ну вот, волноваться за магистратуру в тарту больше не надо, универ прислал письмо - дорогие иностранные студенты, всем спасибо, нам жаль, все свободны с момента окончания ваших внж или виз, до свидания.
On 30 July, an amendment to the regulation of the Government of the Republic came into force, restricting Russian citizens from applying for temporary residence permits or visas for studying in Estonia.
According to the amended regulation, from 30 July, the Police and Border Guard Board no longer issues visas or temporary residence permits for study to citizens of the Russian Federation. This restriction applies to all students with Russian citizenship at all levels of study – bachelor's, master's and doctoral studies – including those who have completed their bachelor's or master's degree in Estonia and wish to continue their studies here.
The University of Tartu is sorry to see our students in such an unstable situation. The sanctions are targeted at Russia but, unfortunately, directly affect individuals. The university aims to find study arrangements that would allow all those whose right to stay in Estonia expires before the end of their studies to complete their studies if they wish.
- зацените иронию, - говорит данечка, - а я только записался с сентября на базовый эстонский.
- а почему не на немецкий, - спрашиваю.
- на B2 уже все расхватали другие предусмотрительные иностранные студенты, - говорит данечка, - а свойство нашей семьи - всегда тормозить.
- а помнишь, - говорю, - нет, не помнишь, когда тебе было пять, и ты по полчаса надевал носок, я взорвалась плохим родителем и назвала тебя тормозом, а ты сказал - мам, я не тормоз, я медленный газ, а потом я написала в жж, и это стало мемом.
- оу, - говорит данечка, - сторителлинг пошел. а что такое жж?
хотела сказать, что это место зарождения постсоветского сторителлинга, но сдержалась и не взорвалась занудным родителем. потому что пять минут данечка бы вежливо слушал, а потом сказал бы - очень интересно, но у меня рабочий созвон, извини, можно мне кофе и бутерброд.

всплыло воспоминание на фейсбучике. все повторяется. только сейчас война и беларусом быть уже не модно

ни про что ничего не могу.
ни про родину, где так страшно и абсурдно (мам, говорит данечка, я три года не делал белорусский паспорт, потому что диктатура, а теперь не буду, потому что все хотят быть беларусами, слишком модно, понимаешь?)
ни про ушедших насовсем близких.
ни про то, что вокруг.
ни про данечкин отъезд в университет. сегодня он должен был пересечь границу, но у него нет визы, потому что мы месяц ищем квартиру, звоним, пишем, звоним, пишем, звоним, ничего (далеко ли до тарту? теперь далеко)
ни про усталость, тупую, вязкую, усталую усталость.
ни про проебанное лето, планы, жизнь, тексты, друзей.
ни про ежедневный страх за всех.
ни про сны (бортпроводница приносит вино, говорит - наш самолет падает, извините. а я ржу - божечки, говорю ей, какой самолет, самолетов больше не бывает)
ни про что ничего не могу.
могу про сегодня. костик говорит - прикинь, москва настолько очистилась, что к нам пришел легалайз. будем вешать шоу "слава коке". ну круто, говорю, про нас не забудь, пусть поделятся. через час звонит грустный костик, говорит - облом, я плохо расслышал, не "слава коке", а клава кока. что это вообще такое? (много-много лет назад многие дружочки жили в квартире на маяковке, на первом этаже там был музей. вот везет же вам, девочки, говорила я, живете практически в музее гармонии, это так символично и прекрасно. юкосик, сказали мне девочки, очнись, это музей гармоники, русской гармоники, юкосик, ты что)

позавчера двадцать шесть лет назад я приехала из минска в москву к костику навсегда - с челночной сумкой и рюкзаком, в сумке лежали джинсы, сковородка, одеяло, трехтомник довлатова и шерстяная собака тяпа.
позавчера мы втроем переходили границу из россии в эстонию. на нас было по два рюкзака, каждый тащил по сумке плюс данечкин системный блок и икеевская акула.

собираться мы начали за три дня.
- почему, - спрашивала я у коробок, мешков, носков и пыльных альбомов, - почему мы делаем это сейчас, а не за месяц?
- потому что есть время разбрасывать вещи и время собирать вещи, - отвечал мимопроходящий данечка, - а гантели возьмем? в тарту очень дорогие гантели.
- идите сидеть на сумке, - говорил костик, - ее надо подавить.
мы сидели на сумке, мы распихивали носки по ботинкам, уминали акулу, считали трусы, перебрали все фотографии - это самое мучительное, вспоминать, какими были, раздали друзьям самое дорогое - череп и кости, например, и велосипед дусю. ходили в обменник втроем по три раза, потому что лимит на валюту. данечка был фрустрирован видом обменника изнутри - темная каморка, непроницаемая женщина за стеклом, насекомный шелест денег.
- чувствую себя незаконно, - говорил данечка, - почему нельзя пойти в нормальный банк и снять свои деньги?
- а что случилось? - хором спрашивали мы с костиком.
данечка поднимал бровь.
- это так выглядели лихие девяностые? - спрашивал данечка.

в кладовке, за ящиками, нашла огромный мусорный пакет, хотела выбросить сразу, но внутренний куркуль не разрешил. в пакете оказались икеевские простыни, коврики, салфетки, мелкая уютная мелочь - то есть когда-то купила и отложила на потом, запасливая белочка.
- ты плачешь что ли? - спрашивал данечка.
- нет, чихаю, - говорила белочка, - очень пыльно, очень много вещей.
- вот именно, - говорил данечка, - нужнл быть минималистичней.
данечка, кстати, собрался за три часа. два из которых пил кофе и грустил.

два месяца я читала только новости и чаты про границы. прожила примерно сто трагических вариантов нашего невыпускания отсюда и невпускания туда. собрала и распечатала все, что смогла, пыталась в двух экземплярах, но в принтере заклнчилась краска.

на российской границе у нас спросили цель поездки в эстонию.
- туризм, - сказали мы.
- а оно вам надо? - спросили нас.
досмотр нашего табора, он же небольшая туристическая группа, занял полчаса. открыть все, достать все, развернуть, свернуть, расстегнуть, застегнуть.
- так, а это что? - спросила досматривающая девушка очень строгим голосом.
я посмотрела в сумку. содрогнулась.
- а это ручная медная мельница для кофе, - жизнерадостно сказал костик. - вот смотрите, сюда засыпаете, тут крутите, сюда высыпается.
- господи, - сказала девушка, - застегивайтесь уже и проходите.
- конечно, - сказал данечка, - а гантели не взяли.
- они тяжелее, - сказал костик.
- не особо, - сказала я.

эстонцы тоже спросили, зачем мы едем. вот, сказали, везем сына-студента, вот его компьютео, вот его акула.
- а кастрюли где? - спросила эстонская женщина, прогонявшая наши сумки через сканер, - а сковородка? а как мальчик будет питаться?
- у меня уже есть сковородка в тарту, - сказал данечка, - и я хорошо питаюсь.
- вот и молодец, - сказала женщина, - проходите, удачи вам.

и мы надели все рюкзаки, взяли все сумки и прошли. километр через сосны и травы до станции, встречные велосипедисты приветственно нам махали, оранжевая электоичка-морковка из двух вагонов довезла нас до тарту, данечка немедленно слился в свою каморку над лестницей, а мы второй день ходим здесь и спрашиваем друг друга - ты веришь, нет, ну ты веришь?

когда гадали перед отъездом на суере-выере, суер-выер сказал нам - идем на зюйд-зюйд-вест. ок, идем.

- только у нас много зверей, вы не пугайтесь. вот недавно у соседа лось увел в лес двух коров, сосед сначала бежал коров отбивать, потом бежал от лося.
- а коровы что?
- коровы остались с лосем.
- если услышите, что воет на болотах, это не соседи, это шакалы.
- через три дома, говорят, видели росомаху, но вы не увидите, это стеснительная росомаха.
пока нас кормили ужином, за окном сидел заяц и то складывал, то раскладывал уши. во все окно показывали закат над морем. ночью вышли на улицу, посмотрела на небо и схватилась за костика - по небу как будто шли белые волны, белые точки, россыпи какие-то, как будто манкой посыпали.
- что это, это что такое? - спрашивала я, - что-то не то, что-то случилось, что делать.
- это млечный путь, - сказал костик, отцепляясь от меня, - стой и смотри.
утром мскали море по картинке от хозяев. сначала эти соседи, потом эти, потом запрещающий знак, потом забор под током, потом коровы, дальше увидите.
коровы тут с челками. в море стаи лебедей. сто, не знаю, живых лебедей болтаются вдали от берега, над лебедями чайки и утки. слева море, справа болота, из болот бодро бегут коровы и летят цапли, все это под огромными облаками, в огромной тишине.
сохли на камне, мимо прошел заяц. потом сами шли мимо лошадей - лошади приняли костика за большое ходячее яблоко и побежали к нам, а мы побежали в море.
шли через хутор, из-за забора нас страшно облаяли две таксы. пришли в лес - сосны до неба, и все в чернике.
- они не собирают чернику, - сказал костик, - посмотри, тут же можно пастись днями, она же усыхает, давай спасать чернику.
спасали чернику. нашли озеро. лося не нашли.
лечь бы здесь в травы и лежать, пока не закончится страшное. в детстве помогало, бабушка говорила - полежи - и все пройдет.
не проходит.
но хоть повыли на болоте от души, все равно никто не слышит.

надеюсь у нелюди есть собака
жена повариха адьютант дети
соловьиный песочный медведев
детский ужас ночной кошмар
что-то близкое
что может подойти рядом
очень рядом
совсем рядом
подышать в ухо
надышать в ухо сдохни уже сдохни
щелкнуть зубами сжать пальцы прижать подушку
отползти послушать потрогать
констатировать в темноту
сдохнул уже сдохнул

от онемения не спасают ни два месяца в израиле с мамой и девицей бусьман, друзьями, морем и теплом, ни короткие афины с дорогой катечкой, мопсом и дедушкой панайотисом - дедушка принес розе, жареного барашка и сказал - катерина, переведи, им не нужно в албанию, пусть живут у меня. катечкин муж сказал коротко - good country, bad people. катечкин сын принес вина. катечкин мопс интеллигентно выел сыр из моей тарелки.

- скажи про албанию хоть что-нибудь хорошее, - говорила я.
- полчаса до корфу, - утешительно говорил костик, вынырнув из википедии, - и вообще она называется шкиперия.

«что мы знаем о лисе? ничего, и то не все», а про албанию еще меньше.

- они иллирийцы, - говорил костик, - это красиво. у них семьсот тысяч бункеров, прикинь, ходжа построил по бункеру на каждую семью. они ни с кем не воюют. там два моря и горы. они не выдали ни одного еврея во вторую мировую.

когда нас потряхивало в самолете от афин до тираны, бабушка в платочке справа похлопывала меня по руке и улыбалась. тиранский пограничник, кажется, даже не посмотрел наши паспорта, сказал - welcome.
- фалемендерит, - сказали мы.
в тиране два дня было солнце, остальное - грозы, ливень, грозы, ливень. вокруг горы, с гор ползут тучи, собираются над городом, проливаются, грохочут, отползают, сползаются, проливаются, вспыхивают - кто-то там сверху нервно черкает молниевой ручкой по бумажке неба и рвет эту бумажку, и ругается.
ходили под дождем на озеро, ходили на другое, видели коз и гусей.
в полдень поет муэдзин и бьют колокола собора воскресенья христова. сканденберг на лошадке смотрит на карусель. из барберной выходят папа и сын - одинаково стриженные, в одинаковых куртках и брюках, оглядываются, смеются, одновременно поднимают руки и проводят по свежевыбритым затылкам.
улицы в машинах и чуваках со свистками, разгоняющих машины, бункер здесь и бункер там, сосны, пробки, машины - я слишком нежная для тираны! - норм, просто беги, они остановятся. новостройки и бренное, вот сейчас упадет, красное и черное - на флагах и в одежде. платаны, листья, осень, бездомность.
- я хочу куда-нибудь обратно.
- ну нет уже никакого обратно. давай, скажи - дуэ гота вере куче, ю лютэм. потом фалемендерит. потом мирупавшим. потом пойдем дальше.
мирупавшим. повторяю все время.

это главная площадь тираны - ой, написала женька, как можно жить в городе с таким тираническим именем