Комсомольский декабрист! Потому что цветёт в редакции "Комсомолки".

Для меня отношения с Николаем Чудотворцем всегда были чем-то особенным. Еще в советские (читай атеистические) времена мой дедушка, много лет болевший раком, ездил в различные санатории и привозил нам с сестрой оттуда какие-нибудь подарки. И вот однажды в его гостинцах среди конфет-монпасье, бусиков, медальончиков и прочего, я увидела икону. Фотография святого бесхитростно приклеенная на простой кусочек картона.
На обратной стороне было написано дедушкиной рукой – Николай угодник спаситель для Юли. И уже не дедушкиной рукой сверху было выведено – 2 р 10 копеек…

А потом дедушки не стало. А Николай этот всегда был со мной. Я его возила всегда в своей сумочке, куда бы ни ехала – прифронтовые села, обстреливаемые города, а теперь вот – Москва. И только недавно, пожив в монастыре Старой Ладоги, я узнала, что на иконе той изображен не Святой Николай.

- Это не Святой Николай изображен. Но ваш дедушка как-то похоже почувствовал и вот безошибочно подписал – Спаситель, - покрутил в руках полувыцветшую икону отец Павел.

В храмах, куда бы я ни вошла, я всегда глазами легко отыскиваю изображение святого Николая и знаю, что он слышит меня и всегда защитит. В конце концов на этой уверенности и стоит любая вера.

А юности, в Авдеевке, у меня был друг Коля. Это была настоящая дружба с походами на лыжах, долгими беседами обо всем на свете и понятными только нам шутками. Коля трогательно заботился обо мне, встречал с холодных электричек, когда я была студенткой и всегда дарил какие-то трогательные подарки, на которые зарабатывал сам.

А потом началась Русская весна и он в числе самых первых пошел в ополчение, прошел Славянск, а погиб 17 июля 2014 года под Мариновкой, прошитый осколками в БТР. В самое страшное, невыносимо жаркое лето Донбасса. А позывной у него был Санта. Святой значит… теперь у меня одним защитником на Небе стало больше. Я это точно знаю. А на этом и основывается любая вера.

Реакция моей Дымки на орущего блогера. Кажется, она в шоке!

Я не знаю, увижу ли я когда-нибудь своих родителей. Трагизм многих жителей Донбасса в том, что из освобождаемых городов их выдавливали, без учёта желаний, на Украину. Просто, чтобы выехать в ДНР (15 минут от Авдеевки в Донецк) нужно было сначала попасть в Россию, а значит преодолеть несколько стран, иметь крепкое здоровье и финансовые возможности для этого. Вернуться будет непросто и удастся не всем. К тому же, если когда-нибудь я и увижу отца, он не увидит меня - папа практически ослеп после 2014 года. Я знаю это, но стараюсь не думать.

Наверное, поэтому так больно было смотреть мне «Во имя отца» Анны Ревякиной. Там каждая реплика била в солнечное сплетение и едва давала перевести дыхание. Аня пригласила меня в «Новый театр» и, признаться, я настроилась на что-то военно-патриотическое с воззваниями. И ошиблась.

Камерный спектакль, где кажется, Аня один на один говорит только с тобой, настолько это исповедально и откровенно. Ведь у меня все было почти так же, как в семье Ани – развод родителей, неприкаянность, растерянность, беззащитность и лютая ненависть к любопытной прыщавой однокласснице, которая как-то в школе схватила меня за рукав и, дыша в лицо столовскими пирожками, поинтересовалась с ехидцей: «А вас что папа бросил?»

Все это вдруг со дна памяти подняла Аня. Взрослые игры, где маленькая девочка захлёбывается от тщательно скрываемой боли. А потом, когда девочка сама становится взрослой, большая политика приходит в ее город, в Донбассе начинается война и она снова становится маленькой и беззащитной, пытающаяся, как рыба, боковой линией угадать, какая комната в ее квартире, наиболее безопасна.

Тут нужно сказать, что всем дончанам, не оставившим дом с 2014 года, пережившим все мински и перемирия, выстрадавшим российское гражданство, очень тяжело смотреть, читать и слушать о нашей войне. Не потому что нас мучают флешбэки и фантомные боли, мы, донецкие, не такие уж неженки, а потому, что редко кому удаётся не сфальшивить. Вечно пережимают со слезой и с героизацией.

Аня же была точной. Потому что сама дончанка. Тут и про "парковаться" в родной квартире, и про одежду, которая для дончанок всегда больше, чем просто одежда и про суть кевларовых людей, живущих в крае степей и рукотворных гор.

- Ты слишком донбассоцентрична, - обвинил меня однажды донецкий коллега.

И мне было так радостно эту же донбассоцентричность встретить в Анином спектакле.

- Слушай, ну последняя сцена со Сталиным и Путиным, беседующими у ГУМа о сути донецких людей – это огонь, конечно. И что возрождение смыслов пойдет с Донбасса – тоже. Но ты не боишься обвинений в донбассоцентричности? – поинтересовалась я у Ани.

- Мне кажется это здорово – быть донбассоцентричными, – рассмеялась Аня.

Мне бы хотелось, чтобы этот спектакль все же показали однажды в Донецке. Он прежде всего о любви и умении прощать. Аня сказала, что не хочет делать больно землякам. Но мне кажется, что через эту боль можно исцелиться. Ведь первое, что я сделала, на следующий день после показа, позвонила папе:

- Папа! Привет! Как дела?

И услышала в телефоне родной голос.