которые диалектик может использовать для перевода своего философского прорицания в сообщение, которое могут воспринять люди, подобно тому, как поэзия является способом, с помощью которого поэты могут переводить свои прорицания»

"Я для других — нераскрытая загадка. Если окружающим меня людям смутно мерещится невоплощенная глубина жизни, они с невольным трепетом взглянут на меня, то с надеждой, то с опасением. Им будет казаться, что я нечто утаиваю от них.

Те немногие, которые опередили пережитые и оковавшие нас формы жизни, — те узнают во мне своего тайного друга. Они поймут, что мы обречены на совместное отыскание новых форм, потому что невыразимая тишина нас соединила: там, в бирюзовой, как небо, тишине, встречаются наши души; и когда из этих бирюзовых пространств мы глядим друг на друга бирюзовыми пространствами глаз, невольный вихрь кружит души наши. И бирюзовое небо над нами становится нашей общей единой Душой — душой Мира. Крик ласточек, безумно жгучий, разрывает пространство и ранит сердце неслыханной близостью. Над нами поет голубая птица Вечности, и в сердцах наших просыпается голубая, неслыханная любовь — любовь, в белизне засквозившая бездной.

И мы видим одно, слышим одно, в формах неоформленное. Установленные формы становятся средством намекнуть о том, что еще должно оформиться. Тут начинается особого рода символизм, свойственный нашей эпохе. В ней намечаются методы образования новых форм жизни <...>

Есть тайная связь всех тех, кто перешагнул за грань оформленного. Они знают друг друга. Пусть не знает каждый о себе, другой, взглянув на него несказанным, взволнует, откроет, укажет.

Бирюзовая сеть неба опутает сердца посвященных — бирюзовые нити навеки скрепят. Души становятся что зори.

Душа одного — вся розовая зорька, задумчиво смеющаяся нетленной радостью. Душа другого — бархатно пьяный закатный пурпур. А вот душа — прекрасная шкура рыси, тревогой глянувшая с горизонта.

Когда я один, родственные души не покидают меня. Мы всегда совершаем полет наш — возвращение наше  — на голубую, старинную родину, свои объятья распростершую над нами. Ты близка нам, родина, голубая, как небо, — голубая, как наши затосковавшие о небе души. Голубое пространство наших душ и голубое небо, нам смеющееся, — одна реальность, один символ, высветляемый зорями наших восхождений и приближений. Вижу, вижу тебя, розовая зорька — знаю, откуда ты! И душа моя, черная ласточка, канувшая в небо, с визгом несется тебе навстречу.

Я знаю, мы вместе. Мы идем к одному. Мы — вечные, вольные. Души наши закружились в вольной пляске великого Ветра. Это — Ветер Освобождения.

Он качает цветы на зеленом лугу, и цветы посылают цветам свое ласковое благоволение"
======
Андрей Белый "Луг зеленый"

​​#философия
В этом посте писал о том, что нейроцентризм — помимо явной философской и эстетической ущербности — имеет еще и чисто научную ограниченность, поскольку чрезмерно акцентирует внимание на нейронах мозга, игнорируя при этом другие клетки ЦНС, а также периферическую нервную систему и воплощенность нервной системы в теле. Реальная телесность во всем ее богатстве и многообразии в качестве коррелята человеческого сознания (и когнитивного бессознательного) замещается суррогатом в виде «нейронных сетей», которые еще и мыслятся на манер «(псевдо-)нейросетей» вроде нынешних LLM. На самом деле тема очень большая, частично я ее затрагивал в своей статье «Несколько аргументов в пользу концепции воплощенного познания», и довольно много о ней пишут энактивисты и, шире, сторонники 4E Cognition. Сейчас отмечу несколько тематических областей, о которых, возможно, в будущем напишу подробнее (ставьте соответствующий значок, если какая-то область вам более интересна).

🤔Призыв рассматривать работу мозга в целостности, не сосредотачиваясь только на нейронах, включает несколько аспектов. Первый из них — внутринейронные процессы. Модель в духе «нейрон передает информацию (?) другому нейрону» является значительным упрощением. Нейрон — живая клетка. Многие одноклеточные организмы способны на сложные формы поведения: например, амебы демонстрируют разные стратегии захвата пищи («охоты»), способны ситуативно корректировать свои действия, проявляют способность к элементарному обучению; парамеции обладают кратковременной биохимической памятью, способны к обучению; и т. д. Отдельный нейрон устроен значительно сложнее и должен рассматриваться как комплексная система, имеющая свою специфику в зависимости от морфологии. Хорошо изученный пример значимости внутринейронных процессов — разрыв в ДНК нейронов для «записи» негативного опыта в долговременную память.

😱Другой аспект проблемы — значение глиальных клеток и микроглии. В наиболее свежих исследованиях показано, что глиальные клетки и микроглия являются не просто чем-то вспомогательным, но выполняют центральные функции и сопоставимы по значимости с нейронами, при этом взаимодействие глии и нейронов — отдельная сложная проблема. Глия обеспечивает параллельную обработку, участвует в формировании рабочей памяти, в обработке боли, в мультимодальной интеграции, в формировании психических расстройств; в общем, прежнее представление о глии как о своеобразном «клее» активно пересматривается, все больше свидетельств в пользу ее участия именно в когнитивных функциях.

🙉Это приводит к формированию более сложных моделей «обработки», которые учитывают и нейроны, и глию, и микроглию. Так, в этой статье от 2022 г. предложена модель с базовыми нейронно-глиальными сетями для обработки рабочей памяти. В более свежей работе предложена нередукционистская модель нейронно-глиальных взаимодействий. В обзорной статье от 2024 г. выдвигается теория «глиоцепции», согласно которой именно глиальные клетки отвечают за восприятие, интерпретацию и интеграцию информации о внутреннем состоянии организма, т. е. за гомеостаз и интероцепцию. Напомню также об этом посте, где утверждается, что за отдельные аспекты телесного самосознания могут отвечать ненейронные механизмы нервной системы и даже (что более спекулятивно) — кровь. Не обязательно быть нейроном, чтобы реализовывать сложные формы взаимодействия и выступать коррелятом ощущений (грибы прекрасно себя чувствуют без нейронов).

🤯Добавлю к этому когнитивные и философские теории, предлагающие учитывать периферическую нервную систему. Об этом есть хорошая книга с говорящим названием «Периферический ум».

Думаю, современные нейроцентричные модели обработки — это что-то вроде «эскизов» в сравнении с теми интегральными моделями, которые появятся в перспективе и будут стремиться учесть взаимодействие всех типов клеток нервной системы и саму нервную систему как целое. Они позволят создать более сложные теории когнитивной архитектуры, хотя это вряд ли приблизит нас к разрешению концептуальных философских проблем — разве что из области философии природы.

#философия
Прослушал интересную беседу с физиком и популяризатором науки Алексеем Семихатовым. Беседа получилась на стыке теоретической физики и философии науки. Рассматриваемые темы: определение науки, границы науки, научный метод / методы, роль аппроксимации в формулировке физических законов, аппроксимативность ньютоновской механики и общей теории относительности, реализм vs. инструментализм в понимании физических законов, уровни реальности и их соотношение, нередукционизм, природа эмерджентности, роль нейросетей в формулировке физических теорий и пр. Обсуждается все живо и увлекательно. Было интересно послушать, как профессиональный физик рассуждает о философских проблемах (немало оригинальных соображений). В общем, рекомендую!

​​#философия
Продолжаю тему нейроцентризма, а точнее его преодоления. Одна из проблем, с которой сталкивается нейроцентризм в его разновидности «когнитивные процессы (и сознание) определяются нейронными сетями», заключается в открываемой в последние годы роли глиальных клеток. Их роль теперь не сводится к вспомогательной, но расширяется до функций, связанных с обработкой интероцептивных процессов, рабочей памятью, мультисенсорной интеграцией и многим другим. В свежей работе Р. Фаббри и коллег (2023) обобщены эти данные и представлена идея «глиоцепции», важная для понимания значения телесности в нашем познании (об этой широкой проблеме см., например, мою статью).

В рамках указанной теории предполагается, что глиальные клетки вносят основной вклад в интероцепцию — глобальный процесс ощущения, интерпретации, интеграции и регулирования внутреннего состояния организма (от температуры тела до ощущения вздутия живота), отвечающий за поддержание гомеостаза. Интероцептивные ощущения — это ощущения, исходящие от внутренних органов или тела в целом (жар, повышение давления и пр.); предположительно, интероцепция являются частью более широкой системы телесного самосознания (bodily awareness), которая переплетена с высокоуровневыми когнитивными процессами (об этой системе см. серию постов — отсюда и далее).

Согласно Фаббри и коллегам, глиальные клетки мозга и нервной системы — астроциты, шванновские клетки и пр. — воспринимают, интерпретируют и интегрируют информацию о состоянии организма, а также запускают регуляторные реакции посредством модуляции активности нейронных сетей. Также в статье утверждается следующее.

🔹Астроциты играют роль «мозговых интероцепторов», участвуя в приеме механических, осмотических и химических сигналов; они особенно значимы для ощущения давления. Шванновские клетки играют разнообразные функциональные роли в развитии, сенсорном восприятии и восстановлении нервов периферической нервной системы. Клетки-сателлиты окружают тела нейронов в периферических ганглиях, они обеспечивают взаимодействия нейронов, нейрональный гомеостаз и обработку боли.

🔹Глиальные клетки имеют метаболические и широкие общетелесные функции: поддержание водного баланса, центральная регуляция дыхания, регулировка артериального давления, поддержание нейронной активности и регулировка синаптической пластичности. Этим и другим процессам придается целостность и синхронность через масштабные глиальные связи.

🔹Астроциты и микроглия активно участвуют в модуляции хронической боли, реагируя на болевые стимулы морфологическими изменениями, ионными возмущениями, и высвобождением провоспалительных медиаторов. При болевых стимулах глия демонстрирует изменения в функциях и морфологиях, связанные с различными состояниями активации.

🔹Астроциты вовлечены в обработку сна и циркадных ритмов, модулируя активность нейронов и участвуя в «удалении метаболитов из мозга во время сна».

🔹Глия регулирует работу кишечника, нейротрансмиссию и воспаление, влияя на пищеварение. Астроциты в гипоталамусе воспринимают уровни метаболитов и участвуют в регуляции потребления пищи и энергетического баланса.

🔹В когнитивном плане функциональная роль глиальных клеток предполагается для процессов долговременной и рабочей памяти, моторного обучения, чувства воплощенности и агентности, метапознания; кроме того, известна их связь с рядом психических дисфункций (напр., с шизофренией).

Если резюмировать, то глиоцепция — это новая парадигма для понимания интероцепции, которая включает в нее глиальные клетки и их связи в качестве центрального механизма нервной системы, обеспечивающего восприятие, преобразование и интеграцию информации различного типа. Все это пока нарисовано широкими мазками, так что, я думаю, в ближайшие десятилетия мы узнаем много новых деталей. Мы сейчас открываем, по сути, дополнительную систему, которая переплетена с нейрональной — полагаю, это позволит нам лучше понять «включенность» телесных процессов в высокоуровневые когнитивные процессы (напр., уже есть экспериментальные работы о связи дыхания и сердцебиения с восприятием и мышлением).

​​#философия #интересное
Мультимодальные коммуникативные и, шире, культурные практики, т. е. практики, задействующие сразу несколько модальностей (напр., жестикуляция + речь => зрение, слух, моторика), — одна из наиболее интересных проблем лингвистики и когнитивной антропологии, которая сейчас активно изучается. В своей книге «Язык и познание» я рассматривал некоторые из таких исследований на материалах языков аборигенов гуугу йимитир, индейцев цельталь, майя, пираха, тонганцев, балийцев и других народов. За последние десятилетия вышли сотни монографий по теме, что как бы является оборотной стороной модерновой глобализации, в рамках которой эти социокультурные практики не только систематически уничтожаются, но и музеефицируются. Знать обо всем этом важно, поскольку восприятие, мышление, речь, движение и даже работа глаза и эластичность мышц отчасти зависят от культуры, в которой произошла социализация. А значит, такие книги демонстрируют нам гибкость и вариативность человеческого мышления и познания.

Сегодня в рамках рубрики #интересное расскажу о работе Дженнифер Грин «Drawn from the Ground: Sound, Sign and Inscription in Central Australian Sand Stories», вышедшей в 2014 г. в авторитетной серии «Language, Culture & Cognition». Исследование посвящено так называемым «песчаным историям» — культурной практике австралийских аборигенов, в которой вербальное повествование сочетается с рисованием на песке, жестикуляцией и песнопениями. Автор анализирует структуру песчаных историй, включая условные символы, их пространственную организацию и разворачивание во времени. Эти практики сравниваются с другими формами изобразительного искусства и жестовыми языками, также обсуждаются методы их записи. В центре внимания арандские языки и культуры Центральной Австралии (на данный момент осталось около 4 тыс. носителей).

Некоторые особенности песчаных историй:

▪️Для рисования могут использоваться палки, согнутые проволоки или даже просто рука рассказчика. Земля рассматривается не только как поверхность для рисования, но и как проводник в метафизический мир предков и место, куда истории метафорически «возвращаются» после завершения.

▪️Рассказчики могут создавать визуальное поле, используя различные предметы, например, листья или палочки, для обозначения персонажей истории.

▪️Песчаные истории передают информацию разного плана — начиная от повседневных событий и заканчивая традиционными повествованиями, тесно связанными с топографией земли и её «сновидениями» (Altyerr). Общие темы включают социальное поведение, моральные нормы, романтику, ревность, разрешение конфликтов, а также истории о мифических существах и времени сновидений.

▪️Графические отметки, сделанные на песке, сохраняются до тех пор, пока рассказчик не сотрет их, очистив пространство для нового рисунка. Эфемерная природа этих рисунков обусловлена требованиями повествования и ограничениями пространства.

▪️Песчаные истории разворачиваются в нескольких взаимосвязанных пространственных полях: двухмерном пространстве для рисования на земле перед рассказчиком и трехмерном жестовом пространстве вокруг него. В арандских языках часто используется абсолютная система координат («он стоял к югу от дерева»), а не относительная («он стоял слева от дерева»), что влияет на пространственное и моторное воображение (об этих системах см. здесь).

▪️Истории важны для социализации. Они являются способом обучения детей социокультурным практикам и символическому языку.

Одна из важных идей Грин состоит в том, что песчаные истории не просто мультимодальны, но по самой своей природе интегративны — их минимальным элементом является «моторно-визуально-вербальный» паттерн, а сами они сочетают признаки и песен, и рассказов (т. е. это самостоятельная форма искусства со своей сложной прагматикой). В заключительной части книги много интересных размышлений о природе человеческой коммуникации и проблеме мультимодальности.

‼️Бонус — сгенерированный с помощью ИИ обзорный аудио-подкаст о книге. Прослушать можно по ссылке.

Лучшая благодарность - репост 😀

​​#философия #интересное
У египетского философа Хасана Ханафи была концепция «оксидентализма». Логика следующая: если существует ориентализм (востоковедение), то почему не быть оксидентализму (западоведению)? Ориентализм — как принято думать со времен Саида (с чем я не согласен) — это часть западной колониальной практики по «вскрытию» упущений и недостатков Востока под личиной «дескрипции» и «музеефикации». Оксидентализм должен стать ответом на эту практику со стороны Востока: как устроена Европа с позиции другой цивилизации? Как, например, описать Европу в терминах ислама или индуизма? В чем будет специфика этой цивилизационной общности с незападных позиций? Размышления в духе оксидентализма были еще у славянофилов, также нечто подобное можно найти в периферийных европейских странах, например у испанских и португальских мыслителей (они тоже долгое время считали себя не вполне европейцами). Были целые направления — например, теософия или интегральный традиционализм — которые построены на антимодернизме и антизападничестве, на стремлении представить Европу как девиацию в более широком контексте Традиции (или традиций). Впрочем, это не вполне «чистые» примеры. Сама постановка вопроса о научном или философском «описании» и «осмыслении» в значительной мере европейская, и эти конкретные примеры порождены самими европейцами (что довольно очевидно, например, в случае испанцев и русских) или близкими культурами. К тому же опыты рефлексии со стороны культур с развитой интеллектуальной традицией обычно уступают европейской саморефлексии (не будем же мы всерьез сравнивать Ханафи или ал-Джабири с Гегелем!). Как представляется, гораздо интереснее было бы посмотреть на «глобальный Запад» глазами какого-то небольшого сообщества.

Мысленный эксперимент такого рода можно найти в статье М. Элиаде «Религиозный символизм и обеспокоенность современного человека». Румынский религиовед высказывает следующую идею: патологическая увлеченность Запада историописанием с точки зрения какого-нибудь архаического народа была бы аналогична «просмотру» человеком своей жизни в момент смерти, т. е. была бы свидетельством надвигающейся гибели. Другой пример — свежая работа «Разговоры на песке. Как аборигенное мышление может спасти мир» (2019), подготовленная австралийским ученым и (по совместительству) аборигеном Тайсоном Янкапортой. Как видно из названия, ее главный образ — «песчаные истории» — традиционная нарративная практика австралийских аборигенов, объединяющая рисование, речь, напев и жестикуляцию (можно считать это отдельным видом изобразительного творчества), о чем уже шла речь в предыдущем посте. Автор обращается к этой практике в каждой из глав, при этом основная часть содержит беседы на темы коренной австралийской культуры, тупика глобализации, этноцида, мифологии, постколониализма, матушки-Земли и пр. Один из ведущих мотивов книги — мысль о том, что западная интеллектуальная традиция склонна к редукционизму и упрощенному представлению действительности с целью эксплуатации этой самой действительности («мы знаем, как обращаться с Z, при этом X — это Y, а Y вполне себе Z; значит, X сойдет за Z, будем его использовать как Z»). Сама идея «песчаной истории» отражает ситуативность и локальность аборигенного знания — его привязку к конкретному члену сообщества на определенной стадии его жизни (поэтому многие истории просто невозможно зафиксировать и изложить в форме некоего «всеобщего» знания, т. е. аборигенное знание нельзя «передать» безлично). Автор предлагает альтернативу «всеобщему» и «универсальному» — по крайней мере, в их западных формах.

Не скажу, что в книге есть какая-то великая философия. Скорее, могу рекомендовать для разнообразия — просто чтобы знать, что такой взгляд есть. И сама концепция изложения заслуживает внимания. Книга имеется также в аудио-формате.

​​Ниже подборка постов по нейронауке, неврологии и телесности (за последние пару лет). Хотя это не профильная для меня тема, слежу за ней по мере возможности, чтобы иметь представление о неврологических и, шире, телесных основах когнитивных процессов.

🔹НЕЙРОМИФОЛОГИЯ И НЕЙРОЦЕНТРИЗМ🔹
▪️Нейро-агностицизм, или о том, как жить в эпоху нейроцыганства
▪️Преодоление нейроцентризма: четыре перспективные области
▪️Переосмысление роли глиальных клеток: парадигма «глиоцепции»
▪️Об опасности эпистемологических обобщений на основе нейронауки
▪️Крах нейробиологии?
▪️Воплощенная нейронаука: манифест Вестлин
▪️Мозг в колбе
▪️Подбор книг с критикой нейроцентризма

🔹ВОПЛОЩЕННОЕ ПОЗНАНИЕ🔹
▪️Моя статья «Несколько аргументов в пользу концепции воплощенного познания»
▪️В каком смысле я являюсь сторонником «воплощенного познания»
▪️Петля язык-тело
▪️Червь
▪️«Бог — это омар»
▪️Книги о «воплощенном познании»
▪️Школа Выготского-Лурии и «воплощенное познание»
▪️Вычисление и воплощение

🔹ИНТЕРОЦЕПЦИЯ И ТЕЛЕСНОЕ САМОСОЗНАНИЕ🔹
▪️Теория защитной карты тела (Ф. де Виньемон)
▪️Аффективное телесное самосознание
▪️Значение интероцепции для формирования субъективности
▪️Вестибулярный аппарат, телесная поза и когнитивные процессы
▪️Вестибулярный аппарат и понимание чужих действий
▪️К проблеме сознания агентности

🔹ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ МОДУСЫ СОЗНАНИЯ🔹
▪️Соматопарафрения и телесное самосознание
▪️Соматопарафрения и смена перспектив
▪️Многоперспективность сознания
▪️«Внетелесный» опыт, вестибулярные нарушения и смена перспектив
▪️Нейронные корреляты «внетелесного» опыта
▪️Осознанные сны, «внетелесный» опыт и психоделики: новые исследования

​​Когнитивные схемы — это отчасти врожденные, а отчасти складывающиеся в период раннего детства доконцептуальные паттерны, которые структурируют восприятие, моторику, проецируются на объекты внешнего и внутреннего мира и вовлечены в высшие когнитивные процессы, в частности в структурирование концептов и мыслительных операций. Сравните следующие выражения: «он вошел в дом», «он вошел в историю», «он вышел из комы», «стул входит в категорию объектов», «в следующем году грядут перемены» — за всеми ними стоит схема «вместилище» с базовым пространственным значением («внутреннее / внешнее»), которая отображается на понятийные области (время, действие, психическое состояние и пр.). В русском языке она выражается преимущественно морфемами «в (в-)», «вы-», «из (из-)», «внутри», «снаружи» и др., но в других языках может выражаться и иначе. Предположительно, имеется универсальный (или фреквентальный) набор схем — «тело», «вместилище», «путь», «связь», «равновесие», «верх / низ», «спереди / сзади», «здесь / там», «центр / периферия», «часть / целое» «цикл» (на их основе выстраиваются многочисленные культуроспецифичные схемы). Схемы имеют фундаментальное значение не только для базовых когнитивных процессов и повседневного опыта, но и для организации смысла — для науки, искусства и философии (легко увидеть, как многие сложные концепты вырастают из схематичных значений), т. е. в этой теме сплетено буквально всё — тело, пространство, восприятие, смысл, символ.

По сути, современная теория схематизации — это целая область когнитивной науки, которая находится в лоне парадигмы воплощенного познания и на пересечении лингвистики, психологии развития, кросскультурной психологии, кинесики, нейронауки и философии. Ключевые вопросы: существуют ли «схемы» как некая когнитивная реальность или это удобный эпистемологический конструкт? Каково соотношение между схемами, концептами и перцептами? Какие схемы универсальны, а какие — культуроспецифичны? Как усваиваются схематичные значения? Как соотносится усвоение схем и усвоение языка? Как схемы связаны с более сложными концептами? И т. д.

Я занимаюсь этой темой уже более 5 лет. Хочу сказать, что она непростая :-) Проработал огромный материал, но она столь масштабна и разнопланова, что охватить ее невозможно. Ниже подборка постов о схемах:

🔹МОИ РАБОТЫ🔹
▪️Обзорная статья «Глубинная логика и проблема схематизации»
▪️Обзорный доклад «К вопросу о когнитивном статусе схем»
▪️Статья «Язык, концептуализация и воплощенное познание (на материале образных схем)»
▪️Статья «Теория образных схем: актуальное состояние и нерешенные проблемы»
▪️Доклад «Схематизация в когнитивной науке: проблема формирования схем в раннем детстве»
▪️Доклад ««Универсальное и относительное в концептуализации опыта: схема “вместилище” (“внутреннее / внешнее”)»
▪️Библиография по когнитивной схематизации
▪️О работе над диссертацией
▪️О схемах у Канта
▪️О реальной сложности реконструкции схем

🔹СХЕМА ТЕЛА🔹
▪️Моя статья «Несколько аргументов в пользу концепции воплощенного познания»
▪️Петля язык-тело как корень человеческой субъективности
▪️Схема тела и феноменология осьминога
▪️Мысли о феноменологии осьминога и энактивизме
▪️Книжка Ч. Годфри-Смита о разуме осьминога
▪️Теория защитной карты тела (Ф. де Виньемон)

🔹ОБЗОР КНИГ, СВЯЗАННЫХ С ПРОБЛЕМОЙ СХЕМАТИЗАЦИИ🔹
М. Мерло-Понти «Феноменология восприятия» (1945)
S. Levinson «Space in Language and Cognition» (2003)
S. Levinson, D. Wilkins «Grammars of Space» (2006)
L. Talmy «Toward a Cognitive Semantics» (2000)
Т. Г. Скребцова «Когнитивная лингвистика» (2018)
Дж. Лакофф «Женщины, огонь и опасные вещи» (1987)
A. Cox «Music and Embodied Cognition: Listening, Moving, Feeling, and Thinking» (2016)
A. Bartolotta «Spatio-Temporal Deixis and Cognitive Models in Early Indo-European» (2018)

​​#лингвистика #философия
У американского лингвиста Делла Хаймса была идея о том, что существует два типа лингвистической относительности. Первый тип — это «лингвистическая относительность» в классическом виде как она (якобы) определена Сепиром и Уорфом, т. е. структурная относительность: язык накладывает структуру на мышление или, по крайней мере, на отдельные аспекты мышления (напр., наличие в грамматике рода понуждает говорить о роде, наличие эвиденциальности — об источнике информации о событии и пр.). Второй тип — это тип, который предложен самим Хаймсом, и он связан с относительностью употребления: дело не только в языковых структурах как таковых, но и в том, как они используются, что конвенционально, а что — нет. Это можно назвать «дискурсивной относительностью». Данная идея получила развитие в лингвистической антропологии, о чем я писал в своей книге «Язык и познание: введение в пострелятивизм» (с. 193–202).

Одно из следствий концепции Хаймса состоит в том, что статус самого языка в культуре может быть разным — и то, как язык понимается самими носителями, и то, какие области очерчиваются для разных регистров речи, и то, каково соотношение языка и других коммуникативных систем. В радикальном виде эта идея формулируется так: в различных культурах мы можем иметь дело не просто с разными языками, но с разными коммуникативными системами (и функционально, и содержательно). Как показала практика, наиболее яркие различия лучше искать в дискурсивных моделях австралийских языков, что объясняется довольно просто: группа, сформировавшая австралоидную расу, отделилась раньше других (около 50-60 тыс. лет назад) и эволюционировала в Австралии относительно независимо от остального человечества. К сожалению, австралийские языки изучены мало, и они активно вымирают или просто трансформируются, теряя редкие грамматические категории и дискурсивные паттерны. Тем не менее даже немногочисленные подробные описания открывают много нового. В связи с этим хочу обратить внимание на замечательное исследование языка пининь кун-уок — «Culture, Interaction and Person Reference in an Australian Language: An Ethnography of Bininj Gunwok Communication» (2013) за авторством австралийского лингвиста Мюррея Гардэ.

Язык этот и чисто грамматически интересен (полисинтетический, с большим числом грамматических аффиксов), но монография посвящена именно дискурсу — тому, как язык используется для именования и указания на участников разговора. Это использование, в свою очередь, тесно переплетено со сложной системой терминов родства, притом имеется множество деталей, связанных с табуированием, намеками и скрытыми отсылками. В результате то, что в нашей речи может означать просто «имеется в виду такой-то» (допустим, тот, кто был упомянут ранее, некий «тот» или «он»), в их речи будет содержать информацию вроде «тот, который приходится мне тем-то, а тебе — тем-то, притом он находится в отношении X к ситуации Y, и он выше нас обоих по статусу» и т. д. Такими сложными отсылками постоянно нагружена речь, и одна из особенностей пининь кун-уок состоит в том, что они часто намеренно обыгрываются, что заставляет слушателя всякий раз разгадывать ребус — и это часть художественной выразительности речи, осознаваемая и принимаемая всеми говорящими.

Уметь хитро говорить, чтобы тебя было интересно разгадывать, считается особым искусством, при этом ценится сложный минимализм. У намеренного усложнения речи есть и практические функции: выражение социальной дистанции, вежливости, престижа, проверка компетенции (свой / чужой), выражение эзотеризма и др. Автор считает, что пример пининь кун-уок опровергает постулаты Грайса и ряд других западных представлений о коммуникации. Эффективная коммуникация не всегда требует эксплицитности и минимизации когнитивных усилий: напротив, она может быть искусной, опосредованной и глубоко укорененной в обширном общем культурном знании, где «разгадывание» смысла является неотъемлемой частью взаимодействия и даже источником интеллектуального удовольствия (в перспективе планирую написать об этом удивительном языке подробнее).

📹🏔Языки Кавказа. Весь язык собрался вокруг нас

Вместе с кавказоведом Яковом Георгиевичем Тестельцом разбираемся в многообразии и теориях родства кавказских языков, читаем аварское хайку и грузинское стихотворение и рассуждаем об универсальной грамматике и искусственном интеллекте.

Видеоверсия: YouTube | VK Video | RuTube
Аудиоверсия: Сайт | Плеер в Telegram

​​#философия
Чем больше появляется новых исследований о когнитивных способностях животных, в особенности эусоциальных, таких как пчелы и муравьи, тем сложнее находить когнитивную специфику людей на базовом уровне. За пределами приматов у животных совершенно точно есть формы абстрактного мышления; они обладают сложными коммуникативными системами, со своими запутанными паттернами; для большинства млекопитающих можно предполагать формы сознательного опыта (зеркальный тест сейчас проходят не только млекопитающие, но и рыбы, и муравьи); животные способны к сложным формам обучения, планированию, сложным коллективным действиям; похоже, можно утверждать (хотя дискуссия еще идет), что некоторые виды обладают элементарными формами культуры и политики. Впрочем, люди по-прежнему уникальны как минимум в двух отношениях: во-первых, они обладают уникальной коммуникативной системой — естественным языком, который интернализируется в детстве и по-новому «прошивает» всю когнитивность, предоставляя (среди прочего) более широкие способности к развернутому рассуждению, построению реляционных структур, счету, аналогическому мышлению, метарепрезентации и самосознанию; во-вторых, они могут формировать и передавать сложные формы культуры, коллективного знания и опыта, что в свою очередь зависит от способности к кооперации и от сложных форм коллективного внимания и намерения (как следствие, они обладают особым видом интерсубъективно укорененного сознания).

Дополнительные аргументы в пользу этой позиции (которую я сформулировал в своей книге) можно найти в последней работе известного социального психолога и лингвиста Майкла Томаселло «The Evolution of Agency: Behavioral Organization from Lizards to Humans» (2022). Как агентность представлена у ящериц, как она эволюционировала и трансформировалась в прорывной тип социальной (коллективной) агентности у людей? Ниже коротко об основных идеях книги.

🔹Агентность — это способ организации поведения, позволяющий организмам гибко направлять и контролировать свои действия. Это не столько о сложности поведения, сколько о контроле. Например, поведение муравьев, пауков и пчел может быть очень сложным, но оно, как правило, не находится под индивидуальным контролем. В отличие от этого, млекопитающие и приматы, даже при выполнении относительно простых действий, принимают информированные решения, которые в значительной степени находятся под их индивидуальным контролем.

🔹Агентивные существа отличаются от неагентивных не сущностно, а особым типом поведенческой организации — организацией с обратной связью. В такой организации индивид направляет свое поведение к целям (многие из которых биологически обусловлены) и контролирует процесс с помощью информированного принятия решений и анализа поведения. Агентность тесно связана с задачами, стоящими перед видом, поскольку она развивается как адаптивный ответ на непредсказуемость окружающей среды.

🔹Эволюция различных форм агентности происходила в ответ на четыре основных типа неопределенности, созданных типами природного и социального взаимодействия. Как следствие, можно выделить четыре типа агентности: 1) целенаправленные агенты (напр., ящерицы) гибко преследуют цели через серию локальных решений и могут реактивно использовать глобальное торможение; 2) намеревающиеся агенты (млекопитающие) — обладают новым «исполнительным» уровнем поведенческой организации, способны формулировать намерения в виде планов действий к целям, проактивно планировать и принимать решения; 3) рациональные агенты (человекообразные обезьяны) — развили исполнительный уровень второго порядка (рефлексивный), который отслеживает другие уровни, это позволяет им организованно планировать далекое будущее, корректировать ошибочные решения и разрешать конфликты между целями; 4) социально-нормативные агенты (люди) — развили навыки и мотивации, необходимые для формирования совместных типов агентности, что привело к появлению новых когнитивных и мотивационных процессов, позволяющих координировать психические состояния с другими и коллективно саморегулировать процесс, используя социальные нормы.

​​#философия
Что такое интерсубъективно укорененное сознание? Если коротко, это сознание, изначально настроенное на социальность и раскрывающееся лишь в тех или иных условиях социального (т.е. предполагающее «путь» социализации — к своей высшей, «нормальной» стадии). Человеческое сознание — пример интерсубъективно укорененного; вероятно, такими же являются «сознания» муравьев, пчел и других эусоциальных видов, но мы знаем об этом недостаточно. Человеческое сознание имеет настолько глубокую интерсубъективную настройку, что способно социализироваться даже в среде обезьян, волков и попугаев (о чем свидетельствуют примеры детей-маугли), перенимая их повадки и коммуникативные системы.

Что касается нормальной социализации, то предлагаю обратиться к свежей работе упомянутого в предыдущем посте социального психолога и лингвиста Майкла Томаселло — «Becoming Human. A Theory of Ontogeny» (2019), которая отражает результаты его двадцатилетних исследований в этой области. Сам Томаселло называет себя «неовыготскианцем» — видимо, поэтому мне его теория близка, ведь я в своей книге тоже развиваю что-то вроде неовыготскианства, но в иной перспективе.

Согласно Томаселло, специфика человеческого вида заключается в «обобщенной интенциональности» (shared intentionality), т.е. в способности строить «надындивидуальный» уровень сознания, с общими намерениями, общими знаниями и общими социальными ценностями. Человекообразные обезьяны обладают множеством эффективных когнитивных способностей, сходных с человеческими (абстрагирование, категоризация и пр.), но они обладают ими как индивидуальные существа, поскольку не участвуют в совместном внимании, конвенциональной коммуникации и глубоком обучении; иными словами, они могут развивать их и использовать лишь в индивидуально-ограниченной манере.

Человеческая обобщенная интенциональность развивается благодаря базовой когнитивной способности управления чужим вниманием. Похоже, у других млекопитающих есть ограничения на нее: например, человекообразные обезьяны способны следить за зрительным вниманием (движением глаз партнера) лишь в ближней области, без обращения к удаленным объектам; их можно обучить, но на освоение нового навыка им требуется несколько лет, в то время как человеческие младенцы усваивают его быстро и естественным образом. Ограничения могут также касаться рабочей памяти, воображения, способностей к абстрагированию и пр. Как бы то ни было, с 9-месячного возраста ребенок совершает качественный скачок, который выводит его далеко за рамки ограничений, характерных для человекообразных обезьян (это происходит независимо от конкретной культуры, т. е., вероятно, у этого врожденные основы). Он начинает демонстрировать способности к совместной интенциональности (joint intentionality), предполагающей целостное триадическое взаимодействие между ним, партнером и вещью. К 3 годам полностью складываются следующие ее элементы:

▪️совместное внимание (способность следить за зрительным вниманием к удаленным объектам, понимание чужой перспективы)
▪️создание общей личной почвы для взаимодействия (способность понимать коммуникативные намерения, базирующиеся на истории взаимодействий)
▪️новое использование указательных жестов (не только императивное, но и экспрессивное и информативное)
▪️использование иконических жестов
▪️рациональная имитация (с учетом намерений другого человека)
▪️ролевая имитация (способность менять роли в совместном действии)
▪️стремление к сотрудничеству, восприятие другого как равноправного агента
▪️элементы просоциальности (помощь, сочувствие и пр.)

После этого в период с 3 до 6 лет формируется «коллективная интенциональность» (collective intentionality), базирующаяся на управлении собственным мышлением и поведением с помощью перспектив и оценок других членов группы (через интернализацию речи). Таким образом, ребенок в 9 месяцев совершает качественный скачок за счет особой «настроенности» на социальность, а с 3 до 6 лет закрепляет и расширяет эту интерсубъективно фундированную когнитивность с помощью языка (описал очень схематично — в концепции Томаселло много деталей).

​​#философия #лингвистика
Продолжаю предыдущий пост о концепции «обобщенной интенциональности» Майкла Томаселло — уникальной способности, выделяющей людей на фоне человекообразных обезьян.

Хотя использование слово «интенциональность» имеет у Томаселло косвенную связь с феноменологической традицией, все же он исходит из широкого когнитивного понимания этого термина — просто как способности направлять внимание на объекты или цели и мыслить о них. В данном плане совместная интенциональность — это совместная способность двух людей, «сонастройка» умов. Человекообразные обезьяны умеют решать задачи вместе, но это не совместное решение (как целостный акт), а достижение выгодной для данного индивидуума цели через посредство другого (о чем свидетельствует мгновенный отказ от «сотрудничества» и каких-либо «обязательств», если удалось достичь цели самостоятельно). Это различие между обезьянами и человеческими детьми проявляется уже с 9 месяца жизни ребенка: дети начинают «надстраивать» над индивидуальной интенциональностью уровень совместной интенциональности, который впоследствии служит источником социальной нормативности. Эта интенциональность выстраивается независимо от конкретной культуры, в которой происходит социализация, т. е. ее основа — врожденная (хотя ее нормальное раскрытие требует какой-то человеческой культуры, что видно на контрасте с детьми-маугли).

Примерно с 3-х лет происходит следующая «революция» в детском развитии, что связано с более активным усвоением языка и формированием регулятивной речи (сначала эгоцентрической, затем — внутренней). В период с 3 до 6-7 лет складывается коллективная интенциональность, являющаяся расширенной версией совместной интенциональности. Для нее характерно следующее:

▪️«Объективная» перспектива: ребенок выходит за рамки «эго» и малой группы («мы», т. е. «эго» + «партнер») и научается мыслить с групповых позиций, т. е. объединять перспективы, создавая тем самым «объективную» (на самом деле — интерсубъективную) перспективу. Также он научается управлять «перспективным» вниманием, координировать разные перспективы, в том числе конфликтующие. Во всем этом важна функция языка, который открывает доступ к обобщенным утверждениям о мире.

▪️Понимание ложных убеждений: ребенок начинает понимать ложные убеждения, что связано со способностью координировать субъективные и «объективную» перспективы. Решающую роль в этом развитии играет обеспечиваемый языком «дискурс смены перспективы».

▪️Социальная идентичность: дети начинают понимать, что их убеждения и действия должны соответствовать нормативным ожиданиям группы. Это понимание формируется благодаря интернализации перспектив и оценок других людей, а также норм, которые приняты в «нашей» группе. Дети начинают «наказывать» других детей за нарушения социальных норм, притом делается это от третьих лиц, а не из собственных интересов. Формируется представление о «справедливости», появляется стремление к равному разделу ресурсов в совместных задачах. Дети учатся совместно осмысливать информацию, аргументировать и объяснять свои убеждения, сопоставляя их с общими убеждениями и ценностями группы.

▪️Нормативная саморегуляция: дети научаются оценивать свои мысли и действия с точки зрения интеллектуальных и моральных стандартов культурной группы, формируя саморегуляцию «мы» > «я». Эта социальная по своей сути саморегуляция базируется на интернализации вербальных инструкций и перманентно происходит на уровне мышления.

Формирование коллективной интенциональности, т. е. фактически более полное включение в социум, обладает как универсальными, так и культуроспецифичными чертами. Именно с этого периода начинает активно проявляться влияние культуры на развитие когнитивных способностей, и с годами оно только усиливается. Траектория усвоения языка и складывания схематических паттернов тоже культуроспецифична, о чем было, например, в этом докладе. Добавлю также, что эта совместная, «объективная» перспектива, о которой пишет Томаселло, возможно, фундирована в способности к аллоцентрическому кодированию пространства, в пользу чего говорят новые эксперименты.

​​#философия
Что за эксперименты я имел в виду в предыдущем посте, когда говорил о возможной связи интерсубъективной перспективы (т. е. в принципе многоперспективности сознания) со способностью к аллоцентрическому кодированию пространства? В последние полтора десятка лет мы имеем дело с бумом исследований, с одной стороны, по проблеме принятия чужой перспективы (perspective-taking), в том числе «понимания» чужих убеждений и эмпатии, а с другой — по проблеме «воплощения» в виртуальной реальности (VR-embodiment). Экспериментов и дизайнов — сотни, теоретических моделей — десятки. Успешность эксперимента, как правило, зависит от успешности «воссоздания» чужой перспективы, что достигается за счет установления связи между испытуемым и чужой позицией, чаще всего — чужой телесностью, например, телом человеческого аватара в виртуальной реальности, животным, растением, абстрактным объектом (обзор дизайнов по VR-embodiment можно найти в статье М. Гая и коллег). Все это так или иначе связано с темой телесного самосознания, которое дробится на чувство владения телом («это моя рука»), чувство самолокализации («я нахожусь здесь, моя рука здесь») и чувство агентности («я совершаю движение рукой»): похоже, это действительно разные составляющие общей системы, поскольку в экспериментах их удачно разводят (впрочем, они уже довольно давно разведены в психопатологии, ср. примеры соматопарафрении и аутоскопии).

Что больше всего поражает в плане результатов — так это фундаментальная способность человеческого сознания менять перспективу и буквально «вселяться» в виртуальные / воображаемые тела (вплоть до того, что в процессе длительного «вселения» в случае конфликта реальных сенсорных сигналов и виртуальных сигналов сознание предпочитает вторые в качестве реальных). В обзорной работе С. Самуэля и коллег выделяются две основные стратегии принятия чужой перспективы: (1) «воплощение», при котором испытуемый «занимает» чужую позицию и судит об объектах с этой перспективы; (2) «вращение», при котором испытуемый для решения задачи умственно вращает сцену или объект перед собой. Имеются и более элементарные способы «реконструкции» позиции, которые связаны с простыми задачами (например, на основе отслеживания зрительного внимания). Интересно, что в целом для взрослых испытуемых «воплощение» более приоритетно, чем «вращение», притом женщины больше склонны именно к «воплощению» (что коррелирует с их большей эмпатичностью); трудности с «воплощением» испытывают люди с шизотипическим расстройством, а также дети с аутизмом.

Важно подчеркнуть, что, согласно доминирующим теоретическим моделям, результат достигается преимущественно благодаря квазиперцептивной симуляции, а не чисто абстрактной обработке или выводу (хотя, по-видимому, более верно представлять это не как дихотомию, а как спектр). По этой причине, например, нельзя одновременно иметь две перспективы — возникает эгоцентрическая интерференция. И по этой же причине симуляция чужой перспективы требует формирования квазипространства. Среди большого объема материала приведу в качестве примера эксперименты, описанные в статье Т. Эрле и Ф. Функ. Там не было VR-вселения, вместо этого участники сначала смотрели на выражение лица человека на экране, далее определяли положение целевой фигуры по отношению к себе (позиция не меняется) и по отношению к этому человеку («принимается» его позиция), а затем демонстрировалось лицо с конкретной эмоцией — и участники на скорость определяли эту эмоцию. Идея была в том, что принятие чужой позиции облегчит определение эмоции. Общий итог следующий: занятие чужой позиции не влияет на определение эмоции, но влияет на оценку ее интенсивности и степень «заразности» (последнее работает только для негативных эмоций); при этом авторы предостерегают от смешения всех видов принятия перспективы (визуальное, пространственное, аффективное) в единый механизм, допуская, что это комплексный и многоуровневый процесс.

В общем, выясняется, что «встань на его место» и «посмотри на ситуацию ее глазами» — это в значительной мере буквальные выражения, а не «фигуральные»...

​​#философия
«Эгоцентрическая интерференция — не просто термин, не только когнитивный феномен, но и, быть может, сама ткань философского опыта, расслоённая, как палимпсест, где каждый новый жест мысли вписывается в уже затёртый, но не исчезнувший, след прежнего взгляда: “Я” всегда уже здесь, но где это здесь, если всякое здесь — лишь точка отсчёта, точка, которая ускользает, стоит только попытаться её зафиксировать, — как ускользает смысл в игре различания, где различие и отсрочка неразделимы, где всякая идентичность — лишь след, тень, эхо Другого, всегда уже опосредованного и всегда уже иного.

Я мыслю, потому что не могу не мыслить из себя, но кто этот “я”, если всякая попытка выйти за пределы себя, всякое усилие “быть Другим”, всякая симуляция чужого взгляда — это уже интерференция, уже смешение, уже гибрид, как если бы зеркало, в котором я ищу лик Другого, отражало лишь бесконечную игру отражений. Оригинал исчезает, уступая место копии без оригинала, левое становится правым, а правое — левым, ориентиры плавают, как цитаты в тексте без автора, а тело, этот театр перспектив, сопротивляется всякой деконструкции, оставаясь единственным инструментом, но и единственным препятствием для выхода за пределы себя — к Другому.

Всякий акт восприятия — это не прозрачное окно в мир, а машина, не субъект, а процесс, не центр, а сеть, где волны моих координат накладываются на волны чужих, и на экране сознания проступают узоры когнитивных искажений, где каждый новый смысл — лишь вариация на тему невозможности абсолютного выхода за пределы себя, вечного эха собственного присутствия, где ошибка становится истиной субъективности, а истина — следствием сбоя, где догадка, гипотеза, симуляция чужого опыта — не сбой, а фундаментальная черта человеческого познания, обречённого на бесконечную игру между знанием и незнанием.

Переход между перспективами — это не плавное скольжение, а скачок, разрыв, травма, когнитивные задержки, которые не случайны, но симптоматичны, потому что мышление сопротивляется деконструкции собственного центра, потому что всякий раз, когда я пытаюсь “быть” Другим, я сталкиваюсь с невозможностью: мои координаты не совпадают с чужими, мои чувства не конвертируются в чужой опыт, между мной и Другим всегда остаётся зазор, лакуна, пустота, которую невозможно заполнить — только обойти, только обыграть, только вписать в текст как пробел, как паузу, как различание.

Тело — не прозрачное, оно ограничивает, оно сопротивляется, оно не даёт мыслям стать чистой абстракцией, оно требует воплощения, но всякое воплощение — уже интерференция, где знание о том, что видит Другой, — не просто вопрос информации, а вопрос доверия к конструкции, которую я создаю внутри себя. Я не могу проникнуть в чужой опыт. Я могу только предполагать, догадываться, строить гипотезы, играть в игру, правила которой всегда уже написаны Другим, всегда уже нарушены самим актом игры.

Я не ищу выхода из лабиринта. Я наслаждаюсь его сложностью. Я превращаю эгоцентрическую интерференцию в условие возможности диалога: каждый новый смысл возникает не внутри, не снаружи, а между — в пространстве, где “я” и “Другой” становятся не противоположностями, а полюсами поля, в котором разыгрываются мышление и творчество. Здесь мы никогда не сможем полностью преодолеть себя, но именно в этом — шанс на встречу с Другим, на создание новых смыслов, на бесконечное движение по краю собственного “я”, по границе, которая всегда уже смещена, всегда уже размыта, всегда уже интерферирует с Другим, как текст с текстом, как волна с волной, как смысл со смыслом и отсутствием смысла».
=====
Пока работал с новыми экспериментами по проблеме принятия перспективы, поймал себя на мысли: “Ужасно скучно и однообразно! Как бы об этих экспериментах мог написать постструктуралист?”. Нейросеть Perplexity считает, что мой конспект Жак Деррида написал бы примерно так (с моей мелкой правкой). Ранее уже был опыт с текстом в стиле Делеза. Как по мне, нейросети пока еще не дотягивают до мэтров, но если брать это как базовый материал, который затем можно всячески улучшать, то вполне сносно. Мечта графомана!)

​​#лингвистика #философия
Хороший философ много говорит со своими костями. Нет, дело не в том, что философы живут долго и потому чаще страдают остеохондрозом. И это не тонкий намек на воплощенное познание (тем более что кости — это не плоть). Афоризм Гераклита о веке-эоне и игре в кости (DK B52) здесь тоже ни при чем. Что еще мог бы увидеть в этой фразе носитель русского языка? Кости — это скелет, а скелет — это структура: так, можно говорить о «скелете» произведения, проекта и пр. — в значении «структуры», «формы» или даже «голой схемы» (звучит почти как «тело без органов», но по смыслу как будто что-то противоположное).

На самом деле с семантическими расширениями для «костей» в русском языке (как и в других индоевропейских языках) все довольно скупо, особенно в области когнитивных и эмоциональных значений. Последние в подавляющем большинстве языков мира связываются с головой, сердцем, легкими, желудком и печенью. Поэтому всегда интересно находить яркие исключения. Одним из таких примеров является африканский язык тима (кордофанская группа, Судан), рассмотренный в замечательной работе Геррита Диммендаля. В этом языке слова, относящиеся к когнитивной и эмоциональной сферам, вообще не связаны с вышеупомянутыми частями тела. Вместо этого они выражаются через корень со значением «кость»; примечательно, что этот же корень со специальным локативным маркером (который заменяет маркер числа) означает «в», «внутри» (ср. русское «внутри», производное от локативного предлога «в» и слова «нутро»), т. е. нашему «внутри дома» и «среди людей» там соответствуют «вкости дома» и «вкости людей».

Идиома «отвергнуть кость» означает «завидовать», «ревновать»: напр., «женщина отвергает кость второй жены (~ ревнует к ней)». «Иметь светлую кость» означает «быть добродушным», «иметь темную кость» = «держать обиду», «иметь горячую кость» = «быть в ярости», «иметь холодную кость» = «быть спокойным, сдержанным, внимательным», «иметь горькую кость» = «быть храбрым», «иметь плохую кость» = «быть злым». Для характеристики эмоционального состояния человека через «кость» используется необычная конструкция, в которой подлежащим является «кость», а указание на человека дается в виде клитического местоимения, присоединяемого к предикату: «Кость приятная(+мне)» = «Я счастлив» (примерный аналог, чтобы было понятнее: «Мне костеприятно», «Во мне костеприятность»). Другая конструкция для характеристики эмоционального состояния человека — через топикализацию: например, «Тамбоше, она имеет чистую кость со всеми людьми» = «Тамбоше щедра (~ чистокостна) со всеми». Если необходимо подчеркнуть динамический аспект сцены, то в качестве предиката используется глагол (при этом подлежащим остается «кость»): «Кость уничтожается во мне» = «Я в плохом настроении», «Кость поёт для меня» = «Меня мучает голод», «Кость съедает меня» = «У меня болит живот». Наконец, творческий интеллектуальный порыв также выражается через «кость»: «Я говорю со своей костью» = «У меня есть мысль / идея» (почти по Платону: «Мышление … это беседа, которую душа ведет сама с собой», λόγον ὃν αὐτὴ πρὸς αὑτὴν ἡ ψυχὴ διεξέρχεται; «Теэтет», 189e).

В чем причина такой сосредоточенности народа тима на костях, Диммендаль не объясняет. Есть ли нечто подобное в родственных языках, тоже неизвестно. Рассматриваемый язык интересен еще и тем, что, по мнению его носителей, для него характерен так называемый эзотерогенез — намеренное усложнение форм для снижения уровня понятности и подчеркивания отличия от соседних групп (устная традиция гласит, что предки тима намеренно изменили свой язык после конфликта с соседями). В науке нет единого мнения о том, действительно ли эзотерогенез имел место или это просто часть лингвистической идеологии. В любом случае лексика тима характеризуется широким использованием метафор и метонимических расширений для компенсации относительно небольшого числа корней — эта образность создает дополнительную идиоматичность и непрозрачность, что усиливает исключительность языка и способствует его «эзотерическому» пониманию.

​​#лингвистика #философия
У Велимира Хлебникова была футуро-космистская идея создать общий для всех народов письменный язык, который станет «новым собирателем человеческого рода» (см. «Художники мира!»). Для этого «художники мысли» (философы-футуристы?) должны построить азбуку понятий, на фундаменте которой будет строиться здание слова. Хлебникову удалось сделать первые наброски в этом направлении: так, звук В на всех языках означает вращение одной точки вокруг другой, З означает удар луча о твердую поверхность, К указывает на отсутствие движения, покой, конец движения, Р отсылает к разделению тела и т. д.; при этом каждому согласному звуку также можно приписать цвет: М окрашен в темно-синий, В — в зеленый, Б — в красный, Л — в белый и пр. В итоге получается причудливая система выражения с опорой на синестезию и довольно абстрактную «кинетику» (здесь Хлебников отчасти предвосхитил концепцию «динамики сил» Л. Талми) — вот один из примеров того, как записываются фразы с ее помощью: «Ша+со (гуннов и готов), вэ Аттилы, ча по, со до…» (по-русски: «Соединившись вместе, орды гуннов и готов, собравшись кругом Аттилы…»).

Все это, конечно, совершенно безумно — и оттого прекрасно: заумь Хлебникова стоит в одном ряду с другими, не менее интересными опытами символистов и футуристов начала XX века. Но если всерьез спросить себя: есть ли какая-то связь между конкретными звуками и концептами / перцептами в языках мира? (я опускаю звукоподражания вроде «мяу», «му», «ням» и пр., а также аллитерацию) Короткий ответ: все зависит от языка и от говорящего. В целом в языках мира звуки, подбираемые для выражения тех или иных значений, в основном произвольны и исторически развиваются случайным образом (разумеется, это вариации внутри более-менее универсальных артикуляционных возможностей и тенденций развития). Однако даже для рядового носителя языка какие-то сочетания, будучи ассоциированы с яркими и частотными словами, могут ощущаться как нагруженные в смысловом плане, что часто отражается, например, в фольклоре. Это еще более значимо для людей, профессионально работающих с языком — жрецов, заклинателей, поэтов, мистиков, философов, которые могут ощущать эти связи и скрытые аллюзии острее (здесь можно привести множество примеров: от ведийских заклинаний и тантрических мантр до Платона и Хайдеггера). Иначе говоря, изнутри языка всегда есть возможности для таких ассоциаций, и уже от конкретного народа зависит, разовьет он эти возможности или нет.

Кроме того, в языках мира имеются экспрессивы, или идеофоны (о них уже был пост) — специальные слова, которые самим своим звучанием «намекают» на чувственный образ, т. е. своего рода звукоизображения (не путать со звукоподражаниями). Они имеются в индоевропейских языках в относительно небольшом количестве (хотя вопрос этот спорный — относить ли сюда, например, русск. «треск», «бдыщ», «цыц» и пр.), но в узусе не играют значимой роли. Однако во многих азиатских и африканских языках идеофоны крайне частотны, и имеют важные семантические и прагматические функции. Поэтому для носителей таких языков «идеофонические» сочетания окрашивают речь образами, придавая звучанию художественную составляющую (доступно это объяснено здесь). Можно ли обнаружить сходства между разными «идеофоническими» сочетаниями — вопрос, еще плохо изученный. Думаю, здесь должны быть фреквенталии (напр., звук Л будет чаще ассоциироваться с плавностью, легкостью, скольжением; ср. в русском — «лёд», «лёгкий», «льнуть», «гладкий»).

Также имеются грамматические паттерны сочетания звука и концепта / перцепта. Хрестоматийный пример — связь ближнего дейксиса с закрытыми гласными, а дальнего — с открытыми (ср. русск. «здЕсь», «тУт» vs. «тАм»; англ this vs. that). Это хорошо известная фреквенталия, которая объясняется тем, что закрытые гласные требуют более сжатого артикуляторного положения, что воспринимается как «сжатое» звучание, отражающее близость объекта к говорящему; открытые же гласные дают более «просторное» звучание, указывающее на удаленность объекта от говорящего.

Делимся своими ассоциациями звуков и образов!