Почему мне не нравится понятие свободы как осознанной необходимости и действия сообразно с ней (если что, аргументы из истории мысли за такое понимание я знаю)
“Диалектико-материалистическая философия своим пониманием субстанции развивает плодотворные традиции Спинозы и Гегеля; субстанция, с одной стороны, понимается как материя, а с другой стороны, эта материя трактуется одновременно как субъект всех своих изменений, как «субстанция-субъект», т.е. активная причина всех своих формообразований, не нуждающаяся поэтому в формировании извне, вне ее и независимо от нее существующим деятельным субъектом, как бы тот ни назывался или интерпретировался, — как бог, как «Я», как идея или самосознание, как душа или экзистенция. Субъект, наделенный сознанием и волей, т.е. личность, тут понимается как модус той же самой всеобщей субстанции, как способ ее саморазличения, как ее представитель, и лишь постольку — как субъект”. (Ильенков. «Субстанция»)
В изображении Ильенкова верно выражено то общее, что есть и в гегелевском (Гегеля системы), и в спинозовском понимании субстанции. Известно, что Гегель критиковал Спинозу за то, что у него бог понят лишь как субстанция, но не как субъект.
По-моему, в таком понимании субъекта Гегель съехал с поднятого им же вслед за Фихте и Кантом вопроса о человеческой субъектности, не решив его. Ильенкова же, в свою очередь, устроил этот «съезд». А в таком понимании понятие “материя” в конечном счете играет ту же роль, что и философский бог у Гегеля.
То есть разницы в сути никакой, назовем мы это богом или материей (то же направление мысли можно найти у Аристотеля, и с него как раз и берет начало понятие целевой причины). Именно это мне и не нравится. Материализм получается просто другим вариантом религии. Помним, что Спиноза свои сочинения писал о боге: “Краткий трактат о Боге, человеке и его счастье”, “Богословско-политический трактат” и “Этика…’ тоже про бога и про отношение человека к богу.
И, кстати, Гегель отвергал “обвинения” Спинозы в материализме на том основании, что Спиноза пишет именно о боге, несмотря на то, что бог у Спинозы полностью совпадает с природой. Последнее Гегеля не смущало.
Ильенковская телеологическая форма материализма, — где материя сама себе цель, и сама себе субъект, которую, впрочем, можно вычитать и у Плеханова в работе “К вопросу о роли личности в истории” меня больше не устраивает, как и понимание свободы, вынесенное в заголовок. Оно непригодно для организации дел, необходимых для производства (воспроизводства) действительного субъекта исторического действия. Если человека сам ставит себе цели, а не просто подчиняется независимо от него существующей необходимости тогда он действительный субъект. А если только подчинялся, тогда какой же он субъект. Но если человек ставит цели сам, то возникает вопрос о том, на сколько категория цели, свободы, субъектности применима к материи в целом?
Короче, мне не нравится такой материализм, где материя ставит цели человеку, а не он их себе ставит сам.
Читать дальше
“Диалектико-материалистическая философия своим пониманием субстанции развивает плодотворные традиции Спинозы и Гегеля; субстанция, с одной стороны, понимается как материя, а с другой стороны, эта материя трактуется одновременно как субъект всех своих изменений, как «субстанция-субъект», т.е. активная причина всех своих формообразований, не нуждающаяся поэтому в формировании извне, вне ее и независимо от нее существующим деятельным субъектом, как бы тот ни назывался или интерпретировался, — как бог, как «Я», как идея или самосознание, как душа или экзистенция. Субъект, наделенный сознанием и волей, т.е. личность, тут понимается как модус той же самой всеобщей субстанции, как способ ее саморазличения, как ее представитель, и лишь постольку — как субъект”. (Ильенков. «Субстанция»)
В изображении Ильенкова верно выражено то общее, что есть и в гегелевском (Гегеля системы), и в спинозовском понимании субстанции. Известно, что Гегель критиковал Спинозу за то, что у него бог понят лишь как субстанция, но не как субъект.
По-моему, в таком понимании субъекта Гегель съехал с поднятого им же вслед за Фихте и Кантом вопроса о человеческой субъектности, не решив его. Ильенкова же, в свою очередь, устроил этот «съезд». А в таком понимании понятие “материя” в конечном счете играет ту же роль, что и философский бог у Гегеля.
То есть разницы в сути никакой, назовем мы это богом или материей (то же направление мысли можно найти у Аристотеля, и с него как раз и берет начало понятие целевой причины). Именно это мне и не нравится. Материализм получается просто другим вариантом религии. Помним, что Спиноза свои сочинения писал о боге: “Краткий трактат о Боге, человеке и его счастье”, “Богословско-политический трактат” и “Этика…’ тоже про бога и про отношение человека к богу.
И, кстати, Гегель отвергал “обвинения” Спинозы в материализме на том основании, что Спиноза пишет именно о боге, несмотря на то, что бог у Спинозы полностью совпадает с природой. Последнее Гегеля не смущало.
Ильенковская телеологическая форма материализма, — где материя сама себе цель, и сама себе субъект, которую, впрочем, можно вычитать и у Плеханова в работе “К вопросу о роли личности в истории” меня больше не устраивает, как и понимание свободы, вынесенное в заголовок. Оно непригодно для организации дел, необходимых для производства (воспроизводства) действительного субъекта исторического действия. Если человека сам ставит себе цели, а не просто подчиняется независимо от него существующей необходимости тогда он действительный субъект. А если только подчинялся, тогда какой же он субъект. Но если человек ставит цели сам, то возникает вопрос о том, на сколько категория цели, свободы, субъектности применима к материи в целом?
Короче, мне не нравится такой материализм, где материя ставит цели человеку, а не он их себе ставит сам.
Читать дальше
И вот почему:
В книге “Виртуализированный мир капитализма” я исследовала необходимые причинно-следственные связи, пыталась воспроизвести логику производства человека под вещи в обществе, где господствует современный виртуализированный капитал. Показала необходимость кризисов такого производства и даже утилизации людей, когда оно дает сбои. Книга была закончена в январе 2021 года, и на треть состоит из работы, вышедшей еще в 2016. Пока все наблюдаемые факты общественной жизни можно рассматривать как иллюстрации и очередное подтверждение изложенной там теории. Там была показана логика производства потребления как производства воли и сознания человека - бессубъектной субъектности, где индивид лишь материал для самовозростающей стоимости. Его желания создаются капиталом, его мысли, его установки определяются им и конвертируются в определенные действия. Так работает и производство потребления товаров, и полит. технологии. И, как мы видим, — это прекрасно работает. И кризисы такого производства вовсе не означают, что произойдет автоматический выход из-под власти виртуализированного капитала. Никакие социальные катастрофы сами по себе не делают людей борцами против сложившегося положения вещей, особенно в ситуации, когда их сознание являет собой агрегат произведенных капиталом фрагментов, ни один из которых не предполагает никакой подлинной собственной субъектности. Короче, в логике тотального детерминизма выход за пределы современного капитализма, в до конца честной и последовательной теории вообще не просматривается. Коммунизм оказывается не неизбежен, а невозможен, несмотря на то, что эти технологии можно направить и на производство свободы. Вот только делать этого просто некому. И кстати, нужно отдать должное Марксу с Энгельсом, которые никогда не обещали, что коммунизм обязательно наступит.
Как я уже писала выше, абстрактной необходимостью и действием сообразно с ней можно оправдать и объяснить все, что угодно: любые события в прошлом (все так, как есть, а иначе и быть не могло), любые свои действия или бездействие (это кому как больше нравится), и главное отношение к жизням людей как к “материалу истории”, который не имеет никакой ценности сам по себе. Такая позиция делает нас и класс в целом неспособными к серьезной самокритике. А это очень опасно, особенно в наших описанных выше условиях.
Выше были соображения из области классовой борьбы. Потому что класс нельзя рассматривать отдельно от составляющих и представляющих его людей. Теперь довод чисто философский. Если материя субъект, то человек тогда лишен какой-либо самостоятельной субъектности (как заметил Ильенков, и “лишь постольку субъект”), его субъектность носит подчиненный характер. Реальным и полноправным субъектом является материя. А если человек - действительный субъект, тогда лишается смысла вышеприведенное понимание материи как субстанции-субъекта. Сообразоваться с ней означает лишиться собственной субъектности. Это противоречие. Хорошо, что оно сформулировано в чистом виде. Но боюсь, оно не разрешается, пока мы не выйдем за пределы такого понимания материи, то есть за пределы уже существующей теории.
Читать дальше
В книге “Виртуализированный мир капитализма” я исследовала необходимые причинно-следственные связи, пыталась воспроизвести логику производства человека под вещи в обществе, где господствует современный виртуализированный капитал. Показала необходимость кризисов такого производства и даже утилизации людей, когда оно дает сбои. Книга была закончена в январе 2021 года, и на треть состоит из работы, вышедшей еще в 2016. Пока все наблюдаемые факты общественной жизни можно рассматривать как иллюстрации и очередное подтверждение изложенной там теории. Там была показана логика производства потребления как производства воли и сознания человека - бессубъектной субъектности, где индивид лишь материал для самовозростающей стоимости. Его желания создаются капиталом, его мысли, его установки определяются им и конвертируются в определенные действия. Так работает и производство потребления товаров, и полит. технологии. И, как мы видим, — это прекрасно работает. И кризисы такого производства вовсе не означают, что произойдет автоматический выход из-под власти виртуализированного капитала. Никакие социальные катастрофы сами по себе не делают людей борцами против сложившегося положения вещей, особенно в ситуации, когда их сознание являет собой агрегат произведенных капиталом фрагментов, ни один из которых не предполагает никакой подлинной собственной субъектности. Короче, в логике тотального детерминизма выход за пределы современного капитализма, в до конца честной и последовательной теории вообще не просматривается. Коммунизм оказывается не неизбежен, а невозможен, несмотря на то, что эти технологии можно направить и на производство свободы. Вот только делать этого просто некому. И кстати, нужно отдать должное Марксу с Энгельсом, которые никогда не обещали, что коммунизм обязательно наступит.
Как я уже писала выше, абстрактной необходимостью и действием сообразно с ней можно оправдать и объяснить все, что угодно: любые события в прошлом (все так, как есть, а иначе и быть не могло), любые свои действия или бездействие (это кому как больше нравится), и главное отношение к жизням людей как к “материалу истории”, который не имеет никакой ценности сам по себе. Такая позиция делает нас и класс в целом неспособными к серьезной самокритике. А это очень опасно, особенно в наших описанных выше условиях.
Выше были соображения из области классовой борьбы. Потому что класс нельзя рассматривать отдельно от составляющих и представляющих его людей. Теперь довод чисто философский. Если материя субъект, то человек тогда лишен какой-либо самостоятельной субъектности (как заметил Ильенков, и “лишь постольку субъект”), его субъектность носит подчиненный характер. Реальным и полноправным субъектом является материя. А если человек - действительный субъект, тогда лишается смысла вышеприведенное понимание материи как субстанции-субъекта. Сообразоваться с ней означает лишиться собственной субъектности. Это противоречие. Хорошо, что оно сформулировано в чистом виде. Но боюсь, оно не разрешается, пока мы не выйдем за пределы такого понимания материи, то есть за пределы уже существующей теории.
Читать дальше
Тем более, что, как я отмечала выше, материя, по Энгельсу, это абстракция. «Материя как таковая, это — чистое создание мысли и абстракция. Мы отвлекаемся от качественных различий вещей, когда объединяем их, как телесно существующие, под понятием материи. Материя как таковая, в отличие от определенных, существующих материй, не является, таким образом, чем-то чувственно существующим. Когда естествознание ставит себе целью отыскать единообразную материю как таковую и свести качественные различия к чисто количественным различиям, образуемым сочетаниями тождественных мельчайших частиц, то оно поступает таким же образом, как если бы оно вместо вишен, груш, яблок желало видеть плод как таковой, вместо кошек, собак, овец и т. д. — млекопитающее как таковое, газ как таковой, металл как таковой, камень как таковой, химическое соединение как таковое, движение как таковое» (Фр. Энгельс. «Диалектика природы»).
Наделить “абстракцию” и “чистое создание мысли” (ах да, человеческой же мысли!), самостоятельной по отношению к человеку и человечеству субъектностью – так себе объяснение мира. Вопрос о человеческой субъектности здесь так и не решен. У классиков ответа на этот вопрос просто нет. Не считая отдельных мыслей Маркса о том, что именно человек является субъектом. А я перерыла все, что только можно.
Подытожу. “Свобода, как осознанная необходимость” не работает. Так как если действительно до конца осознавать необходимость, никакой человеческой свободы нет и по отношению к материи в целом, и по отношению к современному виртуализированному капиталу в частности. А мне это все очень не нравится. Как и не устраивает то, что я сама написала о субъектности во второй части книги. Этого мало, картина явно не полная. Потому придется заново разрабатывать и понятие свободы, и понятие человека, и понятие материи, пересмотреть их, так как в таком старом понимании от нас явно ускользает что-то принципиально важное, без чего, боюсь, исторический субъект в современных условиях может случиться разве что совершенно случайно, каким-то чудом, причем без помощи какой-либо теории (задним числом, конечно, можно пришить какую угодно теорию, но не в том функция теории, чтобы что-то рационализировать задним числом). А надеяться на чудо – так себе позиция для материалиста, тем более имеющего отношение к теории. Это было бы бессовестно, безответственно и нечестно.
Читать с начала
Наделить “абстракцию” и “чистое создание мысли” (ах да, человеческой же мысли!), самостоятельной по отношению к человеку и человечеству субъектностью – так себе объяснение мира. Вопрос о человеческой субъектности здесь так и не решен. У классиков ответа на этот вопрос просто нет. Не считая отдельных мыслей Маркса о том, что именно человек является субъектом. А я перерыла все, что только можно.
Подытожу. “Свобода, как осознанная необходимость” не работает. Так как если действительно до конца осознавать необходимость, никакой человеческой свободы нет и по отношению к материи в целом, и по отношению к современному виртуализированному капиталу в частности. А мне это все очень не нравится. Как и не устраивает то, что я сама написала о субъектности во второй части книги. Этого мало, картина явно не полная. Потому придется заново разрабатывать и понятие свободы, и понятие человека, и понятие материи, пересмотреть их, так как в таком старом понимании от нас явно ускользает что-то принципиально важное, без чего, боюсь, исторический субъект в современных условиях может случиться разве что совершенно случайно, каким-то чудом, причем без помощи какой-либо теории (задним числом, конечно, можно пришить какую угодно теорию, но не в том функция теории, чтобы что-то рационализировать задним числом). А надеяться на чудо – так себе позиция для материалиста, тем более имеющего отношение к теории. Это было бы бессовестно, безответственно и нечестно.
Читать с начала
Forwarded from ДАЛЬ. Философский книжный
В четверг, 26 сентября, в 19:00 лекция из нашего цикла о мистике «Тайные друзья Гегеля: масоны, мистики, революционеры».
О мистических корнях Гегеля
Не стоит забывать, что Гегель — в первую очередь мистик, — предупреждал Карл Розенкранц. Коллизии истории таковы, что сегодня мистические корни гегелевской философии либо отрицают разного рода позитивисты от науки, либо трактуют как предтече иррационализма в философии самого рационалистического из философов. Оба этих взгляда неверны.
О чем пойдёт речь на лекции
Поговорим о мистицизме в Германии XVIII века, о пиетистской буре, о космополитизме масонов и их дружбе с Гегелем, о корнях системы Гегеля в швабской мистике, о том как учения о свободном общении человека с Богом примыкают к движениям Крестьянской войны и как цепь традиции, часто в непривычных нам формах, связывает Гегеля и революционные народные движения.
Кто ведёт
Александр Блоцкий — студент ВШЭ, исследователь философии Гегеля.
Следующие лекции цикла
• 28 сентября. Лада Цыпина — «Как читать и понимать тексты мистической традиции»
– Адрес: Петербург. Дмитровский пер, 4
О мистических корнях Гегеля
Не стоит забывать, что Гегель — в первую очередь мистик, — предупреждал Карл Розенкранц. Коллизии истории таковы, что сегодня мистические корни гегелевской философии либо отрицают разного рода позитивисты от науки, либо трактуют как предтече иррационализма в философии самого рационалистического из философов. Оба этих взгляда неверны.
О чем пойдёт речь на лекции
Поговорим о мистицизме в Германии XVIII века, о пиетистской буре, о космополитизме масонов и их дружбе с Гегелем, о корнях системы Гегеля в швабской мистике, о том как учения о свободном общении человека с Богом примыкают к движениям Крестьянской войны и как цепь традиции, часто в непривычных нам формах, связывает Гегеля и революционные народные движения.
Кто ведёт
Александр Блоцкий — студент ВШЭ, исследователь философии Гегеля.
Следующие лекции цикла
• 28 сентября. Лада Цыпина — «Как читать и понимать тексты мистической традиции»
– Адрес: Петербург. Дмитровский пер, 4
Forwarded from Олег Ткач
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Марксизм, или оптимизм
“Что касается меня, то мне не принадлежит ни та заслуга, что я открыл существование классов в современном обществе, ни та, что я открыл их борьбу между собою. Буржуазные историки задолго до меня изложили историческое развитие этой борьбы классов, а буржуазные экономисты — экономическую анатомию классов. То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего: 1) что существование классов связано лишь с определенными историческими фазами развития производства, 2) что классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата, 3) что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов”. (К. Маркс. Письмо Иосифу Вейдеймейеру)
Маркс был очень оптимистичным человеком. Оглянувшись назад мы сейчас понимаем, что есть довольно веские доводы против оптимизма по второму и третьему пункту.
Можно с уверенностью сказать:
— классовая борьба далеко не обязательно необходимо ведет к диктатуре пролетариата. В современных условиях классовая борьба пролетариата часто укрепляет позиции буржуазии как класса. Она сама является условием и необходимым контекстом воспроизводства господства буржуазии. Буржуазия давным-давно научилась, не только канализировать, но и продавать пролетариям их же протест, извлекая из него прибыль и даже сверхприбыль, научилась использовать протестно-настроенные массы в своих целях. Борьба пролетариата стала условием воспроизводства господства капитала. Игнорировать этот факт значит подыгрывать буржуазии.
Это не означает, что не надо бороться (подчеркиваю специально для любителей приписывать мне бредовые тезисы и потом их победоносно разбивать). Это означает, что весь имеющийся тактический арсенал в этой борьбе нельзя считать удовлетворительным.
Читать дальше
“Что касается меня, то мне не принадлежит ни та заслуга, что я открыл существование классов в современном обществе, ни та, что я открыл их борьбу между собою. Буржуазные историки задолго до меня изложили историческое развитие этой борьбы классов, а буржуазные экономисты — экономическую анатомию классов. То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего: 1) что существование классов связано лишь с определенными историческими фазами развития производства, 2) что классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата, 3) что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов”. (К. Маркс. Письмо Иосифу Вейдеймейеру)
Маркс был очень оптимистичным человеком. Оглянувшись назад мы сейчас понимаем, что есть довольно веские доводы против оптимизма по второму и третьему пункту.
Можно с уверенностью сказать:
— классовая борьба далеко не обязательно необходимо ведет к диктатуре пролетариата. В современных условиях классовая борьба пролетариата часто укрепляет позиции буржуазии как класса. Она сама является условием и необходимым контекстом воспроизводства господства буржуазии. Буржуазия давным-давно научилась, не только канализировать, но и продавать пролетариям их же протест, извлекая из него прибыль и даже сверхприбыль, научилась использовать протестно-настроенные массы в своих целях. Борьба пролетариата стала условием воспроизводства господства капитала. Игнорировать этот факт значит подыгрывать буржуазии.
Это не означает, что не надо бороться (подчеркиваю специально для любителей приписывать мне бредовые тезисы и потом их победоносно разбивать). Это означает, что весь имеющийся тактический арсенал в этой борьбе нельзя считать удовлетворительным.
Читать дальше
Применение этого арсенала не ведет к желаемому результату: не формирует историческую субъектность пролетариата, не способствует становлению его классового сознания, его культурной гегемонии, а победы пролетариата тут же превращаются в его же поражения. Если смотреть по результатам — буржуазия как класс оказывается сильнее и умнее не только когда пролетариат вообще не борется, но и когда он активно ведет борьбу.
— диктатура пролетариата далеко не обязательно “составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов”, она, как мы видели и по истории СССР, и по современному Китаю, может быть переходным периодом к новому капиталистическому витку, развитию и укреплению экономического господства буржуазии и, соответственно, к политической диктатуре буржуазии, а вовсе не к бесклассовому обществу.
Это опять же не значит, что не нужна диктатура пролетариата (отмечаю для тех, кто участвует в конкурсе на сочинение наиболее бредового тезиса, приписываемого Бурик). Это означает, что имеются серьезнейшие проблемы не только с тактикой, но и со стратегией пролетариата.
На языке Гегеля это можно сформулировать так: капитализм оказывается более действительным, чем пролетарская борьба с ним. И как тут не вспомнить тезис о том, что все действительное разумно, а все разумное действительно.
Зачем я все пишу такие деморализующие посты? — спросит читатель. Да еще и критикую Маркса за оптимизм, на который, согласитесь, он имел полное теоретическое право. Почему вместо пропаганды марксизма критика? Потому, что именно ее марксизму и не хватает для того, чтобы теория реально способствовала тому, чтобы переломить ситуацию. Если Маркс имел право на такой оптимизм, это не означает, что на него имеем право мы. И это вовсе не означает, что открытия, сделанные им, о которых тут идет речь, перестали быть актуальными. Или что Маркс не учитывал, что возможны откаты, отступления и поражения в этой борьбе. В конце концов, он сам был свидетелем как побед так и крупнейших поражений пролетариата. Однако,нам следует признать, что у нас есть все основания полагать, что для того, чтобы обеспечить пролетариату как могильщику капитала в этой борьбе реальную победу того, что у него есть и в практическом, и в теоретическом арсенале недостаточно. Что у современного капитализма есть что противопоставить борющемуся пролетариату, при чем часто гораздо более эффективное, чем его борьба и то, что он в этой борьбе в состоянии сейчас противопоставить капитализму. И если мы сознательные сторонники пролетариата, то должны отдавать себе отчет, что борьба пролетариата может приводить к далеким от желаемого результатам и закончится вовсе не бесклассовым обществом, а допустим, полным уничтожением всякого общества на Земле.
Вот на это я и пытаюсь обратить внимание людей, которым не все равно. В частности, я пытаюсь обратить внимание на ограниченность теоретического подхода, на котором основано это да и любое другое “необходимо ведет”, а то может же и не привести, причем, с не меньшей необходимостью… Такая критика марксизма, а для меня это - в первую очередь самокритика, будет куда большим марксизмом, чем очередное повторение хорошо известных марксистских формул, тем более, что в реальной борьбе их повторение мало что дает, а повторяющие их регулярно оказываются по разные стороны теоретических и практических “баррикад”.
Читать с начала
— диктатура пролетариата далеко не обязательно “составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов”, она, как мы видели и по истории СССР, и по современному Китаю, может быть переходным периодом к новому капиталистическому витку, развитию и укреплению экономического господства буржуазии и, соответственно, к политической диктатуре буржуазии, а вовсе не к бесклассовому обществу.
Это опять же не значит, что не нужна диктатура пролетариата (отмечаю для тех, кто участвует в конкурсе на сочинение наиболее бредового тезиса, приписываемого Бурик). Это означает, что имеются серьезнейшие проблемы не только с тактикой, но и со стратегией пролетариата.
На языке Гегеля это можно сформулировать так: капитализм оказывается более действительным, чем пролетарская борьба с ним. И как тут не вспомнить тезис о том, что все действительное разумно, а все разумное действительно.
Зачем я все пишу такие деморализующие посты? — спросит читатель. Да еще и критикую Маркса за оптимизм, на который, согласитесь, он имел полное теоретическое право. Почему вместо пропаганды марксизма критика? Потому, что именно ее марксизму и не хватает для того, чтобы теория реально способствовала тому, чтобы переломить ситуацию. Если Маркс имел право на такой оптимизм, это не означает, что на него имеем право мы. И это вовсе не означает, что открытия, сделанные им, о которых тут идет речь, перестали быть актуальными. Или что Маркс не учитывал, что возможны откаты, отступления и поражения в этой борьбе. В конце концов, он сам был свидетелем как побед так и крупнейших поражений пролетариата. Однако,нам следует признать, что у нас есть все основания полагать, что для того, чтобы обеспечить пролетариату как могильщику капитала в этой борьбе реальную победу того, что у него есть и в практическом, и в теоретическом арсенале недостаточно. Что у современного капитализма есть что противопоставить борющемуся пролетариату, при чем часто гораздо более эффективное, чем его борьба и то, что он в этой борьбе в состоянии сейчас противопоставить капитализму. И если мы сознательные сторонники пролетариата, то должны отдавать себе отчет, что борьба пролетариата может приводить к далеким от желаемого результатам и закончится вовсе не бесклассовым обществом, а допустим, полным уничтожением всякого общества на Земле.
Вот на это я и пытаюсь обратить внимание людей, которым не все равно. В частности, я пытаюсь обратить внимание на ограниченность теоретического подхода, на котором основано это да и любое другое “необходимо ведет”, а то может же и не привести, причем, с не меньшей необходимостью… Такая критика марксизма, а для меня это - в первую очередь самокритика, будет куда большим марксизмом, чем очередное повторение хорошо известных марксистских формул, тем более, что в реальной борьбе их повторение мало что дает, а повторяющие их регулярно оказываются по разные стороны теоретических и практических “баррикад”.
Читать с начала
Forwarded from Марина Бурик
Что такое пролетариат?
Найти ответ на этот вопрос можно в предложенной статье:
Часть 1
Часть 2
Также на этом сайте есть много хороших и нужных книг.
Найти ответ на этот вопрос можно в предложенной статье:
Часть 1
Часть 2
Также на этом сайте есть много хороших и нужных книг.
zarya.xyz
Этель. Что такое пролетариат? - Библиотека «Заря»
Часть аудитории, очевидно, не читала книгу, а без этого непонятен контекст ведущегося здесь спора с собой и не только с собой.
Этот текст является результатом размышлений последнего года, результатом обсуждения темы с товарищами. Я попыталась сформулировать с предельной ясностью, что думаю на этот счет. Отлично понимаю, что изложенное здесь дискуссионно. Да здравствует дискуссия!
Тезисы о субъекте исторического действия, свободе и понятии материи
Тезисы о субъекте исторического действия, свободе и понятии материи
Telegraph
Тезисы о субъекте исторического действия, свободе и понятии материи
Сущность человека не есть абстракт, присущий каждому отдельному индивиду, в своей действительность она не есть также совокупность всех общественных отношений. Совокупность общественных отношений — это совокупность явлений этой сущности. Сущность человека…
Forwarded from Марксистская ветвь гештальт-терапии
Психологическое развитие человека социально, культурно-исторически обусловлено. Но есть несколько причин, по которым это сложно понять, сложно думать в эту сторону.
1. У большинства людей (даже у психологов) есть иллюзия, что психологическое развитие аналогично физиологическому, т.е. что оно разворачивается по врожденной программе, в которой уже заложен определенный порядок стадий развития и содержание каждой стадии.
Откуда такая иллюзия?
Физиологическое становление человека (вернее, человеческого организма) задает ограничения и требования к его включению в социальную жизнь: например, младенец не может ходить, и пока его тело не созреет для ходьбы, он никуда не пойдет, как ты его к этому не склоняй социально. Тут социальное вынуждено приспособиться к физиологии и включать младенца в социум, учитывая его неходячесть (неспособность самостоятельно есть, засыпать и т.д.).
Подрос ребенок, изменились физиологические ограничения - требуются другие социальные способы обращения с ним.
Приспособление социального обращения к физиологии создает иллюзию, что социальное – пассивно следует за физиологией и никак не формирует человека в ходе взросления, а только пользуется возможностями, которые предлагает физиологическое развитие.
Но способы, формы социального обращения с физиологическими ограничениями детей имеют свою историю.
Т.к. история эта длинная (каким-то формам 100 лет, каким-то 1000), нам эти формы могут казаться естественными и единственно возможными.
Чем ближе к младенчеству, тем фундаментальнее физиологические ограничения, поэтому и формы социального обхождения тут менее изменчивы, более консервативны.
Но вот обращение с детьми, начиная с 5-7 лет уже сильно разнится в разные эпохи.
Например, такой штуки как школа когда-то не существовало и дети "школьного" возраста начинали работать практически наравне со взрослыми.
Общественные требования к юному работнику совсем другие, нежели к школьнику. Другие вызовы, другие конфликты, точки напряжения, кризисы. Соответственно, другие и решения всех этих проблем, а значит и другие личностные новообразования из этого вытекающие.
Если сейчас во многих периодизациях возрастного развития стадии так и называются: дошкольный возраст, младший школьный и т.д., то вероятно, в эпоху отсутствия школ стадии были иные и не только по названию, а по содержанию.
Кстати, то, что большинство теорий психологического развития описывают развитие только как возрастное и только до момента наступления физиологической взрослости (18-20 лет) - подкрепляет иллюзию аналогии психологического и физиологического развития.
И многие психологи думают, что стадии психологического развития прямо определены физиологическим возрастом: со стольки-то до стольки лет такая задача развития у ребенка, а потом вот такая. Независимо от общественной ситуации, в которой он живет.
Т.к. социальные формы (наличие той же школы), как уже было сказано, существуют подолгу, мы рождаемся и умираем, не увидев в некоторых из них никаких перемен, то мы воспринимаем их как нечто естественное и вечное, как нашу природу.
И вот эта сложность различать физиологическое и социальное, физиологическое и собственно психологическое в психологическом развитии человека - первая проблема, мешающая нам думать о развитии в культурно-историческом ключе.
Есть еще и вторая проблема.
1. У большинства людей (даже у психологов) есть иллюзия, что психологическое развитие аналогично физиологическому, т.е. что оно разворачивается по врожденной программе, в которой уже заложен определенный порядок стадий развития и содержание каждой стадии.
Откуда такая иллюзия?
Физиологическое становление человека (вернее, человеческого организма) задает ограничения и требования к его включению в социальную жизнь: например, младенец не может ходить, и пока его тело не созреет для ходьбы, он никуда не пойдет, как ты его к этому не склоняй социально. Тут социальное вынуждено приспособиться к физиологии и включать младенца в социум, учитывая его неходячесть (неспособность самостоятельно есть, засыпать и т.д.).
Подрос ребенок, изменились физиологические ограничения - требуются другие социальные способы обращения с ним.
Приспособление социального обращения к физиологии создает иллюзию, что социальное – пассивно следует за физиологией и никак не формирует человека в ходе взросления, а только пользуется возможностями, которые предлагает физиологическое развитие.
Но способы, формы социального обращения с физиологическими ограничениями детей имеют свою историю.
Т.к. история эта длинная (каким-то формам 100 лет, каким-то 1000), нам эти формы могут казаться естественными и единственно возможными.
Чем ближе к младенчеству, тем фундаментальнее физиологические ограничения, поэтому и формы социального обхождения тут менее изменчивы, более консервативны.
Но вот обращение с детьми, начиная с 5-7 лет уже сильно разнится в разные эпохи.
Например, такой штуки как школа когда-то не существовало и дети "школьного" возраста начинали работать практически наравне со взрослыми.
Общественные требования к юному работнику совсем другие, нежели к школьнику. Другие вызовы, другие конфликты, точки напряжения, кризисы. Соответственно, другие и решения всех этих проблем, а значит и другие личностные новообразования из этого вытекающие.
Если сейчас во многих периодизациях возрастного развития стадии так и называются: дошкольный возраст, младший школьный и т.д., то вероятно, в эпоху отсутствия школ стадии были иные и не только по названию, а по содержанию.
Кстати, то, что большинство теорий психологического развития описывают развитие только как возрастное и только до момента наступления физиологической взрослости (18-20 лет) - подкрепляет иллюзию аналогии психологического и физиологического развития.
И многие психологи думают, что стадии психологического развития прямо определены физиологическим возрастом: со стольки-то до стольки лет такая задача развития у ребенка, а потом вот такая. Независимо от общественной ситуации, в которой он живет.
Т.к. социальные формы (наличие той же школы), как уже было сказано, существуют подолгу, мы рождаемся и умираем, не увидев в некоторых из них никаких перемен, то мы воспринимаем их как нечто естественное и вечное, как нашу природу.
И вот эта сложность различать физиологическое и социальное, физиологическое и собственно психологическое в психологическом развитии человека - первая проблема, мешающая нам думать о развитии в культурно-историческом ключе.
Есть еще и вторая проблема.
Forwarded from Марксистская ветвь гештальт-терапии
2. Вторая проблема - то, что в развитии определенные сложные психологические структуры возможны только на основе наличия каких-то определенных более простых. И это задает необходимость последовательности - сначала одно должно развиться, затем на его основе - другое.
Например, без достаточно развитого восприятия, не сформируется способность запоминать, без запоминания не разовьется мышление, а без мышления - мышление о мышлении и т.д.
И вот это обстоятельство может нас полностью отвлечь от анализа социальной обусловленности развития и мы можем начать думать, что психика развивается сама из себя по своим имманентным закономерностям, полностью заложенным уже в начале, при рождении.
Но и отбросить необходимость определенной последовательности мы не можем, нам необходимо соотнести эту необходимость с социальной обусловленностью психологического развития.
Еще и третья проблема есть.
Например, без достаточно развитого восприятия, не сформируется способность запоминать, без запоминания не разовьется мышление, а без мышления - мышление о мышлении и т.д.
И вот это обстоятельство может нас полностью отвлечь от анализа социальной обусловленности развития и мы можем начать думать, что психика развивается сама из себя по своим имманентным закономерностям, полностью заложенным уже в начале, при рождении.
Но и отбросить необходимость определенной последовательности мы не можем, нам необходимо соотнести эту необходимость с социальной обусловленностью психологического развития.
Еще и третья проблема есть.
Общедоступные бесплатные библиотеки и хранилища книг, где много нужного для освоения теории и теоретической работы:
Эсперанто (произведения Маркса и Энгельса) - https://esperanto.mv.ru/Marksismo/index.html
Собрания сочинений классиков - http://www.uaio.ru
Книги по политэкономии, собирал Алексей Сафронов для всех желающих - https://disk.yandex.ru/d/858t9RtldfSoE
Книги по философии - https://platona.net
Книги по философии в удобном формате как для чтения с экрана телефона, так и для скачивания - https://royallib.com
Marxist Philosophy and Dialectical Materialism - http://www.marxistphilosophy.org/
Марксистский интернет-архив - https://www.marxists.org/russkij/
Библиотека «Заря» (книги по философии и политэкономии, другая марксистская, в том числе и редкая литература) - https://zarya.xyz/
Проект по оцифровке и вычитке книг (книги по философии и политэкономии, в том числе и редкие, сочинения Чернышевского) - https://comtext.space/
Архив сайта журнала «Пропаганда» - https://propjourn.github.io/site/
История философии программа и книги - https://drive.google.com/drive/folders/1T5lilc2v3tzE8GaZmOMo_4RI4L0hM57f?usp=drive_link
Эсперанто (произведения Маркса и Энгельса) - https://esperanto.mv.ru/Marksismo/index.html
Собрания сочинений классиков - http://www.uaio.ru
Книги по политэкономии, собирал Алексей Сафронов для всех желающих - https://disk.yandex.ru/d/858t9RtldfSoE
Книги по философии - https://platona.net
Книги по философии в удобном формате как для чтения с экрана телефона, так и для скачивания - https://royallib.com
Marxist Philosophy and Dialectical Materialism - http://www.marxistphilosophy.org/
Марксистский интернет-архив - https://www.marxists.org/russkij/
Библиотека «Заря» (книги по философии и политэкономии, другая марксистская, в том числе и редкая литература) - https://zarya.xyz/
Проект по оцифровке и вычитке книг (книги по философии и политэкономии, в том числе и редкие, сочинения Чернышевского) - https://comtext.space/
Архив сайта журнала «Пропаганда» - https://propjourn.github.io/site/
История философии программа и книги - https://drive.google.com/drive/folders/1T5lilc2v3tzE8GaZmOMo_4RI4L0hM57f?usp=drive_link
Даже по Спинозе и Локку, чисто идеологические аргументы не работают. Сами по себе они не побуждают людей делать что бы то ни было, даже если люди в общем-то согласны и сами повторяют их.
“Беспокойство, испытываемое человеком при отсутствии вещи, владение которой вызывает идею наслаждения, мы называем желанием, которое бывает больше или меньше в зависимости от того, является ли это беспокойство более или менее сильным. Здесь, быть может, небесполезно будет заметить между прочим, что беспокойство является главным, если не единственным побуждением человека к труду и действию. В самом деле, какое бы благо ни предлагалось, если его отсутствие не вызывает неприятности и страдания, если человек чувствует себя без него спокойным и довольным, то нет никакого желания блага, никакого стремления приобрести его, нет ничего, кроме простого слабого хотения (ѵеі- leity) — это слово обозначает самую низшую степень желания, граничащую с полным его отсутствием, когда беспокойство от отсутствия вещи настолько слабо, что человек не испытывает ничего, кроме слабого желания вещи, и не прибегает к действенному или энергичному применению средств к ее достижению”. (Дж. Локк. “Мысли о человеческом разумении”)
Спиноза чуть раньше утверждал на этот счет то же самое:
“Пожелание есть сама сущность человека, поскольку она рассматривается как определенная к какому-нибудь действию каким-нибудь данным ее состоянием”.
“Пожелание, возникающее из истинного познания добра и зла, поскольку это познание относится к вещам случайным, может быть еще легче сдержано пожеланием вещей, которые находятся налицо”.
(Б. Спиноза “Этика….)
Оба классика философии Нового времени подчеркивают важность этого самого беспокойства, без которого в человеке любое знание является мертвым. Знание необходимо, так как невозможно жить по разуму, не зная как (а именно это, с точки зрения Спинозы, означает быть свободным). Но знание работает только тогда, когда оно же является сильным аффектом. И тем не менее оба классика в итоге апеллируют к разуму, к тому, чтобы человек подумал о боге и его отношении с ним. Эти размышления помогут ослабить силу аффектов и, напротив, сделать идеи сами по себе сильными аффектами.
Но даже эта апелляция к размышлениям тем не менее не упускает из виду, что идеология может работать, только если она выражает и отражает движение непосредственной чувственности человека. И только тогда человек действительно будет “действовать по руководству разума”.
В дальнейшем эта мысль разрабатывалась и в эстетике, и в психологии, и в философии, и уже, в отличии от мыслителей Нового времени, ее не связывали с отношением человека к богу. Она развилась в целые отрасли человеческого знания, где человек не сводился к субъекту мышления (к сознанию и самосознанию), а рассматривался в полноте непосредственной чувственной деятельности. И ничего не выйдет, если не поставить всю эту науку на пользу человеку — на пользу производства его свободы и его субъектности. В том числе следует учитывать, что способствуя становлению и развитию субъектности других людей, мы не можем планировать определенные действия этих людей, которые должны получиться в результате. Свободный человек сам определяет, что ему делать или не делать (и на уровне личности, и на уровне коллективов), и как именно это делать: сам решает стоящие перед ним проблемы, которые беспокоят его настолько, что не решать их он не может.
“Беспокойство, испытываемое человеком при отсутствии вещи, владение которой вызывает идею наслаждения, мы называем желанием, которое бывает больше или меньше в зависимости от того, является ли это беспокойство более или менее сильным. Здесь, быть может, небесполезно будет заметить между прочим, что беспокойство является главным, если не единственным побуждением человека к труду и действию. В самом деле, какое бы благо ни предлагалось, если его отсутствие не вызывает неприятности и страдания, если человек чувствует себя без него спокойным и довольным, то нет никакого желания блага, никакого стремления приобрести его, нет ничего, кроме простого слабого хотения (ѵеі- leity) — это слово обозначает самую низшую степень желания, граничащую с полным его отсутствием, когда беспокойство от отсутствия вещи настолько слабо, что человек не испытывает ничего, кроме слабого желания вещи, и не прибегает к действенному или энергичному применению средств к ее достижению”. (Дж. Локк. “Мысли о человеческом разумении”)
Спиноза чуть раньше утверждал на этот счет то же самое:
“Пожелание есть сама сущность человека, поскольку она рассматривается как определенная к какому-нибудь действию каким-нибудь данным ее состоянием”.
“Пожелание, возникающее из истинного познания добра и зла, поскольку это познание относится к вещам случайным, может быть еще легче сдержано пожеланием вещей, которые находятся налицо”.
(Б. Спиноза “Этика….)
Оба классика философии Нового времени подчеркивают важность этого самого беспокойства, без которого в человеке любое знание является мертвым. Знание необходимо, так как невозможно жить по разуму, не зная как (а именно это, с точки зрения Спинозы, означает быть свободным). Но знание работает только тогда, когда оно же является сильным аффектом. И тем не менее оба классика в итоге апеллируют к разуму, к тому, чтобы человек подумал о боге и его отношении с ним. Эти размышления помогут ослабить силу аффектов и, напротив, сделать идеи сами по себе сильными аффектами.
Но даже эта апелляция к размышлениям тем не менее не упускает из виду, что идеология может работать, только если она выражает и отражает движение непосредственной чувственности человека. И только тогда человек действительно будет “действовать по руководству разума”.
В дальнейшем эта мысль разрабатывалась и в эстетике, и в психологии, и в философии, и уже, в отличии от мыслителей Нового времени, ее не связывали с отношением человека к богу. Она развилась в целые отрасли человеческого знания, где человек не сводился к субъекту мышления (к сознанию и самосознанию), а рассматривался в полноте непосредственной чувственной деятельности. И ничего не выйдет, если не поставить всю эту науку на пользу человеку — на пользу производства его свободы и его субъектности. В том числе следует учитывать, что способствуя становлению и развитию субъектности других людей, мы не можем планировать определенные действия этих людей, которые должны получиться в результате. Свободный человек сам определяет, что ему делать или не делать (и на уровне личности, и на уровне коллективов), и как именно это делать: сам решает стоящие перед ним проблемы, которые беспокоят его настолько, что не решать их он не может.
Будь свободным: у тебя нет выбора!
Как мы уже выяснили, свобода — это вовсе не какое-то определенное наличное состояние, которого можно достигнуть и сказать: “А вот теперь заживем… (ну или расслабимся)”. Свобода — это процесс освобождения, или, что то же самое, процесс борьбы за освобождение. Изменение самого характера деятельности людей, выход за уже достигнутые пределы, вовсе не предполагает, что можно расслабиться (разве что для того, чтобы собраться с силами и мыслями для нового этапа борьбы). И уж тем более это не предполагает, что можно расслабиться сейчас. Дескать, пока все в обществе происходит так, как происходит, свободы нет, действовать свободно невозможно, нет никаких условий.
Именно в этих условиях мы оказываемся в ситуации реального противоречия. Никаких условий для свободы нет, но никакого выбора: быть или не быть свободным, тоже нет. Не быть — значит плыть по течению, приспосабливаться ко всему тому, что тебе не нравится, что ведет к моральному и физическому вырождению и уничтожению, причем не только к твоему собственному.
Но ведь нет же условий!! А значит, для свободы нет места… Такие рассуждения несовместимы с самим понятием свободы. Строго говоря, для свободы вообще не может быть условий в полностью готовом, независимом от деятельности свободного человека виде: “Совпадение изменения обстоятельств и человеческой деятельности может рассматриваться и быть рационально понято только как революционная практика” (К. Маркс. “Тезисы о Фейербахе”). Уровень развития технологий, общественных отношений и всех человеческих способностей должен предполагать возможность такого действия, но это лишь необходимая предпосылка свободы, а не сама свобода как действительное преодоление наличных форм деятельности.
В связи с этим встаёт вопрос: а как же способствовать развитию свободы в общественную норму? Грубо говоря, понятно, чего нельзя делать ни в коем случае (укреплять существующее положение вещей), но вот по части положительных действий дело обстоит намного сложнее. Сложность в том, что здесь нет и не может быть готовых рецептов. Должна учитываться принципиальная неопределенность результата или, точнее, его негативная определенность. Мы говорим об уничтожении частной собственности, или, что то же самое, общественного разделения труда. Мы говорим о преодолении (уничтожении) отчужденного характера труда, говорим о непосредственно-коллективной форме свободной общественной деятельности, которая становится “клеточкой” развивающегося общества. Но это означает, что невозможно заранее запланировать, что именно будут делать люди в такой форме.
Свободные действия других людей не могут быть запланированы нами по типу: мы будем так-то и так-то воздействовать на людей, и в итоге они будут делать то-то и то-то. В капиталистическом предприятии планируется выпуск такой-то продукции из такого-то материала в таком-то количестве. План разрабатывается с использованием соответствующих показателей. Производительность труда тоже понятно, как учитывать и измерять. В производстве потребления можно планировать тот или иной социальный эффект, те или иные действия людей. В этой сфере тоже есть и постоянно разрабатываются новые количественные критерии эффективности. В итоге основным критерием-регулятором выступает стоимость (качественно безразличный человеческий труд, овеществленный в товаре), потому что именно она производится. Остальные количественные показатели так или иначе зависят от нее. Производство свободы невозможно измерить такого рода показателями и соответственно заложить их в план. Их можно использовать разве что только для определения необходимых условий свободы.
Читать дальше
Как мы уже выяснили, свобода — это вовсе не какое-то определенное наличное состояние, которого можно достигнуть и сказать: “А вот теперь заживем… (ну или расслабимся)”. Свобода — это процесс освобождения, или, что то же самое, процесс борьбы за освобождение. Изменение самого характера деятельности людей, выход за уже достигнутые пределы, вовсе не предполагает, что можно расслабиться (разве что для того, чтобы собраться с силами и мыслями для нового этапа борьбы). И уж тем более это не предполагает, что можно расслабиться сейчас. Дескать, пока все в обществе происходит так, как происходит, свободы нет, действовать свободно невозможно, нет никаких условий.
Именно в этих условиях мы оказываемся в ситуации реального противоречия. Никаких условий для свободы нет, но никакого выбора: быть или не быть свободным, тоже нет. Не быть — значит плыть по течению, приспосабливаться ко всему тому, что тебе не нравится, что ведет к моральному и физическому вырождению и уничтожению, причем не только к твоему собственному.
Но ведь нет же условий!! А значит, для свободы нет места… Такие рассуждения несовместимы с самим понятием свободы. Строго говоря, для свободы вообще не может быть условий в полностью готовом, независимом от деятельности свободного человека виде: “Совпадение изменения обстоятельств и человеческой деятельности может рассматриваться и быть рационально понято только как революционная практика” (К. Маркс. “Тезисы о Фейербахе”). Уровень развития технологий, общественных отношений и всех человеческих способностей должен предполагать возможность такого действия, но это лишь необходимая предпосылка свободы, а не сама свобода как действительное преодоление наличных форм деятельности.
В связи с этим встаёт вопрос: а как же способствовать развитию свободы в общественную норму? Грубо говоря, понятно, чего нельзя делать ни в коем случае (укреплять существующее положение вещей), но вот по части положительных действий дело обстоит намного сложнее. Сложность в том, что здесь нет и не может быть готовых рецептов. Должна учитываться принципиальная неопределенность результата или, точнее, его негативная определенность. Мы говорим об уничтожении частной собственности, или, что то же самое, общественного разделения труда. Мы говорим о преодолении (уничтожении) отчужденного характера труда, говорим о непосредственно-коллективной форме свободной общественной деятельности, которая становится “клеточкой” развивающегося общества. Но это означает, что невозможно заранее запланировать, что именно будут делать люди в такой форме.
Свободные действия других людей не могут быть запланированы нами по типу: мы будем так-то и так-то воздействовать на людей, и в итоге они будут делать то-то и то-то. В капиталистическом предприятии планируется выпуск такой-то продукции из такого-то материала в таком-то количестве. План разрабатывается с использованием соответствующих показателей. Производительность труда тоже понятно, как учитывать и измерять. В производстве потребления можно планировать тот или иной социальный эффект, те или иные действия людей. В этой сфере тоже есть и постоянно разрабатываются новые количественные критерии эффективности. В итоге основным критерием-регулятором выступает стоимость (качественно безразличный человеческий труд, овеществленный в товаре), потому что именно она производится. Остальные количественные показатели так или иначе зависят от нее. Производство свободы невозможно измерить такого рода показателями и соответственно заложить их в план. Их можно использовать разве что только для определения необходимых условий свободы.
Читать дальше
Я хочу обратить внимание на очень важную, с моей точки зрения, вещь. Если вопрос становления нового общества ставится как вопрос производства свободы, то открывается целый ряд проблем, связанный с его рациональным осмыслением: с целеполаганием и планированием в таком производстве.
Имеющийся исторический опыт и теоретический багаж свидетельствуют о том, что нужно все начинать заново не только на практике, но и в теории. Мы видим, что плановая социалистическая экономика (в СССР и не только) по сути была регулируемым рынком, где производились все те же товары, а значит, все те же вещные отношения между людьми. Это дополнялось прямым регулированием государства. Но государство планировало и контролировало именно производство вещей. Насколько эффективным было само это планирование, это уже другой вопрос. Множество фактических данных свидетельствуют о том, что такой контролируемый государством рынок был менее эффективным, чем капиталистический. И, кстати, снятие ограничений с рынка во многом было обусловлено очевидностью неэффективности этих ограничений. Капиталистический рынок именно как рынок работает лучше, чем “социалистический”. Мы видим, что итогом функционирования социалистического производства стал капитализм.
В политике мы тоже наблюдали процессы отказа людей от своей субъектности. Не зря старшее поколение еще по инерции надеется на государство — на умных людей у руля, которые “знают, как надо, лучше нас”. В Советском Союзе пролетариат, ставший субъектом, отказывался от своей субъектности, от участия в управлении общественной жизнью, получив более комфортные условия воспроизводства. Не силой отобрали субъектность у пролетариев еще задолго до полной реставрации капитализма. И капитализм был полностью восстановлен не при сопротивлении, а при содействии пролетариата. Пролетариат выступил здесь как реакционный класс.
То есть все или почти все из применяемых методов “социалистического строительства” никуда не годятся для производства свободы.
Что касается идейно-теоретического багажа в области общественного производства свободы, тут тоже не густо. “Капиталистическая монополия, обернутая на нужды всего народа” и противопоставление плана рынку — это уж очень маленький идейный запас. Так как неясно, как именно планировать производство свободы, как определять эффективность такого производства, на что ориентироваться, чтобы понять, а то ли мы делаем, туда ли идет процесс. Идея того, что все вещные функции в производстве нужно передать вещам, это конечно ориентир. Но он тоже далеко не достаточный, так как тоже, скорее, негативный.
То есть что и как нужно делать для производства свободы — это совсем не решенный вопрос. Его придется решать заново и теоретически, и практически. Его можно условно разделить на две части: 1) Что и как нужно делать для производства свободы сейчас? Здесь на повестке дня завоевание субъектности класса, и это уж точно не игры взрослых “квадроберов”, имитирующих партию большевиков. 2) Что и как нужно делать в масштабах общественного производства свободы классом-субъектом? Как вообще может работать общественное производство, чтобы производить свободу? В самом плане должна учитываться принципиальная невозможность запланировать свободные действия людей, то есть он не должен быть планом в старом, привычном смысле этого слова.
У нас нет выбора: быть или не быть свободными, то есть решать или не решать эти вопросы.
Читать с начала
Имеющийся исторический опыт и теоретический багаж свидетельствуют о том, что нужно все начинать заново не только на практике, но и в теории. Мы видим, что плановая социалистическая экономика (в СССР и не только) по сути была регулируемым рынком, где производились все те же товары, а значит, все те же вещные отношения между людьми. Это дополнялось прямым регулированием государства. Но государство планировало и контролировало именно производство вещей. Насколько эффективным было само это планирование, это уже другой вопрос. Множество фактических данных свидетельствуют о том, что такой контролируемый государством рынок был менее эффективным, чем капиталистический. И, кстати, снятие ограничений с рынка во многом было обусловлено очевидностью неэффективности этих ограничений. Капиталистический рынок именно как рынок работает лучше, чем “социалистический”. Мы видим, что итогом функционирования социалистического производства стал капитализм.
В политике мы тоже наблюдали процессы отказа людей от своей субъектности. Не зря старшее поколение еще по инерции надеется на государство — на умных людей у руля, которые “знают, как надо, лучше нас”. В Советском Союзе пролетариат, ставший субъектом, отказывался от своей субъектности, от участия в управлении общественной жизнью, получив более комфортные условия воспроизводства. Не силой отобрали субъектность у пролетариев еще задолго до полной реставрации капитализма. И капитализм был полностью восстановлен не при сопротивлении, а при содействии пролетариата. Пролетариат выступил здесь как реакционный класс.
То есть все или почти все из применяемых методов “социалистического строительства” никуда не годятся для производства свободы.
Что касается идейно-теоретического багажа в области общественного производства свободы, тут тоже не густо. “Капиталистическая монополия, обернутая на нужды всего народа” и противопоставление плана рынку — это уж очень маленький идейный запас. Так как неясно, как именно планировать производство свободы, как определять эффективность такого производства, на что ориентироваться, чтобы понять, а то ли мы делаем, туда ли идет процесс. Идея того, что все вещные функции в производстве нужно передать вещам, это конечно ориентир. Но он тоже далеко не достаточный, так как тоже, скорее, негативный.
То есть что и как нужно делать для производства свободы — это совсем не решенный вопрос. Его придется решать заново и теоретически, и практически. Его можно условно разделить на две части: 1) Что и как нужно делать для производства свободы сейчас? Здесь на повестке дня завоевание субъектности класса, и это уж точно не игры взрослых “квадроберов”, имитирующих партию большевиков. 2) Что и как нужно делать в масштабах общественного производства свободы классом-субъектом? Как вообще может работать общественное производство, чтобы производить свободу? В самом плане должна учитываться принципиальная невозможность запланировать свободные действия людей, то есть он не должен быть планом в старом, привычном смысле этого слова.
У нас нет выбора: быть или не быть свободными, то есть решать или не решать эти вопросы.
Читать с начала
Так это видел Че Гевара:
“Ошибка СССР состоит в том, что материальный стимул понимается лишь в одном своём смысле капиталистическом, хотя и централизованном. Важно же показать трудящемуся его долг перед обществом и наказывать его экономически, если он его не выполняет. Когда же он даёт сверх должного, надо награждать его, поощрение может носить и материальный, и моральный характер, но в первую очередь должно выражаться в представлении возможности повысить квалификацию, перейти к работе на более высоком технологическом уровне.
Всё проистекает из ошибочной концепции — желания построить социализм из элементов капитализма, не меняя последние по существу. Это ведёт к созданию гибридной системы, которая заводит в тупик; причём тупик, с трудом замечаемый, который заставляет идти на всё новые уступки господству экономических методов, т. е. вынуждает к отступлению”.
Эрнесто Че Гевара, 1966.
“Ошибка СССР состоит в том, что материальный стимул понимается лишь в одном своём смысле капиталистическом, хотя и централизованном. Важно же показать трудящемуся его долг перед обществом и наказывать его экономически, если он его не выполняет. Когда же он даёт сверх должного, надо награждать его, поощрение может носить и материальный, и моральный характер, но в первую очередь должно выражаться в представлении возможности повысить квалификацию, перейти к работе на более высоком технологическом уровне.
Всё проистекает из ошибочной концепции — желания построить социализм из элементов капитализма, не меняя последние по существу. Это ведёт к созданию гибридной системы, которая заводит в тупик; причём тупик, с трудом замечаемый, который заставляет идти на всё новые уступки господству экономических методов, т. е. вынуждает к отступлению”.
Эрнесто Че Гевара, 1966.