Валентин Иванов - голос архаической Руси в послевоенном СССР.

Валентин Иванов - писатель, что спустя 10 лет после Второй Мировой рискнул говорить от имени всей кровной, родовой памяти русского народа, в манере тем самых национал-романтиков Европы, что были разбиты буквально на недавней памяти всех читателей его "Повести Древних Лет". Его романы - не попытка реконструкции прошлого, а возвращение к нему как к сказочному, но живому источнику. Он писал так, словно слышал этих своих легендарных предков, как если бы с ними можно было советоваться, спорить, а иногда - просто стоять рядом в тишине. Такое ощущение он оставил у меня в детстве. Как это повлияло на Молотх - понятно с первой демки 2003-го.

«Повести Древних Лет» и «Русь Изначальная» - тексты, полные архаического дыхания. В них нет дистанции, присущей современной историографии. Вместо анализа - переживание, вместо рассуждения - образ, что ощущает древность не как предмет изучения, а как родину Духа. Именно поэтому строки из этих книг стали близки тем, кто ищет традицию вне современного мира: «имеем мы обычаи свои» - не просто реплика, а вызов, формула славянской идентичности, столь близкая правым 90ых и 2000ых годов.

Однако здесь же - и проблема его повествования. Иванов сознательно противостоит Норманнской теории, отвергает участие варягов в становлении Руси, рисует прошлое как почти изолированную славянскую эпопею. Такая позиция идейно понятна- это жест культурной защиты, как стремление отстоять эту так необходимую ему культурную самостоятельность народа. Но в научном смысле она неправдоподобна. Современные данные лингвистики, археологии, дипломатических источников и даже погребального обряда говорят об ином: становление Древней Руси - это буквально результат сложного синтеза славянского и скандинавского начал, и стыдиться тут нечего. Результат не покорения, а слияния. Варяги не чужды Руси, они одна из её родовых, кровных и культурных основ. (Стоит отметить, что фигура ярла Оттара мне всегда казалось ближе. Хоть он и был там настоящим антигероем и "плохим парнем", но воплощал собой суровое языческое варварство северных племён, столь понятное и желанное нам и сегодня.)

Впрочем, отбрасывать Иванова как устаревшего и неправдоподобного было бы столь же легкомысленно, как принимать его за истину в последней инстанции. Он дал главное - мифологический, мировоззренческий образ. Восторг перед стариной, ощущение её сакральности, желание докопаться до доцерковной, доимперской, дохристианской сути народа. Это искание Подлинного и есть ценнейшее в его наследии. Его герои говорят языком, который не объясняет, а зовёт. И это нам важнее всего. Мы можем идти дальше, сочетая его живое чувство древности с точным, доступным нам знанием. Мы можем видеть в Руси не замкнутое племенное пространство, а часть великой европейской истории. Не Восток против Запада, а Восток внутри Запада - в его боевых дружинах, в обмене Мифами и Культами, в скандинавской крови князей, в варяжской форме державности.

Иванов не дал всех ответов. Но он задал правильный вектор: искать истину не в догмах, а в глубине времени. Его романы - сказания нашей старины, в которых есть сила чувств, что ведёт нас на поиски себя. И это главное.