Дорогие ленинградцы, петербуржцы, земляки — с 27 января, с днём снятия Блокады Ленинграда. В первую очередь это наш праздник. Поздравляем с некоторым запозданием (только что закончили работать). Хотим верить в нашу с вами стойкость, товарищество и храбрость перед лицом испытаний сегодняшнего дня. Считаем уместным сообщить, что наш друг с позывным "Питер" уже второй раз был награждён медалью, и мы им гордимся.

Публикуем для вас пару живых записей из архива — песни про наш город.

Живи, священный город

Романс о Петербурге

«...
"О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный,
В доме своем я тебя поневоле держать не желаю.

Прежде, однако, ты должен, с пути уклоняся, проникнуть
В область Аида, где властвует страшная с ним Персефона.
Душу пророка, слепца, обладавшего разумом зорким,
Душу Тиресия фивского должно тебе вопросить там.
Разум ему сохранен Персефоной и мертвому; в аде

Он лишь с умом; все другие безумными тенями веют”.
Так говорила богиня; во мне растерзалося сердце;
Горько заплакал я, сидя на ложе, мне стала противна
Жизнь, и на солнечный свет поглядеть не хотел я, и долго
Рвался, и долго, простершись на ложе, рыдал безутешно.

Но напоследок, богине ответствуя, так я сказал ей:
“Кто ж, о Цирцея, на этом пути провожатым мне будет?
В аде еще не бывал с кораблем ни один земнородный”».


...
“Διογενὲς Λαερτιάδη, πολυμήχαν᾽ Ὀδυσσεῦ,
μηκέτι νῦν ἀέκοντες ἐμῷ ἐνὶ μίμνετε οἴκῳ.

ἀλλ᾽ ἄλλην χρὴ πρῶτον ὁδὸν τελέσαι καὶ ἱκέσθαι
εἰς Ἀίδαο δόμους καὶ ἐπαινῆς Περσεφονείης,
ψυχῇ χρησομένους Θηβαίου Τειρεσίαο,
μάντηος ἀλαοῦ, τοῦ τε φρένες ἔμπεδοί εἰσι·
τῷ καὶ τεθνηῶτι νόον πόρε Περσεφόνεια,

ἀλλ᾽ ἄλλην χρὴ πρῶτον ὁδὸν τελέσαι καὶ ἱκέσθαι
εἰς Ἀίδαο δόμους καὶ ἐπαινῆς Περσεφονείης,
ψυχῇ χρησομένους Θηβαίου Τειρεσίαο,
μάντηος ἀλαοῦ, τοῦ τε φρένες ἔμπεδοί εἰσι·
τῷ καὶ τεθνηῶτι νόον πόρε Περσεφόνεια,

οἴῳ πεπνῦσθαι, τοὶ δὲ σκιαὶ ἀίσσουσιν”.
Ὣς ἔφατ᾽, αὐτὰρ ἐμοί γε κατεκλάσθη φίλον ἦτορ·
κλαῖον δ᾽ ἐν λεχέεσσι καθήμενος, οὐδέ νύ μοι κῆρ
ἤθελ᾽ ἔτι ζώειν καὶ ὁρᾶν φάος ἠελίοιο.
αὐτὰρ ἐπεὶ κλαίων τε κυλινδόμενος τ᾽ ἐκορέσθην,

καὶ τότε δή μιν ἔπεσσιν ἀμειβόμενος προσέειπον·
“Ὢ Κίρκη, τίς γὰρ ταύτην ὁδὸν ἡγεμονεύσει;
εἰς Ἄϊδος δ᾽ οὔ πώ τις ἀφίκετο νηὶ μελαίνῃ”.

Гомер. Одиссея
Песнь десятая

Сегодня, в этот Великий праздник, нашей дорогой Вере Александровне Якубовской-Струниной вручили медаль в честь 80-летия предстоящей годовщины Победы в Великой Отечественной Войне.

Молодая Вера Струнина участвовала в Сталинградском сражении, будучи разведчицей неба.

Для ребят, которые недавно подписались на канал, следующим постом поделюсь моим фильмом, в котором Вера Александровна вспоминает события тех далеких лет.

Желаем нашему любимому ветерану крепкого здоровья.

В мае этого года будем отмечать уже 102-ой день рождения🔥

Закрыли одну из многочисленных заявок на приборы радиоэлектронной разведки Мастерок-4.

Спасибо вам за участие в наших сборах!

Напоминаем, что сборы на оснащение подразделений приборами РЭР ведутся постоянно. В данный момент есть актуальная заявка на Мастерки от подразделения Лиса. Несколько приборов требуется для того, чтобы, ведя наблюдение с нескольких точек, иметь полную картину радиообстановки.

Поддержать сбор:
+79117751140 Тинькофф
Ольга К

Греческая драматургия с большой вероятностью могла служить для ритуального восстановления целостности психики у ветеранов войн того времени. Служба в армии была обязательной для всех взрослых граждан Афин, так что аудитория явно состояла из ветеранов войн и проходящих службу солдат в увольнении. Роли тоже могли исполнять жившие в городе солдаты.

К моменту написания трилогии «Орестея» Эсхил успел побывать на войне шесть раз. Софокл был генералом в Афинских войнах против Персии, и в его пьесе «Аякс», заканчивающейся самоубийством одного из величайших героев Троянской войны, травматический стресс описывается как по учебнику.

В 2008 году писатель и режиссер Брайан Доеррис организовал чтение по ролям со сцены «Аякса» для пятисот морских пехотинцев в Сан-Диего и был потрясен эффектом: «Всем, кому довелось столкнуться с болью, страданиями или смертью, не составляет труда понять греческую драматургию. Она вся посвящена историям ветеранов».

Бессел ван дер Колк «Тело помнит всё: какую роль психологическая травма играет в жизни человека и какие техники помогают ее преодолеть», 2014

То же самое можно сказать о греческом эпосе. В своё время Троянская война считалась вымыслом. В этом проявилось высокомерие молодой европейской культуры, её незрелость. Однако исследователь Генрих Шлиман открыл Трою — и вместе с руинами города он открыл и историческую, а не только культурную ценность Гомера.

Мы вовсе не случайно опубликовали данный текст.
Иногда даже полистать фото в поисках необходимого материала — это как спуститься в царство мёртвых.
Но, впрочем, не об этом речь.

Одиссей не только не стесняется дать волю слезам, думая о предстоящем. Он не стесняется рассказать об этом эпизоде.

Есть над чем задуматься.
Правитель и командир. Герой войны. Причём, объективно, один из лучших. Уж точно не сентиментальный, учитывая что именно его весьма коварный план обеспечил победу армии греков. А заруба была ещё та, если ориентироваться на Илиаду. В общем, человек не из робкого десятка.

Что мы видим в этом отрывке? Мы видим, как работает более-менее здоровая психика.

Те исследователи, которые пытаются объяснить, что описания того, как герой рыдает, льёт слёзы — это-де условность поэтическая, просто навязывают свои стереотипы. И аргументы их легко разбиваются вот о какую логику: если бы слёзы вызывали презрение или считались бы чем-то исключительно женским или же вовсе детским, то никакой поэт не позволил бы себе оскорбить образ героя утверждением, что тот стенал и плакал или рыдал — и что угодно в этом роде.
Правда в том, что выражение эмоций подобным совершенно естественным образом считалось абсолютно нормальным. И несколько не умаляло достоинства героя. Наоборот, показывало его человеком не бесчувственным, а глубоко чувствующим, что оценивалось положительно.

ИЛЬЯ СЕЛЬВИНСКИЙ

Севастополь

Я в этом городе сидел в тюрьме.
Мой каземат — четыре на три. Все же
Мне сквозь решетку было слышно море,
И я был весел.
Ежедневно в полдень
Над городом салютовала пушка.
Я с самого утра, едва проснувшись,
Уже готовился к ее удару
И так был рад, как будто мне дарили
Басовые часы.
Когда начальник,
Не столько врангелевский,
сколько царский,
Пехотный подполковник Иванов,
Решил меня побаловать книжонкой,
И мне, влюбленному в туманы Блока,
Прислали… книгу телефонов — я
Нисколько не обиделся. Напротив!
С веселым видом я читал: «Собакин»,
«Собакин-Собаковский»,
«Собачевский»,
«Собашников»,
И попросту «Собака» —
И был я счастлив девятнадцать дней, Потом я вышел и увидел пляж,
И вдалеке трехъярусную шхуну,
И тузика за ней.
Мое веселье
Ничуть не проходило. Я подумал,
Что, если эта штука бросит якорь,
Я вплавь до капитана доберусь
И поплыву тогда в Константинополь
Или куда-нибудь еще… Но шхуна
Растаяла в морской голубизне.Но все равно я был блаженно ясен:
Ведь не оплакивать же в самом деле
Мелькнувшей радости! И то уж благо,
Что я был рад. А если оказалось,
Что нет для этого причин, тем лучше:
Выходит, радость мне досталась даром.Вот так слонялся я походкой брига
По Графской пристани, и мимо бронзы
Нахимову, и мимо панорамы
Одиннадцатимесячного боя,
И мимо домика, где на окне
Сидел большеголовый, коренастый
Домашний ворон с синими глазами.Да, я был счастлив! Ну, конечно, счастлив.
Безумно счастлив! Девятнадцать лет —
И ни копейки. У меня тогда
Была одна улыбка. Все богатство.Вам нравятся ли девушки с загаром
Темнее их оранжевых волос?
С глазами, где одни морские дали?
С плечами шире бедер, а? К тому же
Чуть-чуть по-детски вздернутая губка?
Одна такая шла ко мне навстречу…
То есть не то чтобы ко мне. Но шла.Как бьется сердце… Вот она проходит.
Нет, этого нельзя и допустить,
Чтобы она исчезла…
— Виноват! —
Она остановилась:
— Да? —
Глядит.
Скорей бы что-нибудь придумать.
Ждет.
Ах, черт возьми! Но что же ей сказать?
— Я… Видите ли… Я… Вы извините… И вдруг она взглянула на меня
С каким-то очень теплым выраженьем
И, сунув руку в розовый кармашек
На белом поле (это было модно),
Протягивает мне «керенку». Вот как?!
Она меня за нищего… Хорош!
Я побежал за ней:
— Остановитесь!
Ей-богу, я не это… Как вы смели?
Возьмите, умоляю вас — возьмите!
Вы просто мне понравились, и я… И вдруг я зарыдал. Я сразу понял,
Что все мое тюремное веселье
Пыталось удержать мой ужас. Ах!
Зачем я это делал? Много легче
Отдаться чувству. Пушечный салют…
И эта книга… книга телефонов.А девушка берет меня за локоть
И, наступая на зевак, уводит
Куда-то в подворотню. Две руки
Легли на мои плечи.
— Что вы, милый!
Я не хотела вас обидеть, милый.
Ну, перестаньте, милый, перестаньте… Она шептала и дышала часто,
Должно быть, опьяняясь полумраком,
И самым шепотом, и самым словом,
Таким обворожительным, прелестным,
Чарующим, которое, быть может,
Ей говорить еще не приходилось,
Сладчайшим соловьиным словом «милый».Я в этом городе сидел в тюрьме.
Мне было девятнадцать!
А сегодня
Меж черных трупов я шагаю снова
Дорогой Балаклава — Севастополь,
Где наша кавдивизия прошла.На этом пустыре была тюрьма,
Так. От нее направо.
Я иду
К нагорной уличке, как будто кто-то
Приказывает мне идти. Зачем?
Развалины… Воронки… Пепелища… И вдруг среди пожарища седого —
Какие-то железные ворота,
Ведущие в пустоты синевы.
Я сразу их узнал… Да, да! Они! И тут я почему-то оглянулся,
Как это иногда бывает с нами,
Когда мы ощущаем чей-то взгляд:
Через дорогу, в комнатке, проросшей
Сиренью, лопухами и пыреем,
В оконной раме, выброшенной взрывом,
Все тот же домовитый, головастый
Столетний ворон с синими глазами.Ах, что такое лирика!
Для мира
Непобедимый город Севастополь —
История. Музейное хозяйство.
Энциклопедия имен и дат.
Но для меня… Для сердца моего…
Для всей моей души… Нет, я не мог бы

Спокойно жить, когда бы этот город
Остался у врага.
Нигде на свете
Я не увижу улички вот этой,
С ее уклоном от небес к воде,
От голубого к синему — кривой,
Подвыпившей какой-то, колченогой,
Где я рыдал когда-то, упиваясь
Неудержимым шепотом любви…
Вот этой улички!
И тут я понял,
Что лирика и родина — одно.
Что родина ведь это тоже книга,
Которую мы пишем для себя
Заветным перышком воспоминаний,
Вычеркивая прозу и длинноты
И оставляя солнце и любовь.
Ты помнишь, ворон, девушку мою?
Как я сейчас хотел бы разрыдаться!
Но это больше невозможно. Стар.

1944 год
Действующая армия