А вот тоже, Бангладеш. Про Бангладеш, где в июле-августе 2024 после продолжительных массовых беспорядков произошла политическая революция и многолетний тиранический режим Шейх Хасины был сброшен, я тоже писал (тэг #Бангладеш). Там-то что?

Вопреки предположениям некоторых “катастрофистов”, Бангладеш после революции не провалился в тартарары, хотя присутствует ряд моментов, которые вызывают определенное беспокойство. 

Первый - это перманентное давление соседней Индии, в сферу влияния которой Бангладеш издавна входил. Потеряв “своего человека” в лице Шейх Хасины Индия время от времени накатывает на новое переходное правительство, используя в качестве предлога аргумент о притеснениях исламскими экстремистами индуистского меньшинства. Звучат завуалированные угрозы, индийские медиа раздувают тему “угнетения индуистов мусульманами” (иногда откровенно фальсифицируя инфу, как было недавно, когда фото с последствиями давки на религиозном празднике в индийском Уттар-Прадеше, индийские СМИ выдавали за результаты мусульманского погрома в Бангладеш), граница укрепляется, в авральном порядке приняты поправки к закону о гражданстве (для ускоренного предоставления паспортов “немусульманским беженцам из соседних стран”), а в самой Индии периодически проходят манифестации возбужденных патриотов с сжиганием флагов и призывами к защите “братьев-индуистов”. Короче, известная история.

Второе - это укрепление “умеренных исламистов” из “Джамаат-и-Ислями” и правых из Националистической Партии, крупнейшей оппозиционной партии, которая, после крушения “Авами Лиг” Шейх Хасины, закономерно усилила своё влияние. Риторика этих граждан часто носит конфронтационный характер и направлена на раскол общества: подвергаются осуждению “светские антиисламские силы”, “проиндийские элементы”, “приспешники диктатуры Хасины” и т.д. Это тоже знакомо.

Вообще, все было бы очень похоже на многострадальную постмайданную Украину, если бы не наличие тех самых студентов из “Антидискриминационного Движения”, которые выступали инициаторами и авангардом июльской революции. И которые, - как ни странно, - не разбежались после низвержения Шейх Хасины, а продолжили свою борьбу за “новый Бангладеш”. Который должен сохранять “плюрализм”, - что бы это ни значило, - единство и встать на “путь демократического развития”. На практике это обозначало что студенты противостоят попыткам исламистов и правых националистов разжечь ненависть к кому-либо (национальным или религиозным меньшинствам, светским силам, левым и т.д.) чтоб на этом фоне усилить своё политическое влияние, которое ничем хорошим для страны не закончится.

Противостояние это идет не только на идеологическом фронте, но и непосредственно на улицах и в кампусах, т.к. Бангладеш известен своими традициями жестокого политического насилия. Так, не далее чем неделю назад, 20 февраля, более 50 человек получили ранения в Университете технологий и инженерии Кхулны в ходе массовых столкновений между членами движения “Студенты против дискриминации” и молодежного крыла Националистической Партии. Причиной всему стал митинг демократических студентов против…продолжения традиции т.н. “студенческой политики” (т.е. формирования студенческих союзов по политическому принципу), которая привела к многолетней жестокой и бессмысленной войне между студенческими фракциями, напоминающими скорее вооруженные преступные группировки на службе своих высоких патронов, нежели свободные политические ассоциации. В ответ на это бойцы “Чхатра Дал” (студенческое крыло Националистической Партии), вооруженные мачете, косами и дубинками, атаковали “демократов”, положив начало многочасовым дракам.

Большим подспорьем для демократических студентов является то, что де-факто они пользуются как минимум моральной поддержкой главы временного правительства Мухаммада Юнуса, который тоже большой демократ и радетель за “новый мирный и плюралистический Бангладеш”. Собственно, до недавнего времени двое центральных координаторов антидискриминационного движения, - Нахид Ислам и Насид Махмуд, - являлись членами этого временного правительства.

Понятно, что студенческое демократическое движение должно было обрести некую политическую форму, поэтому еще осенью 2024 под эгидой “Студентов против дискриминации” был создан Национальный Гражданский Комитет; некая популистская платформа, призванная объединить людей с различным политическим прошлым заради борьбы за “новый Бангладеш”.

А 28 февраля 2025 на митинге в Дакке было заявлено о преобразовании НГК в новую Национальную Гражданскую Партию (Джатия Нагорик Парти), которая ставит цель построения “Второй Республики”, “очищенной от следов фашизма”, отвечающей “принципам равенства и инклюзивности” и идущей к “отказу от эксплуатации и угнетения”. Изначально предлагались куда более впечатляющие названия, типа Партии Революционной Народной Борьбы или Национальной Революционной Силы, но остановились все-таки на менее вызывающем имени.

Чтобы подчеркнуть инклюзивность этой новой партии, учредительный митинг открылся декламациями стихов из Корана, Бхагавад Гиты, Трипитаки и Библии, а увенчалось вступление исполнением гимна “Наша золотая Бенгалия”, сочиненного Рабиндранатом Тагором и вызывающим крайнюю неприязнь у радикальных исламистов. И, конечно же, звучали лозунги “Инкилаб зиндабад!” (Да здравствует революция!).

Здесь же был зачитан и манифест новой партии, который, в общем и целом, не выходит за рамки типичного умеренно-левого популизма: борьба за демократию, за преодоление социального неравенства, против авторитаризма и злоупотреблений, простой народ - источник власти, важность сохранения этнического, религиозного и культурного многообразия, равноправие женщин во всех сферах, справедливое перераспределение ресурсов и богатств, контроль над корпорациями, отказ от “проиндийской” или “пропакистанской” ориентации с акцентированием на защите национальных интересов…Все очень изящно и без лишнего радикализма.

Вместе с тем, вряд ли идет речь о создании новой партии власти (в чем связанных с Юнусом студентов обвиняют критики). Скорее, новая студенческая партия, готовая взаимодействовать по вопросам строительства демократии со всем политическим спектром (в том числе, и с отдельными фракциями “умеренных исламистов”), видит себя просто как организованная “группа давления”, предотвращающая “откат к авторитаризму” через концентрацию политической власти в руках какой-либо крупной партии со своими узкими взглядами и интересами. Т.е. ДНП, видимо, стремится взять на себя роль “стража июльской революции”, подчеркивая, что студенты чужды раскалывающей общество “левой” или “правой” идеологии, “религиозному” или “светскому” мировоззрению, и все что их интересует - это демократия, экономическое развитие и разрушение традиционного “политического ландшафта” страны, на котором раз за разом вырастает коррупция, авторитаризм и неравенство.

Курьёз из мира индийского коммунизма.

В прошлом не раз писал про Коммунистическую Партию Индии (марксистскую), крупнейшую из всех ныне существующих неправительственных компартий в мире. А вот опять случай представился.

В южном штате Керала, где у власти находится левая коалиция с преобладанием как раз членов КПИ(м) разгорелось забавное противостояние между коммунистами по поводу употребления алкоголя.

Дело в том, что КПИ(м) выпустила очередной внутренний документ, абсолютно воспрещающий членам партии пить и курить. Секретарь партийной секции штата М.В.Говиндан на недавней пресс-конференции прямо так и сказал: согласно нашей идейной позиции, дескать, товарищи не должны пить и курить. Покажите мне хоть одного нашего пьяного товарища и мы выгоним его из партии.

КПИ(м) такое любит: несмотря на то, что это партия парламентская, чистки против различных “социально вредных” и “классово чуждых” элементов нередки, что выгодно отличает КПИ(м) не только от прости господи КПРФ, но и от иных современных коммунистических партий мира, мало озабоченных качеством своего часто крайне малочисленного состава.

Отчасти такой настрой обоснован идеологическими причинами и опасениями разложения партийных рядов (которые действительно разъедает коррупция, алкоголизм, кумовство, бандитизм и беспринципный карьеризм), отчасти чистки носят пропагандистско-рекламный характер, что в условиях чрезвычайно острой политической конкуренции тоже неплохо: пусть, мол, все видят как мы озабочены партийной репутацией.

Вместе с тем, внутренние инструкции КПИ(м) стали своеобразным ответом на запуск в январе этого года Компартией Индии т.н. “программы исправления”, которая, хотя и называет употребление алкоголя и табака поведением, “не соответствующим благородным идеалам коммунизма”, но прямо этого не запрещает, а лишь советует своим кадрам заниматься возлияниями и воскурениями сугубо в личных четырех стенах и воздерживаться от появления на публике в состоянии нестояния. Воздержание, а не запрет - такова политика партии в отношении поведения собственных кадров.

КПИ и КПИ(м) - это две разные партии, хотя и входящие в одну правящую коалицию штата Керала. КПИ - это соответственно, “историческая” Компартия эпохи Коминтерна, уже давно проповедующая достаточно мягкий подход в борьбе за социализм, а КПИ(м) традиционно это более “радикальная” (конечно в кавычках) партия, отколовшаяся от КПИ в 1964 году на фоне советско-китайского конфликта и, что не менее важно, индо-китайской войны 1962. Парадокс в том, что, несмотря на звание “исторической”, численность КПИ куда меньше, чем численность КПИ(м), - недавно она даже потеряла звание “национальной партии”, - и с годами эта негативная тенденция все более усиливается (впрочем, тот же самый процесс наблюдается и в КПИ(м), но в чуть меньшем масштабе).

И вот, промеж КПИ и КПИ(м) процветает своеобразная конкуренция по различным вопросам, в которых КПИ, такое ощущение, играет роль “доброго полицейского”, а КПИ(м) соответственно, “полицейского злого”. Теперь значит эта традиционное противоборство между “мягкими” и “твердыми” коммунистами проявилось в отношении к употреблению алкоголя и табака. 

И в то время, как КПИ(м) с середины 2010-х последовательно ужесточает кодекс внутреннего поведения для своих кадров, КПИ идет в обратном направлении, смягчая свой былой ригоризм.

В целом же, индийские коммунисты издавна известны как последовательные борцы с алкоголизмом, который разрушает индийское общество не меньше, чем российское. Под эгидой обеих этих крупных компартий еще с 80-х годов действуют беспартийные антиалкогольные сообщества, значительную часть которых составляют женщины - жены, матери и сестры мужчин, подверженных в наибольшей степени влиянию пагубной привычки к выпивке.

А сама КПИ(м) еще в 2016-17 гг. безуспешно пыталась добиться национального ужесточения режима торговли алкоголем (в Индии каждый штат имеет собственные правила на этот счет и акцизы с оборота алкоголя идут как раз в региональные бюджеты).

Правда, до призывов к введению сухого закона дело все-таки не доходило, поскольку еще в 80-90-е годы, в “золотую эпоху” партии, когда КПИ(м) рулила несколькими штатами, проводились специальные исследования на предмет возможного запрета продажи алкоголя и эти исследования показали неэффективность введения сухого закона. Поэтому, в качестве меры борьбы за здоровье населения КПИ(м) проповедует постепенное сокращение потребления алкоголя и этой тактики держится собственно и в Керале, единственном нынче штате, где рулят левые.

К слову, КПИ(м) является не единственной компартией, внутри которой формально действует жесткий запрет на употребление алкоголя. Столь же непримиримую позицию в отношении выпивки держит и шриланкийская “Передовая Социалистическая Партия”, которая, в свою очередь, унаследовала этот “прямолинейный” (ака straight edge) имидж от “Народно-освободительного Фронта” (Джанатха Вимукти Перамуна) эпохи его революционной “молодости” (сейчас, напомню, ставший куда более умеренным ДВП выиграл и парламентские, и президентские выборы).

​​На восьмое марта пост про женщин. 

Писал я про индонезийских, курдских, греческих, немецких женщин, участвовавших в революционной борьбе в 20 веке, а теперь про эфиопских напишу.

Вообще, в пылающей по всем четырем углам революционной Эфиопии 70-80-х практически все левые организации игрались с вопросом женской эмансипации. Правящая Рабочая Партия Эфиопии товарища Менгысту Хайле Мариама имела при себе Революционную Ассоциацию Эфиопских Женщин, целью которой являлась интеграция женщин в политическую жизнь, разрушение феодальных предрассудков, обучение и т.п. цели, характерные для обществ, идущих по пути модернизации, тем более - по пути реального социализма.

С другой стороны, сражавшиеся с диктатурой Менгысту левые партизаны из Народного Фронта Освобождения Тыграя и Народного Фронта Освобождения Эритреи так же прикладывали усилия для освобождения и вовлечения женщин в революционную борьбу. Вот такой парадокс. Причем, неизвестно еще, кто на этом поприще был более активен, т.к., несмотря на провозглашенное равенство полов, в высших структурах правящей Рабочей Партии Эфиопии женщин было очень мало, тогда как в НФОТ и НФОЭ с этим дело обстояло чуть лучше. 

А когда в 1991 году партизаны скинули Менгысту и встал вопрос о демобилизации и реинтеграции всех военных организаций, выяснилось, что в Вооруженных Силах Эфиопии женщин было всего 3-4%, тогда как и в НФОТ и в НФОЭ женщины-бойцы составляли треть от общей численности.

​​Кстати говоря, и НФОТ и НФОЭ в своей работе с населением сталкивались с таким казусом (встречал упоминания об этом в нескольких источниках): учитывая схожесть традиционных мужских и женских длинных причесок, единую униформу и не слишком выразительные вторичные половые признаки, женщины и мужчины со стороны часто были трудно различимы между собой. Поэтому при взаимодействии с местными крестьянками, полагавшими, что они имеют дело с мужчинами (потому что образ женщины с оружием никак не соответствовал полуфеодальному мировоззрению эфиопской глубинки), партизанки вынуждены были расстегивать свои рубашки и показывать крестьянкам грудь для того, чтобы убедить их что они тоже женщины и им можно доверять.

Очень сурово был поставлен вопрос о сексе, особенно в НФОТ. Так как партизаны действовали в полуфеодальном обществе, где женская честь ценилась очень высоко, партизанам-мужчинам было строго запрещено вступать в интимные связи с местными девчонками, а сексуальные преступления карались смертью без обсуждений. Этот подход вызвал рост доверия к партизанам со стороны женщин, все чаще присоединявшихся к отрядам, и для того, чтобы оградить этих женщин от возможных опасностей, а так же предотвратить разложение мужской части на почве любовных интриг, руководство НФОТ запретило и отношения между партизанами и партизанками.

Но и это не было пределом. По мере интенсификации столкновений с правительством, НФОТ мобилизовывал все больше мужчин, которым, - ради сохранения боевого духа, - в конце концов было даже запрещено видеться со своими женами и детьми. В тот же момент количество женщин, желавших присоединиться к вооруженной борьбе превысило возможности НФОТ по их интеграции, и им банально начали отказывать. 

Все это вкупе порождало огромное социально-сексуальное напряжение на освобожденных территориях: мужчины требовали вернуть себе право вступать в брак и видеться с семьёй хотя бы периодически, а женщины негодовали от того, что их и без мужчин оставили, и в партизаны не берут. В итоге, в 1985 году НФОТ стравил это напряжение, сразу разрешив и поддержание брачных уз для уже женатых мужчин, и строительство семейных отношений между мужчинами и женщинами в партизанском войске.

​​Но, на самом деле, не все было так радужно. Несмотря на то, что НФОТ четко проводил политику эмансипации, создавая женские ассоциации и интегрируя женщин в новую народную власть на всех уровнях (начиная с местных советов/baitos, заканчивая армией, милицией и народными судами), женское движение постепенно теряло свою первоначальную независимость. По мере укрепления ходжаистской Марксистско-ленинской Лиги Тыграя (MALELIT) в качестве идеологического ядра НФОТ, движение женщин все больше попадало в зависимость от непосредственных целей вооруженной борьбы. 

Наконец, в 1985 году НФОТ принял резолюцию, осуждающую “буржуазный феминизм” в рядах движения, заявив что только революция способна разрешить женский вопрос и все усилия женского движения должны быть направлены на военную победу, которая и мыслилась как революция.

Естественно, военная победа над обанкротившейся диктатурой Менгысту в 1991 году никакой революцией не обернулась - времена были такие, что даже сам этот Менгысту Хайле Мариам за полгода до своего падения публично отказался от построения социализма. Но НФОТ, вставший во главе победившего мультиэтнического Революционно-демократического фронта эфиопских народов, все-таки попытался вывернуться, объявив свой режим “революционной демократией”, некоей новой формой “пролетарской диктатуры” в новых же условиях крушения реального социализма и соцлагеря вообще.

Об результатах этой “революционной демократии” можно дискутировать, но факт есть факт: еще до того, как в середине 2000-х НФОТ превратился в коррумпированную этническую группировку, под флагом “революционно-демократических преобразований” в области защиты эфиопских женщин было сделано немало. Во-первых, НФОТ не бросил тех, кто за него сражался все эти годы: несмотря на чрезвычайную послевоенную разруху, для десятков тысяч демобилизованных женщин были открыты специальные фабрики, школы и различные курсы, предоставлялись кредиты и пособия, предпринимались меры правовой защиты и т.д. 

В 90-е годы была принята новая конституция, уголовный и крайне прогрессивный семейный кодексы, в которых специально прописывались роль и права женщин, а так же строго карались специфические преступления против женского пола (типа женского обрезания, похищения невест, препятствования в получении образования и т.д.). Т.е. формально хорошая правовая база под стандартную женскую эмансипацию была подведена, но исполнение (особенно в последние 10-15 лет) как обычно хромает на все ноги и Эфиопия продолжает оставаться не очень комфортной для женщин страной. 

Вместе с тем, несмотря на полный идейный распад НФОТ, в самой провинции Тыграй миф о женщинах-партизанах продолжает жить и пользуется популярностью среди современных тиграйских девушек, некоторые из которых (правда, уже не в таком количестве) даже участвовали в недавней (2020-22) войне между вытесненным из власти НФОТ и центральным правительством, унесшей жизни, по некоторым данным, до полумиллиона человек (всему миру на это было плевать, так же как теперь плевать и на несчастный Судан).

Кстати говоря, конфликт этот прекрасно демонстрирует степень разложения, которой достиг НФОТ, чьи бойцы, - наряду со всеми другими фракциями этой многогранной трагедии, - отличились массовыми сексуальными преступлениями против женщин. Чего представить себе в 80-е конечно было нельзя.

А напоследок, чисто для потехи, рандомный набор фотокарточек с девушками из НФОТ разных лет.