ничего не может быть милее и беззащитнее
чем маленький неуклюжий мальчик
и его большой неуклюжий папа
когда они идут вдвоём по улице
или заходят в больницу
в магазин
мальчик бестолков
и папа тоже
мальчик не знает почти ничего
об окружающем мире
и папа лишь немногим знает чуточку больше
ещё и непонятно кто кого учит
поддерживает и обеспечивает
ведёт по жизни и окончательно
не даёт упасть
папа поправляет шарф мальчику
и заодно и себе застегнёт пальто
купит ему конфет
и сам чего-нибудь съест
и как ни крути им обоим
нужна опека
в этой большой
и страшной вселенной
что может быть милее и беззащитнее
чем маленький неуклюжий мальчик
и его маленький неуклюжий папа
когда они вдвоём на вечерней прогулке?

Владимир Кочнев

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

Сегодня каждый книжный человек будто бы обязан сообщить про Нобелевскую премию по литературе.
Ну вот, например, Мисиме её не дали аж трижды.
Зато, смотрите, как он радуется кисоньке. Ну, или хочет её убить, не знаю.

#котэнт

Оленье солнце
Моей маме
Я помню: оленье солнце
врастало рогами в сумрак.
Вдали стекленели горы,
прозрачные, как рисунок
ребёнка… Я был ребёнком,
чей взгляд одинокой болью
струился, как наша речка,
поющая вдоль по полю
печальную песню русла.
Я помню, как мне с балкона
открылось, что мирозданье
мечтательно и бездонно,
и сон оленьего солнца,
казалось, навеки вечен.
А с трепетных губ жасмина,
как вздох, поднимался вечер.
Дышали стихом грядущим
и сок лепестка, и мякоть.
И было столь синим небо,
что очень хотелось плакать.
Я с мамой молчал. И это
безмолвие было в ранге
святой тишины, в которой
над нами витает ангел.
Мы в эту минуту были
во сне прозрачного слова,
отчёркнутого кристаллом
от чёткой черты земного
и времени, и пространства…
Я помню себя ребёнком.
Я помню солнце безрогим,
безропотным оленёнком.
Резвилось оно, катилось
на дно витражей заката.
Вживались мы в зазеркалье
cтеклянного небоската.
Цвели розмарины, мама,
устами прозрачных вестниц.
Предчувствием поцелуя
порхали улыбки сверстниц.
Сон солнца, рассказ луча ли,
аквариум акварели?
Из клетки сиял, из кроны ль
кристалл соловьиной трели?
Казалось, что всё на свете
из воздуха и дыханья.
Казалось, что всё готово
к свечению и порханью.
Но это мгновенье длилось
не более, чем мгновенье,
и смаргивалось ресницей
печального отрезвленья.
Пружина часов сминала
зеркальную гладь покоя,
и снова кристалл разлуки
оказывался рекою.
Но долго на дне заката,
обрызганы красной пылью,
вечернего перезвона
прозрачные крылья плыли.
Я помню: оленье солнце
врастало рогами в сумрак,
и был окоём прозрачен
и чист, как детский рисунок.
Конечно, я был ребёнком,
но снова твержу устало:
прекрасное — невозможно,
и всё же существовало.

Эдуардо Карранса
{перевод с испанского
Сергея Гончаренко}

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

Особенно, когда октябрьский ветер
Мне в волосы запустит пятерню,
И солнце крабом, и земля в огне,
И крабом тень моя легла на берег,
Под перекличку птичьих голосов
И кашель ворона на палках голых
По жилам сердце деловито гонит
Ямбическую кровь, лишаясь слов.

Вон женщины во весь шумливый рост
Идут по горизонту, как деревья,
Вон бегают по перелеску дети,
В движении похожие на звёзд.
Я создаю тебя из гулких буков,
Из шелеста дубов, осенних чар,
Корней боярышника, хмурых гор,
В прибое создаю тебя из звуков.

Над парком беспокойный циферблат.
Часы толкуют время, славят утро
И флюгеру о направленьи ветра
Колючими словами говорят.
Я создаю тебя из дольних вздохов.
Трава пророчит: всё, что я постиг,
Покроет мокрый изъязвлённый снег.
Но ты вдали от злых вороньих криков.

Особенно, когда октябрьский ветер
(Я создаю тебя в канун зимы,
Когда гремят валлийские холмы)
Молотит кулаками репы берег,
Я создаю из бессердечных слов
Тебя, — сердечных сердцу не хватило.
Химическая кровь мне полнит жилы.
На взморье среди птичьих голосов.

Дилан Томас
{перевод с английского
Андрея Сергеева}

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

Очень люблю у Томаса это стихотворение, но никогда не задумывалась, как обстоит дело с его переводами. Сложно обстоит, чего уж там, хотя вариантов не один и не два. Сергееву, мне кажется, всё-таки удалось поймать нерв и настроение, пусть он и пренебрёг некоторыми деталями. Впрочем, без потерь, как и без внезапных обретений, поэтический перевод, думается, невозможен в принципе.

Я удивительным образом всё ещё читаю Желязны по главам, как и планировала. Так что шанс дисциплинированно добраться до 31 октября уже не так иллюзорен, как в начале месяца (и с учётом всех моих провальных попыток, ха-ха).

Ну а когда дочитаю, наступит Самайн и окунет нас в зиму, даже если не выпадет снег. И в это предсамайновое время несу вам в ПоПоПо очаровательного иронично-макабрического Бунина (фоном пусть тихо играет пластинка Дэнни Эльфмана).

Ночная прогулка

Смотрит луна на поляны лесные
И на руины собора сквозные.
В мёртвом аббатстве два жёлтых скелета
Бродят в недвижности лунного света:
Дама и рыцарь, склонившийся к даме
(Череп безносый и череп безглазый):
«Это сближает нас — то, что мы с вами
Оба скончались от Чёрной Заразы.
Я из десятого века, — решаюсь
Полюбопытствовать: вы из какого?»
И отвечает она, оскаляясь:
«Ах, как вы молоды! Я из шестого».

Иван Бунин

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

#котэнт о поэзии

Ноябрьская гостья

Моя Печаль всё шепчет мне
О днях осеннего ненастья,
Что краше не бывает дней —
Деревья голые в окне,
Луг, порыжевший в одночасье...

Всё шепчет мне, что осень — рай.
Всё хочет повести с собою:
Как тихо после птичьих стай!
Как славно стынет сонный край,
Одетый звонкой сединою.

Нагие сучья на ветру,
Туманы, вязкая землица —
И снова шепчет: всё к добру,
И если я глаза протру,
То не смогу не согласиться.

Как объяснить, что не вчера
Я полюбил ноябрь тоскливый.
И стоит ли... Моя сестра,
Печаль... Ненастная пора
Со слов твоих — вдвойне красивей.

Роберт Фрост
{перевод с английского
Виктора Топорова}

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

Умберто Эко в своей методичке «Как написать дипломную работу» предупреждает о довольно опасном синдроме ксерокопии: это когда ты нарыл в библиотеке кучу материала, радостно его накопировал (сейчас снял бы всё на телефон или скачал), и тут-то тобой и овладевает иллюзорное ощущение, что ты весь этот материал у ж е о с в о и л. Читать, осмысливать, встраивать в свой собственный научный текст — все эти задачи будто растворяются при взгляде на объёмы добытого, и кажется, что нужно просто ещё немного наксерить, и дипломная работа возьмёт да и материализуется среди вот этих всех бумажек. Но нет.

Я вспоминаю об этом, когда меня в очередной раз захватывает неистовое желание покупки книг. Ну, знаете, такое, когда не одну-две книжки купил, а прям так ящиками действительно много. Не останавливает даже наличие этих книг во всяких там электронных подписках, хочу, как мистер Пипс, всё расставлять красиво и любоваться. И кажется, вот ещё немного, и твоя антибиблиотека сделается ну прям вот идеальной, и тогда-то уж у тебя непременно появится пара-тройка дополнительных жизней, которые ты сможешь потратить исключительно на чтение всего этого великолепия. Увы, увы!

#уцарямидасаослиныеуши

Мне очень нравится, когда
Тепло и сыро. И когда
Лист прело пахнет. И когда
Даль в сизой дымке. И когда
Так грустно, тихо. И когда
Всё словно медлит. И когда
Везде туман, везде вода.

Евгений Кропивницкий

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

Написав в прошлый понедельник про рецепцию, я была уверена, что на волне энтузиазма кааак только настрочу ещё всяческих давно задуманных постов, но вместо этого мы с семейством схватили во вторник злокозненный вирус, который откровенно газлайтил нас почти всю неделю, создавая ощущение, что у нас высокая температура, а её таки не было, а вот противно нам очень даже было.

В этом странненьком состоянии чтение у меня тоже было странное в своём сочетании: я читала книгу для тётенек о том, как наморозить котлет на тысячу лет вперёд (sic!), хаотически читала всякое о «Халдейских оракулах» и читала, читала Бориса Рыжего по кругу.

Тем временем в Видят фигу вот под этим постом произошла занятная дискуссия о том, стоит ли читателю сливаться с рассказчиком и страдать, в которую у меня не достало сил включиться, но я подумываю, не написать ли что-нибудь по поводу прямо сюда.

Ну а сегодня вновь обнаружился очередной понедельник, да штоштакое.

Нивы сжаты, рощи голы,
От воды туман и сырость.
Колесом за сини горы
Солнце тихое скатилось.

Дремлет взрытая дорога.
Ей сегодня примечталось,
Что совсем-совсем немного
Ждать зимы седой осталось.

Ах, и сам я в чаще звонкой
Увидал вчера в тумане:
Рыжий месяц жеребёнком
Запрягался в наши сани.

Сергей Есенин

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

Совершенно сумасшедшие дуют ветра у нас второй день. Погода очень литературная, но ни собраться, ни сосредоточиться. Давайте читать стихи, что найдутся в кармане Штанов.

Стихи про ветер, само собой.

Тед Хьюз про дом-корабль средь моря ветров

Дилан Томас про октябрьский ветер

Новелла Матвеева про лихой разбойничий ветер

Педро Гарфиас про надрывный испанский ветер

А на картинке — «Старый дом на ветру» Чарльза Милаца (Charles Mielatz, Old House in Wind, 1906)

Чем удобна теория рецепции, так это тем, что она будто бы выдаёт читателю индульгенцию на абсолютно любое восприятие прочитанного: понимать, что — pardon my French — хотел сказать автор; не понимать, но любить, или вовсе наоборот; вычитывать спрятанные автором смыслы и вчитывать свои собственные etc. Всё это — жизнь художественного произведения во времени, без читателя её проживать сложновато.

Но если так, чего же я офигеваю от разных там книжных отзывов в своём потешном и душном канале? Так рецепция же, ну. Если читатель сформулировал свои впечатления в письменном виде и «захотел поведать о них миру»™, то и я могу прийти и п р о ч е с т ь их как угодно, в общем-то. В прочтении этом я могу с подписчиками совпасть, а могу и нет. Это норма™. И субъективная модальность в широченном своём смысле.

Иногда несовпадение восприятий порождает замечательные (и пока, по счастью, добродушные) дискуссии в комментариях. Вот недавно, например, пока «я был занят и болел»(с), подписчики, среди прочего, поговорили о том, насколько это инфантильно — ассоциировать себя с рассказчиком при чтении. Я же всю неделю нет-нет да возвращалась в мыслях к этой теме: очень уж она (филологически) скользкая и интересная.

Тут у меня, конечно, профдеформация. Первое, чему учат личинку литературоведа: персонажи — это не «живые человеческие люди»™, мир художественный не равен миру реальному, пусть даже и списан с него во всех подробностях. То, что в жизни выглядело бы, скажем, глупостью, в литературе так или иначе работает на авторскую идею.

Гёте сочувствовал Вертеру по-человечески (потому что в прямом смысле been there, done that, только без романтическо-трагической развязки), но как писатель не мог его не убить, сам в этом признавался. Как не мог Пушкин не убить Ленского, например. И как спустя сто лет Ремарк не мог не убить Ленца — ведь тот «последний романтик», и должны же эти романтики когда-нибудь закончиться уже.

Правда Ленский и Ленц погибли от чужих рук, а вот Вертер всё сделал сам. Ну и вы наверняка знаете, что потом пошло не так. Настолько не так, что именем Вертера теперь называется синдром.

Молодые — конечно же, тонко чувствующие — чуваки по всей Европе, начитавшись Гёте, массово кончали с собой (кто-то даже с томиком «Страданий юного Вертера» в руках). Можно назвать это протестом и художественным высказыванием (хотя самоубийство, если ты не Мисима, — хреноватый какой-то перформанс), но мне видится в этом как раз такое вот инфантильное слияние читателя с рассказчиком на максималках (и тут надо отдать должное Гёте: он описал все эти страдания так — pardon my French — в е р и б е л ь н о, что сам боялся перечитывать свою книжку, мало ли).

Можно (и нужно, в общем-то) сопереживать героям книг, любить их или ненавидеть, размышлять о них и даже — в пределах разумного! — подражать им, но напрочь забывать о том, что все они выдумка и — по большому счёту — созданы исключительно для того, чтобы развлечь автора, а вместе с ним, если повезёт, и читателя, наверное, всё же не стоит.