В конце концов, именно общество — а не рынок и не технологии — решает, что действительно ценно. Если мы хотим, чтобы в этом веке все мы стали богаче, нам необходимо освободиться от догмы, будто любая работа имеет смысл. И раз уж мы об этом заговорили, давайте избавимся и от того заблуждения, что высокий заработок автоматически отражает нашу ценность для общества.

…мы по большей части возмущаемся несправедливостью исключительно внутри наших национальных границ. Мы негодуем, видя, что за одну и ту же работу мужчинам платят больше, чем женщинам, и что белые американцы зарабатывают больше черных американцев. Но даже 150-процентный разрыв между доходами белых и афроамериканцев в 1930 г. меркнет по сравнению с несправедливостью, порождаемой нашими границами. Гражданин Мексики, живущий и работающий в США, зарабатывает в два с лишним раза больше, чем его соотечественник, остающийся на родине. Американец зарабатывает втрое больше боливийца, выполняющего ту же работу, даже если они не различаются по уровню мастерства, возрасту и полу. Нигериец зарабатывает в 8,5 раза меньше, и это с поправкой на покупательную способность в этих двух странах.

«Границы США влияют на заработки рабочих, имеющих одинаковую производительность, сильнее, чем любые формы дискриминации в оплате труда (гендерные, расовые или этнические)», — отмечают три экономиста. Это апартеид глобального масштаба. В XXI в. к настоящей элите причисляются те, кто родился не в правильной семье или правильном классе, а в правильной стране. Но эта современная элита едва ли осознает свое везение.

Я глубоко изучил этот вопрос, и факты говорят о том, что я прав. Но, если честно, порой я задаюсь таким вопросом: если факты станут доказывать обратное, позволю ли я себе это заметить? Буду ли я достаточно внимателен и смел для того, чтобы пересмотреть свои убеждения?

Давайте начнем с небольшого урока истории. Раньше все было хуже.

Недавний метаанализ исследования действенности обучения управлению финансами привел к аналогичному выводу: такие курсы почти ничего не меняют. Нельзя сказать, что люди там ничему не учатся, — бедные, безусловно, могут поднабраться знаний. Но этого недостаточно. «Это все равно что научить человека плавать, а затем бросить его в море во время шторма», — сетует профессор Шафир.

Читатели бесчисленное количество раз говорили мне, что, хотя они всецело верят в идеи, изложенные в моей книге, мир кажется им испорченным и полным алчности. Я посоветовал выключить телевизор, осмотреться и сорганизоваться. У большинства людей сердце на месте.

…я рекомендую отрастить себе кожу потолще. Не позволяйте никому говорить вам, что есть что. Если мы хотим изменить мир, нам следует совершать нереалистичное, неразумное и невозможное. Помните: те, кто призывал к отмене рабства, предоставлению избирательного права женщинам и легализации однополых браков, тоже считались психами. Пока история не показала, что они были правы.

…вместо того, чтобы сказать: «Какие ужасные вещи я совершаю с людьми!», убийца мог воскликнуть: «Какие ужасные вещи вынужден я наблюдать, исполняя свой долг, как тяжела задача, легшая на мои плечи!»

Обвинитель не поверил, поскольку такая у него работа — не верить. Адвокат не обратил на эти заявления никакого внимания, потому что он в отличие от самого Эйхмана вопросами совести нисколько озабочен не был. Судьи не поверили потому, что, будучи людьми порядочными и, возможно, слишком даже совестливыми для своей профессии, не могли и представить, что обыкновенный, «нормальный» человек — не слабоумный, не циничный и не жертва пропаганды — оказался абсолютно неспособным отличать добро от зла. Из-за того что Эйхман все-таки временами лгал, они предпочли видеть в нем лжеца — и потому упустили из виду самую главную в моральном и даже юридическом плане проблему всего дела.

Небольшая и бедная крестьянская страна, в которой проживало два с половиной миллиона человек, из них девяносто тысяч евреев, была примитивной, отсталой и глубоко католической. […] Христианство для словаков означало не только то, что они чувствовали себя обязанными четче обозначить, по меркам нацистов, «старомодное» различие между крещеными и некрещеными евреями, но и то, о чем они рассуждали с позиций кромешного средневековья. Для них «решение» заключалось в изгнании евреев и захвате их собственности, но не в систематическом «устранении», хотя они не возражали, когда евреев время от времени убивали.