Forwarded from Милосердие
Немало известно случаев, когда встреча с Богом происходит явно для человека, озарением, подобно молнии. Да что тут говорить – у меня и самой так было, и это стало, возможно, самым мощным и невероятным ощущением моей жизни.
Мне было 19 лет, я, сколько помнила себя, считала, что Бога нет, много об этом думала с отрочества, и позже у меня появились первые верующие знакомые, молодые, умные, что заставило меня все упорнее размышлять о вере. Был выходной – женский день 8 Марта...
Всем ли нам дана Встреча с Богом? Как узнать, что эта Встреча произошла? Как жить в ее свете?
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Не смогла удержаться - от Евгения Кустовского.
Эх, была не была! Расскажу эту историю, абсолютно правдивую, которая случилось со мной в праздник Сретения.
Итак:
1987 год, Даниловский монастырь. Я провожу сретенскую всенощную на правом хоре, заменяя о. Товию, регента. Передо мной - полтора десятка консерваторских вышколенных певчих, с нотами наперевес. С нотами, кстати, распечатанного Киево-печерского обихода.
Поём 9-ю песнь канона, с праздничными припевами. Я машу начало пения очередного стиха... и тут оно произошло!
"- О, Христе, всех Царю, победы на враги, (переворот страницы) верному Императору нашему даруй"😦😦😦
Представляете? 16 глоток дружно и отчетливо спели с листа прославление Императора на весь храм!!! Распечатанные Ноты оказались не редактированы с начала прошлого века...
До конца службы я думал только об одном - меня только выгонят, или перед этим как следует отметелят?
Кончилась служба, хор идёт на трапезу. Я подхожу к благочинному, пытаюсь объяснить ему про ноты, что-то там бекаю-мекаю...
Благочинный, прожевав, посмотрел на меня, и негромко сказал:
"Евгений. Я всю жизнь мечтал это услышать, но думал, что уже никогда не услышу. Так что... спасибо тебе!"
И тут я заплакал. Но кроме о. Благочинного этого никто не увидел.
Эх, была не была! Расскажу эту историю, абсолютно правдивую, которая случилось со мной в праздник Сретения.
Итак:
1987 год, Даниловский монастырь. Я провожу сретенскую всенощную на правом хоре, заменяя о. Товию, регента. Передо мной - полтора десятка консерваторских вышколенных певчих, с нотами наперевес. С нотами, кстати, распечатанного Киево-печерского обихода.
Поём 9-ю песнь канона, с праздничными припевами. Я машу начало пения очередного стиха... и тут оно произошло!
"- О, Христе, всех Царю, победы на враги, (переворот страницы) верному Императору нашему даруй"😦😦😦
Представляете? 16 глоток дружно и отчетливо спели с листа прославление Императора на весь храм!!! Распечатанные Ноты оказались не редактированы с начала прошлого века...
До конца службы я думал только об одном - меня только выгонят, или перед этим как следует отметелят?
Кончилась служба, хор идёт на трапезу. Я подхожу к благочинному, пытаюсь объяснить ему про ноты, что-то там бекаю-мекаю...
Благочинный, прожевав, посмотрел на меня, и негромко сказал:
"Евгений. Я всю жизнь мечтал это услышать, но думал, что уже никогда не услышу. Так что... спасибо тебе!"
И тут я заплакал. Но кроме о. Благочинного этого никто не увидел.
Поразительно! Только сегодня узнала, что сюжет Сретения сопровождал Рембрандта всю жизнь, был особенно дорог ему.
Сперва о последней, вообще последней картине (взяла из ВКонтакте текст)
«Симеон во храме», Рембрандт Харменс ван Рейн
Конец 1660-х. Холст, масло. Размер: 98х79 см. Национальный Музей Швеции, Стокгольм
Это – последняя картина Рембрандта, действительно, последняя и незавершенная. Он пишет ее на протяжении восьми лет, с 1661 до 1669 года, откладывая и вновь к ней возвращаясь. Но так и не успевая закончить, отходит ко Господу.
Но именно в этом сюжете воплощаются мысли позднего Рембрандта. Кем бы ни был человек, сколько бы лет он ни жил, он в итоге остается один на один с Богом. И это главное. И потому мы видим бесконечно уставшего старика – как никак он прожил 360 лет! – который бережно, как самое главное сокровище в своей жизни, держит на руках Младенца Иисуса – Свет жизни. И потому теперь он может спокойно уйти: «Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром, Ибо видели очи мои спасение Твое, Которое Ты уготовал пред лицем всех народов» (Лк. 2, 29–31). Теперь он может уйти, потому что знает: Бог всегда будет с ним рядом.
А вот еще его Сретения.
2. Старец Симеон и Анна узнают Господа в Иисусе. 1627г. Гамбургская картинная галерея.
3. Хвалебная песнь Симеона. 1631 г. Художественная галерея Маурицхёйс в Гааге.
4. Симеон во храме. 1660. О! Уже зрелый, поздний, наиболее близкий нам Рембрандт!
И наконец картина, которую мне помогли атрибутировать:
картина Арента Де Гелдера "Песнь Симеона" (Arent de Gelder (1645-1727)). Он один из последних учеников Рембрандта, работал в манере своего учителя: использовал широкие пастозные мазки в «светах» и прозрачные лессировки теней.
А завтра - Блудный сын у нас. Ну, Вы поняли. Его - отдельно.
Сперва о последней, вообще последней картине (взяла из ВКонтакте текст)
«Симеон во храме», Рембрандт Харменс ван Рейн
Конец 1660-х. Холст, масло. Размер: 98х79 см. Национальный Музей Швеции, Стокгольм
Это – последняя картина Рембрандта, действительно, последняя и незавершенная. Он пишет ее на протяжении восьми лет, с 1661 до 1669 года, откладывая и вновь к ней возвращаясь. Но так и не успевая закончить, отходит ко Господу.
Но именно в этом сюжете воплощаются мысли позднего Рембрандта. Кем бы ни был человек, сколько бы лет он ни жил, он в итоге остается один на один с Богом. И это главное. И потому мы видим бесконечно уставшего старика – как никак он прожил 360 лет! – который бережно, как самое главное сокровище в своей жизни, держит на руках Младенца Иисуса – Свет жизни. И потому теперь он может спокойно уйти: «Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром, Ибо видели очи мои спасение Твое, Которое Ты уготовал пред лицем всех народов» (Лк. 2, 29–31). Теперь он может уйти, потому что знает: Бог всегда будет с ним рядом.
А вот еще его Сретения.
2. Старец Симеон и Анна узнают Господа в Иисусе. 1627г. Гамбургская картинная галерея.
3. Хвалебная песнь Симеона. 1631 г. Художественная галерея Маурицхёйс в Гааге.
4. Симеон во храме. 1660. О! Уже зрелый, поздний, наиболее близкий нам Рембрандт!
И наконец картина, которую мне помогли атрибутировать:
картина Арента Де Гелдера "Песнь Симеона" (Arent de Gelder (1645-1727)). Он один из последних учеников Рембрандта, работал в манере своего учителя: использовал широкие пастозные мазки в «светах» и прозрачные лессировки теней.
А завтра - Блудный сын у нас. Ну, Вы поняли. Его - отдельно.
Возвращение (к Неделе о Блудном сыне)
Рембрандт Харменс ван Рейн 1606 - 1669
Возвращение блудного сына
Около 1668-69
Холст, масло 262 х 205см
Государственный Эрмитаж
Лука, 15, 11-32.
Одна из главных библейских притч и одна из мощнейших картин мировой живописи. Поздний, трагический Рембрандт – Рембрандт, уже нищий, распродавший имение и коллекции, переселившийся в гетто, лишившийся славы и заказчиков, потерявший вторую жену и наконец сына. Предсмертный. Вот они, даты. А вот колорит и композиция картины.
Она трагичная, и она — не страшная. Ее писал человек, который измученно шел к Отцу. Он всё потерял и всё расточил, но он — в отличие от сына притчи — уже знал, что Отец ждет.
Это говорит картина.
Как все великие картины, она очень странна и необъяснима.
Вот свет, «обычный» рембрандтовский свет. Им построена картина, с него надо начинать. Этот эффект свечения в темноте мы видим и на многих эрмитажных полотнах Рембрандта, но на свет «Блудного сына» стоит посмотреть вне связи с «приемом», будто впервые, потому что «прием» совсем по-разному звучит в этой картине и других.
Свет — золотой и красный, теплый.
Откуда этот свет? Зачем он такой? Где его источник?
Светится – да, физически отраженным светом — лицо Отца.
Светятся золотом рукава Отца, так похоже на поручи священника, и светится красным его плащ, напоминающий фелонь священника. И жест — простейший, изначальный жест любви и приятия — в своей абсолютности богослужебен. Красное и золото, багряница и злато, царственные цвета.
И — спина сына, эти лохмотья — они тоже золотые. Падающий на них свет — не выделяет их, а сливает с драгоценной одеждой Отца в одно целое; не обличает, а золотит и обнимает,— и рубище, рванина сына, не просто покрывается объятием этого света, а становится — драгоценностью, бесценным даром любви. Для Отеческой любви, которая высматривала пропавшего сына издалека, не сводя глаз с дороги — эти лохмотья дороже той «лучшей одежды», которую сейчас принесут слуги. Золотой свет лобызает эти лохмотья и переносит их в царство Вечного (как гвоздинные язвы Христа навеки вместе с Его плотью вознесены «одесную Отца»). Это — свет Любви.
Всё прочее здесь — его отсветы.
Отец и сын — неразделимое двуединство, композиционное, световое, цветовое.
Отсветы ложатся на другие лица. Кто они? Зачем они тут? В описаниях картины наиболее освещенные лицо справа называют старшим сыном; если это и так, это уже не тот старший сын, что в притче. Как и другие, уже теряющиеся в вечерней тьме лица, его лицо полно глубокой и светлой сосредоточенности, соприсутствия при тайне. Поразительно, но свет передает невыразимое молчание, то состояние душ, когда слова исчезают. Этот сосредоточенный покой — покой потрясения, когда всё случайное, казавшееся важным, отпало как шелуха и взор устремлен на главное и человек слышит свое сердце. И, внятно запечатленное на лицах всех этих сторонних людей, до которых нам и дела нет, кто они — это душевное состояние становится основным тоном картины. И мы, если только есть у нас глаза и сердце, по другую сторону холста — такие же, как те, безымянные, стоим в том же свете и в том же состоянии.
А глаза Отца закрыты — даже не вниз на сына глядят, а в сердце свое и его. Отцу на этой картине — в этот миг — смотреть и нельзя.
Рембрандт Харменс ван Рейн 1606 - 1669
Возвращение блудного сына
Около 1668-69
Холст, масло 262 х 205см
Государственный Эрмитаж
Лука, 15, 11-32.
Одна из главных библейских притч и одна из мощнейших картин мировой живописи. Поздний, трагический Рембрандт – Рембрандт, уже нищий, распродавший имение и коллекции, переселившийся в гетто, лишившийся славы и заказчиков, потерявший вторую жену и наконец сына. Предсмертный. Вот они, даты. А вот колорит и композиция картины.
Она трагичная, и она — не страшная. Ее писал человек, который измученно шел к Отцу. Он всё потерял и всё расточил, но он — в отличие от сына притчи — уже знал, что Отец ждет.
Это говорит картина.
Как все великие картины, она очень странна и необъяснима.
Вот свет, «обычный» рембрандтовский свет. Им построена картина, с него надо начинать. Этот эффект свечения в темноте мы видим и на многих эрмитажных полотнах Рембрандта, но на свет «Блудного сына» стоит посмотреть вне связи с «приемом», будто впервые, потому что «прием» совсем по-разному звучит в этой картине и других.
Свет — золотой и красный, теплый.
Откуда этот свет? Зачем он такой? Где его источник?
Светится – да, физически отраженным светом — лицо Отца.
Светятся золотом рукава Отца, так похоже на поручи священника, и светится красным его плащ, напоминающий фелонь священника. И жест — простейший, изначальный жест любви и приятия — в своей абсолютности богослужебен. Красное и золото, багряница и злато, царственные цвета.
И — спина сына, эти лохмотья — они тоже золотые. Падающий на них свет — не выделяет их, а сливает с драгоценной одеждой Отца в одно целое; не обличает, а золотит и обнимает,— и рубище, рванина сына, не просто покрывается объятием этого света, а становится — драгоценностью, бесценным даром любви. Для Отеческой любви, которая высматривала пропавшего сына издалека, не сводя глаз с дороги — эти лохмотья дороже той «лучшей одежды», которую сейчас принесут слуги. Золотой свет лобызает эти лохмотья и переносит их в царство Вечного (как гвоздинные язвы Христа навеки вместе с Его плотью вознесены «одесную Отца»). Это — свет Любви.
Всё прочее здесь — его отсветы.
Отец и сын — неразделимое двуединство, композиционное, световое, цветовое.
Отсветы ложатся на другие лица. Кто они? Зачем они тут? В описаниях картины наиболее освещенные лицо справа называют старшим сыном; если это и так, это уже не тот старший сын, что в притче. Как и другие, уже теряющиеся в вечерней тьме лица, его лицо полно глубокой и светлой сосредоточенности, соприсутствия при тайне. Поразительно, но свет передает невыразимое молчание, то состояние душ, когда слова исчезают. Этот сосредоточенный покой — покой потрясения, когда всё случайное, казавшееся важным, отпало как шелуха и взор устремлен на главное и человек слышит свое сердце. И, внятно запечатленное на лицах всех этих сторонних людей, до которых нам и дела нет, кто они — это душевное состояние становится основным тоном картины. И мы, если только есть у нас глаза и сердце, по другую сторону холста — такие же, как те, безымянные, стоим в том же свете и в том же состоянии.
А глаза Отца закрыты — даже не вниз на сына глядят, а в сердце свое и его. Отцу на этой картине — в этот миг — смотреть и нельзя.
Но еще о сюжетных деталях и подробностях.
Порой отмечают, что Рембрандт здесь не по Евангелию изображает встречу: увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его. А здесь — коленопреклонение сына и это молчание… Это — следующий миг, когда уже отступила и растворилась всякая страсть, всякое бурное чувство, когда и жесты, и одежды стали вечными, обрели богослужебную мощь.
И эти пятки, всегда первыми бросающиеся в глаза… На самом-самом первом плане, почти выпирающие из картины, поражающие взор своей реальностью (не натурализмом и не реализмом, а именно реальностью, явственностью!) В этих пятках — весь этот страшный путь, и не надо изображать дорогу — разве изобразишь ее? — растресканные пятки, развалившиеся опорки, позолоченная светом неровно обритая голова «бомжа», а лица мы не видим, не видит никто, потому что лица в эту минуту видеть нельзя и не надо, но какой в позе сына покой! покой, в котором вся эта боль и вся эта дорога!
И вот богатые ризы Отца и последнее, истерзанное рубище сына сливаются в единый образ, в одно целое. Отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим. Но картина являет: сын, навеки сын, неотторжимый, единственный, одно целое! Так едино, что никакого контраста нет между царственным одеянием Отца и лохмотьями Сына.
Уже не порыв, не надежда просто — а знание. Уже Встреча. Последняя и окончательная, за которой нет разлук.
Порой отмечают, что Рембрандт здесь не по Евангелию изображает встречу: увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его. А здесь — коленопреклонение сына и это молчание… Это — следующий миг, когда уже отступила и растворилась всякая страсть, всякое бурное чувство, когда и жесты, и одежды стали вечными, обрели богослужебную мощь.
И эти пятки, всегда первыми бросающиеся в глаза… На самом-самом первом плане, почти выпирающие из картины, поражающие взор своей реальностью (не натурализмом и не реализмом, а именно реальностью, явственностью!) В этих пятках — весь этот страшный путь, и не надо изображать дорогу — разве изобразишь ее? — растресканные пятки, развалившиеся опорки, позолоченная светом неровно обритая голова «бомжа», а лица мы не видим, не видит никто, потому что лица в эту минуту видеть нельзя и не надо, но какой в позе сына покой! покой, в котором вся эта боль и вся эта дорога!
И вот богатые ризы Отца и последнее, истерзанное рубище сына сливаются в единый образ, в одно целое. Отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим. Но картина являет: сын, навеки сын, неотторжимый, единственный, одно целое! Так едино, что никакого контраста нет между царственным одеянием Отца и лохмотьями Сына.
Уже не порыв, не надежда просто — а знание. Уже Встреча. Последняя и окончательная, за которой нет разлук.
Тимур Кибиров
Блудный сын
Ах, как вкусен упитанный был телец!
И отёр счастливые слёзы отец.
И вот отоспался сынок наконец,
Отмылся от въевшейся вони.
И жизнь в колею помаленьку вошла.
И вставало солнце, ложилась мгла
Под скрип жерновов, мычанье вола,
Лай собак и псалтири звоны.
Вот и стал он позор и боль забывать,
И под отчей кровлей ему опять
Стало скучно жить и муторно спать…
Ой раздольице, чистое поле!
Ой вы дали синие, ой кабаки!
Ой вы красные девки, лихие дружки!
Не с руки пацану подыхать с тоски,
Ой ты волюшка, вольная воля!
Ну, прости-прощевай, мой родимый край!
Батя ро́дный, лихом не поминай!
Не замай, давай! Наливай, давай!
Загулял опять твой сыночек!
И — ищи ветра в поле! И след простыл.
Старший брат зудит: “А ведь я говорил!
Вот как он вам, папенька, отплатил!
Вы, папаша, добры уж очень!
Сколько волка ни кормишь — он смотрит в лес!
Грязь свинья найдёт! Не уймётся бес!
Да и бог с ним — зачем он нам нужен здесь?..
Пап, ну пап, ну чего ты плачешь?”
А и вправду на кой он Тебе такой?
Чёрт бы с ним совсем, Господь Всеблагой!
Чёрт бы с нами со всеми, Господи мой!
Мы, похоже, не можем иначе.
(Греко- и римско-кафолические песенки и потешки)
Блудный сын
Ах, как вкусен упитанный был телец!
И отёр счастливые слёзы отец.
И вот отоспался сынок наконец,
Отмылся от въевшейся вони.
И жизнь в колею помаленьку вошла.
И вставало солнце, ложилась мгла
Под скрип жерновов, мычанье вола,
Лай собак и псалтири звоны.
Вот и стал он позор и боль забывать,
И под отчей кровлей ему опять
Стало скучно жить и муторно спать…
Ой раздольице, чистое поле!
Ой вы дали синие, ой кабаки!
Ой вы красные девки, лихие дружки!
Не с руки пацану подыхать с тоски,
Ой ты волюшка, вольная воля!
Ну, прости-прощевай, мой родимый край!
Батя ро́дный, лихом не поминай!
Не замай, давай! Наливай, давай!
Загулял опять твой сыночек!
И — ищи ветра в поле! И след простыл.
Старший брат зудит: “А ведь я говорил!
Вот как он вам, папенька, отплатил!
Вы, папаша, добры уж очень!
Сколько волка ни кормишь — он смотрит в лес!
Грязь свинья найдёт! Не уймётся бес!
Да и бог с ним — зачем он нам нужен здесь?..
Пап, ну пап, ну чего ты плачешь?”
А и вправду на кой он Тебе такой?
Чёрт бы с ним совсем, Господь Всеблагой!
Чёрт бы с нами со всеми, Господи мой!
Мы, похоже, не можем иначе.
(Греко- и римско-кафолические песенки и потешки)
Мне сказали про предыдущее стихотворение: Как-то страшненько, беспросветненько.
Я вижу иначе.
И отчасти перекликаясь - образ и этой притчи тут есть - другое из того же цикла.
Тимур Кибиров
Щекою прижавшись к шинели отца —
Вот так бы и жить.
Вот так бы и жить — ничему не служить,
Заботы забыть, полномочья сложить,
И все попеченья навек отложить
И глупую гордость самца.
Вот так бы и жить.
На стриженном жалком затылке своём
Ладонь ощутить.
Вот так быть любимым, вот так бы любить
И знать, что простит, что всегда защитит,
Что лишь понарошку ремнём он грозит,
Что мы не умрём.
Что эта кровать, и ковёр, и трюмо,
И это окно
Незыблемы, что никому не дано
Нарушить сей мир и сей шкаф платяной
Подвинуть. Но мы переедем зимой.
Я знаю одно,
Я знаю, что рушится всё на глазах,
Стропила скрипят.
Вновь релятивизмом кичится Пилат.
А стены, как в доме Нуф-Нуфа, дрожат,
И в окна ползёт торжествующий ад,
Хохочущий страх.
Что хочется грохнуть по стёклам в сердцах,
В истерику впасть,
Что лёгкого легче предать и проклясть
В преддверье конца.
И я разеваю слюнявую пасть,
Чтоб вновь заглотить галилейскую снасть
И к ризам разодранным Сына припасть
И к ризам нетленным Отца!
Прижавшись щекою, наплакаться всласть
И встать до конца.
Из книги «Греко- и римско-кафолические песенки и потешки»
Я вижу иначе.
И отчасти перекликаясь - образ и этой притчи тут есть - другое из того же цикла.
Тимур Кибиров
Щекою прижавшись к шинели отца —
Вот так бы и жить.
Вот так бы и жить — ничему не служить,
Заботы забыть, полномочья сложить,
И все попеченья навек отложить
И глупую гордость самца.
Вот так бы и жить.
На стриженном жалком затылке своём
Ладонь ощутить.
Вот так быть любимым, вот так бы любить
И знать, что простит, что всегда защитит,
Что лишь понарошку ремнём он грозит,
Что мы не умрём.
Что эта кровать, и ковёр, и трюмо,
И это окно
Незыблемы, что никому не дано
Нарушить сей мир и сей шкаф платяной
Подвинуть. Но мы переедем зимой.
Я знаю одно,
Я знаю, что рушится всё на глазах,
Стропила скрипят.
Вновь релятивизмом кичится Пилат.
А стены, как в доме Нуф-Нуфа, дрожат,
И в окна ползёт торжествующий ад,
Хохочущий страх.
Что хочется грохнуть по стёклам в сердцах,
В истерику впасть,
Что лёгкого легче предать и проклясть
В преддверье конца.
И я разеваю слюнявую пасть,
Чтоб вновь заглотить галилейскую снасть
И к ризам разодранным Сына припасть
И к ризам нетленным Отца!
Прижавшись щекою, наплакаться всласть
И встать до конца.
Из книги «Греко- и римско-кафолические песенки и потешки»
Forwarded from КОЛОКОЛ
Однажды у убиенного оптинского иеромонаха Василия, когда он водил экскурсию по монастырю, один из паломников спросил: «Бог же везде?».
«Да» -ответил он. «Мы в любом месте можем помолиться?» - «Конечно» «Почему тогда у вас целых четыре храма? Неужели нельзя монахам молиться в келье, а нам – дома? У нас Бог в душе».
Тогда отец Василий сказал очень важные слова: «Любая молитва хороша, похвальна и полезна, но домашнюю и келейную молитву можно сравнить с плаванием в лодке, когда по бурному морю надо грести постоянно самому. Церковная молитва подобна плаванию на корабле, который даже девятибалльный шторм может перенести и доплыть до своей цели». Поэтому, конечно, если хотите, можете в лодке плавать сами, но это часто бывает опасно. Поэтому мы и дорожим церковными молитвами, этими долгими службами. Они, оказывается, для кого долгие, а для кого-то и не очень...
канал Колокол🔔 www.tgoop.com/pravvera
«Да» -ответил он. «Мы в любом месте можем помолиться?» - «Конечно» «Почему тогда у вас целых четыре храма? Неужели нельзя монахам молиться в келье, а нам – дома? У нас Бог в душе».
Тогда отец Василий сказал очень важные слова: «Любая молитва хороша, похвальна и полезна, но домашнюю и келейную молитву можно сравнить с плаванием в лодке, когда по бурному морю надо грести постоянно самому. Церковная молитва подобна плаванию на корабле, который даже девятибалльный шторм может перенести и доплыть до своей цели». Поэтому, конечно, если хотите, можете в лодке плавать сами, но это часто бывает опасно. Поэтому мы и дорожим церковными молитвами, этими долгими службами. Они, оказывается, для кого долгие, а для кого-то и не очень...
канал Колокол🔔 www.tgoop.com/pravvera
Так уж вышло, довелось сейчас немного вернуться к теме Куликовской битвы, которой я очень сильно жила в пору написания книги.
Тогда я и синодик Куликовский читала молитвенно...
Не так давно пришлось делать справку к акафисту Пересвету и Ослябе.
А сейчас мне захотелось включить сюда финальные абзацы книги.
_____
На Куликово поле шли доблестные люди многих русских княжеств, городов и сел.
С Куликовской битвы возвращалось не просто вдвое поредевшее войско — возвращался русский народ.
Пусть два года спустя была сожжена Москва. Пусть и дальше платили дани татарам и конец татаро-монгольского ига датируется во всех учебниках только веком позже. Пусть Русь, собранная в кулак для величайшей битвы в истории, продолжала и после того быть раздираемой усобицами. Но мы с тех пор, с того дня — смеем поднять глаза; мы — другие.
Если бы не эта битва, мы были бы пред Богом иным народом. И, наверное, не имели бы права говорить о «Святой Руси».
СЛАВА
О великая и крепкая ревность мужества твоего, великий княже Димитрие! Как не устрашился ты идти за Дон, против великих сил татарских? Как прежде всех сам начал биться, как рубил измаильтян! — Но всё это было Божией помощью и милостью Пречистой Его Матери, и великого чудотворца Петра, и всех святых, и родительскою молитвой.
О Владыко Христе, не прогневайся на нас за беззакония наши, и избави нас от нашествий иноплеменных и от мятежей, восстающих на нас, и подай нам, рабам Твоим, тишину, и мир, и любовь.
О Пресвятая Владычице наша, Госпоже Богородице, непостыдная наша Надеждо! Сохраняй покров Твой над землею нашею и моли о нас всегда Господа и Сына Твоего.
О великий и блаженный пастырю Христов Петре, святителю Московский, каменю крепкий, и ты, святителю Алексие, защитниче наш, и Сергие, пастырю дивный, и вы, страстотерпцы Христовы Борисе и Глебе! Не оставляйте нас сирых, и попираемых, и поношаемых от врагов наших, но защищайте стадо свое всегда и сохраняйте невредимо, якоже обещали есте, далече от нас отгоните клевету, зависть, гордость, и молитвами своими всадите в сердца наши кротость, смирение, милость, любовь, потому что Бог наш есть Любовь, Емуже слава во веки веков. Аминь.
(Старостин А.С., Тростникова Е.В. Куликово поле. М.: Издательский Совет РПЦ, 2005.) Но конец как раз мой. Мы с самого начала поделили - Саша пишет войнушку, я молитву. Конечно, вмешивались, дополняли, но в целом именно так.
помяни, Господи, во Царствии Твоем раба Твоего Александра!
Тогда я и синодик Куликовский читала молитвенно...
Не так давно пришлось делать справку к акафисту Пересвету и Ослябе.
А сейчас мне захотелось включить сюда финальные абзацы книги.
_____
На Куликово поле шли доблестные люди многих русских княжеств, городов и сел.
С Куликовской битвы возвращалось не просто вдвое поредевшее войско — возвращался русский народ.
Пусть два года спустя была сожжена Москва. Пусть и дальше платили дани татарам и конец татаро-монгольского ига датируется во всех учебниках только веком позже. Пусть Русь, собранная в кулак для величайшей битвы в истории, продолжала и после того быть раздираемой усобицами. Но мы с тех пор, с того дня — смеем поднять глаза; мы — другие.
Если бы не эта битва, мы были бы пред Богом иным народом. И, наверное, не имели бы права говорить о «Святой Руси».
СЛАВА
О великая и крепкая ревность мужества твоего, великий княже Димитрие! Как не устрашился ты идти за Дон, против великих сил татарских? Как прежде всех сам начал биться, как рубил измаильтян! — Но всё это было Божией помощью и милостью Пречистой Его Матери, и великого чудотворца Петра, и всех святых, и родительскою молитвой.
О Владыко Христе, не прогневайся на нас за беззакония наши, и избави нас от нашествий иноплеменных и от мятежей, восстающих на нас, и подай нам, рабам Твоим, тишину, и мир, и любовь.
О Пресвятая Владычице наша, Госпоже Богородице, непостыдная наша Надеждо! Сохраняй покров Твой над землею нашею и моли о нас всегда Господа и Сына Твоего.
О великий и блаженный пастырю Христов Петре, святителю Московский, каменю крепкий, и ты, святителю Алексие, защитниче наш, и Сергие, пастырю дивный, и вы, страстотерпцы Христовы Борисе и Глебе! Не оставляйте нас сирых, и попираемых, и поношаемых от врагов наших, но защищайте стадо свое всегда и сохраняйте невредимо, якоже обещали есте, далече от нас отгоните клевету, зависть, гордость, и молитвами своими всадите в сердца наши кротость, смирение, милость, любовь, потому что Бог наш есть Любовь, Емуже слава во веки веков. Аминь.
(Старостин А.С., Тростникова Е.В. Куликово поле. М.: Издательский Совет РПЦ, 2005.) Но конец как раз мой. Мы с самого начала поделили - Саша пишет войнушку, я молитву. Конечно, вмешивались, дополняли, но в целом именно так.
помяни, Господи, во Царствии Твоем раба Твоего Александра!
Книга самой драматичной судьбы. Мне тогда даже казалось - трагичной. Но нет.
Пережито всем существом.
Пережито всем существом.
Я каждый день читаю маме стихи и прозу, всякое любимое. Сегодня решила записать чтение. Алексей Константинович Толстой, "Поток-богатырь". Длинно, со сбоями. Но очень любимо. Отмечайте: продолжать ли иногда в таком духе?
Сегодня память священномученика Василия Надеждина.
Нельзя не опубликовать это его письмо к жене, ставшее знаменитым. Его можно читать бесконечно. О Христе как центре жизни и о Божией любви в ней - и святом таинстве супружеской любви.
24 декабря 1929 года находящийся в лагере священник Василий Надеждин написал последнее письмо своей супруге – Елене Сергеевне Надеждиной (Борисоглебской).
______________
Господи, помоги мне сделать это дело хорошо...
Сегодня, в День Ангела моего старшего сынка, моего Додика, мне пришла мысль грустная, но, кажется мне, правильная, что я должен написать прощальное письмо на случай моей смерти... Ибо если я заболею тифом, писать уже не смогу, никого из близких не увижу и не услышу, не смогу ничего передать им, кроме этого письма, если оно будет написано заранее и… если Господь устроит так, что оно дойдет до моих близких… Это письмо должно заменить меня, прощание со мною, участие в моих похоронах, которые произойдут здесь без участия моих близких, без их молитвы и слез... Пишу все это спокойно и благодушно, ибо в душе живет неистребимая «надеждинская» надежда, что я вовсе не умру здесь, что я уеду из этого проклятого места и увижу еще всех моих дорогих... Но это будет дело особой милости Божией, которой я, м[ожет] б[ыть], и не заслужил, – а потому пишу это письмо.
Первое слово к тебе, моя дорогая, любимая, единственная Элинька, моя Ленуся! Прежде всего, благословляю тебя за твою верную любовь, за твою дружбу, за твою преданность мне, за твою неисчерпаемую нежность – неувядающую свежесть любовных отношений, за твою умную чуткость ко всему моему, за твои подвиги и труды, связанные с пятикратным материнством, за все лишения, связанные с твоим замужеством, наконец, за все эти последние слезы разлуки после моего ареста... Да воздаст тебе Господь за все, да вознаградит тебя любовь наших детей, любовь моих печальных родителей (если они переживут меня), моих братьев и сестер, всех моих друзей. Увы, я так мало любил тебя за последние годы, так мало принадлежал тебе духовно; благодарю тебя за наши последние встречи в Ильинском, на Сенеже; благодарю тебя за то, что ты удержала меня при себе и просила не торопиться переезжать на новую квартиру...
Как хорошо нам было вместе в нашей кают-компании! Как ярко вспоминаю я наш уют, наш светлый мир, наше семейное счастье, тобою созданное и украшенное! Десять лет безоблачного счастья! Есть что вспомнить! Есть за что следует горячо благодарить Бога. И мы с тобой должны это сделать... во всяком случае – и в том, если ты уже меня не увидишь на этом свете... Да будет воля Божия! Мы дождемся радостного свидания в светлом царстве любви и радости, где уже никто не сможет разлучить нас, – и ты расскажешь мне о том, как прожила ты жизнь без меня, как ты сумела по-христиански воспитать наших детей, как ты сумела внушить им ужас и отвращение к мрачному безбожному мировоззрению и запечатлеть в их сердцах светлый образ Христа.
Прошу тебя, не унывай, я буду с тобой силою моей любви, к[ото]рая «никогда не отпадает». Мое желание: воспитай детей церковно и сделай их образованными по-европейски и по-русски; пусть мои дети сумеют понять и полюбить книги своего отца и воспринять ту высокую культуру, которой он дышал и жил. Приобщи их к духовному опыту и к искусству, какому угодно, лишь бы подлинному. Кто-то из моих сыновей должен быть священником, чтобы продолжать служение отца и возносить за него молитвы. Ведь я так мало успел сделать и так много хотел! Элинька, милая моя! Если бы ты знала, если бы знали люди, как мне легко было любить и как я был счастлив чувствовать себя в центре любви, излучающейся от меня и ко мне возвращающейся. Как мне сладко было быть священником! Да простит мне Господь мои слабости и грехи по вашим святым молитвам! Благодарю тебя за твою музыку, за музыку души твоей, к[ото]рую я услышал. Прости, родная! Мир тебе. Люблю тебя навсегда, вечно.
Твой Васек
24 декабря 1929 г.
[Попов остров]
Нельзя не опубликовать это его письмо к жене, ставшее знаменитым. Его можно читать бесконечно. О Христе как центре жизни и о Божией любви в ней - и святом таинстве супружеской любви.
24 декабря 1929 года находящийся в лагере священник Василий Надеждин написал последнее письмо своей супруге – Елене Сергеевне Надеждиной (Борисоглебской).
______________
Господи, помоги мне сделать это дело хорошо...
Сегодня, в День Ангела моего старшего сынка, моего Додика, мне пришла мысль грустная, но, кажется мне, правильная, что я должен написать прощальное письмо на случай моей смерти... Ибо если я заболею тифом, писать уже не смогу, никого из близких не увижу и не услышу, не смогу ничего передать им, кроме этого письма, если оно будет написано заранее и… если Господь устроит так, что оно дойдет до моих близких… Это письмо должно заменить меня, прощание со мною, участие в моих похоронах, которые произойдут здесь без участия моих близких, без их молитвы и слез... Пишу все это спокойно и благодушно, ибо в душе живет неистребимая «надеждинская» надежда, что я вовсе не умру здесь, что я уеду из этого проклятого места и увижу еще всех моих дорогих... Но это будет дело особой милости Божией, которой я, м[ожет] б[ыть], и не заслужил, – а потому пишу это письмо.
Первое слово к тебе, моя дорогая, любимая, единственная Элинька, моя Ленуся! Прежде всего, благословляю тебя за твою верную любовь, за твою дружбу, за твою преданность мне, за твою неисчерпаемую нежность – неувядающую свежесть любовных отношений, за твою умную чуткость ко всему моему, за твои подвиги и труды, связанные с пятикратным материнством, за все лишения, связанные с твоим замужеством, наконец, за все эти последние слезы разлуки после моего ареста... Да воздаст тебе Господь за все, да вознаградит тебя любовь наших детей, любовь моих печальных родителей (если они переживут меня), моих братьев и сестер, всех моих друзей. Увы, я так мало любил тебя за последние годы, так мало принадлежал тебе духовно; благодарю тебя за наши последние встречи в Ильинском, на Сенеже; благодарю тебя за то, что ты удержала меня при себе и просила не торопиться переезжать на новую квартиру...
Как хорошо нам было вместе в нашей кают-компании! Как ярко вспоминаю я наш уют, наш светлый мир, наше семейное счастье, тобою созданное и украшенное! Десять лет безоблачного счастья! Есть что вспомнить! Есть за что следует горячо благодарить Бога. И мы с тобой должны это сделать... во всяком случае – и в том, если ты уже меня не увидишь на этом свете... Да будет воля Божия! Мы дождемся радостного свидания в светлом царстве любви и радости, где уже никто не сможет разлучить нас, – и ты расскажешь мне о том, как прожила ты жизнь без меня, как ты сумела по-христиански воспитать наших детей, как ты сумела внушить им ужас и отвращение к мрачному безбожному мировоззрению и запечатлеть в их сердцах светлый образ Христа.
Прошу тебя, не унывай, я буду с тобой силою моей любви, к[ото]рая «никогда не отпадает». Мое желание: воспитай детей церковно и сделай их образованными по-европейски и по-русски; пусть мои дети сумеют понять и полюбить книги своего отца и воспринять ту высокую культуру, которой он дышал и жил. Приобщи их к духовному опыту и к искусству, какому угодно, лишь бы подлинному. Кто-то из моих сыновей должен быть священником, чтобы продолжать служение отца и возносить за него молитвы. Ведь я так мало успел сделать и так много хотел! Элинька, милая моя! Если бы ты знала, если бы знали люди, как мне легко было любить и как я был счастлив чувствовать себя в центре любви, излучающейся от меня и ко мне возвращающейся. Как мне сладко было быть священником! Да простит мне Господь мои слабости и грехи по вашим святым молитвам! Благодарю тебя за твою музыку, за музыку души твоей, к[ото]рую я услышал. Прости, родная! Мир тебе. Люблю тебя навсегда, вечно.
Твой Васек
24 декабря 1929 г.
[Попов остров]
Тропарь, глас 2
Кротким нравом Христовым измла́да украшенный, заповеди Бо́жия возлюбив всею душе́ю и всем сердцем, яви́лся еси́ па́стве твоей пастырь добрый, я́коже и Бог Спас наш, душу твою полага́яй за овцы твоя́. Моли́ Человеколю́бца Бога, отче священному́чениче Васи́лие, спасти́ся душа́м нашим.
_____________
Они увиделись: она приехала к нему в лагерь. Поселилась в Кеми, каждый день носила ему передачи.
Священник Василий Надеждин скончался в лагерной больнице 19 февраля 1930 года. Начальник лагеря разрешил жене священника помолиться ночью рядом с телом почившего мужа и похоронить его на кладбище в Кеми.
___________
И ссылка на публикацию, где и о кончине, и о судьбе Елены Сергеевны.
https://www.miloserdie.ru/article/kto-skazal-chto-net-na-svete-nastoyashhej-lyubvi/
Кротким нравом Христовым измла́да украшенный, заповеди Бо́жия возлюбив всею душе́ю и всем сердцем, яви́лся еси́ па́стве твоей пастырь добрый, я́коже и Бог Спас наш, душу твою полага́яй за овцы твоя́. Моли́ Человеколю́бца Бога, отче священному́чениче Васи́лие, спасти́ся душа́м нашим.
_____________
Они увиделись: она приехала к нему в лагерь. Поселилась в Кеми, каждый день носила ему передачи.
Священник Василий Надеждин скончался в лагерной больнице 19 февраля 1930 года. Начальник лагеря разрешил жене священника помолиться ночью рядом с телом почившего мужа и похоронить его на кладбище в Кеми.
___________
И ссылка на публикацию, где и о кончине, и о судьбе Елены Сергеевны.
https://www.miloserdie.ru/article/kto-skazal-chto-net-na-svete-nastoyashhej-lyubvi/
Милосердие.ru
«Благодарю тебя за музыку души твоей, которую я услышал...» - Милосердие.ru
Священномученик Василий Надеждин (1895-1930) был очень счастливым человеком: у него было любимое дело и любимая жена. После девяти лет служения батюшка был арестован. В заключении он заболел тифом, гангреной, но перед смертью успел оставить своей жене удивительное…
Forwarded from Корнилий Сотник
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Блажен муж — Русский хор Йельского университета
С подсказки Околотеологического познакомился с Русским хором Йельского университета. Основан в 1953 году сыном русских эмигрантов из Латвии. Состоит из студентов и выпускников разных лет Йельского университета. Большинство участников хора не являются носителями русского языка. Здесь их ВК, где есть ответы на многие вопросы, включая: "Зачем американцы поют русские песни?"
Поют они и народные песни, и церковные песнопения, например, Блажен муж.
Не уверен, что я бы хотел услышать это на богослужении в храме: все-таки здесь, на мой вкус, душевность преобладает над духовностью. А вот в концертном зале освятить священными текстами профанное пространство вполне хорошо, и даже порой до мурашек пробирает.
Вообще здесь я увидел очень много примиряющего в нашем современном раздираемом на части мире:
- американцы поют русские песнопения на церковнославянском языке: тут противопоставлять можно как политику, так и географию (противоположные стороны земного шара)
- светские исполняют церковное
- священное в профанном пространстве
- примирение вопреки разделению (хор принципиально продолжает свое дело после фев. 2022).
И не надо говорить, что это усреднение и смешивание, а от того плохо. Не нужно усреднять и смешивать. Крайности останутся, и конечно же не надо принижать верхний регистр к нижнему. Духовное, церковное, священное должно оставаться на своей высоте, но иногда и снисходить в мир, как Христос, чтобы не дать разорваться этой ткани мира совсем. Чтобы те, кто еще по ту сторону предполагаемого разрыва еще имели надежду. Так и Спаситель приходил в гости не только к своим ученикам, не только к книжникам и фарисеям, но и к мытарям, и даже допускал прикасаться к себе блуднице.
#язык #русский #примирение #видео
С подсказки Околотеологического познакомился с Русским хором Йельского университета. Основан в 1953 году сыном русских эмигрантов из Латвии. Состоит из студентов и выпускников разных лет Йельского университета. Большинство участников хора не являются носителями русского языка. Здесь их ВК, где есть ответы на многие вопросы, включая: "Зачем американцы поют русские песни?"
Поют они и народные песни, и церковные песнопения, например, Блажен муж.
Не уверен, что я бы хотел услышать это на богослужении в храме: все-таки здесь, на мой вкус, душевность преобладает над духовностью. А вот в концертном зале освятить священными текстами профанное пространство вполне хорошо, и даже порой до мурашек пробирает.
Вообще здесь я увидел очень много примиряющего в нашем современном раздираемом на части мире:
- американцы поют русские песнопения на церковнославянском языке: тут противопоставлять можно как политику, так и географию (противоположные стороны земного шара)
- светские исполняют церковное
- священное в профанном пространстве
- примирение вопреки разделению (хор принципиально продолжает свое дело после фев. 2022).
И не надо говорить, что это усреднение и смешивание, а от того плохо. Не нужно усреднять и смешивать. Крайности останутся, и конечно же не надо принижать верхний регистр к нижнему. Духовное, церковное, священное должно оставаться на своей высоте, но иногда и снисходить в мир, как Христос, чтобы не дать разорваться этой ткани мира совсем. Чтобы те, кто еще по ту сторону предполагаемого разрыва еще имели надежду. Так и Спаситель приходил в гости не только к своим ученикам, не только к книжникам и фарисеям, но и к мытарям, и даже допускал прикасаться к себе блуднице.
#язык #русский #примирение #видео