Необязательные книги, которые в 2024 оказались для меня довольно хороши и приятны

Стэнли Туччи «Вкус. Кулинарные мемуары»

Я не большой поклонник мемуаров, но я очень люблю поесть книги, так или иначе связанные с кулинарией, её историей — мировой и частной, и Туччи вот написал совершенно чудесную историю, наполненную воспоминаниями, впечатлениями, байками о родных людях (и немного о коллегах) и рецептами, конечно. Всё это с (само)иронией и большой любовью не только к едовой стороне жизни, а к жизни во всей её полноте.

Даже глава о том, как он перенёс рак, лишена безысходности, жалости к себе или — как бывает иногда в таких ситуациях — избыточного героического надрыва и пафоса, в ней так же, как и в других, говорится о семье, о вкусной еде и любви.

Мне показалось, Туччи, хоть он родился и вырос в Америке, а живёт в Англии, может гораздо больше — а главное, увлекательнее! — рассказать об итальянской кухне и итальянцах, чем, например, Елена Костюкович в своём скучном и несколько косноязычном труде «Вкус итальянского счастья» (читала его сто лет назад, а до сих пор огорчена, поди ж ты).

У книги есть и (условный такой) недостаток: читая её, постоянно хочешь что-нибудь съесть — приготовить что-нибудь эдакое или хотя бы заказать пиццу.

Катлин Мёрри «Божок на бис»

Довольно годная история с забавными, располагающими к себе героями и некоторым количеством ирландских пейзажей. Те, кто жизни себе не мыслят без кэмпбелловской формулы пресловутого путешествия героя, непременно смогут пристегнуть её и к этой книжке, а так это вполне типичный квест в поисках прошлого, чтобы как-то разобраться с настоящим.

Меня немного раздражали постоянные цитаты из песен «в массовом изобилии»™ (даже не столько песни, сколько обязательные пояснительные сноски к ним) и утомил своей стилистикой финал: то есть понятно было, почему он такой и зачем, но всё равно скучно, даже если это вдруг был оммаж монологу Молли Блум, что вряд ли.

Марина Сычёва «Солнце в силках»

Классический такой Young Adult с типичными подростковыми проблемами (дружба, соперничество, любовь, ревность, принятие себя и своего пути), но всё это про якутских шаманов (мальчика и девочку, да). Героиня, конечно, мэрисью, но такая, знаете, сомневающаяся мэрисью, у которой хоть всё и получается, но не по щелчку всё-таки.

Я с некоторым опасением подхожу к прозе (особенно подростковой) с — pardon my French — этническим колоритом, поскольку иногда этот самый колорит — будто бы единственное из-за чего книга опубликована (других причин не сыщешь, читая), однако Марина Сычёва дозирует «колорит» аккуратно, к тому же ей удаётся рассказать интересную историю с некартонными персонажами, за которых действительно переживаешь, даже понимая, что всё у них — по закону жанра — в финале будет хорошо.

Лет в 11-12 я бы весьма впечатлилась, наверное, а сейчас думаю, что эта книга одна из немногих подростковых книг этого года (хоть были и более, скажем так, нахваленные и эпичные), которые я бы предложила прочесть своим детям.

Алексей Сальников «Когната»

Впервые вписалась в сериал ЯндексКнигов, потому что Сальников, драконы и герой — мой однофамилец. Ну и Гилёв читал хорошо (из пяти прослушанных в этом году книг мне зашли три, включая эту).

Увлекательная и крепенькая, типично сальниковская книжка, которую наверняка интересно препарировать (вместе с книжным клубом, например, или в весёлой научной статье) — все эти, знаете, метафоры, аллюзии и прочие иносказательные элементы, ну и само собой: размышления о человеке и ч е л о в е ч е с к о м.

А я вот ещё утащила для себя из текста универсальную объяснительную:

Я женщина есть, я не всегда для того, чтобы мысль передать, говорю. Иногда я для того, чтобы у мужчины лицо вытянулось, слова употребляю.

Истинно так.

↓ ↓ ↓

Мэри Лоусон «Воронье озеро»

Относительно спокойная и затягивающая семейная история, очень эмоционально начитанная Марией Орловой (вторая книга из трёх, что понравились в аудио).

Героиня, от лица которой ведётся повествование, довольно раздражающая (ну, на мой вкус) получилась у автора, но при этом мне было совершенно ясно, почему она такая, откуда эти её нервы, и её обида и странный этот, законсервированный в ней с детства, идеализм, и поэтому к ней всё равно легко было испытать сочувствие.

Книга очень обсуждательная: тут и о роли образования, и о возможности вырваться из своей социальной страты, и о профуканных шансах, и о выборе, и о том, что можно быть счастливым и благодаря и и вопреки, а картинки счастья в головах у разных, пусть и очень близких, людей не обязаны совпадать.

Дженни Оффилл «Бюро слухов», «Погода»

Две крошечные книжицы, каждая из которых — монолог интеллектуальной и несколько невротической женщины, которая, сталкиваясь с реальными и надуманными проблемами, как-то пытается жить эту жизнь.

Но она хорошо умеет контролировать свои импульсы. Поэтому она еще жива. Поэтому стала писательницей, а не героиновой наркоманкой. Она сначала думает, потом действует, точнее, думает вместо того, чтобы действовать. Это не достоинство, а изъян характера.

Ах, если бы они были французами, думает жена. Тогда все ощущалось бы иначе. Нет, не ощущалось, а… Есть другое слово, умнее.
Трактовалось.
Все трактовалось бы иначе.

Надо же, а мне казалось, «долгое сейчас» – это про ощущения от повседневной жизни.

Эти истории, кажется, мог бы написать Эрленд Лу, если бы он был тревожной американской тётенькой, конечно. Наблюдательно, иронично и компактно, а местами — пугающе знакомо.

Джессика Ау «Скоро пойдёт снег»

Не повесть, скорее, длинный рассказ о том, как «в одиноком октябре»™ мать-пенсионерка и её взрослая дочь проводят короткий отпуск в Японии. Они просто ходят, наблюдают, посещают музеи и выставки, говорят очень мало. Дочь ведёт рассказ, иногда отвлекаясь на воспоминания и размышления, а что в голове у матери мы так и не узнаем.

Это странная медитативная зарисовка: ты будто проходишь мимо окошка, в котором горит свет и видишь там каких-то людей, занятых своими делами, мыслями и разговорами, ты ничего о них не знаешь, но ощущаешь некую близость, что ли, возможно потому, что сейчас ты тоже придёшь домой и включишь там свет, а кто-то наверняка пройдёт мимо твоего окна.

Мартен Паж «Как я стал идиотом»

Забавная сатирическая книжка, которую мы с книжным клубом хотели прочесть пару лет назад и вот наконец прочли. Из 2024 она смотрелась немного старомодной, хоть и написана в начале 2000-х. Есть у меня ощущение, что некоторые книжки стареют будто бы чуть быстрее прочих.

Мы довольно живенько и увлекательно её обсудили, и обсуждение понравилось мне, пожалуй, куда больше текста, хоть и он был совсем не плох. Пока читала, всё вспоминала фразу моей подруги: «Сложно читать книгу, где автор пытается пошутить буквально в к а ж д о м предложении». Действительно.

Книги, которые меня особенно порадовали в 2024

Ричард Руссо «Дураков нет»
Узнаваемый и прекрасный Руссо. И правда похоже на «Эмпайр Фоллз», только написано раньше, в 1993 (и это первая часть Батской трилогии).

Мне нравится, насколько настоящими у Руссо получаются люди, и вот интересно: он изображает их со всеми слабостями, пороками, иллюзиями, недостатками (порой прям бесячими), но никто, хоть ты тресни, не выглядит прям плохим. Человеколюбивый автор Руссо в самом деле.

Он здорово умеет залезать в людские головы, и не только мужикам средних лет, но и женщинам, старухам, детям и всяческим там недотыкомкам, и прочитав их незатейливую историю, аккуратно вынутую из потока будней, ты ещё долго возвращаешься в мыслях к этим героям и их жизни. Потому что они н а с т о я щ и е, говорю же. Люблюнимагу (и потому, по традиции, не могу написать ничего вразумительного:)

Джонатан Франзен «Поправки»
Ещё один большой американский писатель с бо-о-ольшими (во всех смыслах) романами. Я была уверена, что мне понравятся «Поправки», и потому несколько лет их приберегала (водится за мной такое, даже если автор ещё жив и может написать что-то ещё), и вот с удовольствием прочла.

Франзен — одновременно и очень американский писатель, и — pardon my French — общечеловеческий, люблю когда так. Вот он пересказывает довольно подробно жизнь каких-то людей, без острых конфликтов, сенсаций — просто жизнь, и многое в этой истории заметно чуждо, ибо культурно обусловленно (тут должна быть врезка с тем персонажем из «Гравити Фоллз», который чуть что скандирует «США! США!»), но в то же время — близко и порой даже знакомо.

Мучительные отношения в семье выписаны так, что думаешь: Господи, да поговорите уже нормально друг с другом, что сложно, что ли? Так в том и штука, что сложно, да (про тех у кого всё просто пишут не романы, а брошюры об эффективности и позитивном мышлении), и многие читатели, в какой бы стране ни жили, это знают по себе, чего уж.

И затасканная формула Толстого про счастливые и несчастные семьи прекрасно пристёгивается и сюда, к «Поправкам», а Франзен своим текстом как бы намекает, что для того, чтобы стать несчастным, иногда достаточно сущей ерунды, как и для счастья вообще-то.

Эдуард Веркин «снарк снарк»

Циклопический Веркин, конечно, тоже в самом любимом за год.

Абрахам Вергезе «Завет воды»
И ещё один увесистый том.
Рада, что читала романы Вергезе в порядке написания, потому что этот — второй! — не только объёмнее «Рассечения Стоуна», но и заметно сильнее и ярче по многим параметрам.

Герои здесь — «живые человеческие люди»™, им сопереживаешь, в них веришь. «Мудрые мысли», которыми автор любит поделиться, тоже не пафосная и при этом наивная фигня, как в дебюте, а именно что вот житейская мудрость. В романе есть и ирония: ирония автора, ирония персонажей — по отношению к самим себе и миру вокруг. Прекрасно описан и быт, и мир — внешний и внутренний, эмоции, иллюзии, надежды: жизнь, в общем.

Понравилось, как история с «магической» подоплёкой развернулась в неспешный медицинский детектив, и что автор не забыл о разгадке. А ещё здорово, как Вергезе неоднократно возвращается к одной и той же мысли о значении (выдуманных) историй:

Однако есть нечто, в чём бабушка уверена: сказка, которая оставляет след в душе слушателя, рассказывает правду о том, как устроен мир, а значит, неизбежно повествует и о семьях, их победах и их ранах, об их усопших, в том числе и тех, кто превратился в блуждающего призрака; сказка должна научить, как жить в Божьем мире, где радость никогда не избавляет от печали.

На середине книги Большая Аммачи попросила Филипоса спросить у Коши саара, не выдумка ли весь этот «Моби Дик».
— Это занимательно. Но, может, это одна большая ложь? Спроси его.
Коши саар ответил очень возмущённо:
— Это художественная литература! Художественная литература — это великая ложь, которая рассказывает правду о том, как устроен этот мир!

«Завет воды» такую правду рассказывает определённо.

↓ ↓ ↓

Юлия Горноскуль «Пространство крови»

Странным образом книга, которая мне показалась неплохой, но не вот чтобы прямо ах, заставила меня возвращаться к ней в мыслях весь год.

Это сборник рассказов, объединённых всё-таки общей идеей — она в заголовке. Это пространство памяти, прошлого, истории земли (местности!) и людей, что на ней жили когда-то и живут теперь — пространство идентичности, если хотите.

Хорошо и ладно, пусть и не без некоторой романтической экзальтации, написанные филологом (sic!) тексты. Местами страшные, местами трогательные, местами спорные (никак не могу, например, разделить приязнь автора к «Железной гвардии»), местами завораживающие или ироничные, но все они — согласны мы с ними или нет — ж и в ы е.

Возможно, именно поэтому о некоторых из них я вспоминала весь год — не прицельно, а так, внезапно, вдруг, нипочему, и снова проживала те ощущения, что испытала при чтении. Назвала бы голосом крови, но у меня там небольшой хор, так что это магия, не иначе.

Ричи Достян «Два человека»

Очень сильно впечатление на меня произвела в своё время повесть Достян «Тревога», и вот я добралась до ещё одной её вещи (их у неё не так-то много, увы).

Формально это детское произведение, но по факту это не так, конечно, это большая литература про людей и для людей (неважно, сколько им лет) Мне порой кажется, что Достян будто бы опередила своё время: писала о том и так, как не всякий сможет сейчас, и уж тем более она не соответствует тем странным клишированным представлениям о советской литературе, которые любят на эту литературу навешивать (разные были авторы, разные книги).

«Два человека» — щемящий рассказ ребёнке и взрослом (хотя какой взрослый — 25 лет), что стали опорой друг для друга, не нарочитой, естественной. Мальчик потерял маму и переехал из Москвы в деревню к ограниченной, не любящей его бабке; парень — речник, не представляющий жизни без Волги, ослеп в результате несчастного случая — с такими-то вводными могла бы выйти чернушная гниль про то, как страшно жить (в России особенно), но это, по счастью, не выпускница школы «креативного врайтинга»™, а Ричи Достян — чуткий и талантливый писатель.

Она удивительно хорошо умеет передать детскую оптику, восприятие, и даже никчёмным, неприятным героям дарит возможность проявить хоть проблеск человечности и любви (такой, на какую они способны).

Очень хорошо. Прекрасно. Читайте, пожалуйста, Достян — она забыта совершенно не заслуженно.

↓ ↓ ↓

Максим Кич «Большой дом»

А вот и тот самый фанфик, что так меня впечатлил: и сюжетом, и слогом, и отсылочками умными.
Нашла я его по какой-то рекомендации, в которой он был заявлен как «Оккультное Простоквашино» (sic!). Действительно, автор взял ну такую себе книжку Успенского и вывернул её так, что получилась именно что оккультно-магическая — взрослая! — история (местами хоррор, если я правильно понимаю особенности этого жанра, конечно).

Сначала вообще-то довольно смешно, потом всё ещё смешно, но жутко уже, а потом страшно и щемяще, однако страх здесь не ради страха (нагоним ужаса, пощекочем читателю нервишки), а ради самой истории: в таком ключе её будто бы иначе и не расскажешь.

Автор закрывает лакуны оригинала, разрешает противоречия и даёт логично развернуться всяческим конспирологическим теориям и играм в интерпретацию, накрученным вокруг «Простоквашино». Он щедро отсыпает интеллектуального, философского и даже героического (Печкин восхитителен), подбрасывает отсылок, которые интересно разгадывать, да и просто хорошо пишет. Иным бы «публикуемым автор(к)ам у него поучиться.

Андрей Кокоулин «Мастер осенних листьев»

Тот случай, когда на обложку вынесено ровно то, чем книга является: это и правда роман мастерства, роман предназначения, а в скучной нашей литературоведческой терминологии —это, конечно, кюнстлерроман и роман производственный. И он прекрасен.

Кокоулин помещает историю профессионального становления художника и мастера в фэнтезийный, скорее, даже сказочно-притчевый сеттинг, где не только искусство имеет подлинно магический — часто спасительный — эффект, но и
энтропия и неотвратимость смерти обретают материальное воплощение. Учёба, первый творческий (волшебный!) опыт, успехи и провалы, постепенный рост Мастерства описаны очень подробно, если не дотошно, там практически нет привычной для жанра (особенно если в центре повествования — женщина) романтики — только работа, только хардкор.

Беда лишь в том, что Мастер Смерти, что движется навстречу Мастеру Листьев, тоже «крепкий профессионал»™ и увлечён работой не меньше. И, скажем так, стиль его работы не показался мне «неправдоподобным», «ненужно жестоким» (были такие упрёки автору): смерть как явление всегда абсурдна и гротескна, даже если она происходит «на стальной кровати с голландскою простынёю»(с).

В книге нет хэппи-энда, но всё-таки случается эвкатастрофа, как завещал нам один Профессор. И это прекрасно.

Стивен Холл «Демон Максвелла»

Мне захотелось поговорить с тобой о любви. Но я волшебник. И я взял и собрал людей и перетасовал их, и все они стали жить так, чтобы ты смеялась и плакала. Вот как я тебя люблю.
Евгений Шварц «Обыкновенное чудо»

Писатели — тоже волшебники, но в тех же целях собирают и тасуют не людей, а буквы, но некоторым букв и слов мало, им надо, чтобы слова претворились в реальность. Они хотят написать мир таким, каким хотят, чтобы он был. А иногда — просто поговорить о любви и утрате, чтобы жить дальше.

«Демон Максвелла» в процессе чтения кажется куда сложнее и запутаннее, чем он есть на самом деле, но понимаешь ты это, только перевернув последнюю страницу.

Я прочла этот роман летом, залпом, не в силах оторваться, крутя книжку так и сяк (вёрстка в ней особенная), понатыкала стотыщ закладок и подумала, что он ничуть не хуже Minima Philologica может объяснить, чем интересна и прекрасна филология.

Филологические пространства герменевтики и семантики обретают в книге магические свойства, не являясь при этом хоть сколько-нибудь сверхъестественными, в том и прелесть. И надо отдать должное Стивену Холлу: он сам создаёт магию текста буквально из обыденных подручных средств (вроде одной там энциклопедии), ну и дара слова, конечно, без этого фокус бы не сработал.

{книжные итоги 2024 подведены, ура}

Я не забыла, что сегодня понедельник, но поскольку вчера и сегодня здесь и так много букв, будет такое вот маленькое стихотворение — о чтении, разумеется:


Наконец-то
Я новую книгу купил.
Читал, читал
Далеко за полночь...
Эту радость трудно забыть!

Исикава Такубоку
{перевод с японского
Веры Марковой}

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

Про ситуацию из вот этого вот поста моего немношк

«Я больше читаю поэтов, чем прозаиков. Поэзия для меня столь же естественна, сколь и проза. Параллельно с работой над прозой я всегда писал и пишу стихи — в стол, для себя. Нет, я не стыжусь, что пишу их. Просто считаю, что поэзия — это нечто сокровенное, ну почти как любовный акт, к чему другим знать о нём…

Игра продолжается — приходило и отчаянье, и желание выбросить всё в корзину, где скопилось уже великое множество невоплощённых замыслов, но иногда вдруг врывалась и радость: когда, перечитав стихотворение, я хотел погладить его, словно кошку, чья шерсть — наэлектризована»

Хулио Кортасар

#котэнт

Читать следует с вопросительной интонацией

Ты видел
ты истинно видел
снег звёзды шершавые руки ветра
Ты трогал
ты подлинно трогал
хлеб чашку волосы женщины которую ты любил
Ты жизнь ощущал
словно удар в лицо
словно мгновенье паденье бегство
Ты знал
каждой порой кожи ты знал
вот глаза твои руки твои сердце твоё
необходимо от них отказаться
необходимо выплакать их
необходимо придумать их заново

Хулио Кортасар
{перевод с испанского
Виктора Андреева}

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

Чем меня не перестаёт восхищать классическая литература, так это тем, что она в самом своём ядре — вне времени. Отбрось мелкие приметы эпохи, и останется пресловутое в е ч н о е, непременно кажущееся злободневным в процессе чтения.

Вот в «Обломове» читаю вчера:

Изображают они вора, падшую женщину, — говорил он, — а человека-то забывают или не умеют изобразить. Какое же тут искусство, какие поэтические краски нашли вы? Обличайте разврат, грязь, только, пожалуйста, без претензии на поэзию.
— Что же, природу прикажете изображать: розы, соловья или морозное утро, между тем как всё кипит, движется вокруг? Нам нужна одна голая физиология общества; не до песен нам теперь…
— Человека, человека давайте мне! — говорил Обломов, — любите его…

И киваю, поддакиваю про себя Илье Ильичу, потому что сама часто сетую как раз на подобное. Не видят иные авторы сейчас человека, не хотят видеть, да и не любят будто никого, кроме себя, и говорить умеют только о себе и вокруг (и это вовсе необязательно долбанный автофикшн), а всё что опричь — так это страшное, серое, грязное, опасное, быдловатое, тупое, отсталое, опустившееся, you name it — ну да, нечеловеческое уже, такое вот у них «реальное направление литературы», нуачо. Ведь ещё и премии за это раздают, эх.

#уцарямидасаослиныеуши

«Нельзя было глядеть без участия на их взаимную любовь. Они никогда не говорили друг другу ты, но всегда вы; вы, Афанасий Иванович; вы, Пульхерия Ивановна. «Это вы продавили стул, Афанасий Иванович?» — «Ничего, не сердитесь, Пульхерия Ивановна: это я».

«Старосветские помещики» для меня — один из самых пронзительных текстов о любви.

Песенка

Сердце есть пламя
Есть время для страсти
Есть время для смерти
Сердце есть пламя

Всему своё время
Звезде незримой
Необходимо
Сердце и пламя

Расцвёл красный цвет
Былое за тьмою
Есть солнце и свет
Есть сердце и пламя

Есть время для страсти
Есть время для смерти
Однако вовеки
Сердце есть пламя

Вашингтон Дельгадо
{перевод с испанского
Леонида Цывьяна}

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

Какая-то неделя выдалась дурацковатая: много было дел и соплей, и мы с семейством схватили злокозненный вирус, планы менялись, передвигались и отваливались, и вот среди этой суеты я обнаруживаю, что завтра снова понедельник, а значит, чтоб Штаны не превратились в тетрадку со стихами, нужно запостить хотя бы #котэнт

Сегодня дежурные по рубрике — Сартр и его кот, которого, как говорят, звали Ничто.

Rien, Nichts, Nihil — примерное содержание канала на этой неделе.

Гласные
 
ангел гас
 
глас ныл
гнал сны
 
лес наг
снег ал
 
не англ
не галл
 
гены снега
нега сна

Кристиан Бёк

{перевод с английского
Марины Бородицкой}

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

Стихотворение Гласные входит в сборник Eunoia канадского поэта Кристиана Бёка. Книга эта — поэтический эксперимент, реверанс объединению УЛИПО и, конечно, «Гласным» Артюра Рембо — достаточно взглянуть на обложку первого издания (покажу в комментах).

Бёк, по его словам, стремился продемонстрировать в своих стихах не только гибкость английского языка, но и то, что каждый гласный звук обладает своим особым характером. Удалось это ему или нет, бог весть: полного текста книги я раздобыть не смогла.

Впрочем, «Эвноя» стала бестселлером не только в Канаде, но и в Британии: там какие-то невероятные — особенно для поэзии! — цифры, десятки тысяч проданных экземпляров. Сам же Бёк полагает, что народ скупал его сборничек не столько из любви к искусству как таковому, сколько из интереса к словесной эквилибристике и из любопытства: как же поэт выкрутился, затолкав свою «музу» в такие жёсткие рамки, смог ли он вообще написать нечто стоящее, исполненное литературной ценности, в таких-то условиях? Собссно, писал он эти стихи примерно по тем же самым соображениям.

Первая часть книги тоже называется Eunoia — это самое короткое слово в английском языке, которое содержит все пять гласных. Стихи здесь строятся по принципу моновокализма: в них используются любые согласные, но только один гласный — тот, которому посвящена глава.

Вторая часть — Oiseau, это уже самое короткое французское слово, где собраны все пять гласных. В эту часть как раз и включено стихотворение «Гласные», перевод которого я запостила в Поэзии по понедельникам. В комментариях к посту закономерно возник вопрос: как же выглядит оригинал?

Я его и сама искала перед тем, как публиковать перевод, но как-то он у меня вовремя не нашёлся. Но вот я покопалась в сети немного подольше и понастойчивей, и вуаля.

Vowels

loveless vessels
we vow
solo love
we see
love solve loss
else we see
love sow woe
selves we woo
we lose
losses we levee
we owe
we sell
loose vows
so we love
less well
so low
so level
wolves evolve

В этом стихотворении Бёк использует только те слова, что складываются только из букв, составляющих слово “vowels”.
Получается, чтобы соблюсти правила игры, переводчик вынужден просто-напросто сочинить собственный текст на русском языке. То есть мы, по сути, читаем в переводе Марины Бородицкой не то, что написал Бёк, а то, к а к он это сделал.

Умберто Эко, рассуждая о поэтическом переводе, замечает, что недостаточно воспроизвести эстетическое воздействие оригинала:

нужно дать читателю перевода ту же возможность, которой располагал читатель оригинального текста, возможность «разобрать устройство», понять, какими способами производится воздействие, и получить от них удовольствие.

Мне кажется, в русском переводе «Гласных» Бородицкая вот именно такую возможность нам и даёт.

Сегодня с моим книжным клубом драгоценным обсудили «Обломова» (и не только его, как всегда). Уже во второй раз прильнули к той классике, которую почему-то никто из нас не перечитывал после школы.

Я, читая, вспомнила, чем же пленил пятнадцатилетнюю меня Андрей Иванович Штольц (помимо того, конечно, что был умён, мускулист, смугл, зеленоглаз и умел смешить женщин). А вот:

Однажды он пропал уже на неделю: мать выплакала глаза, а отец ничего — ходит по саду да курит.
— Вот, если б Обломова сын пропал, — сказал он на предложение жены поехать поискать Андрея, — так я бы поднял на ноги всю деревню и земскую полицию, а Андрей придёт. О, добрый бурш!
На другой день Андрея нашли преспокойно спящего в своей постели, а под кроватью лежало чьё-то ружьё и фунт пороху и дроби.
— Где ты пропадал? Где взял ружьё? — засыпала мать вопросами. — Что ж молчишь?
— Так! — только и было ответа.
Отец спросил: готов ли у него перевод из Корнелия Непота на немецкий язык.
— Нет, — отвечал он.
Отец взял его одной рукой за воротник, вывел за ворота, надел ему на голову фуражку и ногой толкнул сзади так, что сшиб с ног.
— Ступай, откуда пришёл, — прибавил он, — и приходи опять с переводом, вместо одной, двух глав, а матери выучи роль из французской комедии, что она задала: без этого не показывайся!
Андрей воротился через неделю и принёс и перевод и выучил роль.

Именно тем, что мог не только ружьё добыть, но и текст перевести. Ну такой разносторонний мальчик, прямо ах.

Как относиться к словам?
Да так же, наверно,

Как к деревьям и травам,
К домам и дорогам — ко всему, что равнина
Раскинула перед твоими глазами,
Чем она манит тебя.

Пусть живут
Своей собственной жизнью,

Не надо их ни к чему принуждать,
Лучше их приручать потихоньку
И самому приручаться,

Дать им выговориться, но при этом —
Легко, без нажима, не вызывая у них подозрения,
Заставить их высказать больше.

Чем они сами хотят,
Больше, чем знают, —

Пробудить в них
Древние соки,

Оживить то густое и терпкое,
Что вложило в них время.

(Эжен) Гильвик
{перевод с французского
Мориса Ваксмахера}

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам