«Нагори. Тоска по уходящему сезону» Рёко Сикигути: непроходящее межсезонье

«Мы прощаемся не только с людьми — иногда и место нас провожает. Возможно, и вам случалось, сев в поезд, в машину или на корабль, смотреть, как удаляется пейзаж тех мест, откуда вы уезжаете, и думать, что порт, дома, горы с вами прощаются…»

Когда ещё, если не в конце августа, читать об уходящем сезоне и не в начале сентября об этом говорить. Казалось бы, выбор книги очевиден. Но сначала немного контекста.

Цитата, которая выше, — не главная мысль этой книги. Но я с неё начинаю сегодняшний пост, потому что эти слова прочитала немного позже, чем мне было нужно.

В книге «Нагори. Тоска по уходящему сезону» около ста страниц. Она совсем небольшая, в мягкой обложке. Купила её, чтобы взять с собой в августовскую поездку в Питер, чтобы не перегружать в путешествии ни мозг, ни сумку. По несколько страниц читала её перед сном — и с каждым днём она мне всё меньше нравилась. В какой-то момент решила, что не буду подробно рассказывать об этой книге на канале.

Спустя несколько дней по возвращении домой открыла её снова, прочитала эти слова о том, как «место нас провожает». Вернулась к «Нагори…», и эта книга мне немного помогла осмыслить впечатления от поездки.

/к слову о поездке. в двадцатых числах августа буквально на несколько дней вырвалась ездила в Питер. отдельного поста о поездке не будет, поскольку литературные места и книжные магазины почти не посещала. что до непростых отношений с городом, то сделала небольшое видео. оно — в комментариях к заключительной части сегодняшнего поста, там же и пару слов абзацев о том, почему мой перерыв от ведения канала затянулся/

🔹 «Нагори…» и другие произведения Рёко Сикигути

Кажется, этот пункт обзора нужно поместить где-то в его финале.
Но нет. Поскольку для тех, кому, как и мне интересно творчество этого автора в целом, стоит уточнить некоторые моменты.

«Каждый аромат говорил мне о ­ком-то — живом существе, подсказывая, что это и есть сезон — запах, след ­чьей-то короткой жизни»

Можно ли считать «Зов запахов» продолжением «Нагори…»?
Тематически — да. Фактически — нет.

«Зов запахов» чуть ли не физически ощутимый. А «Нагори…» нет. «Нагори…» информирует, напоминает о важном, но не сильно погружает в него.

«Нагори…» — ни разу не «Голос в темноте», в котором текст звучит и дышит будто бы изнутри. хотя в «Нагори…» Рёко Сикигути, как и в других работах, говорит о времени и памяти.

«Нагори…» — более журнальная (в лучшем смысле этого слова), публицистическая и лёгкая книга.

«Нагори…» — будто бы первые шаги к тому, что мы существенно позже почувствуем, читая «Зов запахов».

«Нагори…» прекрасна. Если не ждать от неё тех же эмоций, что возникают после знакомства с другими книгами Рёко Сикигути.

Впрочем, как и в «Зове запахов», в «Нагори…» много гастрономических примеров, что в целом свойственно японской культуре.

🔹 Что такое нагори

«В наши дни слово записывается двумя иероглифами: на-гори, что значит “имя, которое остается”»

— читаем на странице.

Удивляет факт написания слова — то, что оно в разные времена записывалось по-своему. А ещё после этих строк мне вспомнилось стихотворение Марины Цветаевой «Имя твоё — птица в руке…» (литературные ассоциации, они такие).

Рёко Сикигути сравнивает нагори с двумя другими понятиями, отражающими отношение к смене сезонов.

«Хасири (существительное от глагола хасиру, бежать) означает действие — бег, ­что-то, быстро движущееся, скользящее, а также опережающее, предшествующее, — поэтому его употребляют в значении «предвестник сезона» или «начало сезона». Сакари — это расцвет, кульминация, время гона у животных. Оттенки и подтексты этих понятий легко угадываются».

«Спектр значений нагори гораздо шире. Прежде всего, это слово означает след, присутствие, аромат ­чего-то ушедшего, уже не существующего».

«… аромат ­чего-то ушедшего, уже не существующего», — читая эти строки, я поняла, что Рёко Сикигути пишет не только о сезонах. Глубже и шире. В том числе и о печали, которая возникает, когда завершается что-то для нас важное.

продолжение (1)

🔹 Даже если какой-то сезон уходит, то знания о японской культуре приходят к нам, когда мы читаем эту книгу

«В Японии, кроме ханами, традиции созерцания цветов вишни (хана — цветок, ми — смотреть), есть обычай любования красотой снега — юкими (юки — снег). Для этого даже придуманы специальные окна: юкими-мадо. В сёдзи — сдвижных перегородках из бумаги — часть делается стеклянной, чтобы наблюдать за снегом. Между прочим, этот обычай, укоренившийся в Киото и достойный того, чтобы воспеть его как вершину эстетического единения с природой, не прижился на севере Японии, где и в наши дни, начиная с ноября, жители готовятся к зимним снегопадам, когда сугробы частенько дорастают до окон жилых этажей. А вот для контраста противоположный пример: в культуре арабских стран, известных жарким климатом, красота отождествляется с луной, а отнюдь не с солнцем — безжалостным светилом, сжигающим всё на своем пути».

«Люди приходят в восторг, узнав, что в традиционном японском календаре — двадцать четыре, а то и семьдесят два сезона, причем у каждого — собственное название, связанное с соответствующим периодом года».

Несколько говорящих цитат. К тому же в конце книги есть приложение с объяснением японских культурных реалий. Всё это как отдельный слой книги. Что-то вроде справки о том, почему японцы воспринимают сезоны и не только так или иначе.

🔹 Почему Рёко Сикигути так много внимания уделяет кулинарным темам

Потому что они связаны с темой времени. В книге много гастрономических параллелей. Не буду на них останавливаться. Лучше приведу следующие слова:

«Кулинария примечательна тем, что она раскрывает для нас сложное устройство сезонов через блюда, которые представляют собой встречи живых субстанций — или воспоминания о таких встречах».

И всё же о времени:

«Наша кухня привечает все времена: линейное, циклическое, искусственно измененное, замедленное или даже остановленное…».

🔹 Нагори и время

«Понять, что значит наша жизнь на стыке циклического и линейного времени, не ­так-то просто <...> Мы постоянно пребываем на перекрестке времен, в ­каком-то вихре разнонаправленных ветров, которые то подхватывают нас, то останавливают»,

— пишет Рёко Сикигути.

Время. Движение. А вместе с тем и смена сезонов как процесс. Вот что о нём читаем на страницах:

«Переступая порог сезона или уже шагнув дальше, мы на мгновение оглядываемся назад, задерживаемся перед этими плодами, чтобы проститься, думаем о минувших днях, и дыхание перехватывает от тоски».

А что если сезоны в книге — метафора? Снова открывается другой её слой. Читая книгу, мы будто бы попадаем в замедленную киносъёмку. То, что не всегда замечаем — смену сезонов — автор показывает нарочито медленно. Тем самым отсылает нас к мысли о смене не только сезонов, но и состояний или отношения к чему-либо.

Где время, там и пространство. Если порог сезона вслед за автором мы переступаем метафорически, то путешествия в другие страны и города вполне реальны. О них тоже пишет Рёко Сикигути:

«Теперь, когда передвижение по миру упростилось и его скорость выросла, всё изменилось. Можно купить продукты, привезенные издалека, оттуда, где стоит другой климат и другой сезон, а можно и переместиться туда самому: чтобы попасть в другое время года, достаточно нескольких часов полета, и ничто не заставляет на этом останавливаться».

Где путешествия, там и литература. Точнее — сначала сказки (ещё и баллады, но сейчас разговор не об этом жанре). Пересечение границы в них:

«Однако путешествия были доступны разве что смельчакам и счастливцам, вхожим в иные миры. Простым смертным приходилось подолгу ждать наступления любимого времени года».

Затем Рёко Сикигути пишет о теме сезонности в сказках — и это ещё один слой книги:

«Этот сюжет есть и в Трех маленьких лесовиках братьев Гримм, и в славянских сказках, записанных разными авторами: среди них Марушка и двенадцать месяцев Александра Ходзько или просто Двенадцать месяцев в пересказе Божены Немцовой и Самуила Маршака».

продолжение (2)

🔹 Японская поэзия и сезонность

Рёко Сикигути — литературоцентричный автор. Одной цитаты из «Нагори…» достаточно, чтобы в этом убедиться:

«Чуткость рождается из слов: невозможно почувствовать то, чему нет названия. Если уж выбирать между курицей и яйцом, я бы сказала, что именно письменность и литература породили японское представление о сезонах и все связанные с ними образы».

Она обращается к канону японской поэзии как к отражению ментальности:

«Киото, Камакуре и Эдо (нынешний Токио) — достался умеренный климат с четырьмя вполне четко выраженными сезонами, которые с успехом составили основу всей японской «сезонной» литературы».

/к слову, из этой книги мы узнаём многое о японской не только культуре, но и литературе, что мне сейчас особенно интересно, поскольку захотелось погрузиться в чтение японских авторов/

🔹 О соотношении литературы и жизни (или почему я и дальше буду читать книги Рёко Сикигути)

В «Нагори…» Рёко Сикигути прикасается к одному неудобному и неоднозначному вопросу, ответ на который говорит многое о ней как о писателе. К вопросу об искусстве и проживании, влиянии событий, которые оказываются сложнее.

Сьюзен Сонтаг в книге «Смотрим на чужие страдания» писала следующее:

«То, что кровавая батальная сцена в исполнении художника может быть красива — возвышенной, устрашающей или трагической красотой — общее место. С фотографическими изображениями дело обстоит иначе: находить красоту в военных снимках кажется бессердечием».

У Рёко Сикигути находим похожую мысль:

«Когда историческое событие, которое должно располагаться в линейном времени, попадает в мир хайку с его сезонными словами, оно оказывается явлением природы в самом прямом смысле слова — своего рода превратностью, которую нужно принять и пережить, зная, что уже в следующем сезоне она забудется. В результате хайку оборачивается проводником насилия, загоняющим линейное время в циклическое с его умиротворяющим символизмом, который обессмысливает политическое действие и списывает все ошибки на счет природы»,

— пишет она.

Для меня как для читателя эти слова — ключевые слова в книге.
Не все исторические и жизненные события умещаются в литературный канон. Не всё возможно выразить посредством слова. У литературы на том или ином её этапе развития есть свои ограничения.

Когда встречаю эту мысль у какого-либо писателя, моё уважение к его творчеству только растёт.

🔹 Осень в концепции о нагори

«Октябрь так и называют — месяц нагори: подбирают столовые приборы и накрывают стол в сдержанном стиле, украшая его цветами нагори, то есть цветами уходящего сезона»,

— читаем на страницах.

Несмотря на это мысль о нагори важна не только в октябре. И не только осенью. О ней Рёко Сикигути пишет отдельно:

«Осень столь же естественно связана с ностальгией, в ней всё пронизано духом нагори: увядающая природа, крики оленей, прохладный воздух, разлука… Это происходит словно внутри нас. А если потеря или разлука застает нас весной — когда всё начинается, возвращается к жизни, — мы переживаем ее еще острее».

Получается, что сезоны сезонами, а эмоции и переживания не всегда за ними успевают. При этом настроение того или иного времени года влияет. А всё потому, что:

«Сезоны не замкнуты в себе. Они меняют облик и перетекают друг в друга. Они дышат»

— читаем на страницах книги и дышим осенью.

когда у Георгия Адамовича вышел первый поэтический сборник «Облака» (1916 г.), Николай Гумилёв в его творчестве выделил:

«нелюбовь к “холодному великолепию эпических образов” и “серую ткань повседневных переживаний”»

— ссылка на источник.

пока мне не встретились эти слова о «серой ткани повседневных переживаний», я не могла понять, чем меня так притягивает лирика Георгия Адамовича.

до этой осени не читала его стихотворений. имя поэта мне было известно, но до знакомства с творчеством дело не доходило.

летом купила сборник поэзии с говорящим названием «Акмеисты» — и почти сразу заказала книгу со стихотворениями Владислава Ходасевича.

логика тут простая. в оглавлении «Акмеистов» увидела имя поэта, сборник которого давно хотела заказать. но чтение сборника начала с лирики поэта, чьи строки зацепили в моменте — строки Георгия Адамовича.

забавно об этом вспоминать после чтения статей о полемике Адамовича и Ходасевича.

если бы, прочитав стихотворения Георгия Адамовича, не обратилась бы к статьям о его творчестве и жизни, и они бы все трое остались для меня отдельными (вне их общения и даже полемики) поэтами-эмигрантами.

все трое — Георгий Адамович, Владислав Ходасевич и Георгий Иванов (о нём не пишу сегодня, поскольку о его творчестве есть отдельный пост).

иными словами, да — литературный контекст важен.

«Просматривая десятки обозрений, написанных ими в тридцатые годы, поражаешься, насколько часто совпадали их оценки. В то же время Ходасевич оставался верен строгим оценкам стилистического мастерства, а Адамович охотно прощал формальные огрехи, если чувствовал индивидуальность и непосредственность автора. Он считал, что писатели любого поколения должны открывать в своем собственном существовании неизменные реалии человеческого бытия (любовь, смерть, Бога, судьбу), которые образуют основу творчества всех великих поэтов и всех великих школ. Без этого, верил он, никакая традиция не может стать жизнеспособной»

— писал Роджер Хэггланд в работе «Полемика Адамовича и Ходасевича».

к слову, читать об их полемике не менее увлекательно, чем о полемике критиков XIX века вокруг, например, «Отцов и детей» Тургенева или «Грозы» Островского.

«Адамович-поэт сражался с "концом литературы" в себе самом. Его взгляды на тяготы эмиграции неизбежно окрашивались личными чувствами, которые колебались от веры в будущее до глубокого пессимизма»

— читаем в той же статье.

и вместе с тем находим литературный факт — в 1950 году Георгий Иванов опубликовал статью, которую озаглавил как «Конец Адамовича».

как обозначено в аннотации книги «Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды: Письма Г.В. Адамовича И.В. Одоевцевой и Г.В. Иванову (1955-1958)»:

«теснейшая дружба, насчитывающая двадцать пять лет, сменилась пятнадцатилетней враждой».

🔹интереснейшая история взаимоотношений поэтов, о ней можно много разного читать и узнавать. но в рубрике #читаем_лирику_вместе мы говорим прежде всего о самих стихотворениях.

сегодня подборка из 5 стихотворений Георгия Адамовича.


→ предыдущий выпуск рубрики

как относитесь к лирике Георгия Адамовича?
какое стихотворение из подборки больше отозвалось?

меньше недели до четырёхлетия нашего канала

как и в предыдущие годы я подготовила совсем небольшой опрос.

как и в прошлом году хочу в день канала сделать пост «вопрос-ответ».

🔹поэтому буду рада вашим вопросам. задать их можно в специальном поле опроса или в комментариях под этим постом.

чтобы задать вопрос в опросе, но не отвечать на его остальные пункты, можно в обязательных пунктах поставить прочерк/точку. так что для вопросов все удобные способы хороши.

🔹что касается самого опроса.
он анонимный.
в нём всего пять вопросов.
только два из них обязательные.

забавная, получается, закономерность. чем взрослее блог, тем меньше вопросов в анкете. в этот раз так. сама не особо люблю проходить длинные опросы. но обратная связь читателей мне важна.

опрос тут.

благодарю всех, с кем идём сквозь время и сквозь страницы вместе. телеграм-каналу сегодня четыре года.

🌞 маленький праздник

поздравляю с ним всех, кто читает материалы, пишет комментарии под постами и остаётся на канале. говорить о литературе и книгах важно, нужно и интересно.

спасибо тем, кто ответил на вопросы анкеты, написал тёплые слова и задал свои вопросы.

радует, что в этом году вопросов больше, чем год назад. начну с них — и вместе с тем обозначу некоторые моменты, которые прозвучали сразу в нескольких анкетах.


🔹единственный вопрос о книгах

🌞 телеграм-канал всё-таки о них и литературе, поэтому начнём с этого вопроса

➖ Настя, какое самое яркое произведение запечатлелось в Вашей памяти с самых ранних детских лет?

➖ экранизация «Синей птицы» Мориса Метерлинка (фильм 1976 г.).

прочитала вопрос и задумалась. поскольку меня с детства окружали книги.

не раз писала на канале, что читать полюбила только в тринадцать лет.  но книги дома были (и есть) всегда.

у меня читающая семья. когда я была маленькой, мама мне много читала вслух. Эдуарда Успенского, Сергея Баруздина, Астрид Линдгрен и других авторов.

помню это чтение как процесс, какое-то отдельное произведение не выделяю. к тому же процесс был тёплым, а вопрос о ярком (снова цепляюсь к словам).

первое именно яркое воспоминание о произведении — фильм, который шёл как-то раз по телевизору. фильм, который впечатлил тем, что в нём всё живое — сахар, вода, душа света…

несколько дней тогда ходила под впечатлением от него.
мне было лет пять или шесть.

название фильма не запомнила. узнала о нём только при втором просмотре, когда так же заворожённо, как и впервые, смотрела его.

не знала тогда, что автор этой пьесы известнейший драматург-символист, с творчеством которого соприкоснусь, пусть и совсем немного, на филфаке.

«Слепые» Метерлинка не просто так у меня в списке книжных планов. экранизацию «Синей птицы» иногда пересматриваю, в непростые особые моменты. до остального творчества Метерлинка пока не добралась.


🔹вопросы об авторе блога

🌞 тут начнём с вопроса, которого мне и следовало ожидать, анкета ведь анонимная

➖ Сколько Вам лет?
➖ Мне 27 лет.

🌞 следующий вопрос

➖ Ничего не знаю вас как о человеке. Было бы здорово узнать ваш филологический путь

➖ не уверена, что мой филологический путь расскажет обо мне что-то как о человеке. разве что сейчас моя работа никак не связана с филологией и литературой, но я продолжаю не сворачивать со своего филологического пути.

а он начинался так:

• в тринадцать лет прочитала «451 градус по Фаренгейту» Брэдбери и решила, что моя будущая профессия будет связана с литературой. потом эта мечта угасла. она ожила вновь уже в конце моего девятого класса, когда пришла новая учительница литературы в школе.

• подготовка к экзаменам и первые попытки анализа текста — об этом на канале есть подробный пост.

• пять лет бакалавриата на филфаке в педагогическом.

когда поступала, всерьёз хотела стать учителем русского и литературы, другие варианты не рассматривала (как в 17-18 лет обойтись без максимализма).

на филфаке меня чуть переклинило — и на первых курсах я писала работы на лингвистические темы, в литературоведение заходить не хотела.

к пятому курсу одумалась в двух направлениях. во-первых, поняла, что после выпуска работать учителем не буду.

во-вторых, у меня случилась встреча с чутким научным руководителем. а затем и с лирикой Бродского. три с половиной месяца, пока писала по ней диплом, — моё любимое время на бакалавриате.

• два года магистратуры в любимом РГГУ.

знала, что в педагогическом больше не останусь, были свои причины. да и хотела увидеть, как бывает по-другому. поэтому в магистратуру поступила в другой вуз.

на втором курсе магистратуры узнала, что такое написать около ста страниц текста (магистерскую работу то есть) по ни разу не интересной мне теме. опыт бесценный — подробности опустим.

вопрос-ответ — продолжение (1)

• осознание, что филолог — прекрасная профессия для работы не по специальности.

• поиски минимально стабильной «взрослой» работы, на которые ушли куча нервов полтора года. параллельно с этим участие во фриланс-проектах в сферах смм, копирайтинга, корректуры.

• позавчера был ровно год, как я такую работу нашла. она интересная, иногда с текстами, но вне филологического поля.

• сейчас филологический путь продолжается за чтением книг, ведением блога о литературе. иногда слушаю тематические лекции и подкасты.

по-прежнему пишу о разных книгах и открыта сотрудничеству с писателями. по этому вопросу можно написать мне лично 🔹@nastya_greenflower

к слову, скоро на канале выйдет как раз разбор повести современного писателя.


🔹вопросы и моменты, связанные с тем, что на канале происходит

🌞 о лонгридах и других форматах публикаций

в нескольких анкетах, в разных пунктах опроса, встретила мысль о том, что лонгриды сложно воспринимаются и что их неудобно читать.

в одной из них прозвучало предложение — «публиковать разборы порциями». частный момент этой большой темы. поэтому сначала немного о нём.

во-первых, посты, которые можно выпускать частями, и лонгриды пишутся по-разному. подобно тому, как различаются сценарии фильмов и сериалов. поэтому не вижу смысла делить на части текст, который для этого изначально не предназначен.

во-вторых, под каждое настроение/состояние свой формат.

я, например, люблю длинные форматы. смотрю видео, которые длятся около часа (или даже больше), слушаю долгие подкасты. но иногда у меня бывают дни, когда свободное время вечером провожу даже не за чтением, а за просмотром коротких вертикальных видео на ютубе — когда концентрации внимания хватает только на них.

то же и с остальным контентом. считаю, что, если в какое-то время лонгриды не читаются, их не нужно читать. можно вернуться к ним, когда будет удобно.

другой вопрос, что в блоге не хватает коротких форматов в целом. иногда думаю об этом, поскольку лонгриды не только затратно читать, но и писать.

по-моему, это того стоит, но далеко не всегда. времени у меня на них порой не остаётся — и посты выходят реже. но это уже к вопросу о регулярности.

прежде чем сказать и о ней, ещё один момент о форматах.

мысль о том, что в блоге не хватает визуальной составляющей, тоже прозвучала в нескольких анкетах (удивительно, что такие разные анкеты, но по большей части вокруг одних и тех же вопросов).

по-моему, визуального контента в интернете хватает вне этого блога.
сквозь время и сквозь страницы — канал о текстах.
да, тексты не исключают картинки.

но визуальное оформление чего-либо — то, над чем я заморачиваюсь сильнее, чем над текстами (в целом, не в канале). если начну продумывать визуальный ряд, регулярности, скорее всего, станет ещё меньше.

мы снова подошли к теме регулярности.
пора поговорить о ней.

🌞 о регулярности

интересно, что тут мнения разошлись.
редко выходят посты — кто-то так ответил на вопрос о том, чего в канале не хватает. кто-то, наоборот, назвал среди причин, почему на канал подписан.

неизменно то, что из года в год мы говорим о регулярности в таких постах.

как смм-щик (уже в прошлом) понимаю, насколько она важна. как человек, который иногда сильно устаёт в настоящем и уже две недели встраивается в нормальный режим после отпуска, но ещё не самоорганизовался, пока обещать регулярности не могу.

с лета у меня стало больше задач на работе. да и в жизни иногда случаются разные обстоятельства приключения. сама удивляюсь тому, как ещё весной совмещала работу с графиком 5/2 с другими (около)рабочими проектами — досовмещалась, похоже.

любые активности — чтение и блог тоже — у меня идут в более щадящем режиме. сейчас не получается по-другому.

одна публикация в неделю — прекрасный ритм. но пока мне хочется его отпустить. и выкладывать обзоры по мере их готовности.

хочу в ближайшее время сосредоточиться именно на книгах и постах о них.

подборки будут, но реже. посты рубрики #быть_читателем, возможно, станут менее объёмными, чем раньше.

вопрос-ответ — продолжение (2)

что касается более коротких форматов, у нас один такой есть — #читаем_лирику_вместе.

к слову, эту рубрику в феврале 2023-го придумала, когда впервые немного устала от лонгридов и начала искать что-то более простое.

похоже, снова наступил момент, чтобы что-то другое тоже более простое найти. может, что-нибудь и придумаю — посмотрим.

ну а режим чтения потихоньку выровняю и найду подходящий ритм публикаций.


🌞 и вот мы подошли к заключительному вопросу


➖ Что тебя вдохновляет и дисциплинирует не бросать?
➖ любовь к этому делу.
а именно любовь к литературе и книгам и любовь к написанию текстов.

о том, что дисциплинирует, промолчу. из «пассажа» о регулярности и так ясно, что 
дисциплинированность — не моя сильная сторона сейчас.

вдохновляет мысль о том, что существует много интересных и сильных книг, о которых можно и нужно рассказывать.

вдохновляет общение в комментариях, возможность диалога о литературе и о восприятии прочитанного.

вдохновляет, что блогу уже четыре года, а я его не забросила. другие блоги, которые начинала до канала, забрасывала быстро.

а ещё в начале этой недели нашла для себя ответ на вопрос о том, почему пишу именно о книгах, а не о чём-то другом.

когда мы пишем о книгах, искусстве, культуре, нам не нужно ничего придумывать и гоняться за темами. взаимодействие с книгой или искусством случилось, мы в него погрузились на ту глубину, которая нам нужна, вынырнули из него — об этом и написали.

к такой мысли я пришла за предыдущий год канала. мне интересно, что и как будет происходить.
так что идём дальше.

спасибо, что читаете.

«Покой летящего воланчика» Ольги Одинцовой: когда учитель подарил крылья, а ученик вылетел из школьного гнезда писателем

Если и есть цветы, что распускаются в сентябре, то это о главной героине повести — Ольге Черкасовой. Учебный год начался без неё. Ольга учится в десятом классе.  Приходит в школу на пару недель позже. Скоро она станет не только писателем, но и счастливым человеком. Ведь ей повезёт встретить своих людей. Но пока она об этом не знает.

Мы тоже не знаем. Со спойлерами достаточно. Откроем книгу — и окажемся на пороге осени. А за несколько секунд до остановимся на названии повести.

Траектория полёта воланчика зависит от типа подачи. Благодаря чему или кому он взлетел? Кто ему дал право летать? В каком случае он будет в движении и при этом в покое? Много поднимается вопросов, что отсылают не только к воланчику, но и к тому, что он в повести олицетворяет. И да — вспомним, что скорость его неравномерна и он переворачивается в полёте.

Таков путь главной героини повести.
С лёгкой если не подачи, то руки учителя литературы Антона Ильича, который очень похож на Антона Павловича Чехова, главная героиня ступает на тропу писательства:

/здесь и далее текст цитируется по источнику: litres.ru/book/olga-odincova-18872434/pokoy-letyaschego-volanchika-72228292/

«Чехов оказался Стерховым, совпавшим с фамилией великого русского писателя всего на четыре буквы. Стерх — это ведь краснокнижный белый журавль. Точно, таким он и был: стройный, статный, в чём-то даже по-своему грациозный».

«Я покраснела. Мои плечи опустились. Читать свои тексты я и родителям не даю... А тут целый учитель, ещё и малознакомый. Тем не менее мне снова пришлось молча кивнуть. Почему я никак не научусь говорить слово “нет”?»

Сначала это конкурсы. Затем встречи с людьми из мира литературы. А после — её жизнь становится жизнью писателя:

«Антон Ильич стал первым, кто не смеялся над моими текстами, над романтическими образами, которых я всегда стеснялась, и лирикой, которая всем казалась такой несовременной. Кажется, он тот человек, которому можно доверять».

«Отпусти себя. Позволь себе творить. Если будет трудно поначалу, договорись с собой, что пишешь только для себя, что никто этого не прочитает, пока ты не захочешь. Как будешь готова и если тебе захочется, ты можешь показать новый текст мне, я с удовольствием буду его ждать».

«Покой летящего воланчика» — новая повесть Ольги Одинцовой (шорт-лист конкурса Литрес «Книготерапия») о взрослении творческого человека. О пути писателя и о тех, кто на нём встречается. На страницах мы встретим учителя литературы, ставшего наставником главной героини, её родителей, которые поначалу совсем не понимали её любовь к письму, завистливую старосту, а также человека, после общения с которым она чуть не оставила свою мечту.

Казалось бы, протагонист, антагонист, герой-помощник и не только — все на своих местах. Повествование строится вокруг жизненного пути главной героини. Чем эта повесть отличается от других историй с похожими тематикой и персонажами?

🔹 В «Покое летящего воланчика» определяющую роль играет тепло мира, в котором взрослеет главная героиня.

Пусть у неё отношения с одноклассниками непростые, но Антону Ильичу о том, что в классе есть свой писатель, рассказывает одноклассник Ольги. Спустя годы — повествование в книге линейно, но время в ней бежит с неравномерной скоростью — она встречается с одноклассниками в школе. Если бы в классе была другая атмосфера, той бы встречи не случилось.

Родители главной героини поначалу не поддерживают её в писательстве, но с пониманием относятся к ней в целом. Показателен эпизод, когда учительница химии вызвала её отца в школу:

«— Да, действительно, помню-помню, как-то было дело, пригодилась... — медленно закивал папа, делая вид, будто что-то старательно пытается вспомнить.
— Ну-у? И что же? — химоза выглядела так, будто сейчас взорвётся, она ещё сильнее припала к учительскому столу, как к последнему спасительному плоту.
— Кроссворды как-то в юности разгадывал, элемент из четырёх букв вписал»

#знакомство_с_автором
#внутри_текста

продолжение (1)

После окончания школы главная героиня продолжает писать и сталкивается с самыми разными мнениями. Но какие-либо поворотные или переломные моменты в других сферах её жизни на страницах не озвучены. Это обусловлено прежде всего жанром повести (в литературоведческом смысле).

Интересно, что биография (жизнеописание) — а в «Покое летящего воланчика» как раз биография главной героини — изначально близка к жанру романа, а не повести. Поскольку она обычно не умещается в повесть, как минимум, из-за количества линий и точек невозврата.

«Покой летящего воланчика» — повесть, и биография в ней присутствует ровно в той мере, в какой может быть в повести.

Возвращаясь к вопросу о некой идилличности мира произведения, вспомним другую книгу Ольги Одинцовой — «Виниловую пластинку для Рикки» (обзор на неё можно прочесть на канале).

В «Виниловой пластинке для Рикки» героиня испытывает сложные эмоции. Если бы не тёплое и принимающее окружение, ей бы было ещё сложнее.

Интересно, что при этом в своём блоге во ВКонтакте автор Ольга Одинцова о «Покое летящего воланчика» пишет следующее:

«Недавно поставила точку в новой рукописи, непохожей на все предыдущие истории».

В «Покое летящего воланчика» нам вместе с главной героиней уютно в таком мире. Но однажды, ещё учась в школе, она решает выйти за его пределы. Ольгу Черкасову манит мир литературы, который не ограничивается разговорами со школьным учителем-наставником. Она отправляется на занятия литературного кружка, который ведёт современный поэт Ребрик.

Это второй важный момент в её жизни. Первым стала встреча с учителем Антоном Ильичом, который в Ольгу поверил. Второй же о противоположном. Современный поэт Ребрик оказался жёстким критиком:

«Ольга, знаете, что я вам скажу... Да, у вас была такая… неудачная попытка написать лирический текст. Но, знаете... вам не стоит писать, — будничным тоном обрубил мне едва отросшие на пару сантиметров крылья Аристарх Олегович».

Повесть совсем небольшая — мы не будем разбирать все повороты сюжета. Но на этом эпизоде остановимся. Он вдохновляет на вопросы. Они о читателе.

🔹 Кто читатель повести «Покой летящего воланчика»?

Можно предположить, что многие прочитают эту повесть как историю взросления. Но пишущие люди (в широком смысле — не только те, кто пишет книги, но и те, кто воспринимает мир через письмо и взаимодействие со словом) увидят её иначе.

В другой книге Ольги Одинцовой «Пиковая дама, приди!» (обзор на сборник рассказов однажды выходил на канале) тоже прослеживается особое отношение к пишущим людям:

«Друг мой, придумайте что-нибудь, вы же писатель! Черкнув пером, вы сами можете спасти многих».

Что до эпизода с поэтом-критиком в «Покое летящего воланчика», то пишущий читатель может о него споткнуться. Скорее всего, он узнает в главной героине себя. Другой вопрос — на каком уровне это произойдёт?

Вспомним, что чувствовали, когда на нас когда-то обрушилась чья-то критика? Или чуть дальше — вспомним момент, когда мы с этой критикой согласились? Когда как в той известной фразе: «забудьте о том, чему вас учили в школе» — поняли, что за пределами привычного круга есть что-то, чего стоит увидеть, и сами не заметили как шагнули в трансформацию ценностей и взглядов.

Кажется, что после того случая, когда главная героиня выйдет из творческого тупика, она задумается о том, что писать можно иначе. Это один из вариантов. Но в повести случилось по-другому.

Главная героиня остаётся верной себе и продолжает, как поётся в песне Сплина «гнуть свою линию». При этом ветра мнений в любой момент готовы сбить воланчик и прижать его к земле:

«Круговорот вопросов в моей голове не давал успокоиться. Дошло до того, что я вновь по кругу спрашивала себя: а кому можно верить? Учителю литературы, который разглядел во мне искру таланта и тратил своё время жизни на меня и мои тексты? Ребрику, которого самого хотели отчислить из Литинститута? Кристине, которая плакала над моим текстом? Ларисе Сергеевне, которая написала про мой рассказ что-то такое, чего лучше мне вовсе не видеть? Веронике Юрьевне, которая сказала, что я талантлива?».

продолжение (2)

Соглашаемся мы с главной героиней или спорим, пока читаем книгу? Кому как удобнее. Но происходит главное — наш диалог с произведением.

🔹 Читая повесть, мы наблюдаем и за другим диалогом. Диалогом искусств.

На страницах — отсылки к советским фильмам и упоминания имён известных режиссеров:

«Я не готовилась специально к собеседованию, но сразу набросала ему первые пришедшие в голову имена, фильмы которых я всегда любила: Станислав Ростоцкий, Леонид Быков, Леонид Гайдай, Владимир Меньшов…».

Одна из глав повести называется «Первый конкурс». Звучит обнадёживающе — сколько таких конкурсов у главной героини ещё впереди?..

На своём первом в жизни писателя очном конкурсе она анализирует «Allez!» Александра Куприна.

Интересно, что за счёт отсылок расширяется пространство произведения в то время, как и расширяется мир главной героини — конкурс будто новый рубеж.

Повесть «Покой летящего воланчика» диалогична. Хочется вновь вступить с ней в диалог, но уже не на читательско-писательском, а на культурном уровне. Вместе с тем обозначить несколько тонких моментов произведения, благодаря которым её идиллический и тёплый мир вовсе не кажется приторным.

🔹Воланчик перевернулся в полёте — и мы увидели героев с другой стороны… Повесть полна неоднозначности, которая приводит нас к мысли о человечности.

Ближе к финалу повести у любого читателя (у пишущего или нет) появляется возможность взглянуть на персонажей с другой стороны. Этому предшествуют эпизоды о творческой судьбе одного произведения авторства главной героини. «Вагон времени» — её рассказ с говорящим названием, путёвка в мир литературы и в Союз писателей. Но однажды именно этот текст попадает под раздачу:

«Дело в том, что на конкурс я отправляла тот самый рассказ, который в пух и прах раскритиковала Лариса Сергеевна <...> Какая получается удивительная биография или, лучше сказать, судьба всего лишь у одного рассказа: ведь я писала и множество других текстов, но такие удивительные сюжетные повороты произошли только с ним. Он прыгал, как мячик для пинг понга – из одного конкурса в другой, из огня да в полымя, везде он был “своим”. И в конце концов привёл меня к тому, что я теперь имею».

Мы видим, что оценки творчества неоднозначны. Так же неоднозначны и поступки героев. Светлый и сильный человек, который верит в других людей, может оступиться.

Чтобы обойтись без спойлеров, но подсветить сюжетную ситуацию повести, вспомним двухсерийный фильм Валерия Тодоровского «Большой» (2016 г.). Точнее — эпизод, где знаменитый танцор Антуаном Дюваль вспоминает, как маленькая девочка своим неожиданным появлением в кулисах вселила в него уверенность продолжать заниматься любимым делом. Той девочкой была как раз главная героиня фильма.

Такая же взаимоподдержка, происходит и в «Покое летящего воланчика». Только персонажи на противоположных местах.

Повесть полна веры в человечность. Ближе к финалу мы узнаём, что ею обладают и антигерои. Вспомним всё того же критика-современного поэта из литературного кружка. Он — тоже учитель и наставник, но не для Ольги Черкасовой:

«Она постоянно посещала все семинары Ребрика и занятия литературного кружка. Поэт всегда её хвалил и поддерживал <...> Ту бедную студентку звали Татьяной. И она умерла от тяжёлой болезни незадолго до своего преподавателя <...> Как когда-то самого поэта решили не выгонять из литинститута, так и он спасал её своей поддержкой. Отращивал ей крылья, вытаскивая из тяжёлых мыслей».

Замечаем параллель: Ольга Черкасова и Антон Ильич, поэт Ребрик и Татьяна. Тема учителя и ученика в повести раскрывается с разных ракурсов.


«Покой летящего воланчика» навевает воспоминания. От фильмов до личных переживаний, связанных со школьным временем и творческими перипетиями. Мы помним разное — и диалог с этой повестью будет у каждого читателя свой.

Мир этой книги по-осеннему тёплый, но в нём живо весеннее «чувство юности и свободы. Да, обманчивое, туманное, призрачное». Погружаясь в неё, вспоминаем что-то хорошее, даже если наш путь сильно отличается от пути главной героини повести «Покой летящего воланчика» Ольги Одинцовой.

день Сергея Есенина

🌞 каким видели и знали его современники

В эссе «Нездешний вечер» (1936 г.) Марина Цветаева писала:

«Вас очень хочет видеть Есенин — он только что приехал. А вы знаете, что сейчас произошло? Но это несколько... вольно. Вы не рассердитесь?
Испуганно молчу.

— Не бойтесь, это просто — смешной случай. Я только что вернулся домой, вхожу в гостиную и вижу на банкетке —  посреди комнаты —  вы с Леней, обнявшись.
Я:
— Что-о- о?!
Он, невозмутимо:
— Да, обняв друг друга за плечи и сдвинув головы: Ленин черный затылок и ваш светлый, кудрявый. Много я видел поэтов — и поэтесс — но все же, признаться, удивился...
Я:
— Это был Есенин!
— Да, это был Есенин, что я и выяснил, обогнув банкетку. У вас совершенно одинаковые затылки.
— Да, но Есенин в голубой рубашке, а я...
— Этого, признаться, я не разглядел, да из-за волос и рук ничего и видно не было.

Леня. Есенин. Неразрывные, неразливные друзья. В их лице, в столь разительно— разных лицах их сошлись, слились две расы, два класса, два мира. Сошлись — через все и вся — поэты.
Леня ездил к Есенину в деревню, Есенин в Петербурге от Лени не выходил. Так и вижу их две сдвинутые головы — на гостиной банкетке, в хорошую мальчишескую обнимку, сразу превращавшую банкетку в школьную парту. (Мысленно и медленно обхожу ее) Ленина черная головная гладь. Есенинская сплошная кудря, курча. Есенинские васильки, Ленины карие миндалины. Приятно, когда обратно — и так близко. Удовлетворение, как от редкой и полной рифмы».

— ссылка на источник.

пусть «Нездешний вечер» — эссе не о Есенине, а о Михаиле Кузмине. но оно входит в сборник прозы Цветаевой «Ветреный век», который я сейчас читаю. в нём слова о Есенине оказались кстати.

не сказать, что лирика Есенина мне  близка. с ней у меня связаны разные околочитательские истории (о них есть подробный пост).

так-то обращаюсь к его творчеству обычно раз в году в преддверии 3 октября. каждый год в этот день в канале выходит материал о нём — уже традиция.

в этот раз чуть не забыла о сегодняшней дате. запланировала другой материал для следующей публикации (он выйдет чуть позже, но в ближайшее время).

да и к воспоминаниям его современников обращаться не собиралась. в прошлом году выходил пост о любимых книгах Есенина, и туда вошли фрагменты из них.

но сейчас на волне эссеистики Цветаевой, вспомнив о 130-летии Есенина, отложила её книгу в сторону и отправилась читать не лирику Есенина, а то, что разные люди о нём писали.

подробного материала из этого не получится. но несколько цитат и фрагментов для себя отметила.
они — в сегодняшней подборке.

образ поэта благодаря воспоминаниям о нём получается более выпуклым, чтения краткой биографии редко бывает достаточно.

к слову, по-прежнему считаю, что обращаться к литературному календарю интересно. особенно если его даты как-то пересекаются с текущим читательским контекстом. пусть и удаётся подготовить только подборку цитат или обратиться к нескольким фактам.

когда-то с материала о Есенине начались публикации о поэтах в нашем канале. кто знает, может, с сегодняшнего поста начнётся (не)регулярная рубрика с короткими постами, связанная с датами литературного календаря. а может, и нет — посмотрим.

«Сансиро» Сосэки Нацумэ: потерянный и заблудившийся среди людей и миров студент

В заглавии романа — имя главного героя. Сам роман, казалось бы, ни о чём. В книге не происходит ярких событий, нет в ней как закрученного-перекрученного сюжета, так и громких пылких чувств. Роман о нём — о Сансиро, о его адаптации к студенческой среде, к большому городу и к новому этапу жизни.

Ему двадцать три. Он переезжает из деревни на острове Кюсю в Токио. Учится в университете. Ничего необычного — разве что Сансиро существует в трёх мирах:

«В представлении Сансиро как бы жило три мира. Один, теперь уже далекий, хранил аромат времени до пятнадцатого года Мэйдзи, того самого, о котором говорил Ёдзиро. Все там дышало покоем, как в сонном царстве. Стоит Сансиро захотеть, и он сможет туда вернуться — настолько это просто. Но он не хочет, тем более что в том нет надобности. Покинутое место. В нем Сансиро накрепко запер свое прошлое, с которым навсегда расстался. Лишь при воспоминании о милой матушке Сансиро испытывал раскаяние, поскольку даже ее предал забвению. Получив письмо из дому, Сансиро подолгу мысленно бродил в этом брошенном им мире, с теплым чувством заново переживая прежние радости.

Второй мир — это замшелое кирпичное здание. Просторный читальный зал, такой большой, что лица людей в противоположном его конце едва можно различить <...> В этом мире почти все носят неопрятные усы. Ходят либо задумчиво глядя вверх, либо сосредоточенно под ноги. Одеваются тоже неряшливо. Живут бедно. И в то же время беспечно. Окруженные шумом и суетой, они дышат воздухом мира и покоя, ничуть не заботясь о том, что думают о них другие. Они несчастны, поскольку не знают реальной жизни, и в то же время счастливы, потому что не ведают земных мук. В их число входит Хирота-сенсей. И Нономия-кун тоже. Сансиро уже близок к пониманию этого мира. Он волен его покинуть. Но жаль. Стольких трудов стоило постичь его сущность и очарование!

Третий мир искрится и сверкает, он полон живой прелести, как раскованная весна. Яркий электрический свет. Серебряные ложки. Радостные возгласы. Шутки. Пенящееся шампанское. И, наконец, женщины. Прекрасные женщины. Он дважды видел одну из них. С другой ему даже случилось разговаривать. Он манит к себе, этот мир. Он — как молния: кажется, будто совсем близко, а на самом деле очень далеко. Сансиро с любопытством присматривался. Он должен, казалось ему, занять там свое место и даже стать главным героем в каком-нибудь его уголке».

Сансиро нерешительный, немного робкий. Он часто не знает, как поступить в той или иной ситуации. Он часто чувствует растерянность:

«Сансиро растерялся. С ним это часто случалось. Потом, когда растерянность проходила и мысль становилась ясной, он досадовал на себя, что в том или ином случае не ответил так или не поступил этак. Зная за собой эту особенность, Сансиро, однако, не был настолько легкомысленным, чтобы, не раздумывая, отвечать на любой вопрос. В то же время он понимал, что своим молчанием производит неблагоприятное впечатление».

🔹Почему он, такой отчасти расклеенный и несобранный, — главный герой романа?

Одним читателям Сансиро будет близок, а чувства его окажутся знакомыми и понятными. Кого-то, скорее всего, он будет раздражать.

«На следующий день он не стал предаваться мечтам, а сразу взял книгу. Но вскоре вернул ее ему неинтересной. Следующая книга была чересчур сложной. Так в день Сансиро менял чуть ли не до десятка томов».

Неизменно то, что Сансиро — герой наблюдатель.
Повествование в романе от третьего лица. Почему не от первого?
Потому что Сансиро эту историю не расскажет. Он вне её. Он смотрит на происходящее в своей же жизни издалека.

Мы-читатели, получается, от событий ещё дальше. Поскольку наблюдаем не только за ними, но и за самим Сансиро.

«Быть может, на него подействовала кипучая жизнь Токио? Или же... Сансиро покраснел. Вспомнилась женщина, ехавшая с ним в поезде. Оказывается, реальный мир ему очень и очень нужен. Только он кажется опасным И неприступным. Тут Сансиро заторопился домой, писать матери письмо».

продолжение (1)

В Токио он знает только дальнего знакомого его семьи — профессора Наномию. Затем в университете знакомится с Ёдзиро. Дальше окружение Сансиро расширяется за счёт друзей и знакомых этих персонажей.

Так, Ёсико — младшая сестра Наномии. Наномия ухаживает за Минэко, в которую со временем влюбляется Сансиро. Художник Харагути пишет портрет Минэко. А Ёдзиро сам по себе очень общительный парень и участник разных мероприятий, он всячески сподвигает Сансиро на новые знакомства. Для своего учителя Хироты (за его спиной) Ёдзиро организовывает целую кампанию, чтобы выбрали профессора-японца среди профессоров-европейцев — это, к слову. одна из линий романа. С Хиротой Сансиро тоже знакомится благодаря своему шустрому и деятельному приятелю… Или всё-таки чуть раньше?

Сансиро едет в поезде в Токио. Тогда он ещё не знает, что его попутчик, с которым ему немного довелось поговорить, — профессор Хирота.

Ни на кого из персонажей Сансиро так ни похож, как на Хироту. Их разговоры — не отдельная линия в романе. Но если читать роман, то, как минимум, ради них.

🔹Но сначала об узнавании.

Читателю, который знаком с программными произведениями русской классики, после эпизода узнавания Хироты в (не)случайном попутчике вспомнятся сцены с бураном из «Капитанской дочки» Пушкина.

Не имея опыта чтения многих японских произведений, мы сравниваем прочитанное с известными нам книгами. И всё же больше не прозу Пушкина напоминает роман «Сансиро» Сосэки Нацумэ, а в целом русскую литературе 2 и 3 трети XIX века, когда голосами персонажей звучали социальные и общественные темы, когда появлялись определённые типы героев и на первый план выходили идейные споры.

«Сансиро» сильно напоминает романы Тургенева. С той лишь разницей, что в известнейших «Отцах и детях» главный герой Базаров, то Сосэки Нацумэ многосторонне показывает того, кто похож на тургеневского Аркадия, — Сансиро то есть.

🔹Идейные споры в романе «Сансиро» ведутся вокруг следующих вопросов (которые своей тематикой отсылают нас и к русской литературе конца XIX века и рубежа веков).

➖ О новых тенденциях в литературе Японии и её соотношении с западной литературой

«— ... Все стремительно движется вперед, к новому. Отстанешь — пропадешь. Каждый сам должен проявлять инициативу, создавать это новое, иначе жизнь теряет всякий смысл. Склоняя на все лады слово «литература», о ней говорят, как о чем-то очень доступном, но так говорить можно, к примеру, о литературе, которую нам преподают в университете. Новая литература является отражением самой жизни, и в этом ее величие. В свою очередь, эта новая литература должна влиять на жизнь всего нашего общества. И уже влияет. Пока там некоторые сладко дремлют, она делает свое дело. О, это сила!..

Сансиро слушал молча. Тирада Ёдзиро казалась ему несколько напыщенной, не лишенной хвастовства, хотя в пылкости ему нельзя было отказать. Во всяком случае, сам он, чувствовалось, относился к своим словам весьма серьезно. Именно это и произвело на Сансиро сильное впечатление».

«Мы не станем дольше терпеть ни старый гнет Японии, ни новый гнет Запада. И в нынешних условиях наш долг — объявить об этом во всеуслышание. Новый гнет Запада и в социальном смысле, и в области литературы для нас, молодежи новой эпохи, так же мучителен, как гнет старой Японии.

Мы изучаем западную литературу. Именно изучаем, глубоко, всесторонне, а не стараемся рабски ей подражать»

➖ О ценностях эпохи

«В нынешний век в цене только факты, о чувствах никто и не думает. И с этим ничего не поделаешь: жизнь до того трудна, что не до чувств. Почитайте газеты, и вы увидите, что девять из десяти заметок на социальные темы имеют поистине трагическое содержание»

К слову об историческом контексте. Роман «Сансиро» переносит нас в начало XX века, в эпоху Мэйдзи в Японии, во времена радикальных изменений японского общества, слома традиций и противостояния традиционной и современной культуры.

продолжение (2)

➖ О сверхэгоисте

«В прежние времена выставлять напоказ свою сущность мог позволить себе разве только владетельный князь или глава семейства, ныне же у всех права равные, и поэтому каждому хочется показать себя полностью. Впрочем, я не вижу в этом ничего плохого. Вообразите, стоит ведро. Снимете крышку — а там отбросы. Стоит только сорвать с человека прекрасную оболочку — под ней окажется неприглядная сущность сверхэгоиста. Это общеизвестно. Так не лучше ли прекрасную оболочку заменить некрашеным деревом? И дешево, и без хлопот. Простота и безыскусственность — все на виду. Однако все хорошо в меру. Чрезмерная простота тяготит. Зайдя чересчур далеко, сверхэгоисты начинают тяготиться друг другом, и, когда это чувство, постепенно усиливаясь, достигает предела, возрождается альтруизм. Альтруизм тоже постепенно сводится только к форме и изживает себя. На смену ему опять приходит эгоизм, и так без конца».

«Взгляните на Англию. Там с давних пор эти два принципа преотлично уживаются друг с другом. Вот почему англичане и стоят на месте. Нет у них ни Ибсена, ни Ницше. Бедняги! Они как будто вполне довольны собой, но ведь со стороны видно, что они закоснели и постепенно превращаются в окаменелость».

Самый большой пласт вопросов — о Японии и Европе.

Это и линия с Хиротой и его (не)возможности преподавать среди профессоров-европейцев.

➖ И вопросы связанные с искусством и красотой:

«Хотите знать, почему я выбрал именно глаза Сатоми-сан? Так слушайте… На Западе красавиц непременно рисуют с огромными глазами, даже забавно. А вот в Японии — с узкими <...> Столь различный критерий красоты на Западе и на Востоке на первый взгляд может показаться странным, на самом же деле все очень просто. Европейские женщины — большеглазые, поэтому большие глаза и являются мерилом красоты. У японок же глаза маленькие японские женщины — словно из семейства китовых <...> Эта национальная особенность, естественно, отразилась и на эстетическом вкусе. Больших глаз у японок не бывает, и идеалом для нас служат глаза узкие <...> Но когда европейский художник берется изображать такие глаза, то, как бы он ни старался подражать японскому стилю, женщина у него получается слепой и впечатление производит весьма неприглядное. В Японии не сыщешь такого лица, как у рафаэлевской Мадонны, а если и сыщешь, оно не будет японским»

➖ И с установками менталитета:

«— Я перевел тут одну фразу, а сенсей меня отчитал.

— Фразу? Какую же?

— Да так, пустяки. «Милого жалею — потому люблю».

— Что такое? — Нономия повернулся к Ёдзиро: — Это о чем, собственно? Не понимаю.

— Никто не понимает, — вмешался Хирота.

— Да нет, я просто в стиле песни сделал, а если точно перевести, то получится “Жалеть — значит любить”.

— Ха-ха-ха. А как в подлиннике?

— Pity's akin to love, — сказала Минэко. У нее оказалось великолепное произношение».

После этих слов вспоминаются мысли Сергея Аверинцева о концепте «любить — жалеть» и русском менталитете:

«Но где в мировой поэзии найдём мы такую жену героя, как Ярославна, которая рвётся обтереть кровавые раны на теле мужа, мгновенно и точно схватывая своим воображением, что тело это страждет в жару? Когда мы говорим о теме любви в русской литературе, невозможно не вспомнить плач Ярославны <...> Самое главное, что любовь в плаче Ярославны предстаёт не как влюблённость или страсть, не как куртуазное преклонение, а как жалость жены к мужу, во всём подобная жалости матери к сыну»

«Никто не понимает», — говорит Хирота (в цитате выше). Да и самого Хироту из-за его взглядов мало кто понимает. При этом он — такой же наблюдатель, как и Сансиро, только ещё дальше, глубже и холоднее:

«Сансиро тянуло к Хироте по разным причинам. Прежде всего потому, что этот человек ничем не походил на других даже образом жизни. И еще больше, чем от других, он отличался от самого Сансиро. Собственно, это и вызывало у Сансиро любопытство и в то же время стремление подражать профессору. С Хиротой Сансиро становился беспечным, и его уже не волновала борьба за положение в обществе»

продолжение (3)

Хирота — учитель Ёдзиро больше формально. Ёдзиро — антипод Сансиро, для которого Хирота и становится учителем и близким по духу человеком.

Ёдзиро публикует статью о профессоре Хироте, где называет его «невзошедшим светилом». Тут интересны два момента. Они отражают и своеобразие повествования, и настроение этой книги.

🔹Во-первых, сюжетная ситуация складывается так, что авторство статьи ошибочно приписывают Сансиро. Ёдзиро обещает обо всём рассказать профессору Хироте. Удивительно, что он сдержал обещание. Да, Ёдзиро не отягощён умением смотреть на несколько шагов вперёд. Он — такой человек, которого Хирота называет «бумажным фонарём», что светит только вблизи. При этом Ёдзиро не идёт на подлость и не подставляет Сансиро.

🔹Во-вторых, в романе «Сансиро» у героев интересные и ёмкие характеристики — «невзошедшее светило», «бумажный фонарь», а Сансиро и Минэко — «заблудшие овцы»:

«Однажды они вместе с Минэко любовались осенним небом. Это было на втором этаже в доме Хироты. В другой раз они сидели на берегу речушки в поле. Тогда они тоже были вместе. Заблудшие овцы, заблудшие овцы… Они очень похожи на облака».

А незадолго до этого «заблудшие овцы» рифмуются с «заблудившимися взрослыми детьми»:

«— Хирота-сенсей и Нономия-сан нас, наверно, ищут!
— Ну что вы, — невозмутимо промолвила Минэко, — ничего страшного. Мы просто заблудившиеся взрослые дети».

🔹Почему всё-таки Минэко так привлекательна для Сансиро, а не сестра Наномии — Ёсико, например?

Учитывая, что и с Минэко ему далеко не всегда просто.

Только на неё он не смотрит глазами наблюдателя:

«Он не смог бы смотреть на Минэко глазами постороннего, хотя не отдавал себе в этом отчета. Одно было бесспорным: в чужой смерти он ощутил красоту и умиротворенность, красота живой Минэко несла ему страдание»

Минэко будто бы проникает сквозь ту невидимую стену, которая оберегает Сансиро от других людей:

«Сансиро кажется, что мастерская в тумане. Он сидит, облокотившись на стол, в атмосфере тишины и покоя. В этой тишине возникает Минэко. Черточка за черточкой появляется ее изображение на холсте. Все вокруг словно застыло, движется лишь кисть толстяка художника, движется неслышно, как и сам художник.

Вписанная в тишину Минэко с веером до того неподвижна, что ее можно принять за картину. Харагути пишет не с натуры, а с картины, только объемной, думает Сансиро, чудесным образом он со всем старанием как бы переносит Минэко с объемной на обыкновенную картину. И эта, вторая, Минэко постепенно сближается с первой. Их разделяет тишина, которую нельзя измерить часами. Плавно, спокойно течет время, не касаясь сознания художника, и постепенно вторая Минэко нагоняет первую. Еще немного, и расстояние между ними исчезнет, они сольются воедино, тогда ход времени резко изменит свое направление, канет в вечность и кисть Харагути перестанет двигаться. При этой мысли Сансиро вышел из оцепенения и посмотрел на Минэко, все еще неподвижную. От этой звенящей тишины у Сансиро, словно от хмельного, крутилась голова».

Подобно тому, как Сансиро наблюдает за движением кисти Харагути, мы следим за повествованием. Оно в конце книги замолкает. И у читателя остаются воспоминания не о сюжете, а об образах из этого романа:

«Однако, поразмыслив, он решил, что небо и в самом деле помутнело, точнее не скажешь. Сансиро еще не придумал, что ответить, как Минэко добавила:

— И тяжелым стало, словно мраморным.

Девушка, сощурившись, смотрела вверх. Затем очень спокойно взглянула на Сансиро.

— Правда, оно кажется мраморным?

Сансиро только и мог ответить:

— Да, действительно кажется.

Девушка умолкла. Тогда, помолчав несколько мгновений, заговорил Сансиро:

— Когда созерцаешь такое небо, на душе и тяжело и легко.

— Отчего же? — спросила Минэко.

Вместо ответа Сансиро сказал:

— И еще кажется, будто небо спит и видит сны.

— Оно будто движется и в то же время совсем неподвижно. — Минэко снова устремила взор в далекое небо».

Сюжет романа и правда «будто движется и в то же время совсем неподвижен».

🔹
пора отправиться в путешествие
«По Новеллам»

«По Новеллам» — проект от литературного клуба Bedlam с направляющим названием.

он новый — его запустили этой осенью. чтобы погружаться в американскую литературу, исследуя её ведущий жанр.

в начале сентября я дочитывала сборник новелл не американского, а японского писателя — «Луна в тумане», автор Уэда Акинари.

колорит стран, отражённый в новеллах, очевидно, разный. но эффект всё тот же, что после чтения каких-либо сборников малой прозы.

она легко читается, но быстро забывается, если не остаться в произведении подольше. один из способов в нём задержаться — совместное изучение. ему точно быть в проекте «По Новеллам».

в литклубе Bedlam обсуждения современной зарубежной литературы.

в проекте «По Новеллам» — американских новелл.

на телеграм проекта подписалась, как только о нём узнала. жду, когда дойдём там до Эдгара По (список авторов, изучение которых планируется, в сообщении выше).

сейчас, когда он всё чаще наполняется новыми материалами, рада рассказать о нём и в нашем канале.

проект «По Новеллам» живёт тут.