Наткнулся на фразу поэта Кузмина из его дневника 1934 года: «Все неопределенно и грозно. А может быть и ерунда». В принципе, обычная фраза, если б кто-то из знакомых такое сказал, я бы и не заметил, а тут Кузмин, 1934 год, и меня это прямо сразило: «О боже, как тонко и точно про сегодняшний день». Ну и принялся читать этот дневник.

Оказалось, дневник Кузмина написан в любимом жанре трагикомедии. Причем и комическое, и трагическое проникает в текст помимо авторской воли. Кузмин ведет дневник накануне смерти, все время таскается по больницам, страдает, ну и вообще Кузмин в 30-е годы — экзотический хрупкий цветок во враждебной среде. Но вместо того, чтобы забиться в угол и чахнуть, он старается жить полнокровной и даже внешне эффектной жизнью. Всячески эстетизируя повседневность: «Вечером в стиле Рембрандта было на дворе под открытым небом жактовское собрание».

Раскрывая свой метод, Кузмин произносит важную фразу: «Легкая, веселая и счастливая жизнь это не безболезненный самотек, а трудное аскетическое самоограничение и самовоображение, почти очковтирательство, но только так жизнь может быть активна и продуктивна». И дневник — едва ли не главная составляющая этой практики.

Но и хватает комического, особенно если слегка погрузиться в контекст. Например, гротескные соседи по коммуналке, описанные литератором Всеволодом Петровым:

«Кроме Кузмина и его близких, в ней жило многолюдное и многодетное еврейское семейство, члены которого носили две разные фамилии: одни были Шпитальники, другие – Черномордики. Иногда к телефону, висевшему в прихожей, выползала тучная пожилая еврейка, должно быть глуховатая, и громко кричала в трубку: «Говорит старуха Черномордик!» А однажды Кузмин услышал тихое пение за соседскими дверями. Пели дети, должно быть, вставши в круг и взявшись за руки: «Мы Шпиталь-ники, мы Шпиталь-ники!» Кузмин находил, что с их стороны это – акт самоутверждения перед лицом действительности».

Фигурирует и хармсовский персонаж по фамилии Пипкин: «Пипкин почему-то просил соседей, чтобы его называли Юрием Михайловичем, хотя на самом деле имел какие-то совсем другие, еврейские, имя и отчество. Если его просьбу исполняли, то он из благодарности принимался называть Юрия Ивановича Юркуна тоже Юрием Михайловичем».

Из самого дневника: «У этих же Шпитальников есть девочка лет пяти, которая ни с того ни с сего стала бояться одуванчиков. Чуть припадок с ней не делается при виде их, кричит, не идет, боится прикосновения».

Есть и много комичных фигур среди эпизодических персонажей. Например, каждое появление поэта Нельдихена Кузмин сопровождает таким комментарием: «Затем вдруг вваливается Нельдихен. Очень постарел, но какая-то поэтическая нелепость в нем есть» или «…довольно некстати вдвинулся Нельдихен со своими горями и своей пьесой». Вот уж не хотелось бы проникнуть в чей-нибудь мемуар этаким Нельдихеном, вечно «некстати вдвигающимся».

Очень суетливый был год, и под его конец слегка выгорел, захотелось уйти в лес, во всех смыслах. Отразилось это стремление и на письме: потянуло в сторону так называемого nature writing. Вот и для сборника сказок «Блюпринта» и «Подписных» написал историю про лося. Там, кстати, ошеломительный (или ошеломляющий? вероятно, и то, и другое) список авторов и главным образом авториц.

Скоро еще во «Все свободны» выйдет коллективный сборник: для него написал уже про ондатру. https://www.podpisnie.ru/books/skazki-novogo-goda/

Уже месяц регулярно веду дневник и надеюсь продержаться до конца 2025-го. Очень полезная практика, но уже ясно, что личного дневника в его традиционном понимании у меня не получится. Пока это скорее «дневник наблюдений за пожилыми мужчинами в раздевалке бассейна». Вот например

***

Проснулся титанически рано, раньше восьми утра, и поехал поплавать в ЗИЛ. В раздевалке, как это часто бывает, сидел голый дед, непонятно чего ожидающий. Я проплыл 1,8 км, потом пошел в сауну. В сауне парился еще один голый дед: этот сжимал и разжимал свою кожу, издавая таким образом странные чавкающие звуки.

Забирая вещи из шкафчика, я выронил кейс с наушниками. Наушники разлетелись в разные стороны — один я сразу нашел под скамейкой, а второй запропастился непонятно куда. Я подстелил полотенце на пол, чтоб не вставать на мокрое, и принялся ползать с фонариком. Подошел голый дед и спросил, что я здесь делаю.

Затем голый дед открыл дверь в служебное помещение, вытащил швабру и, оставаясь голым, принялся шуровать шваброй по полу, выгребая всяческий мусор. Чего только не вылезло из-под шкафов, но не наушник. Собралась небольшая толпа, все стали что-то советовать, но советы были дурацкими. Я все повторял, что это «мистическое исчезновение»: наушник упал куда-то на пол, но на полу его нет. В конце концов я отчаялся и решил, что уйду без наушника. Надевая мартинсы, я обнаружил наушник в одном из них, причем под стелькой. Как он туда попал, непонятно — мартинсы были задвинуты вглубь. Траектория совершенно немыслимая. Когда я уходил, голый дед все еще оставался голым.

***

Диалог в сауне. Мужчина сидит в шапочке в позе мыслителя и жалуется, что вчера был «сабантуй», где пришлось выпить семь литров пива.
— Семь — это много, — говорит его собеседник.
— Не так уж и много, — отвечает чел в шапочке с неудовольствием. — Если в бокалах считать. Один бокал пива — это ноль пять. Два бокала — литр. Четыре бокала — два литра. Шесть бокалов — три литра. Восемь бокалов — это, значит, получается…
— Четыре литра, — говорит собеседник.
Мне хочется им сказать: «Семь литров — это 14 бокалов», но вторгнуться в диалог не решаюсь. Наконец мужик в шапке сам доходит до цифры 14 и говорит: семь литров это 14 бокалов. Ну вот, не так уж и много получилось.
— Вообще-то много, — не соглашается собеседник. Чел вздыхает и надвигает шапочку на глаза.

Новый год начал с просмотра оригинальной «Техасской резни бензопилой». Впечатление очень сильное. С одной стороны, скримеры и сцены погони смотрятся уже довольно нелепо (напоминают беготню из юмористической передачи «Шоу Бенни Хилла», если кто помнит такую), плюс еще на редкость бесячая final girl, но как будто эти неправильности и условности только усиливают эффект. Происходит столкновение с некоей глубинной реальностью, и нелепый антураж делает его только более непосредственным. Похожий эффект испытал уже много лет назад, читая «Зов Ктулху» Лавкрафта.  

Наверное «Резня», как и любой схожий фильм — это такой взгляд городского невротика на деревенскую жизнь. Но, в отличие от других, и что-то более основательное.

Главное в фильме — это не сам маньяк «Кожаное лицо» и его очаровательная семейка, а атмосфера: летняя полуденная жара, сухость и абсолютная неподвижность. Очень хорошо передан ее тревожный аспект.

Как раз об этом, мне кажется, пишет Липавский в «Исследовании ужаса»: 

«Есть особый страх послеполуденных часов, когда яркость, тишина и зной приближаются к пределу, когда Пан играет на дудке, когда день достигает своего полного накала.

В жаркий летний день вы идете по лугу или через редкий лес. Вы идете, не думая ни о чем. Беззаботно летают бабочки, муравьи перебегают дорожку, и косым полетом выпархивают кузнечики из-под носа. День стоит в своей высшей точке.

Вдруг предчувствие непоправимого несчастья охватывает вас: время готовится остановиться. День наливается для вас свинцом. Каталепсия времени! Мир стоит перед вами как сжатая судорогой мышца, как остолбеневший от напряжения зрачок».

Следом посмотрел какое-то количество современных хорроров. Были и симпатичные (например, «Еретик» с Хью Грантом), но они все немного игрушечные после «Резни», и к тому же идут почти в два раза дольше.

Первая книга нового года — мощнейший роман Харри Крюза «Детство: биография места». Почему-то не очень тянуло читать этого брутального деда с бакенбардами, которого принято относить к литературе «жесткого юга». Но стоило прочитать пару абзацев, и увяз. 

Крюз там описывает свою жизнь в возрасте до шести лет. А происходило с маленьким Крюзом следующее. Сперва умер отец. Потом из-за некоей болезни (вроде полиомиелит) у него парализовало ноги: их скрючило под странным углом, и вся деревня приходила поглазеть на него, как на циркового уродца. Лечили его волосами с головы ведьмы и отварами от цыган. Потом стоило Крюзу только оправиться, как дети столкнули его в кипящий котел (великая сцена, хочется обильно цитировать, но боюсь, пропадет магия, если начну растаскивать текст на фрагменты). Потом неизвестный мужик у него на глазах покончил с собой со словами: «Теперь разбирайтесь сами». Ну и еще много всего, а над всем этим местный священник, который орет 6-летнему мальчику прямо в лицо: «Бог будет жарить тебя на костре вечно, потому что любит тебя!»

В общем, такая история маленького Иова (этот малец был обречен со временем стать мастером литературы «жесткого юга» с брутальными бакенбардами), но при этом не беспросветно мрачная, а захватывающая, поэтичная. Напомнило «Кровавый меридиан» Маккарти: но не «эстетизацией насилия», а стилистически — там и тут идеальный баланс простоты и поэтичности. Но от ужасов «Меридиана» к середине чуть-чуть устаешь (хотя само собой великая книга!), а тут хочется читать и читать. Спасибо за перевод ув.солнечному пандемониуму

В общем, по-дружески рекомендую купить, а то ведь это издательство «Конгресс W», они не допечатывают: закончится — и потом только на Авито за шесть тысяч рублей.

очень приятно, что Сапрыкин похвалил повесть «Курорт» (в книжных итогах). Прошлый год был довольно хаотичным, многое начал и бросил (даже почти ни одного сериала толком не досмотрел), но прилежно читал все эссе Сапрыкина на «коммерсант викенде». Спасибо, Юрий Геннадьевич. https://www.youtube.com/watch?v=htcHKW284Xc&t=5118s

На новый фильм Соррентино «Партенопа» согласился пойти прежде всего ради сцен с Гари Олдмэном, который играет спившегося и уставшего жить Джона Чивера (Чивер — пожалуй, любимый писатель в жанре «рассказ»). Но в итоге Чивер остался немного в тени.

Там дальше идет череда столь восхитительных сцен и гротескных героев, что на моменте, где плешивая актриса Грета Кул со сцены оскорбляет неаполитанцев, которые вручают ей премию за заслуги перед городом, а потом дерется с карликом без шеи, и ей пытается помешать мужчина с, напротив, неправдоподобно длинной, птичьей шеей (актер из «Молодого папы»), накатила такая грусть, что чуть не прослезился. Грусть от мысли о том, что лучше фильма в этом году я, похоже, уже не увижу.

Впрочем, допускаю, что фильм проходной, и мои восторги чрезмерны — просто очень давно не был в кино, в последний раз на «Мастере и Маргарите», аж почти год назад.

собрал полочку для яндекс.книг, так вышло, что там в основном нонфикшн, но есть и немного современной прозы: из последнего прочитанного особенно понравился роман Побяржиной «Валсарб» https://books.yandex.ru/bookshelves/pECRw75U

Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, обнаружил долг в 150 тысяч рублей в приложении «мосэнергосбыта». Попытался выяснить этот вопрос по телефону и через сайт, но ничего не вышло, а потом пришло уведомление, что если до пятницы не посещу офис «мосэнергосбыта» в городе Истра, то останусь без электричества. И вот я уже еду туда, город Истра, площадь Революции, полтора часа на электричке. От станции еще нужно пройти несколько километров до центра. Путь лежит через открыточный вид на Новоиерусалимский собор. В окрестностях этого собора происходит действие великого, судя по всему, романа Владимира Шарова «Репетиции». Прошел мимо памятников «Собака и кость», «Водопроводчик с собакой», «Святой Мартин на коне», еще вот дорогая Ася Шевченко написала, что тут же стоит памятник Леонардо да Винчи (его не нашел), словом, много различных скульптур по пути от станции Истра к зданию «мосэнергосбыта».

В итоге дошел до огромной «стекляшки», внутри которой должен располагаться «мосэнергосбыт», но вывески нет. Обошел дом кругом, встретил табличку посреди пустыря «Здесь в 1883-1884 годах жил великий русский писатель Антон Павлович Чехов». Обошел с другой стороны, зашел в заведение «ингосстрах». Говорю: простите, не подскажете, где здесь мосэнергосбыт.

Пройдите в арку, там где ашан.

Прошел в арку, там магазин ашан. Захожу, спрашиваю у продавщицы, которая везет тележку с чипсами: простите, а где тут мосэнергосбыт. Продавщица так посмотрела, что я почувствовал себя героиней ролика «А я думала сова» или «Имя Ибрагим вам что-нибудь говорит?»

Вышел, сделал еще один круг и наконец обнаружил крошечную табличку «мосэнергосбыт» рядом с вывеской «студия антистресса “феникс”». Поднялся на третий этаж, прошел по пустынному длинному коридору, выкрашенному в фиолетовый цвет. Вот и офис «мосэнергосбыта», внутри никого нет. Взял номерок, и меня сразу вызвали в кабинет, где сидела милая женщина с двойной фамилией на бейджике. Я продиктовал лицевой счет, она нашла его у себя на компьютере и стала как-то обреченно вздыхать, а потом сказала: «Ну я даже не знаю». Потом позвала коллежанку: «Ирочка, подойти». Ирочка, веселая и непосредственная, обратилась ко мне на ты, довольно-таки панибратски: типа, ну что же ты, садовая голова!

Оказалось, была переплата по счету, и нужно было сделать так, чтобы счетчик обнулился. Для этого я должен был каждый раз вносить в личный кабинет один и тот же 4-значный набор цифр (не тот, который показывает счетчик). Но мне об этом никто не сказал, и я просто вносил тот набор цифр, который показывал счетчик. Словом, я просто писал что видел, и это привело меня к странной ситуации, когда возник долг в 150 тысяч рублей, потому что у них там «программа сошла с ума» от моих цифр, которые полностью соответствовали действительности.

В итоге мне пришлось писать заявление о пересчете показаний. Но тут возникло очередное препятствие: в этой квартире я не прописан, она до сих пор по документам принадлежит моей бабушке, которая уже какое-то время назад умерла. Тут женщина с двойной фамилией снова стала вздыхать, но «Ирочка» снова пришла на помощь: «А чего тут такого, пиши заявление от лица мертвой бабушки» (слово «мертвой» она на самом деле не произнесла, добавил его для драматического эффекта). Тут я почувствовал легкое головокружение, но все-таки написал заявление от лица моей умершей бабушки, потом женщина с двойной фамилией еще что-то говорила, как-то меня наставляла, но почему-то никак не удавалось вникнуть в ее слова, просто какой-то шум волн или помехи. Поблагодарил и вышел, а потом понял, что не могу уехать из города Истра, потому что у электричек настал дневной перерыв (хотя еще несколько лет назад была новость, что эти дневные перерывы отменили), но этими деталями уже не буду вас утомлять, короче, вот так решил (вроде) вопросик с «мосэнергосбытом».

Раньше, чем ему полагалось, пришел из печати сборник «Проклятый Петербург». Написал для него текст про Васильевский остров. На Васильевском всегда ощущение, что вот-вот произойдет нечто непредсказуемое, и даже чудесное, но скорее с отрицательным знаком. Например, сейчас сунешь руку в карман в поисках телефона, или паспорта, или ключей, а там ни телефона, ни паспорта, ни ключей, и как тебя звать, и куда ты идешь, уже тоже не помнишь.

И когда гуляю по шизофренически правильным линиям ВО, зарождаются мысли, которые в других местах почему-то не зарождаются, и которые мне вообще не особо свойственны. Из-за этого кажется, что если б я постоянно жил на Васильевском острове, то это была бы какая-то совершенно другая жизнь, с другим распорядком дня, другими вкусами и привычками, пожалуй, другим внешним видом и темпераментом, словом, случилась бы сильная перемена, и вряд ли в лучшую сторону, но все же.

А сам текст получится довольно-таки странным, он составлен из очень разножанровых фрагментов: дневник, эссе-травелог, записки натуралиста с внезапным вторжением зомби-хоррора, и опять записки натуралиста, в общем старался наслаждаться процессом.

постараюсь в ближайшее время вернуться к относительно регулярным постам, а пока можно послушать эфир/подкаст «Пойми меня если сможешь», куда заходил обсудить литераторские дела: авторскую оптику и интонацию, литературные школы, критиков и читательские ожидания, а также Л-Ф Селина, Юрия Трифонова и Асю Демишкевич. Пытались понять, что общего у моей бабушки и Константина Мильчина, также была затронута проблема загробной жизни и дьявола. Необыкновенно приятный дружеский разговор с людьми, которых в первый раз встретил, в прямом эфире федеральной радиостанции, не думал, что такое бывает. Спасибо ведущим Артему Новиченкову и Владиславу Тимкину.

А если забыли, как я выгляжу, то выгляжу я теперь как начинающий суперзлодей из космической оперы. За этот глубоко созвучный мне образ, и за включение в их ежегодный топ-100 «молодых и креативых» спасибо «Блюпринту»

Одно из приятных событий недавнего времени — познакомился с вдовой Юрия Трифонова Ольгой Романовной. Необыкновенно энергичная и обаятельная дама 80 лет, остроумная и в меру язвительная: любимые слова у нее «прохиндей» и «шельма». Подробности разговора, надеюсь, последуют, но пока напишу вот про что.

Спросил у Ольги Романовны, какой текст у Трифонова самый недооцененный, и она назвала «Опрокинутый дом», а у меня этот текст, наверное, самый любимый: семь небольших рассказов-травелогов, которые он написал перед смертью. Трифонов ездит по Европе, Америке и размышляет о «нитях истории», о призвании, о морали в условиях «турбулентных времен» и других своих сквозных темах.

Особенно люблю рассказ «Смерть в Сицилии». Там есть и предчувствие скорой смерти, и упоение окружающей красотой, и при этом мелкая заслоняющая всё суета, связанная с получением некоей местной премии: над ней он и сам с грустной иронией потешается. Для тех, кто Трифонова не читал, по-моему, отличная «точка входа».

Вообще с каждым годом всё больше ценю Трифонова, но есть одна маленькая деталь, которая чуть-чуть раздражает. Иногда он зачем-то начинает тексты с вопроса, например: «Надо ли вспоминать о солнечном, шумном, воняющим веселой паровозной гарью перроне?..». Может, это мой личный пунктик, но почему-то очень не нравится это странное искусственное начало, одно время в фб было очень популярным: «О чем я думаю, {запрещенный} фейсбук? А вот о чем..». С другой стороны, возможно, такая шероховатость идет только на пользу, сам Трифонов писал, что в хорошем произведении должна быть легкая несуразность или же неисправность, что-то такое писал, хотя, может быть, совсем не так и по другому поводу.

в эту субботу будет нечто экстраординарное: встреча в Москве (!), а не в Петербурге. На фестивале «Параллельно» в книжном магазине «Пархоменко», разговор с Максимом Мамлыгой о прозе и всём сопутствующем. Уверен, Максим будет задавать один за другим каверзно-проницательные вопросы, так что это будет не скучно.

а в воскресенье в Туле — на благотворительном фестивале «Фонарь», там сразу несколько мероприятий, в числе прочих буду соведущим сеанса книгодейтинга! Пока еще не знаю, что это значит, но ничего, с Божьей помощью, как-нибудь.

если вдруг еще не были, очень советую посетить в KGallery выставку к юбилею Хармса «Почему, почему я лучше всех?»
По-моему, очень хорошо погружает: и в эпоху, и в хармсовскую реальность, ну и личные вещи (черновики, радиоприемник со следами от пивных бутылок, цилиндр и особенно, конечно, вынесенный Яковым Друскиным чемоданчик с рукописями) производят прямо ошеломляющий эффект. Как будто тебе демонстрируют туалетные принадлежности античных героев. Уж не знаю, заслуга ли это кураторов и правильно организованного пространства, или Хармса самого по себе, но так или иначе работает.

А 31 мая постараюсь набраться наглости, чтобы там же, в KGallery, прочитать аж целую лекцию про Хармса и покойницкие мотивы в его текстах. За основу возьму соображения, изложенные на сей счет в книге «Зоны отдыха».

Вот тут можно приобретать билет.

Сначала не собирался читать нового Лимонова (вышедший недавно роман «Москва майская»), но все же счел неразумным игнорировать такие послания с того света. Вообще-то с годами подохладел к его прозе, но надо признать: захватило с первых страниц, и вообще давно чтение в жанре «автофикшн» так не захватывало. Попытался вспомнить, захватывало ли вообще, и сходу не вспомнил. И это не потому, что автофикшн попадался плохой: бывало, что даже очень хороший, но как будто автофишкн и не должен захватывать, по-настоящему увлекать, что-то в этом жанре противоречит запойному чтению. Но Лимонов все же умеет увлечь бессюжетным автоописанием, даже в не самых лучших вещах (хотя эта вещь однозначно хорошая): тут, видимо, дело в его особенной энергичности (прежде всего), интонации, язвительной наблюдательности. Почему-то прощаешь ему то, что не простил бы другим — вечное упоение собой, повторы, неправдоподобные реплики: все герои, даже плохо говорящие по-русски иностранцы, говорят одинаково по-лимоновски, пользуются вычурным лимоновским синтаксисом.

Особенно запомнился портрет пожилого поэта Евгения Кропивницкого, жившего в Долгопрудном. Долгопрудный изображен как хтонически-сюрреальное место, полное каких-то средневековых уродцев. Я некоторое время тоже провел в Долгопрудном, и да, там ощущались мрачные энергии (не в силах рассеять эти энергии даже проживающий в Долгопрудном вокалист группы «Дюна» Виктор Рыбин). Кропивницкий же изображен как такой светлый старец, не сломленный неудачами. Он ничего практически не говорит, а молча транслирует насмешливо-стоическое мировоззрение. Почитал стихи самого Кропивницкого (отличные, очень понравился его наивный стиль) — стало понятно, откуда Лимонов взял интонацию для своих поздних, стариковских стихов:

Штукатурка облупилась,
Обвалилась штукатурка;
Все строенье покосилось
И крива моя конурка.
И смешна моя фигурка —
Стариковская смешная.
Много пью теперь вина я;
Шляпа старая облезла;
Клочья ваты /тоже знаю/,
Да еще болезнь прилезла:
Мучит насморк, кашель, грипп…
Вот каков я, старый гриб!

Хотелось написать нечто сентиментальное до неприличия, но ограничусь следующим: Ижевск и особенно книжный магазин/издательство/фестиваль «Кузебай» — очень хорошо. Чаще во время книжных поездок пребываю во сне наяву — просто бессистемно брожу, подмечая всё странное и нелепое, а тут вовлекся в фестивальную жизнь, ходил на дискуссии, послушал лекцию об удмуртской литературе 1920-х годов: уж очень энтузиазм ребят заразителен. Планировал посмотреть пару серий «Офиса» перед сном, но понял, что не усну, пока не прочту кузебайский бестселлер «Свин-Петыр».

Это документальная повесть удмуртского писателя Макара Волкова (в стиле Трумена Капоте, ну или Короленко) про мужичка, который в 60+ лет понял, что вот-вот грядет апокалипсис, а он новый Иисус Христос. Сняв штаны и кинув их в печь, он с голой жопой пошел проповедовать по деревням и создал нечто вроде секты, в которой были по преимуществу девушки. Если не пугающая, то тревожно-дискомфортная и одновременно смешная, очень простая по форме, но полная скрытых небанальных ходов (на некоторые из них указала замечательная Юля из «Иначе говоря») вещь, к тому же коротенькая, на один вечер.

Странного и сюрреалистичного, кстати, в Ижевске тоже хватило. Но про это как-нибудь в другой раз, хочется пока приберечь. Ограничусь совместным фото с крокодилом в цилиндре.

Есть новости разного плана, но пока сообщу о литературных новостях: так совпало, что у меня почти одновременно вышли три новых текста. 

1. NoAge выпустило сборник прозы молодых (или условно молодых) авторов «Зона умолчания» — просочился туда с рассказом, который можно рассматривать как эпилог к книге «Бог тревоги». Внутри еще анкеты и эссе о каждом авторе от Максима Мамлыги, и это выглядит, насколько могу судить, в меру монументально.

2. Сборник «Альпины.Прозы» с рассказами — и там мой текст про смерть, который вырос из поста про соседа дядю  Толю. https://www.tgoop.com/soilwriter/7623.

3. Новый номер «Сноба» про Петербург: для них написал колонку про переезд в СПб из Москвы. 

Всё это уже есть на бумаге.

Недавно узнал ужасную новость: мой сокурсник и друг Антон Гришин получил 3,5 года колонии. Подробности дела мрачные, все желающие могут их легко изучить. С Антоном нас многое связывает: в юности ездили с ним в Петербург на концерты Роллинг стоунз и Боба Дилана, благодаря нему подсел на обэриутов, и вот деталь, в общем мелкая на фоне общего ужаса, но как-то отдельно кольнувшая — из-за процесса Антону пришлось распродать всю коллекцию редких обэриутовских книг. Насколько могу судить, в таких случаях могут слегка поддержать письма с воли, вовсе не обязательно от друзей и знакомых. Так что просто зароню в вас такую мысль: вдруг у кого-то найдется желание и возможность.

https://f-pismo.ru/

Гришин Антон Андреевич 1987 г.р.
Москва, СИЗО-2 (Бутырка)