Прочла «Фокус» Марии Степановой — небольшую книжку, написанную словно бы столетие назад, и не Степановой, а Набоковым. Не только устройство фраз, но и сам выбор слов, старомодных, ложащихся на современность лишь с натяжкой, заставляет насторожиться. Дальше — больше: светлоглазые незнакомцы, потеря связи, иррациональность выборов и даже бродячий цирк создают ощущение, что уже читала всё это, может, не точно в этом же сеттинге и не такими словами, но.

Большая история повторяется — маленькие истории перемигиваются.

Я лично не особенно верю в продуктивность (да и обоснованность) полных исторических параллелей, но это уже другой вопрос, не литературный.

Книжная обозревательница Вика Козлова собрала папку с каналами русскоязычных писательниц, чтобы можно было открывать для себя новые имена, узнавать про рабочую рутину и новые тексты коллег, участвовать в обсуждениях книг. И главное — все это удобно структурировано в отдельное телеграм-пространство.

Вот папка:

https://www.tgoop.com/addlist/nLGLbNpK61g2NmUy

Прочла «Раз мальчишка, два мальчишка» Аси Демишкевич — сказку-матрешку со множеством других сказок внутри.

Читая, все время думала, что этот текст лучше бы работал как сценарий, а не проза. Погуглила, оказалось, что Демишкевич пишет и драматургию, в том числе киносценарии.

У кого какие впечатления от книги? Не представляли кино, когда читали?

Вы наверняка знаете работы Насти Каркачёвой — это перевод «Синетов» и «Красных частей» Мэгги Нельсон, а также редактура переводов («Аргонавты» Мэгги Нельсон, «Ползут, чтоб вновь родиться в Вифлееме» Джоан Дидион, «Чистый цвет» Шилы Хети и другие).

А еще Настя — редакторка моих «Грибных мест». Ее внимательность к деталям, широкий гуманитарный кругозор и чуткость к словам и людям помогли и моему тексту, и мне как писательнице — теперь я знаю, что редактура бывает такой.

Сейчас Настя берет новые проекты (редактура и перевод (анг., нем.). Если вашим текстам нужен экспертный взгляд, это одна из лучших возможностей его получить.

Контакты для связи вот тут, внизу страницы.

Сегодня снег выпал и не растаял — а это значит, что теперь большую часть дня я провожу в своем чердачном кабинете.
В деревне письмо, как и всё прочее, подчинено сезонам.

Прочла уже несколько русскоязычных книг, которые очень ждала и которые в итоге оказались не такими сильными, какими могли бы стать при хорошей редактуре.

Даже не хорошей — просто внимательной. Такой, которая бы избавила текст от того, что замыленный глаз писательницы пропустил. Это и тавтологии всех мастей (соседство однокоренных, повторение одного и того же слова), и сравнение, после которого следует новое сравнение (так что и на что в итоге похоже?), и слабые первые предложения, и нелепые метафоры, и прочие неудачные избыточные тропы ради красивости.

Обсудила это на встрече с коллегами, и, конечно, проблема в нечеловеческих нагрузках и крайне низкой оплате труда в редакциях. У людей, просто не хватает времени и сил на полноценную работу с текстом.

Из этого вытекают последствия и для читательниц, и для писательниц.

Читательницы получают тексты, которые выглядят небрежно, про которые не знаешь что и думать — книга просто не готова, это рукопись, неотшлифованный черновик.

Писательницы не могут рассчитывать на то, что издательство проведет над книгой качественную корректорскую и редакторскую работу. Лучше решить эти вопросы в частном порядке — заплатить за эти услуги тем, чьему профессионализму вы доверяете. Отнимем эту сумму от мизерного гонорара и авторских отчислений с продаж — и получится, что с финансовой точки зрения писательство — это работа в минус. Не сюрприз — вон недавно Света Лукьянова посчитала, сколько денег вложила в публикацию одного своего рассказа.

Образцовое проявление неокапитализма — прибыли крупных площадок с электронными книгами и издательских холдингов продолжают расти, при этом те, кто работает с текстами, даже близко не могут существовать на свои заработки. И пользователи, то есть читатели, тоже получают плохой продукт.

Сегодня приезжали брать интервью о доме и книге.

Тем временем бигль Бетти:
- принесла кусок мяса на кровать и съела его на чистом покрывале;
- сбежала со двора и вернулась, извалявшись в говне.

В перерывах между работой над романом написала детскую историю про бигля-детектива.
Нагенерировала картинок, вырезала, сверстала в канве книжечку и вручила в подарок этим любимым девчонкам! Кстати, справа — прототип героини.

К завтрашней ридинг-группе перечитываю Одри Лорд.

Она пишет: «[…] так или иначе мы разделяем приверженность языку и силе языка, переприсвоению этого языка, который заставили работать против нас. В преобразовании молчания в язык» и так далее.

И подумала вот что. Это построение предлагает линейность и согласие с логикой непременного прогресса. Но что если молчание и язык — не отрезки на прямой линии, а части волнообразной нерегулярной структуры, в которой вслед за языком может вновь наступить молчание? Как отличается молчание, до которого не было языка, и молчание, перед которым был и язык, и то первое молчание?

Ощущаем ли мы больше отчаяния? Что происходит с той дискурсивной базой, которая вроде бы и есть, но не доступна для применения? Можем ли мы опереться на это неприменимое опасное знание? И если да, то слышится ли наше молчание иным?

Прочла «Лес» Светланы Тюльбашевой — историю о том, как две молодые москвички теряются в карельских лесах. У этого есть и магическое измерение, и антропологически-экзистенциальное — то, как горожанки с помадами в карманах блуждают по дикой и безлюдной местности, живущей по собственным законам, с каждой страницей полнится все большим отчаянием. Долгожданная встреча с человеком облегчения не приносит — спаситель предлагает им водки и велит подождать со всякими городами и больницами. Начинается кафкианский ад уговоров, вопросов, попыток, но кажется, что к возвращению домой москвички все так же далеки, как и когда спали на голой земле под соснами.

Потом история становится детским приключенческим детективом, в котором мальчик и девочка из глухой лесной деревни расследуют пропажу соседки, заодно выходя на прошлое москвичек, которые оказываются не так просты.

Книга пробует играть на двух территориях — и жанровой остросюжетной литературы, и социального размышления о человеке и природе, правосудии и безнаказанности, цивилизации и дикости, и в чем-то делает интересную работу. Но как будто не доводит начатое до конца. Про свою любовь к детским книгам (и особенно детективам) напишу потом отдельный пост, а тут просто отмечу, что для меня детективная линия «Леса» от лица школьника совсем не сработала. Темное прошлое семьи и вся эта развязка тоже — мне кажется, авторка оставила противоречивые знаки о том, как трактовать поступки семейства (мы в какой системе ценностей? Мне хочется либо как в «Patricia wants to cuddle», где девчонку так достают съемки в реалити-шоу, что она помогает секте женщин-сепаратисток убить всех своих коллег и принести их в жертву гигантскому зверю женского пола — либо как-то яснее обозначить, что у нас тут другая трактовка отношений добра и зла).

У кого какие мысли про финал и книжку вообще?