С превеликим удовольствием открываю для себя авторов, чей художественный метод и отображение реальности в прозе чуть ли не в идеал совпадает с моими представлениями о хорошей литературе вообще.
Это я о романе Владимира Сотникова «Покров», писателя, который у нас почему-то совершенно незаслуженно в тени (имею в виду тень официальной литературной жизни). А может и «заслуженно», в том смысле, что такую прозу, наверное, сможет воспринять далеко не всякий даже любящий читать человек, её трудно загнать в какие-то рамки и представить широкой общественности через маркетинг.
И тут трудно объяснить в чём особенность стиля Сотникова… Потому что это настолько плотная по консистенции вязь ощущений, откликов на окружающую жизнь, наблюдений за мелочами этой жизни, что, кажется, автор будто застыл в какой-то точке и медленно ощупывает мир, в котором будто ничего не происходит. Соответственно, человеку, привыкшему скакать глазами по буквам вслед сюжетной динамике, может показаться, что в книге Сотникова (я сейчас говорю исключительно о «Покрове», других его книг пока не читал) тоже ничего не происходит.
Что, конечно же, не так – он-то как раз и пробует описать всё самое по-настоящему важное. Формально – о взрослении человека в деревенской глуши (и подозреваю, что текст во многом автобиографичен), но реально, скорее, о том, как внутренне вырастает уникально восприимчивый к малейшим изменениям мира человек. И не просто вырастает, а пробует все свои наблюдения зафиксировать в памяти и понять в чём магия сложности простого вроде бы на вид мира.
«Покров» – это такой огромный слоёный пирог, пропитанный кремом причудливо переплетаемого времени и пространства, которые неразделимы и отражаются в друг друге тысячами тысяч человеческих ощущений, эмоций, восприятий (своих и чужих) с редкими штрихами разговоров. При этом сам сюжет разворачивается не в привычной трёхактной плоскости событий, сюжет – это, скажем так, взросление, внутреннее усложнение человека. Всё это в общих чертах, потому что, вообще, сложно словами извне описывать такую прозу – это нужно читать, и не просто читать, а чутко воспринимать своим мироощущением мироощущение автора.
Андрей Битов в предисловии к «Покрову» пишет, что «Сотников как художник занят больше всего самой трудной для изображения категорией, являющейся, однако, всегда главной в искусстве прозы, – категорией времени». Это, безусловно, очень точное наблюдение от человека, хорошо понимающего суть литературы. Но я бы от себя добавил, что время само по себе в тексте раскрывается через пространство, это, пожалуй, литературная функция пространства, если выражаться математическим термином. А тот, кто эту функцию применяет – человек, без которого оба множества (время и пространство) вообще-то не существуют, они бессмысленны вне человеческого существования и вне его разума. И литература как таковая (настоящая литература, безусловная) пытается как-то описать таинство извлечения этой функции, объяснить его, что очень сложно, на самом деле, потому что почти неописуемо. Или вернее – описываемо у каждого автора по-разному, в меру его таланта и поставленной перед собой задачи. Владимир Сотников делает это по-своему, и я, кажется, воспринимаю именно его попытки в прозе.
В качестве примера того, о чём я тут понаписал выше, просто небольшой отрывок из «Покрова»:
«Потом, когда он научился ездить на велосипеде, поля завертелись быстрее и даже в тихую погоду свистел в ушах ветер, доказывая скорость. Через несколько минут он уже достигал того места, где дорога, если смотреть от дома, касалась неба, и видел, что впереди открывается новый простор, кажущийся большим, чем тот, в центре которого лежала сзади неподвижная, уменьшенная до игрушечной деревня. На той дороге появлялась непонятная сила, тянущая назад, словно он натягивал невидимую резинку, и, чтобы не разорвать её, надо было вспомнить что-то и повернуть обратно. Как будто кто-то говорил ему: всё, хватит, хватит, – а он не слушался, и от этого тревога нарастала сладостью и беспокойством».
Это я о романе Владимира Сотникова «Покров», писателя, который у нас почему-то совершенно незаслуженно в тени (имею в виду тень официальной литературной жизни). А может и «заслуженно», в том смысле, что такую прозу, наверное, сможет воспринять далеко не всякий даже любящий читать человек, её трудно загнать в какие-то рамки и представить широкой общественности через маркетинг.
И тут трудно объяснить в чём особенность стиля Сотникова… Потому что это настолько плотная по консистенции вязь ощущений, откликов на окружающую жизнь, наблюдений за мелочами этой жизни, что, кажется, автор будто застыл в какой-то точке и медленно ощупывает мир, в котором будто ничего не происходит. Соответственно, человеку, привыкшему скакать глазами по буквам вслед сюжетной динамике, может показаться, что в книге Сотникова (я сейчас говорю исключительно о «Покрове», других его книг пока не читал) тоже ничего не происходит.
Что, конечно же, не так – он-то как раз и пробует описать всё самое по-настоящему важное. Формально – о взрослении человека в деревенской глуши (и подозреваю, что текст во многом автобиографичен), но реально, скорее, о том, как внутренне вырастает уникально восприимчивый к малейшим изменениям мира человек. И не просто вырастает, а пробует все свои наблюдения зафиксировать в памяти и понять в чём магия сложности простого вроде бы на вид мира.
«Покров» – это такой огромный слоёный пирог, пропитанный кремом причудливо переплетаемого времени и пространства, которые неразделимы и отражаются в друг друге тысячами тысяч человеческих ощущений, эмоций, восприятий (своих и чужих) с редкими штрихами разговоров. При этом сам сюжет разворачивается не в привычной трёхактной плоскости событий, сюжет – это, скажем так, взросление, внутреннее усложнение человека. Всё это в общих чертах, потому что, вообще, сложно словами извне описывать такую прозу – это нужно читать, и не просто читать, а чутко воспринимать своим мироощущением мироощущение автора.
Андрей Битов в предисловии к «Покрову» пишет, что «Сотников как художник занят больше всего самой трудной для изображения категорией, являющейся, однако, всегда главной в искусстве прозы, – категорией времени». Это, безусловно, очень точное наблюдение от человека, хорошо понимающего суть литературы. Но я бы от себя добавил, что время само по себе в тексте раскрывается через пространство, это, пожалуй, литературная функция пространства, если выражаться математическим термином. А тот, кто эту функцию применяет – человек, без которого оба множества (время и пространство) вообще-то не существуют, они бессмысленны вне человеческого существования и вне его разума. И литература как таковая (настоящая литература, безусловная) пытается как-то описать таинство извлечения этой функции, объяснить его, что очень сложно, на самом деле, потому что почти неописуемо. Или вернее – описываемо у каждого автора по-разному, в меру его таланта и поставленной перед собой задачи. Владимир Сотников делает это по-своему, и я, кажется, воспринимаю именно его попытки в прозе.
В качестве примера того, о чём я тут понаписал выше, просто небольшой отрывок из «Покрова»:
«Потом, когда он научился ездить на велосипеде, поля завертелись быстрее и даже в тихую погоду свистел в ушах ветер, доказывая скорость. Через несколько минут он уже достигал того места, где дорога, если смотреть от дома, касалась неба, и видел, что впереди открывается новый простор, кажущийся большим, чем тот, в центре которого лежала сзади неподвижная, уменьшенная до игрушечной деревня. На той дороге появлялась непонятная сила, тянущая назад, словно он натягивал невидимую резинку, и, чтобы не разорвать её, надо было вспомнить что-то и повернуть обратно. Как будто кто-то говорил ему: всё, хватит, хватит, – а он не слушался, и от этого тревога нарастала сладостью и беспокойством».
Дарья Месропова – ещё одна претендентка на лауреатство в премии «Лицей», она участвует в конкурсе с повестью «Мама, я съела слона».
Дарья, судя по всему, очень оптимистичный и жизнерадостный человек, позитивом лучатся все её ответы на мои вопросы. Вот что Дарья думает о премии:
«Лицей» — это мечта! Считаю, что это премия отлично выполняет функцию социального лифта для писателей, которые пока не могут похвастаться охватами и тиражами. Надеюсь, участие в финале поможет привлечь внимание к тексту, который отнял у меня много сил и времени. А всегда хочется, чтобы твои усилия заметили и оценили».
И довольно любопытные вещи рассказывает о самом процессе написания повести:
«Повесть «Мама, я съела слона» на самом деле роман. Просто на момент старта конкурса была готова только одна линия, которую я превратила в повесть. Кстати, работа над романом продолжается прямо сейчас.
Это история юной шахматистки, которая верит в удачу и совсем не верит в себя. А недооценивать свой талант вообще не хорошо, а в некоторых случаях даже опасно.
Я написала этот текст, потому что шахматная тема всегда вызывала у меня интерес. Помню свой детский восторг от игры «вслепую». Папа с другом сидят за пустой доской, называя друг друга какие-то шифры, а потом улыбаются, жмут руки и расстаются довольные невидимой игрой. В этом есть что-то таинственное, и эту тайну хочется приоткрыть в книге».
Мне показалось, что Дарья в замысле повести пытается скрестить Набокова с сериалом «Ход королевы» – такой интересный, ядерный гибрид бы мог получиться. Да и, возможно, в тексте у Дарьи что-то подобное получилось (я пока не читал, но уже заинтригован). Кстати, всякими разными деталями о романе и писательскими лайфхаками Дарья делится на своём канале «Королева и», подписывайтесь, там довольно живо и боевито.
Отрывок из повести (напоминаю, что отрывки всех текстов финалистов размещены на сайте «Год Литературы»):
«Из заляпанного мылом зеркала на Веру смотрел наливной прыщ. Мама много раз говорила, чтобы она не трогала лицо грязными руками. Вера вроде и не трогала, но после каждой поездки всё равно возвращалась обсыпанная. Пробежала лицо глазами — так хозяйка прикидывает, сколько времени займет уборка грязной кухни. Отметила, что волосы над губой к завтрашнему утру уже заметно отрастут, а в районе переносицы у прыща скоро появятся собратья. За дверью туалета усиленно шаркал следующий посетитель. Вере пришлось прервать изучение лица и быстро закончить свои дела, не касаясь испачканных поверхностей. В южных поездах shit happens чаще, чем в северных.
Поезд ехал к морю. Поезд вёз Веру на шахматное первенство в Сочи. Все саратовские попутчики были ей знакомы: мальчик Сеня очень многообещающий, Мирослава в этом сезоне начала сдуваться, а Владик только набирает. Было еще много других ребят, Вера знала их имена и рейтинги, но кроме выходных данных больше ничего. Интересоваться ими всерьез не было смысла, это просто масса, питательный субстрат для откорма чемпионов.
За окном волновалась и подрагивала темнота. Изредка мелькали желто-фонарные полустанки со смазанными от скорости названиями. Вера закрывала глаза и вспоминала варианты. С тренером они заранее проработали стратегию игры против Оли Мохиной — ее основной соперницы. В дебюте вряд ли стоит ждать неожиданностей, а вот в миттельшпиле начнется быстрая атака на короля. Оля едет из Ростова. Оля с аппетитом поедает бутерброды с колбасой и листает ленту жирными пальцами. Нельзя проиграть Оле. Оле с жирными колбасными пальцами.
Дарья, судя по всему, очень оптимистичный и жизнерадостный человек, позитивом лучатся все её ответы на мои вопросы. Вот что Дарья думает о премии:
«Лицей» — это мечта! Считаю, что это премия отлично выполняет функцию социального лифта для писателей, которые пока не могут похвастаться охватами и тиражами. Надеюсь, участие в финале поможет привлечь внимание к тексту, который отнял у меня много сил и времени. А всегда хочется, чтобы твои усилия заметили и оценили».
И довольно любопытные вещи рассказывает о самом процессе написания повести:
«Повесть «Мама, я съела слона» на самом деле роман. Просто на момент старта конкурса была готова только одна линия, которую я превратила в повесть. Кстати, работа над романом продолжается прямо сейчас.
Это история юной шахматистки, которая верит в удачу и совсем не верит в себя. А недооценивать свой талант вообще не хорошо, а в некоторых случаях даже опасно.
Я написала этот текст, потому что шахматная тема всегда вызывала у меня интерес. Помню свой детский восторг от игры «вслепую». Папа с другом сидят за пустой доской, называя друг друга какие-то шифры, а потом улыбаются, жмут руки и расстаются довольные невидимой игрой. В этом есть что-то таинственное, и эту тайну хочется приоткрыть в книге».
Мне показалось, что Дарья в замысле повести пытается скрестить Набокова с сериалом «Ход королевы» – такой интересный, ядерный гибрид бы мог получиться. Да и, возможно, в тексте у Дарьи что-то подобное получилось (я пока не читал, но уже заинтригован). Кстати, всякими разными деталями о романе и писательскими лайфхаками Дарья делится на своём канале «Королева и», подписывайтесь, там довольно живо и боевито.
Отрывок из повести (напоминаю, что отрывки всех текстов финалистов размещены на сайте «Год Литературы»):
«Из заляпанного мылом зеркала на Веру смотрел наливной прыщ. Мама много раз говорила, чтобы она не трогала лицо грязными руками. Вера вроде и не трогала, но после каждой поездки всё равно возвращалась обсыпанная. Пробежала лицо глазами — так хозяйка прикидывает, сколько времени займет уборка грязной кухни. Отметила, что волосы над губой к завтрашнему утру уже заметно отрастут, а в районе переносицы у прыща скоро появятся собратья. За дверью туалета усиленно шаркал следующий посетитель. Вере пришлось прервать изучение лица и быстро закончить свои дела, не касаясь испачканных поверхностей. В южных поездах shit happens чаще, чем в северных.
Поезд ехал к морю. Поезд вёз Веру на шахматное первенство в Сочи. Все саратовские попутчики были ей знакомы: мальчик Сеня очень многообещающий, Мирослава в этом сезоне начала сдуваться, а Владик только набирает. Было еще много других ребят, Вера знала их имена и рейтинги, но кроме выходных данных больше ничего. Интересоваться ими всерьез не было смысла, это просто масса, питательный субстрат для откорма чемпионов.
За окном волновалась и подрагивала темнота. Изредка мелькали желто-фонарные полустанки со смазанными от скорости названиями. Вера закрывала глаза и вспоминала варианты. С тренером они заранее проработали стратегию игры против Оли Мохиной — ее основной соперницы. В дебюте вряд ли стоит ждать неожиданностей, а вот в миттельшпиле начнется быстрая атака на короля. Оля едет из Ростова. Оля с аппетитом поедает бутерброды с колбасой и листает ленту жирными пальцами. Нельзя проиграть Оле. Оле с жирными колбасными пальцами.
А знаете в чём реальный хоррор российской действительности? В том, что тебя могут уволить за написанный и размещённый в сети хоррор-рассказ – именно это и произошло с Анной Ельковой, теперь уже бывшей воспитательницей даже не государственного, а частного детского сада.
Дополнительной циничной пикантности ситуации придаёт то, что в хоррор-обёртку рассказа «Ася» завернута по сюжету история жёсткого мужского абьюза. Литературы там по языку мало (хоррор-трэш, особенно с детальным описанием физиологии, очень сложно написать хорошим языком, это особое мастерство нужно), но как метафора мужской свинцовой мерзости в отношении женщины и её ответка, рождённая буквально из нутра, из матки, – вот это сделано очень неплохо.
В общем, Анне всяческие лучи поддержки, успехов в творчестве и пожелания найти по максимуму адекватную работу с начальством, которое не падает в обморок от подробностей пожирания человека огромной зубастой пастью с извивающимися отростками языков.
Дополнительной циничной пикантности ситуации придаёт то, что в хоррор-обёртку рассказа «Ася» завернута по сюжету история жёсткого мужского абьюза. Литературы там по языку мало (хоррор-трэш, особенно с детальным описанием физиологии, очень сложно написать хорошим языком, это особое мастерство нужно), но как метафора мужской свинцовой мерзости в отношении женщины и её ответка, рождённая буквально из нутра, из матки, – вот это сделано очень неплохо.
В общем, Анне всяческие лучи поддержки, успехов в творчестве и пожелания найти по максимуму адекватную работу с начальством, которое не падает в обморок от подробностей пожирания человека огромной зубастой пастью с извивающимися отростками языков.
Telegram
Kosa.Media
Учительницу уволили с работы за то, что она пишет рассказы в жанре ужасов. Также начальство возмутил черный юмор и вопрос о секс-игрушках в ее постах
Анна Елькова работала в московском детском саду Mary Club — это частное заведение, где обучение проходит…
Анна Елькова работала в московском детском саду Mary Club — это частное заведение, где обучение проходит…
Следующий финалист премии «Лицей» нынешнего сезона – Виталий Михайлов с романом «Комната», который презентует свой текст весьма интригующим образом:
«Комната» мой третий роман после «Турнира самоубийц», написанного под псевдонимом Ян Леншин. Второй называется «Я, Молли и все, все, все» и его не опубликует ни одно издательство ни за какие деньги». Придумался этот роман («Комната») очень давно, но был написан только в конце весны 2022 года, когда дела шли особенно отвратительно».
Нет лучшего пиара роману, который, по уверениям автора, не согласится опубликовать ни одно российское издательство, согласитесь? Я прямо так и вижу тему своей следующей рассылки по издательствам – «Спорим вы ни за что в мире не издадите тот текст, который я вам прислал?». Как бы там ни было, но Виталий в ответ на мой любопытствующий вопрос в чём уникальность «Я, Молли и все, все, все» ответил, что он слишком провокационный.
Возвращаясь же к характеристике романа «Комната», на который обратило внимание жюри премии «Лицей», Виталий скромно отмечает:
«Не хочется быть удушающе-серьезным и говорить о каких-то сильных сторонах моего романа, и ударяться в теории, почему выбрали именно меня. Будем считать, в произведении есть что-то, что делает его достойным короткого списка. Иначе какой смысл в конкурсах?».
Среди интересных ему лично «лицеистов» Виталий отмечает поэтессу Анну Долгарёву, которая была финалисткой в прошлом году. Вот что он отмечает в поэзии Долгарёвой:
«Её стихи всегда для меня не пустой звук. Это не значит, что нынешние представители шорт-листа звук пустой, это значит, что Долгарёва хороша».
А на вопрос об отличиях поколенческих литератур ответил с оттенком лёгкой философской дерзости (в хорошем смысле, разумеется: если молодой писатель не дерзок, значит, он и не писатель, так думаю):
«Понятия не имею, чем отличается проза 40-летних и даже 50-летних, от прозы 30-летних, но хочется верить, что коллеги 40+ мудрее, хотя сразу и ясно, что это не так».
И небольшой отрывок из романа «Комната», взятый, напоминаю, с сайта «Год Литературы» (там можно найти все отрывки «лицеистов» и проголосовать за понравившийся):
«Впереди, среди недвижных остроконечных волн, виднелась железная спина кита-ангара. Воздух дрожал над металлической тушей, и в этом мареве, совершенно не замечая жары, стоял светловолосый мальчик. В глаза бросалась его футболка дикой пятнистой расцветки. Будто на белую ткань выплеснули все пузырьки с краской, что имелись под рукой, немного поводили кисточкой, дали хорошенько просохнуть и теперь с гордостью носили, являя миру нечто вроде клякс, созданных одним знаменитым швейцарским психиатром — только чересчур разноцветных.
Стиснутый со всех сторон пустыми складами, весь в стигмах ржавчины и с огромным замком на двери, ангар меньше всего годился для прогулок. Кое-где железо совсем прогнило — один неосторожный шаг и неизбежно провалишься. А там, как повезет, бетонный пол или старый грузовик примут тебя в свои объятья.
Он смотрел на мальчика, мальчик смотрел на него.
Пятна расплывались в беспокойном знойном мареве и вроде как двигались. Он прошел немало тестов, но что сулит это движение, сказать бы не взялся.
Мальчика звали |||||||||||||. Кто ж знал, что у него есть чертовски охрененная футболка?
Внезапный порыв ветра разорвал сонное оцепенение. Ударил в глаза пылью, точно морскими брызгами, всколыхнул недвижные кроны тополей на другой стороне улицы. Пестрая футболка затрепетала как парус. Захлопало белье на веревках. Еще немного и кит с мальчиком на спине, раздвигая скрипучие доски крыш, устремится к шоссе, прочь из города, чтобы влиться в поток машин — отсюда, просто расплавленный солнцем ручеек стекла и хрома, — и отправится дальше на юг, к синевшим на горизонте холмам.
Он уже хотел крикнуть, чтобы мальчик спускался и проваливал куда подальше, пока цел, когда паренек и в самом деле того, провалился. На спине «кита» образовалась дыра с рваными краями, и в центре этой дыры возились, чертыхались и звали на помощь».
«Комната» мой третий роман после «Турнира самоубийц», написанного под псевдонимом Ян Леншин. Второй называется «Я, Молли и все, все, все» и его не опубликует ни одно издательство ни за какие деньги». Придумался этот роман («Комната») очень давно, но был написан только в конце весны 2022 года, когда дела шли особенно отвратительно».
Нет лучшего пиара роману, который, по уверениям автора, не согласится опубликовать ни одно российское издательство, согласитесь? Я прямо так и вижу тему своей следующей рассылки по издательствам – «Спорим вы ни за что в мире не издадите тот текст, который я вам прислал?». Как бы там ни было, но Виталий в ответ на мой любопытствующий вопрос в чём уникальность «Я, Молли и все, все, все» ответил, что он слишком провокационный.
Возвращаясь же к характеристике романа «Комната», на который обратило внимание жюри премии «Лицей», Виталий скромно отмечает:
«Не хочется быть удушающе-серьезным и говорить о каких-то сильных сторонах моего романа, и ударяться в теории, почему выбрали именно меня. Будем считать, в произведении есть что-то, что делает его достойным короткого списка. Иначе какой смысл в конкурсах?».
Среди интересных ему лично «лицеистов» Виталий отмечает поэтессу Анну Долгарёву, которая была финалисткой в прошлом году. Вот что он отмечает в поэзии Долгарёвой:
«Её стихи всегда для меня не пустой звук. Это не значит, что нынешние представители шорт-листа звук пустой, это значит, что Долгарёва хороша».
А на вопрос об отличиях поколенческих литератур ответил с оттенком лёгкой философской дерзости (в хорошем смысле, разумеется: если молодой писатель не дерзок, значит, он и не писатель, так думаю):
«Понятия не имею, чем отличается проза 40-летних и даже 50-летних, от прозы 30-летних, но хочется верить, что коллеги 40+ мудрее, хотя сразу и ясно, что это не так».
И небольшой отрывок из романа «Комната», взятый, напоминаю, с сайта «Год Литературы» (там можно найти все отрывки «лицеистов» и проголосовать за понравившийся):
«Впереди, среди недвижных остроконечных волн, виднелась железная спина кита-ангара. Воздух дрожал над металлической тушей, и в этом мареве, совершенно не замечая жары, стоял светловолосый мальчик. В глаза бросалась его футболка дикой пятнистой расцветки. Будто на белую ткань выплеснули все пузырьки с краской, что имелись под рукой, немного поводили кисточкой, дали хорошенько просохнуть и теперь с гордостью носили, являя миру нечто вроде клякс, созданных одним знаменитым швейцарским психиатром — только чересчур разноцветных.
Стиснутый со всех сторон пустыми складами, весь в стигмах ржавчины и с огромным замком на двери, ангар меньше всего годился для прогулок. Кое-где железо совсем прогнило — один неосторожный шаг и неизбежно провалишься. А там, как повезет, бетонный пол или старый грузовик примут тебя в свои объятья.
Он смотрел на мальчика, мальчик смотрел на него.
Пятна расплывались в беспокойном знойном мареве и вроде как двигались. Он прошел немало тестов, но что сулит это движение, сказать бы не взялся.
Мальчика звали |||||||||||||. Кто ж знал, что у него есть чертовски охрененная футболка?
Внезапный порыв ветра разорвал сонное оцепенение. Ударил в глаза пылью, точно морскими брызгами, всколыхнул недвижные кроны тополей на другой стороне улицы. Пестрая футболка затрепетала как парус. Захлопало белье на веревках. Еще немного и кит с мальчиком на спине, раздвигая скрипучие доски крыш, устремится к шоссе, прочь из города, чтобы влиться в поток машин — отсюда, просто расплавленный солнцем ручеек стекла и хрома, — и отправится дальше на юг, к синевшим на горизонте холмам.
Он уже хотел крикнуть, чтобы мальчик спускался и проваливал куда подальше, пока цел, когда паренек и в самом деле того, провалился. На спине «кита» образовалась дыра с рваными краями, и в центре этой дыры возились, чертыхались и звали на помощь».
«Год порно» – так называется роман молодого писателя Ильи Мамаева-Найлза, о котором недавно написал у себя в тлг-канале книжный блогер Никита Горянов. Меня эта заметка зацепила, потому что Никита справедливо задаётся вопросом: точно ли «Год порно» – один из образцов литературы нового поколения. Именно так охарактеризовал роман Алексей Поляринов, один из лучших, на мой взгляд, критиков-эссеистов, умеющих рассказывать о книгах цепляюще.
Я-то ещё «Год порно» не читал, но зато прочитал «Спрингфилд» Сергея Давыдова – текст, который точно можно было бы назвать голосом нового поколения молодых. О нём, собственно, коротко и хочу написать.
«Спрингфилд», изданный в отредактированном виде в издательстве Георгия Урушадзе Freedom Letters (но черновой вариант без труда обнаруживается в свободном доступе), некоторые критики почему-то преподносят, в первую очередь, как некое запретное в современной России ЛГБТ-высказывание. Ну, что-то вроде «Лета в пионерском галстуке», только в профиль.
Я всё понимаю, маркетинг, позиционирование, нишевание и прочие нехорошие слова, однако же тема ЛГБТ в «Спрингфилде» вообще-то не магистральная. Ну то есть – да, там два героя, парни, живут вместе, любят друг друга нетрадиционным способом, но вообще-то сцены с описанием (и отнюдь не детальным) гей-секса занимает какие-то доли процента от всего текста книги. Это такой своего рода антураж, фишечка инаковости, которая вообще подсвечивает инаковость героев «Спрингфилда» или даже ещё одна из фишечек их инаковости в ряде других.
Самая же главная фишечка, и даже фишка, фишеще, состоит в том, что эти люди категорически не вписываются в российские реалии начала 20-х годов. Но, с другой стороны, а почему, собственно, не вписываются? Это обычные русские ребята, со своими тараканами и завихрениями мозга, они ничем не отличаются от точно таких же ребят из любой другой точки мира.
И неслучайно роман называется «Спрингфилд»: американский город в глуши на Среднем Западе противопоставлен задрипанному российскому Тольятти, тоскливо киснущему на Среднем Востоке РФ. Мысль вполне прозрачная и прямо проговариваемая в романе: то, что происходит с каким-нибудь Бивисом и Баттхедом в американском Спрингфилде точно также происходит прямо сейчас в Тольятти. И несмотря на всё безумие войны в Украине, попыток тотального запрета самой жизни – от этих простых ребят России никуда не деться, они всё равно победят. И, возможно, в результате построят совсем другую Россию, а может и не построят, силёнок не хватит или просто уедут, и вообще чёрт его знает, что будет с этой Россией не то, что через пять-десять лет, а уже завтра…
Вот об этом «Спрингфилд» на самом деле, о том, что всё не так однозначно. И попытки власти и общества запретить будущее в лице этих парней заведомо бесперспективны, ничего не получится. Потому что запретить будущее ты можешь только отменив саму страну, саму жизнь в этой стране, просто размолотив её по кусочкам – а оно, сорри, к тому всё и идёт, к сожалению.
Но радует одно, как бы там ни было, русская литература в различных своих проявлениях по-прежнему есть и будет. Уж чего-чего, а её запретить просто нереально, и всем неравнодушным людям только и остаётся, что как-то подсвечивать её, говорить о ней, да и самому писать, делать то, что считаешь нужным и правильным – здесь и сейчас. Иначе зачем оно вообще всё?
Я-то ещё «Год порно» не читал, но зато прочитал «Спрингфилд» Сергея Давыдова – текст, который точно можно было бы назвать голосом нового поколения молодых. О нём, собственно, коротко и хочу написать.
«Спрингфилд», изданный в отредактированном виде в издательстве Георгия Урушадзе Freedom Letters (но черновой вариант без труда обнаруживается в свободном доступе), некоторые критики почему-то преподносят, в первую очередь, как некое запретное в современной России ЛГБТ-высказывание. Ну, что-то вроде «Лета в пионерском галстуке», только в профиль.
Я всё понимаю, маркетинг, позиционирование, нишевание и прочие нехорошие слова, однако же тема ЛГБТ в «Спрингфилде» вообще-то не магистральная. Ну то есть – да, там два героя, парни, живут вместе, любят друг друга нетрадиционным способом, но вообще-то сцены с описанием (и отнюдь не детальным) гей-секса занимает какие-то доли процента от всего текста книги. Это такой своего рода антураж, фишечка инаковости, которая вообще подсвечивает инаковость героев «Спрингфилда» или даже ещё одна из фишечек их инаковости в ряде других.
Самая же главная фишечка, и даже фишка, фишеще, состоит в том, что эти люди категорически не вписываются в российские реалии начала 20-х годов. Но, с другой стороны, а почему, собственно, не вписываются? Это обычные русские ребята, со своими тараканами и завихрениями мозга, они ничем не отличаются от точно таких же ребят из любой другой точки мира.
И неслучайно роман называется «Спрингфилд»: американский город в глуши на Среднем Западе противопоставлен задрипанному российскому Тольятти, тоскливо киснущему на Среднем Востоке РФ. Мысль вполне прозрачная и прямо проговариваемая в романе: то, что происходит с каким-нибудь Бивисом и Баттхедом в американском Спрингфилде точно также происходит прямо сейчас в Тольятти. И несмотря на всё безумие войны в Украине, попыток тотального запрета самой жизни – от этих простых ребят России никуда не деться, они всё равно победят. И, возможно, в результате построят совсем другую Россию, а может и не построят, силёнок не хватит или просто уедут, и вообще чёрт его знает, что будет с этой Россией не то, что через пять-десять лет, а уже завтра…
Вот об этом «Спрингфилд» на самом деле, о том, что всё не так однозначно. И попытки власти и общества запретить будущее в лице этих парней заведомо бесперспективны, ничего не получится. Потому что запретить будущее ты можешь только отменив саму страну, саму жизнь в этой стране, просто размолотив её по кусочкам – а оно, сорри, к тому всё и идёт, к сожалению.
Но радует одно, как бы там ни было, русская литература в различных своих проявлениях по-прежнему есть и будет. Уж чего-чего, а её запретить просто нереально, и всем неравнодушным людям только и остаётся, что как-то подсвечивать её, говорить о ней, да и самому писать, делать то, что считаешь нужным и правильным – здесь и сейчас. Иначе зачем оно вообще всё?
Telegram
Gorsbook
На оборотной стороне «Года порно» красуется рекламный комментарий Алексея Поляринова, творчество которого мы все так любим. Роман Ильи он называет «образцом литературы нового поколения» и обозначает одну из отличительных черт такой прозы:
«„Год порно“ —…
«„Год порно“ —…
Сегодняшний «лицейский» гость – Ольга Шильцова, которая попала в финалисты премии с повестью «Хозяйка для кербера», мифологической фантасмагорией с примесью любовного романа.
Видимо, попадание в коротки список «Лицея» стало для Ольги полной неожиданностью, вот что она пишет о премии:
«До прошлого года я ничего не знала о премии «Лицей» и даже не пыталась податься туда со своими произведениями. От попадания в длинный список захватило дух, не ожидала, что повесть выберут в десятку финалистов».
Вот как она сама характеризует «Хозяйку для кербера»:
«Я номинировалась с повестью про Аида и Зою не потому, что это моё любимое произведение. Просто эта повесть единственная из всех осталась не опубликованной после ряда отказов в издательствах. Я писала её не для Лицея, а для своих читателей, а потом увидела информацию о премии на сайте Ридеро и решила рискнуть.
Если описывать сюжет, то он здорово смахивает на низкосортный женский роман – любовь между древнегреческим богом и обычной женщиной, которая работает ветеринарным врачом. Но для меня это нечто большее, и даже если убрать романтическую линию из произведения, останется великолепный пёс Кербер, озорник Морфей, море Севастополя и холодная красота Соловецких островов».
На вопрос про отличие прозы поколения 30-летних от прозы более возрастной Ольга отвечает так:
«Всегда думала, что произведения молодых писателей отличаются некоторой наивностью в хорошем смысле слова. Не выветрилась ещё вера в добро, в то, что дальше будет лучше. Опытные люди пишут с большей горечью, с тяжестью потерь на сердце.
Странно, однако, ставить на одну доску 16 – 20-летних и 30 – 35 летних, у премии до странности большой возрастной диапазон. Впрочем, это сыграло мне на руку – ведь осенью стукнет уже 34 года».
Сама Ольга Шильцова рекомендует почитать сборник рассказов другой «лицеистки» – «Юркие люди» Анны Лужбиной. Сборник я сейчас дочитываю, это и, правда, очень интересная и необычная проза – такие воздушные рассказы-сценки из жизни разных людей, причём истории без особого начала и конца, они как будто вынуты из серединки жизни людей, но при этом рассказывающие о чём-то важном (думаю, что напишу рецензию на этот сборник).
К слову, теперь полные тексты «лицеистов» этого сезона выложены на самом сайте премии, и ту же «Хозяйку для кербера» можно почитать по ссылке.
У Ольги есть и дзен-канал «Зверополис», куда она выкладывает некоторые свои тексты, подписывайтесь и читайте, если любите фэнтэзи-тексты о животных.
А в этом посте традиционный отрывок из текста:
«– По какому поводу гробовая тишина? – Алекто вошла в зал, покачивая бёдрами, и усмехнулась собственному каламбуру. Мегера и Тисифона держались на полшага позади. Аид поднял взгляд на эриний, и те упали на одно колено, будто споткнувшись. Змейки в их волосах тревожно зашуршали.
– Мы опоздали, владыка. Но судьи тоже пока не пришли, возможно…
– Эак. Радамант. Минос, – медленно перечислил Аид. – Их больше нет.
Мегера побледнела и вскинула голову:
– Но почему?
– Почему не вы? – уточнил повелитель подземного царства.
Харон хмыкнул, поглаживая бороду. Гипнос и Танатос, сидевшие рядом, переглянулись. Аид, неподвижно сидящий на золотом троне, долго молчал, прежде чем ответить:
– Я думал об этом. Но недавно задолжал Нюкте, а богиня ночи любит своих детей. Кроме того, вы гораздо симпатичнее, чем был Минос, – повелитель подземного мира едва заметно улыбнулся и жестом пригласил эриний сесть за стол. Алекто царапнула столешницу острым когтем и мрачно уточнила:
– Значит, мы следующие?
– Значит, мы пойдём другим путём. В нас не верят. Не боятся, не призывают, не восхваляют и не жертвуют. Даже сильнейшие из нас больше не могут поддерживать жизнь в остальных».
Видимо, попадание в коротки список «Лицея» стало для Ольги полной неожиданностью, вот что она пишет о премии:
«До прошлого года я ничего не знала о премии «Лицей» и даже не пыталась податься туда со своими произведениями. От попадания в длинный список захватило дух, не ожидала, что повесть выберут в десятку финалистов».
Вот как она сама характеризует «Хозяйку для кербера»:
«Я номинировалась с повестью про Аида и Зою не потому, что это моё любимое произведение. Просто эта повесть единственная из всех осталась не опубликованной после ряда отказов в издательствах. Я писала её не для Лицея, а для своих читателей, а потом увидела информацию о премии на сайте Ридеро и решила рискнуть.
Если описывать сюжет, то он здорово смахивает на низкосортный женский роман – любовь между древнегреческим богом и обычной женщиной, которая работает ветеринарным врачом. Но для меня это нечто большее, и даже если убрать романтическую линию из произведения, останется великолепный пёс Кербер, озорник Морфей, море Севастополя и холодная красота Соловецких островов».
На вопрос про отличие прозы поколения 30-летних от прозы более возрастной Ольга отвечает так:
«Всегда думала, что произведения молодых писателей отличаются некоторой наивностью в хорошем смысле слова. Не выветрилась ещё вера в добро, в то, что дальше будет лучше. Опытные люди пишут с большей горечью, с тяжестью потерь на сердце.
Странно, однако, ставить на одну доску 16 – 20-летних и 30 – 35 летних, у премии до странности большой возрастной диапазон. Впрочем, это сыграло мне на руку – ведь осенью стукнет уже 34 года».
Сама Ольга Шильцова рекомендует почитать сборник рассказов другой «лицеистки» – «Юркие люди» Анны Лужбиной. Сборник я сейчас дочитываю, это и, правда, очень интересная и необычная проза – такие воздушные рассказы-сценки из жизни разных людей, причём истории без особого начала и конца, они как будто вынуты из серединки жизни людей, но при этом рассказывающие о чём-то важном (думаю, что напишу рецензию на этот сборник).
К слову, теперь полные тексты «лицеистов» этого сезона выложены на самом сайте премии, и ту же «Хозяйку для кербера» можно почитать по ссылке.
У Ольги есть и дзен-канал «Зверополис», куда она выкладывает некоторые свои тексты, подписывайтесь и читайте, если любите фэнтэзи-тексты о животных.
А в этом посте традиционный отрывок из текста:
«– По какому поводу гробовая тишина? – Алекто вошла в зал, покачивая бёдрами, и усмехнулась собственному каламбуру. Мегера и Тисифона держались на полшага позади. Аид поднял взгляд на эриний, и те упали на одно колено, будто споткнувшись. Змейки в их волосах тревожно зашуршали.
– Мы опоздали, владыка. Но судьи тоже пока не пришли, возможно…
– Эак. Радамант. Минос, – медленно перечислил Аид. – Их больше нет.
Мегера побледнела и вскинула голову:
– Но почему?
– Почему не вы? – уточнил повелитель подземного царства.
Харон хмыкнул, поглаживая бороду. Гипнос и Танатос, сидевшие рядом, переглянулись. Аид, неподвижно сидящий на золотом троне, долго молчал, прежде чем ответить:
– Я думал об этом. Но недавно задолжал Нюкте, а богиня ночи любит своих детей. Кроме того, вы гораздо симпатичнее, чем был Минос, – повелитель подземного мира едва заметно улыбнулся и жестом пригласил эриний сесть за стол. Алекто царапнула столешницу острым когтем и мрачно уточнила:
– Значит, мы следующие?
– Значит, мы пойдём другим путём. В нас не верят. Не боятся, не призывают, не восхваляют и не жертвуют. Даже сильнейшие из нас больше не могут поддерживать жизнь в остальных».
Как не терять подписчиков в тлг-канале?
Часто вижу жалобы от владельцев литературных каналов: отписываются((( Ну только, понимаешь, набрал какую-нибудь симпатичную цифру подписчиков, подготовил пару ядерных постов, опубликовал их, как пошёл вал отписок…
В общем-то, что нужно делать для того, чтобы люди не отписывались?
Прежде чем ответить на этот вопрос, хочу поделиться некоторыми мыслишками… Понятно, что наблюдать минусы в подписчиках обиднее тем, у кого не больше пары-тройки сотен этих самых подписчиков (я каналы с числом подписчиков до 2000 человек называю микроинфлюэнсерами). Казалось бы, в этом и проблема: люди с комплексом тут же высыпают сотни тонн пепла на голову – ну вот, я делаю негодный контент, не оправдываю ожиданий, да и вообще просто бездарный графоман, если очередная партия лично незнакомых анонимусов юркнула за порог.
Прикол же в том, что тут нужно просто уяснить, поверить в это: отписываются левые люди, временные попутчики, те, кто в любом случае рано или поздно отписался бы. Вне зависимости от того, как и чем бы ты ни развлекал публику, попутчик от тебя отпишется. Это правда.
Владельцам каналов с небольшим количеством подписчиков нужно радоваться, если на протяжении нескольких месяцев или даже лет заветное число под названием их уютненького клуба сильно не увеличивается. Но… и не уменьшается же! Это значит, что предельное количество твоих людей (людей вашего бренда) уже собрано – все, кто время от времени читает вас, зная кто вы есть, они уже тут.
Дальше: для роста числа подписчиков требуется масштабирование личного бренда, а это очень нелёгкое дело, которое, к тому же, сопровождается выходом из зоны комфорта. Что такое масштабирование личного бренда в литературе? Это, грубо говоря, выход на новый уровень узнавания. Скажем, есть некий Вася Пуговкин, выкладывающий книжки на «Литрес», и у него в подписчиках 150 человек. Эти 150 человек гарантия бренда Васи Пуговкина – они точно знают, что книги и личные достижения Васи им интересны, поэтому они не отпишутся от канала, даже если им пообещать миллион долларов за это.
Потом Вася выигрывает премию «Электронная буква» от «Литрес», немножко хайпует, становится более известным и приобретает ещё +150 подписчиков на канал. А дальше начинается самое интересное: если он сам, внутренне, не готов масштабироваться, принять себя как победителя премии «Электронная буква» с прицелом издания книги в «Редакции Елены Шубиной», то Вася в течение года гарантированно эти 150 подписчиков теряет. Просто он останется Васей, которому комфортно выкладывать книги на «Литрес», и ничего больше ему не нужно.
А если Вася Пуговкин готов масштабироваться и активно начинает работу по масштабированию себя и своего личного бренда, то, не исключено, что лет через 30 он увидит в зеркале mister Vasily Pugovkin, лауреата Нобелевской премии по литературе с миллионом подписчиков в своём телеграм-канале. Чисто это всё психологическоэ, я так думаю.
Возвращаясь к вопросу о том, как не потерять те 160 или 80 стабильных подписчиков в родном и любимом канальчике. Успокойтесь, друзья, вы их не потеряете, они уже ваши, это тот самый бесценный (без шуток) приз, ради которого вы годами и бежите на одном месте. В самом этом беге тоже ничего плохого нет: возможно, вам так просто по кайфу, прислушайтесь к себе – слышите эту счастливую песню собственного принятия?
Часто вижу жалобы от владельцев литературных каналов: отписываются((( Ну только, понимаешь, набрал какую-нибудь симпатичную цифру подписчиков, подготовил пару ядерных постов, опубликовал их, как пошёл вал отписок…
В общем-то, что нужно делать для того, чтобы люди не отписывались?
Прежде чем ответить на этот вопрос, хочу поделиться некоторыми мыслишками… Понятно, что наблюдать минусы в подписчиках обиднее тем, у кого не больше пары-тройки сотен этих самых подписчиков (я каналы с числом подписчиков до 2000 человек называю микроинфлюэнсерами). Казалось бы, в этом и проблема: люди с комплексом тут же высыпают сотни тонн пепла на голову – ну вот, я делаю негодный контент, не оправдываю ожиданий, да и вообще просто бездарный графоман, если очередная партия лично незнакомых анонимусов юркнула за порог.
Прикол же в том, что тут нужно просто уяснить, поверить в это: отписываются левые люди, временные попутчики, те, кто в любом случае рано или поздно отписался бы. Вне зависимости от того, как и чем бы ты ни развлекал публику, попутчик от тебя отпишется. Это правда.
Владельцам каналов с небольшим количеством подписчиков нужно радоваться, если на протяжении нескольких месяцев или даже лет заветное число под названием их уютненького клуба сильно не увеличивается. Но… и не уменьшается же! Это значит, что предельное количество твоих людей (людей вашего бренда) уже собрано – все, кто время от времени читает вас, зная кто вы есть, они уже тут.
Дальше: для роста числа подписчиков требуется масштабирование личного бренда, а это очень нелёгкое дело, которое, к тому же, сопровождается выходом из зоны комфорта. Что такое масштабирование личного бренда в литературе? Это, грубо говоря, выход на новый уровень узнавания. Скажем, есть некий Вася Пуговкин, выкладывающий книжки на «Литрес», и у него в подписчиках 150 человек. Эти 150 человек гарантия бренда Васи Пуговкина – они точно знают, что книги и личные достижения Васи им интересны, поэтому они не отпишутся от канала, даже если им пообещать миллион долларов за это.
Потом Вася выигрывает премию «Электронная буква» от «Литрес», немножко хайпует, становится более известным и приобретает ещё +150 подписчиков на канал. А дальше начинается самое интересное: если он сам, внутренне, не готов масштабироваться, принять себя как победителя премии «Электронная буква» с прицелом издания книги в «Редакции Елены Шубиной», то Вася в течение года гарантированно эти 150 подписчиков теряет. Просто он останется Васей, которому комфортно выкладывать книги на «Литрес», и ничего больше ему не нужно.
А если Вася Пуговкин готов масштабироваться и активно начинает работу по масштабированию себя и своего личного бренда, то, не исключено, что лет через 30 он увидит в зеркале mister Vasily Pugovkin, лауреата Нобелевской премии по литературе с миллионом подписчиков в своём телеграм-канале. Чисто это всё психологическоэ, я так думаю.
Возвращаясь к вопросу о том, как не потерять те 160 или 80 стабильных подписчиков в родном и любимом канальчике. Успокойтесь, друзья, вы их не потеряете, они уже ваши, это тот самый бесценный (без шуток) приз, ради которого вы годами и бежите на одном месте. В самом этом беге тоже ничего плохого нет: возможно, вам так просто по кайфу, прислушайтесь к себе – слышите эту счастливую песню собственного принятия?
Литературная судьба Бориса Пономарёва тоже весьма непроста: в шорт-лист «Лицея» он попадает уже в третий раз. Особые отношения с премией, в общем-то, на его чувствах не отражаются никак, в оценках он сдержан и дипломатичен:
«Лицей – отличный конкурс для молодого автора; «трамплин» для дальнейшего движения в литературе. То, что моя рукопись попала в короткий список – большое везение».
Дипломатичен и подчёркнуто вежлив Борис и в отношении своих конкурентов по «Лицею»:
«В идеале я бы выделил весь прозаический лонг-лист».
От оценок и сравнения прозы 30-летних с прозой более старшего поколения Борис Пономарёв решил воздержаться, предоставив право на анализ литературных критикам.
В нынешнем сезоне «Лицея» Борис участвует с романом «Жестокий февраль», который он презентует так:
«Моя рукопись – это попытка осмысления эпохи позднего коронавируса, которая столь сильно изменила мир. Как было сформулировано в предисловии:
"…настоящая книга — нечто вроде дневника о первых трёх неделях февраля 2022 года; своего рода, повесть о духовном поиске и нравственном совершенствовании; наконец, притча о роли везения и удачи в человеческой жизни."».
Сам автор рекомендует к прочтению вот такой вот отрывочек из рукописи:
«— Не нравится, жалуйтесь начальству! — кричала кондуктор. — Вот, телефон написан.
— Как деньги брать, так сразу. А чтобы поехали, надо начальству звонить?
Казалось, что кондуктор сейчас навалится всей грудью на непокорного пассажира без маски и выпихнет его наружу. Я покачал головой. Пандемия коронавируса оказала тлетворное влияние на общество: такого озверения нравов, кажется, не было даже в девяностые, которыми нас пугают вот уже двадцать лет подряд».
Ну а весь роман в целом можно прочитать на сайте «Лицея».
«Лицей – отличный конкурс для молодого автора; «трамплин» для дальнейшего движения в литературе. То, что моя рукопись попала в короткий список – большое везение».
Дипломатичен и подчёркнуто вежлив Борис и в отношении своих конкурентов по «Лицею»:
«В идеале я бы выделил весь прозаический лонг-лист».
От оценок и сравнения прозы 30-летних с прозой более старшего поколения Борис Пономарёв решил воздержаться, предоставив право на анализ литературных критикам.
В нынешнем сезоне «Лицея» Борис участвует с романом «Жестокий февраль», который он презентует так:
«Моя рукопись – это попытка осмысления эпохи позднего коронавируса, которая столь сильно изменила мир. Как было сформулировано в предисловии:
"…настоящая книга — нечто вроде дневника о первых трёх неделях февраля 2022 года; своего рода, повесть о духовном поиске и нравственном совершенствовании; наконец, притча о роли везения и удачи в человеческой жизни."».
Сам автор рекомендует к прочтению вот такой вот отрывочек из рукописи:
«— Не нравится, жалуйтесь начальству! — кричала кондуктор. — Вот, телефон написан.
— Как деньги брать, так сразу. А чтобы поехали, надо начальству звонить?
Казалось, что кондуктор сейчас навалится всей грудью на непокорного пассажира без маски и выпихнет его наружу. Я покачал головой. Пандемия коронавируса оказала тлетворное влияние на общество: такого озверения нравов, кажется, не было даже в девяностые, которыми нас пугают вот уже двадцать лет подряд».
Ну а весь роман в целом можно прочитать на сайте «Лицея».
Сегодняшний герой короткого списка «Лицея» – Владимир Хохлов, участвующий в премии с романом «Заневский проспект». Это, пожалуй, один из самых интересных и по-настоящему интеллектуальных текстов, если судить по рецензии критика Антона Осанова.
Сам Владимир ограничился в ответах исключительно на презентации «Заневского проспекта» (и эта презентация прекрасна сама по себе, она по-настоящему питерская, хотя сам автор не питерский):
«О чём книга? О Родине, о людях, о Ленинградской судьбе.
Моё отношение к советской власти как к опухоли на теле страны давно устоялось — а здесь, в имперской столице, она была ещё более чужеродной, чем где бы то ни было. И казалось бы, Ленинград навсегда должен встать в один ряд с Калининым вместо Твери, Молотовым вместо Перми, Андроповым вместо Рыбинска. Забытое и пройденное. А вот не получается поставить. Даже Сталинградская битва побыла при Хрущёве Волгоградской (не шучу) — но с блокадой это не получится.
Но не в одной же блокаде дело? Наверное, нет. В этой книге вышло много цитат из Пастернака (замысла не было, так просто совпало), так вот вам ещё одна: «юность наших отцов, / точно повесть из века Стюартов, / отдалённей, чем Пушкин, / и видится точно во сне».
Ленинград – это юность наших отцов; ну, моих, если про себя говорить. Если бы меня что-то связывало с Тверью, Пермью или Рыбинском, наверное, я бы и эти их названия как-то сентиментально апроприировал и связывал с бабушкиными блинами. Это-то и ужасно: где грань, за которой то, что нельзя – физически нельзя – взять и убаюкать на груди, как детскую игрушку, – непонятно.
Я могу трижды проклинать Ленина за то, что он сделал, но потом всё равно расплакаться от кривоватых стихов Льва Друскина, которых даже в интернете не найти:
«Ты, как улицы – сестры по городу, —
Шла на фронт с винтовкой в руке,
Как они – непреклонная, гордая –
На голодном сидела пайке.
Выполняла любые задания,
Не сгибалась под тяжестью их,
И снаряды грудью израненной
Ты встречала не хуже других.
Ну, конечно, Литейный краше.
Невский лучше – что говорить!
Но частицу города нашего
Разве можно, друзья, не любить?
Не разряженная, не светская,
Но посмотришь — и вспыхнет взгляд:
"Ленинград... Седьмая Советская..."
Понимаете?.. Ленинград».
И небольшой отрывок из романа (полностью текст на сайте «Лицея»):
«Водрузили ёлку, в самый последний момент; рано с утра Константин Константиныч и Бусовцев, вооружившись топорами, отправились за ней к чёрту на куличики — на Ржевку. Игрушек не было, но Люда Щеглова смастерила из картона, выкрашенного гуашью, красную звезду, а Миша Орлов, рукастый, как все дембеля, принёс откуда-то провода, лампочки, соорудил подобие гирлянды и водрузил на ёлку. Люда в задумчивости осмотрела его творение и принялась выкрашивать лампочки: в синий, красный и зелёный цвет. Всего их было три штуки.
Стола не было. Соседи предложили свой, но и его не хватило — Надежда Юрьевна жила вдвоём с дочкой, скромно, и стол их был не больше письменного. К центру комнаты сдвинули чемоданы, откуда-то возникли доски, и наиболее крепкие и молодые уселись за этим импровизированном продолжением на пол, на лаковый нежно-жёлтый паркет.
На столе появились: сыр, шпроты, малосольные огурцы, салаты, балык, холодец, шампанское.
Большая комната была ещё полупустой, и потому могла вместить всех. Лишь буфет довоенной поры стоял, подбоченившись, на почётном месте у стены, горделиво взирая на собравшихся. В трёх его дверцах — стекло в деревянной раме — отражался триптих: усекновение главы копчёного судака, насыщение множества народа пятью хлебами и дары волховского рыбоводного завода».
Сам Владимир ограничился в ответах исключительно на презентации «Заневского проспекта» (и эта презентация прекрасна сама по себе, она по-настоящему питерская, хотя сам автор не питерский):
«О чём книга? О Родине, о людях, о Ленинградской судьбе.
Моё отношение к советской власти как к опухоли на теле страны давно устоялось — а здесь, в имперской столице, она была ещё более чужеродной, чем где бы то ни было. И казалось бы, Ленинград навсегда должен встать в один ряд с Калининым вместо Твери, Молотовым вместо Перми, Андроповым вместо Рыбинска. Забытое и пройденное. А вот не получается поставить. Даже Сталинградская битва побыла при Хрущёве Волгоградской (не шучу) — но с блокадой это не получится.
Но не в одной же блокаде дело? Наверное, нет. В этой книге вышло много цитат из Пастернака (замысла не было, так просто совпало), так вот вам ещё одна: «юность наших отцов, / точно повесть из века Стюартов, / отдалённей, чем Пушкин, / и видится точно во сне».
Ленинград – это юность наших отцов; ну, моих, если про себя говорить. Если бы меня что-то связывало с Тверью, Пермью или Рыбинском, наверное, я бы и эти их названия как-то сентиментально апроприировал и связывал с бабушкиными блинами. Это-то и ужасно: где грань, за которой то, что нельзя – физически нельзя – взять и убаюкать на груди, как детскую игрушку, – непонятно.
Я могу трижды проклинать Ленина за то, что он сделал, но потом всё равно расплакаться от кривоватых стихов Льва Друскина, которых даже в интернете не найти:
«Ты, как улицы – сестры по городу, —
Шла на фронт с винтовкой в руке,
Как они – непреклонная, гордая –
На голодном сидела пайке.
Выполняла любые задания,
Не сгибалась под тяжестью их,
И снаряды грудью израненной
Ты встречала не хуже других.
Ну, конечно, Литейный краше.
Невский лучше – что говорить!
Но частицу города нашего
Разве можно, друзья, не любить?
Не разряженная, не светская,
Но посмотришь — и вспыхнет взгляд:
"Ленинград... Седьмая Советская..."
Понимаете?.. Ленинград».
И небольшой отрывок из романа (полностью текст на сайте «Лицея»):
«Водрузили ёлку, в самый последний момент; рано с утра Константин Константиныч и Бусовцев, вооружившись топорами, отправились за ней к чёрту на куличики — на Ржевку. Игрушек не было, но Люда Щеглова смастерила из картона, выкрашенного гуашью, красную звезду, а Миша Орлов, рукастый, как все дембеля, принёс откуда-то провода, лампочки, соорудил подобие гирлянды и водрузил на ёлку. Люда в задумчивости осмотрела его творение и принялась выкрашивать лампочки: в синий, красный и зелёный цвет. Всего их было три штуки.
Стола не было. Соседи предложили свой, но и его не хватило — Надежда Юрьевна жила вдвоём с дочкой, скромно, и стол их был не больше письменного. К центру комнаты сдвинули чемоданы, откуда-то возникли доски, и наиболее крепкие и молодые уселись за этим импровизированном продолжением на пол, на лаковый нежно-жёлтый паркет.
На столе появились: сыр, шпроты, малосольные огурцы, салаты, балык, холодец, шампанское.
Большая комната была ещё полупустой, и потому могла вместить всех. Лишь буфет довоенной поры стоял, подбоченившись, на почётном месте у стены, горделиво взирая на собравшихся. В трёх его дверцах — стекло в деревянной раме — отражался триптих: усекновение главы копчёного судака, насыщение множества народа пятью хлебами и дары волховского рыбоводного завода».
И, наконец, последний согласившийся поучаствовать в опросе участник короткого списка «Лицея» – Рагим Джафаров, один из фаворитов премии в этом сезоне (есть такая мысль, да). Он участвует в конкурсе с романом «Его последние дни».
Рагим считает, что к премиям нужно относиться как к казино. Повезло – здорово, не повезло - не надо пытаться отыграться. И уж точно не стоит рассчитывать на победу.
На вопрос о том, помогает ли премия в писательской карьере ответа у Рагима пока нет, но он надеется узнать об этом и ответить со знанием дела.
На вопрос об оценке творчества коллег по «лицейскому списку» Рагим Джафаров отвечает так:
«Я не читаю тексты коллег, я не хочу никого оценивать и сравнивать. Почему-то в моей голове сравнение всегда не в мою пользу, и я от этого расстраиваюсь».
Рагим не уверен, что в литературе между поколениями есть какие-то явные отличия, привязанные к возрасту. Однако «есть отличия, связанные с культурным контекстом и географией, но не с возрастом. Видел тексты двадцатилетних, напоминающих старческое брюзжание и тексты шестидесятилетних в которых молодость прямо-таки плещется».
Свой роман Рагим презентует так:
«Про мою конкурсную работу… Я не думал, что эта книга когда-либо выйдет, что ее будут читать и уж тем более, что она окажется в шорте Лицея. И за издание, и за номинацию нужно сказать спасибо Татьяне Соловьевой. Я просто писал и ни о чем не думал».
Ниже отрывок из романа «Его последние дни» (полностью текст можно прочитать на сайте «Лицея»):
«— Просыпаемся, просыпаемся!
Я не сразу понял, что происходит, стал шарить рукой по кровати, чтобы сгрести Соню в охапку и утихомирить. Это всегда работает, даже когда я сам прошу ее меня разбудить. В конечном счете она засыпает вместе со мной.
— Просыпаемся!
И тут назойливый голос, чужие запахи и сырость сложились в неприятную, но четкую картинку. Сони нет, я не дома, я в психушке. Мое возмущение проснулось раньше меня. Ну чего ради будить людей, которым уже некуда торопиться? Мы уже все успели! Почему нельзя дать поспать-то?
— Да не сплю я!
— Меряем температуру!
— Не возражаю!
— Держите! — Ольга запихала градусник мне под мышку. — Пока спите, ближе к восьми на осмотр идем. Если быстро все, то, может, еще на завтрак успеете.
И чего они тут все так акцентируют внимание на еде? С другой стороны — может, это единственное развлечение в этом заведении?
Через какое-то время сестра вернулась и забрала градусник. Я попытался уснуть, но не получилось. Так и застрял между сном и явью.
Матрас, на котором я лежал, судя по ощущениям, был застелен клеенкой. Видимо, чтобы не промокал, если какой-нибудь псих обмочится. И это почему-то очень огорчало.
Воображение зацепилось за проклятый матрас и создало жуткую картину. Будто я лежу на этом самом месте, но я — это не совсем я, а натуральный псих. Почему-то раза в три старше, чем на самом деле. Я привязан к кровати и не могу пошевелиться. Я хочу в туалет. Пытаюсь позвать сестру — но голоса нет. Я стараюсь изо всех сил, но все, чего удается добиться, — это жалкий мышиный писк. Дело движется к закономерному позорному финалу».
Рагим считает, что к премиям нужно относиться как к казино. Повезло – здорово, не повезло - не надо пытаться отыграться. И уж точно не стоит рассчитывать на победу.
На вопрос о том, помогает ли премия в писательской карьере ответа у Рагима пока нет, но он надеется узнать об этом и ответить со знанием дела.
На вопрос об оценке творчества коллег по «лицейскому списку» Рагим Джафаров отвечает так:
«Я не читаю тексты коллег, я не хочу никого оценивать и сравнивать. Почему-то в моей голове сравнение всегда не в мою пользу, и я от этого расстраиваюсь».
Рагим не уверен, что в литературе между поколениями есть какие-то явные отличия, привязанные к возрасту. Однако «есть отличия, связанные с культурным контекстом и географией, но не с возрастом. Видел тексты двадцатилетних, напоминающих старческое брюзжание и тексты шестидесятилетних в которых молодость прямо-таки плещется».
Свой роман Рагим презентует так:
«Про мою конкурсную работу… Я не думал, что эта книга когда-либо выйдет, что ее будут читать и уж тем более, что она окажется в шорте Лицея. И за издание, и за номинацию нужно сказать спасибо Татьяне Соловьевой. Я просто писал и ни о чем не думал».
Ниже отрывок из романа «Его последние дни» (полностью текст можно прочитать на сайте «Лицея»):
«— Просыпаемся, просыпаемся!
Я не сразу понял, что происходит, стал шарить рукой по кровати, чтобы сгрести Соню в охапку и утихомирить. Это всегда работает, даже когда я сам прошу ее меня разбудить. В конечном счете она засыпает вместе со мной.
— Просыпаемся!
И тут назойливый голос, чужие запахи и сырость сложились в неприятную, но четкую картинку. Сони нет, я не дома, я в психушке. Мое возмущение проснулось раньше меня. Ну чего ради будить людей, которым уже некуда торопиться? Мы уже все успели! Почему нельзя дать поспать-то?
— Да не сплю я!
— Меряем температуру!
— Не возражаю!
— Держите! — Ольга запихала градусник мне под мышку. — Пока спите, ближе к восьми на осмотр идем. Если быстро все, то, может, еще на завтрак успеете.
И чего они тут все так акцентируют внимание на еде? С другой стороны — может, это единственное развлечение в этом заведении?
Через какое-то время сестра вернулась и забрала градусник. Я попытался уснуть, но не получилось. Так и застрял между сном и явью.
Матрас, на котором я лежал, судя по ощущениям, был застелен клеенкой. Видимо, чтобы не промокал, если какой-нибудь псих обмочится. И это почему-то очень огорчало.
Воображение зацепилось за проклятый матрас и создало жуткую картину. Будто я лежу на этом самом месте, но я — это не совсем я, а натуральный псих. Почему-то раза в три старше, чем на самом деле. Я привязан к кровати и не могу пошевелиться. Я хочу в туалет. Пытаюсь позвать сестру — но голоса нет. Я стараюсь изо всех сил, но все, чего удается добиться, — это жалкий мышиный писк. Дело движется к закономерному позорному финалу».
В 5-м майском номере журнала «Дружба Народов» опубликована небольшая повесть моей знакомой, писательницы и филолога из Беларуси Елены Лепишевой (под псевдонимом Елена Грэг) «Деточка».
Сама Елена «Деточку» обозначает как антиповесть, и в чём-то это верно – текст пересыпан блёстками ярких, интересных, необычных образов и метафор, сплетающих воедино порой что-то трудно соединимое. То есть это такое сложносочинённое экспрессионистское полотно, которое точно не повествование (не повесть), а, скорее, переплетение эмоций, отклика чувств главной героини (анти)повести. Текст не из лёгких, конечно, но если приноровиться, поймать ритм, понять о чём это, то оторваться невозможно – странная магия…
Но антиповесть «Деточка» ещё и потому, что, в общем-то, сам сюжет тут выстроен вокруг весьма непростого процесса взросления девочки, которой, казалось бы, сам мир шепчет о её призвании, о танце. Уйти с головой в танцевальные занятия у деточки не получается, поскольку изнутри её гложет другая, более сильная страсть – булимия. И этот танец вокруг еды, вокруг навязчивых мыслей о еде, превращается постепенно в кошмар, выход из которого заводит героиню… Впрочем, спойлерить не буду, если кому-то интересно, почитайте сами, весь номер «ДН» выложен в «Журнальном зале». Строго рекомендую, но предупреждаю – осилит не каждый, зато тот, кто понимает и любит необычную образность в высоко концентрированных дозах, получит большое наслаждение.
В этом же номере «Дружбы Народов», к слову, опубликовано несколько рассказов моей давней знакомой Валерии Крутовой (вся подборка озаглавлена как «Одноразовый петух»). У Леры проза тоже не из простых – это обычно такой витиеватый микс наблюдений за жизнью от лица молодой женщины (тут я всегда представляю сама Леру, ну, и это правда же она=)). В журнальной подборке есть рассказ, где война сплетается со свадьбой прямо в лифте, в другом рассказе любовь/нелюбовь рифмуется/не рифмуется с расцветшим после смерти цветком в горшке, а в третьем рассказе появляется одноразовый петух (есть такие, оказывается).
Наконец, не могу не обратить внимание на рассказы моего стариннейшего знакомого Александра Гальпера. Помнится, давным-давно, в начале нулевых, мы с коллективом сайта «Неоновая литература» славно веселились в Питере на гастрольных выступлениях славного Саши Гальпера…
С тех пор он, кажется, ничуть не изменился, уж в прозе точно лично мне давно узнаваем – эти короткие миниатюры из жизни вечно неприкаянного эмигранта, работающего в Нью-Йорке на самых отстойных и днищенских работах в компании пуэрториканцев, наркоманов, бомжей, душевнобольных и просто выползших будто из романов Чака Палланика маргиналов. Притом гальперовская проза всегда такая простая, задушевная, пронизанная фирменным незамысловатым юмором, в который органично вплетается тонкий любовный или философский лиризм – ну, это уметь надо, тоже, в общем, рекомендую.
Сама Елена «Деточку» обозначает как антиповесть, и в чём-то это верно – текст пересыпан блёстками ярких, интересных, необычных образов и метафор, сплетающих воедино порой что-то трудно соединимое. То есть это такое сложносочинённое экспрессионистское полотно, которое точно не повествование (не повесть), а, скорее, переплетение эмоций, отклика чувств главной героини (анти)повести. Текст не из лёгких, конечно, но если приноровиться, поймать ритм, понять о чём это, то оторваться невозможно – странная магия…
Но антиповесть «Деточка» ещё и потому, что, в общем-то, сам сюжет тут выстроен вокруг весьма непростого процесса взросления девочки, которой, казалось бы, сам мир шепчет о её призвании, о танце. Уйти с головой в танцевальные занятия у деточки не получается, поскольку изнутри её гложет другая, более сильная страсть – булимия. И этот танец вокруг еды, вокруг навязчивых мыслей о еде, превращается постепенно в кошмар, выход из которого заводит героиню… Впрочем, спойлерить не буду, если кому-то интересно, почитайте сами, весь номер «ДН» выложен в «Журнальном зале». Строго рекомендую, но предупреждаю – осилит не каждый, зато тот, кто понимает и любит необычную образность в высоко концентрированных дозах, получит большое наслаждение.
В этом же номере «Дружбы Народов», к слову, опубликовано несколько рассказов моей давней знакомой Валерии Крутовой (вся подборка озаглавлена как «Одноразовый петух»). У Леры проза тоже не из простых – это обычно такой витиеватый микс наблюдений за жизнью от лица молодой женщины (тут я всегда представляю сама Леру, ну, и это правда же она=)). В журнальной подборке есть рассказ, где война сплетается со свадьбой прямо в лифте, в другом рассказе любовь/нелюбовь рифмуется/не рифмуется с расцветшим после смерти цветком в горшке, а в третьем рассказе появляется одноразовый петух (есть такие, оказывается).
Наконец, не могу не обратить внимание на рассказы моего стариннейшего знакомого Александра Гальпера. Помнится, давным-давно, в начале нулевых, мы с коллективом сайта «Неоновая литература» славно веселились в Питере на гастрольных выступлениях славного Саши Гальпера…
С тех пор он, кажется, ничуть не изменился, уж в прозе точно лично мне давно узнаваем – эти короткие миниатюры из жизни вечно неприкаянного эмигранта, работающего в Нью-Йорке на самых отстойных и днищенских работах в компании пуэрториканцев, наркоманов, бомжей, душевнобольных и просто выползших будто из романов Чака Палланика маргиналов. Притом гальперовская проза всегда такая простая, задушевная, пронизанная фирменным незамысловатым юмором, в который органично вплетается тонкий любовный или философский лиризм – ну, это уметь надо, тоже, в общем, рекомендую.
Друзья и коллеги, а что за нашествие клоунов к предыдущему посту?=)) Никогда такого не было, и вот опять…
А ну-ка, хейтеры, выходите из тени и рассказывайте, что не нравится в тексте прошлого поста, срывайте клоунские маски и рубите правду-матку – обещаю никого не банить, если критика будет по делу и без закидывания какашек авторов, о которых я рассказал (но можете покидаться какашками в меня и в мои тексты, это не возбраняется).
В общем, объявляю день открытых хейтерских дверей – заходите в комментарии, отворяйте души и… душните, если очень хочется
А ну-ка, хейтеры, выходите из тени и рассказывайте, что не нравится в тексте прошлого поста, срывайте клоунские маски и рубите правду-матку – обещаю никого не банить, если критика будет по делу и без закидывания какашек авторов, о которых я рассказал (но можете покидаться какашками в меня и в мои тексты, это не возбраняется).
В общем, объявляю день открытых хейтерских дверей – заходите в комментарии, отворяйте души и… душните, если очень хочется
У меня так бывает: над некоторыми рассказами работаю по нескольку месяцев, даже по полгода. И не потому что текст не идёт, просто это серьёзная работа, в которую приходится вкладываться, отшлифовывая каждое предложение в каждом абзаце, тщательно продумывая структуру, переписывая что-то не раз. Всё для того, чтобы по максимуму передать текстом заложенные смыслы… И такие рассказы, как правило, если выставить в соцсетях, набирают от силы пять-шесть лайков и один-два коммента – сложное чтение, требующее усилий от читателя, я всё понимаю.
Чисто для собственной проверки (а находят сомнения: я вообще способен писать что-то простенькое, незатейливое, выстроенное на драйве сюжета и интриги?) иногда быстро фигачу какой-нибудь пустяковый трешачок. И как показывает тот же самый паблик «Большого проигрывателя» такие тесты мгновенно набирают десятки лайков и комментариев.
Вот так и недавно, буквально за пару дней накатал креатив, который я даже сейчас не знаю ещё, чем закончится (поэтому и получилась первая часть, с намёком на продолжение) – «Приложение из ада». Ну, само название говорит, в общем-то, за себя, выложил в «БП» и за два дня влёт набрались 45 лайков. Ничего сложного в том, чтобы делать такие тексты нет, вот только никакой радости они не приносят – так, разве что, использовать как черновой вариант синопсиса, который, может, вырастет когда-то во что-то большое, может, не вырастет…
«Приложение из ада
Витя, в общем-то, не был игроманом, просто любил юзать всякие приложения из маркета. Необязательно игровые — из игрух-то он предпочитал что-то логическое или связанное с интеллектом. Или вот ещё стратегии ему заходили неплохо: в Viking Rise он рубился полгода, забивая иногда на работу и семью. Но больше отслеживал какие-нибудь необычные, экспериментальные прилки — те, что и развлекали, и заставляли поломать голову.
Поэтому услышав краем уха в рабочей курилке о «Death in Spite of», новом проекте от культовой команды Nirvanko, Витя сразу же понял, что развлекуху на ближайшие пару месяцев себе он нашёл.
Интриговало уже само описание в маркете:
«Death in Spite of» — это проводник из мира живых в мир мёртвых. Загрузив приложение себе на смартфон, вы получите уникальную возможность пообщаться с умершими близкими или друзьями, поговорить с ними, выслушать от них совет, вспомнить что-то, что связывает только вас и никого больше. Не упустите шанс прикоснуться к вечности, загружайте «Death in Spite of» и вглядитесь в загробную тьму — возможно, голос оттуда сообщит что-то важное».
Витя и не стал тормозить, быстренько грузанул эти триста с чем-то мегабайт роскошной крипоты и запустил. Мрачноватая по стилистике даже на заглавном экране «Death in Spite of» потребовала входа через какую-нибудь популярную сеть, по-другому тут зарегистрироваться вариантов не было. И Витя выбрал вариант левого логина запрещённой нынче соцсети.
Левый аккаунт он использовал сознательно: понятно же, что механика приложения вытягивает из соцсетей всю возможную информацию, включая переписки, для того чтобы создать иллюзию общения с давно уже умершим человеком. Об этом Витя предварительно вычитал в интернете, узнав заодно, что контент в процессе переписки генерируется с помощью алгоритма одного из самых продвинутых сервисов искусственного интеллекта.
Хитро придумано, но и интересно: тут есть где разгуляться, поэкспериментировать, проверить возникающие в голове мысли и догадки. Любопытно, а как приложуха выкрутиться с его аккаунтом, где в друзьях всего-то человек пятнадцать, из которых пять явных ботов, а умерших просто ноль?
Приложение после регистрации развернуло на весь экран картинку какого-то чересчур уж готического кладбища. Фоном запустился мрачный дарк-эмбиент, который леденящим посвистывающим звуком в сочетании с психоделическим ASMR прихватил-таки его в щупальца не то что страха… ну, лёгкого дискомфорта точно.
Продолжение в ВК-паблике «Большой проигрыватель».
Чисто для собственной проверки (а находят сомнения: я вообще способен писать что-то простенькое, незатейливое, выстроенное на драйве сюжета и интриги?) иногда быстро фигачу какой-нибудь пустяковый трешачок. И как показывает тот же самый паблик «Большого проигрывателя» такие тесты мгновенно набирают десятки лайков и комментариев.
Вот так и недавно, буквально за пару дней накатал креатив, который я даже сейчас не знаю ещё, чем закончится (поэтому и получилась первая часть, с намёком на продолжение) – «Приложение из ада». Ну, само название говорит, в общем-то, за себя, выложил в «БП» и за два дня влёт набрались 45 лайков. Ничего сложного в том, чтобы делать такие тексты нет, вот только никакой радости они не приносят – так, разве что, использовать как черновой вариант синопсиса, который, может, вырастет когда-то во что-то большое, может, не вырастет…
«Приложение из ада
Витя, в общем-то, не был игроманом, просто любил юзать всякие приложения из маркета. Необязательно игровые — из игрух-то он предпочитал что-то логическое или связанное с интеллектом. Или вот ещё стратегии ему заходили неплохо: в Viking Rise он рубился полгода, забивая иногда на работу и семью. Но больше отслеживал какие-нибудь необычные, экспериментальные прилки — те, что и развлекали, и заставляли поломать голову.
Поэтому услышав краем уха в рабочей курилке о «Death in Spite of», новом проекте от культовой команды Nirvanko, Витя сразу же понял, что развлекуху на ближайшие пару месяцев себе он нашёл.
Интриговало уже само описание в маркете:
«Death in Spite of» — это проводник из мира живых в мир мёртвых. Загрузив приложение себе на смартфон, вы получите уникальную возможность пообщаться с умершими близкими или друзьями, поговорить с ними, выслушать от них совет, вспомнить что-то, что связывает только вас и никого больше. Не упустите шанс прикоснуться к вечности, загружайте «Death in Spite of» и вглядитесь в загробную тьму — возможно, голос оттуда сообщит что-то важное».
Витя и не стал тормозить, быстренько грузанул эти триста с чем-то мегабайт роскошной крипоты и запустил. Мрачноватая по стилистике даже на заглавном экране «Death in Spite of» потребовала входа через какую-нибудь популярную сеть, по-другому тут зарегистрироваться вариантов не было. И Витя выбрал вариант левого логина запрещённой нынче соцсети.
Левый аккаунт он использовал сознательно: понятно же, что механика приложения вытягивает из соцсетей всю возможную информацию, включая переписки, для того чтобы создать иллюзию общения с давно уже умершим человеком. Об этом Витя предварительно вычитал в интернете, узнав заодно, что контент в процессе переписки генерируется с помощью алгоритма одного из самых продвинутых сервисов искусственного интеллекта.
Хитро придумано, но и интересно: тут есть где разгуляться, поэкспериментировать, проверить возникающие в голове мысли и догадки. Любопытно, а как приложуха выкрутиться с его аккаунтом, где в друзьях всего-то человек пятнадцать, из которых пять явных ботов, а умерших просто ноль?
Приложение после регистрации развернуло на весь экран картинку какого-то чересчур уж готического кладбища. Фоном запустился мрачный дарк-эмбиент, который леденящим посвистывающим звуком в сочетании с психоделическим ASMR прихватил-таки его в щупальца не то что страха… ну, лёгкого дискомфорта точно.
Продолжение в ВК-паблике «Большой проигрыватель».
В этом году, как, наверное, заметили подписчики канала, я уделил немного внимания финалистам премии «Лицей» – слегка погрузился, так сказать, в премиальный процесс. Обозревать его подробно не хочу, поскольку там не обошлось без щепотки критического дёгтя в бочку медоточивого маркетинга, да и кое-что личное в общении с организаторами премии неприятно кольнуло, но не суть.
Коротко отмечу, что при выборе лауреатов осторожное жюри накрошило этакий литературный винегрет, где смешался в лауреатах исторический роман (Владимир Хохлов), эротический фанфик с мифологическими элементами (Ольга Шильцова) и аккуратно сшитая нитками криатив райтинг скул повесть Дарьи Месроповой. В принципе, нормальная тройка победителей – строго, как в аптеке, на 2/3 выверенная порция литературы. И чутка жанра, ну, почему бы и нет.
Обидно, что в пролёте оказался сборник Анны Лужбиной «Юркие люди» – а я его прочитал и, на мой взгляд, если уж речь идёт всё же о литературной премии, в тройке он смотрелся куда бы органичнее, чем тот же самый фанфик (не в обиду Ольге, просто чистый жанр – это… ну жанр=)) Хотя я нормально отношусь к любовной прозе, просто не моё (если это, конечно, не Вера Олеговна Богданова с её отравленными «Плодами»).
Так вот, всё же «Юркие люди». Небольшой такой сборник рассказов, каждый из которых – вещь в себе. Они по форме вроде все простенькие, но некоторые (из тех, что представлены в этом сезоне «Лицея») всё же маленькие шедевры. Так прочитаешь, и не скажешь даже о чём, но при этом чувствуешь – чёрт возьми, хорошо же сделано.
Вот, к примеру, «Зона покоя Укок»: едет с войны (не с этой, а ещё с той, кавказской) солдат по кличке Олень, едет на Алтай, в место Укок, собирая (вбирая в себя) по пути странные письма и общаясь со странными людьми. На Алтае его ждёт принцесса Очы-Бала, могилу которой потревожили археологи – теперь из нижнего мира в средний (наш) мир хлынули беды. Цель у Оленя – похоронить Очы-Бала, вобрать в себя всё зло из нижнего мира. И когда он добирается до могилы принцессы, то видит всё тот же кавказский юг, вылезающее из чёрной тучи чёрное солнце, чёрного человека в чёрном пальто, бредущего по чёрной дороге…
Или же рассказ (ну, не рассказ, миниатюра буквально) – «Зимовка». Это история про бомжей, живущих под канализационным люком где-то в Кусково. Но, на самом деле, рассказ про людей божьих, у которых как бы нет прошлого, но есть сказочное настоящее и какое-то, наверное, светлое будущее. Егорыч, который весь в болезнях, увлекается бёрдвотчиногом, а Лёва знакомится через газетное объявление с загадочной Марией из Твери. И вот пока Егорыч птичничает, выстругивает деревянных божков, Лёва собирается в дорогу до Твери, где планирует начать семейную жизнь…
Понимаете, да? Рассказов как таковых нет, потому что еле заметный, петляющей сюжет вьётся из стороны в сторону, вбирает в себя частички магии и жёсткой реальности, куда-то бежит, но зачастую не приводит ни к чему вообще. Это, в общем-то, не нужно – такие тексты интересны сами по себе, интересны внутренней игрой смыслов, символов, любопытных и сильных образов, такие себе сны в шкатулке, отрываешь и наслаждаешься.
Печаль, однако, заключается в том, что в «Юрких людях» далеко не все рассказы сильны этой магией, есть и, на мой взгляд, что-то совсем простенькое, зарисовочное, как будто Анна в задумчивости попробовала ухватить какую-то мысль или сюжет, но получилось не очень. Но – текст уже есть, а, значит, его можно использовать, запаковать в сборник и отправить на премию «Лицей», где он (не один текст, а сборник) заслуженно войдёт в шорт-лист.
Эту самую неравномерность Анна Лужбина обещает поправить, сделать что-то по-настоящему сильное, цепляющее, а помогут ей в этом редакторы одного хорошо всем известного издательства. И, надеюсь, ближе к осени книжка явится на свет, там уж я и напишу полноценную рецензию.
Коротко отмечу, что при выборе лауреатов осторожное жюри накрошило этакий литературный винегрет, где смешался в лауреатах исторический роман (Владимир Хохлов), эротический фанфик с мифологическими элементами (Ольга Шильцова) и аккуратно сшитая нитками криатив райтинг скул повесть Дарьи Месроповой. В принципе, нормальная тройка победителей – строго, как в аптеке, на 2/3 выверенная порция литературы. И чутка жанра, ну, почему бы и нет.
Обидно, что в пролёте оказался сборник Анны Лужбиной «Юркие люди» – а я его прочитал и, на мой взгляд, если уж речь идёт всё же о литературной премии, в тройке он смотрелся куда бы органичнее, чем тот же самый фанфик (не в обиду Ольге, просто чистый жанр – это… ну жанр=)) Хотя я нормально отношусь к любовной прозе, просто не моё (если это, конечно, не Вера Олеговна Богданова с её отравленными «Плодами»).
Так вот, всё же «Юркие люди». Небольшой такой сборник рассказов, каждый из которых – вещь в себе. Они по форме вроде все простенькие, но некоторые (из тех, что представлены в этом сезоне «Лицея») всё же маленькие шедевры. Так прочитаешь, и не скажешь даже о чём, но при этом чувствуешь – чёрт возьми, хорошо же сделано.
Вот, к примеру, «Зона покоя Укок»: едет с войны (не с этой, а ещё с той, кавказской) солдат по кличке Олень, едет на Алтай, в место Укок, собирая (вбирая в себя) по пути странные письма и общаясь со странными людьми. На Алтае его ждёт принцесса Очы-Бала, могилу которой потревожили археологи – теперь из нижнего мира в средний (наш) мир хлынули беды. Цель у Оленя – похоронить Очы-Бала, вобрать в себя всё зло из нижнего мира. И когда он добирается до могилы принцессы, то видит всё тот же кавказский юг, вылезающее из чёрной тучи чёрное солнце, чёрного человека в чёрном пальто, бредущего по чёрной дороге…
Или же рассказ (ну, не рассказ, миниатюра буквально) – «Зимовка». Это история про бомжей, живущих под канализационным люком где-то в Кусково. Но, на самом деле, рассказ про людей божьих, у которых как бы нет прошлого, но есть сказочное настоящее и какое-то, наверное, светлое будущее. Егорыч, который весь в болезнях, увлекается бёрдвотчиногом, а Лёва знакомится через газетное объявление с загадочной Марией из Твери. И вот пока Егорыч птичничает, выстругивает деревянных божков, Лёва собирается в дорогу до Твери, где планирует начать семейную жизнь…
Понимаете, да? Рассказов как таковых нет, потому что еле заметный, петляющей сюжет вьётся из стороны в сторону, вбирает в себя частички магии и жёсткой реальности, куда-то бежит, но зачастую не приводит ни к чему вообще. Это, в общем-то, не нужно – такие тексты интересны сами по себе, интересны внутренней игрой смыслов, символов, любопытных и сильных образов, такие себе сны в шкатулке, отрываешь и наслаждаешься.
Печаль, однако, заключается в том, что в «Юрких людях» далеко не все рассказы сильны этой магией, есть и, на мой взгляд, что-то совсем простенькое, зарисовочное, как будто Анна в задумчивости попробовала ухватить какую-то мысль или сюжет, но получилось не очень. Но – текст уже есть, а, значит, его можно использовать, запаковать в сборник и отправить на премию «Лицей», где он (не один текст, а сборник) заслуженно войдёт в шорт-лист.
Эту самую неравномерность Анна Лужбина обещает поправить, сделать что-то по-настоящему сильное, цепляющее, а помогут ей в этом редакторы одного хорошо всем известного издательства. И, надеюсь, ближе к осени книжка явится на свет, там уж я и напишу полноценную рецензию.
Я тут пару месяцев читал одну очень любопытную книгу, из которой, как было очевидно уже по мере чтения, ничего не понимал. Нет, ну то есть как: общий абрис вырисовывался, некая картина куда-то во что-то складывалась, но, блин, всё же это довольно мозголомная фантастическая штука – «Мост» Аси Михеевой.
Фишка в том, что я люблю такие вещи, на самом деле, потому и читал – это в хорошем смысле та русская интеллектуальная фантастика, которую сейчас мало кто делает. Не умеют, не хотят даже, потому что, понятно, мало кто читать будет, это очень сложное чтение стопроцентно не для всех. Тут автор пишет на фане, ради самого себя, ради игры с самим собой – а если кто дополнительно прочитает, да разложит что к чему, так и дополнительная радость автору.
Собственно, в «Мосту» меня заворожила прежде всего идея этого моста – некоей универсальной локации, которая одновременно может быть развёрнута в самые разные стороны времени, пространства и даже сверхпространства, если под сверхпространством понимать идеи. Идею «Моста»-то я как раз и не понял, но, кажется, она неплохо раскрыта рецензентом Атка на Автор.Тудей вот тут. Мне к этому развёрнутому описанию магической, фэнтэзийной составляющей книги (а в книге Михеевой есть ещё и разворот в космическую фантастику – в третьей части) добавить нечего, даже стараться не буду.
Хочу просто написать, что меня радует – понимание, даже чувствование некоторых писателей, что в основе художественного мира всегда лежит идея. У кого-то она может быть плохенькая, неказистая, у кого-то, как у практически всех русских классиков, прорастающая в каждой сцене, в каждом абзаце любой главы книги. Ася Михеева, на мой взгляд, мастерски завернула идею в гибридное романное сочетание фэнтезийно-философского с вкраплением НФ и экшна из современной жизни – её «Мост» многое в себе переплавил, экспериментально причём.
Но главное: это же суметь надо ещё, не просто придумать, но зашифровать, а потом записать, не будучи уверенным, что кто-то расшифрует или даже просто захочет расшифровать. Такая уверенность в своих силах сегодня в писательстве дорогого стоит, респект Аси Михеевой. Её «Мост» я пока что отложу, возможно, ещё вернусь к тексту со шпаргалкой на руках, попробую разгадать хотя бы третью часть, если Атка не вернётся с продолжением рецензии.
Фишка в том, что я люблю такие вещи, на самом деле, потому и читал – это в хорошем смысле та русская интеллектуальная фантастика, которую сейчас мало кто делает. Не умеют, не хотят даже, потому что, понятно, мало кто читать будет, это очень сложное чтение стопроцентно не для всех. Тут автор пишет на фане, ради самого себя, ради игры с самим собой – а если кто дополнительно прочитает, да разложит что к чему, так и дополнительная радость автору.
Собственно, в «Мосту» меня заворожила прежде всего идея этого моста – некоей универсальной локации, которая одновременно может быть развёрнута в самые разные стороны времени, пространства и даже сверхпространства, если под сверхпространством понимать идеи. Идею «Моста»-то я как раз и не понял, но, кажется, она неплохо раскрыта рецензентом Атка на Автор.Тудей вот тут. Мне к этому развёрнутому описанию магической, фэнтэзийной составляющей книги (а в книге Михеевой есть ещё и разворот в космическую фантастику – в третьей части) добавить нечего, даже стараться не буду.
Хочу просто написать, что меня радует – понимание, даже чувствование некоторых писателей, что в основе художественного мира всегда лежит идея. У кого-то она может быть плохенькая, неказистая, у кого-то, как у практически всех русских классиков, прорастающая в каждой сцене, в каждом абзаце любой главы книги. Ася Михеева, на мой взгляд, мастерски завернула идею в гибридное романное сочетание фэнтезийно-философского с вкраплением НФ и экшна из современной жизни – её «Мост» многое в себе переплавил, экспериментально причём.
Но главное: это же суметь надо ещё, не просто придумать, но зашифровать, а потом записать, не будучи уверенным, что кто-то расшифрует или даже просто захочет расшифровать. Такая уверенность в своих силах сегодня в писательстве дорогого стоит, респект Аси Михеевой. Её «Мост» я пока что отложу, возможно, ещё вернусь к тексту со шпаргалкой на руках, попробую разгадать хотя бы третью часть, если Атка не вернётся с продолжением рецензии.
Author.Today
"Мост" А. Михеевой. Отзыв-размышления. (Осторожно, спойлеры!)
Не умею я рецензии… Рецензия в моём понимании – это аргументированная оценка художественного произведения, а из методов оценки у меня только «нравится – не нравится». Поэтому назовём это отзыв....
Недавно на сайте литературного проекта «Прочтение» был опубликован мой рассказ по одной из важных для меня тем – преодоление человеком в себе человеческого. Вот как охарактеризовали идею рассказа «Моя борьба» ведущие рубрики «Опыты» Сергей Лебеденко и Артём Роганов:
«Есть известная шутка: если бы у литературных героев были психотерапевты, литературы бы не существовало. Не знаем насчет всей литературы, но героиню этого текста точно хочется записать на прием. В сатирическом ключе автор описывает, как травма прошлого в реальности накладывающихся друг на друга медийных и социальных нарративов порождает бунт против самой себя, который можно закончить только исчезновением — хотя бы частичным. Получился сеанс (само)разоблачения, после которого и правда хочется пойти к психологу — от греха подальше».
Начало рассказа ниже, а целиком текст можно прочитать по ссылке:
«И тогда я понял(о), что раньше было со мной не так, а, точнее, и со мной, и с миром вокруг.
С миром в первую очередь, потому что до какого-то времени мир тебя создает, собирает, так уж принято. Окружающие лепят твою личность без твоего на то согласия: даже имя с рождения, по сути, не-выбор. Имя тебя тоже формирует, конструирует, нередко травмируя, ведь оно может ассоциироваться с чем-то нелепым и смешным для детей. Знаете же: андрей-воробей или сашка-мелкая-какашка и т. д. А уж если вдобавок к имени и фамилия дурацкая, так вообще — что с этим делать? Приходится жить, преодолевая, жить в боли и в легкой, пока еще фоном преследующей депрессии (тут замечу, что меня в детстве травили тоже через имя с фамилией, дразнили так: колька-буев-лошпед-хуев; вот как я рос).
Поэтому я сменил(о) имя-фамилию — это еще, когда только начал(о) задумываться, что вообще происходит и как надо меняться. Был я колька-буев, а стал роберт-оз. Имя в честь любимого поэта, фамилия по названию любимой с детства книги — красиво, да? В ЗАГСе, правда, тетка, ох уж эта совкового типа, слепленная по расхожему шаблону тетка, смотрела не просто иронично или насмешливо, она откровенно внутри себя хохотала над моим выбором- я видел(о) это в задорном пламени, пожиравшем зрачки ее глаз. Роберт Карлович Оз? Вас ведь так будут называть теперь? От отчества не отрекаются, да и хорошее отчество, отличное, хоть отца я и ненавидел(о). И я прямо чувствовал(о) направление этой злобной, совковой мысли, ничуть не перешагнувшей зассанную, вонючую песочницу хрущобного микрорайона: роберт-карлович-оз пасет овец и коз; роберт-карлович-оз скушал на обед навоз — что-то такое наверняка крутилось у тетки в голове, пока она оформляла все документы.
Я вышл(о) из ЗАГСа в тот день (окрыленное). Ведь я стал(о) другим, поменялось: вот в паспорте наглядное свидетельство изменения. Но я очень быстро понял(о), что, на самом деле, ни фига подобного. Смена имени-фамилии ничуть не помогла: мир вокруг оставался прежним, и я — таким же, хоть и формально переИменился.
Я думал(о), возможно, все дело в том, что мне неуютно быть мужчиной. Мужчина — это ведь грязное, вонючее животное по своей природе. Мужчина физиологичен донельзя: он вечно потеет, сморкается, рыгает, пердит, вычесывает катышки в пальцах ног, харкает, курит и пьет всякую дрянь. Это ты, размышлял(о) я тогда, роберт-карлович-оз, и хотя лично ты ничего подобного не делаешь, но ты же мужчина, а значит, носишь в себе отпечаток всего грязного и уродливого — мужского. Поэтому я решил(о) сменить пол и стать женщиной».
«Есть известная шутка: если бы у литературных героев были психотерапевты, литературы бы не существовало. Не знаем насчет всей литературы, но героиню этого текста точно хочется записать на прием. В сатирическом ключе автор описывает, как травма прошлого в реальности накладывающихся друг на друга медийных и социальных нарративов порождает бунт против самой себя, который можно закончить только исчезновением — хотя бы частичным. Получился сеанс (само)разоблачения, после которого и правда хочется пойти к психологу — от греха подальше».
Начало рассказа ниже, а целиком текст можно прочитать по ссылке:
«И тогда я понял(о), что раньше было со мной не так, а, точнее, и со мной, и с миром вокруг.
С миром в первую очередь, потому что до какого-то времени мир тебя создает, собирает, так уж принято. Окружающие лепят твою личность без твоего на то согласия: даже имя с рождения, по сути, не-выбор. Имя тебя тоже формирует, конструирует, нередко травмируя, ведь оно может ассоциироваться с чем-то нелепым и смешным для детей. Знаете же: андрей-воробей или сашка-мелкая-какашка и т. д. А уж если вдобавок к имени и фамилия дурацкая, так вообще — что с этим делать? Приходится жить, преодолевая, жить в боли и в легкой, пока еще фоном преследующей депрессии (тут замечу, что меня в детстве травили тоже через имя с фамилией, дразнили так: колька-буев-лошпед-хуев; вот как я рос).
Поэтому я сменил(о) имя-фамилию — это еще, когда только начал(о) задумываться, что вообще происходит и как надо меняться. Был я колька-буев, а стал роберт-оз. Имя в честь любимого поэта, фамилия по названию любимой с детства книги — красиво, да? В ЗАГСе, правда, тетка, ох уж эта совкового типа, слепленная по расхожему шаблону тетка, смотрела не просто иронично или насмешливо, она откровенно внутри себя хохотала над моим выбором- я видел(о) это в задорном пламени, пожиравшем зрачки ее глаз. Роберт Карлович Оз? Вас ведь так будут называть теперь? От отчества не отрекаются, да и хорошее отчество, отличное, хоть отца я и ненавидел(о). И я прямо чувствовал(о) направление этой злобной, совковой мысли, ничуть не перешагнувшей зассанную, вонючую песочницу хрущобного микрорайона: роберт-карлович-оз пасет овец и коз; роберт-карлович-оз скушал на обед навоз — что-то такое наверняка крутилось у тетки в голове, пока она оформляла все документы.
Я вышл(о) из ЗАГСа в тот день (окрыленное). Ведь я стал(о) другим, поменялось: вот в паспорте наглядное свидетельство изменения. Но я очень быстро понял(о), что, на самом деле, ни фига подобного. Смена имени-фамилии ничуть не помогла: мир вокруг оставался прежним, и я — таким же, хоть и формально переИменился.
Я думал(о), возможно, все дело в том, что мне неуютно быть мужчиной. Мужчина — это ведь грязное, вонючее животное по своей природе. Мужчина физиологичен донельзя: он вечно потеет, сморкается, рыгает, пердит, вычесывает катышки в пальцах ног, харкает, курит и пьет всякую дрянь. Это ты, размышлял(о) я тогда, роберт-карлович-оз, и хотя лично ты ничего подобного не делаешь, но ты же мужчина, а значит, носишь в себе отпечаток всего грязного и уродливого — мужского. Поэтому я решил(о) сменить пол и стать женщиной».
prochtenie.org
Филипп Хорват. Моя борьба - рецензии и отзывы читать онлайн
Есть известная шутка: если бы у литературных героев были психотерапевты, литературы бы не существовало. Не знаем насчет всей литературы, но герои*ню этого текста точно хочется записать на прием. В сатирическом ключе Филипп Хорват описывает, как травма прошлого…
Весь русскоязычный полит-телеграм продолжает потряхивать по следам так и не случившегося военного мятежа Евгения Пригожина. На этом фоне обратил внимание на мелькнувшую в одном из каналов информацию о том, что бывший кремлёвский повар, владелец фабрики троллей и грозный командарм ЧВК «Вагнер», оказывается, отметился и на писательском поприще.
Дело было так: оказывается, 20 лет назад Евгений Викторович вместе со своими детьми (Полиной и Павлом, они на фото, там же, где и счастливый папа с мамой) написал детскую книгу, которая даже была издана в количестве 3000 экземпляров в издательстве «Агат». Это история о крошечном мальчике по имени Индрагузик и его сестре Индрагузе, которые путешествуют по стране «маленьких людей», живущих среди обычных людей.
Книга, судя по всему, та ещё сказочная кринжатина. Так, Индрагузик встречает маленького человека по имени Гагарик, который описывается как «пожилой человек в плаще из грубой ткани». Гагарик варит для Индрагузика суп – тут, возможно, такая себе ироничная отсылка Пригожина на собственную профессию повара при Путине.
Важную роль в истории про Индрагузика играет люстра, на которой мальчик живёт. В какой-то момент выясняется, что люстра волшебная – она может увеличивать маленьких людей до размеров обычных. Индрагузик пытается помочь королю Индрагузии, превратив его с помощью люстры в обычного человека, но просчитываются – король превращается в великана.
«Как я могу управлять своим народом, если он такой маленький? Я могу уничтожить их по ошибке. Пожалуйста, сделайте меня таким же королем, каким я был. Только маленький король может править индрагузиками», — говорит им король, умоляя вернуть его к своему первоначальному размеру. Нет ли в этой сцене аллюзий на другого царя, который давно уж стал таким великаном (я бы сказал, больше в своих глазах), однако возвращаться к своему первоначальному размеру желанием не горит?+))
Считается, что первоначальный тираж сказок про Индрагузика в продажу так и не поступил. Дело в том, что Пригожин книгу раздаривал своим друзьям и деловым партнёрам. В частности, книга была подарена директору Эрмитажа Михаилу Пиотровскому, директору Русского музея Владимиру Гусеву, музыканту Ростиславу Ростроповичу, супруге бывшего президента Кыргызстана Аскара Акаева.
Позже издательство сделала допечатку сказки, однако в свободной продаже книга сейчас не найти. В начале года предприимчивые люди через Авито продавали один из экземпляров сказки за 100 000 рублей.
Рассказывая о книге в начале нулевых годов, Евгений Пригожин говорил, что президенту Путину он её так и не подарил. Тогда же он признался, что планирует написать и продолжение истории про Индрагузика, где тот совершит нечто героическое.
Что ж, видимо, продолжение истории не получилось. А жаль, теперь и не узнаем, что такого героического придумал бы Евгений Викторович для своего Индрагузика… Поговаривают, кстати, что рисунки в сказке про Индрагузика авторства самого Пригожина (но это не точно).
Дело было так: оказывается, 20 лет назад Евгений Викторович вместе со своими детьми (Полиной и Павлом, они на фото, там же, где и счастливый папа с мамой) написал детскую книгу, которая даже была издана в количестве 3000 экземпляров в издательстве «Агат». Это история о крошечном мальчике по имени Индрагузик и его сестре Индрагузе, которые путешествуют по стране «маленьких людей», живущих среди обычных людей.
Книга, судя по всему, та ещё сказочная кринжатина. Так, Индрагузик встречает маленького человека по имени Гагарик, который описывается как «пожилой человек в плаще из грубой ткани». Гагарик варит для Индрагузика суп – тут, возможно, такая себе ироничная отсылка Пригожина на собственную профессию повара при Путине.
Важную роль в истории про Индрагузика играет люстра, на которой мальчик живёт. В какой-то момент выясняется, что люстра волшебная – она может увеличивать маленьких людей до размеров обычных. Индрагузик пытается помочь королю Индрагузии, превратив его с помощью люстры в обычного человека, но просчитываются – король превращается в великана.
«Как я могу управлять своим народом, если он такой маленький? Я могу уничтожить их по ошибке. Пожалуйста, сделайте меня таким же королем, каким я был. Только маленький король может править индрагузиками», — говорит им король, умоляя вернуть его к своему первоначальному размеру. Нет ли в этой сцене аллюзий на другого царя, который давно уж стал таким великаном (я бы сказал, больше в своих глазах), однако возвращаться к своему первоначальному размеру желанием не горит?+))
Считается, что первоначальный тираж сказок про Индрагузика в продажу так и не поступил. Дело в том, что Пригожин книгу раздаривал своим друзьям и деловым партнёрам. В частности, книга была подарена директору Эрмитажа Михаилу Пиотровскому, директору Русского музея Владимиру Гусеву, музыканту Ростиславу Ростроповичу, супруге бывшего президента Кыргызстана Аскара Акаева.
Позже издательство сделала допечатку сказки, однако в свободной продаже книга сейчас не найти. В начале года предприимчивые люди через Авито продавали один из экземпляров сказки за 100 000 рублей.
Рассказывая о книге в начале нулевых годов, Евгений Пригожин говорил, что президенту Путину он её так и не подарил. Тогда же он признался, что планирует написать и продолжение истории про Индрагузика, где тот совершит нечто героическое.
Что ж, видимо, продолжение истории не получилось. А жаль, теперь и не узнаем, что такого героического придумал бы Евгений Викторович для своего Индрагузика… Поговаривают, кстати, что рисунки в сказке про Индрагузика авторства самого Пригожина (но это не точно).
