Всем салют!
В команду канала нужны 2 редактора для наполнения его контентом.
Из требований - лишь разделять наши идеи.
Если кто-то готов попробовать свои силы и сделать вклад в наше общее дело - пишите в бота (в описании канала), и мы с вами побеседуем.

Наследие СССР
Связь совка и ваты

СССР породил на свет ватное поколение, которое привело нас к сегодняшней ситуации. Эффект известен как выученная беспомощность. Коммунизм создал поколение конформистов. Это связано именно с коммунизмом, ведь он создал бездельников, он создал то поколение, которому не надо трудиться, чтобы получить. Бездельник получит, но за труд другого.
Коммунизм дал нам эскапизм — "завтра будет лучше, чем сегодня", конформизм — "ля, норм всё. ну увели соседи НКВД и увели, пломбир-то вкусный", причинно-следственные связи — рушатся от факторов выше.
Ещё совок отучил от протестов, путем репрессий и жестких подавлений. Целое поколение знало, что этого делать не надо. Живи, как жил и будь, что будет. К счастью, новое поколение всегда идёт наперекор старому, поэтому частицы совка постепенно подвергаются окклюзии, но этого недостаточно. Также надо помнить, что вата ≠ совок, но совок полностью входит в вату.

Совок – это любитель СССР. Всё, что там было, ему нравится. Этот субъект не может избавиться от такого ужасного явления, которое при любых условиях искажает память, как ностальгия и, конечно, от пропаганды. “Кто владеет прошлым, тот владеет будущим; кто владеет настоящим, тот владеет прошлым”. Российские власти, гадко манипулируя людьми при помощи истории, искажают абсолютно всё. Они во всех сферах хотят показать, что в СССР были великие достижения, но зачем? Потому что это подкупает вату. Это отводит внимание от насущных проблем. Вата поглощается отстаиванием “правильной” истории. А ещё лучше, если она начинает орать на улицах: “Либерасты развалили нам страну!”. Это же снимает частичное обвинение c государства. Это же отводит людей от самого легкого умозаключения, Это же заставляет их отправится искать виновных в прошлом.

Больное отношение к государству
Больное отношение к государству и к чему это приводит.

Что вы можете сделать для государства? Что государство может сделать для вас? Два этих вопроса отражают два разных отношения к государству, но в обоих случаях гражданин для государства не является свободным человеком. В первом случае государство – господин, а гражданин – слуга. Во втором случае государство – опекун, а гражданин – опекаемый. В двух случаях гражданин зависит от государства, то есть остается несвободным. Свободный же человек существует сам по себе.

Свободный человек не будет спрашивать ни о том, что может сделать для него его страна, ни о том, что он сам может сделать для своей страны. Вместо этого он спросит: «Что я и мои соотечественники можем сделать c помощью государства» для того, чтобы нам легче было выполнять свои индивидуальные обязанности, добиваться своих отдельных целей и прежде всего защищать нашу свободу?
Свобода одного человека может вступать в конфликт со свободой другого, и когда это происходит, чью-то свободу приходится ограничить, чтобы сохранить свободу второго человека; как выразился однажды член Верховного суда, «моя свобода размахивать кулаками должна быть ограничена расстоянием до вашего подбородка».
© Милтон Фридман. Капитализм и свобода

Задача государства защищать свободу одного человека от свободы другого. Государство – беспристрастный механизм, а не господин или опекун.
Первое отношение к государству, как к государству-господину, открыто рабское. Второе отношение, как к государству-опекуну, туманящее разум, это самое привлекательное, потому что каждый человек хочет быть лишенным проблем и кому-то кажется, что государство на это способно.
Почитатели государства-опекуна хотят патернализма, что перерастает в этатизм. Патерналист-этатист априори считает, что за человека можно принимать решение ради блага, то есть лишать его свободы.
Возьмем опыт России. После распада СССР, люди получили свободу, но из-за интеллектуального настроения (mindset’а) в обществе, основанного на background’е коммунизма и коллективизма, люди относились к государству всё также нездорово, позволяя ему забирать их свободу. Есть правило и исключения из правил. В нашем случае исключениями были протесты против захвата государством свободы граждан. Общее настроение масс повлияло на то, что общество не смогло быстро среагировать, а кто-то и ничего не понял. В начале захвата свободы люди говорили: «Им [власти] там виднее», в умах людей сложилась иллюзия, что взамен свободы они получили безопасность. Они считали, что государство – опекун. Но вот до чего дошло: диктатура вылезла из ширмы. Направление в сторону патернализма привело к диктатуре. Теперь всё открыто и ясно: нет экономической свободы и нет политической свободы.

Свободный человек
Больное отношение к свободе

Свободным человеком может называться тот, кто за свободу сражается.

Свободный человек не будет спрашивать ни о том, что может сделать для него его страна, ни о том, что он сам может сделать для своей страны. Вместо этого он спросит: «Что я и мои соотечественники можем сделать c помощью государства» для того, чтобы нам легче было выполнять свои индивидуальные обязанности, добиваться своих отдельных целей»
© Милтон Фридман. «Капитализм и свобода»

Свобода есть независимость от произвольной воли другого
© Иммануил Кант

Ценность свободы устанавливается либо полным пониманием, что человек принадлежит сам себе, либо ценой смертей тех, кто за неё вёл бой.
Когда в Россию пришла свобода, люди быстро с ней распрощались, потому что не имели (не имеют) понятия, что это такое. После распада СССР, люди получили свободу, но из-за интеллектуального настроения (mindset’а) в обществе, основанного на background’е коммунизма и коллективизма, люди относились к государству всё также нездорово, позволяя ему забирать их свободу. Достаточно посмотреть на протестное движение. Люди начинают возмущаться от ужасного благосостояния: “дороги плохие”, “живём, как рабы, денег нет”. Для них рабство определяется уровнем благосостояния, а не ограничением свободы. Когда отнимали экономическую и политическую свободу, было всё нормально, потому что были экономические сдвиги вверх из-за цены на нефть. Но прошло несколько кризисов, как народ начал понимать, что для государства они рабы, но рабами они были ещё раньше. Каждый экономический кризис увеличивает протестное движение. Не отнимание свободы, а ужасное благосостояние увеличивает протестное движение. Для них благосостояние важнее свободы. Такие люди не могут называть себя свободным человеком, потому что при достойной плате они согласны быть рабами.

Россияне, сбежавшие в ЕС, также не могут называть себя свободным человеком, кроме тех, кто сражался за свободу и за это его преследовало государство. Они позволили государству отнять свою свободу, и, когда стало ху*во, сбежали. Им не хватило платы за рабство. Они променяли свободу, потом и борьбу за свободу, на благосостояние. Европейский социум навязывает им отличные ценности от ценностей посткоммунистической и постколлективистской России. Социум так хорошо влияет на них, что они сами верят в то, что свободные люди и за свободу будут сражаться, но пусть вспомнят, как спокойно отдали свободу в России. Они свободны в ЕС, потому что им позволяют быть свободными. Они подчинены другой воле. Понятно это из того же прецедента с Россией, где они приняли правила игры государства и сохранили конформизм.

Свободный человек за свободу сражается. Он не примет догмат насильника и не подчинится его правилам.

Механизм катастрофы

Принятие смешанной экономики. Нам нужна золотая середина между планированием и свободой
Нам нужен компромисс

Контроль над производством материальных благ— это контроль над самой человеческой жизнью.
© Хилэри Бэллок

В любом компромиссе между едой и ядом выиграть может только смерть. В любом компромиссе между добром и злом только зло может получить выгоду.
© Айн Рэнд

Социалисты верят в две вещи, совершенно различные и, наверное, даже несовместимые, — в свободу и в организацию.
© Эли Xалеви

И если мы, несмотря ни на что, все– таки стремительно движемся в этом направлении, то только в силу бытующего убеждения, что найдется некий срединный путь между "автоматизированной" конкуренцией и централизованным планированием. На первый взгляд идея эта кажется и привлекательной, и разумной. Действительно, может быть, не стоит стремиться ни к полной децентрализации и свободной конкуренции, ни к абсолютной централизации и тотальному планированию? Может быть, лучше поискать какой– то компромиссный метод?
Но здесь здравый смысл оказывается плохим советчиком. Хотя конкуренция и допускает некоторую долю регуляции, ее никак нельзя соединить с планированием, не ослабляя ее как фактор организации производства. Планирование, в свою очередь, тоже не является лекарством, которое можно принимать в малых дозах, рассчитывая на серьезный эффект. И конкуренция, и планирование теряют свою силу, если их использовать в урезанном виде. Это— альтернативные принципы решения одной и той же проблемы, и их смешение приведет только к потерям, то есть к результатам более плачевным, чем те, которые можно было бы получить, последовательно применяя один из них. Можно сказать и иначе: планирование и конкуренция соединимы лишь на пути планирования во имя конкуренции, но не на пути планирования против конкуренции.
© Фридрих Август фон Хайек. Дорога к рабству

Что такое компромисс? Примирение противоположных требований путем взаимных уступок. В естественных условиях, в дикой природе, компромисс — это взаимный альтруизм, или же рациональный эгоизм — “я помогу тебе, а ты поможешь мне”, то есть ценность за ценность. Односторонней уступки не бывает. Такие же условия в торговле. Невозможно отдать больше, а получить меньше. Главное условие компромисса — получить не меньше вложенного. Когда вы вкладываете больше, а получаете меньше, это уже не является компромиссом. Экспроприация не является компромиссом.
Невозможен компромисс между грабителем и собственником. В данном случае одна сторона может лишь полностью подчиниться другой.
Приведем слова Айн Рэнд из книги «Добродетель эгоизма»: «Невозможен компромисс между владельцем недвижимости и взломщиком; если хозяин дома предложит вору взять одну чайную ложку из набора серебра, это будет подчинением — признание права взломщика на завладение чужой собственность. Что он может предложить взамен? А если в качестве основы для взаимодействия обе стороны принимают принцип односторонней уступки, то для взломщика завладеть и всем остальным имуществом — исключительно вопрос времени.
Невозможен компромисс между свободой и государственным контролем; согласиться на “ограниченный контроль” — значит предать принцип неотчуждаемый прав личности и принять вместо него принцип неограниченной, произвольной власти государства, отдав себя в постепенное порабощение».

Невозможен компромисс по главным принципам или фундаментальным установкам. При этих условия невозможен взаимный альтруизм только альтруизм с одной стороны. В сфере морали не может быть никаких компромиссов. Только жертва принципами.
Когда вы соглашаетесь на смешанную экономику, уже предаете принцип личной свободы. Это уже жертва. Смешанная экономика не является никаким компромиссом. Это предательство свободы планированию, перераспределению, насилию. Когда “компромисс” между едой и ядом состоялся, остается ждать смерть. Время завершит всё

Коллективизм. Возвращение примитива
Примитивное – относящиеся или принадлежащее к первоначальной эпохе, периоду или стадии; свойственное начальным ступеням развития.

Сегодня не угнетатели, а угнетенное меньшинство требует установления расовых квот.
© Айн Рэнд

Если бы мы слишком ослеплялись нашими мечтами о всеобщем равенстве, то нам пришлось бы сделаться первыми его жертвами. Равенство возможно только на низшей ступени. Чтобы равенство царствовало в мире, нужно было бы понижать мало-помалу все, что составляло ценность известной расы, до уровня того, что в ней есть самого низкого. Поднять последнего из крестьян до гения какого-нибудь Лавуазье невозможно. Легко уничтожить таких гениев, но их нельзя заменить.
© Гюстав Лебон

От инстинктивного к рациональному. От толпы к личности
Человека от животных отличает воля. Чем выше воля, тем больше индивидуальных качеств: терпимость, хладнокровие, разумность, владение собой. Нетерпимость, глупость, импульсивность принадлежит нациям, где царит дух толпы. Толпа сглаживает все индивидуальные различия в пользу общего бессознательного. Чем выше развито общество, тем больше дифференциация индивидов. Только первобытное общество было равным.

Великое достижение цивилизации — свобода. До XX века Западные цивилизации стремились уменьшить роль государства в пользу личной инициативы. Но в конце XIX века социализм как новая религия в замену старым верованиям, потерявшие своё господство, начал захватывать всё больше умов. Эта новая религия давала новую надежду, что возможно богатство без личной ответственности и способностей. Нужно только реорганизовать общество. Инициатива в пользу государства. Подчинение человека чужой воли, что идёт против всех традиционных ценностей Западной цивилизации.

Сейчас левые нацелены против лучших членов своего общества. Они возражают против автоматизации, однако появление новых машин повышает спрос на квалифицированный труд и повышает общий стандарт жизни. Многим рабочим придется овладеть новыми навыками. Вместо того, чтобы приучить людей к мобильности, адаптивности, которая бесспорно пригодится им в будущем, когда начнут исчезать привычные профессии, левые занимаются опекунством, убивая предприимчивость. Вмешательство государства только подавляет важные личные качества. В будущем это приведет к большему количеству иждивенцев. Уменьшая индивидуальные качества, личность поглощается государством, приближаясь к состоянию толпы. Это неизбежно повышает авторитет государства, ингибируется недоверие к государству. Когда у человека нет воли, он подчиняется сильной воле, и эта сильная воля диктует ему знания. Только членство в коллективе дает такой “личности” единственно возможное для нее чувство самоидентичности. Таким образом, для первобытного человека непререкаемым авторитетом становится решение племени, а главной ценностью — его благополучие.

Итак, получается, чтобы достичь равенства, необходимо подавлять волю людей, что постепенно приведет их к первобытному состоянию, когда человек идентифицировал себя только с племенем. И только в таком обществе возможно главенство одной идеи — благо племени.

Поэтому справедливо, что говорил де Токвиль: «Если демократия* стремится к равенству в свободе, то социализм к равенству в рабстве и принуждении».
*демократия во французском значении того времени — либеральные ценности

Мизес о среднем пути между социализмом и капитализмом
https://telegra.ph/Intervencioniz-07-23

Этатистское мышление или причины морально отсталого общества
Когда народ безынициативен, государство немедленно возьмет инициативу на себя.

Этатисткое мышление характеризуется безынициативностью народа и подобострастностью к власти. Такой народ винит в бедах кого угодно (бога, внешнего врага, соседа, царя), кроме себя, но он не способен решить свои проблемы, так как не способен понять, что есть суть проблемы, ибо часто получается, что проблема в них самих. И так как народ не способен понять свои проблемы, он ищет того, кто сможет диктовать, что делать. Неспособность самостоятельно решать проблемы рождает потребность в управлении. Поэтому данное мышление назовем этатистским, ибо оно создает спрос на этатизм.

Причины появления этатистского мышления.

Причина появления этатистского мышления — милитаризм. Только с суровой военной дисциплиной не в силах бороться отдельная личность. Она внушает ей дух подчиненности и уничтожает всякое чувство инициативы и независимости. Догмы можно ещё оспаривать, но как оспаривать приказания начальника, имеющего право жизни и смерти над подчиненными и могущество ответить заключением в тюрьму на самое смиренное возражение?
Эмпирические примеры: Германия, Италия, Россия.

Откуда слабость народа?

Народ не верит в собственные силы и его неспособность к объединению для достижения общей цели приводит к отсутствию политических институтов и экономического развития.

Изучением моральных основ отсталого общества занимался Эдвард Бэнфилд и есть книга с соответствующим названием. В данном исследовании автор искал основную причину, которая порождала безынициативность и бессилие. Работал он в послевоенной итальянской деревне, где проводил опросы населения и тематические апперцептивные тесты. Ситуация там была безутешной. В то время, когда в США в похожем поселении (автор приводит пример в книге) люди по собственной инициативе за свой счет строят школу, в данной деревне каждый боится вкладывать деньги. “Высший класс” боится вкладывать в крестьян, ибо неизвестно, чем обернется. Крестьянам же надо хоть как-то выжить. “Высший класс” пытается организовать штабы политических партий, но население безынициативно и попытки остаются втуне.
Крестьяне не способны заглянуть дальше одного дня. Их жизнь ограничивается минутными потребностями, и жизнь идет от момента к моменту. Они не прогнозируют, не смотрят на долгосрочную перспективу, потому что боятся будущего, а боятся, поскольку не верят в свои силы.

Автор делает вывод, что причиной становления морального отсталого общества является иррациональный эгоизм, а он заключается в следующем: человек хочет получить выгоду для себя прямо сейчас, то есть он не будет терять свои ресурсы сейчас, чтобы выиграть в будущем. Поэтому население данного итальянского поселения не вложилось в строительство школы. Все подробности в книге Эдварда Бэнфилда.

Как исправить?

Наблюдая эмпирический опыт, можно сказать, что никак. Достаточно следовать принципу laissez-faire и ничто не будет мешать талантам, исключениям из правил, тому меньшинству, что всегда является двигателем прогресса, созидать и развивать.

Демократический деспотизм, или просто охлократия
Если неизменное правление одного или нескольких требует этатизм, то правление толпы требует патернализм.

Демократия – идеал, что существует мгновение
Людвиг фон Мизес о демократии:
„Демократия не имеет ничего общего с выдумками романтических фантазеров, болтающих о прямой демократии.“
„Демократия - не власть толпы, и чтобы соответствовать своим задачам, парламент должен включать лучшие политические умы нации.“

Задача демократии — выбирать лучших представителей нации и сменять их. Но когда право голоса становится неограниченным, худшие умы выбирают тех, кто им представляется лучшим. Соответственно, право голоса получают те, кто не смотрит на долгосрочную перспективу и не может пожертвовать ближайшим благом, чтобы выиграть в будущем. Класс тех, в ком так яростно развивается страстное ожидание всяческих благ, достижимых будто бы силой директив, получают избирательную власть, а всякий, желающий приобрести в свою пользу голоса этих людей, если и не согласится с ними, то воздержится от противостояния их ошибочным взглядам. Такой электорат будет выбирать тех, кто обещает им привилегии, то есть «партии особых интересов». И понятно, что партий особых интересов будет настолько много, сколько существует возможностей стратификации общества, где возможно обещать какие-либо привилегии. Политики склоняются перед сиюминутными потребностями граждан, а не перед долгосрочными потребностями всего общества. Представители нации оказываются настолько недобросовестными, что голосуют за законопроекты, исходя только из интересов партии или из надобности угодить толпе перед будущими выборами. Таким образом, вредная политика поддерживается и усиливается.
Тем самым эти течения (эгалитаризм, партия особых интересов) сливаются в одно сильное течение, готовое снести всё, что встанет у неё на пути. Что приводит к расширению полномочий государства. Правительственная организация, однажды развившись и укоренившись, должна стать неодолимой.

Как исправить?
Любая власть должна быть ограничена

Герберт Спенсер, либеральный мыслитель 19-ого века, считал, что равный политический потенциал пойдет на пользу, только если будет ограничено государство. Необходимо пересмотреть роль государства: обязано ли оно устранять беды или с этим лучше справятся другие агенты?

Опыт первой демократии. Афинская демократия
Ужасно находиться под гнетом меньшинства, но ещё ужаснее находиться под гнетом большинства.
Для осуществления свободы, справедливости и равенства перед законом, демократия в такой же мере должна ограничивать себя, как в прошлом должна была себя ограничивать олигархия.

От тирании к демократии
Прежде единственным известным средством умиротворения политических беспорядков было сосредоточение власти, чтобы добиться того же результата другим способом Солон нашел решение: путем распределения власти. Сущность демократии, провозгласил он, — не знать иного властителя, кроме закона. На место навязанной силой правительство заступило правительство общественного согласия. Но пока монополия на государственно управление оставалось за богатыми.
И пришел Перикл. На место древнего представления о том, что право на власть следует из обладания землей, он поставил новое, согласно которому власть должна быть распределена с той степенью равномерности, которая обеспечит равную для всех безопасность. Мысль о том, что какая-то часть общины может управлять всей общиной, или что один класс может предписывать законы другому, он объявил деспотической. Но отмена привилегий означала бы лишь передачу преимущественного влияния из руг богатых в руки бедных, поэтому Перикл уравновесил положение, проведя закон, по которому афинскими гражданами считались только житель города афинского происхождения. Тем самым численность низшего класса сделалась примерно равной численности представителей высшего класса.
Высочайшее достижение греческой государственности – мысль о том, что назначение конституции состоит не в утверждении преобладающих интересов какой-либо одной группы над прочими, но в ограждении интересов каждой из групп, независимости труда и неотчуждаемости собственности, в ограждении богатых от зависти, а бедных от угнетения. Принятие афинских конституцией положения о том, что каждая группа интересов должна обладать правами и возможностью отстоять эти права, стало важнейшим шагом в развитии народов. Но те, кто терпел поражение при голосовании в народном собрании, оставались ни с чем. Закон не сдерживал торжествующего большинства и не защищал меньшинство, порою оказывающееся в ужасном положении. И после эпохи Перикла пришли времена классовых конфликтов.
Афиняне стали единственным народом античности, достигшим величия при демократическом строе. Однако обладание неограниченной властью оказало свое деморализующие влияние на афинскую демократию. Массы обладают скрытой силой, проводником которой является толпа, и, когда большинство определяется, эта огромная сила вырывается наружу, меньшинство редко может противостоять ей. Что можно поставить против самовластной воли всего народа? Остается только измена.
После Пелопоннесской войны, где во множестве гибли представители высших классов, преимущество в народном собрании перешло к низшему классу. Господствовавшая философия тогда учила, что нет закона более высокого, чем закон государства, и законодатель стоит выше закона. Следствием стало то, что суверенный народ мог делать все, что было в его власти. Так народ Афин стал тираном, а его государственный строй, положивший начало европейской свободе, отошел в историю очерненным.
После неограниченной власти толпы, от государства не осталось ничего, кроме имени, и измученные афиняне осознали, что для осуществления свободы, демократия в такой же мере должна ограничивать себя, как в прошлом должна была себя ограничивать олигархия.
Законы были сведены в кодекс, и было установлено, что ни одно из решений народного собрания не имеет силы, если оно не согласуется с этим сводом законов.

Добытый опыт афинян учит, что всенародная власть, осуществляемая правительством наиболее многочисленного и потому наиболее опасного класса, является злом, равносильным абсолютной монархии, и по тем же причинам требует институтов, предохраняющих эту власть от самой себя и устанавливающих высшую власть закона, способную противостоять произвольным поворотам общественного мнения.

В 1917 году российские крестьяне требовали: «Земли и свободы!» Однако вместо этого они получили Ленина и Сталина.

В 1933 году немцы требовали: «Пространства для жизни!» Но вместо этого получили Гитлера.

В 1793 году французы надсаживались, крича: «Свобода, равенство, братство!» И получили — Наполеона.

В 1776 году американцы провозгласили своей целью права человека — и, ведомые политическими философами, добились желаемого.
Ни одна революция, даже самая справедливая, ни одно движение, даже самое популярное, не добились успеха без поддержки политической философии: лишь она может задавать направление и ставить цели.

Соединенные Штаты — великолепный пример страны, созданной специалистами по политической теории, — отказались от собственной философии и теперь разваливаются на части. Как нация, мы раскалываемся на воюющие племена, которые — лишь в силу цивилизованной традиции, впрочем, ослабевающей на глазах, — сегодня именуются «группами экономического давления». В качестве оппозиции растущей идеологии государственности у нас имеются лишь жалкие группы так называемых «консерваторов», защищающих не политические принципы, но лишь выступающих в качестве вечной оппозиции «либералам».

С печалью глядя на то, как Алжир охватывает хаос, один из лидеров этой страны сказал: «Раньше мы смеялись над конголезцами. Теперь пришла наша очередь».

А через некоторое время подойдет и наша.

Айн Рэнд «Капитализм. Незнакомый идеал»