Если бы в начале этого пути мне сказали, что материнство станет процессом постоянного отпускания — ожиданий, привычек, прошлой версии самой себя, — я бы начала учиться искусству отпускать раньше.
В какой-то момент я начала понимать, что бессонница, повышенная бдительность и постоянные кормления были своего рода промывкой мозгов, процессом, через который моё старое “я” медленно, но уверенно, с устойчивой силой, превращалось в новое — в мать.
Это было больно. Я словно наблюдала за собственной операцией. Я надеялась сохранить крошечный уголок прежнего “я”, хотя бы чтобы предупредить других женщин. Но я знала, что это маловероятно: когда трансформация завершится, мне больше не на что будет жаловаться, боль исчезнет, и я даже не вспомню её.
Сегодня моей дочери больше 8 месяцев, и она больше не выглядит как беспомощный младенец. Я тоже больше не прежняя. Но я всё ещё не до конца чувствую себя «настоящей» матерью, если говорить о каком-то глубоком внутреннем принятии.
Иногда мне кажется, что я просто жду, когда появится кто-то «настоящий» и скажет: “Ты справилась. Неплохо, хотя не идеально.” Может быть, мне бы поставили твердую “четвёрку”.
Я не сразу смогла чистить ей зубы, как только они появились, и это точно сбивает мой “средний балл”. А ещё иногда я пела ей не колыбельные, а песни Аллы Пугачевой. Но я старалась. Учила брать кусочки еды рукой, театрально пережевывая кусок индейки. Научилась не зацикливаться на мелочах. Кажется, я только пару раз пробормотала в темноте: “Я сейчас умру”. По крайней мере, вслух.
В какой-то момент я перестала быть прежней, но слова для этого состояния всё ещё трудно найти. Это трансформация на клеточном уровне.
Часть этой трансформации — любовь. Физическая, инстинктивная, необъятная любовь. Я люблю её так чисто и яростно, как никогда не любила никого. Мы лежим рядом, я вдыхаю запах её волос, и это, как и обещали, самое удовлетворяющее чувство из всех возможных. Я обхватываю её маленькую ножку, и этот жест каким-то магическим образом стирает всё, что когда-либо пугало меня в мире. Когда она была совсем крошечной, я прижимала её пяточки к глазам, чтобы облегчить головную боль недосыпа. Это ощущалось как исцеление.
Мир стал совершенно новым благодаря её присутствию. Я заново удивляюсь, насколько прекрасны малиновки в саду, вместе с ней рассматриваю огромные деревья в парке, каждое из которых кажется чудом. Я раз за разом открываю этот мир с её помощью: самолёты в небе, рис, пересыпаемый из одной ёмкости в другую. Всё это невероятно.
Но есть и другая сторона, менее яркая, более сложная. Эта трансформация — про ответственность. Материнство раскрыло мои пределы, как физические, так и эмоциональные. Я сталкиваюсь с пугающей мыслью: я её мать, её единственная мать.
Это означает, что я сделаю всё, чтобы с ней всё было хорошо. Но когда она даже немного не в порядке, это обжигает меня. Я начинаю понимать, каково это было бы, если бы она действительно пострадала в этом мире. Это знание — один из самых болезненных опытов, что я когда-либо испытывала.
До её рождения я беспокоилась: вдруг она будет плакать в другой комнате, а я не захочу идти к ней? Я тогда не знала (и не могла), что материнский импульс не имеет ничего общего с выбором. Он так же фундаментален, как дыхание. Теперь, кажется, я дышу вдвое чаще, чем раньше.
Моя прежняя жизнь была разрушена, но из этих обломков я построила что-то новое. Я больше не держусь за старые планы. Не измеряю дни списками дел. Статус и продуктивность почти потеряли значение. Материнство сузило меня, но также обострило, дало мне ясность. Я знаю, что важно, и трачу своё время только на это. Я отпускаю. И снова отпускаю.
Иногда я чувствую себя сильной, как никогда. Иногда — такой хрупкой, что кажется, вот-вот сломаюсь. Но я знаю: если это случится, вокруг есть люди, которые помогут собрать меня заново.
Пережить сломленность уже не так страшно. Теперь я понимаю, что это начало трансформации. Именно так я стала матерью 8 месяцев назад, прямо в своем доме. И это принесло в мою жизнь величайшее благословение, которое я когда-либо знала.
#чтоскажетмама_пишу
В какой-то момент я начала понимать, что бессонница, повышенная бдительность и постоянные кормления были своего рода промывкой мозгов, процессом, через который моё старое “я” медленно, но уверенно, с устойчивой силой, превращалось в новое — в мать.
Это было больно. Я словно наблюдала за собственной операцией. Я надеялась сохранить крошечный уголок прежнего “я”, хотя бы чтобы предупредить других женщин. Но я знала, что это маловероятно: когда трансформация завершится, мне больше не на что будет жаловаться, боль исчезнет, и я даже не вспомню её.
Сегодня моей дочери больше 8 месяцев, и она больше не выглядит как беспомощный младенец. Я тоже больше не прежняя. Но я всё ещё не до конца чувствую себя «настоящей» матерью, если говорить о каком-то глубоком внутреннем принятии.
Иногда мне кажется, что я просто жду, когда появится кто-то «настоящий» и скажет: “Ты справилась. Неплохо, хотя не идеально.” Может быть, мне бы поставили твердую “четвёрку”.
Я не сразу смогла чистить ей зубы, как только они появились, и это точно сбивает мой “средний балл”. А ещё иногда я пела ей не колыбельные, а песни Аллы Пугачевой. Но я старалась. Учила брать кусочки еды рукой, театрально пережевывая кусок индейки. Научилась не зацикливаться на мелочах. Кажется, я только пару раз пробормотала в темноте: “Я сейчас умру”. По крайней мере, вслух.
В какой-то момент я перестала быть прежней, но слова для этого состояния всё ещё трудно найти. Это трансформация на клеточном уровне.
Часть этой трансформации — любовь. Физическая, инстинктивная, необъятная любовь. Я люблю её так чисто и яростно, как никогда не любила никого. Мы лежим рядом, я вдыхаю запах её волос, и это, как и обещали, самое удовлетворяющее чувство из всех возможных. Я обхватываю её маленькую ножку, и этот жест каким-то магическим образом стирает всё, что когда-либо пугало меня в мире. Когда она была совсем крошечной, я прижимала её пяточки к глазам, чтобы облегчить головную боль недосыпа. Это ощущалось как исцеление.
Мир стал совершенно новым благодаря её присутствию. Я заново удивляюсь, насколько прекрасны малиновки в саду, вместе с ней рассматриваю огромные деревья в парке, каждое из которых кажется чудом. Я раз за разом открываю этот мир с её помощью: самолёты в небе, рис, пересыпаемый из одной ёмкости в другую. Всё это невероятно.
Но есть и другая сторона, менее яркая, более сложная. Эта трансформация — про ответственность. Материнство раскрыло мои пределы, как физические, так и эмоциональные. Я сталкиваюсь с пугающей мыслью: я её мать, её единственная мать.
Это означает, что я сделаю всё, чтобы с ней всё было хорошо. Но когда она даже немного не в порядке, это обжигает меня. Я начинаю понимать, каково это было бы, если бы она действительно пострадала в этом мире. Это знание — один из самых болезненных опытов, что я когда-либо испытывала.
До её рождения я беспокоилась: вдруг она будет плакать в другой комнате, а я не захочу идти к ней? Я тогда не знала (и не могла), что материнский импульс не имеет ничего общего с выбором. Он так же фундаментален, как дыхание. Теперь, кажется, я дышу вдвое чаще, чем раньше.
Моя прежняя жизнь была разрушена, но из этих обломков я построила что-то новое. Я больше не держусь за старые планы. Не измеряю дни списками дел. Статус и продуктивность почти потеряли значение. Материнство сузило меня, но также обострило, дало мне ясность. Я знаю, что важно, и трачу своё время только на это. Я отпускаю. И снова отпускаю.
Иногда я чувствую себя сильной, как никогда. Иногда — такой хрупкой, что кажется, вот-вот сломаюсь. Но я знаю: если это случится, вокруг есть люди, которые помогут собрать меня заново.
Пережить сломленность уже не так страшно. Теперь я понимаю, что это начало трансформации. Именно так я стала матерью 8 месяцев назад, прямо в своем доме. И это принесло в мою жизнь величайшее благословение, которое я когда-либо знала.
#чтоскажетмама_пишу
Бывали моменты, когда я действительно видела свою маму как человека, совершенно отдельного от меня. Я наблюдала, как она клала цветок в буддистском вате в Лаосе и долго смотрела на огонь горящей свечи, пребывая в мыслях о своем. Как она внимательно рассматривала документы на рабочем столе в кабинете, куда меня провели на долгожданную экскурсию в детстве.
Я поражаюсь силе этих моментов и одновременно их редкости. Их так мало. Даже спустя почти 25 лет, что я её знаю, мне кажется, я всё ещё не могу полностью её увидеть. Я слишком близко. Это как если бы я стояла слишком близко к огромной абстрактной картине в музее — картине, от которой я без ума. Если бы только я могла отступить и рассмотреть её целиком. А я застряла, изучая каждый дюйм по отдельности.
Если бы только я могла увидеть маму такой, какая она есть, а не как предсказание гадалки о том, кем я могу стать. Не как святую, которую нужно обожать. Не как рану, которую нужно залечить. Всё это так запутанно, так смешано. Я уже достаточно взрослая, чтобы понять: всё это гораздо больше связано со мной, чем с ней.
И я думаю: может ли ребёнок — особенно дочь — когда-нибудь признать реальную внутреннюю жизнь своей мамы?
Это важный вопрос, потому что я думаю о своей судьбе как мамы дочери. Когда-нибудь она столкнется с тем же? Ей вообще будет интересно, кто я? Сможет ли они посмотреть на меня со стороны и действительно увидеть? И имеет ли это значение?
Иногда я сама себя не вижу ясно. Бывает, я лежу в темноте, кормлю дочку и внезапно осознаю, что я её мама. Что я уже почти год как мама. «Я чья-то мама», — повторяю я в голове. Это звучит нелепо, даже несмотря на то, что я уже привыкла быть вся в молоке, грязных подгузниках и отрыжке.
Даже несмотря на то, что я научилась понимать, какие крики — это последний протест перед необходимым сном, а какие можно успокоить только моим прикосновением.
У меня появилось столько тонкого знания о том, как сохранять жизнь маленькому человеку, которого у меня никогда не было. Моё тело изменилось — за беременность, но также и после неё. Я обрела впечатляющие бицепсы, поднимая 10-килограммового ребенка вверх и вниз по лестнице. Но я до сих пор не успеваю догнать мысль, что я — мама, что я заслужила этот священный статус.
Забавно, но я не могу до конца видеть себя как маму и не могу до конца видеть свою маму кем-то ещё.
Это особенно странно, потому что сейчас моя жизнь так определена материнством. Когда я с дочкой, а я с ней почти всё время, я чувствую себя самой собой, но слегка приглушённой. Я не слышу многие свои желания или потребности, потому что ее желания и потребности кричат слишком громко. И это нормально. Она ещё такая маленькая. Я знаю, что это временно. Именно поэтому я так долго принимаю душ, как только у меня есть возможность — или я чувствую, что схожу с ума.
Я позволяю горячей воде бить мне в плечи и пытаюсь снова услышать себя. «Чего ты хочешь?» — спрашиваю я себя. Иногда у меня нет ответов, но темноты, воды и закрытой двери уже достаточно, чтобы восстановить во мне что-то такое, что позволяет мне искренне улыбаться, когда Агния приползает в ванную, пока я сушу тело, и, внимательно разглядывая меня, кажется, желает нанести крем вместе со мной.
Когда-нибудь, довольно скоро, она спросит: «Почему ты должна работать?» И я отвечу: «Потому что всё в этом доме стоит денег. И потому что я люблю работать». Я знаю, что деньги — слишком абстрактное понятие для трехлетки, и что на самом деле она спросит: «Почему тебя иногда нет со мной?»
А это уже вопрос: «Кто ты, когда тебя нет рядом со мной?» Или, возможно, даже: «Почему существует та версия тебя, которая не-моя-мама?»
Я так хочу быть иногда не-мамой без ощущения, что причиняю ей боль. Но я так понимаю ее. Это не только желание мамы рядом. Это концептуальная сложность. Возможно, она только начинает стоять перед той абстрактной картиной, которую представляю я.
#чтоскажетмама_пишу
Я поражаюсь силе этих моментов и одновременно их редкости. Их так мало. Даже спустя почти 25 лет, что я её знаю, мне кажется, я всё ещё не могу полностью её увидеть. Я слишком близко. Это как если бы я стояла слишком близко к огромной абстрактной картине в музее — картине, от которой я без ума. Если бы только я могла отступить и рассмотреть её целиком. А я застряла, изучая каждый дюйм по отдельности.
Если бы только я могла увидеть маму такой, какая она есть, а не как предсказание гадалки о том, кем я могу стать. Не как святую, которую нужно обожать. Не как рану, которую нужно залечить. Всё это так запутанно, так смешано. Я уже достаточно взрослая, чтобы понять: всё это гораздо больше связано со мной, чем с ней.
И я думаю: может ли ребёнок — особенно дочь — когда-нибудь признать реальную внутреннюю жизнь своей мамы?
Это важный вопрос, потому что я думаю о своей судьбе как мамы дочери. Когда-нибудь она столкнется с тем же? Ей вообще будет интересно, кто я? Сможет ли они посмотреть на меня со стороны и действительно увидеть? И имеет ли это значение?
Иногда я сама себя не вижу ясно. Бывает, я лежу в темноте, кормлю дочку и внезапно осознаю, что я её мама. Что я уже почти год как мама. «Я чья-то мама», — повторяю я в голове. Это звучит нелепо, даже несмотря на то, что я уже привыкла быть вся в молоке, грязных подгузниках и отрыжке.
Даже несмотря на то, что я научилась понимать, какие крики — это последний протест перед необходимым сном, а какие можно успокоить только моим прикосновением.
У меня появилось столько тонкого знания о том, как сохранять жизнь маленькому человеку, которого у меня никогда не было. Моё тело изменилось — за беременность, но также и после неё. Я обрела впечатляющие бицепсы, поднимая 10-килограммового ребенка вверх и вниз по лестнице. Но я до сих пор не успеваю догнать мысль, что я — мама, что я заслужила этот священный статус.
Забавно, но я не могу до конца видеть себя как маму и не могу до конца видеть свою маму кем-то ещё.
Это особенно странно, потому что сейчас моя жизнь так определена материнством. Когда я с дочкой, а я с ней почти всё время, я чувствую себя самой собой, но слегка приглушённой. Я не слышу многие свои желания или потребности, потому что ее желания и потребности кричат слишком громко. И это нормально. Она ещё такая маленькая. Я знаю, что это временно. Именно поэтому я так долго принимаю душ, как только у меня есть возможность — или я чувствую, что схожу с ума.
Я позволяю горячей воде бить мне в плечи и пытаюсь снова услышать себя. «Чего ты хочешь?» — спрашиваю я себя. Иногда у меня нет ответов, но темноты, воды и закрытой двери уже достаточно, чтобы восстановить во мне что-то такое, что позволяет мне искренне улыбаться, когда Агния приползает в ванную, пока я сушу тело, и, внимательно разглядывая меня, кажется, желает нанести крем вместе со мной.
Когда-нибудь, довольно скоро, она спросит: «Почему ты должна работать?» И я отвечу: «Потому что всё в этом доме стоит денег. И потому что я люблю работать». Я знаю, что деньги — слишком абстрактное понятие для трехлетки, и что на самом деле она спросит: «Почему тебя иногда нет со мной?»
А это уже вопрос: «Кто ты, когда тебя нет рядом со мной?» Или, возможно, даже: «Почему существует та версия тебя, которая не-моя-мама?»
Я так хочу быть иногда не-мамой без ощущения, что причиняю ей боль. Но я так понимаю ее. Это не только желание мамы рядом. Это концептуальная сложность. Возможно, она только начинает стоять перед той абстрактной картиной, которую представляю я.
#чтоскажетмама_пишу
Выражение благодарности или даже просто мысли о ней — прямой путь к более удовлетворенной жизни. Как написал Артур К. Брукс в The Atlantic:
«Мы больше, чем рабы своих чувств, обстоятельств и генов. Доказательства указывают на то, что мы можем активно выбирать практиковать благодарность, и это повышает наше счастье».
Честно говоря, счастье как концепция меня не очень интересует, по крайней мере, его поверхностная версия, которую слишком часто преподносят как цель. Для меня цель ближе к ощущению осмысленности, целостности и смирению. А счастье иногда кажется похожим на того инструктора по йоге, который убежден в своей глубокой духовности, просто потому что он читал «правильные книги». Он просит вас изогнуть тело в странные позы и при этом улыбается, как будто вам не должно быть неудобно.
Но я огромный поклонник благодарности. Я чувствую, что она глубоко соединяет меня с другим людьми. Я буквально физически ощущаю, как мои плечи становятся легче, а голова проясняется, когда я пишу благодарственное письмо.
Это почти как если бы я оказалась в одной комнате с человеком, которому адресовала письмо. Я могу чувствовать его присутствие, его хорошее настроение. Мне становится лучше от осознания, что я написала это письмо. Я становлюсь той, кем хочу быть — человеком, который останавливается посреди насыщенной жизни, чтобы отправить электронное выражение трехмерной любви.
Когда я думаю о благодарность за вещи, а не о человеке, происходит нечто подобное. Я мгновенно, на физическом уровне ощущаю, что эта вещь — например, великолепные зернышки спелого граната или тысячи маленьких царапин на моем серебряном кольце — становится более ценной, как произведение искусства. Моя благодарность заставляет вещь блистать, становиться ярче и детализированнее, сиять. Тогда я думаю: «Как я раньше не замечала, какая эта вещица красивая и сложная?»
В такие моменты я вспоминаю историю, как мой друг в Нью Йорке, предварительно немного покурив, посмотрел на полную луну, сияющую в темном небе, где нет света города, и закричал: «Я не имею к этому никакого отношения! Сияй, луна! Просто сияй!»
Конечно, его восхищение было отчасти результатом действия вещества, но это была хорошая иллюстрация - увеличенное до крайности чувство, которое возникает у человека, когда он действительно направляет внимание и полностью ощущает мощь своей благодарности. В этот момент мы осознаем, что красота мира непостижимо велика — и что она совершенно не связана с нами. Это может заставить даже самого трезвого человека кричать в темноте.
Особенно сильно я ощущаю это, думая о функционировании собственного тела. Как луна продолжает сиять, так наши легкие продолжают дышать, кровь — циркулировать, а мозг — работать. Пока это не прекращается, что, конечно, еще сильнее заставляет осознать чудо того, что это вообще происходит.
Примерно 100 миллионов новых красных кровяных телец формируется в нашем организме каждую минуту! А печень тем временем превращает токсичные вещества в безвредные или выводит их из организма. Она делает это прямо сейчас, пока вы читаете этот текст, едите ягодный пирог или раздражаетесь из-за высказываний дяди.
Ничто не заставляет больше преклоняться перед человеческим телом, чем знание о беременности. Тела беременных женщин буквально строят новый орган — плаценту, красновато-синюю контрольную станцию для жизни младенца. Моя акушерка измеряла мой растущий живот (это называется «высота дна матки») и объясняла, что в древних культурах считалось: живот беременной в сантиметрах равен количеству недель беременности. Это даже лучше, чем научная фантастика.
Все это к тому, что благодарность для меня — это не пустые слова или принудительные упражнения в блокноте. Это восхищение. В английском есть замечательное слово awe, благоговение. Это умение видеть людей и говорить им, что вы их видите. Для этого прежде всего требуется замедление, внимание и позволение себе быть по-настоящему изумленным.
Так что сияй, луна. Просто продолжай сиять🌙
«Мы больше, чем рабы своих чувств, обстоятельств и генов. Доказательства указывают на то, что мы можем активно выбирать практиковать благодарность, и это повышает наше счастье».
Честно говоря, счастье как концепция меня не очень интересует, по крайней мере, его поверхностная версия, которую слишком часто преподносят как цель. Для меня цель ближе к ощущению осмысленности, целостности и смирению. А счастье иногда кажется похожим на того инструктора по йоге, который убежден в своей глубокой духовности, просто потому что он читал «правильные книги». Он просит вас изогнуть тело в странные позы и при этом улыбается, как будто вам не должно быть неудобно.
Но я огромный поклонник благодарности. Я чувствую, что она глубоко соединяет меня с другим людьми. Я буквально физически ощущаю, как мои плечи становятся легче, а голова проясняется, когда я пишу благодарственное письмо.
Это почти как если бы я оказалась в одной комнате с человеком, которому адресовала письмо. Я могу чувствовать его присутствие, его хорошее настроение. Мне становится лучше от осознания, что я написала это письмо. Я становлюсь той, кем хочу быть — человеком, который останавливается посреди насыщенной жизни, чтобы отправить электронное выражение трехмерной любви.
Когда я думаю о благодарность за вещи, а не о человеке, происходит нечто подобное. Я мгновенно, на физическом уровне ощущаю, что эта вещь — например, великолепные зернышки спелого граната или тысячи маленьких царапин на моем серебряном кольце — становится более ценной, как произведение искусства. Моя благодарность заставляет вещь блистать, становиться ярче и детализированнее, сиять. Тогда я думаю: «Как я раньше не замечала, какая эта вещица красивая и сложная?»
В такие моменты я вспоминаю историю, как мой друг в Нью Йорке, предварительно немного покурив, посмотрел на полную луну, сияющую в темном небе, где нет света города, и закричал: «Я не имею к этому никакого отношения! Сияй, луна! Просто сияй!»
Конечно, его восхищение было отчасти результатом действия вещества, но это была хорошая иллюстрация - увеличенное до крайности чувство, которое возникает у человека, когда он действительно направляет внимание и полностью ощущает мощь своей благодарности. В этот момент мы осознаем, что красота мира непостижимо велика — и что она совершенно не связана с нами. Это может заставить даже самого трезвого человека кричать в темноте.
Особенно сильно я ощущаю это, думая о функционировании собственного тела. Как луна продолжает сиять, так наши легкие продолжают дышать, кровь — циркулировать, а мозг — работать. Пока это не прекращается, что, конечно, еще сильнее заставляет осознать чудо того, что это вообще происходит.
Примерно 100 миллионов новых красных кровяных телец формируется в нашем организме каждую минуту! А печень тем временем превращает токсичные вещества в безвредные или выводит их из организма. Она делает это прямо сейчас, пока вы читаете этот текст, едите ягодный пирог или раздражаетесь из-за высказываний дяди.
Ничто не заставляет больше преклоняться перед человеческим телом, чем знание о беременности. Тела беременных женщин буквально строят новый орган — плаценту, красновато-синюю контрольную станцию для жизни младенца. Моя акушерка измеряла мой растущий живот (это называется «высота дна матки») и объясняла, что в древних культурах считалось: живот беременной в сантиметрах равен количеству недель беременности. Это даже лучше, чем научная фантастика.
Все это к тому, что благодарность для меня — это не пустые слова или принудительные упражнения в блокноте. Это восхищение. В английском есть замечательное слово awe, благоговение. Это умение видеть людей и говорить им, что вы их видите. Для этого прежде всего требуется замедление, внимание и позволение себе быть по-настоящему изумленным.
Так что сияй, луна. Просто продолжай сиять
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Становление мамой стало для меня глубоким опытом парадоксов.
С одной стороны, я никогда не ощущала такой связи с человечеством. Когда я родила дочь, я стала частью одной из самых больших и влиятельных демографических групп на планете — матерей.
Несмотря на всё, что нас разделяет, есть нечто священное, что нас объединяет: осознание хрупкости и силы человечества (ещё один парадокс), это знание, что каждый человек на земле — чей-то ребёнок. Я ощущаю эту общность почти физически, когда разговариваю с другой мамой. Это словно внутреннее перестроение, необъяснимое узнавание.
С другой стороны, я никогда не была так сосредоточена на ком-то, кто не я. Особенно это ощущалось в бесконечные первые недели. Я сидела с подушкой для кормления вокруг талии, словно это была новая часть моего тела, и полностью погружалась в заботу о ребёнке. Когда она ела в последний раз? Как долго? Будет ли она когда-нибудь спать больше двух часов? А я? Кто эта незнакомая женщина, которой я стала? Почувствую ли я когда-нибудь себя прежней?
Я уже выбралась из этой «пещеры» младенчества, но мир вокруг всё равно ощущается не таким обширным, а сознание — не таким широким, как прежде. Забота о маленьком, беззащитном существе, чтобы оно выросло в полноценного человека, требует невероятного количества энергии и внимания.
Сейчас мои дни проходят в постоянной погоне за малышкой — я убираю её от розеток и кошачьих экскрементов, поддерживаю её за тело, пока она учится ползти по лестнице, называю каждый предмет вокруг, чтобы однажды эти слова полились ее звонким голосом. Я реже смотрю вверх и внутрь, потому что так часто смотрю вниз на неё, следя, чтобы она выжила на этом пьянящем, наполненном открытиями аттракционе, который мы называем детством.
И я не говорю о «гиперопеке». Честно говоря, несмотря на любовь к чтению, я практически не читаю книг о воспитании. Я хочу узнавать её в реальном времени, следуя своим интуитивным чувствам, которые, к счастью, в большинстве случаев оказываются верными. Если честно, я даже не знаю, достигла ли она своих «этапов развития» по мнению экспертов; каждая новая способность кажется мне маленьким чудом, независимо от того, когда она проявляется.
Ощущение зацикленности, о котором я пишу, связано не со стилем воспитания, а с масштабом восприятия возможностей. В моей голове есть часть, которая теперь принадлежит моей дочери. И, насколько я могу судить, она никогда не будет выключена. Её можно приглушить на время, когда другие люди и вещи выходят на передний план, но она всегда будет там.
Когда её нет рядом, она становится неоспоримым присутствием, силой, ощущением. Я не принимаю значительных решений, не думая о ней.
Я не представляю себе будущего, где она не будет центральной фигурой. Я иду по жизни, используя её благополучие как компас, иногда даже больше, чем своё собственное.
Я стала мамой довольно рано, и неоспоримый факт её существования ошеломляет. 26 января 2024 года я была человеком, который мог переплетаться и расплетаться с другими людьми по своему желанию.
Иногда это было трудно, иногда приносило удовольствие, но всегда сопровождалось чувством контроля. 26 января 2025 года я стала кем-то другим.
Границы моей индивидуальности размылись. Масштаб моего видения расширяется и сужается снова и снова, до бесконечности. Говорят, что иметь ребёнка — это как если бы твоё сердце жило снаружи твоего тела. Для меня это немного не так.
Скорее это что-то циркуляторное — возможно, кровь была бы лучшей метафорой, хотя я и не могу точно описать, что она делает «вне тела».
Хотя, возможно, это даже не метафора. Во время беременности объём плазмы у женщины увеличивается в среднем на 1250 мл, примерно на 50% больше, чем в обычном состоянии.
После рождения ребёнка этот объём снижается, но чувство, что то, что течёт в твоих жилах, изменилось, расширилось, усложнилось, кажется, остаётся навсегда. По крайней мере, для меня.
В те первые дни я спрашивала себя: почувствую ли я когда-нибудь себя прежней?
Ответ, как оказалось, — нет. В самом универсальном и специфическом смысле — нет.
#чтоскажетмама_пишу
С одной стороны, я никогда не ощущала такой связи с человечеством. Когда я родила дочь, я стала частью одной из самых больших и влиятельных демографических групп на планете — матерей.
Несмотря на всё, что нас разделяет, есть нечто священное, что нас объединяет: осознание хрупкости и силы человечества (ещё один парадокс), это знание, что каждый человек на земле — чей-то ребёнок. Я ощущаю эту общность почти физически, когда разговариваю с другой мамой. Это словно внутреннее перестроение, необъяснимое узнавание.
С другой стороны, я никогда не была так сосредоточена на ком-то, кто не я. Особенно это ощущалось в бесконечные первые недели. Я сидела с подушкой для кормления вокруг талии, словно это была новая часть моего тела, и полностью погружалась в заботу о ребёнке. Когда она ела в последний раз? Как долго? Будет ли она когда-нибудь спать больше двух часов? А я? Кто эта незнакомая женщина, которой я стала? Почувствую ли я когда-нибудь себя прежней?
Я уже выбралась из этой «пещеры» младенчества, но мир вокруг всё равно ощущается не таким обширным, а сознание — не таким широким, как прежде. Забота о маленьком, беззащитном существе, чтобы оно выросло в полноценного человека, требует невероятного количества энергии и внимания.
Сейчас мои дни проходят в постоянной погоне за малышкой — я убираю её от розеток и кошачьих экскрементов, поддерживаю её за тело, пока она учится ползти по лестнице, называю каждый предмет вокруг, чтобы однажды эти слова полились ее звонким голосом. Я реже смотрю вверх и внутрь, потому что так часто смотрю вниз на неё, следя, чтобы она выжила на этом пьянящем, наполненном открытиями аттракционе, который мы называем детством.
И я не говорю о «гиперопеке». Честно говоря, несмотря на любовь к чтению, я практически не читаю книг о воспитании. Я хочу узнавать её в реальном времени, следуя своим интуитивным чувствам, которые, к счастью, в большинстве случаев оказываются верными. Если честно, я даже не знаю, достигла ли она своих «этапов развития» по мнению экспертов; каждая новая способность кажется мне маленьким чудом, независимо от того, когда она проявляется.
Ощущение зацикленности, о котором я пишу, связано не со стилем воспитания, а с масштабом восприятия возможностей. В моей голове есть часть, которая теперь принадлежит моей дочери. И, насколько я могу судить, она никогда не будет выключена. Её можно приглушить на время, когда другие люди и вещи выходят на передний план, но она всегда будет там.
Когда её нет рядом, она становится неоспоримым присутствием, силой, ощущением. Я не принимаю значительных решений, не думая о ней.
Я не представляю себе будущего, где она не будет центральной фигурой. Я иду по жизни, используя её благополучие как компас, иногда даже больше, чем своё собственное.
Я стала мамой довольно рано, и неоспоримый факт её существования ошеломляет. 26 января 2024 года я была человеком, который мог переплетаться и расплетаться с другими людьми по своему желанию.
Иногда это было трудно, иногда приносило удовольствие, но всегда сопровождалось чувством контроля. 26 января 2025 года я стала кем-то другим.
Границы моей индивидуальности размылись. Масштаб моего видения расширяется и сужается снова и снова, до бесконечности. Говорят, что иметь ребёнка — это как если бы твоё сердце жило снаружи твоего тела. Для меня это немного не так.
Скорее это что-то циркуляторное — возможно, кровь была бы лучшей метафорой, хотя я и не могу точно описать, что она делает «вне тела».
Хотя, возможно, это даже не метафора. Во время беременности объём плазмы у женщины увеличивается в среднем на 1250 мл, примерно на 50% больше, чем в обычном состоянии.
После рождения ребёнка этот объём снижается, но чувство, что то, что течёт в твоих жилах, изменилось, расширилось, усложнилось, кажется, остаётся навсегда. По крайней мере, для меня.
В те первые дни я спрашивала себя: почувствую ли я когда-нибудь себя прежней?
Ответ, как оказалось, — нет. В самом универсальном и специфическом смысле — нет.
#чтоскажетмама_пишу
Какими тремя словами вы бы хотели, чтобы вас описывали, когда вас нет в комнате?
Когда я поступила в магистратуру, я думала, что это мой шанс начать всё заново. Я была настроена избавиться от своей репутации «милой девочки», которую я заработала в старшей школе и бакалавриате, и создать себе образ чего-то более дерзкого, менее уступчивого. Но всего через пару недель после моего знакомства с группой, во время кофе брейка, мой однокурсник заметил: «Angelina, look at you с этим стаканчиком кофе! Ты такая… добрая, такая милая».
Что?! Как я провалила свой тщательно продуманный проект перевоплощения?
«Милая» абсолютно не то слово, которое я бы выбрала, чтобы люди использовали, описывая меня в моё отсутствие. И всё же, от Москвы до Лондона, от 5 школ до университета, оно преследовало меня, как настойчивый бездомный кот. Хотела я этого или нет, но я была милой. Так что мне пришлось с этим смириться.
Со временем я поняла, что в этом слове есть что-то ценное. Для многих «милая» означает сострадательная и добрая — качества, к которым я действительно стремлюсь. Для других это означает доступность и открытость, что я тоже ценю в других людях. Так почему бы не ценить это и в себе?
И всё же есть аспекты «милой», от которых я всё ещё пытаюсь избавиться. Моя склонность избегать разочарования людей, даже если это означает не быть честной или пренебречь своими потребностями, — это качество, которое мне в себе не нравится. И спустя столько лет я всё ещё работаю над тем, чтобы отпустить эту часть своей репутации, укоренившуюся в моём поведении.
Это заставляет задуматься: сколько из того, что люди видят в нас, — это качества, которые мы выбираем, а сколько — те, которые выбирают нас? Я бы не выбрала слово «милая», но я бы выбрала слово «весёлая». Я могу быть весёлой, но я не всегда душа компании. У меня есть природная серьёзность; были моменты, когда я, гуляя по Нью-Йорку в своей первой одиночной поездке в 17 лет, пока мои друзья танцевали, сидела в углу с соком и мальчиком-испанцем, обсуждая его несостоявшегося отца или девушку, которая его бросила.
«Почему это всегда случается со мной?» — думала я. А потом на следующих выходных всё повторялось: я снова в глубоком разговоре под луной, пока мои друзья потеют под Jay-Z. Именно поэтому мне нужно было бы выбрать «весёлая», потому что это качество не всегда выбирает меня.
Эти размышления напоминают мне о моей дочери. Ей меньше года, а она уже учит меня тому, что от своей сути не сбежать. У неё уже проявляются очевидные качества. Например, она чрезвычайно прямолинейна, упорна и крайне разборчива. У нее уже есть предпочтения, хотя она даже не говорит. Каждый раз, когда она ест, она точно знает, что бы она хотела, а также указывает, в какой миске это подать и какой ложкой есть. И только попробуйте пойти против.
Я думаю, примет ли она это качество, когда подрастёт, или, как я с моей «милостью» или серьёзностью, будет бороться с ним? Будет ли она пытаться казаться непринуждённой, только чтобы понять, что её требовательность последовала за ней через всю страну?
Теперь я понимаю, что, хотя я не выбирала эти описания, они выбрали меня. И в этом есть что-то священное и загадочное. Я не могу полностью от них избавиться, но могу с мудростью и смирением научиться носить их иначе.
Когда я поступила в магистратуру, я думала, что это мой шанс начать всё заново. Я была настроена избавиться от своей репутации «милой девочки», которую я заработала в старшей школе и бакалавриате, и создать себе образ чего-то более дерзкого, менее уступчивого. Но всего через пару недель после моего знакомства с группой, во время кофе брейка, мой однокурсник заметил: «Angelina, look at you с этим стаканчиком кофе! Ты такая… добрая, такая милая».
Что?! Как я провалила свой тщательно продуманный проект перевоплощения?
«Милая» абсолютно не то слово, которое я бы выбрала, чтобы люди использовали, описывая меня в моё отсутствие. И всё же, от Москвы до Лондона, от 5 школ до университета, оно преследовало меня, как настойчивый бездомный кот. Хотела я этого или нет, но я была милой. Так что мне пришлось с этим смириться.
Со временем я поняла, что в этом слове есть что-то ценное. Для многих «милая» означает сострадательная и добрая — качества, к которым я действительно стремлюсь. Для других это означает доступность и открытость, что я тоже ценю в других людях. Так почему бы не ценить это и в себе?
И всё же есть аспекты «милой», от которых я всё ещё пытаюсь избавиться. Моя склонность избегать разочарования людей, даже если это означает не быть честной или пренебречь своими потребностями, — это качество, которое мне в себе не нравится. И спустя столько лет я всё ещё работаю над тем, чтобы отпустить эту часть своей репутации, укоренившуюся в моём поведении.
Это заставляет задуматься: сколько из того, что люди видят в нас, — это качества, которые мы выбираем, а сколько — те, которые выбирают нас? Я бы не выбрала слово «милая», но я бы выбрала слово «весёлая». Я могу быть весёлой, но я не всегда душа компании. У меня есть природная серьёзность; были моменты, когда я, гуляя по Нью-Йорку в своей первой одиночной поездке в 17 лет, пока мои друзья танцевали, сидела в углу с соком и мальчиком-испанцем, обсуждая его несостоявшегося отца или девушку, которая его бросила.
«Почему это всегда случается со мной?» — думала я. А потом на следующих выходных всё повторялось: я снова в глубоком разговоре под луной, пока мои друзья потеют под Jay-Z. Именно поэтому мне нужно было бы выбрать «весёлая», потому что это качество не всегда выбирает меня.
Эти размышления напоминают мне о моей дочери. Ей меньше года, а она уже учит меня тому, что от своей сути не сбежать. У неё уже проявляются очевидные качества. Например, она чрезвычайно прямолинейна, упорна и крайне разборчива. У нее уже есть предпочтения, хотя она даже не говорит. Каждый раз, когда она ест, она точно знает, что бы она хотела, а также указывает, в какой миске это подать и какой ложкой есть. И только попробуйте пойти против.
Я думаю, примет ли она это качество, когда подрастёт, или, как я с моей «милостью» или серьёзностью, будет бороться с ним? Будет ли она пытаться казаться непринуждённой, только чтобы понять, что её требовательность последовала за ней через всю страну?
Теперь я понимаю, что, хотя я не выбирала эти описания, они выбрали меня. И в этом есть что-то священное и загадочное. Я не могу полностью от них избавиться, но могу с мудростью и смирением научиться носить их иначе.
Мне очень нравится эта фотография Далай-ламы из Лондона 2012 года, которая как-то умудряется запечатлеть одновременно его мудрость и чувство юмора.
Моя любимая история о Далай-ламе: пару лет назад я наткнулась на Youtube на видеозапись его выступления перед огромной аудиторией в Университете Колорадо в Боулдере. На Q&A сессии первым задал вопрос очень воодушевленный молодой человек, сидевший прямо в центре перед сценой.
Он явно хотел максимально использовать этот редкий шанс обратиться к Его Святейшеству, поэтому долго говорил, как бы произнося речь, а не задавая вопрос. Наконец, его вопрос стал ясен: у него и его жены трое детей. Может ли Далай-лама рассказать, что именно они должны делать, чтобы воспитывать детей в соответствии с Пятью Буддийскими Заповедями?
Люди, которые задают такие длинные и сбивчивые «вопросы», редко останавливаются — они, скорее, затихают, как волны на берегу. В конце концов молодой человек замолчал, завершив словами: «Итак, как нам воспитывать наших детей?»
Через мгновение Далай-лама ответил: «Хи-хи-хи!» — захихикал он. “How should I know? I MONK!” Конец ответа!
Моя любимая история о Далай-ламе: пару лет назад я наткнулась на Youtube на видеозапись его выступления перед огромной аудиторией в Университете Колорадо в Боулдере. На Q&A сессии первым задал вопрос очень воодушевленный молодой человек, сидевший прямо в центре перед сценой.
Он явно хотел максимально использовать этот редкий шанс обратиться к Его Святейшеству, поэтому долго говорил, как бы произнося речь, а не задавая вопрос. Наконец, его вопрос стал ясен: у него и его жены трое детей. Может ли Далай-лама рассказать, что именно они должны делать, чтобы воспитывать детей в соответствии с Пятью Буддийскими Заповедями?
Люди, которые задают такие длинные и сбивчивые «вопросы», редко останавливаются — они, скорее, затихают, как волны на берегу. В конце концов молодой человек замолчал, завершив словами: «Итак, как нам воспитывать наших детей?»
Через мгновение Далай-лама ответил: «Хи-хи-хи!» — захихикал он. “How should I know? I MONK!” Конец ответа!
Моя дочь стоит на пороге всего.
Она только начала ползать и скоро начнет ходить. Она толчками двигается к калитке у нас дома, как гусеница. Видно, как её переполняет радость свободы, но уже через мгновение она поворачивается, чтобы убедиться, что я иду за ней.
Она скоро начнет говорить. Поднимет вечером глаза на луну, покажет на неё пальцем. Я скажу: «Луна», не ожидая ничего в ответ, и тут она произнесет: «Луна» - это будет самым естественным делом на свете.
Она только начала есть ложкой, самостоятельно. Вчера вечером она неловко накладывала в рот маленькие кусочки чечевицы и хлопала по столу после каждого укуса.
Я многому учусь, наблюдая за ней. Учусь гордости. Учусь замечать. Учусь ощущать всё, что я обычно принимаю как должное. На днях она плескалась в ванне, когда вдруг замерла и начала с интересом вертеться. Среди всего городского шума она услышала своё любимое существо — соседскую собаку, которая подала голос. Она заставляет меня чувствовать, что я воспринимаю лишь четверть всего доступного мне сенсорного опыта.
Я также учусь восхищению. Сегодня мы были на плантации, и я поднесла её к роскошно цветущей мимозе. Она наклонилась и сделала глубокий, довольный вдох. Мимоза, конечно, не пахнет так ярко. Но если бы вы видели её в тот момент — с вытянутой шеей и закрытыми глазами, — вы бы подумали, что она чувствует самый восхитительный аромат на свете.
Возможно, она пока не понимает, что такое запах. Но когда я неожиданно засмеялась, то осознала, что есть что-то трогательное в том, как маленький человек нюхает. У неё нет причин ожидать, что это не будет восхитительно. У неё нет причин не считать, что всё вокруг может быть чудесным.
Часть взросления — это учиться снижать свои ожидания — от близких, от себя, от особенно значимых моментов (того самого свадебного дня! Дня рождения! Нового года! Долгожданного отпуска!). В этом есть своя мудрость. Я постоянно работаю над этим.
«Ожидай меньше, люби больше».
И всё же в этом есть парадокс: быть открытым к удовольствию от каждого момента — это что-то, что выходит за рамки зрелости. Агния свободна от конкретных ожиданий, поэтому она смотрит на мир с одним огромным, всеобъемлющим ожиданием: удиви меня.
Ключи вставляются в почтовые ящики, и миниатюрные дверцы открываются, показывая бумажки, оставленные добрым человеком в смешном наряде? Поразительно! Домино можно сортировать в разноцветные корзинки любого размера, как мне вздумается? Запишите меня! Лосьон — это белое вещество, которое выдавливается из металлического тюбика, его можно нанести на руку, он исчезает, и кожа становится мягкой? Невероятно!
Через глаза моей 9-месячной дочери обыденное становится чудом. Она редко разочаровывается, а если это случается, то она просто переходит к следующему чуду, ожидающему её.
Пока она удивляется, я удивляюсь вместе с ней.
Знаете что? Почтовая система — действительно впечатляющая штука. А домино? Они так приятно ощущаются в руке — холодные, увесистые, с маленькими чёрными вдавленными точками.
До рождения Агнии мы гуляли с мужем на этой же плантации, и я подумала, что больше всего не могу дождаться медленных прогулок с ней здесь.
Ангелина из прошлого уже тогда догадывалась, что часть дара родительства — это заново делать открытия, возвращаться к ощущению чуда.
🔴 🔴 🔴 🔴 🔴 🔴 🔴 🔴 🔴 🔴
Спасибо, что читаете и пишете добрые слова! Прошлые главы моих заметок «в стол» об опыте материнства можно почитать тут, тут и тут❤️
#чтоскажетмама_пишу
Она только начала ползать и скоро начнет ходить. Она толчками двигается к калитке у нас дома, как гусеница. Видно, как её переполняет радость свободы, но уже через мгновение она поворачивается, чтобы убедиться, что я иду за ней.
Она скоро начнет говорить. Поднимет вечером глаза на луну, покажет на неё пальцем. Я скажу: «Луна», не ожидая ничего в ответ, и тут она произнесет: «Луна» - это будет самым естественным делом на свете.
Она только начала есть ложкой, самостоятельно. Вчера вечером она неловко накладывала в рот маленькие кусочки чечевицы и хлопала по столу после каждого укуса.
Я многому учусь, наблюдая за ней. Учусь гордости. Учусь замечать. Учусь ощущать всё, что я обычно принимаю как должное. На днях она плескалась в ванне, когда вдруг замерла и начала с интересом вертеться. Среди всего городского шума она услышала своё любимое существо — соседскую собаку, которая подала голос. Она заставляет меня чувствовать, что я воспринимаю лишь четверть всего доступного мне сенсорного опыта.
Я также учусь восхищению. Сегодня мы были на плантации, и я поднесла её к роскошно цветущей мимозе. Она наклонилась и сделала глубокий, довольный вдох. Мимоза, конечно, не пахнет так ярко. Но если бы вы видели её в тот момент — с вытянутой шеей и закрытыми глазами, — вы бы подумали, что она чувствует самый восхитительный аромат на свете.
Возможно, она пока не понимает, что такое запах. Но когда я неожиданно засмеялась, то осознала, что есть что-то трогательное в том, как маленький человек нюхает. У неё нет причин ожидать, что это не будет восхитительно. У неё нет причин не считать, что всё вокруг может быть чудесным.
Часть взросления — это учиться снижать свои ожидания — от близких, от себя, от особенно значимых моментов (того самого свадебного дня! Дня рождения! Нового года! Долгожданного отпуска!). В этом есть своя мудрость. Я постоянно работаю над этим.
«Ожидай меньше, люби больше».
И всё же в этом есть парадокс: быть открытым к удовольствию от каждого момента — это что-то, что выходит за рамки зрелости. Агния свободна от конкретных ожиданий, поэтому она смотрит на мир с одним огромным, всеобъемлющим ожиданием: удиви меня.
Ключи вставляются в почтовые ящики, и миниатюрные дверцы открываются, показывая бумажки, оставленные добрым человеком в смешном наряде? Поразительно! Домино можно сортировать в разноцветные корзинки любого размера, как мне вздумается? Запишите меня! Лосьон — это белое вещество, которое выдавливается из металлического тюбика, его можно нанести на руку, он исчезает, и кожа становится мягкой? Невероятно!
Через глаза моей 9-месячной дочери обыденное становится чудом. Она редко разочаровывается, а если это случается, то она просто переходит к следующему чуду, ожидающему её.
Пока она удивляется, я удивляюсь вместе с ней.
Знаете что? Почтовая система — действительно впечатляющая штука. А домино? Они так приятно ощущаются в руке — холодные, увесистые, с маленькими чёрными вдавленными точками.
До рождения Агнии мы гуляли с мужем на этой же плантации, и я подумала, что больше всего не могу дождаться медленных прогулок с ней здесь.
Ангелина из прошлого уже тогда догадывалась, что часть дара родительства — это заново делать открытия, возвращаться к ощущению чуда.
Спасибо, что читаете и пишете добрые слова! Прошлые главы моих заметок «в стол» об опыте материнства можно почитать тут, тут и тут
#чтоскажетмама_пишу
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
«Помощь — это солнечная сторона контроля», — пишет Энн Ламотт в Almost Everything: Notes on Hope, и я слишком хорошо понимаю, что она имеет в виду.
Всю жизнь я находила способы, как «помочь» другим: советовала книги и подкасты, рекомендовала курсы, пыталась заполнить за людей пробелы, которые они сами ещё даже не осознали. Я читала книги «за» друзей, мысленно примеряя идеи к их жизням. «На полях» я записывала имена, чтобы не забыть: вот эта мысль точно им нужна. Мой муж мог бы рассказать о тысячах ссылок, которые я ему присылала… если бы он их замечал.
Как-то раз подруга сказала мне: «Мне нравится быть рядом с тобой, потому что ты видишь во мне лучшую версию меня, и это заставляет меня хотеть быть этим человеком».
Она говорила искренне, но я до сих пор размышляю о теневой стороне этого комплимента. Разве не должно быть наоборот? Разве мои близкие не должны чувствовать, что я вижу их такими, какие они есть, а не какими они «должны» быть? Разве не должны они знать, что уже достаточно хороши, что я люблю их без условий?
Помощь для меня — одновременно мой дар и моя ахиллесова пята. Как человек с расстройством пищевого поведения сталкивается с едой каждый день, так и я сталкиваюсь с возможностью помочь. И точно так же, как еда может быть источником радости и питания, а может становиться инструментом контроля, так и помощь может быть чистой заботой — а может стать транзакцией, манипуляцией, символом достоинства или его отсутствия.
Я разбираю это в себе уже много лет и всё ещё ощущаю вокруг туман, пусть уже не такой плотный, как раньше. Я знаю одно: когда помощь идёт из чистого сердца и с полного согласия, она приносит мне радость, делающую жизнь осмысленной. Я чувствую себя полезной, связанной с миром.
Вспоминаю осень, когда помогала другу структурировать мысли о проекте, который был для меня важен. Я с нетерпением ждала наших разговоров, с наслаждением читала его текст. Я хотела быть частью этого процесса, а не «исправлять» или подталкивать к чему-то.
Но я знаю и другое: помощь может становиться навязчивой. Я зацикливаюсь на том, как облегчить кому-то жизнь, как разговор может «освободить» человека от заблуждений. Это звучит невинно, но я понимаю, насколько легко это превращается в высокомерие.
Кто назначил меня судьёй чужих иллюзий? Почему я считаю, что знаю, что принесёт другому свободу? Почему меня так волнует, насколько быстро развиваются близкие, как будто это моя педаль газа?
На глубоком уровне я знаю: за этим стоит моё нежелание смириться с хаосом жизни. Мне хочется верить, что мир можно починить, что он не может быть несправедливым и жестоким. Пусть я найду подруге идеальный хобби от депрессии. Пусть организую сбор денег для нуждающейся семьи. Пусть подумаю обо всём этом, а не буду чувствовать боль от войны, стареющих бабушек, тревожного будущего детей.
Но ведь мои идеи действительно хорошие! Моя помощь действительно много кому помогла. Это моя профессия, в конце концов.
Но цель не в том, чтобы перестать помогать. Цель — различать: когда моя помощь идёт от любви, а когда она — инструмент контроля? Когда это дар, а когда попытка сбежать от реальности? Когда это настоящий отклик, а когда я подменяю чужие границы своей уверенностью, что «так будет лучше»?
Цель ещё и в том, чтобы чувствовать свои собственные границы. Одни люди отвергают мою помощь, другие берут её без меры. И единственное, что я могу контролировать, — свою способность чувствовать, что даётся мне легко и радостно, а что ведёт в пустыню выгорания и обиды.
Помощь, которая исходит из любви, а не из страха или контроля, — это искусство. Как я недавно делилась словами Марж Пирси в её стихотворении The Seven of Pentacles: «Живи жизнью, которую можешь выдержать. Люби любовью, которая любит».
В общем, я учусь этому, как и многому другому — это путь навсегда.
Если вам это близко, расскажите, как вы нащупываете верные границы помощи. Как не перегибаете? Как просите сами?❤️
Всю жизнь я находила способы, как «помочь» другим: советовала книги и подкасты, рекомендовала курсы, пыталась заполнить за людей пробелы, которые они сами ещё даже не осознали. Я читала книги «за» друзей, мысленно примеряя идеи к их жизням. «На полях» я записывала имена, чтобы не забыть: вот эта мысль точно им нужна. Мой муж мог бы рассказать о тысячах ссылок, которые я ему присылала… если бы он их замечал.
Как-то раз подруга сказала мне: «Мне нравится быть рядом с тобой, потому что ты видишь во мне лучшую версию меня, и это заставляет меня хотеть быть этим человеком».
Она говорила искренне, но я до сих пор размышляю о теневой стороне этого комплимента. Разве не должно быть наоборот? Разве мои близкие не должны чувствовать, что я вижу их такими, какие они есть, а не какими они «должны» быть? Разве не должны они знать, что уже достаточно хороши, что я люблю их без условий?
Помощь для меня — одновременно мой дар и моя ахиллесова пята. Как человек с расстройством пищевого поведения сталкивается с едой каждый день, так и я сталкиваюсь с возможностью помочь. И точно так же, как еда может быть источником радости и питания, а может становиться инструментом контроля, так и помощь может быть чистой заботой — а может стать транзакцией, манипуляцией, символом достоинства или его отсутствия.
Я разбираю это в себе уже много лет и всё ещё ощущаю вокруг туман, пусть уже не такой плотный, как раньше. Я знаю одно: когда помощь идёт из чистого сердца и с полного согласия, она приносит мне радость, делающую жизнь осмысленной. Я чувствую себя полезной, связанной с миром.
Вспоминаю осень, когда помогала другу структурировать мысли о проекте, который был для меня важен. Я с нетерпением ждала наших разговоров, с наслаждением читала его текст. Я хотела быть частью этого процесса, а не «исправлять» или подталкивать к чему-то.
Но я знаю и другое: помощь может становиться навязчивой. Я зацикливаюсь на том, как облегчить кому-то жизнь, как разговор может «освободить» человека от заблуждений. Это звучит невинно, но я понимаю, насколько легко это превращается в высокомерие.
Кто назначил меня судьёй чужих иллюзий? Почему я считаю, что знаю, что принесёт другому свободу? Почему меня так волнует, насколько быстро развиваются близкие, как будто это моя педаль газа?
На глубоком уровне я знаю: за этим стоит моё нежелание смириться с хаосом жизни. Мне хочется верить, что мир можно починить, что он не может быть несправедливым и жестоким. Пусть я найду подруге идеальный хобби от депрессии. Пусть организую сбор денег для нуждающейся семьи. Пусть подумаю обо всём этом, а не буду чувствовать боль от войны, стареющих бабушек, тревожного будущего детей.
Но ведь мои идеи действительно хорошие! Моя помощь действительно много кому помогла. Это моя профессия, в конце концов.
Но цель не в том, чтобы перестать помогать. Цель — различать: когда моя помощь идёт от любви, а когда она — инструмент контроля? Когда это дар, а когда попытка сбежать от реальности? Когда это настоящий отклик, а когда я подменяю чужие границы своей уверенностью, что «так будет лучше»?
Цель ещё и в том, чтобы чувствовать свои собственные границы. Одни люди отвергают мою помощь, другие берут её без меры. И единственное, что я могу контролировать, — свою способность чувствовать, что даётся мне легко и радостно, а что ведёт в пустыню выгорания и обиды.
Помощь, которая исходит из любви, а не из страха или контроля, — это искусство. Как я недавно делилась словами Марж Пирси в её стихотворении The Seven of Pentacles: «Живи жизнью, которую можешь выдержать. Люби любовью, которая любит».
В общем, я учусь этому, как и многому другому — это путь навсегда.
Если вам это близко, расскажите, как вы нащупываете верные границы помощи. Как не перегибаете? Как просите сами?
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Пора избавиться от этого ложного идола завершённости.
Наш дом теперь полон брошенных проектов: настольная игра, застывшая на середине партии, миллионы листов бумаги с едва начатыми рисунками, тарелка с наполовину надкусанным бутербродом. Это следы жизни маленького человека, который абсолютно равнодушен к завершённости.
И это оказалось для меня мучительно трудно. А также бесконечно полезно.
Я только что доела этот бутерброд на ужин из детской тарелочки — я не люблю выбрасывать еду. Но когда дело касается всего остального хаоса, который царит вокруг, я учусь не принимать его на свой счёт, учусь отпускать, учусь задаваться вопросом: откуда во мне эта одержимость завершённостью? Это почти как mauvaise foi (дурная вера)
Для моей дочки завершённость — это слово на чужом языке, которое она даже не пытается выучить. Думаю, мамы с детьми в возрасте рукоделия и поделок меня поймут. Иногда хочется сунуть недоделанную поделку из наклеек им в лицо и закричать: «Ну закончи хоть что-нибудь!»
Закончить что-нибудь?
Хорошо, допустим. Закончить поделку, если это весело, но зачем ещё? Доесть еду, если хочется, если она питательная. Заполнить налоговую декларацию, если ты не протестуешь против неё.
Но откуда эта маниакальная жажда завершённости? И что вообще значит завершённость?
Возможно, моя дочь рисует один бесконечный рисунок, который потребует миллиона листов бумаги и тысячи часов, полного погружения и долгих пауз, и всё это будет частью одного рисунка.
Возможно, она уже закончила игру, просто я никогда этого не пойму, потому что её правила существуют только в её голове. Она не играет в игру вовсе, она даёт великий сольный спектакль — комедию импровизаций.
Для детей незавершённость настолько естественна, и я задаюсь вопросом: а как же сама природа? Разве она так же одержима завершённостью? Спираль бамбука выглядит безупречно завершённой. Но есть смена сезонов, нескончаемые циклы, разложение, где конец — всегда только новое начало. И так без конца.
Я прочла недавно интервью одного американского автора, вдовца. Он вместе с другом работал над тем, чтобы посмертно издать книгу своей жены, христианской писательницы Рэйчел Хелд Эванс. Она успела написать 11 000 слов, а потом внезапно умерла. Её смерть была завершена, но её творчество продолжилось в заботливых руках тех, кто её любил. Это меня потрясает.
Я думаю обо всех незаконченных текстах, о музыке моего мужа, разбросанной по его компьютеру, записках в телефоне, дневниках, голове. Смогли бы те, кто меня любят, позаботиться о них, если бы я исчезла? А могу ли я исчезнуть? Я слишком глубоко живу в сердце и голове моей семьи. Даже моё тело не будет завершено, пока моя дочь помнит, как прижимает холодные пяточки к моему тёплому бедру в постели.
Я разочаровываюсь в завершённости. Мне вдруг стало ясно, что это довольно инфантильная штука — уловка, с помощью которой я пыталась убедить себя, что всё под контролем, что я хорошая, что всё идёт по плану. Но я уже достаточно взрослая, чтобы знать, что ничего из этого не является правдой.
Искусство — всегда беспорядочное и прерывистое, жизнь — непредсказуемая и неконтролируемая. Ценность — не в том, чтобы привести всё к аккуратному финалу, а в том, чтобы проживать каждую секунду процесса — с радостью, азартом, мастерством.
Я по-прежнему буду доедать остатки еды из маленькой тарелочки — мой маленький ритуал почтения к тому, чтобы не пропадало. Но я снова и снова буду напоминать себе: завершённость — не божественна. Создание и творчество — вот что божественно.
Не перепутай🧡
#чтоскажетмама_пишу
Наш дом теперь полон брошенных проектов: настольная игра, застывшая на середине партии, миллионы листов бумаги с едва начатыми рисунками, тарелка с наполовину надкусанным бутербродом. Это следы жизни маленького человека, который абсолютно равнодушен к завершённости.
И это оказалось для меня мучительно трудно. А также бесконечно полезно.
Я только что доела этот бутерброд на ужин из детской тарелочки — я не люблю выбрасывать еду. Но когда дело касается всего остального хаоса, который царит вокруг, я учусь не принимать его на свой счёт, учусь отпускать, учусь задаваться вопросом: откуда во мне эта одержимость завершённостью? Это почти как mauvaise foi (дурная вера)
Для моей дочки завершённость — это слово на чужом языке, которое она даже не пытается выучить. Думаю, мамы с детьми в возрасте рукоделия и поделок меня поймут. Иногда хочется сунуть недоделанную поделку из наклеек им в лицо и закричать: «Ну закончи хоть что-нибудь!»
Закончить что-нибудь?
Хорошо, допустим. Закончить поделку, если это весело, но зачем ещё? Доесть еду, если хочется, если она питательная. Заполнить налоговую декларацию, если ты не протестуешь против неё.
Но откуда эта маниакальная жажда завершённости? И что вообще значит завершённость?
Возможно, моя дочь рисует один бесконечный рисунок, который потребует миллиона листов бумаги и тысячи часов, полного погружения и долгих пауз, и всё это будет частью одного рисунка.
Возможно, она уже закончила игру, просто я никогда этого не пойму, потому что её правила существуют только в её голове. Она не играет в игру вовсе, она даёт великий сольный спектакль — комедию импровизаций.
Для детей незавершённость настолько естественна, и я задаюсь вопросом: а как же сама природа? Разве она так же одержима завершённостью? Спираль бамбука выглядит безупречно завершённой. Но есть смена сезонов, нескончаемые циклы, разложение, где конец — всегда только новое начало. И так без конца.
Я прочла недавно интервью одного американского автора, вдовца. Он вместе с другом работал над тем, чтобы посмертно издать книгу своей жены, христианской писательницы Рэйчел Хелд Эванс. Она успела написать 11 000 слов, а потом внезапно умерла. Её смерть была завершена, но её творчество продолжилось в заботливых руках тех, кто её любил. Это меня потрясает.
Я думаю обо всех незаконченных текстах, о музыке моего мужа, разбросанной по его компьютеру, записках в телефоне, дневниках, голове. Смогли бы те, кто меня любят, позаботиться о них, если бы я исчезла? А могу ли я исчезнуть? Я слишком глубоко живу в сердце и голове моей семьи. Даже моё тело не будет завершено, пока моя дочь помнит, как прижимает холодные пяточки к моему тёплому бедру в постели.
Я разочаровываюсь в завершённости. Мне вдруг стало ясно, что это довольно инфантильная штука — уловка, с помощью которой я пыталась убедить себя, что всё под контролем, что я хорошая, что всё идёт по плану. Но я уже достаточно взрослая, чтобы знать, что ничего из этого не является правдой.
Искусство — всегда беспорядочное и прерывистое, жизнь — непредсказуемая и неконтролируемая. Ценность — не в том, чтобы привести всё к аккуратному финалу, а в том, чтобы проживать каждую секунду процесса — с радостью, азартом, мастерством.
Я по-прежнему буду доедать остатки еды из маленькой тарелочки — мой маленький ритуал почтения к тому, чтобы не пропадало. Но я снова и снова буду напоминать себе: завершённость — не божественна. Создание и творчество — вот что божественно.
Не перепутай
#чтоскажетмама_пишу
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Любовь к детям помещает в пространство, которое кельты называли «тонким местом» (thin places). Завеса между обыденным и священным становится почти прозрачной. Ещё мгновение назад мы просто ехали из одной точки в другую, обсуждая, кто из нас и в какие дни недели сможет заняться спортом. А в следующее мгновение мы оказались на каком-то духовном уровне, где этот маленький человек — свежий, сотканный из нас, но при этом совершенно самостоятельный — смотрит на нас.
Часть этого ощущения в любви — экзистенциальная тоска. Время движется вот так: младенцы рождаются словно из воздуха и превращаются в людей, чьи характеры уникальны, как отпечатки пальцев. Это происходит каждую секунду — под крики, картошку фри и партии в Уно. И в такие моменты, когда я вдруг ясно вижу весь этот дар роста и перемен, я повторяю про себя, как заклинание: Это моя жизнь. Это моя жизнь. Это моя жизнь.
Но есть в этом ощущении ещё кое-что. Я называю это невыносимой красотой.
Вдруг я становлюсь мучительно восприимчива к тому, как много мы не замечаем каждый день. Наверняка я чувствовала это и до дочери, и продолжаю чувствовать независимо от нее, но чаще всего эта острая осознанность приходит ко мне в ее присутствии.
И я действительно имею в виду невыносимую красоту. Вы видели лазурное море, который таится в глазах моей дочери? Что за чудо? Вы видели, как воздух входит и выходит из ее лёгких? Как её сердце стучит, стучит, стучит? Как она заливается смехом, когда видит кота? Как это возможно? Даже писать эти строки мне тяжело — когда я по-настоящему осознаю глубину этого дара, я чувствую себя охваченной чем-то необъятным.
Родительство в этом смысле — портал. Оно затягивает в сизифов труд уборки, бесконечной организации, рутины, тревог, но в то же время в такие моменты поднимает меня до состояния прозрения.
Есть особая солидарность в родительских буднях — все родители, хоть раз, хоть на секунду, бывали в тонком месте. Они смотрели на руки, ноги своих детей, слушали их, наблюдали, как они спят, и испытывали эту невыносимую красоту.
Я всё больше понимаю, что моя задача, попадая в это пространство, — не пытаться удержать момент, не коллекционировать его, не пытаться воссоздать (глупая затея), а полностью проживать его, позволять ему захлестнуть меня. Сдаться перед этой невыносимой красотой.
В этом тоже смысл моей жизни. Не в том, чтобы собирать эти моменты, как реликвии, а в том, чтобы пропускать их через своё неуклюжее, несовершенное тело. Позволить им напоминать мне, почему вся эта хрупкость и боль существования в наше время стоят одной-единственной секунды, в которой я вижу, как рождаются мои дети.
Когда-нибудь я буду умирать. Или уже умру (смотря как сложится). И у меня есть предчувствие, что моя способность быть захваченной такими моментами может стать моим главным достижением. А осознание того, что каждый, кто любит ребёнка, переживает это же священное потрясение, может стать моей главной мудростью.
Это моя жизнь. Это моя жизнь. Это моя жизнь.
#чтоскажетмама_пишу
Часть этого ощущения в любви — экзистенциальная тоска. Время движется вот так: младенцы рождаются словно из воздуха и превращаются в людей, чьи характеры уникальны, как отпечатки пальцев. Это происходит каждую секунду — под крики, картошку фри и партии в Уно. И в такие моменты, когда я вдруг ясно вижу весь этот дар роста и перемен, я повторяю про себя, как заклинание: Это моя жизнь. Это моя жизнь. Это моя жизнь.
Но есть в этом ощущении ещё кое-что. Я называю это невыносимой красотой.
Вдруг я становлюсь мучительно восприимчива к тому, как много мы не замечаем каждый день. Наверняка я чувствовала это и до дочери, и продолжаю чувствовать независимо от нее, но чаще всего эта острая осознанность приходит ко мне в ее присутствии.
И я действительно имею в виду невыносимую красоту. Вы видели лазурное море, который таится в глазах моей дочери? Что за чудо? Вы видели, как воздух входит и выходит из ее лёгких? Как её сердце стучит, стучит, стучит? Как она заливается смехом, когда видит кота? Как это возможно? Даже писать эти строки мне тяжело — когда я по-настоящему осознаю глубину этого дара, я чувствую себя охваченной чем-то необъятным.
Родительство в этом смысле — портал. Оно затягивает в сизифов труд уборки, бесконечной организации, рутины, тревог, но в то же время в такие моменты поднимает меня до состояния прозрения.
Есть особая солидарность в родительских буднях — все родители, хоть раз, хоть на секунду, бывали в тонком месте. Они смотрели на руки, ноги своих детей, слушали их, наблюдали, как они спят, и испытывали эту невыносимую красоту.
Я всё больше понимаю, что моя задача, попадая в это пространство, — не пытаться удержать момент, не коллекционировать его, не пытаться воссоздать (глупая затея), а полностью проживать его, позволять ему захлестнуть меня. Сдаться перед этой невыносимой красотой.
В этом тоже смысл моей жизни. Не в том, чтобы собирать эти моменты, как реликвии, а в том, чтобы пропускать их через своё неуклюжее, несовершенное тело. Позволить им напоминать мне, почему вся эта хрупкость и боль существования в наше время стоят одной-единственной секунды, в которой я вижу, как рождаются мои дети.
Когда-нибудь я буду умирать. Или уже умру (смотря как сложится). И у меня есть предчувствие, что моя способность быть захваченной такими моментами может стать моим главным достижением. А осознание того, что каждый, кто любит ребёнка, переживает это же священное потрясение, может стать моей главной мудростью.
Это моя жизнь. Это моя жизнь. Это моя жизнь.
#чтоскажетмама_пишу
Заниматься садоводством —даже просто находиться в саду — значит восставать против безжалостной гонки современности, одержимой продуктивностью ценой потери творчества, ясности, рассудка. Это напоминание о том, что мы — часть великой паутины бытия, где, когда мы пытаемся вырвать что-то отдельно, мы обнаруживаем, что оно связано со всем остальным во Вселенной.
Это возвращение к тому, что в нас наиболее благородно, а значит — наиболее естественно. В том, чтобы слушать шелест листвы, наблюдать, как шмель ухаживает за цветком, опускаясь на колени перед лункой для саженца, аккуратно отодвигая испуганного червяка, есть что-то глубоко человечное.
Моя бабуля понимала это и последние 30 лет жизни посвящала свободное время уходу за клумбой под окном, заботе о любимых цветах на даче. Она работала очень много, но это время находилось всегда.
Если присмотреться, можно заметить, что в саду много параллелей человеческого опыта. Недавно я заметила у своей дорогой соседки Дианы зачатки тюльпанов в горшке. Я спросила, можно ли сейчас высадить тюльпаны, чтобы увидеть их цвет весной. Она ответила:
«Тюльпаны нужно высаживать в ноябре. They need to experience frost in order to bloom».
Им нужно пережить мороз, чтобы зацвести✨
Это возвращение к тому, что в нас наиболее благородно, а значит — наиболее естественно. В том, чтобы слушать шелест листвы, наблюдать, как шмель ухаживает за цветком, опускаясь на колени перед лункой для саженца, аккуратно отодвигая испуганного червяка, есть что-то глубоко человечное.
Моя бабуля понимала это и последние 30 лет жизни посвящала свободное время уходу за клумбой под окном, заботе о любимых цветах на даче. Она работала очень много, но это время находилось всегда.
Если присмотреться, можно заметить, что в саду много параллелей человеческого опыта. Недавно я заметила у своей дорогой соседки Дианы зачатки тюльпанов в горшке. Я спросила, можно ли сейчас высадить тюльпаны, чтобы увидеть их цвет весной. Она ответила:
«Тюльпаны нужно высаживать в ноябре. They need to experience frost in order to bloom».
Им нужно пережить мороз, чтобы зацвести
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
В английском языке есть замечательное слово liminal. Лиминальный, или пороговый - это качество нахождения между двумя местами или стадиями, на грани перехода.
Ты просыпаешься в темноте и слушаешь, как проносится поезд. Он начинает ходить в 4 утра, так что это помогает тебе угадать время. Обычно поезд не слышно, ведь станция далеко. Обычно ты сворачиваешься в тепле его руки и несколько раз намеренно вдыхаешь его сонный запах. Уже почти десять месяцев ты живёшь с немного заложенным носом. Не можешь дождаться, когда снова сможешь дышать свободно.
Пороговое состояние теперь живёт в твоём теле. Оно — в толчке крошечной конечности с правой стороны. В резком приступе боли в тазу, означающем, что шейка матки истончается. В том, как ты научилась просто лежать — между сном и бодрствованием, следя, как лунный свет рисует полосы на стене спальни, и слушая, как лисы копаются в мусорных контейнерах за окном. Ты мысленно перебираешь всё, что должна была сделать ещё несколько недель назад. И вдруг понимаешь, что это не так уж важно.
Ты никогда не знала мир в 4 утра — по крайней мере, так. Трезвая, с ясной головой, с телом, ставшим беспокойным сосудом. Всю жизнь ты спала крепко, расходовала весь запас амбиций днём, так что ночь была просто девятичасовым падением в пустоту. Или, в твои двадцать, 4 утра в субботу могли быть встречены в круглосуточной забегаловке, слушая, как друзья подшучивают друг над другом, пока официантка в нелепом свитере-тунике подливает кофе с улыбкой.
Тогда было ощущение бесконечного волнующего становления. Теперь всё иначе. Теперь есть до и после, очень конкретный момент, который разрежет твою жизнь, оставив всё позади. В двадцать ты, возможно, тоже выдумывала себе такие моменты, наделяла особым значением встречу, достижение, разговор. Но в итоге это всегда оказывалось чем-то текучим. Вода, а не огонь.
Тогда тебя медленно стирало из времени. Теперь же оно тебя преображает.
Ты, наверное, думала, что проведёшь это время в ожидании, может быть, даже в страхе перед болью, но всё оказалось не так.
Роды — это не тот вид боли, что можно преувеличить в страданиях. Она настолько тотальна, что у тебя просто не остаётся сил на что-либо, кроме неё самой. Это просто боль. Полная остановка. Всё поглощающее.
«Это единственное время, когда я абсолютно ни за кого не отвечаю».
И это так. Всё сворачивается до игольного ушка. Нет места ни для целей, ни для вины, ни для разочарования. Есть только ты — самая материальная, физическая ты — и этот новый человек, который (иногда неохотно) пытается стать двумя, выжить, стать частью истории.
Ты не думаешь о стирке, о подгузниках, о сцеживании молока, о срыгиваниях. Не думаешь о том моменте в далёком будущем, когда она доведёт тебя до слёз счастья на пути из детского сада:
«Как прошел твой день, мама?»
Ты не думаешь о том, правильно ли ты всё делаешь. Не думаешь о выборах премьер министра. Не думаешь о том, было ли это лучшим временем, чтобы завести ребёнка. Его никогда не бывает. Ну и ладно.
Ты не думаешь о том, что в этот день ещё 350 000 женщин будут рожать вместе с тобой (хотя насколько же это захватывает дух?)
Ты не думаешь.
Ты существуешь в пространстве и времени, где нет слов. Ты, человек компромиссов, отдаёшься крайностям. Ты, влюблённая в слова, осознаёшь, что слов на самом деле нет.
Ты позволяешь своему телу взять контроль. Доверяешь ему. Ждёшь.
Потому что, в конечном итоге, ты ничего не контролируешь.
И вдруг осознаёшь, что это касается не только родов. Это касается всей жизни — больше, чем тебе казалось.
#чтоскажетмама_пишу
Ты просыпаешься в темноте и слушаешь, как проносится поезд. Он начинает ходить в 4 утра, так что это помогает тебе угадать время. Обычно поезд не слышно, ведь станция далеко. Обычно ты сворачиваешься в тепле его руки и несколько раз намеренно вдыхаешь его сонный запах. Уже почти десять месяцев ты живёшь с немного заложенным носом. Не можешь дождаться, когда снова сможешь дышать свободно.
Пороговое состояние теперь живёт в твоём теле. Оно — в толчке крошечной конечности с правой стороны. В резком приступе боли в тазу, означающем, что шейка матки истончается. В том, как ты научилась просто лежать — между сном и бодрствованием, следя, как лунный свет рисует полосы на стене спальни, и слушая, как лисы копаются в мусорных контейнерах за окном. Ты мысленно перебираешь всё, что должна была сделать ещё несколько недель назад. И вдруг понимаешь, что это не так уж важно.
Ты никогда не знала мир в 4 утра — по крайней мере, так. Трезвая, с ясной головой, с телом, ставшим беспокойным сосудом. Всю жизнь ты спала крепко, расходовала весь запас амбиций днём, так что ночь была просто девятичасовым падением в пустоту. Или, в твои двадцать, 4 утра в субботу могли быть встречены в круглосуточной забегаловке, слушая, как друзья подшучивают друг над другом, пока официантка в нелепом свитере-тунике подливает кофе с улыбкой.
Тогда было ощущение бесконечного волнующего становления. Теперь всё иначе. Теперь есть до и после, очень конкретный момент, который разрежет твою жизнь, оставив всё позади. В двадцать ты, возможно, тоже выдумывала себе такие моменты, наделяла особым значением встречу, достижение, разговор. Но в итоге это всегда оказывалось чем-то текучим. Вода, а не огонь.
Тогда тебя медленно стирало из времени. Теперь же оно тебя преображает.
Ты, наверное, думала, что проведёшь это время в ожидании, может быть, даже в страхе перед болью, но всё оказалось не так.
Роды — это не тот вид боли, что можно преувеличить в страданиях. Она настолько тотальна, что у тебя просто не остаётся сил на что-либо, кроме неё самой. Это просто боль. Полная остановка. Всё поглощающее.
«Это единственное время, когда я абсолютно ни за кого не отвечаю».
И это так. Всё сворачивается до игольного ушка. Нет места ни для целей, ни для вины, ни для разочарования. Есть только ты — самая материальная, физическая ты — и этот новый человек, который (иногда неохотно) пытается стать двумя, выжить, стать частью истории.
Ты не думаешь о стирке, о подгузниках, о сцеживании молока, о срыгиваниях. Не думаешь о том моменте в далёком будущем, когда она доведёт тебя до слёз счастья на пути из детского сада:
«Как прошел твой день, мама?»
Ты не думаешь о том, правильно ли ты всё делаешь. Не думаешь о выборах премьер министра. Не думаешь о том, было ли это лучшим временем, чтобы завести ребёнка. Его никогда не бывает. Ну и ладно.
Ты не думаешь о том, что в этот день ещё 350 000 женщин будут рожать вместе с тобой (хотя насколько же это захватывает дух?)
Ты не думаешь.
Ты существуешь в пространстве и времени, где нет слов. Ты, человек компромиссов, отдаёшься крайностям. Ты, влюблённая в слова, осознаёшь, что слов на самом деле нет.
Ты позволяешь своему телу взять контроль. Доверяешь ему. Ждёшь.
Потому что, в конечном итоге, ты ничего не контролируешь.
И вдруг осознаёшь, что это касается не только родов. Это касается всей жизни — больше, чем тебе казалось.
#чтоскажетмама_пишу