Буриме

Уйдёшь на дно. Лежишь – ни бе ни ме.
А над тобой зима, снега и птицы.
Ты – слово из смешного буриме
внизу страницы.

Того гляди припишут чёрт-те что
и жёстко зарифмуют на потеху.
И вот уже не взять своё пальто
и никуда отсюда не уехать

по рельсам разлинованных листов:
на них поля – предел, а не просторы.
Вот так застрянешь сроком лет на сто
под странные чужие разговоры.

Чем дальше, тем заиленней песок,
приветливей бессмысленные лица...
Всплывёшь – и будешь снова, одинок,
болтаться, будто в проруби цветок,
как говорится...


© Полина Орынянская, 2021

Шестое солнце

«Индейская месть приходит через столетия».
Великий Вождь Кагахи

– Было время жрецов, табунов и косых дождей.
Были звезды близки и смотрели глаза в глаза.
Но забрали туманы последнего из вождей.
Но потрескался в горной долине седой базальт.

Тех, кто веровал в Белого бога, пожрал вулкан.
Тех, кто выжил, поднял и о землю разбил тайфун.
Леденела вода, и ворочался океан.
Было небо чёрным тринадцать проклятых лун…

Он замолк. Остывала в потухших глазах зола.
– Рассердилась земля, довели её до беды.
Слишком много себе и ей причинили зла.
Дикари. Скоро всё отдадут за глоток воды...


© Полина Орынянская, 2018

***

Тихо-тихо, сине-сине,
только стрёкоты сорок.
Проведённый на мякине,
спит похмельный Рагнарёк.

Рисовал блицкриг на карте,
затевал девятый вал...
А ведь знал Буонапарте,
Гитлер тоже намекал. 

Шёл по запаху, по следу,
изготовился уже…
Встретил призрачного деда
в партизанском блиндаже.

Тот в тулупе и треухе.
Он к нему: – Ты кто, скажи?
– Я? С последней заварухи
караулю рубежи.

Отпускают нас из рая. 
Как на брани полегли,
так с тех пор и охраняем
кажну пядь своей земли.

Рагнарёк смеялся: – Слушай,
миру этому кранты!
Я пришёл по ваши души,
ну, о чём болтаешь ты?

Так пугал его — до жути, 
аж дымил свечной фитиль.
Дед сидит, цигарки крутит,
ёлки-палки-Иггдрасиль!

Он ему страшилки эти,
тот – про сына и отца.
Мол, ничо тебе не светит,
ибо свету нет конца.

Тут декабрь пошёл на убыль,
наступает Новый год.
И горят, конечно, трубы.
Дед пол-литру достаёт.

– Ну-ка, нехристь, за победу!
За победу? Он и рад.
Подставлял гранёный деду
стопицот разов подряд.

Не осилил, обессилел,
не преставился едва.
У заснеженной России
даже новых года два.

Спит теперь, дурное лихо. 
На двери висит замок.

Сине-сине, тихо-тихо.
Только стрёкоты сорок.


© Полина Орынянская, 2025

Январь. Татры

Отсюда, из спокойного нутра
январских праздников, из лени и безделья
мир кажется не тем, что был вчера.
Зудят ветра под окнами отеля,
читают утомительный верлибр
старухам-пихтам, ржавым и скрипучим.
На утро тяжким бременем легли
за Татры зацепившиеся тучи.
Уютные дома и там, и тут
цветным драже рассыпаны по склонам
и щурятся на небо, будто ждут
обещанного им антициклона.
Ещё туман клубится и царит –
такой же древний, как подножья Меру,
но в этом ожидании зари –
и верность, и терпение, и вера.
И жизнь как обязательный набор
известных смыслов, действий и итогов
мне чудится нелепой и убогой,
когда заря струится из-за гор...


© Полина Орынянская, 2015

***

Микрорайон... Рабочие задворки.
Хмурные в два обхвата тополя.
На окнах тюль и ситцевые шторки,
герани и решётки от ворья.

Я помню, мы тянули шеи тоненько,
скрывая неприличный интерес:
носили по Октябрьской упокойников
под заводской подвыпивший оркестр.

А вдоль росли-цвели кусты акации,
от жизни отгораживая смерть...
На праздник зажигали «лиманацию»,
и бабушка ходила посмотреть.

И жизнь текла, не булькала, не пенилась,
то снизу вверх, но снова сверху вниз –
от булочной до постамента с Лениным,
решительно глядевшим в коммунизм.

На майские колонны строил в рупор
профорг завода, мира и труда,
и надпись «миру – мир!» казалась глупой,
поскольку победили навсегда.

При ядерном ударе, помню тоже,
мы точно знали, как себя вести:
накрывшись белой простынёй, положено
на кладбище ближайшее ползти.

Ну, в 90-х, ясно, было времечко.
Гуляй, рванина, воля – не хочу!
Сожгли у клуба магазин коммерческий
и бошку оторвали Ильичу.

Потом домов высоких понастроили,
в сервантах обновили разнобой...
А так-то всё по-прежнему. Истории
полвека – тьфу, не то что нам с тобой...


© Полина Орынянская, 2025

Жук

Чёрные пальцы веток
шарят в январском сне.
Есть же, наверно, где-то
помнящий обо мне
тёплый песчаный берег
или скалистый брег?
Знаешь, среди истерик,
переходящих в снег,
скучных трамвайных линий,
сумерек с коньяком
мне не хватает пиний,
горлиц и мотыльков,
столика под черешней,
пары дурных котов...
В этой зиме кромешной,
в этом своём пальто
с парочкой ручек-ножек,
тонких до звона (дзын!),
я на жука похожа,
втиснутого в хитин.
И в голове так пусто,
зябко, что я боюсь:
чуть отвлекусь – и с хрустом
кто-то раздавит (хрусь!).
И поминай, как звали
в южной моей стране
ты меня, я тебя ли
в утреннем полусне...


© Полина Орынянская, 2019

Кипарисовое озеро

Н. В.

Ты обещаешь мне озеро с кипарисами.
Боже, какая роскошь мечтать об этом
за чаем в деревне с синичьими пересвистами,
так далеко от лета...

Там кроны похожи на многоруких демонов,
гигантские корни замерли плотоядно,
и ветер ночной в глухие тёмные дебри
вплетает бледные волосы Ариадны.

Над зеленью вод луна пламенеет медно,
и скрипы уключин, гулки, печальны, тонки,
протяжно оплачут мои холода и беды.
Но, только растает на самой кромешной кромке

звезда северов, заре проиграв вчистую,
и лодка уткнётся носом в причал на ощупь,
я снова о зимах, наверное, затоскую,
о снежном поле, текущем к промозглой роще...


© Полина Орынянская, 2025

С днём рождения, Серенький! Пусть всё будет)

Маугли

С. Ч.

Снег светится, будто из неба сыплется Млечный Путь.
А там, где ты, ржавеют гвозди в заборных досках,
старый завод принимает дожди на грудь,
и пацаны забивают косяк за киоском.

У меня во дворе голуби, голуби, старушечий щебеток.
Летом одуванчики. Пастораль, всё такое.
Слушай, маугли, как ты там выжить смог?
Расскажи, и я оставлю тебя в покое.

Если к дому твоему подходить с другого угла,
там по колено бурьян, покрышки и арматура.
Ты говорил, у тебя рыжая такая была.
Из Москвы ездила к тебе, дура.

Расскажи, как сосед — алкаш, эпилептик и друг
любит рыбок, а больше некого просто.
Как ровесники в вашем районе давно не мрут,
потому как вымерли в девяностых.

И когда с Байконура стартует очередной корабль,
так и тянет спросить, подняв удивленно плечики:
что вы там ищете? Вот она чёрная дыра —
и в ней у пивной зелёные человечки.

Я знаю правду (умнею, пора стареть).
Но не дрейфь, никому не скажу, конечно, об этом.
Всё очень просто: ты сталкер в этой дыре.
Ты, маугли, и спасёшь планету.


© Полина Орынянская, 2017

Бесснежно

Помоги же мне. Вместо бессмысленных снов
посади первоцветы и выпусти птиц.
Я застряла сухим лепестком меж страниц
бесконечного года. Бесснежно. Темно.

Будто встали часы посреди ноября
и стоят день и ночь у меня над душой.
Может, кончились силы у календаря.
Может, снег шёл и падал и вот не дошёл...

Что осталось в наследство от солнечных дней?
Я мотаю, мотаю в лохматый клубок
мысли-промельки, нитки оборванных строк.
Всё мне кажется – ну же, ещё узелок,
и закончится темень, и будет видней.

Но свалялось, как шерсть на собаке больной,
тёмно-серое небо в ветвях надо мной.


© Полина Орынянская, 2020

***

И всё, и всё. Ни снега, ни зимы.
Безвременье. Ни страха. Ни покоя.
Вплывает звук из ровной полутьмы.
Коснётся краем, отгоню рукою.

Та лампочка во мне на сотню ватт,
что вместо сердца дали при рожденье,
уже мигает третий год подряд.
Какое там энергосбереженье.

Давай начистоту о том, о сём.
Не выбирают времена, допустим.
Но я на пену, что сейчас несёт,
гляжу с досадой и без всякой грусти.

На дне всегда таится чёрт-те что,
порой не докопаешься до сути.
Но мелкую душонку всякий шторм
избаламутит.

А моему-то ржавому хребту
менять углы наклона поздно как-то.
Я сроду не терпела суету,
временщиков, рвачей и дилетантов.

Как подвиг неслучаен никогда,
так подлость – не внезапное затменье.
Уйдёт меж пальцев времени вода.
А нам бы сохранить своё свеченье.

Пока горит вольфрамовая нить –
пускай и трепыхается в ознобе –
не сдаться, не предать, не изменить
себе и этой лампочке меж рёбер.


© Полина Орынянская, 2025

Белый день

Вот – день. Он бел. Я чувствую покой.
Он – дрожь и тихий звон корпускул света.
Ещё к подушке сон прижат щекой,
но проявитель, налитый в кювету
холодным солнцем, порождает жизнь:
и звук, и смысл, и память – боль и небыль.
И слышно песню – песня дребезжит,
её слова нанизаны на стебель
сухой травы февральских пустырей,
и тянут, тянут за душу бемоли...
Но контуры отчетливей, видней.
Вот – прочерк птицы в заоконной воле,
вот – от берёзы вытянулась тень.
И вдоху тесно – лёгкие малы...
Из эмбриона, семечки, золы
я снова вырастаю в белый день.


© Полина Орынянская, 2018

***

Нет февраля, чернил. Не стало слёз.
Бело в деревне только от берёз
и утренних туманов над полями.

Я раньше и не знала, как чудно
смотреть зимой в бесснежное окно,
я мучилась полвека февралями.

А лес послушен прихотям погод.
Мороз ли, дождь – он преданно несёт
любое небо на ветвях корявых.

Он много видел в вечности своей,
но никогда не знал календарей,
а если знал, то вряд ли доверял им.

На горизонте избы в пелене.
Неясное тоскуется во мне.
Стоит вода в растрёпанной стерне.
Сырые ветки не вздохнут, не дрогнут.

И в каплях мир вот так же перевёрнут...


© Полина Орынянская, 2025

Живое

В тот день я умирала много раз,
но вдалеке от человечьих глаз.
А мне и не нужна чужая вера,

надежда и сочувствие зевак.
Раз больно – значит, всё ещё жива...
И тёмная послушная портьера

бросала тень, скрывала фонари,
потом – скупые проблески зари,
припухлых век белёсое уродство...

Февральское безвременье мело
ледовой крошкой в мутное стекло.
Белело небо в облачных наростах,

и новый день предательски сквозил
в тугую щель окна. Что было сил,
я сон держала за обрывок слова.

Но он утёк, вернув пространству звук...
И я опять к беспамятству разлук
готова.


© Полина Орынянская, 2019

***

Ночью на кухне за кружкой чая
в одиночестве, полном оранжевого уюта,
я не просто сижу, я новый день встречаю,
слушая, как набегают минуты.

Щёлкает стрелка, отсчитывая снежинки.
Сбилась. Пятнадцать секунд до нового старта.
Чёрные ветки на белом – это прожилки
скорой весны, это такая карта

птичьих путей, ведущих с югов на север,
ручьёв, умывающих ржавые луговины,
чтобы вспомнились им мать-и-мачеха, одуванчики, клевер,
чтобы вылепить новую жизнь из раскисшей глины.

Тени спят на полу, шевеля во сне плавниками.
На город медленно сыплется снежная тишь.
Так и время – идёт не спеша, но мелькает.
Не уследишь.


© Полина Орынянская, 2022

Из зимней переписки

Здоров, Серёга! Как живёшь ваще?
Всё так же ковыряешься в борще
и тихо тянешь виски под сосиски?

Пока ты спал, во двор пришла зима.
Я тут от белизны схожу с ума
и со стихов перехожу на визги.

А ты как думал? Психика – не сталь!
Ты знаешь, что на свете есть места,
где пляжи, пальмы, море – красота
в бананово-лимоновом покое?

Давно тебе хотела предложить
со мной на диком острове пожить –
шалаш из тростника и всё такое.

Выходишь голым к берегу реки,
в коробке дождевые червяки,
шныряют серебристые мальки,
и плюхают хвостами их мамаши.

А я, когда поймаю карася,
такая прям возбужденная вся –
того гляди и рухнет наш шалашик!

Вообще природа дикая сладка!
Мы станем частью дивного цветка –
тычинка ты, а я, конечно, пестик.

А вечером – подумай! – у костра,
когда тоска по прошлому остра,
как будет мамкин самогон уместен!

Ну, в общем жду. Заманчиво же, ну?
Бросай свою унылую жену,
скажи, что с мужиками на рыбалку.

Мой тут как раз недавно укатил,
писал, клюёт не рыба – крокодил.
Не любишь, мол, подлёдный лов, а жалко...


© Полина Орынянская, 2018

***

Когда сбоят вселенские часы,
считай шаги, отмеривая годы
на собственной оси координат,
не забывая, что никто не свят,
покуда жив по прихоти природы
обычной среднерусской полосы.

Прости-прощай – не расставаний суть,
а долгих встреч пожизненная правда.
Пока тебе крылатые несут
бог знает что, чирикая из сада,
люби, прощай. И большего не надо,
когда положат душу на весы.


© Полина Орынянская, 2025

Поехали куда-нибудь на поезде?
Туда, где тихо-тихо. И тепло.
Где время не течёт – и не текло,
и где колодцы всё ещё колодези.

Поедем ночью – чтоб вокруг огни.
Ты за руку со мною, полусонною,
пойдёшь пустыми длинными перронами,
и мы в купе окажемся одни.

Лежат дороги в памяти закладками...
Дробится пульс – татам-татам-тата.
Мелькает фонарями темнота,
и сны такие... вязкие и сладкие.

Провалишься... Ни скуки, ни тоски.
Не помнишь ни имён, ни рода-племени.
То отсветы, то отзвуки... Межвременье,
покой и паровозные гудки.

Под гулкий стук полуночных обходчиков,
сующих под вагоны фонари,
успеешь на подножке покурить,
и будет тлеть оранжевая точечка.

Проснёмся утром, выйдем на авось, –
там лес заштопан солнечными пятнами,
и на луга, одышливые, мятные,
раздутым брюхом небо улеглось.

Поехали куда-нибудь на поезде?..


© Полина Орынянская, 2015

Прости меня

Прости мне сумасшествие моё.
На хрупкий звук, на птичьи голоса
мукой ли, мукой грубого помола
летит, летит, сбиваясь в хлопья, снег.

Течёт с небесных сколотых краёв
белёсый свет на крыши и на сад,
и, если не моргнёшь, ложится холод
по кромке век.

Прости меня. Полоски белых дней
заклеивают прошлое, как пластырь,
и подглядеть дай боже хоть во сне...
Но по живому рвётся до крови.

Дыхание становится ровней.
Ну вот и всё, и забываешь нас ты.
Как здорово ловить губами снег.
Лови-лови.

Медяшками полночных фонарей
за всё уже заплачено с лихвою.
Оконных рам намолены кресты.

И ночь минутной стрелки не быстрей,
и дни, и дни, как гнёзда под стрехою,
пусты...


© Полина Орынянская, 2018

***

Сквозь бледные томительные дни,
в которых воют даже электрички
так безысходно, будто вместо шпал
там сплошь одни Каренины лежат,

весна меня по памяти хранит,
а я храню напетое по-птичьи
тепло дорог, обветренный причал
и полный сад полуночных цикад.

И я жива не болью, не бедой,
не горечью и отзвуком утраты,
я памятью о будущем жива –

о солнечных стрекозах над водой,
о соснах и ворчанье перекатов,
о том, как пробивается трава

на скалах, там, где даже пыли нет,
сквозь вековую эту немоту,
о том, что жизнь – всегда тепло и свет...

Кто свет забыл, тот слепнет на свету.


© Полина Орынянская, 2025

Можайское молоко

Пелёнки, распашонки и кружавчики
висели на верёвке во дворе.
Вода была вонючая от ржавчины,
и церковь доживала на горе.

Ах, русская затея да морока!
Всего-то в этой церкви перебор –
и башенки, и стрельчатые окна...
К оврагу уходящий косогор
тащил с собою липы-вековухи,
корявые, как старческий костяк,
и заросли крапивы были глухи,
и скучен взгляд раскормленных дворняг.

Обед и тихий час, как было велено.
Не спишь – так, хоть умри, лежи молчком...
У бабушки моей был орден Ленина
и булочки с можайским молоком...


© Полина Орынянская, 2017