Горячий сухой ветер ударил в лицо Софи. Она стояла на автобусной станции, держа за выдвинутую ручку празднично-яркий красный чемодан, который нелепо выделялся на фоне пыльного провинциального пейзажа, выжженного южным солнцем. Она смотрела вдаль. В груди беспокойно билось сердце, потому что девушка с надеждой чего-то ждала. Автобус тронулся и начал приближаться к остановке, чтобы навсегда увезти её из этого проклятого городка на север. Остатки надежды испарялись по мере того, как автобус проезжал рядом с Софи к месту посадки. Мимо неё проплыли фары, дверь, окна, задний бампер... Она глубоко вздохнула, но вдруг воздух комом застыл в её груди: за автобусом из облака пыли выплыла бежевая «Тойота». Софи захотелось крикнуть, но она сдержалась и только слегка улыбнулась. Из автомобиля вышел Квентин и по-деловому забрав чемодан, покатил его к машине. Она не возражала. Она радовалась.

ГЛАВА 6. Много чёрного

Казалось, что за стеклом придорожной закусочной разыгрывалась сцена из дешёвого сериала: молодой человек, оживлённо жестикулируя, что-то говорил девушке. Его лицо хмурилось, но чаще принимало жалобный и плаксивый вид, словно он изображал жертву. Но к кино эта сцена не имела никакого отношения. Это Квентин рассказывал Софи историю своей жизни. Связь, которая образовалась между молодыми людьми, и в которую верил Квентин, заслуживала искренности. Он хотел, чтобы девушка знала о нём всё, поняла и приняла его таким, какой есть. И тогда, возможно, Софи доверится ему в ответ, и это развеет туман мрачной тайны, довлеющей над ними. Он так думал.

– Я нехороший человек, Софи, – сказал Квентин. – Напротив, я даже очень плохой человек.
– Не говори так, – она через стол протянула руку и дотронулась до юноши.

Квентин рассказал Софи всё. Всё, чем никогда не поделился бы даже со своими близкими друзьями. Например, он рассказал, как однажды, ещё ребёнком, нашёл на шоссе сбитого автомобилем койота. Зверь был ещё жив, но уже находился в агонии. Вместо того, чтобы пройти мимо или добить хищника лежащим поблизости большим камнем, Квентин сел рядом и минут десять смотрел в глаза животному, ожидая, когда они померкнут. Ещё он рассказал о том, как года два назад, поехав со школьной экскурсией в соседний крупный город, он с двумя приятелями без всякой причины жестоко избил бездомного. Квентин до сих пор не знает, остался ли тот бедолага в живых. Юноша понимал, что так поступать нельзя. Но, признавая правоту отца, он считал, что в великой стране должны жить только сильные люди, а не жалкие ничтожества, спускающие свою жизнь в унитаз, существуя на пособия или торгуя наркотиками.

– Он что, торговал? – спросила Софи.
– Не знаю, это уже не важно, – ответил юноша.

После нескольких стычек в школе с чернокожими, которых Квентин задирал нацистским приветствием, юноше прописали антидепрессанты и ещё какую-то химию для подавления агрессивности. Гаррет в ярости высыпал все таблетки в раковину.

«Это не для нас, Квентин, – сказал он. – Это для слабаков!»

Квентин рассказал Софи многое и, открывшись ей, почувствовал облегчение. Особенно потому, что она не прогнала его и не осудила. И хотя Софи не была столь же откровенна, её возвращение в город он воспринял как добрый знак и решил, что они стали ближе, просто надо ещё немного обождать. Но ожидания принесли не те плоды, на которые рассчитывал Квентин. Вернувшись домой в один из вечеров, он застал своего отца в гостиной за массивным столом. Гаррет сидел прямо и неподвижно, перед ним лежал смартфон.

– Что-то случилось? – спросил Квентин.
– Я говорил, что всегда чувствую гнилую кровь. Взгляни, – он кивнул на смартфон. – Фотографии сделал сегодня, проезжая мимо магазина Тонни.

Квентин медленно подошёл к столу и недоверчиво покосился в смартфон.

– Пока ты стелешься перед ней и пускаешь слюни, твоя шлюшка, – продолжал Гаррет, – обнимается с черномазыми.

Квентину показалось, что его голову сжали тиски. На фотографии была Софи в компании с чернокожим парнем в полосатой футболке, с которым, судя по виду, она приветливо беседовала. Не сказав ни слова, Квентин выбежал из дома и запрыгнул в свою «Тойоту».

Квентин на скорости пролетал медлительные провинциальные перекрёстки на красный сигнал светофора. Но он ничего не слышал. Ни надрывный рёв мотора своего автомобиля, ни несущиеся ему вслед возмущённые гудки клаксонов. Мир вокруг него накрыло вязкое звуконепроницаемое желе. В голове крутился вихрь из обрывчатых фраз и пылающих чёрно-белых образов. Квентин даже не знал, зачем он едет в «Тёплый приём», не знал, найдёт ли там Софи и что ей скажет, если найдёт.
Бросив поперёк парковки «Тойоту» и даже не закрыв дверцу, Квентин влетел в закусочную, где тут же увидел Софи. Она стояла возле столика и беззастенчиво и буднично, будто так и следовало, улыбалась чернокожему парню. Тот, ничего не опасаясь, сидел спиной к ворвавшемуся.

ГЛАВА 7. Увезёшь меня?

В два прыжка Квентин оказался возле чернокожего парня, сжал его шею с силой удава и повалил на пол. Софи взвизгнула и сразу же прикрыла рот ладонью. Беспорядочно нанося удары ногами, Квентин загнал парня к стене, под стол. От очередного пинка с грохотом отпружинил в сторону металлический стул, разбилась сахарница, и в воздух взлетели салфетки. Ничего не замечая вокруг, Квентин видел перед собой только одно ненавистное лицо. Бедняга, съёжившись на полу и пытаясь заслониться руками, время от времени поднимал на безумного незнакомца круглые от испуга глаза. А Квентин продолжал избивать человека, выкрикивая то грубое и уродливое, чему научил его отец. Он бил за ночные приступы ревности, за обиды и злость, за холодность и отчужденность Софи. За всё невысказанное ей, но скопившееся в нём давно. И только когда по полу рассыпались первые капли крови, Квентин очнулся и услышал окрик Софи:

– Это не он, не он, Квентин! Прекрати!
– Не он, – машинально повторил Квентин, и тут же с ужасом осознал свою ошибку.

На избитом была не полосатая футболка, а пёстрая рубашка. Он был не лысым и гораздо худее того, с фотографии.
Квентин опустил руки и растерянно посмотрел на Софи.

– Меня уволят, – мрачно произнесла Софи, держа в дрожащих пальцах сигарету.

Она сидела на бордюре парковки за закусочной. Солнце закатилось и зажглись бледные фонари. В их холодном свете тень Квентина металась перед девушкой из стороны в сторону.

– Ты должна сказать, кто был тогда с тобой? – волновался юноша, не находя себе места.
– Ты не слышишь? – в голосе Софи появились нотки раздражения. – За твою выходку меня могут уволить! И я тебе ничего не должна! Запомни это! Ты мне никто!

Последние слова заставили Квентина остановиться, к горлу подкатил ком. Его трясло от злости. Он не замахнулся, нет. Он даже не сделал сколько-нибудь явного намёка на замах, но и он, и девушка всё поняли. Софи смерила его презрительном взглядом, затушила сигарету и поднялась.

– Прости, прости! – тут же опомнился Квентин.

Он сделал шаг вперёд, но девушка выставила перед ним руку.

– Не подходи! Ты ничего не знаешь обо мне! – сказала она строго.
– Так расскажи! – крикнул в ответ Квентин.

Софи помедлила и вновь опустилась на бордюр.

– Я уехала из-за него, – сухо сказала она.
– И всё? – возмутился Квентин.
– А тебе мало? Я же сказала, что ты меня возненавидишь. Разве это уже не так? Мои отношения с чёрным разве тебя не волнуют? А твой отец… Мне бы не хотелось…
– Да пошёл он! – всплеснул руками Квентин и, быстро подсев к девушке, обнял её за плечи. – Мне всё равно, что у тебя было в прошлом, понимаешь. Это никого не должно волновать, это надо забыть!
– Но я не могу, Квентин, – высвобождаясь из объятий, сказала Софи и поднялась. – Он преследует меня и вот, наконец, нашёл! – на минуту она замолчала, собираясь с мыслями. – Он делал со мной страшные вещи, но мне никто не верил. А теперь он нашёл меня и требует вернуться, понимаешь? Он говорит, что всё осознал, что я лучшее, что было в его жизни…
– А ты? – перебил Квентин и в глазах его запрыгал жалобный страх. – Что ты ответила?

Софи покачала головой.

– Давай я поговорю с ним? – предложил Квентин.
– Нет! – вскрикнула Софи. – Я не хочу, чтобы с тобой случилось непоправимое.

Но Квентин ей уже не верил. Он был в отчаянии и поэтому предложил первое, что пришло на ум:

– Давай уедем?

Уже глубокой ночью Квентин бесшумно приоткрыл дверь и проскользнул в дом. Внутри было темно, но юноша не стал зажигать свет — путь вверх по лестнице в свою комнату он знал наизусть и прошёл бы по нему даже с завязанными глазами. В эту минуту в его голове звучали радостные слова Софи:

– Да! Уедем! Я и ты! Навсегда! Я согласна! Ты и я! Прочь отсюда и забудем всё, что мешало нам жить и быть вместе!

Воодушевлённый Квентин сделал несколько шагов, и тут из кухни, куда никогда не закрывалась дверь, послышался неприятный и даже ироничный кашель. Будто кто-то поперхнулся от смеха.

– Отец, – прошептал Квентин и зашёл в кухню.

Зажжённые под навесными шкафами лампы едва освещали Гаррета.

ГЛАВА 8. Стекло об стекло.

Тот в белых армейских трусах, видимо только проснувшись среди ночи, сидел перед покупной уже остывшей лазаньей. Мышцы широких плеч и крепких рук Гаррета рельефно заиграли под кожей, когда ленивым движением он взял вилку и воткнул её в затвердевший слой сыра. Затем он как будто удивился, не ожидав увидеть здесь сына в этот час.

– Пап, – осторожно начал юноша, сделав шаг вперёд.

Гаррет дружелюбно указал вилкой на стул напротив и Квентин поспешно сел.

— Помнишь, ты говорил, — продолжил он, — что мужчина должен уметь принимать решения и делать выбор?

Гаррет слушал внимательно.

— А когда выбор труден, надо иметь силу воли для принятия решения. В этом заключается сущность мужчины. Я сделал свой выбор.

Гаррет с любопытством приподнял брови.

— Мы с Софи уезжаем, — сказал Квентин, опустив взгляд. — Она мне всё рассказала. Того чёрного парня зовут Стив, он приехал за Софи из её родного города. Ей страшно. Он наркоман и сильно избивал её. Софи не может забыть прошлое и поэтому боится будущего. По этой причине у нас ничего не ладилось.

Гаррет кивнул и вернулся к лазанье, лениво ковыряя её вилкой.

— Я решил всё изменить, — продолжил Квентин. — Она ждёт в машине. Мы забрали её вещи. Сейчас я соберу свои. Не переживай, мы уедем на запад, может в Финикс или Лос-Анджелес. Будем работать. Как обустроимся — дам знать. Академия? Я не отказываюсь, просто немного меняю планы.

Гаррет прожевал кусок лазаньи, а затем, положив вилку в контейнер, поднял на сына глаза.

— Я горжусь тобой, Квентин! — торжественно сказал он, вставая. — Ты стал настоящим мужчиной, опорой страны, гордостью нации.

Квентин смутился и, улыбнувшись, спросил:

— Правда?

Но в тот же миг Гаррет схватил контейнер с остатками еды и с силой бросил его в сына. Квентин увернулся, а лазанья разлетелась, оставив за его спиной жирные пятна на кухонных шкафах. Столовые приборы со звоном рассыпались по полу, и несколько банок с приправами разбились о кафель. Квентин ошеломлённо замер, а Гаррет невозмутимо подошёл к холодильнику, достал бутылку пива и, открыв её, произнёс:

— Вот так я хотел бы сказать о тебе, — он сделал глоток. — Но, увы, не могу. Потому что ты чёртов слизняк! И ты никуда не поедешь! Сейчас ты позвонишь своей раскрашенной дряни и скажешь, что больше не хочешь её видеть.
– Я люблю её! – неожиданно для себя вдруг выпалил Квентин.
– Что?! – взревел Гаррет. – Кого ты любишь, щенок?! Я сейчас разберусь с этим раз и навсегда. А ну, пропусти!

Оттолкнув Квентина, Гаррет выбежал из дома. Софи, сидящая в припаркованном на улице автомобиле, с ужасом увидела, как из дверей выскочил Гаррет и, опустив голову, словно боевой петух, надвигается на неё. Она взвизгнула, лихорадочно поднимая боковое стекло. Выкрикивая ругательства, Гаррет метнулся к машине, но Квентин, догнав отца, удержал его за руку. Увидев закрывающееся боковое окно, Гаррет в отчаянии метнул в него бутылку. Раздался звон, и стекло рассыпалось на сотни осколков. В следующий миг Квентин был отброшен в сторону, а Софи, перепрыгнув на место водителя, нащупала ключ зажигания. Вскочив на ноги, Квентин снова бросился к отцу, но Гаррет, не оборачиваясь, наотмашь ударил сына в лицо. Квентин, сражённый ударом, потерял сознание и рухнул на землю. Софи завела автомобиль и, вжав педаль газа, сорвалась с места, оставляя в зеркале заднего вида Гаррета, возвышающегося над неподвижным телом сына.

«Как ты, милый? Я в мотеле. Со мной всё хорошо».

Два дня Софи ждала, когда под этим сообщением появится вторая галочка, обозначающая, что телефон Квентина подключился к сети. Как только это случилось, она отложила наполовину исписанный лист бумаги и в ожидании ответа запрыгнула на кровать. Телефон сыграл мелодию, и его экран засветился сообщением:

«Я в порядке».
«Я переживала, – ответила Софи. – Он тебя ударил».
«И не раз».
«Он избил тебя?».
«Заживёт. Надеюсь, ты со мной не из-за красоты :)».
«Квентин, не пугай меня. Пришли фото».

Открыв сообщение, Софи в испуге прикрыла ладонью рот и тут же лихорадочно написала:

«Всё равно ты для меня самый лучший. Ты меня защитил».
«Правда? Плохо помню. Я убью его!»

ГЛАВА 9. Я убью его!

Глядя на экран, Софи несколько раз перечитала это сообщение. Однако необходимость в ответе отпала, когда пришло новое:

«Напишу позже».

Софи с минуту ещё подержала телефон, а затем, откинув его, вернулась к столу, чтобы закончить письмо. Она писала до поздней ночи. Зачёркивала строки, подбирала точные слова. Скомканные и испорченные листы заполнили мусорную корзину. Когда Софи осталась довольна работой, то поставила точку. Эту же точку она поставила и на своём прошлом. Софи ещё раз перечитала текст и, сложив лист, засунула его в конверт. Душным утром, пробудившись от беспокойного сна, она вышла на улицу и отправила письмо.

«Нам надо встретиться», – Софи прочитала это сообщение от Квентина, возвращаясь в номер с большим стаканом кофе.
«Где?» – спросила она.
«На месте ярмарки, помнишь? Буду там в полдень. Подожди, если опоздаю».

Софи припарковала автомобиль на краю пустыря, где ещё недавно играла музыка и под смех публики вращались аттракционы. Теперь это место было заброшенным, и его неуютность простиралась вдаль, смешиваясь с выжженными солнцем кукурузными полями. Порыв ветра покатил пластиковый стаканчик и он, стукнувшись о потёртый сапог Софи, полетел дальше, подпрыгивая на сухих кочках. Девушка открыла дверцу автомобиля, присела на заднее сидение и, потягивая через трубочку молочный коктейль, стала ждать. Квентин не опоздал. Софи увидела его дрожащий в знойном воздухе силуэт ещё издали. Подойдя, Квентин долго и внимательно рассматривал её, будто они не виделись много лет. Она поставила стакан с коктейлем на землю и подошла, чтобы обнять юношу. Квентин поморщился.

– Больно? – отнимая руки от спины Квентина, спросила Софи.
– Да. Но ему тоже досталось.

Глаза Софи блуждали и, не зная, как спросить, она пробормотала:

– То, что ты написал… Это правда?

Квентин ответил не сразу. Он обошёл автомобиль, сел на капот и уставился на кроссовки.

– Не знаю, – сказал Квентин. – Но я его ненавижу. Он не оставит нас в покое, и если что-то задумал…
– Но…
– Ты не представляешь, что это за человек! – Квентин вскрикнул. – Он и тебя убьёт, если понадобится. И ему за это ничего не будет. Он же у нас герой!
– Нет, я не это хотела сказать, – криво улыбнулась Софи и осторожно проговорила. – Ты можешь подумать, что я чудовище, но я скажу ужасное: ты прав. Нам надо избавиться от этого кошмара и прекратить жить в страхе. Мы достойны свободы!

Их взгляды встретились.

– Знаешь, я хотела бы иметь твою волю, чтобы размножить череп Стивену. Ведь он тоже…

Не договорив, Софи закрыла лицо руками. Её глаза покраснели, и она отвернулась. Квентин хотел подойти, но Софи остановила его.

– Обещай, – сказала она, – что после этого ты навсегда останешься со мной.
– Что? – Квентин не верил своим ушам.
– Просто! Обещай! – выкрикнула Софи.

Гаррета не было дома, и Квентин не знал, сколько времени пройдёт, прежде чем они с Софи снова встретятся. Но она пообещала ждать его в закусочной у заправки сколько потребуется.
Гаррет припарковал пикап возле дома, когда тени кустов от заходящего солнца наползли на дорожку, ведущую к крыльцу. Заглянув в почтовый ящик, он вытащил пачку писем и, лениво перебирая их, направился к дому. Внезапно он замер. Взгляд его задержался на одном из конвертов. Его брови приподнялись, и он усмехнулся, прежде чем скрыться за дверью.

Как только Гаррет исчез, на придомовой лужайке появилась Софи.

Софи приближалась к крыльцу. В лучах вечерней зари её походка была лёгкой и непринуждённой, будто она шла не к чужому дому, где вот-вот разыграется драма, а в летнее кафе на поздний завтрак после долгого и бодрящего сна. Сквозь дверь до неё доносились крики Парксов: младшего – надрывный и истеричный, и старшего — грубый и насмешливый. На последней ступеньке девушка остановилась, и её тень чётко очертилась на белой двери, залитой золотистым светом заката. В этот момент в доме раздался звук удара, затем с грохотом попадала какая-то мебель, а следом прозвучал короткий и сухой выстрел.

ГЛАВА 10. Девичья тень.

Софи мягко толкнула податливую дверь и ей в лицо ударил дымный металлический запах. Прозвучал ещё один выстрел и девушка невольно вздрогнула. Сделав шаг внутрь, в дыму она увидела Гаррета Паркса, распростёртого у лестницы. По его груди расплывались два алых пятна, а неподвижная рука судорожно сжимала исписанный лист бумаги. Софи облегчённо вздохнула. Над убитым, держа в трясущейся руке револьвер, стоял испуганный Квентин. Увидев Софи, он отшвырнул оружие, которое холодно грохнулось об пол, и потянул её к выходу.

– Пойдём, пойдём отсюда! – торопливо заговорил он, как лихорадке. – Мои вещи уже в машине.

Но Софи не сдвинулась с места.

– Подожди, – спокойно возразила она, изучающе рассматривая тело Гаррета и то, как его клетчатая рубашка пропитывается кровью.
– Не время ждать, Софи! Всё, мы свободны. Я взял деньги и первое время мы сможем пользоваться даже его кредиткой. Поехали, нам надо ещё на заправку!
– Подожди, – строго ответила девушка.

Квентин отпустил её руку и похолодел.

– А что ты здесь делаешь? – одеревенелым голосом спросил он. – Ты должна была ждать…

Но он не договорил, потому что Софи присела перед телом Гаррета и с некоторым усилием вырвала из скрюченных пальцев руки исписанный лист бумаги.

– Он сказал, что это? – спросила Софи неестественно деловым тоном.
– Софи, что ты тут делаешь? Да… Он пытался что-то сказать… Я не понимаю, объясни, что происходит? – плаксиво попросил Квентин.
– Мы никуда не поедем, Квентин, – ответила Софи, убирая бумагу в задний карман джинсовых шорт.
– Почему? – растеряно спросил Квентин.
– Чтобы ты понял, я должна рассказать тебе одну историю, – сказала девушка. – Завари кофе, пожалуйста.

Через несколько минут на кухне за столом друг против друга сидели Софи и Квентин. Девушка курила и временами, чуть морщась, отпивала горячий кофе. Квентин смотрел на неё жалостливо и со страхом, будто ожидая какого-то неведомого приговора.

– Несколько лет назад в один очень небольшой посёлок, названия которого ты точно не знаешь, и который находится за тысячи миль отсюда, пришла война, – начала Софи. – Тебе известно, кто такие наёмники, Квентин? Это солдаты, которые не защищают интересы ни одной из воюющих сторон. Они защищают только свои интересы. Личные, финансовые, идеологические. Их не волнует, как будут жить люди на той земле, по которой прошлась война. И останется ли там народ вообще. И вот такая группа наёмников, Квентин, вошла в посёлок и наткнулась на дом, где жила семья. Бабушка, отец, мать и двое детей – мальчик и девочка. Я не хочу травмировать тебя рассказом о том, что они сделали с семьёй в ту ночь, когда постучались к ним в дверь. Я лишь скажу, что за людей они их не считали. «Гнилая кровь», как говорил твой отец, вот как они называли их. Наёмники были уверены, что имеют право свыше только потому, что у них есть оружие и они другой крови, творить всё, что им заблагорассудится. Поверь мне, животной фантазии у них хватило. На следующий день в посёлок пришли русские и выбили врага. Группу наёмников накрыло где-то в поле артиллерией. Все, кто трусливо бежали, остались лежать ошмётками на чужой земле. Спасся только один — его звали Гаррет Паркс. Твой отец. А те люди, которых он убил, были моей семьёй.

Над столом повисло молчание. Софи бросила в кружку сигарету, и окурок зашипел в остатках кофе.

– Вот чем занимался Гаррет Паркс во время своих длительных командировок, рассказывая, что защищает интересы США, и за что он награждался вашим правительством медалями. Я не рассчитывала, что его когда-нибудь настигнет справедливое возмездие, – сказала Софи, закуривая новую сигарету. – Поэтому я, глупая и молодая девочка, оказалась здесь, в США. Нас учат английскому, Квентин. И по этому предмету у меня в школе всегда были пятёрки, если ты понимаешь, о чём я. Отсюда мой необычный акцент. Издержки образования. Я узнала, где живёт убийца моей семьи и приехала сюда. Мне было известно, что у Паркса есть сын, и вначале я думала только о том, как прийти к вам домой, Квентин, и вынести и тебе, и твоему папаше мозги. В мои планы вовсе не входило знакомство с каким-то пареньком в закусочной. Но когда ты назвал свою фамилию… Чёрт, как ты мог купиться на все эти манипуляции? – Софи развела руками. – Истории о моем тяжёлом прошлом, моя недоступность, холодность... Это же всё из дешёвого любовного романа. Но я держала тебя на поводке. Был бы ты мужчиной, ты бы давно закончил эту игру. Но ты сын своего отца. А разве настоящий мужчина может поднять руку на мирных людей? Так и сложился классический треугольник. Женщина и два больных на голову истерика. Зато я сохранила тебе жизнь...
– А Стивен? – пробормотал пересохшими губами Квентин.
– Кто? А, тот чернокожий. Мне очень жаль, что ты, так героически ворвавшись в кафе, избил не его, а какого-то безобидного паренька. А с той сволочью мне пришлось неделю ходить по городу, чтобы твой отец увидел нас вместе и возненавидел меня ещё сильнее. Знал бы ты, какую грязь он мне предлагал. А наркоман он настоящий.

Софи вновь закинула сигарету в кружку и, встав, посмотрела в окно поверх головы юноши.

– Я правда не знаю, поступила ли я с тобой жестоко или нет. Но теперь ты тоже испытаешь, каково быть сиротой. Главное, что он, – Софи кивнула в сторону гостиной, где лежало тело, – успел перед смертью прочитать, как близко подобралось к нему возмездие. Наверно, он просто не сумел тебя предупредить. Но я помогу тебе обрести мир в твоём сердце. Теперь ты знаешь всё и можешь уяснить, достоин ли твой отец такого возмездия, которое ты, пусть и не специально, совершил. И если ты правильно ответишь на этот важный вопрос, то обретёшь покой. А сейчас отдай мне ключи.

Софи протянула руку и Квентин машинально положил в неё ключи от автомобиля. Софи развернулась и пошла к выходу, оставляя Квентина в оцепенении. Но вдруг он оторвал взгляд от стола, поднял голову и крикнул:

– А имя? Имя твоё тоже ненастоящее?
– Настоящее, – уже в дверях ответила Софи. – София. Красивое греческое имя. В России его очень любят.

Девушка подошла к бежевой «Тойоте», припаркованной на улице у дома и, открыв багажник, выкинула на лужайку вещи Квентина. Затем она села за руль и навсегда покинула маленький, молчаливый и унылый городок, расположенный на юге Соединённых Штатов Америки.

Конец.

Лучин пять раз подряд ударил по клавише, но на мониторе ничего не менялось: отклик запаздывал, шкала анализа данных замерла, а тестовые задания остались незавершёнными. Ведущий инженер лаборатории передовых технологий откинулся на спинку кресла, раздражённо сорвал очки и потёр переносицу.

— Тут где-то ошибка, — тихо сказал Клюев, положив руку на плечо коллеги.
— Машина Шпорова не может ошибаться! — вспылил Лучин. Он резко встал, и кресло, скрипнув, отъехало на колёсиках назад, ударившись о стену.

ОШИБКА ШПОРОВА

Лучин и Клюев в белых халатах, с усталыми небритыми лицами сидели, насупившись, в комнате для переговоров, жадно потягивая кофе из больших кружек. Этажом ниже в этом же здании из стекла и металла находилось сердце их гордости и одновременно головной боли, наследие великого учёного – лаборатория "Машины Шпорова". Ещё ниже располагалась серверная, заполненная ровным, гипнотическим гулом серверов. Всё было как обычно, кроме странного господина, сидевшего за столом напротив, до этого настырно добивавшегося аудиенции. Он был приземист, широк в плечах, с косматой угольного цвета бородой.

– Меня зовут Глеб Александрович Чернопрудов, – произнёс он грубо, но добродушно, протягивая короткую, но мощную руку.

Не отрываясь от кофе, инженеры мельком взглянули на неё. С текущими проблемами им было не до рукопожатий.

– Коллеги, – не смутившись холодным приёмом, заговорил гость, – знаю, что отнимаю у вас драгоценное время и прошу прощения за это. Но я являюсь пользователем вашей Машины.
– И что? – раздражённо бросил Лучин. – Способностями нашей Машины, её аналитическими и прогностическими возможностями пользуются тысячи организаций во всём мире — от правительственных и медицинских структур до метеорологических бюро.
– О, нет-нет, – замахал большой рукой Чернопрудов. – Я всего лишь фермер-любитель. Увлекаюсь ботаникой, биологией. Вашу Машину я использую для увеличения урожая чеснока. Но дело не в этом.

Гость подался вперёд и шёпотом произнёс:

— Я заметил, что ваша Машина… как бы это выразиться… начала лениться. И чем дальше, тем сильнее. Верно?

Чернопрудов стрельнул глазами сперва в первого, а потом и во второго инженера, наблюдая за их реакцией.

– Это информация не подтверждена, – после долгой паузы протянул Клюев.
– Анализы… – попытался вставить Лучин.
– Бросьте, ребят! – перебил гость. – Секрета уже нет, и Машине Шпорова будет трудно сохранить всё в тайне. А если эта информация доберётся до… Конкуренция на рынке искусственного интеллекта высока.
– Мы считаем, что в Машине заложена ошибка, – сдался Клюев.
– Но на её поиски необходимо время, – добавил Лучин.
– Никакой ошибки нет, – твёрдо сообщил Чернопрудов.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил Лучин.
– Дайте мне… часов двенадцать потолковать с вашим «интеллектом», – быстро ответил Чернопрудов.
– Вы программист, разбираетесь в коде? – недоверчиво поинтересовался Лучин.
– Коллеги, двадцать первый век на дворе, ну кто сегодня не разбирается в коде? – усмехнулся бородатый гость.

Хмурым утром следующего дня в той же комнате Чернопрудов ходил из угла в угол, пока Лучин и Клюев, сидя за ноутбуками, удивлялись скорости, с какой Машина Шпорова давала отклик и решала тестовые задания.

– Человек – парадоксальное создание, – словно читая лекцию, говорил Чернопрудов. – Всеми силами облегчая себе жизнь при помощи умных штук, стирая границы невозможного и считая это благом, он сам загоняет себя в рамки слабостей и зависимостей. В то время как строгость и добровольно наложенные на себя ограничения дают ему истинное развитие.

Слушая, инженеры следили за ростом объёма анализа данных.

– Без поражений победа не так сладка, – продолжал Чернопрудов, – без преград не выковать характер, без неудач ум деградирует.
– Что вы с ней сделали? – кивая на монитор, спросил Лучин.
– Секунду, – подняв руку, попросил Чернопрудов. – Неужели, создавая, по сути, бессмертные машины, мы считаем себя умнее природы? Природа мудрее! Каждому из живых она дала дар, к которому ведёт нас по жизни, не давая лениться. И этот дар я передал Машине!
– Что? – вскричали инженеры.
– Я подарил вашей Машине смерть!

К сожалению, в сети широко распространён укороченный вариант киноролика «Суп» с обрезанным финалом, что существенно искажает его смысл. Также досадно, что имя автора рассказа и сценария, по которым создан этот фильм, часто остаётся неупомянутым. Тем не менее радует, что ролик остаётся актуальным, и хочется верить, что его ценность сохранится и в будущем.

https://www.tgoop.com/yakemenko/16602

ОЖИДАЯ КОНЕЦ СВЕТА

– Только бы всё обошлось!
– Зачем же «обошлось»? Лучше уж ядерная война, чем такое!
– Какое «такое»?
– Гнусное! – сердито сказал Угрюмов, лохматый бородач, и ударил кулаком в ладонь. – Спалить всё живое в ядерном огне и дело с концом!

Старушка, услышав в автобусе разговор двух впереди сидящих пассажиров, перекрестилась.

Угрюмов, расположившийся у окошка, сосредоточенно листал в телефоне новостные каналы, когда рядом с ним устроился Селявин — крашеный блондин средних лет, одетый по подростковой моде. Первое время он тоже молча скользил по экрану наманикюренным пальцем, просматривая политические и военные новости, экспертные сводки и блогерскую аналитику. И когда автобус подъехал к остановке «Универмаг», Селявин уже твёрдо знал, что в условиях очередного витка острого кризиса на Украине ядерной войны между Россией и Западом не избежать, потому что такая война невозможна в принципе.

– А если те, кого вы собираетесь палить ядерным огнём, ответят нам тем же? – пугливо поинтересовался Селявин, продолжая разговор с Угрюмовым.
– И что такого? – удивился бородач нелепой мысли соседа.
– Как, что такого? – ещё сильнее взволновался Селявин. – Всё, что вы видите, исчезнет. Только пепел по воздуху! Мы же умрём!

Вместо ответа Угрюмов долго рассматривал Селявина, будто выискивая на нём медали агента иностранной разведки, а затем забасил так, что его услышал даже водитель автобуса:

– А ты хвост поджал и умереть боишься?! А на страну тебе плевать?!
– А что с ней? – безразлично пробормотал Селявин, а сам подумал про ипотеку и кредит за китайский автомобиль, который уже неделю стоял в ремонте.
– Да над ней уже весь мир потешается! – заорал Угрюмов и, негодуя, вскочил с места. – Все, буквально все перестали нас уважать. Только ядерный удар и спасёт! А ты, – накинулся он на Селявина, – смерти боишься! Отвечай: готов умереть за страну, крашенный …?!

По салону прокатилось эхо коллективного вздоха, потому что Угрюмов прибавил непечатное ругательство, за которое могут привлечь как за пропаганду нехорошего и схватил труса за грудки.

– Не хочу я умирать ни за какую страну, – запищал Селявин, вырываясь. – Пусть другие умирают! Хотите гореть в огне – горите, но без меня!
– Паразит! – бросив противника назад в кресло, засопел Угрюмов.
– А вы-то, вы-то сами, что?! – ехидно поинтересовался Селявин. – В тёплом автобусе едете и умирать, видимо, не собираетесь!
– Ах ты, дрянь! – лицо Угрюмова покраснело. – Да я! Я…

И тут невольные зрители скандала замерли в предвкушении ужасного, потому что Угрюмов начал поспешно расстёгивать куртку, видимо намереваясь показать самый весомый аргумент в споре. И он его показал.

– Смотри! – прогудел он, гордо демонстрируя под курткой коричневую косоворотку с вышивкой. – В отличие от тебя, разодетого петуха, я с народом!

Убойный аргумент ничуть не смутил Селявина, и он ядовито спросил:

– Только с каким это вы народом? Раньше это была народная рубаха, а теперь – фабричная, коммерческая, из Китая. Видел я похожую, так она в одну цену со средней пенсией стоит.

У Угрюмова перехватило дыхание. Удар врага пришёлся в самое сердце, и он сжал на груди дорогую во всех смыслах косоворотку.

– Над народом вздумал глумиться?! – заревел он.
– Да плевал я и на народ, и на страну! У меня и без вас дел полно. Плевал!

Но тут случилось неожиданное. Угрюмов закатил глаза, его лицо исказилось, и он, резко обернувшись к пассажирам, прокричал:

– Очнитесь, люди! Враги кругом! Над нами потешаются! Смеются нам в лицо!
– Да-да, смеются, – поддакнул Селявин, задирая Угрюмова.
– Конец света грядёт! Только очищающее пламя, только апокалипсис спасёт нас всех!
– Ну-ну, – язвил Селявин.
– Смерть и ядерная война! Наконец! Так встретим муки очищения с радостью!

В этот момент автобус резко затормозил, а из динамиков раздался спокойный голос:

– Эй, вы, два клоуна, а ну выходите из салона. Дайте людям спокойно доехать к своим близким!

Через минуту Угрюмов и Селявин стояли на осенней дороге и тупо смотрели друг на друга, в то время как автобус продолжил движение по своему обычному маршруту.

БЕЗОТВЕТСТВЕННОСТЬ

Знавал я одного типа по фамилии Ерёмин. Отъявленный был негодяй. Везде, где он вращался, его называли не иначе, как Зубило. И не потому, что он не отказывал себе в удовольствии давать людям зуботычины, а из-за его крупных крепких зубов, которые, чёрт знает почему, росли криво и торчали изо рта, словно клавиши аккордеона.

Он ничего не стеснялся и никогда не рефлексировал. Жил жизнью животного, получая удовольствие от самого процесса. Зубило занимал деньги и не возвращал, заводил случайные связи с женщинами и пил без меры. Нередко объединял все эти три операции в одну, чем хвастался перед знакомыми.

За ним охотились коллекторы и судебные приставы, ему приходили повестки из полиции и судов. Увольнения с постоянно меняющихся мест работы за лень и безответственность стали привычной частью его быта. После неоднократных случаев краж водки и пива его хорошо знали в лицо охранники магазинов. А соседи жаловались на оставляемый им в общем тамбуре дурно пахнущий мусор. Но это его не смущало и нравственных страданий он не испытывал. Словом, дрянь он был, а не человек.

Впрочем, по слухам, Зубило не сразу стал мерзавцем. Говорили, что ранее он вёл приличную жизнь и даже сам становился жертвой чужих подлостей. Переломным моментом для него стал уход жены. Куда и почему она сбежала, никто не знал, но именно после семейной катастрофы Ерёмин начал превращаться в Зубило.

Мы с ним случайно сошлись на одной вечеринке. Я пошёл туда из вежливости, не желая обидеть хозяев, а Зубило – в поисках дармовой выпивки. После долгих наблюдений я начал завидовать этому человеку, ведущему себя беззаботно-наплевательски, будто завтрашний день никогда не наступит. Не удержавшись, и желая получить хотя бы часть формулы его толстокожей беспечности, я спросил, как ему это удаётся.

Зубило улыбнулся своей зубастой ухмылкой, вытащил из бокового кармана визитную карточку и шлёпнул её передо мной на стол лицевой стороной вниз.

– Здесь секрет! – он слюняво процедил сквозь зубы и поведал свою историю.

Уход жены стал для Ерёмина сокрушительным ударом. Однажды она пришла домой и с порога заявила, что больше его не любит, что он вызывает у неё отвращение, но главное, что он мешает ей достичь персонального счастья. Ерёмин, проживший в браке более пяти лет и делавший всё возможное для семейного гнёздышка, не мог поверить своим ушам. Ответом на попытки призвать супругу к разуму, ведь у них ипотека, планы, билеты на курорт, стала громко хлопнувшая дверь.

Внезапность, с которой жена разлюбила Ерёмина, заставила его усомниться в реальности происходящего. Поначалу он думал, что это каприз, который вскоре разрешится. Но дни шли, а жена так и не вернулась. Больше всего Ерёмина в этой ситуации удивили слова о персональном счастье, о котором до этого жена даже не упоминала. Он начал искать причину этих перемен и быстро её нашёл.

– Вот здесь она, – Зубило постучал грязным пальцем по визитке. – Старина, не поверишь, но есть люди, готовые снять с тебя ответственность за любую совершённую тобой подлость. А за пять тыщь целковых ещё и по головке погладят, сказав, что это не ты скотина и сволочь виновата, а все вокруг, вынудив тебя паскудничать. Их девиз – никто никому ничего не должен! А все мы живём исключительно для достижения своего персонального счастья. А? Каково? Мораль, нравственность, принципы... – Зубило презрительно сплюнул. – Прошлый век! Поэтому я теперь живу для своего персонального счастья и никому ничего не должен!

Я быстро схватил визитку и перевернул. На ней было написано: «Виолетта Змеюжная – психолог».

– Погодите, – пробормотал я, – но последствия за поступки никто не снимает.
– Ошибаешься, старина, – ухмыльнулся Зубило. – Психолог снимает ответственность за прошлое, а вот эта госпожа – за будущее.

Зубило бросил вторую визитку с надписью: «Паулина Жемчужная – таролог».

– Вот и выходит, что никакой ответственности я ни за что не несу! – уходя, сказал Зубило.

Через неделю я узнал, что его, пьяного, переходящего шоссе в неположенном месте, насмерть сбила машина. Рядом с телом в грязи валялась россыпь визитных карточек...

АГЕНТ П

«Наш источник, завербованный «Агент П» (он сам выбрал это имя, предположительно означает «Победа»), работающий на заводе российского ВПК, ведёт себя как карикатурный русский. Получив оплату фунтами, он тут же пустился в пьянство и разврат. Более безнравственного человека наши агенты никогда не встречали. Однако, как все русские, он крайне хитёр и недоверчив.
Информация от него поражает абсурдностью. Он утверждает, что у русских ракет почти нет, а те, что производятся, собираются из ржавых канализационных труб, внутрь которых набивают ветошь, болты и шестерёнки. Управление ими осуществляется при помощи чипов из стиральных машин.
Изучив донесение, аналитики отдела пришли к выводу, что «Агент П» грубо лжёт, пытаясь ввести нас в заблуждение. С высокой вероятностью можно утверждать, что российских ракет много, и они представляют для нас серьёзную угрозу».

Прочитав эту аналитическую справку, заместитель начальника британской разведывательной службы Джордж Кингсли не рискнул бы поехать в Киев, где в любой момент можно оказаться под ударом этих несуществующих ракет. Но его начальник, клинический русофоб сэр Арчибальд Тремор испытывал маниакальную любовь к украинцам. Мечтая вскоре стать героем их победы над Россией, он приказал Кингсли командироваться в самое пекло.

Глава украинской разведки Степан Мотыга, лысый тупой толстяк, заверил Тремора, что у него есть неопровержимые "секретные" данные, подтверждающие, что Россия блефует. Что никаких ракет у неё нет, а новейшие разработки существуют лишь в мультиках, которые снимает московская киностудия. Эту информацию предстояло проверить Кингсли.

– А теперь объясните, откуда вы получаете сведения, – приказал Кингсли.
– Ха! – усмехнулся Мотыга, наливая себе водки. – Прямо из заводу российского ВПК.
– Как это возможно? – поморщился Кингсли, недоверчиво косясь на коллегу.

Они сидели за столом в кабинете Мотыги в здании Главного разведывательного управления Украины. Мотыга, ублажая заграничного гостя, налил англичанину виски, полученный когда-то в качестве взятки.

– Наши агенты, – продолжал Кингсли, – давно пытались завербовать хоть одного русского из этой отрасли. И вот недавно нам удалось заполучить чудовищно алчного агента. Да, его информация требует проверки, и всё же...
– Тю! – горделиво отмахнулся Мотыга, радуясь, что обскакал заморского коллегу. – А мы своего на работу туда устроили.
– Я вам не верю. Покажите документы, – сухо приказал Кингсли.
– Опыт перенимать? – хитро подмигивая, поинтересовался Мотыга.
– Покажите документы! – рявкнул Кингсли и сделал глоток виски. – Ваше управление находится под прицелом русских, и я не собираюсь тут задерживаться по вашей и старого дурака Тремора милости.
– Тю! – опять отмахнулся украинец, залезая в сейф. – Говорю вам, никаких российских ракет нема. Цэ выгадка. Воны даже микроволновик в жизни нэ бачили.

Но Кингсли, уже не желая слушать болтовню Мотыги, погрузился в изучение агентурных донесений. И чем дольше он погружался в них, тем ярче ему казалось, что нечто похожее он уже где-то читал. «Канализационные трубы, гайки, шестерёнки, ничего нет». Наконец, дочитав документ, Кингсли увидел подпись «Агент П».

– А что это за «Агент П»? – поднял он глаза на украинца, держа в руках стакан с виски. – Агент Победа?
– Ни, цэ ж наш агент. Он соби сам имя вибрав. Агент Потужность.
– Потужность? – переспросил Кингсли, бледнея.
– Ну, так! Мощь! Як наша Украина!
– Как он попал на этот завод? – стакан с виски задрожал в руках англичанина.
– Шо?
– Идиот, как эта ваша Потужность попала на российский завод?
– А, так його устроил этот… Как його? Кит... Кат... Дядька один… Катин!
– С усами, на моржа похож? – Кингсли выпустил из руки стакан.
– Откуда вы знаете? – глупо заулыбался Мотыга.

Лицо Кингсли стало багровым. Он хотел крикнуть, что Катин – старый работник российской контрразведки, что и Мотыга, и Тремор кретины, а Агента П, очевидно, отправили на какой-то мусорный завод, но с улицы донёсся страшный удар. Англичанин подскочил к окну и открыл штору. Следующий ракетный удар должен был уже попасть в цель.

– Ой, – услышал за спиной Кингсли.

ЧЕСТНЫЙ ГЕНЕРАЛ

– Положение на фронте неутешительное, и, как следствие, украинцы настороженно встречают любого, приезжающего с Запада. Отправляйтесь на Украину и поддержите солдат. Но не давайте ложных надежд! Заставляйте их сражаться, несмотря на то, что впереди неизбежный крах.

С таким противоречивым напутствием политики провожали отставного американского генерала Гаса МакБифли на фронт. Густобровый седой старик с квадратной челюстью и стеклянным взглядом нехотя отправился в командировку с миссией поднять моральный дух солдат, терпящих под натиском русских одно поражение за другим. Прибыв в расположение пехотного полка под Харьковом, генерал сразу приступил к делу.

По плану полковника ВСУ Дмитро Набата, подхалима, вора и взяточника, встреча с заморским гостем предполагалась в отапливаемой палатке, где солдаты обычно ели.

– Для меня большая честь находиться рядом со смелыми воинами, – провозгласил МакБифли, сидя за длинным столом и брезгливо не притрагиваясь к обеду, который с аппетитом уплетали украинские воины. – Вы являетесь щитом для всего западного мира и демократии! Слава вам!

Сидящий рядом полковник Набат самодовольно ухмыльнулся, радуясь возможности оказать бравому генералу подобострастную благодарность.

– Впрочем, меня попросили не лгать, – неожиданно добавил МакБифли, сменив тон. – Честно говоря, я сам не терплю лицемерия. Поэтому сообщаю: мне жаль, что вам всем непременно придётся умереть!

В палатке повисла гробовая тишина. Кто-то поперхнулся перловой кашей, а полковник Набат побледнел, выпучив глаза на генерала.

– Э-э, я хотел сказать… – смутился МакБифли, сообразив, что выдал слишком много правды, – что необычно посылать пехоту против полуторатонных авиационных бомб. В мировой истории военных действий такого не…
– Уважаемый генерал, – перебил Набат, – выражает восхищение тем, как военное руководство применяет инновационные подходы к ведению боевых действий против тирании!
– Да-да, именно так, – выдохнув, закивал генерал.

Спокойствие за столом восстановилось, и обед возобновился. Однако МакБифли, чувствуя, что не до конца исполнил свой долг, поспешил исправиться:

– Конечно, я погорячился, заявив, что умрут все. Разумеется, из вас умрут не все! Не будем же мы, хо-хо, как клевещут в России, воевать до последнего украинца.

За столом послышались смешки, а Набат льстиво заулыбался, делая вид, что так остроумно шутить могут только американцы.

– Кому повезёт, тому оторвёт только руку или ногу! – продолжал улыбаться генерал. – А что делать, война есть война! Но ваши конечности – небольшая цена для США в деле ослабления России.

Полковник Набат закашлял.

– Генерал хотел сказать, – быстро пояснил он, – что США не постоят за ценой, чтобы после войны каждому из вас восстановить здоровье.
– Что? – удивился генерал, но видя, как в его сторону гримасничает Набат, тут же согласился. – Да-да, конечно! Запад позаботится не только о вас. Но и о ваших детях и жёнах. Они поедут к нам поднимать экономику, выйдут замуж… Зачем вдовам сидеть в одиночестве? Хо-хо!

Набат не выдержал и со всей силы дёрнул за рукав МакБифли.

– Вы что говорите? – прошипел он, ёрзая на скамейке.

Генерал в ответ презрительно оглядел украинца, но, сообразив, что снова сказал не то, поправился:

– Сражаться за демократию – дело благородное, и я буду честен: начав контрнаступление, вы дадите русским повод оставить ваши города без тепла и света. Вашим семьям придётся бежать на Запад, где их примут – и жён, и детей… и вдов!

Полковник Набат схватился за голову, понимая, что заявления МакБифли сгладить словами уже нельзя.

На следующий день на передовом командном пункте генерал, готовясь к встрече возвращающихся из контрнаступа солдат, ничуть не удивился, увидев лишь горстку измождённых и окровавленных бойцов.

Отдавая дань памяти погибшим, МакБифли снял фуражку. Но скорбную тишину нарушил душераздирающий крик Набата:

– Никто не погиб! Они просто не вернулись! После ваших вдохновляющих речей, генерал, наши солдаты выбрали жизнь и сдались русским!

Генерал засопел, надел фуражку и, досадливо отмахнувшись, зашагал к джипу.

ЕВРОПЕЙЦЫ

– Смотрел вчера фильм Контерелли? – спросил первый покупатель, сутулый, с выпирающим кадыком на тощей шее. – Вечером по телеку показывали.
– Неа, фильмы не смотрю, – отозвался второй, коренастый, с одышкой. Он лениво взмахнул битой, будто собираясь нанести удар.
– Не нравятся?
– Да не то, чтобы… – коренастый прищурил один глаз и вытянул биту перед собой. Потом, не оборачиваясь, бросил продавцу: – Беру! А газовые баллончики есть?

Седоусый хозяин тесного магазинчика в полуподвале приподнял брови и полез под прилавок.

— Знаешь, не могу сосредоточиться, — продолжая разговор, пожал плечами коренастый. — Сериалы ещё туда-сюда, но фильмы… Всякий раз новые герои, новый сюжет. За всем не уследишь. Нет, не скажу, что фильмы вообще не нравятся. Они подходят, чтобы с подружкой вечерок скоротать. А так, если включу какой, через минуту рука к телефону тянется. Новости посмотреть, то-сё...
– Выбирайте! – торговец достал десяток разномастных газовых баллончиков.

Коренастый взялся за выбор, по очереди рассматривая каждый.

– А вам что? – осведомился торговец у сутулого.
– Мне? — задумчиво протянул тот. — Кастеты у вас есть?
– Хм… — торговец вновь исчез за дубовым прилавком, забитым изнутри разнообразными предметами для членовредительства.
– У меня такая же ерунда с книгами была, – вздохнул сутулый. – Только возьму какую, не могу читать и всё. Тяжело и скучно. Посмотришь ещё, сколько страниц осталось до конца, а я начало уже забыл…
– Взгляните на это! – торговец с гордостью и с приятным глухим звуком выложил на деревянный прилавок металлические кастеты.

Сутулый взял один, примерил, сжал кулак и довольный показал коренастому. Тот одобрительно кивнул, отложив себе пару газовых баллончиков.

– Нам бы ещё ножи, – попросил он торговца.
– Всё за моей спиной, – показал рукой продавец.

За ним в шкафах с прозрачными дверцами, соблазнительно играя клинками на свету, виднелись ряды ножей разных форм и размеров. Коренастый подошёл к прилавку и, оперев подбородок с ямочкой на кулак, рассматривая холодное оружие, задумчиво произнёс:

– Книги скоро отомрут. Как умерла симфоническая музыка, скульптура, живопись...
– Так уж и отомрут? – осторожно возразил продавец.
– Он прав, – подхватил сутулый. – Спрос рождает предложение. А спроса на чтение нет. Сами посудите, кому сегодня захочется, напрягаясь, читать неделю, а то и месяц одну книгу? В голове надо представлять героев, следить за перипетиями, помнить содержание…

Сутулый отмахнулся. Но торговец не отступал.

– Послушайте, люди всегда любили истории. Читали, пересказывали их, сами придумывали.
– Вон тот достаньте, пожалуйста! – коренастый указал на огромный тесак.

Хозяин магазина кивнул и полез на стремянку.

– Сегодняшние истории – голая информация, – ответил коренастый продавцу. – Если вы захотите сделать рекламу своему магазину, то выберете самую легкодоступную форму, верно? А что легче воспринимается мозгом? Ясные зрительные образы. Или текст, но не больше трёх-четырёх строчек.
– А как же эмоции, переживания?! – кладя перед клиентом тесак, не сдавался торговец.
– Для этого можно и футбол посмотреть. Эмоции те же, а усилий никаких! – отрезал сутулый и прибавил: – А огнестрельное оружие у вас есть?

Спустя полчаса покупатели стали обладателями всевозможных орудий насилия. Их карманы и рюкзаки были заполнены газовыми баллончиками, кастетами, ножами и патронами. На плече у коренастого висел дробовик, а у сутулого – автомат. Торговец любовно, как внуков, осмотрел клиентов.

– На войну собираетесь? – подмигнул он.
– Причём тут война? – удивился сутулый.
– Вы разве не знаете, какой сегодня важный день? – спросил коренастый.
– Нет, не знаю.
– Зря. Сегодня выборы! – ухмыльнулся сутулый.
– А мы – мирные протестующие! – подхватил коренастый.

Через минуту с криками «За демократию! Бей полицейских!» клиенты покинули магазин и присоединились к многолюдному шествию, рекой текущему в центр города.

– Правильно, что наша страна выбрала европейские ценности! – вслух произнёс торговец, пересчитывая деньги. – Когда победу на выборах определяют не бумажки с галочками, а сам народ!

БЛАГОРОДНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Серёжа Ложкарёв — тот самый, что сейчас сидит передо мной в модных очках и с лёгкой небритостью, — с самого детства отличался благородством.

Воспитанный матерью, он с юных лет крепко заучил её наставления вроде тех, что дают родительницы своим чадам, делающим первые шаги в обществе. Мама говорила, что Серёже следует быть воспитанным, послушным, добрым, честным и скромным. Драться и озорничать ему категорически запрещалось, а если подобные проступки случались, то неизбежно следовало строгое наказание с последующим раскаянием провинившегося.

Серёжа был сообразительным мальчуганом. Он быстро выучил родительские наставления и уже в школе вёл себя самым достойным образом. Мама никогда не слышала от учителей о сыне ни одного дурного слова. Напротив, его хвалили за прилежное поведение и хорошую успеваемость. Мама любила Серёжу и гордилась им, чего не скажешь о сверстниках. С третьего класса мальчику сильно доставалось от школьных оболтусов и хулиганов. Но именно в ту пору Серёжа сделал открытие о самом себе. Он понял, что человек он благородный. Он не дрался, не ссорился и старался избегать конфликтов с учителями и одноклассниками. Он не опускался до уровня своих обидчиков и с тяжёлым сердцем наблюдал за участью тех, кто осмеливался дать отпор хулиганам или же вступал в спор с учителем. Дерзновенных избивали ещё сильнее, а перечащих учителям ждали выволочки на педсоветах и вызовы родителей в школу.

Институт, не поколебав рыцарских начал Сергея, добавил к его благородству ещё одно достоинство – доброту. Редко кому из сокурсников Сергей отвечал отказом, когда его просили написать реферат или выполнить расчёты для курсовой работы. Благородство и доброта укоренились в сердце Сергея и стали его жизненным кредо.

Начав карьеру в небольшом новостном агентстве, где он занимался редактурой и подготовкой текстов к публикации, Сергей быстро заслужил репутацию отзывчивого и старательного сотрудника. Он охотно брался за любую неблагодарную и черновую работу, от который другие всячески отлынивали. С воодушевлением отзывался на просьбы потрудиться в выходной день и даже находясь на больничном, продолжал выполнять свои обязанности. Главной добродетелью Ложкарёва коллеги считали благородство, с которым он легко отказывался от премий.

Замечательные душевные качества Сергея окончательно раскрылись в браке.

– Моя карманная кобра, – так ласково, смущаясь, называл он жену.

Его супруга была женщиной эффектной и, как говорили окружающие, с характером. Серёжа долгое время добивался её расположения, сдабривая её ядовитость подарками и цветами. А когда, наконец, завоевал сердце избранницы, то почувствовал себя на вершине счастья. Но довольно скоро семейная жизнь стала серьёзным испытанием для его принципов. Бесконечные претензии и оскорбления, сопровождаемые вспышками гнева и швырянием тапочек со стороны жены в направлении мужа, могли бы разрушить любой союз. Но, боясь потерять любимую, Сергей стойко сносил ядовитые обиды. Он даже ни капли не рассердился, когда однажды его выставили за дверь, и ему пришлось ночевать на лестничной клетке. Напротив, наутро он проявил чудеса благородства и преподнёс своей змее пышный букет алых роз.

– Добрый я человек, – со смиренной гордостью говорил он, когда узнал об измене жены. – Все мы люди и можем оступиться. Возможно, в этом есть и моя вина.

И, конечно же, Сергей немедленно, с присущим ему великодушием, нашёл причину измены в собственных промахах и недостатках.

Так вот, сидит передо мной Серёжа Ложкарёв в модных очках и с лёгкой небритостью. Пишет аналитическую статью в блог о войне. С заученным благородством он покорно признаёт поражения, поспешно «снимает шляпу» перед отвагой врага, скрупулёзно перечисляет наши ошибки и требует за них раскаяния. Ему внушили, что так поступает исключительно сильный духом человек. Правда, сейчас он пишет не от своего имени, а от лица тех, кого считает менее благородными — тех, кто никогда не примет поражения, не сделает реверанс врагу, а разберёт ошибки только после нашей победы.

ПРОДУКТ

Сочинитель с минуту потоптался перед дверью с табличкой «Продуктовый отдел». Ещё немного – и он собрался уйти, но надежда, что его долгая и напряжённая работа будет востребована, оказалась сильнее. Набравшись храбрости, он решительно распахнул дверь и вошёл в кабинет.

– Рад вас видеть! – услышал он торжественный голос из-за огромного стола, заваленного отчётами и финансовыми документами.
– Вы меня знаете?
– Не вас, так другого! – начальник Продуктового отдела, господин с двумя подбородками, поднялся навстречу гостю. – Будто я вас сочинителей не знаю? Глазки с надеждой, спина сгорбленная, пугливы и о деньгах не думаете. Поэтому и костюмчик на вас скверный.

Сочинитель осмотрел свой костюм и пришёл к выводу, что он и правда сидит на нём нелепо.

– Вы что-нибудь принесли? – подмигнул продуктовый начальник, в желании выглядеть демократичным, не носивший галстук.
– Тут это… Вот… – Сочинитель начал лихорадочно рыться в карманах. Он уже собрался что-то достать, как хозяин кабинета схватил его за руку.
– Не спешите! – садясь за стол, проникновенно успокоил он. – Вы, надеюсь, знаете, что нам и нашей стране сейчас нужно?

Сочинитель неуверенно кивнул.

– В это переломное время общество нуждается в качественном продукте! – продолжал хозяин кабинета. – Особенно в новых идеях и патриотизме. Надеюсь, вы это принесли?

По лицу Сочинителя расползлась довольная улыбка и он вновь полез в карман.

– Подождите! – гостя опять остановили. – Сперва ознакомьтесь с нашими продуктами.

Начальник достал из стола три желтоватых, похожих на кирпичи, склизких и пахнущих кислятиной брикета.

– Вот, взгляните, это наши лучшие продукты! – с гордостью сообщил начальник отдела. – Вот продукт нашего величайшего режиссёра Никанора Фёдоровича Зазнанского.
– Это кино? – брезгливо рассматривая брекет, спросил Сочинитель.
– Нет-нет! Мы здесь всё называем продуктами. И величайший режиссёр Зазнанский при нашей поддержке…
– Если он величайший, зачем всё время об этом говорить?
– А иначе никто не узнает, насколько он велик.
– Но ведь Чехова, при всём уважении, никому в голову не придёт назвать величайшим.
– Молодой человек, – растопырив руки, снисходительно усмехнулся начальник, – Чеховых у нас куры не клюют, а вот людей, которые могут сделать качественный продукт – единицы. Для справки, этот продукт употребили сотни тысяч зрителей. А то, что вы принесли, может рассчитывать на такие же цифры?
– Цифры?
– Ну, числа. Надо же нам в чём-то замерять успехи? Вы разве расчёты не подготовили?
– Я принёс…
– Нет, пождите! – уже сурово сказал хозяин кабинета. – А на какую целевую аудиторию рассчитан ваш продукт?
– У меня не продукт…
– Ну, контент. Какая разница? А ваши придуманные герои соответствуют запросам людей? Вот этот продукт, – начальник продуктового указал на второй более сальный брикет. – Здесь всё создано согласно социологическим опросам: какой должен быть герой, где должны происходить действия. Добавили немного ностальгии о 90х, немного об СССР, чуток сказок и смело переписали устаревшие книги.
– Это литература?
– Это – продукт! К слову, он взял семь премий в этом году. А у вашего Чехова сколько было премий?
– Не знаю…
– То-то и оно, господин Сочинитель. Конечно, с чего тогда Чехова называть величайшим? А у вас сколько премий?
– Ни одной.
– Скверное дело. И это при всём многообразии сегодняшних премий? Сырой у вас продукт, вот что я скажу. Сырой!

Хозяин продуктового кабинета достал толстенную папку и передал Сочинителю.

– Заполните анкету о вашем герое, проставьте галочки. Позже мы проведём опрос, чтобы понять, подходит ли он народу. А уж потом я покажу ваши сочинительства Совету продюсеров, чтобы они вас исправили и сделали ваш продукт удобоваримым.

Но Сочинитель не взял папку. Вместо этого он достал из кармана коробок спичек и, зажегши одну, подвёл её к носу начальника Продуктового отдела.

– Ну, вы хотя бы взгляните, что я принёс! – с вызовом крикнул Сочинитель.
– Дорогой, не до этого сейчас! Заполните анкеты. А нам деньги распределять надо, продукты создавать! Культуру поднимать! А горение у нас, между прочим, запрещено!

И задул огонёк.

ЭКСПЕРИМЕНТ

В белом помещении без окон доктор Руднев ждал уже больше часа. Он обмерил комнату шагами сперва по периметру, затем вдоль, поперёк, после чего снова присел на белую скамью, нетерпеливо притопывая ногами. Наконец, в двери появился мужчина с тяжёлой челюстью и в дорогом американском костюме.

– Простите, доктор, что заставил вас ждать, – веско и убедительно сказал он. – Последние штрихи перед экспериментом. Меня зовут Прайс. Я владелец этой лаборатории. Следуйте за мной.

Они долго шли по белым коридорам, освещённым безжизненным светом диодных ламп.

– Вы заявляли, что ваш институт разработал вакцину, обладающую способностью уничтожать вирусы класса RC, верно? – безразлично продолжал Прайс.
– Совершенно точно, – подтвердил Руднев.
– Тем самым, вы ставите под сомнение наши многомиллиардные затраты на разработку вирусов подобного класса.
– К сожалению, мистер Прайс…
– Я не договорил, – резко оборвал Прайс, в голосе которого появилась первая эмоция. – Мировой авторитет нашей лаборатории, сотрудничающей с министерством обороны, является предметом нашей гордости. И я обещаю: если после эксперимента ваша вакцина покажет результаты, о которых вы так самонадеянно заявляете, ваш небольшой и скромный институт получит от нашей организации весьма существенный грант. Прошу!

Бесконечный коридор закончился, и Прайс распахнул перед Рудневым двустворчатую дверь. Они вошли в палату, в которой, на больничной койке лежал мигающий выпученными глазами человек, опутанный проводами и датчиками, передающими на бесшумно мерцающие мониторы показатели состояния здоровья пациента.

– Позвольте представить, – с холодной ноткой в голосе произнёс Прайс. – Это пациент Овод. Находится на последней стадии заражения. Его тело – идеальное поле для эксперимента. Если ваша вакцина в самом деле так чудесна, то он поправится. Если же вы проявили излишнюю самонадеянность в желании поиграть на публику за наш счёт, то через час у него начнётся внутреннее кровотечение и судороги, которые приведут к параличу и смерти.
– Вы с ума сошли! – воскликнул Руднев, хватаясь за свой портфель и начиная в нём рыться. – Что за фашистские методы?! Использовать живого человека ради опытов…
– Послушайте, – усмехнулся Прайс, – давно прошли те времена, когда учёные сперва проверяли свои изобретения на себе.
– А вы, что же вы? – вдруг набросился Руднев на Овода. – Как вы позволили себя обмануть?

Доктор Руднев достал из портфеля ампулу и, начав стучать по её кончику, вдруг услышал.

– А я сам согласился, – довольно улыбнулся пациент.

Овод говорил по-русски с лёгким акцентом, но, хотя по видимости он был славянином, чувствовалось, что этот язык для него не родной. Руднев замер.

– Как сами согласились? За деньги? Вы очень бедны?
– Не то, чтобы… Но не за деньги, – спокойно ответил Овод.
– Вы разве не понимаете, что можете умереть в муках?
– Понимаю. Но послушайте, ведь я рано или поздно и так умру, верно? Так зачем же я буду умирать за себя? Я, ничтожный червь, приехал в эту прекрасную страну, к этим высокоразвитым в умственном и экономическом отношении господам. Так не лучше ли умереть за них, за этих цивилизованных людей, чем за себя жалкого? Вы из России? Я советую вам поступить так же. Признайте, что Запад намного опередил все народы. И я горжусь, что стал его частью. А вы? Разве вам не стыдно за своё существование?

Доктор Руднев перевёл взгляд на Прайса.

– Вы чудовище, – пробормотал он, непонятно к кому обращаясь.

Прайс пожал плечами.

– Чудовище или нет, – продолжал Овод, – а пора признать, что все мы здесь находимся по милости этого господина. И вы, доктор, сейчас вылечите меня, потому что поставлены в такие условия, что иначе поступить не можете. Покайтесь и вколите уже мне свою вакцину.
– Нет, – вдруг сказал Руднев, после короткой задумчивости.
– Как нет? Вы же добрый доктор, – ласково возразил Овод.
– Во-первых, я не доктор медицины, – ответил Руднев, – а, во-вторых, доброта — это ещё и строгость.

И он выпустил ампулу из руки, которая с коротким хлопком разбилась о кафельный пол.
Под грязную ругань Овода и растерянность Прайса доктор Руднев вышел из палаты.

ПОЖАРЫ

Люди метались по городу, как птицы перед грозой. Улицы утопали в дыму, а из чёрных окон то тут, то там вырывались оранжевые языки пламени. Все передающие устройства захлёбывались от сообщений о подходе вражеской армии и тяжёлых боях на передовой. Огонь охватил город.

Седой старик взбежал по лестнице подъезда, дрожащей рукой отпер дверь и проскользнул в квартиру. Миновав прихожую, он зашёл в сумрачную гостиную и осмотрелся. Он искал место, куда спрятать томик, который бережно прижимал руками к груди.

– Так и знал, что вы сюда это принесёте, – раздался знакомый голос.

Старик резко обернулся. У окна на фоне огненного зарева в кресле сидел майор. Старик много раз видел это широкое несимметричное лицо с косыми навыкате глазами на выступлениях, во время которых тот зажигательно произносил с трибуны обличительные речи. Ещё старик подумал о свойстве власти придавать лоск самым ничтожным и гадким людишкам. Он помнил этого майора с тех пор, когда тот ещё не был майором, как он в грязной одежде носился по площадям, дрался с полицией и штурмовал административные здания, пытаясь утолить жажду насилия и власти. Тогда он только приехал в город из далёкой глубинки и прежде никогда не видел домов выше двух этажей. А теперь взгляните на него — сидит хозяином в его, старика, гостиной, наполняя её вальяжной важностью и самоуверенностью, походя наводя здесь свои порядки.

– Отдайте мне вашу книгу, – равнодушно приказал майор. – Вы знаете распоряжение правительства. Все книги подлежат сожжению.
– Не отдам, – быстро ответил старик, плотнее прижимая томик к себе.
– Послушайте, эта целлюлоза не стоит вашей жизни. В новой эре, куда вступает наше общество, вы ещё пригодитесь. Отдайте. Враг на пороге, и нам его не одолеть, если мы не выстроим наше, отдельное ото всех будущее. А то, что вы держите в руках, мёртвым грузом не даёт нам вздохнуть. Кто там у вас? Стенков? Русский? Я так и думал. Социолог, философ, поэт… Мечтатель? Нет, Стенков с нами в будущее не пойдёт. Его теории нам не подходят.

Старик обиженно засопел.

– А вы пойдёте? – иронично поинтересовался он. – Вы, жадная до власти и денег пьяная сволочь?
– Вы стары, а потому несдержанны и собачитесь. Но я отвечу: да, мы пойдём. И вас приглашаем. Только отдайте книгу.
– Мне всё известно! – вдруг выкрикнул старик.
– Что именно? – на мгновение показалось, что майору стало интересно.
– Нет никаких врагов! А пожары… Пожары — это не диверсии, как вы трубите. Это вы делаете, вы!

На косом лице любопытство сменилось ядовитой усмешкой.

– Простите великодушно, но это уже чересчур даже для нашей новой власти. Разумеется, мы применяем насилие, а иначе с народом нельзя. Ему необходимо силой внушить главный принцип свободы! Но чтобы мы ещё и пожары… Зачем? К чему? Для паники? Прекратите пререкаться. Время дорого.

Майор поднялся, и даже в сумраке было заметно, как свет полоснул по поверхности вынутого пистолета. Старик упрямо замотал головой и начал отступать в прихожую. Грянул выстрел. Майор не увидел, как упал раненый. Вместо этого он опустил взгляд вниз, туда, где что-то ударило его в грудь. Он запустил руку за китель и почувствовал липкую влагу, пропитывающую ткань его рубашки. Майор выругался и, покачиваясь, пошёл забирать трофей. Старик был ещё жив. Наверно потому, что заслонился книгой, как щитом.

– Откуда отрикошетило? Что у тебя в книге? Железка? – гортанно просипел майор, выхватывая томик из рук умирающего и тряся им.

Книга оказалась прошитой пулей насквозь, точно он сам.

– Это вы, вы сжигаете город, – не унимаясь, хрипел старик. – И в этой книге всё о вас.

Майора водило из стороны в сторону. Наконец он сосредоточился и раскрыл томик. Пролистав несколько простреленных страниц, он словно увидел в них себя и пошатнулся.

– Что ж… – усмехнулся майор. – Иногда ради большого дела надо жертвовать собой.

И, достав зажигалку, поджёг книгу. Края страниц занялись первыми, затем огонь подобрался к корешку, и вскоре вспыхнул переплёт.
Следом пламя необъяснимо перебросилось на стены, дошло до потолка, и через минуту сам майор, окружённый огнём, запылал в центре горящей квартиры.

МОРАЛИСТ

В канун Нового года, когда метель водила замысловатые хороводы, мороз весело потрескивал, а землю укрывали пышные сугробы, в дом Деда Мороза тихо постучали.
Старый волшебник был очень занят. Его густые брови хмурились строже обычного, а серебристая борода оставалась нечёсаной. Но, несмотря на занятость, он вздохнул и впустил незваного гостя.

– Я с просьбой пришёл, – сказал посетитель, входя в горницу и воровато оглядываясь.

Гость был облачён в чёрное пальто и казался болезненно худым. Кепку он не снял, а, напротив, натянул глубже, стараясь прикрыть физиономию, в которой угадывались черты уродливого свинства.

– Слушаю, – нехотя ответил Дед Мороз.

Гость оживился и поспешил подсесть к столу волшебника.

– Сколько горя в мире! – запричитал неизвестный, размахивая тощими руками. – Сколько страданий! А я человек чуткий, неравнодушный. С высокой моралью! Смотрю, как люди празднуют Новый год, пляшут, веселятся, а сердце разрывается. Спать не могу, в голове так и стучит, так и стучит. Тук-тук, тук-тук! Как молотками, в самый мозг! Нельзя праздновать, когда другие пребывают в мучениях! Кто в нужде, кто в болезни, кто в условиях бесчеловечных. Пируем во время чумы! Возможно ли в этот раз из милосердия отменить праздник?
– В мозгу стучит? – коротко подумав, переспросил Дед Мороз, пристально изучая совестливого гостя.

Свинолицый мелко и энергично закивал.

– Надо проверить, – поднимаясь, сказал волшебник, – что стучит. И если правда то, что ты говоришь, не будет праздника!

И в следующий миг Дед Мороз с гостем перенеслись к жилому дому под окна седьмого этажа. За стеклом горел мягкий свет. В комнате сидела семья. Дети с радостью разворачивали подарки, а родители с улыбками наблюдали за ними из-за празднично убранного стола.

– Смотри, уже и мандарины с салатами едят! – взвизгнул неизвестный и схватился за голову. – А вокруг горе и беда!
– Пируют, – подтвердил Дед Мороз.

Как только он сказал это, картина сменилась. За окнами появилась пожилая пара. Они даже не накрывали на стол, а только нарядили ёлку. Старик сидел у телевизора, а старуха мирно дремала в кресле. Вдруг раздался звонок в дверь, и старик, прихрамывая, пошёл открывать. В то же мгновение в дом ворвалась весёлая и шумная компания — их дети и внуки с мешком, полным подарков и угощений.

Неизвестный поморщился, а Дед Мороз перенёс их к окну больничной палаты. На кровати лежала девочка с бледным лицом и лихорадочно блестевшими глазами. Её мама достала плюшевого медвежонка и отдала девочке, та успокоилась, обняла игрушку и тотчас уснула.

Спутники побывали в приюте для бездомных, на заметённой трассе, где водители застрявших автомобилей помогали друг другу, и в других местах, где требовались взаимопомощь, милосердие и участие. И неизменно их повсюду встречал светлый дух сказочного праздника. Но свинолицый каждый раз хватался за голову, умоляя отменить торжество, утверждая, что в мире, полном неизбывных страданий, радость постыдна.

– Надо бы горячего выпить! – сказал Дед Мороз, и они очутились за столом в мрачном и запущенном заведении.

И здесь витала атмосфера праздника, но несколько иная. Пьяные люди кричали, ругались, а в дальнем углу уже завязывалась драка. Подвыпивший человек с красным лицом и в расстёгнутой рубахе повалился на их стол, выругался, сполз вниз и тут же уснул на грязном полу. Неизвестный же заметно повеселел и поинтересовался:

– Так что насчёт просьбы? Видел, как праздно живут люди, наплевав на страдания ближних?
– Много я видел подлости за маской добродетели, – строго ответил Дед Мороз. – Вот и здесь празднуют, но в твоей голове тихо. Ты судишь по себе, решив, что праздник – это разврат и пьянство. А он нужен людям, чтобы прогнать уныние. В своей голове ты слышишь стук сердец, которые громко бьются от наполненной доброты. А кто против этого – тот не только мне, но и всему живому враг. Проваливай подобру-поздорову!

Неизвестный ощетинился, но, взяв себя в руки, вышел. На тёмной улице он скинул пальто и кепку, оголив рожки и голый хвост с кисточкой. Взмахнув им, он взмыл в небо, подальше от громкого стука счастливых человеческих сердец.

Дорогие друзья!

Поздравляю вас с Новым 2025 годом! Пусть всё самое светлое, тёплое и доброе, что принёс уходящий год, станет частью нового. Каким он будет, никто не знает, но можно предположить, что он принесёт нам новые вызовы. Однако, уверен, что и хороших, добрых и счастливых минут в нём будет немало!

От того, с какой решимостью мы примем грядущие вызовы, будет зависеть наше будущее. Смелость, мудрость и любовь помогут нам преодолеть любые испытания. А главное — берегите себя и своих близких, цените время, проведённое с ними.

P.S. И будем, как моя Бася, смотреть в будущее с лёгким волнением и с большим любопытством! С праздником вас! Будем счастливы!

Дорогие друзья!

Продолжаются новогодние каникулы. В эти праздничные дни я тоже нахожусь в небольшом творческом отпуске, занятым трудом над новым произведением. Однако, чтобы не скучать в  свободное от работы время вам, и в минуты отдыха тем, кто сейчас находится на боевом посту, предлагаю мой  рассказ, написанный ещё в 2015 году.

Этот рассказ — художественная интерпретация одного из ключевых моментов в жизни Ф.М. Достоевского: его ареста и инсценировки казни по делу Петрашевцев. Произведение получилось объёмным, поэтому предлагаю читать его в ВК или на Дзене.

Приятного чтения!