Мы вступаем в этот год, как вступают в безбрежную снежную равнину: ни одного пятна, ни одного следа, все было белоснежно чисто. А когда оглядываемся, то видим, что много, много мы проложили кривых путей.

И в этом мы должны каяться перед Богом, — но каяться творчески: не только сожалеть о том, что было неладного, а научившись, вступить в новый год с новой мудростью, с новым пониманием.

Но кроме этого — сколько было светлого, доброго в истекшем году, сколько доброго нам дали люди, сколько доброго нам сделал Бог! И перед тем, как вступить в новый год, поблагодарим и Бога, и людей, благословим тех, через которых пришло к нам столько светлого, доброго в жизни.

Плод жизни, в конечном итоге, — только любовь и благодарность, радость и смирение. Почерпнем же из прошлого года всю благодарность, какую мы только можем из него извлечь, благодарность добрым, ласковым людям, которые к нам были милостивы, и благодарность Богу, и с этим вступим и в новый год.

Новый год перед нами снова стелется как еще ничем не тронутая возможность. Внесем в этот год вдохновение, войдем в этот год с тем, чтобы творчески пройти прямым путем весь год.

Будем идти вместе, будем идти дружно, будем идти смело и твердо. Встретится трудное, встретится и радостное: то и другое нам дает Господь. Трудное — потому что именно темное, горькое, мучительное нам посылает Господь, чтобы принести в это свет, радость, тишину; и светлое — чтобы и нам приобщиться свету, быть детьми света.

Будем идти вместе, заботливо, не забывая друг друга, и тогда к концу года, когда мы оглянемся, окажется, что проложена одна прямая стезя, что никто не упал на краю дороги, никто не забыт, никто не обойден, и что у многих в нашей малой общине и через нас — во всем мире — любовь, свет, радость. Аминь.

Митрополит Антоний Сурожский
https://www.tgoop.com/surozhskii

Крещение Господне часто вызывает недоумение: зачем Христу надо было креститься?

Ведь Иоанн Креститель, выходя на проповедь, призвал всех каяться в своих грехах, очиститься от всякой скверны, выправить в своей жизни то, что пошло вкривь и вкось, направить всю свою жизнь, и душу, и ум, и волю в действие на поклонение и служение Богу.

Но разве это нужно было Христу?

Он же был свободен от греха, Он же был Сам Бог, ставший человеком; зачем же крещение? Один западный богослов, образованный и тонкий протестантский пастор мне так это объяснил, — и мне его объяснение запало в душу: он говорил, что в рождестве Христове человеческая плоть, человеческая личность Христа как бы пассивна; Он — новорожденный ребенок. И в какой-то момент Он должен как человек взять на Себя то поручение, которое Ему дано Богом и Отцом. В Своем Божестве Он един с волей Отца; но теперь, в Своем человечестве, Своей человеческой волей Он должен соединиться совершенно с волей Божией и начать Свой путь. И вот Он приходит на Иордан, где Креститель призывает всех погрузиться во иорданские воды, чтобы омыться, очиститься от грехов. И эти воды, образно говоря, теперь из живых, простых вод делаются тем, что русские сказки называют "мертвой водой": весь человеческий грех, омытый, остаётся в них убийственной тяжестью. И Христос погружается в эти воды: как чистый, белый лён, как чистая, белая материя погружается в красильне в краску. И Он, Сам по Себе свободный от греха, выходит из этих вод, нося на Себе всю тяжесть человеческого греха. Он погружается не в воды, а в грех, Он погружается не в воды, а в смерть, и выступает из этих вод, готовый к тому, чтобы разделить всю человеческую судьбу: жить и умереть как человек, оставаясь неизменно Живым Богом.

А умереть как человек, это значит не только быть холодным и голодным, уставать и мучиться, это значит в какой-то момент пережить отчуждение от Самого Бога, потерять Бога, как потеряло Бога человечество — и от этого мы все умираем. «Боже Мой, Боже Мой, зачем Ты Меня оставил?» — самый страшный крик, который земля когда-либо слышала; Сын Божий, желая до конца разделить судьбу человечества и каждого человека, принимает на Себя эту последнюю обездоленность, потерю Бога, и умирает. И этот путь крестный — крестный путь человека Иисуса Христа, как Его называет апостол Павел — начинается в день Его крещения, когда Он погружается в смерть и грех, оставаясь Сам бессмертным и чистым, но принимая нашу смерть и наш грех, и принося их на крест в день Великой Пятницы. Аминь.

Митрополит Антоний Сурожский
https://www.tgoop.com/surozhskii

Пока мы вместе с миром будем жить страхом, жадностью, ненавистью, пока мы будем искать того, что нам дает радость, а не того, что другим дает жизнь, до тех пор мы бессильны будем строить Царство Божие, потому что Божие Царство — это Царство Любви

Митрополит Антоний Сурожский
https://www.tgoop.com/surozhskii

Опять-таки, говоря о словах: когда мы переводим текст о Еве, где говорится о ней как о помощнице Адаму, мы вводим неверное понятие; потому что помощник бывает меньше того, кому помогает, в то время как текст говорит о ком-то, кто присовокупит свою силу к силе Адама, станет с ним лицом к лицу, плечо к плечу, потому что во всем равен ему, является одновременно его подобием и, вместе с тем, совершенно другим.

И можно сказать, что в момент создания Евы человек достиг полноты.

В зародыше все в нем было как возможность исполнения, полноты; теперь Адам и Ева вместе составляют полное человеческое существо, потому что в одиночку они не могли содержать или выражать все потенциальные возможности человечества, и каждый из них наделен потенциями, свойствами, возможностями, которые взаимодополняются, соединяют их, и вместе с тем делают их различными до такой степени, что их взаимное существование необходимо.

Упомяну также, что когда говорится, что Ева была создана из ребра, это очень неудачный перевод; многие современные комментарии говорят, что речь идет не о ребре, а о стороне, как на французском языке можно говорить о cфte — ребре и cфtй — стороне.

Человек разделяется, и две половины оказываются лицом к лицу.

И в этот момент Адам смотрит на Еву и говорит: она — плоть от плоти моей, кость от костей моих; он узнает в ней себя самого, но как бы вне себя. И в Библии говорится: она будет называться женою, ибо взята от мужа своего. По-английски и на всех современных языках это непереводимо, на этих словах не сыграешь, но по-еврейски это звучит: я — иш, она — иша, она — это он в женском роде.

И вдвоем они составляют полное, целое человеческое существо. И потому что они едины, как говорит Шопенгауэр, «одна личность в двух лицах», они не видят друг друга нагими, потому что именно не видят друг друга как другого, по контрасту с собой. Есть место в писаниях одного богослова ранних веков, которое очень выразительно в латинском переводе; там говорится: прежде падения каждый из них смотрит на другого и говорит: это — мой alter ego, другой я сам; после падения, потому что случилось что-то, что разбило их единство (к этому я вернусь через минуту), каждый из них смотрит на другого и говорит: я — это я, а тот — другой… И в тот момент, когда они говорят: «я — это я», в отличие, по контрасту: я — не другой, не другая, они видят себя нагими.

Это распадение двоицы, пары на две особи — результат их отпадения от полного единства, вернее, от полного общения с Богом (полного в той мере, как это позволяла их незрелость, их невинность). Они теряют Бога, и в этот момент разбивается их единство; кто-то сравнил случившееся тогда с тем, что случается, когда рвется нить ожерелья: все жемчужины есть, но они рассыпались, и уже нет связи, нет целостности. В данном случае человек потерял свою цельность, их уже двое, они не едины; и единственный путь к восстановлению целостности — это таинство любви, которая преодолеет разделенность. И теперь им приходится бороться, не просто возрастать все больше и больше в единство, а побеждать эту разделенность через такую любовь, которую Христос описывает как совершенную любовь: полагать собственную жизнь за другого.

Что это значит? Это не обязательно означает, что ты будешь убит вместо другого; это означает вырастать в такое сознание, в такое сердечное отношение, в такую направленность всех сил своего существа, что другой более важен для нас, чем мы сами, что мы готовы забыть о себе ради полного любви созерцания другого и служения ему.

Митрополит Антоний Сурожский
https://www.tgoop.com/surozhskii

Любовь может также означать своего рода равенство, когда двое обмениваются тем, что имеют доброго, достойного, и терпят то, что есть в них несовершенного. Но в предельном значении это значит видеть в другом центр, смысл, красоту жизни. И мы видим исполнение этого в начале Евангелия от Иоанна, когда евангелист говорит: В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.

Митрополит Антоний Сурожский
https://www.tgoop.com/surozhskii

Наверняка вы помните и слова ангельского приветствия, которые звучат в рождественскую ночь: «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!».

Таков порядок вещей. Без него мир не будет прочным, поскольку иначе он будет строиться лишь на страхе, на трусости или на возможности получить от него выгоду — но как только начинаются мысли о выгоде, происходит столкновение желаний, надежд, потребностей.

Таким образом, с точки зрения православия первое, о чем необходимо задуматься в отношении мира, — есть ли у меня самого мир в уме и в сердце, каково вообще мое отношение к Богу: признаю ли я Его Господом, позволяю ли Ему воцариться в своих мыслях, в своем сердце?

Принимаю ли я Его волю как свою?

Я не имею в виду, что моя воля должна полностью совпадать с волей Божией или соответствовать ей, потому что моя воля для этого недостаточно зрела и тверда, но действительно ли я полон решимости исполнить Его волю, а не свою? Впускаю ли я Бога в свои отношения с другими людьми? Правит ли Он моей жизнью, стоит ли между мною и любым другим человеком, который находится в моем присутствии или в чьем присутствии нахожусь я сам?

Митрополит Антоний Сурожский
https://www.tgoop.com/surozhskii

Может ли кто-нибудь из нас утверждать или надеяться, что встреченные им на жизненном пути люди видят на его лице это сияние, замечают в его глазах свет, исходящий от Бога?

Даем ли мы каждому встречному повод задуматься — не через слова проповеди, но через откровение силы Божией, Его святости, Его сияния — еще до того, как заговорим или начнем действовать, прямо с момента встречи?

Чуть раньше я цитировал фразу из выступления К. С. Льюиса в радиопередаче времен войны. Он говорит, что разница между христианином и человеком неверующим должна быть не меньше, чем между живым человеком и статуей, и что главный посыл христианской веры должен быть таким: «Смотрите, статуи ожили!». Глядя на нас, люди должны осознавать, что мы живы — не только в биологическом смысле, не только как более или менее выдающиеся представители рода человеческого, но как люди, чье отечество на небесах, граждане нового Иерусалима, которые, как говорится в одном из переводов посланий, составляют «форпост Царства Небесного», армию.

Однако эта армия завоевывает землю не так, как другие земные армии, — она не отбирает жизнь, а отдает свою собственную, призывая всякое творение Божие в вечность, а не порабощая его и не принуждая его к гармонии, которая слишком мала для масштаба человеческого духа. Все начинается с этого — с Царства, которое находится внутри нас и распространяется вовне, так, как говорится в Евангелии: «И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного»

Митрополит Антоний Сурожский
https://www.tgoop.com/surozhskii

В том и заключается покаяние, чтобы как бы измерить расстояние между тем, что задумал Господь, и тем, что мы осуществили

Между тем, что нам было дано, и что мы использовали или нет, исполнили либо не исполнили. Это надо делать — и не раз в жизни

Мы часто оставляем эту задачу до нашего предсмертного часа, до последней нашей болезни, до момента, когда вдруг обнаружим, что неисцельно больны или что находимся в смертельной опасности. И тогда, перед лицом страха, перед лицом смерти, перед опасностью мы вдруг делаемся по отношению к себе, к жизни, к людям, к Богу — серьезными

Мы перестаем играть в жизнь. Мы перестаем жить так, будто пишем только черновик

Спаситель нам говорит: Ходите, пока есть свет; когда настанет тьма, уже будет поздно ходить, и некуда, и не будет ни пути, ни дороги... У нас еще есть время, а сколько его — мы не знаем

Смерть нам напоминает о том, что надо спешить жить со всей глубиной, на которую мы способны

Митрополит Антоний Сурожский
https://www.tgoop.com/surozhskii

Павел шел истреблять христиан, и вдруг перед ним предстал Сам Христос; не такой, каким мы Его видим в Евангелии, не кроткий, не тихий, а сияющий грозной, страшной славой; и не тем сиянием Преображения, которое осияло радостью учеников и заставило Петра говорить: Господи, нам здесь хорошо! – а другим сиянием, которым сияет Бог, когда человек перед Ним встанет как враг: сиянием грозной славы.

И в этом сиянии Павел увидел воскресшего Господа и познал, что Тот, Кто еще так недавно был распят в Иерусалиме, – действительно воскрес, а значит, Он действительно Тот, Кем Себя возглашал, Кого знали Его ученики, и Кого изо дня в день открывали люди.

Но Павел ослеп: это сияние закрыло ему видение всего земного, и запечатлелся у него в памяти только этот страшный блеск, это присутствие Господа. В течение долгих дней и ночей он не видел ничего, кроме своего видения, не переживал ничего, кроме страшного переворота для него всех ценностей, всей правды, всей истины, всех убеждений, всех верований и всех путей его.

И Господь послал человека, который Его именем вернул Павлу видение окружающего мира, дал видеть то, что вокруг. И до конца пережив то, что было внутри, в глубинах, в тайне этого опыта и встречи, он не вернулся ни к кому из Апостолов просить рассказать ему что-то о Христе; он вышел говорить о том, что ему было явлено, что он знает и о чем может говорить достоверно.

В этом тайна силы жизни не только Павла, но и других Апостолов и тех, которые от них познали веру, но познали ее глубиной души, пережив уже не как рассказ, а как опыт. В этом сила слова всякого христианина, говорящего о своем Господе, о своем Боге, своей вере: если мы только повторяем то, о чем мы наслышались, – это бессильно; но если мы говорим о том, что родилось опытом в нашей душе, к чему привело нас свидетельство других, но стало глубже чужого свидетельства, обратившись в живой опыт души, – тогда действительно наше слово – как огонь, наше слово – сила и свет.

И вот чего мы должны искать: не убедительного слова, а опыта, из которого рождается слово со властью, слово горящее, слово, бьющее ключом живой воды.

Митрополит Антоний Сурожский
https://www.tgoop.com/surozhskii

К Великому посту нас готовят три подготовительные седмицы и четыре Недели (воскресенья), Неделя о мытаре и фарисее – первая из них. Слово митрополита Антония от 2 февраля 1969 г. ⬇️

Мы привыкли презирать и осуждать фарисея: нам кажется, что сегодняшнее Евангелие дает нам на это право – он будто осужден Самим Христом. Но мы забываем, что надменная праведность фарисея стоила дорого ему и подобным ему людям. Это были люди подвига и убеждения; по коротким словам, которые о нем сказаны в Евангелии, он постится дважды в неделю, то есть воздает Богу не только то, что должен бы воздавать по закону, но больше, сверх меры: он дает Богу от своего усердия. И одновременно он дает значительную часть своего дохода нуждающимся, то есть и к людям тоже он обращен каким-то, хоть и суровым, подвигом жизни. Поэтому нельзя легко судить о нем. Фарисеи были люди, которые были готовы понести тяготу своего подвига; но разбивался этот подвиг о правду Божию на том, что из своего подвига они черпали сознание какой-то мнимой праведности, а любви не достигали.

Вот он вошел в храм, не остановился у притолоки, не вспомнил, что находится в храме Бога Живого, что нет твари, которая не должна бы пасть перед Ним в трепете, в ужасе, в любви. Он пришел твердым шагом и занял свое место в храме – он на это место “имеет право”; он живет достойно, по правилам Церкви, и потому стоит он там, где имеет право стоять.

Разве это не страшно и не осуждающе похоже на нас? Как часто мы знаем, что у нас есть перед Богом, среди людей место и что есть у нас место, я не говорю – в вещественном храме, но в том таинственном, незримом храме, который есть мироздание, трепетно собранное вокруг Живого Бога своего. Мы тоже часто думаем: “Мое место – тут, а его – там”.

А “там” стоял человек, который по суду людскому действительно не имел никакого пути вперед, в передние ряды праведников Господних. Он был собирателем податей, но как он отличался от современных! Он просто был прислужником оккупантов-римлян, которые поработили народ израильский, всячески его притесняли и искали в его же среде таких людей, которые будут только заниматься побором, сбирать их дань. И конечно, такие люди были всеми ненавидимы, потому что законом их жизни было вымогательство, была твердость, была жестокость, была беспощадность.

Но одному, видно, этот мытарь научился в той страшной, жестокой жизни, которую он вел среди себе подобных и среди жертв ожесточения людского. Он научился, что не выжить человеку в страшном человеческом обществе, если хотя бы на мгновение не будет приостанавливаться закон, если хотя бы на мгновение не будет проявляться жалость, милосердие. Если все будет идти по писанному, если все будет делаться так, как по праву можно поступать, то ни один человек не уцелеет.

И вот он стал у притолоки, зная, что по правде людской и по правде Божией он заслуживает ту же беспощадную жестокость, какую он сам применяет изо дня в день; и он стал там, бия себя в грудь, ибо знал, что заслужить никакого милосердия нельзя, – милосердие не заслуживается, никакого милосердия купить нельзя, ни быть достойным его нельзя – его только вымолить можно; оно может прийти как чудо, как непонятное, совершенно неожиданное чудо, когда праведность склоняется перед грехом, когда милосердие вдруг прорывается там, где должна бы проявиться правда – высокая, беспощадная правда. Он стоит весь в грехе своем, не смея войти в область правды Божией, потому что там для него нет прощения, а стоит он у притолоки, надеясь, что до края этого храма, до края праведности и через край ее перельется милость, жалость, сострадание, милосердие, что с ним случится незаслуженное и невозможное.

И потому что он верит в это, потому что жизнь его именно этому научила – что случается невозможное, и только невозможное делает жизнь людскую возможной, – он стоит, и до него доходит Божие прощение.
Христос нам говорит, что этот ушел более оправданным, чем другой. Фарисей не был просто осужден: до часа смертного можно надеяться на прощение, и он был праведен, он был труженик, он вкладывал усилие души и тела в праведность свою.

Она была бесплодна, из нее не высекалась даже и искра сострадания и любви – и, однако, это была праведность... А неправедность получила прощение.

Вот, подумаем об этом; подумаем о том, во-первых, являемся ли мы хотя бы фарисеями, есть ли в нас вообще какая-то правда, правда перед людьми, с доброделанием, правда перед Богом – то есть отдаем ли мы Ему должное, то, на что Он просто имеет право? А потом поставим перед собой вопрос: лишенные даже и праведности фарисея, не являемся ли мы такими же, как и он, безлюбовными, бессердечными, мертвыми душой? Как мы смотрим на ближнего – в храме, вне храма, в жизни, в семье, на работе, на улице, в газете, везде: единичного ближнего и коллективного ближнего? Как мы на них смотрим, как мы о них судим, не имея опоры даже в истинной, хотя и мертвой, праведности фарисея?.. Аминь.

Митрополит Антоний Сурожский
https://www.tgoop.com/surozhskii

Господи, благослови меня войти в новый день, который до этого никогда не существовал, который, как белоснежная равнина, лежит передо мной. Дай мне вступить в эту равнину и проложить след, который не был бы кривым и недостойным меня и Тебя. Благослови меня; ночью я спал, как будто я был мертв, а теперь я словно воскрес и вступаю в новую жизнь.

Митрополит Антоний Сурожский
https://www.tgoop.com/surozhskii

Как часто случается, что мы разрушаем глубокие, полные значения и смысла отношения, потому что привыкаем, что любящий нас человек дает, – дает щедро, дает постоянно, никогда не вспомнив о себе: просто дает; и как легко постепенно забыть дающего, помня только дары.

Это случилось с блудным сыном, но это случается так постоянно в наших человеческих взаимоотношениях.

Взаимоотношения устанавливаются, потому что каким-то чудом мы вдруг человека увидим, действительно видим человека очами души во всей его красоте, в полном значении этого слова; и затем этот человек являет жизнью и величие, и щедрость души, и жертвенность. А потом постепенно человек для нас все больше утрачивает значение, а дары его – или ее – становятся все более вседовлеющими. Я не имею в виду дары вещественные; я имею в виду тепло, и ласку, и понимание, и столько других вещей.

Источник забывается, обесценивается, и „важна” только вода, текущая из него ручейками.

Митрополит Антоний Сурожский
https://www.tgoop.com/surozhskii

Дорогие братья и сестры, мы пытаемся начать рубрику ответов на вопросы. Владыка отвечал 30-40 лет назад, но большинство из них актуальны даже сейчас. Поддержите нас реакциями на этот пост, если такая рубрика может быть вам полезна

Вопрос: Прокомментируйте слова святых Отцов: люби грешника, но ненавидь грех; люби врагов, но личных, а не врагов Бога и Церкви...

Ответ митрополита Антония: Первое я узнаю как слова Отцов Церкви, второе – как слова, которые мне сказал в свое время теперешний глава Зарубежной Церкви; он именно этого придерживался.

Если мы рассматриваем грех как несчастье, как болезнь, конечно, надо любить грешника, как мы любим больного и ненавидим его болезнь. И этим, в сущности, исчерпывается мой ответ. Если человек заболел чем бы то ни было, мы можем ненавидеть болезнь, мы можем раздираться душой о том, что человек стал жертвой такой болезни; но его мы не можем ненавидеть, даже если он виноват. Даже если болезнь – результат его распутства, все-таки человека жалко, потому что он не для того был создан и не к тому был призван.

Что касается до ненависти к врагам Божиим и к врагам Церкви – это очень рискованная постановка вопроса. Рискованна она тем, что очень легко называть всех своих врагов врагами Церкви и врагами Божиими. В спорах и политических разногласиях так легко считать, что я на стороне Божией, а кто со мной не согласен – тот на другой стороне.

Когда начинается новый день, я встаю перед Господом и говорю Ему: «Я восстал от ночного сна, словно Лазарь из могилы. Я не владел ни чувствами, ни сознанием, был будто мертв. Ты вернул мне способность воспринимать, думать, жить. Передо мной простирается целый день, которого еще никогда не существовало. Я призван вступить в него в Твое имя, — пусть мои пути будут прямыми. День лежит передо мной, словно широкая заснеженная равнина, — не дай мне замарать ее белизну, позволь проложить лишь одну тропу — путь истины.»

Митрополит Антоний Сурожский
https://www.tgoop.com/surozhskii

Митрополит Антоний Сурожский
https://www.tgoop.com/surozhskii

Если мы будем неосторожны, если вся наша жизнь сведется только к одному слову: жадность, жадность телесная, жадность душевная, жадность духовная, жадность, которая так часто наблюдается, когда мы стареем: лакомство, любовь к еде, уход в еду, в сон, в отдых, в пустоту, в легкое, пустое чтение, в жадность любопытства, жадность обо всем знать и обо всем говорить, пустословие, жадность слуха, жадность духовная, жалоба о том, почему Бог не дает. Почему не дает Он мне молитву, почему Он мне не дает радость? Почему, почему?.. И все - давай, давай!.. Если мы так станем перед лицом Божием в День судный - что мы скажем ангелам? - Отойдите! Не нужна мне красота, не нужна мне чистота, не нужно мне омыться, обновиться, стать таким, чтобы Бог на меня мог с радостью глядеть! Пусть Он мне сначала даст, чем мне насытиться!

Митрополит Антоний Сурожский
https://www.tgoop.com/surozhskii

Я уже говорил о том, что человека любят не за что-нибудь, а что, наоборот, он может стать значительным, прекрасным человеком, потому что он любим. Во второй молитве чина обручения говорится о том, что Бог выбрал Церковь, как чистую деву из среды язычников. Если мы задумаемся над этим и представим себе: кто эта Церковь? Церковь — мы с вами: и я, и ты, и все наши друзья; как же мы можем сказать, что Бог нас выбрал как чистую деву. Мы все грешные, у всех нас недостатки, мы все в значительной мере испорчены,— как же Бог мог на нас посмотреть и выбрать как деву чистую?

Дело в том, что Бог на нас смотрит, видит возможность красоты, которая в нас есть, видит в нас то, чем мы можем быть, и ради того, что Он видит, Он нас принимает. И потому, что мы любимы, потому, что с нами случилось это чудо: что кто-то в нас увидел не дурное, а прекрасное, не злое, а доброе, не уродливое, а чудесное — мы можем начать расти, расти из изумления перед этой любовью, расти из изумления перед тем, что этой любовью нам показана наша собственная красота, о которой мы не подозревали. Я говорю, конечно, не о той внешней, поверхностной красоте, которой мы все кичимся: чертами лица, умом, чуткостью, талантом — нет, о другой красоте

И вот нам надо помнить, что единственный способ возродить человека, единственный способ дать человеку возможность раскрыться в полноте — это его любить

Митрополит Антоний Сурожский
https://www.tgoop.com/surozhskii.