Людям, которые хоть немного знакомы с современной экономикой, не нужно лишний раз напоминать о международном характере монополий. Современные ТНК до такой степени транснациональны на уровне производства и его планирования, что "материнскими" являются только государства "прописки", где концентрируются прибыли. На территории этих государств осуществляется только часть производственного процесса (да и то это далеко не обязательно) и управление на уровне всей ТНК. Впрочем, головные офисы тоже можно переносить в другие страны. Да и планируют в этих офисах не столько непосредственно процесс производства (это вообще может быть отдано на аутсорсинг), сколько процесс извлечения прибавочной стоимости, а это два разных, хотя отчасти совпадающих, процесса. 

Самые крупные и самые богатые современные монополии работают именно так.  Их бюджеты больше бюджетов многих государств. Государства, конечно же, “срослись” с крупными монополиями. Но государство нужно господам монополистам только для обеспечения условий их господства в мире, оно нужно в роли инструмента в перераспределении прибавочной стоимости в их пользу. Тут речь, скорее, идет о роли государств при монополиях, а не о роли монополий в государствах.

На этом фоне идея социализма как “государственно-капиталистической монополии, обращенной на пользу всего народа и постольку переставшей быть капиталистической”, уже совсем не впечатляет, как это было больше 100 лет назад. Капиталистические монополии давным-давно уже переросли коротенькие штанишки государств.

Такая государственно-капиталистическая монополия была бы слабее развитых капиталистических монополий и проиграла бы в конкуренции. Или она была бы вынуждена с ними конкурировать опять же по-капиталистически. Последнее означает, что “нужды всего народа” объективно отойдут на задний план. Монополия, во-первых, в сути останется капиталистической, во-вторых, в случае ее успешности она рано или поздно перестанет быть даже чисто государственной. Последнее прекрасно продемонстрировал так называемый “социалистический Китай”.

В общем, не бьется идея социализма как государственно-капиталистической монополии, обращенной на пользу всего народа, с развитым капитализмом и теми тенденциями, которые он демонстрирует, и уж тем более она плохо сочетается с задачами производства свободы в общественном масштабе.

Примечательно, что автор этой идеи видел и теоретически осмыслил те тенденции развития капитализма своего времени, которые привели к сегодняшнему положению дел. Вряд ли его стоит упрекать в том, что он не знал, как далеко все зайдет, и что ТНК будут представлять собой бо́льшую степень обобществленности производства, чем может дать государство. А в таких условиях и вопрос об экономических основаниях отмирания государства нужно решать по-новому, и ключ к ответу на него, очевидно, лежит в интернациональной (транснациональной) плоскости.

“Выдумывать новые слова там, где в языке нет недостатка в терминах для данных понятий, это ребяческое стремление выделяться из толпы если не новыми и верными мыслями, то новыми заплатами на старом платье. Если поэтому читатели указанной книги знают более популярные термины, которые столь же соответствуют мысли, как соответствовали, по моему мнению, употребляемые мною термины, или надеются доказать ничтожность самих этих мыслей, а значит, и каждого обозначающего их термина, то в первом случае я буду им очень обязан: ведь я хочу только одного – быть понятым, а во втором они окажут услугу философии”.

И. Кант “Критика практического разума”

По ссылке находятся номера журнала "Литературный критик" с 1933 по 1940 г. На его страницах М.Лифшиц и Г. Лукач вели свою полемику. Среди авторов встречаются такие имена как О. Брик, М. Розенталь, Е. Усиевич, А. Фадеев и других известных деятелей. Журнал представляет и историческую, и теоретическую ценность.

Оцифровка избранных статей в текст продолжается. При чтении с компьютера на открытой странице статьи есть возможность обратной связи - можно выделить текст, нажать сочетание клавиш ctrl+enter и отправить сообщение для исправления опечатки. Так же, если вас заинтересовала какая-то конкретная статья, которая еще не оцифрована - по такому же принципу обратной связи можете отправить сообщение с названием статьи для помещения её в очередь для оцифровки.

На полях “Критики практического разума”

Кант рассуждает о двух мирах: о чувственном мире и о чистом умопостигаемом (сверхчувственном). Он пишет: “Сверхчувственная же природа этих существ [разумных существ] есть их существование по законам, которые не зависят ни от какого эмпирического условия, стало быть, относятся к автономии чистого разума”. Человек живет в двух этих мирах одновременно. В чистом умопостигаемом мире он соотносит свою жизнь с моральным законом чистого практического разума, и в этом его свобода. Моральный закон не зависит от эмпирических условий в чувственном гетерогенном мире, в котором человек — один из ноуменов. В мире ноуменов он должен жить, тем не менее не только считаясь с ноуменами, но и опираясь на моральный закон чистого практического разума.

Вся эта конструкция с двумя мирами держится на непознаваемости природы априорности и при этом на невозможности отрицать априорность, опираясь на разум. Дескать, познать природу этой способности (чистого разума) мы не можем, и лезть туда не надо. Но поскольку мы априорно имеем моральный закон, то мы выходим в умопостигаемый мир и связываем его через нас с миром ноуменов. Мы можем "работать" в априорности, опираться на нее.

Костыли: априорность и ее непознаваемость. Признаем априорность — вся конструкция стоит. Не признаем — все рушится сразу. Но Кант уверен, что невозможно доказать отсутствие априорности при помощи разума.

Что интересно, он критикует Локка и эмпиризм. А Локк посвятил внушительную часть своих “Опытов о человеческом разумении” доказательству того, что нет никаких врожденных идей и нет никаких врожденных моральных принципов. Но это доказательство недостаточно убедительно для Канта.

 У немецкого классика ноумен и феномен (мир за пределами сознания и мир в сознании) в конце концов “примиряются” благодаря моральному закону. Этот закон для него является причинностью через свободу, которая дополняет независимую от человека физическую причинность Если подумать, тут даже не два, а три мира получается: мир ноуменов (вещей в себе), мир феноменов (вещей для нас), и чистый умопостигаемый мир. Но Кант говорит, что в практической жизни мы воспринимаем феномены как ноумены, а потому можно от этого отталкиваться и в практической философии. Свобода, по Канту, проявляется и осуществляется в действиях в соответствии с априорным моральным законом, в любой эмпирически-данной ситуации (то есть независимо от ситуации). Этот закон определяется объективной "конструкцией" чистого практического разума. Хоть мы и определяем максимы своей воли, но критерий (схема) их определения задана нам. Эта схема определения моральных максим не может определяться нами, мы зависим от нее, а не она от нас. Сама она — божественна. 

У Локка моральные установления тоже в конце концов определяются богом и в конце концов заключается в соблюдении гражданских законов. Но там мы можем до них дойти, пользуясь своим разумом. А можем, кстати, и не дойти, если употребляем его неправильно. Тут же мы имеем априори способ, которым они устанавливаются. 

Бог "сидит" внутри нас и диктует нам нашу мораль. В конце концов моральность выступает как служение долгу. Долг же — это насилие личности над собой. Это подавление своей чувственности, своих желаний и склонностей. Если человек поступает правильно, но из любви к кому-то или потому что это действие самоценно для него, он еще не действует морально, а значит и свободно. Долг — это не то что люди делают охотно.

То, что отличает разумных существ, то есть делает человека человеком, а человеческую жизнь — именно человеческой, держится на морали, а мораль — на насилии над собой. Человек, живущий одновременно и в чувственном, и в умопостигаемом мире, по Канту, просто обязан себя насиловать как чувственное существо. Он должен подавлять свои желания и склонности. И эта бесчеловечность возводится в ранг добродетели. Он настаивает на долге и на том, что служение долгу — это принуждение, и оно не имеет ничего общего ни с чем приятным, ничего общего с нашими склонностями и с деятельностью, которая представляет ценность сама по себе.

Читать дальше

Все-таки это не настолько бесчеловечно, как готовые внешние своды правил, будь то кодексы религиозной морали или “моральный кодекс строителя коммунизма”. Категорический императив — это внутреннее насилие, моральные кодексы — внешни, и это куда примитивнее. И там и там морализаторство, но у Канта хотя бы императив сам по себе не диктует никаких идеалов в готовом виде. Он — только “инструкция” по их изготовлению. 

Но если вся конструкция разумного человеческого действия держится на морали, на долге, который не является чем-то, что исполняется охотно, уж слишком она ненадежна и безрадостна. Да и какая же это свобода, если она диктуется моральным законом?.. Свободны ли мы по отношению к "моральному закону" как его творцы?  По Канту, однозначно нет, да и закон этот неизменен, внеисторичен, один и тот же на все времена. 

Гегель в этих вопросах куда убедительнее, так как у него есть движение, а мораль выступает как осознанная нравственность, в ее историческом развитии. Но мораль все равно остается формой насилия, отчужденной формой.

В марксизме дальнейшее историческое развитие предполагает снятие (преодоление) самой морали. 

И все опять же крутится вокруг свободы. Как тогда, так и сейчас философские споры ведутся относительно этого практически нерешенного человечеством вопроса.

Если пользоваться языком Канта, свобода не может не быть гетерономной (что Кант как раз и отрицает), то есть чувственной, не может не быть утверждением человека как чувственного существа в этом одном единственном мире (материализм в этом). А иначе:

— или возведение насилия (внутреннего или внешнего) в абсолют с требованием насильственного подчинения “свободе”; (На этой позиции по большому счету стоят все, кто считает себя вправе выносить суждения по поводу чьего-то там морального облика во имя “внешних” по отношению к чувственности правил и идеалов. Причем обычно о моральном облике рассуждают, когда хотят сделать какую-то гадость человеку или людям, оправдывая этими рассуждениями самих себя.)

— или вообще непреодолимый разрыв между субъективностью и миром ноуменов (субъект отдельно, мир отдельно);

— или, как у некоторых представителей современной философии, свобода намертво связывается со случайностью в противоположность необходимости, которая начинает “править миром” (вывернутое наизнанку кантианство).

Читать с начала

"Гегель как оружие"

Почему стоит изучать и Дугина, и Ильина? Почему многие современные левые - это правые, а правые - будущие левые? В чем оборотная сторона движухи, акционизма, кружковщины?


Друзья, этот разговор мы записали с социологом, кандидатом философских наук Мариной Бурик еще несколько месяцев назад, но сейчас, в связи с замедлением всего и вся, решили опубликовать здесь, в виде подкаста.

Чуть позже ссылка на незаблоченное видео появится в комментариях. Думаю, их будет немало.

Сводить человека к субъекту желание ничуть не эффективнее для решения проблемы субъектности, чем сводить его к субъекту мышления. В любом случае человек к чему-то редуцирован. Тем не менее и мышление, и желание предполагает универсальность. И это сильная сторона теорий такого рода. Однако ущербность этой универсальности очевидна, поскольку она лишь идеальна.

Хуже только сведение человека к организму, о котором я в свое время писала в “Логике телесности”. Такая редукция вообще не предполагает никакой универсальности. Недаром она является частью фашистской идеологии, в рамках которой одни люди от природы что-то одно, а другие — принципиально другое. Это всего-навсего идеологическая форма реального угнетения и даже уничтожения людей.

Все эти варианты редукции человека имеют под собой вполне реальное основание. Человека действительно можно свести и к субъекту мышления, и к субъекту желания, и к организму, и даже к отдельному органу. Есть куча практик, где человек реально сводится то к одному, то к другому, то к третьему… Мы действительно в нашей жизни "распадаемся" на все перечисленное.

Но это другая история и, боюсь, она уже не про субъектность.

3 лучших новогодних сказок для взрослых

Сказка (в самом общем смысле) — друг и помощник людей. Не сможет быть практическим материалистом тот, кто хорошие сказки не любит и в чудеса не умеет верить. Ведь чудеса не перестают быть чудесами оттого, что их делают обычные люди. 

— “Понедельник начинается в субботу” Аркадия и Бориса Стругацких 

Чудесная новогодняя сказка о превращении человека в мага посредством труда, о тупости некоторых материалистических концепций человека, о том, как люди могут трудиться и общаться настолько интересно, что даже в новогоднюю ночь хотят быть вместе и заниматься любимым делом. Все происходит в самой что ни на есть сказочной атмосфере. Особенно хороша обстановка избушки на курьих ножках. Вместо того чтобы цензурировать это произведение, как это взялось делать с произведениями Стругацких издательство АСТ, его, с моей точки зрения, лучше вообще не издавать. Цензурировали ли они именно "Понедельник...", я не знаю, но весь он представляет то самое мировоззрение, на которое хотели "подчистить" Струнацких. По-моему, эта книга — лучшее, что вообще сделали Стругацкие. Мне у них не все нравится, но это — шедевр. 

— “Ведьмы за границей” Терри Пратчетта

Это сказка о сказках, где трем ведьмам придется отправиться в путешествие и побыть феями-крестными, чтобы сказки закончились неправильно и не случилось большой беды. Для тех взрослых, которые помнят чувство волшебства от того, что тыква превращается в карету, и любят утонченный юмор. Хотя там не про Новый Год, но настроение будет то, что надо. Особую роль здесь играет теория повествовательной причинности. Автор излагает ее так:

“Сказки — вещь очень важная. Люди думают, что сказки создаются людьми. На самом же деле все наоборот. Сказки существуют совершенно независимо от своих героев. Если вам это известно, то такое знание — сила”.

— “Девочка со спичками” Ханса Кристиана Андерсена

Это одно из самых страшных и одновременно красивых произведений, которые я когда-либо читала. Сказка страшна своей правдивостью и реальностью. Но она ничуть не страшнее жизни многих людей в современном мире. Эта сказка не даст полностью отгородиться от мира даже в новогоднюю ночь, даже когда в вашем собственном доме все более-менее благополучно. Упомянутый выше Терри Пратчетт отсылает к "Девочке со спичками" в произведении "Санта-Хрякус". Там СМЕРТЬ, вынужденный по стечению обстоятельств исполнять в рождественскую ночь роль главного зимнего волшебника, решил переиграть историю по-своему.

Такие сказки заставляют задуматься обо всем, что происходит вокруг, помогают лучше понимать и чувствовать реальный мир, становиться в нем волшебниками. И тогда, возможно, немного ближе станет мечта из еще одной чудесной сказки о том, что “наступит время, когда волшебники-профессионалы никому не будут нужны, потому что все люди станут волшебниками-любителями". Именно в этом великая сила сказок.

С Новым годом!

Сайт журнала "Пропаганда" (propaganda-journal.net) был восстановлен неизвестными лицами. Никто из старой редакции журнала не только не имеет к этому никакого отношения,
но и не знает людей, которые это сделали (ничего не известно об их мотивах и намерениях). Редакция давно прекратила свое существование, не только не
может гарантировать достоверность информации, представленной на этом ресурсе, но и не несет никакой ответственности за материалы, которые
уже есть и могут появиться в будущем.

Для получения достоверных материалов из архива, которые были опубликованы под старой редакцией журнала,
обращайтесь к ресурсу https://propjourn.github.io/site/.

Читать с начала

Как можно критиковать положение о том, что действительное единство мира состоит в его материальности?

- Можно отрицать единство мира в том смысле, что никакого единого мира нет, есть только отдельные вещи и процессы. Ведь, действительно, эмпирически мы никогда не имеем дело с миром в целом, а всегда имеем дело с какими-то определенными вещами. С этой точки зрения положение о единстве мира и, что то же самое, признание всеобщей связи и взаимозависимости выступает как лишнее обобщение отдельных процессов до мира в целом. Можно при этом даже признавать объективные связи одних вещей и процессов с другими и закономерности их превращения друг в друга, которые изучает наука, но не признавать всеобщую связь. Мы должны тогда установить границы таких превращений. Но вне зависимости от того, в чем мы будем усматривать границы превращений одних вещей в другие, вместо единого мира у нас получается множество не связанных между собой независимых миров, которые могут сводится как к отдельным вещам, так и к системам вещей. С этих позиций отрицают категорию “материя”, обозначающую мир, взятый со стороны его единства. Ее рассматривают как лишнее метафизическое обобщение, утверждая, что в реальности ей ничего не соответствует.

Впрочем, такой взгляд невозможно провести до конца последовательно. Само утверждение о такой множественности предполагает, что она мыслится утверждающим. То есть как минимум в его сознании эти миры объединены как предмет мышления. Сам этот факт представляет собой связь между “мирами”. Получается, что связь между отдельными вещами и процессами существует, но только она существует в нашем сознании. Можно, конечно, объявить эту связь психологической иллюзией, но это не отменит самого факта этой связи.

При этом можно верно указывать на то, что категория материи, которая (категория) подчеркивает всеобщую связь в рассуждениях ряда философов, считающих себя материалистами, играет ту же роль, что и бог у религиозных философов. Но такая критика “монотеистической религии материи”, получается, осуществляется с позиции “политеизма отдельных вещей”.

Можно не отрицать единство мира, но видеть его или только в нашем сознании (различные неокантианские направления), воле и т. д., или в объективном духе. Тогда сознание, дух, воля выступают как первичное и определяющее. И тут уже без бога не обойтись.


В общем никакой вменяемой альтернативы положению о том, что мир един, а единство состоит в материальности, нет, а это положение — “сердце” диалектического материализма.

Думаю, это замечание позволяет прояснить многое из того, что я писала раньше по вопросу субъектности человека. А именно: я хочу обратить внимание на то, что основание (и возможность) человеческой субъектности относится к самому миру, да притом не к его определенной части, а именно к миру, рассматриваемому как материя, то есть со стороны его единства. На этом основываются рассуждения о свободе и человеческой субъектности, приведенные в тезисах, и, в частности, все тезисы о материи. Проблему субъектности, на мой взгляд, невозможно решить и когда мы отрицаем единство мира, и когда мы представляем мир в виде законченной, завершенной внутри себя системы.

А что касается критики и самокритики марксизма, на которой я настаиваю, я не вижу никаких разумных оснований для пересмотра этого фундаментального положения.

Энгельс против Канта

Энгельса и Ленина есть за что критиковать в области философии. Например, следует заметить, что именно благодаря Энгельсу приходится разбираться с такой чушью, как “диалектика кипящего чайника”. Именно он для популяризации начал “объяснять” диалектику на простых и понятных примерах. Это в итоге вело к ее вырождению в пустые схемы, которые позже обосновались в советских учебниках по диалектическому материализму. Следует, например, указывать на “ситуативность” ленинской дефиниции материи, данной в “Материализме и эмпириокритицизме”.

Рассуждения Энгельса о превращении «вещей в себе» в «вещи для нас», которые в "Материализма и эмпириокритицизме" повторяет Ленин тоже не выдерживают критики с точки зрения последовательного кантианства, а значит, и не способны опровергнуть его. У Энгельса два основных хода. Он приводит пример с ализарином, который был “вещью в себе”, пока мы не умели его делать, но стал “вещью для нас”, когда мы научились вызывать явление из его условий. Но этот пример, согласно последовательному кантианству, вообще не выходит за пределы мира явлений. Энгельс, с точки зрения кантианца, говорит о связи этого феномена с другими феноменами. До ноуменов (вещи в себе) тут дело вообще не доходит.

Точно так же ничего не проясняет ссылка на историю науки. Кант и последовательные кантианцы тоже с тем же успехом ссылаются на эту историю.

Канта куда продуктивнее критиковали немецкие идеалисты. Во-первых, его слабым местом является утверждение о том, что раз мы признаем явления, то должны признавать и вещь в себе, так как что-то же должно являться. Явления и вещи тут разделены стеной априорности, и тем не менее связь между ними постулируется.

Во-вторых, у него в “Критике чистого разума” человек живет в мире феноменов, а в “Критике практического разума” в гетерономном мире и в чистом умопостигаемом мире морального закона. Тут эмпирические условия его жизни являются ноуменами (вещами независимыми от сознания), к которым он сам и принадлежит как ноумен, и вызывает своими действиями причинно-следственные связи в мире ноуменов, тоесть причинность тут уже признается характеристикой вещей в себе. По этим двум пунктам кантианство критиковать куда эффективнее. 

Статьи:
- О самокритике марксизма

Мир-системный анализ позиционируется как развитие марксизма. Давайте сопоставим это "последнее слово" в методологии наук об обществе с методологическими достижениями марксизма и классической философии.

https://telegra.ph/METODOLOGIYA-MIR-SISTEMNOGO-ANALIZA-GLAZAMI-KLASSICHESKOGO-MARKSIZMA-I-KLASSICHESKOJ-FILOSOFSKOJ-TRADICII-01-28

Ровно год назад в этом канале было опубликовано первое сообщение.

На сегодняшний день:

— 4138 подписчиков,
— более 160 постов с различными материалами.

Огромное спасибо всем, кто читает, обсуждает, делится тем, что здесь происходит. Надеюсь, вам и дальше будут интересны поднимаемые темы и мои размышления. В комментариях напишите, пожалуйста, что вам нравится на канале, а что нет, какие посты и темы были, на ваш взгляд, самыми интересными, чего, может быть, не хватает.

Но указать на неточность выражений следует, а то Ленина в первых главах действительно можно прочитать так, что люди, которые признают вещи вне сознания, уже на одном этом основании могут считаться материалистами.

Что же касается проведение материалистической точки зрения, то признание вещей вне сознания — это первое необходимое условие такого взгляда. Но далее,

— во-первых, нужно признавать единство мира, то есть что мир един, а не просто совокупность единичных вещей. Нужно не упускать из виду всеобщую связь “вещей”;

— во-вторых, что единство мира заключается в материальности, или, что то же самое, идеальное во всех его проявлениях нужно понимать исходя из этого мира, а не мир — исходя из идеального. И если признавать, что сознание не только отражает, но и творит мир, то основание для этого следует искать в самом этом мире;

— в-третьих, проводить материалистический монизм. Не декларировать его вообще, а именно проводить в каждом отдельном вопросе на каждом шагу рассуждений, при исследовании всего, что касается форм сознания, отношений между людьми и вообще бытия человека в мире.

Вот такая гносеологическая позиция и будет материалистической. И можно увидеть, что Ленин в своих философских и не только философских работах пытается проводить именно ее, если подходить к этим работам целостно.

Читать с начала

Об искусственном интеллекте

От рекомендательных алгоритмов в социальных сетях до автоматического распознавания лиц, зафиксированных городскими камерами, жизнь наша так или иначе связана с работой искусственного интеллекта. Искусственный интеллект (точнее, разные искусственные интеллекты) “знает” о нас очень много и с каждым днем “узнает” все больше. И никакой неолуддизм не в состоянии остановить процесс развития технологий ИИ. Нас в любом случае будут учить, лечить, развлекать, следить за нами, контролировать потребительское поведение, эксплуатировать (от найма на работу, непосредственно рабочих инструментов до систем слежки за работниками), обманывать и даже убивать (современная гонка вооружений — это также гонка ИИ) при помощи ИИ.

ИИ занимаются не только специалисты в области технологий, в том числе и социальных технологий, направленных на максимизацию извлечения прибавочной стоимости, но и те, кого интересуют перспективы развития общественных отношений. Изучается развитие технологий как отношений людей и машин.

И вот здесь я хотела бы обратить внимание на одну, казалось бы, простую и очевидную вещь, которая в ходе таких исследований может теряться из виду. Не существует отношения человек — машина, есть отношение человек — человек, опосредствованное машинами. Именно поэтому искусственный интеллект с одинаковым успехом может как усиливать и масштабировать “натуральную” человеческую тупость и ограниченность интеллектуальных возможностей, так и использоваться для их преодоления.

Рассмотрение искусственного интеллекта вне контекста отношения человека к человеку и, что то же самое, отношения человека к собственной деятельности оборачивается дегуманизированной технократической бессмыслицей, сродни товарному и всякому другому фетишизму, где вещи наделяются не характерными для них свойствами общественных отношений.

Продуктивное рассмотрение проблематики ИИ в контексте общественного развития, на мой взгляд, может быть только практическим. Это предполагает поиск ответа на вопросы:

— Как можно эффективно использовать искусственный интеллект для преодоления ограниченности тех или иных форм человеческой деятельности?

— Как можно при помощи ИИ способствовать или препятствовать становлению человеческой свободы в общественную норму или, что тоже самое, утверждению человека в мире как универсального деятельного существа?

Тогда мы будем ближе к тому, чтобы понять, как можно использовать эти технологии действительно разумно, учитывая те возможности, которые они уже дают и могут в перспективе дать людям.

Интересно, прокатило бы такое в географии: “Географический анализ не предполагает однозначного ответа на вопрос, плоская ли Земля и стоит ли она на трех китах. В то же время этот анализ по понятным причинам не может обойтись без некоторых теологических допущений, главным из которых является существование плоской Земли, стоящей на трех китах. Тем не менее анализ проблемы плоскости Земли не ставит своей целью делать какие-либо фактические высказывания..."

"Испанский стыд" или что не так с современной академической философией?