Симметричная кинетика
Вот вы смеётесь над Валентином Шишкиным, якобы он запаривается по пустякам и употребляет нелепые кинетические метафоры. И действительно, что за бред, пролив воду на свою одежду, говорить: «Это моя проблема или всё-таки проблема рубашки?».
Но на самом то деле он как никто другой следует главному принципу акторно-сетевой теории — применению одного регистра к человеческим и не-человеческим объектам. Стулья и микрофоны в примерах Шишкина становятся врагами или союзниками человека в достижении тех или иных целей. В этом контексте мне вспомнилась дискуссия с читателем Versia о том, как мы можем договариваться с не-человеческим акторами. Закинул в телеграф.
Эта и любая другая дискуссия об АСТ как социологическом направлении обычно приводят к вопросу «Как акторно-сетевая теория может быть применена на практике?». Если хотите знать ответ, смотрите любые появления Шишкина в публичном пространстве — например, отмеченное выше интервью о кинетике у Меньшовой.
Однако как же классно позволять себе не запариваться об этом всем...
Вот вы смеётесь над Валентином Шишкиным, якобы он запаривается по пустякам и употребляет нелепые кинетические метафоры. И действительно, что за бред, пролив воду на свою одежду, говорить: «Это моя проблема или всё-таки проблема рубашки?».
Но на самом то деле он как никто другой следует главному принципу акторно-сетевой теории — применению одного регистра к человеческим и не-человеческим объектам. Стулья и микрофоны в примерах Шишкина становятся врагами или союзниками человека в достижении тех или иных целей. В этом контексте мне вспомнилась дискуссия с читателем Versia о том, как мы можем договариваться с не-человеческим акторами. Закинул в телеграф.
Эта и любая другая дискуссия об АСТ как социологическом направлении обычно приводят к вопросу «Как акторно-сетевая теория может быть применена на практике?». Если хотите знать ответ, смотрите любые появления Шишкина в публичном пространстве — например, отмеченное выше интервью о кинетике у Меньшовой.
Telegraph
Кто взрывает лаборатории?
Осенью 2021-го, параллельно с выпуском эпизодов курса по акторно-сетевой теории мы выложили цитату Латура о том, что микробы «ведут себя как им заблагорассудится без оглядки на интересы ученых». Одного из читателей проекта удивила такая риторика «отрыва от…
Ночь, музей, инструкции
В сентябре я стал преподавателем DH-центра ИТМО, где курирую исследовательскую группу в сотрудничестве с Музеем советских игровых автоматов. Уже в конце грядущей недели игровые автоматы примут посетителей Ночи музеев, а я там расскажу, почему некоторые люди не читают инструкцию, а если читают, то не следуют ей. Постараюсь вписать в лекцию не только классику социальных исследований техники (STS), но и актуальные для меня исследования – об устройствах для людей с астмой и об игровых автоматах.
18 мая (сб) в 21:00 в Музее советских игровых автоматов (Петербург)
В сентябре я стал преподавателем DH-центра ИТМО, где курирую исследовательскую группу в сотрудничестве с Музеем советских игровых автоматов. Уже в конце грядущей недели игровые автоматы примут посетителей Ночи музеев, а я там расскажу, почему некоторые люди не читают инструкцию, а если читают, то не следуют ей. Постараюсь вписать в лекцию не только классику социальных исследований техники (STS), но и актуальные для меня исследования – об устройствах для людей с астмой и об игровых автоматах.
18 мая (сб) в 21:00 в Музее советских игровых автоматов (Петербург)
– вроде бы в рамках Ночи музеев нужно брать билеты на конкретные мероприятия.Forwarded from ⅁ garage.digital
Сегодня мы делимся короткой заметкой Ильи Смирнова, в которой он рассуждает о сложностях в дизайне устройств, предназначенных одновременно и для людей, и для животных. Она доступна в нашем notion.
19 марта Илья стал спикером нашей ридинг-группы по исследованиям животных — он социальный исследователь техники из Европейского, преподаватель центра цифровой гуманитаристики ИТМО и автор канала Versia. Встреча с ним была построена вокруг статьи «Треугольник одомашнивания»: ее авторы предлагают взглянуть на взаимоотношения технологии, человека и животного с точки зрения философии постгуманизма и социальных исследований науки и техники. Центральный кейс — активное внедрение автоматических систем для доения коров (или milking robots) на норвежских фермах.
19 марта Илья стал спикером нашей ридинг-группы по исследованиям животных — он социальный исследователь техники из Европейского, преподаватель центра цифровой гуманитаристики ИТМО и автор канала Versia. Встреча с ним была построена вокруг статьи «Треугольник одомашнивания»: ее авторы предлагают взглянуть на взаимоотношения технологии, человека и животного с точки зрения философии постгуманизма и социальных исследований науки и техники. Центральный кейс — активное внедрение автоматических систем для доения коров (или milking robots) на норвежских фермах.
Garagemca on Notion
milking robots и траектории одомашнивания, или дизайн технологий для (пост)человеческих пользователей | Notion
Как мы знаем, сегодня разработчики как цифровых, так и аналоговых технологий уделяют много внимания фигуре пользователей: какими они будут и как они будут юзать устройство? В индустрии для этого есть отдельные специалисты – исследователи пользовательского…
Во вторник (18.06) в 17:00 в DH-центре будем обсуждать социальные исследования медицины и медицинских технологий. Приходите / подключайтесь!
Нужна регистрация.
Нужна регистрация.
Непослушное животное: гибриды в городе
У животных и технологий много общего. С одной стороны, они наделяются непререкаемой властью над социальным согласно технологическому и биологическому детерминизму. С другой стороны, они редуцируются к инструментальным функциям и культурным символам в социальном конструктивизме. Однако при всех этих операциях мы все же говорим: «Они разные» — границы между природой, технологиями, а также обществом остаются незыблемыми.
Тем не менее, социальные исследования науки и техники (STS) и современная философия постгуманизма предпринимают попытки размыть эти границы. Исследователи полагают, что технические устройства не являются таким функциональным и аполитичным воплощением рациональности, какими мы привыкли их воспринимать. Каждая отдельная технология имеет свою индивидуальную судьбу: в зависимости от окружающей среды они могут сопротивляться замыслу разработчика, обрастать культурными значениями и практиками, не функционировать вовсе или участвовать в распределении властных отношений, становясь полноценным действующим лицом социальных процессов. При этом такой подход размывает границы не только между социальным и техническим, но и природным вместе с ними.
В недавнем номере «Городских исследований и практик», темой которого стали «Гибриды в городе», вышла моя статья – «Непослушное животное в социо-био-технической среде: между STS и animal studies». В тексте я предпринимаю попытку привнести логику STS в исследования животных. Ранее животные были исключительно частью природы, познание которой человеком делает их подконтрольными и предсказуемыми. Вместо этого на пересечении STS и animal studies представители фауны также становятся полноценными акторами социальных процессов, что выражается в их агентности, собственной изменчивости и способности трансформировать других акторов — людей, технологиий и др. Можно предположить, что подобная гибридность становится возможной в высокотехнологичной среде вроде городского пространства. В действительности даже в «дикой природе» животные могут быть представлены как субъект не только биологический, но и социальный и даже технический. Технологии (общество, город, наука) и природа перестают быть противостоящими друг другу полюсами — это гетерогенная социо-био-техническая среда, которая всегда была такой.
У животных и технологий много общего. С одной стороны, они наделяются непререкаемой властью над социальным согласно технологическому и биологическому детерминизму. С другой стороны, они редуцируются к инструментальным функциям и культурным символам в социальном конструктивизме. Однако при всех этих операциях мы все же говорим: «Они разные» — границы между природой, технологиями, а также обществом остаются незыблемыми.
Тем не менее, социальные исследования науки и техники (STS) и современная философия постгуманизма предпринимают попытки размыть эти границы. Исследователи полагают, что технические устройства не являются таким функциональным и аполитичным воплощением рациональности, какими мы привыкли их воспринимать. Каждая отдельная технология имеет свою индивидуальную судьбу: в зависимости от окружающей среды они могут сопротивляться замыслу разработчика, обрастать культурными значениями и практиками, не функционировать вовсе или участвовать в распределении властных отношений, становясь полноценным действующим лицом социальных процессов. При этом такой подход размывает границы не только между социальным и техническим, но и природным вместе с ними.
В недавнем номере «Городских исследований и практик», темой которого стали «Гибриды в городе», вышла моя статья – «Непослушное животное в социо-био-технической среде: между STS и animal studies». В тексте я предпринимаю попытку привнести логику STS в исследования животных. Ранее животные были исключительно частью природы, познание которой человеком делает их подконтрольными и предсказуемыми. Вместо этого на пересечении STS и animal studies представители фауны также становятся полноценными акторами социальных процессов, что выражается в их агентности, собственной изменчивости и способности трансформировать других акторов — людей, технологиий и др. Можно предположить, что подобная гибридность становится возможной в высокотехнологичной среде вроде городского пространства. В действительности даже в «дикой природе» животные могут быть представлены как субъект не только биологический, но и социальный и даже технический. Технологии (общество, город, наука) и природа перестают быть противостоящими друг другу полюсами — это гетерогенная социо-био-техническая среда, которая всегда была такой.
Экологический киноуикенд
В воскресенье будем смотреть и обсуждать фильм «Экоцид» (2020, на немецком языке с русскими субтитрами), действие которого выстраивается в 2034 году вокруг вымышленного иска против Германии относительно несоблюдения мер по защите окружающей среды.
7 июля (вс) в 15:30, Нормальное место (г. Санкт-Петербург, Кожевенная линия 34, 2-й этаж). Бесплатно, но не забудьте зарегистрироваться!
Само мероприятие проходит в рамках франко-немецкого экологического киноуикенда «Эко-фильм: кино и кинопроизводство», который организуют Гёте-институт, Французский институт, а также Школа искусств и креативных индустрий.
В воскресенье будем смотреть и обсуждать фильм «Экоцид» (2020, на немецком языке с русскими субтитрами), действие которого выстраивается в 2034 году вокруг вымышленного иска против Германии относительно несоблюдения мер по защите окружающей среды.
7 июля (вс) в 15:30, Нормальное место (г. Санкт-Петербург, Кожевенная линия 34, 2-й этаж). Бесплатно, но не забудьте зарегистрироваться!
Само мероприятие проходит в рамках франко-немецкого экологического киноуикенда «Эко-фильм: кино и кинопроизводство», который организуют Гёте-институт, Французский институт, а также Школа искусств и креативных индустрий.
Куда приводит высокомерие социальных наук?
С этой темой приеду на день рождения Философской Афиши Москвы 20-го июля. Моя лекция в 18:00, а полное расписание мероприятия здесь. Из спойлеров — там будет Пахом. Увидимся!
Сорри, что содержательные посты почти полностью сменились анонсами. Скоро – когда я отойду от написания диссертаций и нового поступления – это должно закончиться.
С этой темой приеду на день рождения Философской Афиши Москвы 20-го июля. Моя лекция в 18:00, а полное расписание мероприятия здесь. Из спойлеров — там будет Пахом. Увидимся!
Худшее лето лучшего года
Для себя я пока не решил, стоит ли раскрывать в этом канале свои личные переживания. Изначально формат был настолько иной, что несколько раз проект подозревали в откровенной организованной коммерции. Но, как видите я убрал визуал и иногда добавляю что-то разбавляющее этот флёр. Даже предыдущий пост, написанный навеселе, не был впоследствии удалён, т.к. я считаю важным скилл не бояться показаться дураком. Хотя после него отписалась много людей и, в том числе, значимые для меня коллеги — и сейчас наверное тоже отпишутся. Мб надо сделать второй канал для личного без заглавных букв?
Уже несколько месяцев я не пишу что-то содержательное: ни тексты в тг, ни сценарии видео на ютуб — хотя и то, и то я очень люблю. Я не выгорел и не перестал испытывать к этому интерес. Есть несколько простых причин. Весной я писа́л две магистерских диссертации, после которых так и не смог выйти в полноценный отпуск летом. Приходилось на неработающем мозге выполнять другие задачи: вступительные в аспирантуры, поездки, лекции, отчасти переезд. Но не только это.
Почему такой заголовок? Да, как и многие, я веду отсчёт года не с января, а с сентября. Школьная и универская привычка, которая подхватилась и профессиональной преподавательской деятельностью. Но это не итоги года — тут много говорить не буду. Это был лучший год по двум причинам. Первая: я нашел и продолжаю находить вокруг себя прекраснейших людей, многие из которых становятся моими друзьями и коллегами [Если вы это читаете и думаете, что это про вас, то скорее всего это так — вроде я не скуп на выражение своих чувств при личном общении]. Вторая причина: я люблю то, чем занимаюсь с прошлого сентября — осталось только погружаться в это больше и с минимумом отвлекающих факторов.
Почему худшее лето? Тоже две причины. Первая: я вышел из отношений, которые длились девять лет. Не уверен, что нужно подробно рассказывать об этом здесь — но вы, наверное, и так все понимаете. Одним из вероятных последствий стало то, что сопровождающая меня на протяжении всей жизни бессонница обострилась сильнее, чем когда-либо. Во-вторых, поступление в аспирантуру сложилось совсем не так гладко, как предполагалось. Сначала это пошло в копилку моего и без того развитого синдрома самозванца. Затем это сменилось какими-то сомнительными и, возможно, личными мотивами других лиц. Но снова о людях: во всей этой ситуации есть люди, которые меня почему-то ценят и готовы вставать на мою сторону. Спасибо ещё раз!
В общем, сейчас чуть труднее представлять, как выглядит мое ближайшее будущее. Кстати, говоря о будущем: я ищу вторую работу. Если вам или кому-то из вашего окружения нужен UX-исследователь (особенно, в medtech), преподаватель по социальным исследованиям науки и техники (STS) и методологии социальных наук и все такое — то буду благодарен вашим сообщениям мне в личку [она в шапке канала].
Не знаю, с чем связано желание рассказать об этом всем здесь. Может быть, чтобы снова пообещать, что скоро вернусь с чем-то более содержательным, чем анонсы и камин-ауты в качестве вейпера. А может быть это недавно появившаяся у меня мания к автоэтнографии — об этом кстати точно будет материал в будущем. Всё.
Для себя я пока не решил, стоит ли раскрывать в этом канале свои личные переживания. Изначально формат был настолько иной, что несколько раз проект подозревали в откровенной организованной коммерции. Но, как видите я убрал визуал и иногда добавляю что-то разбавляющее этот флёр. Даже предыдущий пост, написанный навеселе, не был впоследствии удалён, т.к. я считаю важным скилл не бояться показаться дураком. Хотя после него отписалась много людей и, в том числе, значимые для меня коллеги — и сейчас наверное тоже отпишутся. Мб надо сделать второй канал для личного без заглавных букв?
Уже несколько месяцев я не пишу что-то содержательное: ни тексты в тг, ни сценарии видео на ютуб — хотя и то, и то я очень люблю. Я не выгорел и не перестал испытывать к этому интерес. Есть несколько простых причин. Весной я писа́л две магистерских диссертации, после которых так и не смог выйти в полноценный отпуск летом. Приходилось на неработающем мозге выполнять другие задачи: вступительные в аспирантуры, поездки, лекции, отчасти переезд. Но не только это.
Почему такой заголовок? Да, как и многие, я веду отсчёт года не с января, а с сентября. Школьная и универская привычка, которая подхватилась и профессиональной преподавательской деятельностью. Но это не итоги года — тут много говорить не буду. Это был лучший год по двум причинам. Первая: я нашел и продолжаю находить вокруг себя прекраснейших людей, многие из которых становятся моими друзьями и коллегами [Если вы это читаете и думаете, что это про вас, то скорее всего это так — вроде я не скуп на выражение своих чувств при личном общении]. Вторая причина: я люблю то, чем занимаюсь с прошлого сентября — осталось только погружаться в это больше и с минимумом отвлекающих факторов.
Почему худшее лето? Тоже две причины. Первая: я вышел из отношений, которые длились девять лет. Не уверен, что нужно подробно рассказывать об этом здесь — но вы, наверное, и так все понимаете. Одним из вероятных последствий стало то, что сопровождающая меня на протяжении всей жизни бессонница обострилась сильнее, чем когда-либо. Во-вторых, поступление в аспирантуру сложилось совсем не так гладко, как предполагалось. Сначала это пошло в копилку моего и без того развитого синдрома самозванца. Затем это сменилось какими-то сомнительными и, возможно, личными мотивами других лиц. Но снова о людях: во всей этой ситуации есть люди, которые меня почему-то ценят и готовы вставать на мою сторону. Спасибо ещё раз!
В общем, сейчас чуть труднее представлять, как выглядит мое ближайшее будущее. Кстати, говоря о будущем: я ищу вторую работу. Если вам или кому-то из вашего окружения нужен UX-исследователь (особенно, в medtech), преподаватель по социальным исследованиям науки и техники (STS) и методологии социальных наук и все такое — то буду благодарен вашим сообщениям мне в личку [она в шапке канала].
Не знаю, с чем связано желание рассказать об этом всем здесь. Может быть, чтобы снова пообещать, что скоро вернусь с чем-то более содержательным, чем анонсы и камин-ауты в качестве вейпера. А может быть это недавно появившаяся у меня мания к автоэтнографии — об этом кстати точно будет материал в будущем. Всё.
Игры, которые играют в нас
Принято считать, что видеоигры никак не связаны с реальностью — они располагаются в пространстве виртуального, выдуманного, ненастоящего, как замкнутые на себе миры. Но стоит признать, что — осознанно или нет — при создании игр мы вкладываем в них свои представления о мире и самих себе. Что еще важнее, виртуальное с неизбежностью просачивается обратно в реальность — «создает» её и нас.
Да, в этом смысле часто обсуждается вопрос влияния игр на человеческую психику, например воздействие жестоких видеоигр на неокрепшие умы подростков. Но виртуальное формирует реальность и нас самих с помощью большего количества сценариев. Так, игровые механики не только ограничивают диапазон возможных действий человека, но и подталкивают его к определенному поведению, создавая сложные отношения между игроком и персонажем. Кроме того, подобно литературе и кино, игровые нарративы предлагают новые способы видеть мир и воображать, каким он мог бы быть. Но отличительная черта игр — интерактивность, позволяющая разыгрывать разные сценарии реального и виртуального.
Со следующей недели мы с Митей начинаем читать короткий курс лекций, который предлагает посмотреть на видеоигры с точки зрения социо-гуманитарных наук. Такой подход подчеркивает, что игры — это не только механики и нарративы, но и люди, которые играют, и играют по-разному. Лекции будут проходить в петербургском Музее советских игровых автоматов со свободным входом по субботам — 12-го, 19-го и 26-го октября, а также 2-го ноября.
Принято считать, что видеоигры никак не связаны с реальностью — они располагаются в пространстве виртуального, выдуманного, ненастоящего, как замкнутые на себе миры. Но стоит признать, что — осознанно или нет — при создании игр мы вкладываем в них свои представления о мире и самих себе. Что еще важнее, виртуальное с неизбежностью просачивается обратно в реальность — «создает» её и нас.
Да, в этом смысле часто обсуждается вопрос влияния игр на человеческую психику, например воздействие жестоких видеоигр на неокрепшие умы подростков. Но виртуальное формирует реальность и нас самих с помощью большего количества сценариев. Так, игровые механики не только ограничивают диапазон возможных действий человека, но и подталкивают его к определенному поведению, создавая сложные отношения между игроком и персонажем. Кроме того, подобно литературе и кино, игровые нарративы предлагают новые способы видеть мир и воображать, каким он мог бы быть. Но отличительная черта игр — интерактивность, позволяющая разыгрывать разные сценарии реального и виртуального.
Со следующей недели мы с Митей начинаем читать короткий курс лекций, который предлагает посмотреть на видеоигры с точки зрения социо-гуманитарных наук. Такой подход подчеркивает, что игры — это не только механики и нарративы, но и люди, которые играют, и играют по-разному. Лекции будут проходить в петербургском Музее советских игровых автоматов со свободным входом по субботам — 12-го, 19-го и 26-го октября, а также 2-го ноября.
«Волшебная таблетка»*, которую не переварит общество
Пока все обсуждают пидиди, я ловлю по-настоящему горячий (нет) тренд — Оземпик. Настолько актуальный, что по нему уже успели написать как минимум две магистерских диссертации — одна с контент-анализом в Университете Чикаго, другая с дискурс-анализом в Университете Аалто. Честно говоря, оба текста удивили отсутствием той строгости подхода к написанию литобзора и методологии, которой нас учили и учат в Европейском – выпендриваюсь и рекламирую свой университет. Однако обе диссертации по итогу демонстрируют как интересные теоретические инсайты, так и практически применимые результаты – пока не уверен, что могу повыпендриваться тем же в контексте своей магистерской…
Возвращаясь к Оземпику, поясню, если кто-то пропустил этот медийно-медицинский феномен последних двух лет. Это препарат, который разрабатывался для людей с диабетом, но благодаря своей супер-побочке оказался крайне востребованным у тех, кто стремится к снижению веса. Разумеется, это не могло не повлечь за собой ряд затруднительных для нашего общества последствий. Во-первых, возобновление фэт-фобии. Во-вторых, шейминг пользователей препарата за то, что они достигают своей цели не усилиями воли, а с помощью медикейшнс. В-третьих, противоборство людей с диабетом и людей с ожирением в связи с дефицитом препарата. В общем, о дискурсивных фреймах в Obesity studies, онтологической пересборке препаратов и пациентов, а также о болезни культуры можно почитать в моем тексте для Теллера.
* Да, Оземпик – это не таблетка, а инъекционный препарат. Но я не мог упустить шанс совместить две метафоры.
Пока все обсуждают пидиди, я ловлю по-настоящему горячий (нет) тренд — Оземпик. Настолько актуальный, что по нему уже успели написать как минимум две магистерских диссертации — одна с контент-анализом в Университете Чикаго, другая с дискурс-анализом в Университете Аалто. Честно говоря, оба текста удивили отсутствием той строгости подхода к написанию литобзора и методологии, которой нас учили и учат в Европейском – выпендриваюсь и рекламирую свой университет. Однако обе диссертации по итогу демонстрируют как интересные теоретические инсайты, так и практически применимые результаты – пока не уверен, что могу повыпендриваться тем же в контексте своей магистерской…
Возвращаясь к Оземпику, поясню, если кто-то пропустил этот медийно-медицинский феномен последних двух лет. Это препарат, который разрабатывался для людей с диабетом, но благодаря своей супер-побочке оказался крайне востребованным у тех, кто стремится к снижению веса. Разумеется, это не могло не повлечь за собой ряд затруднительных для нашего общества последствий. Во-первых, возобновление фэт-фобии. Во-вторых, шейминг пользователей препарата за то, что они достигают своей цели не усилиями воли, а с помощью медикейшнс. В-третьих, противоборство людей с диабетом и людей с ожирением в связи с дефицитом препарата. В общем, о дискурсивных фреймах в Obesity studies, онтологической пересборке препаратов и пациентов, а также о болезни культуры можно почитать в моем тексте для Теллера.
* Да, Оземпик – это не таблетка, а инъекционный препарат. Но я не мог упустить шанс совместить две метафоры.
Не играми едиными
Так, ну Versia расписала вам выходные на весь месяц. В прошедшую субботу в петербургском Музее советских игровых автоматов мы запустили курс о видеоиграх в осмыслении социальных наук. Да, начало несколько задержалось в связи с техническими шоколадками, но это больше не повторится [потому что трансляции не будет, но будет запись курса в целом]. В грядущую субботу уже вторая лекция курса на тему «История и персонаж: лудонарративный диссонанс» — ее прочитает Митя в субботу (19.10) в 19:00. Регистрация все там же.
Но помимо курса есть и другие мероприятия — как в Петербурге, так и в Москве. В эту же субботу я буду выступать на открытии лектория DH-центра ИТМО с лекцией «Как оцифровать болезнь?». Там я состыкую социальные исследования медицины с цифровой гуманитаристикой — конечно же, будет и Мол, и мой диссер, и снова видеоигры. Собираемся в Брусницыне в 15:00 (19.10) — обязательно зарегистрируйтесь, — а после этого выпиваем за наше здоровье и выдвигаемся к Мите в Музей.
В последнюю же субботу октября (26.10) я буду в Москве на конференции вышки «Культура в эпоху цифровизации». Там расскажу о том, «Зачем цифровому гуманитарию не-цифровое?». Тем временем в Петербурге Митя будет продолжать наш курс по видеоиграм, рассказывая про «Боль аватара» — ну про это мы еще скорее всего напомним.
А к началу ноября я вернусь в Петербург, «научу вас нестандартно ср_ть» на конференции по Brown Studies в Европейском (01.11) и завершу наш курс по видеоиграм с темой «Власть игры над персонажем» (02.11).
Такой вот получается месяц, насыщенный лекциями и другими мероприятиями — уже никуда не деться от этих анонсов, забирающих эфир у содержательных постов. В общем, где-то точно увидимся! Ждем вас уже в эту субботу! Очень нужна ваша поддержка на открытии нашего лектория в Брусницыне!
Так, ну Versia расписала вам выходные на весь месяц. В прошедшую субботу в петербургском Музее советских игровых автоматов мы запустили курс о видеоиграх в осмыслении социальных наук. Да, начало несколько задержалось в связи с техническими шоколадками, но это больше не повторится [потому что трансляции не будет, но будет запись курса в целом]. В грядущую субботу уже вторая лекция курса на тему «История и персонаж: лудонарративный диссонанс» — ее прочитает Митя в субботу (19.10) в 19:00. Регистрация все там же.
Но помимо курса есть и другие мероприятия — как в Петербурге, так и в Москве. В эту же субботу я буду выступать на открытии лектория DH-центра ИТМО с лекцией «Как оцифровать болезнь?». Там я состыкую социальные исследования медицины с цифровой гуманитаристикой — конечно же, будет и Мол, и мой диссер, и снова видеоигры. Собираемся в Брусницыне в 15:00 (19.10) — обязательно зарегистрируйтесь, — а после этого выпиваем за наше здоровье и выдвигаемся к Мите в Музей.
В последнюю же субботу октября (26.10) я буду в Москве на конференции вышки «Культура в эпоху цифровизации». Там расскажу о том, «Зачем цифровому гуманитарию не-цифровое?». Тем временем в Петербурге Митя будет продолжать наш курс по видеоиграм, рассказывая про «Боль аватара» — ну про это мы еще скорее всего напомним.
А к началу ноября я вернусь в Петербург, «научу вас нестандартно ср_ть» на конференции по Brown Studies в Европейском (01.11) и завершу наш курс по видеоиграм с темой «Власть игры над персонажем» (02.11).
Такой вот получается месяц, насыщенный лекциями и другими мероприятиями — уже никуда не деться от этих анонсов, забирающих эфир у содержательных постов. В общем, где-то точно увидимся! Ждем вас уже в эту субботу! Очень нужна ваша поддержка на открытии нашего лектория в Брусницыне!
Forwarded from DH Center ITMO University
{ тексты про технику и медицину }
В эту субботу мы открываем DH-лекторий в Брусницыне. В преддверии первой лекции «Как оцифровать болезнь? Цифровая гуманитаристика в медицине» Илья Смирнов (преподаватель и первый спикер нашего лектория) подобрал три текста о социальных исследованиях медицины.
〰️ 〰️
🟡 Множественное тело. Онтология в медицинской практике
Аннмари Мол
Книга, без которой не может обойтись ни одна подборка по социальным исследованиям медицины. В контексте грядущей лекции особый интерес представляют технологии вроде рентгена или тонометра, которые «переводят» конкретную болезнь человеческого тела в цифры, графики и изображения. Однако это не просто перевод объекта с одного языка на другой — это практики, в которых болезнь предстает в разных версиях реальности, конфликтующих друг с другом.
🟢 Picturing personhood: brain scans and Biomedical identity
Joseph Dumit
Отличия между версиями болезни могут проявляться как между разными технологиями, так и в пределах одной из них – например, сканера позитронно-эмиссионной томографии. Показатели одной и той же модели устройства могут отличаться в зависимости от индивидуальных технических особенностей, локальных практик отдельных лабораторий, а также разных подходов интерпретации со стороны экспертов.
🟣 How Chronic Illness Patients Are ‘Hacking’ Their Wearables
Rachel Fairbank
Wearables — это носимые устройства вроде трекеров или смарт-часов с возможностями измерения пульса, давления, сатурации. Обширный объем такого функционала нередко приводит к тому, что пользователи проявляют креативность, используя устройства сверх задумки разработчика и познавая свое тело в разных видах повседневности.
〰️ 〰️
Подробнее обсудим вопросы медицины и техники — на лекции Ильи. Встречаемся 19 октября в 15:00 в культурном квартале Брусницын. Регистрация по ссылке.
В эту субботу мы открываем DH-лекторий в Брусницыне. В преддверии первой лекции «Как оцифровать болезнь? Цифровая гуманитаристика в медицине» Илья Смирнов (преподаватель и первый спикер нашего лектория) подобрал три текста о социальных исследованиях медицины.
Аннмари Мол
Книга, без которой не может обойтись ни одна подборка по социальным исследованиям медицины. В контексте грядущей лекции особый интерес представляют технологии вроде рентгена или тонометра, которые «переводят» конкретную болезнь человеческого тела в цифры, графики и изображения. Однако это не просто перевод объекта с одного языка на другой — это практики, в которых болезнь предстает в разных версиях реальности, конфликтующих друг с другом.
Joseph Dumit
Отличия между версиями болезни могут проявляться как между разными технологиями, так и в пределах одной из них – например, сканера позитронно-эмиссионной томографии. Показатели одной и той же модели устройства могут отличаться в зависимости от индивидуальных технических особенностей, локальных практик отдельных лабораторий, а также разных подходов интерпретации со стороны экспертов.
Rachel Fairbank
Wearables — это носимые устройства вроде трекеров или смарт-часов с возможностями измерения пульса, давления, сатурации. Обширный объем такого функционала нередко приводит к тому, что пользователи проявляют креативность, используя устройства сверх задумки разработчика и познавая свое тело в разных видах повседневности.
Подробнее обсудим вопросы медицины и техники — на лекции Ильи. Встречаемся 19 октября в 15:00 в культурном квартале Брусницын. Регистрация по ссылке.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Боль аватара
Чем выходные ближе, тем ниже шкала выносливости, даже больно об этом говорить. В субботу тоже будет больно, но не мне, а персонажам видеоигр.
Как говорил философ Эрнст Юнгер: “скажи мне, как ты относишься к боли, и я скажу тебе, кто ты!”. Опыт боли, болезни, страданий пронизывает собой почти всю историю человеческой мысли. Возможно, боль является невидимым стержнем любого культурного акта, от самых повседневных действий, до возвышенных произведений искусства.
С нарастающим повышением значимости медицины в Западном мире, теоретики социо-гуманитарных наук заговорили о проблеме медикализации — сведения множества человеческих состояний исключительно к языку описания медицины, игнорирующему другие, не менее важные для больных, способы описания (например, религиозные или философские).
В то же время развивалась критика биомедицинского подхода к человеческому организму, воспринимающего тело человека, скорее, как универсальный механизм, а боль и страдания как поломки данного механизма, требующие лишь стандартизованного подхода, без учета не только социальных и культурных контекстов, но и индивидуальных, биографических особенностей.
У видеоигр тоже есть разные репрезентации боли — без нее им было бы сложно обойтись, учитывая изобилие насилия в них. Как же боль представлена в играх, в их нарративах и механиках? Какие конвенциональные представления о боли игры воспроизводят, а на что позволяют посмотреть иначе?
Большинство игр, особенно в жанре "action", почти не взаимодействуют с проблемой боли персонажа, ни на уровне механик, ни на уровне истории не исследуют её: боль аватара выполняет исключительно функцию индикатора нанесенного урона шкале здоровья, требующего понятного и мгновенного лечения — у боли нет ни социального, ни психологического, ни экзистенциального измерения, боль лишена значения и смысла.
Тем не менее, есть и игры, которые по своей репрезентации боли близки к тому, как страдания и их облегчение воспринимаются современными социо-гуманитарными науками, указывающими на нарративный поворот в лечении боли. Язык, которым сами больные описывают свои собственные страдания выходит на передний план, нарративы оказываются крайне важны во взаимоотношениях с болью, особенно для тяжело больных.
Истории, которые мы рассказываем друг другу, которые мы рассказываем о самих себе могут быть куда важнее, чем нам порой кажется. Приходите послушать мою историю в субботу — там я буду рассказывать подробнее об упомянутых идеях с большим количеством игровых примеров.
(Митя)
Чем выходные ближе, тем ниже шкала выносливости, даже больно об этом говорить. В субботу тоже будет больно, но не мне, а персонажам видеоигр.
Как говорил философ Эрнст Юнгер: “скажи мне, как ты относишься к боли, и я скажу тебе, кто ты!”. Опыт боли, болезни, страданий пронизывает собой почти всю историю человеческой мысли. Возможно, боль является невидимым стержнем любого культурного акта, от самых повседневных действий, до возвышенных произведений искусства.
С нарастающим повышением значимости медицины в Западном мире, теоретики социо-гуманитарных наук заговорили о проблеме медикализации — сведения множества человеческих состояний исключительно к языку описания медицины, игнорирующему другие, не менее важные для больных, способы описания (например, религиозные или философские).
В то же время развивалась критика биомедицинского подхода к человеческому организму, воспринимающего тело человека, скорее, как универсальный механизм, а боль и страдания как поломки данного механизма, требующие лишь стандартизованного подхода, без учета не только социальных и культурных контекстов, но и индивидуальных, биографических особенностей.
У видеоигр тоже есть разные репрезентации боли — без нее им было бы сложно обойтись, учитывая изобилие насилия в них. Как же боль представлена в играх, в их нарративах и механиках? Какие конвенциональные представления о боли игры воспроизводят, а на что позволяют посмотреть иначе?
Большинство игр, особенно в жанре "action", почти не взаимодействуют с проблемой боли персонажа, ни на уровне механик, ни на уровне истории не исследуют её: боль аватара выполняет исключительно функцию индикатора нанесенного урона шкале здоровья, требующего понятного и мгновенного лечения — у боли нет ни социального, ни психологического, ни экзистенциального измерения, боль лишена значения и смысла.
Тем не менее, есть и игры, которые по своей репрезентации боли близки к тому, как страдания и их облегчение воспринимаются современными социо-гуманитарными науками, указывающими на нарративный поворот в лечении боли. Язык, которым сами больные описывают свои собственные страдания выходит на передний план, нарративы оказываются крайне важны во взаимоотношениях с болью, особенно для тяжело больных.
Истории, которые мы рассказываем друг другу, которые мы рассказываем о самих себе могут быть куда важнее, чем нам порой кажется. Приходите послушать мою историю в субботу — там я буду рассказывать подробнее об упомянутых идеях с большим количеством игровых примеров.
(Митя)
Для тех, кто интересовался записями курса, который мы с Митей читали в течение прошедшего месяца — они будут! Файлы появятся на VK странице Музея советских игровых автоматов примерно через неделю.
Но на этом тема видеоигр не заканчивается ни у нас, ни у площадки. Мы ещё вернёмся с новостями в будущем, а наши друзья из Музея игровых автоматов вместе с Яндекс Музеем уже на этих выходных проводят фестиваль видеоигр с бесплатным входом по регистрации!
Но на этом тема видеоигр не заканчивается ни у нас, ни у площадки. Мы ещё вернёмся с новостями в будущем, а наши друзья из Музея игровых автоматов вместе с Яндекс Музеем уже на этих выходных проводят фестиваль видеоигр с бесплатным входом по регистрации!
Центральная периферия интересов
Уже четвертый год я локализую свой основной научный интерес в области социальных исследований медицины — STS, социология, антропология. При этом я до сих пор не написал ни одной статьи в журнал о своих исследованиях — должен это делать (для аспирантуры), хочу это делать, но руки никак не доходят, за что себя ругаю. Я не участвовал ни в одной конференции по социальным исследованиям медицины // хотя сейчас вспомнил ту, на которую пошел ради формального пункта апробации, а не ради обсуждения; ну и выступление на открытии DH-лектория //. Есть некое предубеждение, что в таких кругах не поприкалываешься, как это можно делать на говно-конференции или публичных лекциях. Наверняка я ошибаюсь — и в скором времени намерен это проверить!
При этом как-то получается, что по своим сайд-темам я двигаюсь значительно активнее. Стоит сделать бриф-исследование о концептулизации животных в социальных науках, и я уже как-то оказываюсь на соответствующих конференциях, публичных дискуссиях и ридингах, пишу статью в журнал и небольшой текст в вебзин. В этот же список: завтра (15.11, Москва) участвую в презентации номера «Городских исследований и практик», где выходила моя статья. Затем стоило написать текст про Оземпик для блога, и я уже занимаюсь вопросами ожирения — так, в декабре (07.12, Москва) я принимаю участие в презентации книги Жоржа Вигарелло «Метаморфозы жира».
Ну и такая же динамика касается видеоигр, цифровой гуманитаристики и др. Наверное, это вполне тривиальный ход событий в роли публичного спикера (эта роль внезапно появилась за последний год), но я еще привыкаю. Сомнения в себе заставляют удивляться и забавляться (без негативчика) тому, как неожиданно становишься экспертом для других, но еще не для себя.
Кстати, с днем социолога!
Уже четвертый год я локализую свой основной научный интерес в области социальных исследований медицины — STS, социология, антропология. При этом я до сих пор не написал ни одной статьи в журнал о своих исследованиях — должен это делать (для аспирантуры), хочу это делать, но руки никак не доходят, за что себя ругаю. Я не участвовал ни в одной конференции по социальным исследованиям медицины // хотя сейчас вспомнил ту, на которую пошел ради формального пункта апробации, а не ради обсуждения; ну и выступление на открытии DH-лектория //. Есть некое предубеждение, что в таких кругах не поприкалываешься, как это можно делать на говно-конференции или публичных лекциях. Наверняка я ошибаюсь — и в скором времени намерен это проверить!
При этом как-то получается, что по своим сайд-темам я двигаюсь значительно активнее. Стоит сделать бриф-исследование о концептулизации животных в социальных науках, и я уже как-то оказываюсь на соответствующих конференциях, публичных дискуссиях и ридингах, пишу статью в журнал и небольшой текст в вебзин. В этот же список: завтра (15.11, Москва) участвую в презентации номера «Городских исследований и практик», где выходила моя статья. Затем стоило написать текст про Оземпик для блога, и я уже занимаюсь вопросами ожирения — так, в декабре (07.12, Москва) я принимаю участие в презентации книги Жоржа Вигарелло «Метаморфозы жира».
Ну и такая же динамика касается видеоигр, цифровой гуманитаристики и др. Наверное, это вполне тривиальный ход событий в роли публичного спикера (эта роль внезапно появилась за последний год), но я еще привыкаю. Сомнения в себе заставляют удивляться и забавляться (без негативчика) тому, как неожиданно становишься экспертом для других, но еще не для себя.
Кстати, с днем социолога!
Forwarded from DH Center ITMO University
Говорим с Ильёй Смирновым — социальным исследователем науки и техники (STS) ЕУ СПб, преподавателем магистратуры в DH-центре ИТМО, автором канала Versia — об исследованиях техники в контексте медицинских практик. Разбираемся, зачем астматикам перепридумывать медицинские приложения, а пожилым людям — превращать пользование технологией в коллективный опыт.
Что стоит за разделением человека, пользователя и пациента? Безопасно ли отдавать предпочтение «невидимому» UX в вопросе здоровья? Юзер — врач или киборг?
Слушать подкаст:
> Яндекс.Музыка
> Apple Podcasts
> Spotify
> Телеграм-плеер
> Больше платформ — по ссылке
Литература:
А. Мол, «Множественное тело»
М. Фуко, «История сексуальности. Том III: Забота о себе»
Исследование UCL о пожилых пользователях
{ наш сайт }
< @dhcenter >
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
2 выпуск 1 сезона
Как пациент-пользователь стал киборгом? Илья Смирнов о медицинских практиках и технике — Подкаст «юзер гайст»
«юзер гайст» – подкаст о цифровизации труда, культуры, практик и опыта.В этом выпуске мы говорим с Ильёй Смирновым — социальным исследователем науки и техники (STS) ЕУ СПб, преподавателем магистратуры в DH-центре ИТМО, автором канала Versia — об иссл
Никто не пользуется медицинскими приложениями
Пару месяцев назад обнаружил, что в уходящем году ASSA дропнули сборник этнографий «An Anthropological Approach to mHealth» — о том, как (не) функционирует цифровое здравоохранение в самых разных уголках мира. ASSA — это проект антропологов из UCL, которые изучают процессы старения в эпоху повсеместного распространения смартфонов. Они не только описывают и критикуют существующие инициативы, но и действуют в интересах участников исследования: совершенствуют, тестируют или даже разрабатывают цифровые решения на базе полученных данных. Хочу отметить, что книга написана на очень понятном и приятном английском, а также переведена на языки тех стран, где проводились этнографии. Полагаю, это продолжение того милого подхода Дени Миллера (редактор выпуска и ведущий исследователь проекта), о котором я рассказывал в прошлом году.
Для меня этот выпуск — долгожданное свидетельство в пользу того, что в отношении цифровых технологий могут появляться не менее занимательные социо-технические гетерогенные кейсы, чем те, которые появлялись в отношении аналоговых технологий в процессе становления STS. Своего рода новый способ законнектить UX с академическими STS. Из примечательного: в прошлом году я искал команду разработки медицинского приложения (и это все еще актуально, если у вас вдруг есть выходы), но это оказалось крайне затруднительно в случаях, когда поле ограничивается какой-то конкретной болезнью. Исследователи ASSA сразу же споткнулись о подобное же препятствие — в первые месяцы они и вовсе обнаружили, что специализированными mHealth приложениями практически никто не пользуется. Однако это не значит, что люди не занимаются заботой о здоровье в цифре: они активно это делают с использованием смартфона, правда с применением более широкого репертуара сценариев и привычных нам приложений, преимущественно соцсетей.
При чем тут гетерогенное? Дело в том, что помимо технических, эстетических и экономических причин отказа от использования спец приложений существуют и культурные. Так, в одной из глав авторы рассматривают приложение, разработанное одной из ведущих клиник в Камеруне. Оно предполагало взять за себя посредничество между поколениями семей, в которых живущая за рубежом молодежь (а таких очень много) отправляет деньги своим родственникам для заботы об их здоровье. Вроде бы благая цель, но она получила негативный отклик от пользователей. Оказалось, что прямая отправка денежных средств родным и/или тем, кто за ними ухаживает — это один из способов поддерживать эмоциональную связь внутри семьи, заботиться и устанавливать отношения ответственности. Как бы ни была хороша инициатива, она разрушала эти семейные связи.
В общем, еще пару слов о выпуске я сказал в нашем дайджесте DH-центра — подборке материалов уходящего года в области цифровой гуманитаристики от экспертов центра и его друзей. Сейчас пишу рецензию по этой книге, но если вам интересно, могу рассказать об отдельных кейсах до ее публикации. Тем временем хотел бы задать вопрос вам: расскажите о своем опыте использования конкретных приложений или смартфонов/пк в целом в контексте заботы о своем здоровье.
Пару месяцев назад обнаружил, что в уходящем году ASSA дропнули сборник этнографий «An Anthropological Approach to mHealth» — о том, как (не) функционирует цифровое здравоохранение в самых разных уголках мира. ASSA — это проект антропологов из UCL, которые изучают процессы старения в эпоху повсеместного распространения смартфонов. Они не только описывают и критикуют существующие инициативы, но и действуют в интересах участников исследования: совершенствуют, тестируют или даже разрабатывают цифровые решения на базе полученных данных. Хочу отметить, что книга написана на очень понятном и приятном английском, а также переведена на языки тех стран, где проводились этнографии. Полагаю, это продолжение того милого подхода Дени Миллера (редактор выпуска и ведущий исследователь проекта), о котором я рассказывал в прошлом году.
Для меня этот выпуск — долгожданное свидетельство в пользу того, что в отношении цифровых технологий могут появляться не менее занимательные социо-технические гетерогенные кейсы, чем те, которые появлялись в отношении аналоговых технологий в процессе становления STS. Своего рода новый способ законнектить UX с академическими STS. Из примечательного: в прошлом году я искал команду разработки медицинского приложения (и это все еще актуально, если у вас вдруг есть выходы), но это оказалось крайне затруднительно в случаях, когда поле ограничивается какой-то конкретной болезнью. Исследователи ASSA сразу же споткнулись о подобное же препятствие — в первые месяцы они и вовсе обнаружили, что специализированными mHealth приложениями практически никто не пользуется. Однако это не значит, что люди не занимаются заботой о здоровье в цифре: они активно это делают с использованием смартфона, правда с применением более широкого репертуара сценариев и привычных нам приложений, преимущественно соцсетей.
При чем тут гетерогенное? Дело в том, что помимо технических, эстетических и экономических причин отказа от использования спец приложений существуют и культурные. Так, в одной из глав авторы рассматривают приложение, разработанное одной из ведущих клиник в Камеруне. Оно предполагало взять за себя посредничество между поколениями семей, в которых живущая за рубежом молодежь (а таких очень много) отправляет деньги своим родственникам для заботы об их здоровье. Вроде бы благая цель, но она получила негативный отклик от пользователей. Оказалось, что прямая отправка денежных средств родным и/или тем, кто за ними ухаживает — это один из способов поддерживать эмоциональную связь внутри семьи, заботиться и устанавливать отношения ответственности. Как бы ни была хороша инициатива, она разрушала эти семейные связи.
В общем, еще пару слов о выпуске я сказал в нашем дайджесте DH-центра — подборке материалов уходящего года в области цифровой гуманитаристики от экспертов центра и его друзей. Сейчас пишу рецензию по этой книге, но если вам интересно, могу рассказать об отдельных кейсах до ее публикации. Тем временем хотел бы задать вопрос вам: расскажите о своем опыте использования конкретных приложений или смартфонов/пк в целом в контексте заботы о своем здоровье.
Де-персонализация отношений
Еще в тридцатые годы XX века Рут Бенедикт обозначила, что представление о нормальном поведении не универсально. То, что в одной культурной среде считается девиантным, в другой среде может вполне спокойно вписываться в диапазон приемлемых действий. Спустя сорок лет американский психолог Дэвид Розенхан — разумеется, не первый — проверяет этот тезис в контексте вопроса о невменяемости. Его интересует, где локализуются характеристики, приводящие к диагнозу: в самом человеке или в его окружающей среде? Подослав несколько псевдо-пациентов в психобольницы, он обнаружил, что подобные учреждения создают среду, в которой любого рода поведение становится открытым для пере-интерпретации.
Предварительный диагноз — особенно такой заметный и значимый как шизофрения — действует как сильнейший ярлык: с ним начинает связываться то поведение индивида, которое ранее интерпретировалось иначе. Например, сами псевдо-пациенты, оказавшись в психиатрическом отделении, сначала боялись прилюдно записывать свои наблюдения, чтобы не раскрыть свою исследовательскую позицию. Но как выяснилось позже, санитары просто соотнесли такое поведение — регулярное занятие письмом — с патологическим, характерным для некоторых проявлений шизофрении. То же самое происходит и в отношении настоящих пациентов: персонал сразу соотносит вспышки любого психотического поведения с уже имеющимся диагнозом (якобы такое поведение от них и ожидается), а не с другими бытовыми причинами, включая пренебрежительное общение самих сотрудников с их подопечными.
Это пренебрежительное общение отражает де-персонализацию, которая следует за навешиванием ярлыков. Врачи и санитары лишь изредка поддерживают зрительный или вербальный контакт с пациентами (в т.ч. с pseudo ones). Сотрудники редко выходят из кабинетов, а если выходят, то ведут себя при пациентах так, будто последних рядом нет: обсуждают подопечных, поправляют нижнее белье — то есть сами размывают понятие нормальности. Казалось бы, наблюдение и коммуникация — это те процессы, в которых пациенты должны убедить эксперта в том, что они вменяемы. Но эти процессы исключены вероятно потому, что диагноз уже поставлен — ведь уже и так все понятно.
Да, это уже привычное всем свидетельство самоисполняющегося пророчества. Однако при прочтении меня зацепило не менее банальное стремление к упрощениям, которое становится основным механизмом этого исполнения. В конце лета я поделился некоторыми переживаниями — в частности, о расставании. Сейчас я в отношениях, у меня все чудесно. Однако не все смотрят на это таким же образом — скорое вступление в отношения после разрыва предыдущих вызывает непреодолимое желание клеить разные ярлыки.
Среди своего окружения я несколько раз встречал мнение вроде: «Не слишком ли быстро? Не используешь ли ты одного человека, чтобы закрыть переживания о другом?». Мне показалось, что такой дискурс мог развиться в контексте еще одной банальности этого текста — терапевтического поворота. В его процессе психологическая терминология стала неотъемлемой частью нашей повседневной жизни: мы все эксперты, мы всё психологизируем. Но почему такое соотнесение? Потому что, когда я поговорил об этом с родственником, который взрослел еще до поворота (в советском союзе), она сказала: «Так рано? Ну видимо у вас и не было чувств» (бывшая партнерша сейчас также в отношениях) — здесь нет никакой психологизации, всё просто.
Ярлыки и де-персонализация: в обоих случаях мне поставили диагноз, сводя прошлое и настоящее к рядовой симптоматике и лишая их комплексности, уникальности. Как-то летом Митя спросил, не хочу ли я написать что-то в брошенку. Я сказал «нет» (как и всем этим диагнозам), но вот как будто написал.
Еще в тридцатые годы XX века Рут Бенедикт обозначила, что представление о нормальном поведении не универсально. То, что в одной культурной среде считается девиантным, в другой среде может вполне спокойно вписываться в диапазон приемлемых действий. Спустя сорок лет американский психолог Дэвид Розенхан — разумеется, не первый — проверяет этот тезис в контексте вопроса о невменяемости. Его интересует, где локализуются характеристики, приводящие к диагнозу: в самом человеке или в его окружающей среде? Подослав несколько псевдо-пациентов в психобольницы, он обнаружил, что подобные учреждения создают среду, в которой любого рода поведение становится открытым для пере-интерпретации.
Предварительный диагноз — особенно такой заметный и значимый как шизофрения — действует как сильнейший ярлык: с ним начинает связываться то поведение индивида, которое ранее интерпретировалось иначе. Например, сами псевдо-пациенты, оказавшись в психиатрическом отделении, сначала боялись прилюдно записывать свои наблюдения, чтобы не раскрыть свою исследовательскую позицию. Но как выяснилось позже, санитары просто соотнесли такое поведение — регулярное занятие письмом — с патологическим, характерным для некоторых проявлений шизофрении. То же самое происходит и в отношении настоящих пациентов: персонал сразу соотносит вспышки любого психотического поведения с уже имеющимся диагнозом (якобы такое поведение от них и ожидается), а не с другими бытовыми причинами, включая пренебрежительное общение самих сотрудников с их подопечными.
Это пренебрежительное общение отражает де-персонализацию, которая следует за навешиванием ярлыков. Врачи и санитары лишь изредка поддерживают зрительный или вербальный контакт с пациентами (в т.ч. с pseudo ones). Сотрудники редко выходят из кабинетов, а если выходят, то ведут себя при пациентах так, будто последних рядом нет: обсуждают подопечных, поправляют нижнее белье — то есть сами размывают понятие нормальности. Казалось бы, наблюдение и коммуникация — это те процессы, в которых пациенты должны убедить эксперта в том, что они вменяемы. Но эти процессы исключены вероятно потому, что диагноз уже поставлен — ведь уже и так все понятно.
Да, это уже привычное всем свидетельство самоисполняющегося пророчества. Однако при прочтении меня зацепило не менее банальное стремление к упрощениям, которое становится основным механизмом этого исполнения. В конце лета я поделился некоторыми переживаниями — в частности, о расставании. Сейчас я в отношениях, у меня все чудесно. Однако не все смотрят на это таким же образом — скорое вступление в отношения после разрыва предыдущих вызывает непреодолимое желание клеить разные ярлыки.
Среди своего окружения я несколько раз встречал мнение вроде: «Не слишком ли быстро? Не используешь ли ты одного человека, чтобы закрыть переживания о другом?». Мне показалось, что такой дискурс мог развиться в контексте еще одной банальности этого текста — терапевтического поворота. В его процессе психологическая терминология стала неотъемлемой частью нашей повседневной жизни: мы все эксперты, мы всё психологизируем. Но почему такое соотнесение? Потому что, когда я поговорил об этом с родственником, который взрослел еще до поворота (в советском союзе), она сказала: «Так рано? Ну видимо у вас и не было чувств» (бывшая партнерша сейчас также в отношениях) — здесь нет никакой психологизации, всё просто.
Ярлыки и де-персонализация: в обоих случаях мне поставили диагноз, сводя прошлое и настоящее к рядовой симптоматике и лишая их комплексности, уникальности. Как-то летом Митя спросил, не хочу ли я написать что-то в брошенку. Я сказал «нет» (как и всем этим диагнозам), но вот как будто написал.