История Ринки впервые появилась на страницах [локальной] газеты West Somerset Free Press, где она была опубликована вместе с материалами о состоянии общественных туалетов в местном парке и краже марок в местном почтовом отделении. «Загадка собаки в тумане», - гласил заголовок. В статье рассказывалось, что полиция Девона и Корнуолла расследует «тайну, непроницаемую, как болотный туман», в которой местный «владелец собаки» утверждает, что на него в Эксмуре напал человек, застреливший его собаку. Когда газета копнула глубже, то обнаружила, что владелец собаки каким-то образом знаком с Джереми Торпом. Но когда « Free Press» обратилась к Торпу за комментарием, лидер либералов отнесся к этой истории очень легкомысленно. «В наши дни на болотах охотятся на собак?» - пошутил он. Это было катастрофически неразумное замечание. Ведь, как оказалось, одним из подписчиков местной газеты был Оберон Во, консервативный сатирик, автор постоянной колонки «Дневник» в журнале Private Eye, живший неподалеку. Во отнюдь не был поклонником Торпа, и в декабре он решил поделиться этой историей со своими читателями.»

А дальше расследования, отпирательства, колоритный суд… Вобщем, можно и кино посмотреть. Торпа играет Хью Грант, Скотта - Бен Уишоу.

«Многих разочаровал не только характер, но и внешность английской королевы Генриетты Марии, жены Карла I. София Ганноверская пишет о своем первом впечатлении при встрече с ней в 1642 году: «Зная прекрасные портреты ван Деи‌ка, я представляла всех англии‌ских леди красавицами и удивилась, увидев, что королева была малорослои‌ женщинои‌ с худыми, длинными руками, сутулыми плечами и с зубами, торчавшими у нее изо рта наподобие клыков».

Из О.Тилкес, «Истории страны Рембрандта».

О читательских предпочтениях короля Георга IV (а до того Регента при обезумевшем отце, Георге III - то его правление дало имя периоду - Regency. Regent Street в Лондоне тоже названа в его честь):

«Он стал одержим Наполеоном и покупал все книги о нем, которые мог найти, пополняя ими свою библиотеку в Карлтон-Хаусе.

Через своего библиотекаря Джеймса Станьера Кларка он дал понять Джейн Остин, когда она посетила библиотеку в 1815 году, что она может, если захочет, посвятить ему свой роман «Эмма», хотя, как выразился Кларк, «это, конечно, никто не может этого от вас требовать». Она посвятила.

Хотя он, безусловно, читал и наслаждался творчеством Джейн Остин, Вальтер Скотт был самым любимым писателем Джорджа из тогда живущих. Он мог приводить множество цитат из произведений Скотта, пересказывать «Повесть последнего менестреля» и другие поэмы.»

Из George IV: King in Waiting, Stella Tillyard

Ну и о Джейн Остин.

«Я заявляю, что никакое удовольствие не сравнится с чтением»
Дж. Остин. Банкнота 10 английских фунтов.

"[Приготовленный] Гусь на Михайлов День (29 сент) имел репутацию приносящего удачу: "Вчера я обедала[ужинала?] гусем, который, надеюсь, обеспечит хорошую продажу моего второго издания", - шутила Джейн Остин в письме своей сестре Кассандре 11 октября 1813 года".
Отрывок из «Фаршировка/Stuffed». Пен Воглер

Речь, как я понимаю, идет о втором издании «Гордости и Предубеждения» (первое вышло в январе). Права на все издания книги Джейн продала за разовую единовременную выплату, пишут онлайн, в 110 фунтов. На сегодня это 7311,77. Или примерно 850 000 руб. по курсу. Финансовый успех второго издания ее, по логике, волновать уже не мог. Странно.

Сегодня через 50 мин открывается Лондонская книжная ярмарка, на которой я появлюсь завтра. Это мой небольшой иллюстрированный рассказ для тех, кто не в теме того, что она из себя представляет. 😉 http://enotable.org/lbf

«А новые владельцы [сыроварни], что весьма приятно, получили неожиданную помощь от анимационной студии из Бристоля. В 1995 году Уоллес и Громит присоединились к Киту Калверту в пантеоне спасителей Венслейдейла, когда в своем мультфильме «Стрижка «под ноль» Уоллес объявил Венслейдейл своим любимым сыром. Дети по всей стране стали просить Венслейдейл в свои собранные дома обеды, и продажи сыроварни «Хоуз» резко возросли. Затем «Хоуз» получила разрешение от Aardman Animations на лицензирование "Венслейдейл Уоллеса и Громита" , который она начала экспортировать в Америку, Канаду и даже во Францию.»
Из A Cheesemonger's History of The British Isles. Ned Palmer
https://youtu.be/qnPjUtbAqx4

​​Озабоченность своим прошлым и былым величием свойственна, наверное, всем человеческим обществам. Естественно, в Британии тоже страдают по поводу утери империи. В «Правь, ностальгия: История Британии задом наперед» об этом рассказывается. Но что более интересно, автор выбрала более широкий подход: она показывает, что тоска по золотым денькам прошлого (часто далекого) сопровождала британцев всегда. Особенно хорошо это заметно, когда вместе с автором совершаешь путешествие во времени:

«У ностальгии своя долгая история. Более 500 лет британские политики, поэты, романисты и социальные комментаторы оплакивали утрату старой национальной идентичности и призывали к возрождению более простого и лучшего образа жизни - от призыва Маргарет Тэтчер вернуться к «викторианским ценностям» в 1980-х годах до протеста Уильяма Блейка против «темных сатанинских мельниц» промышленной революции, которые стремительно преобразовывали зеленую и прекрасную землю Англии, или обозревателей XVI века, вспоминающих «веселую Англию» до потрясений Реформации.

Начав с исследования ностальгии в XXI веке, я углубляюсь в прошлое, чтобы раскрыть ностальгию прошлого, от «исторических войн» в наши дни до английской Реформации XVI века. В то время как консерваторы сегодня тоскуют по предполагаемому «духу блица» Британии военного времени, те, кто пережил две мировые войны, часто тоскуют по утраченной невинности сельской жизни, представляя себе эдвардианскую эпоху как долгую летнюю вечеринку в саду, свободную от тревог и потрясений. Эдвардианцы, в свою очередь, с тоской оглядывались на золотую эру викторианского оптимизма - время до того, как имперская конкуренция, урбанизация и технологические перемены меняли их мир, казалось бы, с постоянно растущей скоростью - или же уходили в ностальгические видения бесконечного детства в таких сказках, как Питер Пэн. И хотя самих викторианцев часто рассматривают как апогей национальной уверенности в себе, многие, от художников-прерафаэлитов до движения «Искусство и ремесла», жаждали вернуться в эпоху до промышленной революции, превознося дух средневековой Англии.

А до промышленной революции? Художники, архитекторы и философы XVIII века стремились порвать со Средневековьем, обращаясь к очевидному порядку классического прошлого, а в XVI и XVII веках ожесточенные сражения за монархию и религию постоянно перекраивали отношения между прошлым, настоящим и будущим».

Однако, помимо постоянно стонущих об утраченном где-то в прошлом идеале, автор приводит и другой постоянный лейтмотив: всегда есть те, кто уверен, что перемены к лучшему, а наши предки с удовольствием бы поменялись с нами эпохами, предпочтя менее трудоемкую, голодную, жестокую, болезненную - своей. И литцитата оттуда 🔽:

«Диккенс, писавший для взрослой аудитории, был столь же неоднозначен в вопросе о том, предпочтительнее ли несправедливость и жестокость прошлого несправедливости и жестокости настоящего. Его исторический роман о Французской революции «Повесть о двух городах» (1859) знаменито заявляет, что

«Это было самое прекрасное время, это было самое злосчастное время, — век мудрости, век безумия, дни веры, дни безверия, пора света, пора тьмы, весна надежд, стужа отчаяния, у нас было все впереди, у нас впереди ничего не было, мы то витали в небесах, то вдруг обрушивались в преисподнюю, — словом, время это было очень похоже на нынешнее, и самые горластые его представители уже и тогда требовали, чтобы о нем — будь то в хорошем или в дурном смысле — говорили не иначе, как в превосходной степени».

Такая точка зрения бросала вызов как пессимизму викторианцев, ностальгировавших по блеску прошлых времен, так и оптимизму тех, кто считал, что благодаря современным силам прогресса всё всегда становится лучше. Однако даже такая амбивалентность оказалась чересчур для некоторых читателей, которые привыкли слышать, как их предков обсуждают в благоговейных выражениях, а их достижения называют мерилом, которому надеется соответствовать современность. Как написал один яростный критик романа на страницах «Saturday Review», Диккенс получал «удовольствие, которое кажется нам наглым и неподобающим в высшей степени, обращая внимание своих читателей исключительно на плохие и слабые стороны истории и характера наших ближайших предков». Для рецензента это было личным: Диккенс говорил не об абстрактных исторических фигурах, а о «дедах нынешнего поколения», которых, по его мнению, карикатурно изображали как «своего рода дикарей, или очень немногим лучше... жестокими, фанатичными, несправедливыми, плохо управляемыми, угнетенными и обделенными во всех возможных отношениях».
Из Rule, Nostalgia: A Backwards History of Britain. Hannah Rose Woods

Неожиданное спортивное развлечение Британии XIX века

«Но наряду с боксом самым популярным видом спорта был вид спорта, связанный с состязаниями в ходьбе, - спортивная ходьба (pedestrianism). Речь шла не о том, что один участник соревновался с другим в гонке, а о том, что отдельные люди стремились преодолеть необычные испытания. Спортивная ходьба была идеальным материалом для азартных игр, например: «Спорим, что я пройду 700 миль за четырнадцать дней?». Это пари было реальным. Его заключил, и успешно осуществил свинопас Джон Бэтти в 1788 году (изнурительный путь пешком в среднем по 80 км в день в течение двух недель). Он прошел дистанцию, на ипподроме Ричмонда в Северном Йоркшире, начав в первый день с бодрых 95 км и завершив испытание, пройдя 59 км на четырнадцатый день (и все это несмотря на то, что в первый день он потерял большую часть кожи на ногах из-за новых ботинок, что наверное было ошибкой новичка).

Другие первые ходоки выходили за пределы установленных маршрутов и шли по дорогам и тропинкам, преодолевая огромные расстояния между городами и поселками. В 1765 году Мэри Макмаллен за один день прошла почти от побережья до побережья, от деревни Бленкого в Камбрии до Ньюкасла, в общей сложности 116 км. Судебный клерк Фостер Пауэлл был одним из самых известных ранних спортивных ходоков. Его главное достижение - пройти пешком от Лондона до Йорка и обратно за шесть дней - было впервые осуществлено зимой 1773 года, и он повторил этот подвиг несколько раз впоследствии в своей жизни (невероятно, но казалось, что он улучшал свое время в каждом последующем случае). Многие люди, должно быть, заработали немалые деньги, делая ставки на Пауэлла, но, по слухам, сам он не был мотивирован богатством; скорее он считал, что «его замечательная резвость... принесла ему великую славу». В конце XVIII века Дональд Маклеод несколько раз прошел пешком из Инвернесса [север Шотландии] в Лондон, затем обратно в Инвернесс и сразу же в Лондон, преодолевая за один раз почти 2736 км - подвиг, который становится еще более выдающимся благодаря невероятным сообщениям о том, что ему на тот момент было 100 лет. ...[Э]ти эпические прогулки были совершены не ради спорта (он отправился в Лондон, чтобы подать прошение королю о назначении ему полной пенсии)...

А еще был человек, настолько известный, что его называли просто «знаменитый ходок»: Капитан Барклай. ... Он занимался и обычными переходами на большие расстояния по стране (например, 241 км из Лондона в Бирмингем через Кембридж за один раз в 1799 году). Самый знаменитый пеший подвиг капитана Барклая произошел не на дорогах, а, как у Джона Бэтти в Ричмонде, кругами по одному треку. Местом действия должен был стать еще один ипподром, на этот раз на родине скачек, в Ньюмаркете в Саффолке. Именно здесь он должен был пройти 1 000 миль (1609 км) за 1 000 часов подряд, заключив пари на 1 000 гиней [72 000 фyнтов в 2025. ок 8 млн руб на сегодня]. Ставки на сотни тысяч фунтов стерлингов также были сделаны членами клуба. Ключевое слово в этом изнурительном испытании - «подряд». За каждый час в течение сорока двух дней он должен был пройти милю, то есть самый продолжительный период отдыха за шесть недель мог длиться всего полтора часа за раз. Удивительно простая, но кажущаяся безумной задача.🔽🔽🔽

​​[Начало]🔼
Сразу после полуночи 1 июня 1809 года капитан Барклай отправился на свою первую милю. Зубная боль, ветер, пыль и растяжение связок мучили его в течение нескольких недель, но он продолжал идти, и за шесть недель тысячи людей съехались в Ньюмаркет, чтобы посмотреть, как он ходит взад и вперед по полумильной дистанции трека. Напряженное волнение нарастало по мере того, как он приближался к концу своего испытания. Все отели и гостиницы в окрестностях Ньюмаркета были полностью забронированы, «задействована каждая лошадь и каждая повозка». В последний день его эпического похода, несмотря на недавно установленные канаты, отгораживающие его от людей, вокруг него собралась толпа, давящая и толкающаяся, "настолько большая, что ему едва хватало места, чтобы идти". По словам газеты Statesman, 12 июля он прошел свою последнюю милю «с совершенной легкостью и в прекрасном расположении духа».

Капитан Барклай успешно завершил свой поход, немного устав и похудев на 13 кг. В последующие десятилетия другие принимали вызов «матча Барклая» и часто пытались превзойти его достижение. В 1816 году Джозайя Итон прошел 1 998 полумиль за 1 998 последовательных получасов по Брикстонскому тракту. Две самые замечательные преемницы добавили шика в спортивную ходьбу. Мадам Анджело (урожденная Маргарет Аткинсон) неоднократно выполняла оригинальный "челлендж" капитана Барклая и гастролировала по мюзик-холлам, исполняя свою «Песню ходьбы» и «поражая всех своим изящным стилем ходьбы» (мадам Анджело была мулаткой и появлялась в том, что газеты называли «туземным костюмом»). А знаменитая Ада Андерсон, которую прозвали «чемпионкой мира по ходьбе», победила в матче Барклая в Лидсе в 1878 году, и затем добилась славы в Америке, где прошла 2700 четвертьмиль за 2700 четвертьчасов. Это означало, что ее самый продолжительный период отдыха составлял невероятные девять минут за двадцать восемь дней, и она использовала эти драгоценные минуты не только для сна. Андерсон была прирожденной артисткой и использовала свои перерывы, чтобы развлекать толпу пением, шутками и речами.

К 1880-м годам ... интерес к спортивной ходьбе угас, и приличное общество стало считать зрелище мужчин и женщин, изнуряющих себя до изнеможения, просто отвратительным».
Из «Потерянные тропы: История того, как мы ходим отсюда туда». The Lost Paths: A History of How We Walk From Here To There. Jack Cornish.

Добавлю, что капитан Барклай (на фото) имеет отношение к шотландскому роду, основавшему банк Barclay’s. Да и наверное в дальнем родстве с Барклаем де Толли состоит. Вряд ли с Чарльзом Баркли though 😉 Также он известен тем, что оригинальным образом тренировал выносливость самого знаменитого чемпиона-боксера Англии, Тома Крибба, первого, удостоившегося боксерского пояса. Умер Барклай в 75 лет от того, что его лягнула лошадь.

Из The Way We Eat Now. Bee Wilson

«В мире, где действительно нет собственности, было бы интересно привести здесь текст песни «Imagine» и подвергнуть его тщательному анализу. Увы, в век, к сожалению, все еще угнетенный капиталистическими условностями, такими как авторские гонорары, перспектива оплатить еще одну шубу для Йоко Оно меня не вдохновляет. Но, возможно, это и к лучшему, поскольку сказать здесь действительно нечего. В песне всего три шестистрочных куплета, каждый из которых основан на отдельной идее: нет религии, нет стран, нет собственности. Хотя поклонники песни часто хвалят ее романтический утопизм <...> придется непростительно-буквально указать на то, что мир без религий, стран, имущества, войн и голода почти по определению был бы миром без людей. Радиоведущий Роберт Элмс, безусловно, был прав, когда в 2003 году в интервью для документального фильма Arena, посвященного этой песне, предположил, что «Imagine» предлагает только «политику уровня детской школы» и «то, что говорят участницы конкурса „Мисс Мира“».

Однако то, что говорят участницы конкурса «Мисс Мира» - пожелания мира во всем мире, презрение к материальным амбициям, прочувственные слова о маленьких детях и животных - это именно то, что многие люди хотят услышать. В конце концов, именно поэтому «Imagine» так популярна. И было бы слишком просто отвергнуть ее слушателей как легковерных дурачков, соблазненных подростковым нытьем миллионера из загородного дома.<...> Тот факт, что все эти люди - очень умные, очень успешные и некоторые из них очень обеспеченные - были так увлечены видением Леннона, многое говорит о непреходящей силе сентиментального утопизма, как бы нелепо он ни был выражен.»

Из «Великая британская фабрика грез», Доминик Сэндбрук

​​«Но, конечно, Леннону никогда не приходилось сталкиваться с реалиями обычной трудовой жизни. В возрасте, когда многие молодые люди его эпохи едва заканчивали университет, он уже был очень богат. К 25 годам у него уже были Rolls-Royce и Ferrari. Когда весной 1965 года он снимался в фильме «Help!» на Бонд-стрит, режиссер попросил его забежать в роскошный ювелирный магазин Asprey's через одну дверь и выйти через другую. По дороге он ухитрился потратить около 600 фунтов стерлингов, что сегодня эквивалентно примерно 20 000 фунтам. Год спустя, когда корреспондент газеты Evening Standard Морин Клив посетила дом в Вейбридже, который он делил со своей женой Синтией и их сыном Джулианом, она была поражена нереальной атмосферой богатства и роскоши. Именно в этом интервью Леннон произнес свою печально известную фразу о том, что «Битлз» «популярнее Иисуса». Но что действительно показательно в этом интервью, так это его неприкрытый материализм:

«Община Вейбриджа состоит из трех женатых «Битлз»; они живут там среди лесистых холмов и биржевых маклеров. Они не работают с Рождества, и их существование уединенно и на удивление вневременно. «Какой сегодня день? с интересом спрашивает Джон Леннон, когда звонишь с новостями извне...

Мы быстро осмотрели дом, Джулиан пыхтел позади, прижимая к себе большую фарфоровую сиамскую кошку. Джон пронесся мимо предметов, к которым он потерял интерес: «Это Сидни» (рыцарь в доспехах); "Это хобби, которым я занимался неделю" (комната, полная моделей гоночных машин); "Син не позволяет мне избавиться от этого" (фруктовая машина). В гостиной стоят восемь маленьких зеленых коробочек с подмигивающими красными огоньками; он купил их в качестве рождественских подарков, но так и не собрался их подарить...

Возникает ощущение, что его имущество, которое он ежедневно пополняет, одолело его: все эти магнитофоны, пять телевизоров, машины, телефоны, ни одного номера которых он не знает... Его машины - «Роллс-Ройс», «Мини-Купер» (черные колеса, черные окна), «Феррари» (перекрашенная в черный цвет) - вызывают у него недоумение. А еще бассейн, деревья, склонившиеся под ним. «Ничего похожего на то, что я заказывал, - смиренно говорит он. Он хотел, чтобы дно было зеркальным». Это удивительное хозяйство, - сказал он. Ни одно из моих приспособлений не работает, кроме костюма гориллы - это единственный костюм, который мне подходит».

Стоит подчеркнуть, что Леннон не проявил ни малейшего намека на неловкость, когда Клив спросила о его богатстве. Он с гордостью сказал, что «знаменит и богат». Зачем ему столько денег? «Мне нужны деньги, - сказал он, - просто чтобы быть богатым. Единственный другой способ получить их - это родиться богатым.
Если у тебя есть деньги, это власть, не требующая силы». Когда они приехали в Лондон, он зашел в магазин Asprey's и купил огромный сборник игр. Затем он отправился в офис Брайана Эпштейна. «Есть ли подарки?" - с надеждой спросил он.

Конечно, это не тот Джон Леннон, которого предпочитают помнить его поклонники. Настоящий Джон Леннон, как нам часто говорят, был художником, идеалистом, аскетом, который презирал имущество и отвергал лицемерие капиталистической системы. Но это чепуха. Настоящий Джон Леннон всегда жаждал денег; самый подробный летописец «Битлз» Марк Льюиссон пишет, что главным стремлением Леннона всегда было «быть богатым», добавляя, что «Джон хотел денег, чтобы не работать». На протяжении большей части своей ранней жизни Леннон не проявлял ни малейшего намека на политический идеализм. Будучи студентом художественного факультета, он не вступал в Лейбористскую партию, не ходил на марши CND [Движение за ядерное разоружение] и не участвовал в демонстрациях против апартеида в ЮАР. На самом деле, только после того, как он реализовал свою главную амбицию - стать очень богатым, - он начал потакать своим художественным, политическим и духовным увлечениям. Поворотный момент наступил в ноябре 1966 года, когда он встретил японскую художницу-концептуалистку Йоко Оно, чьи работы, милосердно, выходят за рамки этой книги.»

Из Великая британская фабрика грез, Доминик Сэндбрук

Вообще, такая по-хорошему без лебезения книга о британской культуре. Автор, конечно, не только прикладывает «иконы», но такие неожиданные ракурсы на них, конечно, очень интересны.

«История Великобритании изобилует примерами мужчин и женщин из очень скромных семей, чей опыт бедности заставил их стать лучше - от Ричарда Аркрайта до Кэтрин Куксон. Но случай Леннона был иным. Его жажда перевоплощения и самореализации была вызвана не бедностью, а порывами его личности. Заманчиво указать на его сложную семейную жизнь, но с самого раннего возраста Леннон воспитывался добрыми, любящими и финансово обеспеченными родственниками в приятном районе города. В песне «Working Class Hero» он пел о боли, которая приходит, когда «они заставляют тебя чувствовать себя маленьким», о двадцатилетних мучениях, когда тебя «мучают и пугают», о страданиях, когда «бьют дома и обижают в школе». Но это была чистая выдумка. На самом деле детство Леннона было спокойным и любящим. Дядя, тетя и мать не заставляли его чувствовать себя маленьким, они уделяли ему много внимания, и по стандартам того времени он был чем-то вроде избалованного ребенка. («Этот образ меня как сироты - мусор, - сказал Леннон в интервью журналу Playboy в 1980 году, - потому что я был под надежной защитой тети и дяди, и они очень хорошо обо мне заботились, спасибо»). В школе он ненавидел и обижался на авторитеты, но нет никаких доказательств того, что над ним издевались или плохо обращались; если что, он сам был тем, кто издевался. В целом, по сравнению, скажем, с Чарли Чаплином, пожалуй, единственным англичанином двадцатого века, который соперничал с ним во всемирной популярности, ему вряд ли могло бы быть лучше. Всю жизнь, даже на пике своей голливудской славы, Чаплин был движим воспоминаниями о том, как он спал на улицах южного Лондона или в работных домах Ламбета и Ньюингтона. Но у Леннона не было таких воспоминаний. Ничто дома не толкало его на побег...»

Из The Great British Dream Factory, Dominic Sandbrook

«Телевизионный футбол стал похож на музыку. Его показывают постоянно, и ты можешь смотреть или не смотреть. И большинство из матчей никакие». Ник Хорнби.

Цит. в The People's Songs: The Story of Modern Britain in 50 Records. Stuart Maconie