Непринадлежности
Хватка
Фантомной конечности
Подполь
ными путями
Подтвердите личность
Покажите нежность
Опишите боль
Ше, чем способны
Выносить
Невольный ситтер
Своего же трипа
В тропик Рака
Post-text clarity
Всякая тварь
Чиста и печальна
Честна и плачевна
В
Откровенной
Хлип
Кости
Хлюп
Кости
Обнажаться
До кости
Заходи погостить
Покурить
Попиздеть
Какие новости?
По улицам катится перекати-человек
Кружится, крутится — прекрати, человек
Запыхался, заплутался, запутался
Что так (с)мутно
И страшно?
Тошнит от тревоги в метро
На подступе к эскалатору
Любимый альбо-мммм
Не помогает нихера
Только уже по пути домой
В автобусе
Люди избегают надбровных дуг
И свободного места рядом со мной
Таково лицо
Кислицо
Физлицо
Как надлежит
Принадлежать?
Я лежал
И буду лежать
Я желал
Не буду желать
Мой горизонт — теле(сный)мост
Feeling lost? Text 988
Или друзьям
Что-то вроде: друзья, так жить нельзя
Не принад
Лежа
И лёжа
Подвинув блэкаут штору
Смотрю в окно соседнего подъезда
Ночью
Там лампочка-ночник
Кусок пролета
И отчего-то
По-детски становится спокойно
Как будто
Оно всегда
И я всегда
Тут были
И будем до исхода
Хватка
Фантомной конечности
Подполь
ными путями
Подтвердите личность
Покажите нежность
Опишите боль
Ше, чем способны
Выносить
Невольный ситтер
Своего же трипа
В тропик Рака
Post-text clarity
Всякая тварь
Чиста и печальна
Честна и плачевна
В
Откровенной
Хлип
Кости
Хлюп
Кости
Обнажаться
До кости
Заходи погостить
Покурить
Попиздеть
Какие новости?
По улицам катится перекати-человек
Кружится, крутится — прекрати, человек
Запыхался, заплутался, запутался
Что так (с)мутно
И страшно?
Тошнит от тревоги в метро
На подступе к эскалатору
Любимый альбо-мммм
Не помогает нихера
Только уже по пути домой
В автобусе
Люди избегают надбровных дуг
И свободного места рядом со мной
Таково лицо
Кислицо
Физлицо
Как надлежит
Принадлежать?
Я лежал
И буду лежать
Я желал
Не буду желать
Мой горизонт — теле(сный)мост
Feeling lost? Text 988
Или друзьям
Что-то вроде: друзья, так жить нельзя
Не принад
Лежа
И лёжа
Подвинув блэкаут штору
Смотрю в окно соседнего подъезда
Ночью
Там лампочка-ночник
Кусок пролета
И отчего-то
По-детски становится спокойно
Как будто
Оно всегда
И я всегда
Тут были
И будем до исхода
Наблюдение — Жан Бодрийяр и Бён-Чхоль Хан забавно используют слово "порнографическое" как ругательное: такой ярко окрашенный способ выругаться на некий порицаемый феномен. Способ, который звучит как немного изъезженный консервативный троп. Основания его я понимаю, но все равно он не перестает казаться мне несколько однобоким (но речь тут будет не об этом).
Слово «порнографическое» (для меня удивительно) часто встречается в их текстах, потому что у них схожая оптика на многие проблемы современности. Их нелюбовь к порнографии (в широком смысле) имеет одинаковые причины: отвращение к ярко и детально явленному («прозрачному», оба прибегают к этой метафоре), легко доступному (а значит пассивно потребляемому), проституированному (размноженному до потери смысла и реальности) — в противовес многозначно скрытому, недосказанному (и недостаточному, как вечная попытка понять что-то), проблематичному, тревожащему, иногда молчаливому, таинственному, личному (интимному), а потому активно задействующему наши витальные силы воображения (а воображение нам нужно не только ради развлечения, но и как движущая социальная и политическая сила воображения мира иным).
Порнографическое в их тезисах сцепляется с консьюмеризмом, массово производящим потребителя ненасыщенных FULL HD images — всё больше детальности, всеообщей подключенности онлайн, всё меньше реальности; точнее, образы становятся реальнее реальности. Яркое виртуальное становится референтной точкой для уже разочаровывающей обедненной реальности (а не наоборот) — если от нее вообще хоть что-то осталось — в духе феномена «Reality is Unrealistic».
Оба автора восклицают об утрате meaning в (со)общении, коммуникации, рассказе — Бодрийяр в "The Ecstasy of Communication", а Хан в "Crisis of Narration" — в чем виновата порнографичность (и связанный с ней консьюмеризм) современности тоже. Хан пишет, что сторителлинг превращается из некоего значимого, индивидуального, искреннего нарратива, вплетающегося в реальность, формирующего его (как способ видеть мир, ощупывать его, справляться с болью, не столько познавать, сколько чувствовать непознаваемое), натыкающегося на непознаваемое и скрывающего его в себе, в сториселлинг, завязанный на голой (!) (лишенной тайны) информации и коммерциализации, на полной передаваемости, связности, беспрерывности (это напоминает и критику "Капитализма 24/7", отрывки которой я приводил в канале ранее, про бесшовность, беспрерывность и мгновенность, без препятствий и запинок); Бодрийяр (как, кстати, и Фуко, и Делез, размышляющие о тишине, возможности говорить и требовании высказываться, даже если сказать нечего) указывает на возникновение некоего морального императива рассказать свою историю («экстраверсия всего внутреннего», по сути эксгибиционизм), производить любое высказывание, не отставая (в борьбе за внимание и самопродвижение) в перенасыщенном мире. А чего удивляться, если мы живем в рамках "экономики внимания".
Порнографическое уничтожает интимное (а, значит, и субъектное) — вот, кажется, одна из ключевых тут мыслей.
В рамках принудительного перепроизводства, разумеется, авторы обнаруживают и тиранию того-же-самого (только у Бодрийяра "власть [livré] Того Же Самого", а у Хана "The society of transparency is an inferno of the same."). Привычка к «ha-ha, relatable», безопасному тому-же-самому отрезает нас от проблематичного Другого (и человека, и опыта), непознаваемого до конца, с которым не всегда можно соотнестись, который оказывает сопротивление, имеет свой центр, свой стержень, в отличие от (преимущественно юзер-френдли) адаптирующегося под наши предпочтения технологического мира, мягко окутывающего (особенно, если нужно что-то продать), отражающего нас самих — наши всё более депрессивные лица. Можно лишь до определенной степени заниматься само-потреблением, пока это не перерастет в самопожирание, аутоагрессию, депрессивный нарциссизм.
Но вообще Хан, разумеется, ссылается на Бодрийяра. Но влияние Бодрийяра в его тексте куда значительнее, чем ссылки дают понять.
Слово «порнографическое» (для меня удивительно) часто встречается в их текстах, потому что у них схожая оптика на многие проблемы современности. Их нелюбовь к порнографии (в широком смысле) имеет одинаковые причины: отвращение к ярко и детально явленному («прозрачному», оба прибегают к этой метафоре), легко доступному (а значит пассивно потребляемому), проституированному (размноженному до потери смысла и реальности) — в противовес многозначно скрытому, недосказанному (и недостаточному, как вечная попытка понять что-то), проблематичному, тревожащему, иногда молчаливому, таинственному, личному (интимному), а потому активно задействующему наши витальные силы воображения (а воображение нам нужно не только ради развлечения, но и как движущая социальная и политическая сила воображения мира иным).
Порнографическое в их тезисах сцепляется с консьюмеризмом, массово производящим потребителя ненасыщенных FULL HD images — всё больше детальности, всеообщей подключенности онлайн, всё меньше реальности; точнее, образы становятся реальнее реальности. Яркое виртуальное становится референтной точкой для уже разочаровывающей обедненной реальности (а не наоборот) — если от нее вообще хоть что-то осталось — в духе феномена «Reality is Unrealistic».
Оба автора восклицают об утрате meaning в (со)общении, коммуникации, рассказе — Бодрийяр в "The Ecstasy of Communication", а Хан в "Crisis of Narration" — в чем виновата порнографичность (и связанный с ней консьюмеризм) современности тоже. Хан пишет, что сторителлинг превращается из некоего значимого, индивидуального, искреннего нарратива, вплетающегося в реальность, формирующего его (как способ видеть мир, ощупывать его, справляться с болью, не столько познавать, сколько чувствовать непознаваемое), натыкающегося на непознаваемое и скрывающего его в себе, в сториселлинг, завязанный на голой (!) (лишенной тайны) информации и коммерциализации, на полной передаваемости, связности, беспрерывности (это напоминает и критику "Капитализма 24/7", отрывки которой я приводил в канале ранее, про бесшовность, беспрерывность и мгновенность, без препятствий и запинок); Бодрийяр (как, кстати, и Фуко, и Делез, размышляющие о тишине, возможности говорить и требовании высказываться, даже если сказать нечего) указывает на возникновение некоего морального императива рассказать свою историю («экстраверсия всего внутреннего», по сути эксгибиционизм), производить любое высказывание, не отставая (в борьбе за внимание и самопродвижение) в перенасыщенном мире. А чего удивляться, если мы живем в рамках "экономики внимания".
Порнографическое уничтожает интимное (а, значит, и субъектное) — вот, кажется, одна из ключевых тут мыслей.
В рамках принудительного перепроизводства, разумеется, авторы обнаруживают и тиранию того-же-самого (только у Бодрийяра "власть [livré] Того Же Самого", а у Хана "The society of transparency is an inferno of the same."). Привычка к «ha-ha, relatable», безопасному тому-же-самому отрезает нас от проблематичного Другого (и человека, и опыта), непознаваемого до конца, с которым не всегда можно соотнестись, который оказывает сопротивление, имеет свой центр, свой стержень, в отличие от (преимущественно юзер-френдли) адаптирующегося под наши предпочтения технологического мира, мягко окутывающего (особенно, если нужно что-то продать), отражающего нас самих — наши всё более депрессивные лица. Можно лишь до определенной степени заниматься само-потреблением, пока это не перерастет в самопожирание, аутоагрессию, депрессивный нарциссизм.
Но вообще Хан, разумеется, ссылается на Бодрийяра. Но влияние Бодрийяра в его тексте куда значительнее, чем ссылки дают понять.
Я тут не претендую на особое знание Бодрийяра или Хана, просто показалось забавным поделиться наблюдениями об использовании понятия «порнографическое» — так случайно начался этот текст про параллели. А про значимые различия пусть кто-то другой подумает...
P.S. Еще мне всегда кажется очаровательным желание придумывать новые и новые слова-соседи к слову "общество" — общество потребления, паллиативное общество, общество риска, общество спектакля, открытое общество, дисциплинарное общество, общество контроля, общество сингулярностей, общество выгорания. У Хана это особенная любовь, он много таких напридумывал...
P.S. Еще мне всегда кажется очаровательным желание придумывать новые и новые слова-соседи к слову "общество" — общество потребления, паллиативное общество, общество риска, общество спектакля, открытое общество, дисциплинарное общество, общество контроля, общество сингулярностей, общество выгорания. У Хана это особенная любовь, он много таких напридумывал...
И чтобы не быть голословным (!), накидаю их цитат...
Вот, из нескольких текстов Хана.
Вот, из нескольких текстов Хана.
Вчера мой очень талантливый, умный и обаятельный друг, Саша, в качестве режиссёра претворил в жизнь один из придуманных им эпизодов маршрута "Старухи" (если не знаете что это, посмотрите — очень классный спектакль-променад, посвящённый Хармсу). Эпизод назывался "Хармс on tour", он завершал маршрут в Лисьем Носу — мы шли и по-фанатски скандировали кричалки про Хармса, ведя за собой большущую толпу (аж ОМОН материализовался — говорят, некая старуха испугалась, что ее хоронить приехали!)
Финальный экзамен. Уголок рта профессора приподнялся игриво: вот это охота на зверьков, на дичь подзаборную, на лопухи оборванные — небось несколько месяцев спесивцы, писцы и песцы писали через ИИ, читали через ИИ, думали через ИИ! Ну, подходи-заходи, не бойся, выходи не плач! Засмеялся, ухмыльнулся, затрясся живот, любя мысль отборную и топорную, с плеча.
(Профессор, подмигивая заходящим студентам): "приятно повидаться, коллеги! Был бы рад с вами обняться, подойдите, дайте полюбоваться". Ухмылка на рту — ох, отпущу их к утру, на живца их поймаю, обдеру. Живот заурчал, замурчал.
Стоят студентики, стоят стоики, ножки по швам зашиты, ручки по бокам прилеплены — благолепные! Ученики-мученики! Стоят столики, стоят стулики, сутулые бублики. "Он же переводчик, он перевел через дорогу гусей, благосклонно, боголюбо, вестник академических полей" — летит по тихому залу — "Ну что за красота полюбоваться — как изойдется мастер слова в словесном танце! Титанический труд, гигантический труп, отлитой в бронзе! Ad aspera per Astra!" — кричат хором студенты и сбивчиво хлопают. "Профессор — царь зверей, крепче дверных ручек, выше тополей!" — бормочут и трясутся.
(Заглядывает опоздавший студент)
Профессор еще пуще довольный подтверждающимися догадками об этом народце, думает: "Вот тебе и ИИ, а вовремя прийти?". А вслух: "молодой человек, проходите, мы еще не начали"
(Студент замер в дверях недоверчиво, не решаясь войти, начинает уточнять) — "Правду ли говорят, что среди академиков много любомудрых сладострастцев, сладостранных многоженцев, слабославных люболюбцев, лапальщиков, хапальщиков и тщеславцев? Или я не в тот кабинет зашел? Извините, я ищу клуб любителей радиотехники..."
(Другой студент, задумавшись) — "Я читал в электронной газете "Электроника", по статистике, как минимум половина каждого профессора — плата процессора"
(Третий студент встает) — "Грунт, брод, крюк— внутри карманов брюк гремит машинный звук. Профессора половина — столовая кофе-машина!". И тихо уточняет, садясь: "Хотя бы в бюрократическом смысле... Мелочный, в кармане много мелочи гремит"
(Профессор судорожно вынимает из брюк мелочь и раскладывает в аккуратные стопки на столе, наливает в стопку и выпивает, успокаивая нервы)
(Четвертый студент, жуя карандаш) — "А я им восхищался, кричал Ad aspera per Astra, говорил на латуни, и иже с ними, неужели получеловеческой машине?"
(Пятый студент) — "Имейте совесть, совместь, куда набросились, куда невесть куда? Ведь там, где тонко, там и течет вода, где рвется, так и шьется, на божественном Олимпе профессор со студентом бьется и так куется истина!"
(Студенты хором) — "мы его съедим, выход один!"
(Профессор пятится) — "я напишу о вас в САС, ФАС, Белаз, Фазенду возьму в аренду, на стене Вконтакте, пойдемте раз на раз, в переговорку, там билет в один конец расскажите и упокоитесь с миром, чего вы стоите, лентяи, слюнтяи, да я о вас напишу в телеграм-канал как раз, в вечерний вестник Пижмы, в сборник статей по итогам конференции, поименно соблюдЁнно будет, еще не так, да ва-с профессора-с узнают-с и запомнят и никуда потом, вы понимаете-с?" (Шипя, отступает, окружаемый)
Студенты хватают и съедают профессора.
(Профессор, подмигивая заходящим студентам): "приятно повидаться, коллеги! Был бы рад с вами обняться, подойдите, дайте полюбоваться". Ухмылка на рту — ох, отпущу их к утру, на живца их поймаю, обдеру. Живот заурчал, замурчал.
Стоят студентики, стоят стоики, ножки по швам зашиты, ручки по бокам прилеплены — благолепные! Ученики-мученики! Стоят столики, стоят стулики, сутулые бублики. "Он же переводчик, он перевел через дорогу гусей, благосклонно, боголюбо, вестник академических полей" — летит по тихому залу — "Ну что за красота полюбоваться — как изойдется мастер слова в словесном танце! Титанический труд, гигантический труп, отлитой в бронзе! Ad aspera per Astra!" — кричат хором студенты и сбивчиво хлопают. "Профессор — царь зверей, крепче дверных ручек, выше тополей!" — бормочут и трясутся.
(Заглядывает опоздавший студент)
Профессор еще пуще довольный подтверждающимися догадками об этом народце, думает: "Вот тебе и ИИ, а вовремя прийти?". А вслух: "молодой человек, проходите, мы еще не начали"
(Студент замер в дверях недоверчиво, не решаясь войти, начинает уточнять) — "Правду ли говорят, что среди академиков много любомудрых сладострастцев, сладостранных многоженцев, слабославных люболюбцев, лапальщиков, хапальщиков и тщеславцев? Или я не в тот кабинет зашел? Извините, я ищу клуб любителей радиотехники..."
(Другой студент, задумавшись) — "Я читал в электронной газете "Электроника", по статистике, как минимум половина каждого профессора — плата процессора"
(Третий студент встает) — "Грунт, брод, крюк— внутри карманов брюк гремит машинный звук. Профессора половина — столовая кофе-машина!". И тихо уточняет, садясь: "Хотя бы в бюрократическом смысле... Мелочный, в кармане много мелочи гремит"
(Профессор судорожно вынимает из брюк мелочь и раскладывает в аккуратные стопки на столе, наливает в стопку и выпивает, успокаивая нервы)
(Четвертый студент, жуя карандаш) — "А я им восхищался, кричал Ad aspera per Astra, говорил на латуни, и иже с ними, неужели получеловеческой машине?"
(Пятый студент) — "Имейте совесть, совместь, куда набросились, куда невесть куда? Ведь там, где тонко, там и течет вода, где рвется, так и шьется, на божественном Олимпе профессор со студентом бьется и так куется истина!"
(Студенты хором) — "мы его съедим, выход один!"
(Профессор пятится) — "я напишу о вас в САС, ФАС, Белаз, Фазенду возьму в аренду, на стене Вконтакте, пойдемте раз на раз, в переговорку, там билет в один конец расскажите и упокоитесь с миром, чего вы стоите, лентяи, слюнтяи, да я о вас напишу в телеграм-канал как раз, в вечерний вестник Пижмы, в сборник статей по итогам конференции, поименно соблюдЁнно будет, еще не так, да ва-с профессора-с узнают-с и запомнят и никуда потом, вы понимаете-с?" (Шипя, отступает, окружаемый)
Студенты хватают и съедают профессора.