новые кроссовки: ступня как будто в облачке
я выхожу на прогулку
сирень у подъезда отцвела уже, но сам факт
что она есть у моего дома меня радует
даже в ее отсутствие
удобная обувь облегчает ходьбу
на улице тепло, но не жарко
я смогу долго идти
мой новый прогулочный маршрут долгий
сначала я иду по тихой зеленой улице
обращаю внимание на все небольшие садики, разбитые у домов
столько цветов и цвета, столько света
потом обхожу торговый центр и спускаюсь вниз к озеру
около воды стоят спасательные вышки-лавочки
я покупаю мороженое у женщины, которая уже закрывает ларек
но я успеваю купить свой шоколадный рожок
с кусочком молочного шоколада у основания
я залезаю на вышку, кладу ноги на перекладину и смотрю на воду
не могу понять, почему так не делала раньше
я расслабляю мышцы лица и подставляю его солнцу
как кошка, нежусь на солнце
рефлекторно достаю телефон и пытаюсь сделать фото
ухватить момент, как его сохранить для себя? как запомнить?
телефон жужжит, и я ставлю на беззвучный режим
фото ничего не передают и не сохраняют
убираю телефон и смотрю на бегающую у кромки воды собаку
открываю книгу, чтобы прочитать еще главу
чувствую, как в голове наступает ясность
предвкушение интеллектуальной работы, движения мысли
счастье, когда рождается мысль, выстраиваются логические цепочки
когда рождаются связки в тексте и проявляется структура
эрно пишет про «интеллектуальное бурление»
и я хорошо чувствую эти слова и эту радость
ловлю обертку от мороженого, которую уносит ветром
смеюсь своей неуклюжести
последний отрезок обратной дороги всегда самый тяжелый
но это приятная усталость, как после продуктивного дня
я захожу домой, в свою нору
пахнет пало санто и свежевыстиранным бельем
ставлю кофе: новая красивая турка из сараево, новая любимая кружка
приятные воспоминания в каждой черточки оригинального орнамента
я открываю текст и расписываю возникшую в голове во время прогулки связку
все встает на свои места, и я на своем месте.
ницше писал, что человек обречен на страдания:
в его сознании есть категория времени:
травмы прошлого и страх перед будущим
животные лишены ощущения времени
корова, жуящая траву на поле, пребывает в блаженном здесь и сейчас
в ее вселенной нет тревог и груза прошлого
я думаю о том, что у нее при этом нет возможности
испытать наслаждения от интеллектуальной работы
радость новой мысли и новых логических вывертов
монтажная склейка смыслов дорога моему сердцу
и пусть на мгновение способна сделать меня счастливой
счастливой как корова!
я выхожу на прогулку
сирень у подъезда отцвела уже, но сам факт
что она есть у моего дома меня радует
даже в ее отсутствие
удобная обувь облегчает ходьбу
на улице тепло, но не жарко
я смогу долго идти
мой новый прогулочный маршрут долгий
сначала я иду по тихой зеленой улице
обращаю внимание на все небольшие садики, разбитые у домов
столько цветов и цвета, столько света
потом обхожу торговый центр и спускаюсь вниз к озеру
около воды стоят спасательные вышки-лавочки
я покупаю мороженое у женщины, которая уже закрывает ларек
но я успеваю купить свой шоколадный рожок
с кусочком молочного шоколада у основания
я залезаю на вышку, кладу ноги на перекладину и смотрю на воду
не могу понять, почему так не делала раньше
я расслабляю мышцы лица и подставляю его солнцу
как кошка, нежусь на солнце
рефлекторно достаю телефон и пытаюсь сделать фото
ухватить момент, как его сохранить для себя? как запомнить?
телефон жужжит, и я ставлю на беззвучный режим
фото ничего не передают и не сохраняют
убираю телефон и смотрю на бегающую у кромки воды собаку
открываю книгу, чтобы прочитать еще главу
чувствую, как в голове наступает ясность
предвкушение интеллектуальной работы, движения мысли
счастье, когда рождается мысль, выстраиваются логические цепочки
когда рождаются связки в тексте и проявляется структура
эрно пишет про «интеллектуальное бурление»
и я хорошо чувствую эти слова и эту радость
ловлю обертку от мороженого, которую уносит ветром
смеюсь своей неуклюжести
последний отрезок обратной дороги всегда самый тяжелый
но это приятная усталость, как после продуктивного дня
я захожу домой, в свою нору
пахнет пало санто и свежевыстиранным бельем
ставлю кофе: новая красивая турка из сараево, новая любимая кружка
приятные воспоминания в каждой черточки оригинального орнамента
я открываю текст и расписываю возникшую в голове во время прогулки связку
все встает на свои места, и я на своем месте.
ницше писал, что человек обречен на страдания:
в его сознании есть категория времени:
травмы прошлого и страх перед будущим
животные лишены ощущения времени
корова, жуящая траву на поле, пребывает в блаженном здесь и сейчас
в ее вселенной нет тревог и груза прошлого
я думаю о том, что у нее при этом нет возможности
испытать наслаждения от интеллектуальной работы
радость новой мысли и новых логических вывертов
монтажная склейка смыслов дорога моему сердцу
и пусть на мгновение способна сделать меня счастливой
счастливой как корова!
Валерий Чтак
Я не знаю, - я из Москвы, 2019
холст, принт
83 x 83 см
Eingang, 2006
холст, акрил
120 x 100 см
Я не знаю, - я из Москвы, 2019
холст, принт
83 x 83 см
Eingang, 2006
холст, акрил
120 x 100 см
Forwarded from creative woman
А я вот тоже считаю, что мы, автофикшн-писательницы, вечно ноем о том, как нас в детстве обижали. Конечно, жаловаться на травму — это инфантильно. Настоящие взрослые не копаются в травме, они поступают единственным правильным образом — передают ее своим детям и идут дальше налегке.
Forwarded from Holy shit and holy water
Родился
Получил травмы
Полечил травмы
Пенсия
Умер
🫠
Получил травмы
Полечил травмы
Пенсия
Умер
🫠
квирята💔
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Forwarded from слова и неслова
список литературы для начинающих квирят
перечитываю поля б. пресьядо
наслаждение
перечитываю поля б. пресьядо
наслаждение
Бешеный ритм учебы и работ последнего времени заставил меня разучиться читать для себя и себе. Сначала я скучала, а потом как будто разучилась и все откладывала. Книгу Еганы Джабарровой «Руки женщин моей семьи были не для письма» я давно положила в очередь, и вот добралась летом. Каникулы, можно сказать. Мне нравилась поэзия Еганы, ее текст про деколониальность, было интересно, какой получится её проза. И в целом она получилась поэтической и деколониальной. Но и то, и другое там очень аккуратно вплетено, и помогает рассказу автогероини о своем теле, письме и поиске идентичности.
В конце книги есть прекрасный анализ текста от деколониальной исследовательницы Мадины Тлостановой. Его наличие в книге как будто помогло мне не включать сразу аналитический взгляд, а насладится красотой языка, яркими метафорами и прожить саму историю. Меня сразу привлекла структура, я читала про части тела автогероини, про то, какие темы она раскрывала, отталкивая от каждой, и думала о своем теле.
Я как-то стремительно ощутила себя неблагодарной, жестокой по отношению к собственному телу, слишком строгой и зачастую словно отчужденной от него. Егана пишет о контексте, в котором такие чувства рождаются. И, хотя наши с ней контексты, в чем-то схожи, в чем-то различны, читая, я думала о том, что патриархат связывает женщин всего мира сильнее, чем любая вера и любая идеология. Такие общие боли и такой схожий стыд.
«Ни одно из увиденных в бассейне тел не было похоже на те, что я видела в журналах или на экране, они были живыми, пульсирующими: полными и худыми, молодыми и старыми — все они были интересными, как книги. Не было двух одинаковых морщинок или складок; груди, как им и полагалось, слегка повисали, ноги местами были усыпаны марсианскими кратерами целлюлита. Но главное, никто не обращал внимания на мое голое тело, никого не интересовали уродливая родинка на левой груди, большие бедра, округлый живот, синяки и шрамы — мое тело было обыкновенным женским телом, подверженным возрасту и биологическим процессам. Видеть чужие тела означало видеть и свое собственное таким, какое оно есть на самом деле: не приукрашенным, лишенным дополнительных значений».
Текст Еганы заставил меня ощутить хрупкость своего тела и в общем-то грядущую так или иначе конечность бытия, которую может предварять потеря как моторных, так и когнитивных функций. Я читала много, возможно, слишком книг о смерти, утрате и тяжелой болезни, но эта для меня особенная, потому что она про всё это и про письмо. Мне вдруг стало страшно именно за то, что я не успею написать, что я трачу свое драгоценное время жизни и работоспособности не на то, что я так сильно люблю (хотя я разогналась: на это всё-так тоже трачу!) и что для меня так важно. Эта книжная магия: расставленные в определенном порядке слова, которые провоцируют сразу и благодарность к своему телу и желание писать.
Теперь хочется тоже стать волшебницей.
В конце книги есть прекрасный анализ текста от деколониальной исследовательницы Мадины Тлостановой. Его наличие в книге как будто помогло мне не включать сразу аналитический взгляд, а насладится красотой языка, яркими метафорами и прожить саму историю. Меня сразу привлекла структура, я читала про части тела автогероини, про то, какие темы она раскрывала, отталкивая от каждой, и думала о своем теле.
Я как-то стремительно ощутила себя неблагодарной, жестокой по отношению к собственному телу, слишком строгой и зачастую словно отчужденной от него. Егана пишет о контексте, в котором такие чувства рождаются. И, хотя наши с ней контексты, в чем-то схожи, в чем-то различны, читая, я думала о том, что патриархат связывает женщин всего мира сильнее, чем любая вера и любая идеология. Такие общие боли и такой схожий стыд.
«Ни одно из увиденных в бассейне тел не было похоже на те, что я видела в журналах или на экране, они были живыми, пульсирующими: полными и худыми, молодыми и старыми — все они были интересными, как книги. Не было двух одинаковых морщинок или складок; груди, как им и полагалось, слегка повисали, ноги местами были усыпаны марсианскими кратерами целлюлита. Но главное, никто не обращал внимания на мое голое тело, никого не интересовали уродливая родинка на левой груди, большие бедра, округлый живот, синяки и шрамы — мое тело было обыкновенным женским телом, подверженным возрасту и биологическим процессам. Видеть чужие тела означало видеть и свое собственное таким, какое оно есть на самом деле: не приукрашенным, лишенным дополнительных значений».
Текст Еганы заставил меня ощутить хрупкость своего тела и в общем-то грядущую так или иначе конечность бытия, которую может предварять потеря как моторных, так и когнитивных функций. Я читала много, возможно, слишком книг о смерти, утрате и тяжелой болезни, но эта для меня особенная, потому что она про всё это и про письмо. Мне вдруг стало страшно именно за то, что я не успею написать, что я трачу свое драгоценное время жизни и работоспособности не на то, что я так сильно люблю (хотя я разогналась: на это всё-так тоже трачу!) и что для меня так важно. Эта книжная магия: расставленные в определенном порядке слова, которые провоцируют сразу и благодарность к своему телу и желание писать.
Теперь хочется тоже стать волшебницей.
видела на днях рилс в инстаграме, где блогерка плачет, обнимая собаку и пишет, как ее любит, а дальше нарезка из разных видео с псом. ей сразу стали писать в комментариях вопросы и соболезнования. было полное ощущение, что случилось страшное, и она горюет. но в комментариях я прочитала, что блогерка ничего такого не имела в виду, она просто сняла видео с признанием в любви к псу и что слезы от переполненности чувствами.
и я, с одной стороны, согласна с интенцией упрекнуть блогерку в отсутствии ясности, с другой стороны, я как человек крайне сентиментальный, который не смог прочитать подготовленный заранее тост на бабушкин юбилей, потому что расплакался (бабуля тоже, у нас семейное), разделяю эту остроту чувства. как и то, что любовь — это не только и не столько про радость, но и про уязвимость, которая затрудняет дыхание и вызывает лёгкое головокружение.
сегодня я зашла в музей Сарьяна, я видела раньше его полотна, но не могу сказать, что как-то стремилась особенно посмотреть его экспозицию. после отъезда стало сложно с музеями, а тут очень надо было переключиться, сменить картинку. выбор музея диктовался тем, что перерыв в работе короткий, и надо успеть вернуться, то есть буквально количеством метров от отеля.
я впервые в Ереване, так что главное впечатление от музея: запахи и цвета полотен Сарьяна уже не абстракция. они действительно такие в Армении, и это какое-то чудо, на котором мне сложно фокусироваться в суете и тревоге (спутница теперь любых перемещений через любую границу). но самое яркое переживание, даже как будто первое по-настоящему разрешённое себе ожидало меня на первом этаже, в зале, который почему-то был закрыт решеткой, но смотрительница как-то заговорщически меня туда повела, сказав, что это временная экспозиция, посвященная жене Сарьяна.
я зашла и, увидев первую работу, расположенную прямо над столом смотрительницы, расплакалась. я испытала такое пронзительное чувство, какую-то ясность эмоции: как же он в неё влюблен, как же влюблена она. это был портрет совсем юной Лусик, они недавно познакомились, в подписе её девичья фамилия — Агаян.
она не улыбается на этом портрете, кажется, задумчивой или даже грустной, но, когда я смотрела на него, мне было так очевидно, что он влюблен, сильно влюблен. мои слёзы не были слезами грусти, я растрогалась, потому что я понимаю этот взгляд и эту хрупкость оболочки, это отсутствие кожи влюбленного.
и я, с одной стороны, согласна с интенцией упрекнуть блогерку в отсутствии ясности, с другой стороны, я как человек крайне сентиментальный, который не смог прочитать подготовленный заранее тост на бабушкин юбилей, потому что расплакался (бабуля тоже, у нас семейное), разделяю эту остроту чувства. как и то, что любовь — это не только и не столько про радость, но и про уязвимость, которая затрудняет дыхание и вызывает лёгкое головокружение.
сегодня я зашла в музей Сарьяна, я видела раньше его полотна, но не могу сказать, что как-то стремилась особенно посмотреть его экспозицию. после отъезда стало сложно с музеями, а тут очень надо было переключиться, сменить картинку. выбор музея диктовался тем, что перерыв в работе короткий, и надо успеть вернуться, то есть буквально количеством метров от отеля.
я впервые в Ереване, так что главное впечатление от музея: запахи и цвета полотен Сарьяна уже не абстракция. они действительно такие в Армении, и это какое-то чудо, на котором мне сложно фокусироваться в суете и тревоге (спутница теперь любых перемещений через любую границу). но самое яркое переживание, даже как будто первое по-настоящему разрешённое себе ожидало меня на первом этаже, в зале, который почему-то был закрыт решеткой, но смотрительница как-то заговорщически меня туда повела, сказав, что это временная экспозиция, посвященная жене Сарьяна.
я зашла и, увидев первую работу, расположенную прямо над столом смотрительницы, расплакалась. я испытала такое пронзительное чувство, какую-то ясность эмоции: как же он в неё влюблен, как же влюблена она. это был портрет совсем юной Лусик, они недавно познакомились, в подписе её девичья фамилия — Агаян.
она не улыбается на этом портрете, кажется, задумчивой или даже грустной, но, когда я смотрела на него, мне было так очевидно, что он влюблен, сильно влюблен. мои слёзы не были слезами грусти, я растрогалась, потому что я понимаю этот взгляд и эту хрупкость оболочки, это отсутствие кожи влюбленного.
Forwarded from shell(f)
просто пост выходного дня о библиотеке 😊
когда год назад мы придумывали shell(f), нам было важно не только, чтобы книги, которые мы любим, читаем и обсуждаем, стали доступны для читател:ьниц в белграде – нам хотелось воспроизвести формат своей домашней библиотеки. он подразумевает возможность читать сразу несколько книг, откапывать забытое и еще ни разу не открытое, вдохновляться рандомными цитатами, гадать по строчкам и просто рассматривать книжные корешки
библиотека shell(f) – это живая пополняющаяся подборка. что-то из нее на время пропадает, а какие-то книги появляются в нескольких экземплярах или перебираются с одной полки на другую. это не список по запросу в гугле и не книжный магазин, где надо выбирать по ряду параметров (и цена, не последний из них), а общее творческое и интеллектуальное пространство для всех ее пользовател:ьниц
а еще мы, конечно, рады, когда удается ненадолго выключить в себе организаторку и, покопавшись, найти и себе книгу на выходные, чтобы почитать не по работе, или текст, который вдохновит писать собственный. в такие моменты, кажется, что все получилось именно так, как было задумано!🪄
когда год назад мы придумывали shell(f), нам было важно не только, чтобы книги, которые мы любим, читаем и обсуждаем, стали доступны для читател:ьниц в белграде – нам хотелось воспроизвести формат своей домашней библиотеки. он подразумевает возможность читать сразу несколько книг, откапывать забытое и еще ни разу не открытое, вдохновляться рандомными цитатами, гадать по строчкам и просто рассматривать книжные корешки
библиотека shell(f) – это живая пополняющаяся подборка. что-то из нее на время пропадает, а какие-то книги появляются в нескольких экземплярах или перебираются с одной полки на другую. это не список по запросу в гугле и не книжный магазин, где надо выбирать по ряду параметров (и цена, не последний из них), а общее творческое и интеллектуальное пространство для всех ее пользовател:ьниц
а еще мы, конечно, рады, когда удается ненадолго выключить в себе организаторку и, покопавшись, найти и себе книгу на выходные, чтобы почитать не по работе, или текст, который вдохновит писать собственный. в такие моменты, кажется, что все получилось именно так, как было задумано!
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
удивительно, конечно, как легко у некоторых получается жонглировать смыслами и конструктами, чтобы загнать тебя/меня/нас в ловушку чувства собственной неполноценности. а дальше можно веревки вить. я в своё время наслушалась про собственную избалованность, мелкобуржуазность и что-то там ещё. про свой идеализм и что-то там ещё. ха-ха, хочется теперь сказать всей этой левацкой хуйне. но тогда мне всерьез казалось, что надо себя перемолоть и перекроить, чтобы стать лучше.
«У меня есть желания, и если ты не собственница, не фашистка, не путинистка, не капиталистка, то тебе понравятся мои желания, ты будешь рада исполнять мои желания, ты поймёшь меня и примешь меня целиком, чего бы я ни хотел, что бы я ни делал».
лонгрид великой логиновой про кирилла широкова тут
«У меня есть желания, и если ты не собственница, не фашистка, не путинистка, не капиталистка, то тебе понравятся мои желания, ты будешь рада исполнять мои желания, ты поймёшь меня и примешь меня целиком, чего бы я ни хотел, что бы я ни делал».
лонгрид великой логиновой про кирилла широкова тут
Forwarded from ашдщдщпштщаа
Ничего не могли понять
сотрудники детского хосписа
обычный ребёнок
вполне нормального вида
ни рака там прости господи
ни спина бифида
ни бокового амиотрофического склероза
ни миодистрофии Дюшена
здоров совершенно
румян с мороза
ну колики
ну живот
а мать плачет, говорит до тридцать пятого не доживет
а мы ведь не наркоманы
не алкоголики
хоть и без регистрации
остановились в каком-то хостеле
и за что это нам за какие ещё грехи
господи
в приемной толпятся какие-то пастухи
родня наверно
у этих обычно полно родни
людям же надо чувствовать
что они в этом чертовом городе
в этом проклятом хостеле
не одни.
А мальчик спал.
Врач собирался на выезд в Аннино.
Звёзд было не видно из-за ярких огней Собянина.
Прошла уборщица, позвякивая ведром.
Все работало, как завод,
Театр,
Аэродром.
Только у всех детей в отделении
Часа на четыре
Почему-то пропал болевой синдром.
Женя Беркович
сотрудники детского хосписа
обычный ребёнок
вполне нормального вида
ни рака там прости господи
ни спина бифида
ни бокового амиотрофического склероза
ни миодистрофии Дюшена
здоров совершенно
румян с мороза
ну колики
ну живот
а мать плачет, говорит до тридцать пятого не доживет
а мы ведь не наркоманы
не алкоголики
хоть и без регистрации
остановились в каком-то хостеле
и за что это нам за какие ещё грехи
господи
в приемной толпятся какие-то пастухи
родня наверно
у этих обычно полно родни
людям же надо чувствовать
что они в этом чертовом городе
в этом проклятом хостеле
не одни.
А мальчик спал.
Врач собирался на выезд в Аннино.
Звёзд было не видно из-за ярких огней Собянина.
Прошла уборщица, позвякивая ведром.
Все работало, как завод,
Театр,
Аэродром.
Только у всех детей в отделении
Часа на четыре
Почему-то пропал болевой синдром.
Женя Беркович
тут Лера Мартьянова рассказывает о том, что наша писательская мастерская с Лаймой теперь вышла в онлайн, а значит к нам можно присоединиться, чтобы писать любую часть своего текста и закончить её, получить поддержку бета-ридерок и менторское сопровождение из любой точки мира. план встречаться в зуме небольшой группой, чтобы уделить вниманием каждому тексту, каждой проблеме и каждому триумфу. еще поделимся обязательно всяким редакторско-издательским. писать можно рассказы, романы, автофикшн, фантастику и нон-фикшн, сценарии и пьесы. большая часть моего писательского обучения прошла в зуме и я была рада возможности не прерывать занятия в ковид, когда уехала жить в другой город. кроме того, я прохожу теоретические курсы, посвященные литературе, онлайн, и мне кажется, что это очень крутая возможность. отдельно для меня интересно — поддерживать в комьюнити связь с разными контекстами, писать из разных и делиться этим как будто бы путь к расширению эмпатии и картины мира в целом.
Forwarded from Мартышка
Знаю, что меня читает множество пишущих людей: и детских, и взрослых писателей, и тех, кто готовит какие-то свои тексты просто для себя, для семьи и истории.
Так вот, мы недавно с коллегой обсуждали, что лето как будто хорошо подходит для того, чтобы докрутить свою идею, дописать текст.
Затык в другом: мотивации и поддержки как будто нет вообще.
И тут у меня есть палка-выручалка в виде комьюнити моих девчонок из Белграда: Лайма и Ира — люди с большим писательским и редакторским опытом, знают за тренды, умеют в бережное кураторство, короче, золотки.
Свою книжку я приду писать именно к ним, потому что там ещё и комьюнити других авторов супер-обнимательное.
Короче, девочки до 16 июля берут новеньких, можно онлайн тоже (!!!)
Пишите им в лику @shellllllf и расскажите пишущим друзьям, пожалуйста.
Лайки и репосты также приветствуются (девочки правда огонь).
Так вот, мы недавно с коллегой обсуждали, что лето как будто хорошо подходит для того, чтобы докрутить свою идею, дописать текст.
Затык в другом: мотивации и поддержки как будто нет вообще.
И тут у меня есть палка-выручалка в виде комьюнити моих девчонок из Белграда: Лайма и Ира — люди с большим писательским и редакторским опытом, знают за тренды, умеют в бережное кураторство, короче, золотки.
Свою книжку я приду писать именно к ним, потому что там ещё и комьюнити других авторов супер-обнимательное.
Короче, девочки до 16 июля берут новеньких, можно онлайн тоже (!!!)
Пишите им в лику @shellllllf и расскажите пишущим друзьям, пожалуйста.
Лайки и репосты также приветствуются (девочки правда огонь).
Бывали минуты, которые скалились мертвечиной, — тогда она оглядывала свою жизнь и говорила: «Какого?!» — или ещё хуже, с усталостью и с ощущением, что её прервали: «Како…?! Жизнь всё больше напоминала чудовищную ошибку. Она решила, что ей не дали нормальных инструментов, с которыми можно было бы построить нормальную жизнь. Вот оно что. Ей сунули в руки банку консервов и щётку для волос и сказали: «Валяй». Так она и стояла много лет, растерянно хлопая глазами и поглаживая банку щёткой.
Лорри Мур
«Птицы Америки»
Лорри Мур
«Птицы Америки»
когда я начала читать сборник рассказов лорри мур «птицы америки», я сказала лайме, что мне заходит, потому что контекст, из которого ведётся повествование, настолько не похож на мою жизнь, что меня это не трогает. уже в конце второго рассказа я, конечно, пустила слезу. я дочитывала его, сидя в микроавтобусе по дороге на визаран, эмигрантская процедура, которая концентрированно сталкивает тебя с ощущением вброшенности в это пространство. а в каком, собственно, контексте существую я?
мне очень нравится, объединяющее, связующее рассказы звено — птицы и птичьи метафоры. такой красивый образ: наши перелеты, клетки, сезоны и трагическое завершение жизни после удара теннисной ракеткой наотмашь.
это искусно, филигранно выстроенный сборник рассказов, каждый из которых целится в нутро, раскрывает что-то про бытие женщины в мире в целом.
рассказы как будто были долгое время недооцененной, малой формой, вторичной. но меня всегда завораживало, как несколько страниц текста могут попасть во все раны и сломы, всколыхнуть это экзистенциально удушающее, которое так хочется заткнуть контекстом.
птицы в текстах — это штрих, украшение, знак, троп. и я стала думать о том, кто был бы у меня, кого бы я выбрала сопровождать моих героинь, раскрывать их бездны, освобождать, утешать и ранить. я стала думать про кошек. мои трагически-счастливые случайности, тоска, стыд, зависть, мать-кукушка, моя бездна зарыта в их уязвимости, самодостаточности и самодовольстве. я думала об этом, возвращаясь с визарана домой, в то место, за которое как за дом я пытаюсь отчаянно ухватиться сейчас, пусть иногда кажется, что его крышу сносит вместе с моей. на перекрестке у дома я встретила молодую кошку, она переходила пустую дорогу гораздо увереннее меня. я обернулась посмотреть, дошла ли она благополучно до тротуара, и увидела, что она тоже остановилась и поглядывает за мной. «спасибо, дорогая — сказала я ей — «с этим днём мы тоже справились».
На самом деле жестокая мать — это мир. Он вскармливает тебя, и он же тобой пренебрегает. А твоя мать на самом деле твоя единственная сестра в этой жизни.
Тогда она жила, импровизируя, — устраивалась то на одну работу, то на другую, то в ресторан, то в контору, то брала какие-нибудь курсы, не заглядывая слишком далеко вперёд, кое-как справляясь с неопределённостью такой жизни, гриппом, подхваченным в метро, иногда наскребая денег на маникюр или поход в театр. Чтобы так жить, нужна особо крепкая самооценка. Требовались оптовые партии надежды и отчаяния, и их приходилось размещать в сердце рядом, как попало, словно оно было страной третьего мира.
Ей снова захотелось обличить его: «Как вы можете жить в такой стране?». Но тут она вспомнила, как ей однажды сказали то же самое - сказал один датчанин, во время её поездки в Копенгаген. В годы вьетнамской войны. Тот датчанин смотрел на неё злобно, с праведным гневом. «Соединённые Штаты — как вы можете жить в этой стране?» Агнес пожала плечами. «У меня там много всего», — ответила она. И тогда впервые почувствовала греховную любовь и стыд, связанные с чистейшей случайностью — местом, где тебе совершенно неожиданно довелось родиться.
Лорри Мур «Птицы Америки»
мне очень нравится, объединяющее, связующее рассказы звено — птицы и птичьи метафоры. такой красивый образ: наши перелеты, клетки, сезоны и трагическое завершение жизни после удара теннисной ракеткой наотмашь.
это искусно, филигранно выстроенный сборник рассказов, каждый из которых целится в нутро, раскрывает что-то про бытие женщины в мире в целом.
рассказы как будто были долгое время недооцененной, малой формой, вторичной. но меня всегда завораживало, как несколько страниц текста могут попасть во все раны и сломы, всколыхнуть это экзистенциально удушающее, которое так хочется заткнуть контекстом.
птицы в текстах — это штрих, украшение, знак, троп. и я стала думать о том, кто был бы у меня, кого бы я выбрала сопровождать моих героинь, раскрывать их бездны, освобождать, утешать и ранить. я стала думать про кошек. мои трагически-счастливые случайности, тоска, стыд, зависть, мать-кукушка, моя бездна зарыта в их уязвимости, самодостаточности и самодовольстве. я думала об этом, возвращаясь с визарана домой, в то место, за которое как за дом я пытаюсь отчаянно ухватиться сейчас, пусть иногда кажется, что его крышу сносит вместе с моей. на перекрестке у дома я встретила молодую кошку, она переходила пустую дорогу гораздо увереннее меня. я обернулась посмотреть, дошла ли она благополучно до тротуара, и увидела, что она тоже остановилась и поглядывает за мной. «спасибо, дорогая — сказала я ей — «с этим днём мы тоже справились».
На самом деле жестокая мать — это мир. Он вскармливает тебя, и он же тобой пренебрегает. А твоя мать на самом деле твоя единственная сестра в этой жизни.
Тогда она жила, импровизируя, — устраивалась то на одну работу, то на другую, то в ресторан, то в контору, то брала какие-нибудь курсы, не заглядывая слишком далеко вперёд, кое-как справляясь с неопределённостью такой жизни, гриппом, подхваченным в метро, иногда наскребая денег на маникюр или поход в театр. Чтобы так жить, нужна особо крепкая самооценка. Требовались оптовые партии надежды и отчаяния, и их приходилось размещать в сердце рядом, как попало, словно оно было страной третьего мира.
Ей снова захотелось обличить его: «Как вы можете жить в такой стране?». Но тут она вспомнила, как ей однажды сказали то же самое - сказал один датчанин, во время её поездки в Копенгаген. В годы вьетнамской войны. Тот датчанин смотрел на неё злобно, с праведным гневом. «Соединённые Штаты — как вы можете жить в этой стране?» Агнес пожала плечами. «У меня там много всего», — ответила она. И тогда впервые почувствовала греховную любовь и стыд, связанные с чистейшей случайностью — местом, где тебе совершенно неожиданно довелось родиться.
Лорри Мур «Птицы Америки»
писательница, получается.
три года назада я училась в лаборатории эссе у оксаны васякиной. мы читали барта, беньямина, лацис, сонтаг. обсуждали чужие тексты и писали свои.
в рамках курса оксана поставила перед нами задачу — отыскать какую-то вещь, из тех, что мы храним, которая бы фонила, несла бы какую-то нагрузку. отскать её и написать о ней текст, тем самым расколдовав для себя и явив читателю.
я долго думала, что же это, что же. а потом вспомнила про шаль, лежащую в шкафу, всегда в странном пакете в углу, подальше, но неизменно, в какой квартире я бы не находилась. и я написала про неё эссе.
уже почти два года я живу без этой шали, мне её очень не хватает.
в прошлом году я отправила эссе про шаль на опен-колл в журнал НЕЗНАНИЕ, и мой текст прошёл отбор.
и вот шали нет, но будет сборник вместе с моим эссе про неё.
очень хочется поддержать себя и издательниц. буду благодарна всем, кто присоединится к подпискам и предзаказам🫰
журнал выйдет в цифровом виде, его можно предзаказать тут (росс карты) и тут (все остальные). в качестве печатного бонуса можно получить открытку, живую почтой!
три года назада я училась в лаборатории эссе у оксаны васякиной. мы читали барта, беньямина, лацис, сонтаг. обсуждали чужие тексты и писали свои.
в рамках курса оксана поставила перед нами задачу — отыскать какую-то вещь, из тех, что мы храним, которая бы фонила, несла бы какую-то нагрузку. отскать её и написать о ней текст, тем самым расколдовав для себя и явив читателю.
я долго думала, что же это, что же. а потом вспомнила про шаль, лежащую в шкафу, всегда в странном пакете в углу, подальше, но неизменно, в какой квартире я бы не находилась. и я написала про неё эссе.
уже почти два года я живу без этой шали, мне её очень не хватает.
в прошлом году я отправила эссе про шаль на опен-колл в журнал НЕЗНАНИЕ, и мой текст прошёл отбор.
и вот шали нет, но будет сборник вместе с моим эссе про неё.
очень хочется поддержать себя и издательниц. буду благодарна всем, кто присоединится к подпискам и предзаказам🫰
журнал выйдет в цифровом виде, его можно предзаказать тут (росс карты) и тут (все остальные). в качестве печатного бонуса можно получить открытку, живую почтой!
когда меня попросили составить список текстов, которые я читала, когда писала эссе (не)_просто вещь я сначала растерялась. казалось, что нужно поднять архивы памяти, которые отказываются восставать из небытия. я поискала список литературы к курсу, в рамках которого работала над этим эссе, и довольно быстро нашла книги того периода. список составился быстро, а вот необходимость как-то прокомментировать коротко каждый лот, вызвала сначала приступ паники.
я ничего не помню или я не хочу вспоминать. когда я думала про тексты и ощущение от них, то я сразу вспоминала места, где читала их, сами носители. за каждой книгой стоят отношения, история. в итоге в голове сменялись картинки: беньямин, я читала его в деревне под малоярославцем, мое место силы, родина, барт в электронной книге дома, лацис, пойманная в бумаге в циолковском, разбившая мне сердце историей про отношения с дагмар, эссе тимофеевой из фаланстера, которое я потом дам почитать маше, а после забуду забрать (и за неделю до отъезда в белград попытаюсь отыскать его в каком-нибудь книжном и так и не смогу, так и уеду без родины), эссе хайдеггера — университет, семинар по эстетике, читаю его в распечатке, подчеркиваю важное карандашом.
есть книжные полки, которые я оставила, есть книжные полки, которые я собрала снова, есть книжные полки, в которые сложены мои воспоминания. полка той осени и этого лета.
полка, собранная мною в ковид, когда я временно жила в петербурге, полка у тебя в шкафу во врачаре, полка моя и только в баново брдо, полка у мамы дома, полка у сестры, полка, которую я собрала в букмейте, полка, которую я собрала на литресе. полка, в которую я, наверное, сама собираюсь целиком, корешками, цветными закладками, карандашными подчеркиваниями и обложками, расставленными по цветам.
я ничего не помню или я не хочу вспоминать. когда я думала про тексты и ощущение от них, то я сразу вспоминала места, где читала их, сами носители. за каждой книгой стоят отношения, история. в итоге в голове сменялись картинки: беньямин, я читала его в деревне под малоярославцем, мое место силы, родина, барт в электронной книге дома, лацис, пойманная в бумаге в циолковском, разбившая мне сердце историей про отношения с дагмар, эссе тимофеевой из фаланстера, которое я потом дам почитать маше, а после забуду забрать (и за неделю до отъезда в белград попытаюсь отыскать его в каком-нибудь книжном и так и не смогу, так и уеду без родины), эссе хайдеггера — университет, семинар по эстетике, читаю его в распечатке, подчеркиваю важное карандашом.
есть книжные полки, которые я оставила, есть книжные полки, которые я собрала снова, есть книжные полки, в которые сложены мои воспоминания. полка той осени и этого лета.
полка, собранная мною в ковид, когда я временно жила в петербурге, полка у тебя в шкафу во врачаре, полка моя и только в баново брдо, полка у мамы дома, полка у сестры, полка, которую я собрала в букмейте, полка, которую я собрала на литресе. полка, в которую я, наверное, сама собираюсь целиком, корешками, цветными закладками, карандашными подчеркиваниями и обложками, расставленными по цветам.