Потом идет великолепный диалог между Милютиным и некой сотрудницей идеологического просвещения (которая называет себя "социальным инженером"):
"- Там вы будете внедрять идеи чучхе. Что скажете? Это непростая идеология - задача для эксперта
- Лично я не хотел бы жить по законам чучхе. Я, скорее, сторонник самоуправления при социализме, но я справлюсь
- Чучхе часто вызывает отторжение
- Как и любая восточная идеология с элементами деспотизма и марксизма"
Фильм удивительно много набрасывает терминов, видимо, чтобы задать философское настроение и показать, что герой не хер с горы, а умный человек. Социальный инженер характеризует Милютина как тоталитарную личность, "жертву" Эдипова комплекса.
Но вообще-то сюжет о том, что Милютину в компанию к далеким звездам дают женщину-киборга (которую играет известная порноактриса Стоя) и, конечно же, он влюбляется, хотя сначала пользуется ей, по сути, просто как секс-игрушкой.
Разумеется, социализм в будущем должен напоминать социалистические проекты прошлого, но с голубыми светящимися экранами, в остальном же - бруталистская архитектура космодрома, стены космического корабля мрачные и ободранные.
Штука в том, что идеология тут (ее обозначение и краткое обсуждение), мне кажется, просто чистая эстетика. Для сюжета она не важна, она лишь задает некоторый тон, но с таким же успехом можно было и не вводить никакой социализм. Вообще не делать никакого полит.теоретического вступления, если все равно не собирались заходить дальше эстетической карикатурности.
Хотя, я подозреваю, все обшарпанные интерьеры космического корабля - это не комментарий на космо-социалистический аскетизм, а просто износившееся дистопическое будущее. Ну или вдруг это намеренный контраст: высокие технологии элегантного дизайна на фоне обшарпанных стен - технопессимизм, разрыв связи технологии-прогресс-человеческое счастье. Наглядная демонстрация самим пространством и вещами - их разительно обнаженного неравенства (эротическая философская драма, как никак, еще и особенные динамики власти между автономным человеком и запрограммированным андройдом, которая часто в кадре голая, а на нее вечно устремляется мужской gaze самца Милютина, от которого становится не по себе), экономического антагонизма ободранных стен и тачскринов панелей управления кораблем.
Но это я так, щитпостингом занимаюсь.
Было бы, конечно, любопытнее посмотреть на этот фильм с точки зрения того, что Стоя порноактриса и здесь она предстает секс-игрушкой для мужчины (и как в "из машины" с определенной составляющей эмоциональной манипуляции, будто задающей более сложную динамику сопротивления объективации со стороны андройда). Но, кажется, фильм просто хочет быть похож на "из машины".
Нет, ну вы посмотрите на интерьеры корабля. На последнем скрине, где он вообще??? Что за труба???

как осколочный снаряд
твой наряд
как ожоги на спине
родинки
как спокойствие земли
на кровать
голова кладет лицо
и лежит
замирающим нутром
не вставать
не заметит, может быть
может быть
если мертвым притворюсь
ты уйдешь
промолчать и подождать
и конец

Мир как перевертыш
Натоптыш
Катышек
Камыш
Комок

Я столкнулся, улыбнулся
Схватился
Покупал рислинг
Пил пилснер
Записывал в заметки
Твои вкусы
Прислушивался к мыслям
Был чутким, чувственным
Как никогда в жизни
Как никогда в жизни
Как никогда в жизни
Как никогда в жизни
Я никогда не был лучше
После смерти папы
Я продолжал жить, как нужно
Конечно
Гулял с собакой
Готовил обеды и ужины
И все же я был
Холоднее и хуже
Значительно хуже

Мир – мертвый ужик
Кружит
Кружок
Шипит
Шуршит

Вокруг-внутри - смерть близкого
Знакомого, родного
Заслон неузнаваемого
Это не просто впадина
Это в-пасть
В
Неуловимого масштаба
Эпизод
Про-пасть
Сезон протянется
Весь год
Подвешенный сюжет
Подвеситься
Болтать
На лестнице
Как весело
Смелей
Смертей
Расставаний
Раз-о-чарований

Ну и что
Очередная игра в определения

Я складка на шее
На ткани
На коже
материи
Я свёрток
Забытый в метро
В интернет вкладке
Кладовка
Закладка
Растерт под губой
Горчу
По дороге домой
Не иду к врачу
Делаю, что хочу
Ничего не хочу
когда придет возможность
Ощутить
Я ощучу
Что (у)ничтожен
А пока шучу

Мир – разбитая тарелка
Склейка
Склока
Сделка

Дом под наклоном головы
Мне это место незнакомо
Как и ты
С птичьего полета высоты
Я буду кем угодно
Как и ты

Мой любимый трек на день рождения

Влияние пива и сметаны на аппетит пиявок. Лауреат Нобелевской премии! Он изучал это долгие годы.
А я не хочу стареть! Лично я... Вот лично я, протестую! Не согласен! Но меня никто не спрашивает. Но тогда я сам спрашиваю. Что же это? Почему такое насилие надо мной? Почему я должен стареть а потом ещё и умирать? Но ведь меня это ожидает!

«Дети пишут Богу» - есть такая книга. Один ребенок пишет: «Рождаются, рождаются, умирают, умирают... черти что! Можно ли не рождаться?» Пишет ребенок Богу. Можно ли не рождаться вообще?

https://www.youtube.com/watch?v=OMoH1FLXjuA&t=1s

Видеоряд, правда, там совершенно лишний

Папа умер, и мне снился.

Я вспоминал его сегодня, в его день рождения. Я сидел у водоема в Таврическом, курил, солнце закатывалось, в полулетнем воздухе дым задерживался ненадолго, прежде чем рассеяться. Есть несколько фотографий того, как папа сидит у реки и курит. На одной из фотографий дым от его сигареты так же завис в воздухе, не рассеивается, схваченный застывшим срезом времени. Светит солнце, бликует вода. Я его и фотографировал в тот момент. Он мог часами сидеть на берегу, думая о чем-то своем, тихо радуясь, чему-то улыбаясь, иногда немного хмурясь, но все равно легко, держа сигарету у губ и закинув ногу на ногу.

Сигареты, для меня, всегда были частью его образа – сначала желтый, потом голубой кэмел. Запах в детстве: когда он возвращался поздно ночью с рыбалки, заходил в мою комнату. Я притворялся, что сплю, он целовал меня холодными губами в лоб, на коже ощущалось прикосновение его щетины. Он пробовал бросать курить и до последнего обещал, что когда-нибудь бросит. Он умер и от него остались сигареты. Он умер и от него остались сигареты, помнящие его. Он умер и от него остались сигареты, помнящие его дыхание, помнящие его жизнь, помнящие его смерть. Я докурил их, так, будто продолжал его дыхание, будто истощал его дыхание, будто заканчивал с ним его жизнь. Может, от этого было не так одиноко. Почему так сложно вспоминать именно о сигаретах? Но я отчетливо помню, как я докурил последнюю сигарету из его запасов голубого кэмела, стоя на балконе, глядя на его прокуренную потрепанную машину.

Я хорошо помню тот день, когда я узнал, что он умер. Это было первое, что я узнал в тот день: «Мить, вставай, кажется, папа умер». Каждый раз это воспоминание отдается все таким же тяжким провалом внутри. Никогда не думаешь, что услышишь такие слова от мамы одним утром.

Он умер в походе на байдарке, на реке. Как и хотел умереть. Байдарка причалила к песочной мели, рука опустилась в воду. Он плыл один. Он почти доплыл до конца маршрута.
Это хорошо мне знакомая река, на ней много песчаных пляжей, ее обрамляют сосны, время от времени выступают высокие берега. Мы плавали по ней вместе. Меня гложет: что он думал в вечер перед смертью? Курил, наверное, на берегу реки, как и всегда, смотрел на воду, думал. И дым зависал в плотном летнем воздухе.

Как можно пережить смерть папы?

Наверное, нельзя. Будто бы приходится. И жить, и жить, как будто ничего. И не говорить, и радоваться, и что-то делать, что-то еще, важное и нужное. Какая-то невыносимая легкость проживания.

Я помню многое, и хорошее, и плохое. Вспыльчивость и мягкость, жесткость и почти детскую чувствительность, открытость и интерес к окружающему миру, упрямство и умение выслушать, шутливость и серьезность. Наверное, он во многом был как и всякий человек. И в то же самое время куда больше. Не только для меня.

Я притуплен. Но сны подсказывают, что я о нем помню, глубоко помню, глубоко люблю, болезненно скучаю. Я привык долго его не видеть – я уже много лет живу далеко, навещая дом всего раза три в год. Да, конечно, мы созванивались, но все же. Теперь невозможно полноценно вернуться в свой дом. Этой части дома больше нет. Он был мой папа, мой любимый папа. Я раздражался на него, как можно раздражаться только на человека, который знает тебя и любит тебя просто так. Когда я говорил о нем с другими, то называл его "отцом", почему-то я стеснялся говорить "папа".

Кажется, больше ничего нельзя сказать. О смерти, о папе, о себе. Немного на полуслове.

Я в моем теплом теле
Ни дел, ни безделия
Не ведаю
И не веду
Отсчет
Безвремений
Не говоря несказуемого
Бездумий безумия
В своем теплом теле
Я вольнослушатель
Волно-слушатель
Вольно отпущенный
Миро-ед, миро-кушатель
По Разделяемому
общему согласию
Рассказывать Сказки
Поддержи
Языковую игру
Заговора:
Думаете
Я Есть
А я давно отказался
Сжавшись до размера
Указательного пальца
Куда указует
Зудит
Зазубит
Гляди:
Если мир общеразделяемый
Скачущих высказываний
Почему
Он такой одинокий
Частями?
Горсть
Вот горесть
Он сколочен из частей на совесть
Речь ощупывает непрочность вещей
Хотя казалось бы
Вещность – черта вечности
Но действительно
То ли быль, то ль небылица
Может, в языке нет пригорода
Но есть провинция
И столица
Власть
И власяница
Есть дом
И улица
Бессмыслица
Как в фильме 30
Моя квартира
Подушка
Волос
Теплое тело
Ленится
Силится
Кручинится
Болит
Больнится
Это крик рождения
Начавшийся в больнице
В становлении
Закончится в тридцать
С чем-то
Крик выражающий боль
И есть боль
Слова боли
И есть боль
Мы есть, пока есть Другой
То есть мы
Подполье воль
Друг к другу
Как одному из нас
Я хочу извиниться
Больше ничего не видится
И не снится

Парацетамол – анальгетик и антипиретик. Пироксикам, мефенаминовая кислота, диклофенак, ибупрофен. Флуоксетин – селективный ингибитор, устраняет напряженность и чувство страха. Галоперидол, гидроксизин. Феназепам – группа бензодиазепинов, транквилизирующий, миорелаксантный, седативный. Грандаксин, спитомин, адаптол. Фенибут – ноотроп. Баклафен, габапентин. Корвалол – седативный на основе фенобарбитала.
Блистеры, конвалюты, коробочки, пакетики, баночки, упаковочки, контейнерочки. В маленьких карманах из термопластичного полимера лежат светочувствительные и бесчувственные, завернутые в собственные оболочки тел. Мои любимые, мои спасительные. Для глотания, прожевывания, сплевывания, для веселья и безвеселия, для повес и непосед, для редких случаев и неслучайных бесед.
Разве это названия и описания препаратов и их аналогов? Каббала, Изумрудные Скрижали? Гермес Трисмегист – разве не название лекарства от цистита? И наоборот, корвалол – не ритуал поедания сердца с глотанием крови? Без препарата я не готов, не подготовлен.
Фармацевтическо-психоделические корпорации, я апологет вашего заговора, я проглочу параксин, парелакс, параллекс, параллакс, параллис, паркизол, париет, парапет, парадокс, паритет, спитомин, адаптол, фенибут, баклафен, ноотроп, паралич, паразол, парашют – до обеда, после обеда, во время обеда, вместо обеда. Вы чувствуете? Мефенамин? Флуоксетин? Имена возвышенных сущностей, пророков, богов, их детей, сыновей, дочерей, их деяний, бдений, растений, плодов – миорелаксантный, седативный, транквилизирующий. Это история звука, пробуждения духа, ума, россыпи елочных шариков с неба. Грандаксин, спитомин, адаптол. Одиссея по тракту, по горлу. Если бы наше земное тело могло выдержать химической реальности вмешательства одновременно каждой таблетки, мы бы увидели мир глазами бога.
Хочу каждый раз разные, цвета, формы, длины, сладкие, горькие, кислые, безвкусные. Для головы, почек, печени, сердца, от тоски, от нервов, от апатии, для активности, для расслабления, для тела, для души. Химия – «искусство литья из металла». Вылитый я из металла. Мой двойник в блистере спит, ждет своего часа быть съеденным, испитым. Быть вылитым обжигающе жарко. Я хочу только синтетические внутренности и микстейпы, металлические звуки и скрежет, когда меня вяжет и режет. Неисчислимый пантеон – целекоксиб, нимесил, парацетамол.