Треугольники печали

(осторожно спойлеры)

Треугольник Печали Рубена Эстлунда, шведского режиссера, называющего себя социалистом и выступающего за сильное государство и смешанную экономику, взял главный приз в Каннах в этом году и стал лучшим фильмом, проводящим критику слева, со времен Паразитов. Треугольников в фильме можно насчитать несколько: треугольник печали – термин из индустрии красоты, пространство между бровями, где «жизненные трудности проявляются в виде морщин»; любовный треугольник между главными героями фильма; катастрофа, отсылающая к мистическому Бермудскому треугольнику; ну и самое главное – 3х-актная структура фильма. Но чтобы 3х-актная история сформировала треугольник, в конце ей нужно вернуться в исходную точку. И если мы рассмотрим фильм с точки зрения тех антагонизмов, которые фильм перед собой ставит, то сможем убедиться в том, что там это происходит.

Первый акт показывает нам мир моделей, людей, получивших доступ к миру шика и богатств благодаря естественному дару, телесной красоте. Модельный бизнес – единственный бизнес, в котором гендерный разрыв в зарплатах работает в обратную сторону: девушки получают больше мужчин. Это не мешает главной героине Йайе (Yaya) ожидать, что её коллега и любовник Карл будет оплачивать счет в ресторане. Пройдя по всем болевым точкам «мужского» и «женского» дискурса, cпор разрешится благодаря договоренности подчинить их романтические отношения законам рынка, они не просто пара, а коммерческий проект по раскрутке друг друга. Карл держит пари, что Йайа влюбится в нее, а для нее это способ раскрутки, который поможет ей найти «папика», который о ней позаботится и обеспечит, иными словами, третьего участника любовного треугольника.

Второй акт происходит на яхте, поездка на которой Йайе и Карлу был подарена. Там накаляется классовый антагонизм между клиентами – богачами, сколотившими состояние на «дерьме», оружии и «кодах для приложений» – и видимым и невидимым персоналом, которому предстоит всю эту оргию излишеств поддерживать. Аппетиты богачей разрастаются настолько, что ставят под угрозу сами условия существования своих привилегий: в одном из центральных эпизодов всех сотрудников яхты принуждают бросить все свои дела, прервав процесс обслуживания яхты, и идти купаться в океан, чтобы создать для одной из клиенток атмосферу всеобщего наслаждения жизнью. Однако переварить это наслаждение у них не получится: капитанский ужин, который должен был стать вишенкой на торте, закончится извержениями рвоты из икры и шампанского. Если в Титанике встреча с айсбергом была необходима для сохранения статуса-кво между рабочим и буржуазным классом, нарушить который намеревались главные герои-любовники Джек и Роза, то в Треугольнике печали катастрофа также неминуема, т.к. она должна остановить опасное сближение между капитаном-марксистом и русским олигархом, которые уединились в капитанской каюте и устроили публичный обмен любимыми цитатами левых интеллектуалов с одной стороны и неолиберальных политиков – с другой.

Третья часть фильма показывает нам технологический детерминизм в действии. Дикие условия жизни на якобы необитаемом острове, отсутствие технологий, облегчающих жизнь современного человека и шаткие перспективы на выживание приводят к сдвигу социальных отношений, меновая стоимость Ролексов приравнивается к ночи в спасательной шлюпке, бывшие короли жизни оказываются подчинены уборщице туалетов, даже русский олигарх произносит коммунистический лозунг: «От каждого по способностям, каждому по потребностям». А любовный треугольник ЙаЙи и Карла разворачивается вокруг своей оси в условиях построенного на острове матриархата: теперь он нашел свою мамочку, обеспечивающую его хрустящей соломкой, а Йайа пытается отстаивать идеалы романтической любви. Независимо от того, что произошло в открытой концовке фильма, ясно одно: капитализм опять воспроизвел себя со всеми его уродливыми надстройками, а треугольник замкнулся, вернувшись к печальной точке, где ни одно из противоречий не снято.

Выхожу из праздничного анабиоза с переводом новой статьи Жижека из Jacobin

https://syg.ma/@Zakh/slavoi-zhizhiek-chto-nas-zhdiet-vpieriedi

Немного популярной инфографики: если бы богатство страны распределялось равномерно, то средний гражданин РФ был бы богаче в 7 раз; если бы мировое богатство распределялось равномерно, то средний гражданин РФ был бы богаче в 19 раз.
Данные 2019 года

От патриотизма к зверству. Бенедикт Жульен

«Все мы шайка убийц», — бескомпромиссно пишет Фрейд в «Мы и смерть». Как мы можем зайти так далеко, чтобы убивать? Тем не менее, убивают не все. Почему развязывают войну? Война не сводится к тому, чтобы сражаться или убивать другого. Война — факт дискурса. «Если дискурс господина составляет основу, структуру, опорный пункт, вокруг которого упорядочиваются несколько цивилизаций, то именно потому, что пружина этого все же иного порядка, чем насилие». Следовательно, это не то, что нам бы осталось от нашего животного начала. Животные не ведут войну. Они дерутся, убивают друг друга, но не воюют.

(читать дальше)

Дискурс Господина

В конце 60-х - начале 70-х на фоне расцвета «новых левых», студенческой революции во Франции и последующей перестройки западной экономики на неолиберальный лад Лакан смещает фокус своих семинаров (семинары XVI-XIX) с того, что происходит в кабинете аналитика, на то, что происходит за его стенами. Его интерпретация происходящего выстраивается в теорию дискурсов, которая, с одной стороны, становится удобным инструментом для критики устоявшегося политического строя, а с другой, бросает тень подозрения на жаждущих изменений революционеров. Но для начала, что подразумевает Лакан под дискурсом?

Под дискурсом Лакан понимает социальное отношение, основанное на языке. Отношение дискурса к речи подобно отношению речи с грамматикой в лингвистике, некоторой структурой существующей синхронно по отношению к речи. Сама схема дискурса отсылает к классической схеме речи у Соссюра. Если нанести все 4 лакановские позиции (истина, агент, другой, продукт) на соссюровскую схему, то можно увидеть их схожесть и различие. Соссюровская схема, описанная в терминах Лакана, работала бы так: истина мотивирует агента обратиться к другому, сообщение вызывает у другого некоторый мыслительный образ, продукт, который возвращается агенту посредством другого.

Одним из ключевых различий между схемой Лакана и Соссюра оказывается отсутствие замыкающегося цикла между 4мя позициями (контур 2-1-4-5): хоть дискурс и зарождается на месте истины, ничто к ней не возвращается, эта не-встреча с истиной - фундаментальный момент лакановского учения, и она функционирует в каждом дискурсе по-разному. Второе различие – это 2 стрелки, направленные на другого (1 и 3), другой получает не только сообщение агента, но и скрытый смысл, истину, которая мотивировала агента высказаться, именно этот двойной смысл сообщения Фрейд находит в оговорках, шутках и сновидениях и называет их проявлениями бессознательного.

В дискурсе Господина, который является изначальным в историческом развитии дискурсов, господское (идентифицирующее) означающее (S1) формулируется агентом и навязывается другому, который функционирует посредством знания (S2). Эта идентификация редуцирует другого до положения объекта а, а истина, которая приводит дискурс в движение, то есть сам расщепленный субъект ($), оказывается скрытой.

Позицию Господина, к примеру, принимают те психотерапевты, которые не отказывают себе в раздаче советов своим пациентам. Психотерапевт призывает своего тревожного пациента быть храбрым (S1) и сопровождает это инструкциями (S2), как знакомиться с людьми или вести себя в той или иной социальной группе. Вставая на подобную повелительную позицию, терапевт игнорирует свою собственную неуверенность в социальных ситуациях ($), в конце концов, бессознательное есть и у терапевта, а пациент, сведенный до пешки в игре социальных отношений (а), сталкивается с последующему неудачами и требует новых директив (S1) от терапевта (контур 3-4-5).

Также дискурсом господина можно описать взгляд марксизма на функционирование капитализма как способа производства. Именно труд рабочего ($) создает стоимость, однако произведен он по приказу (S1) капиталиста. Рабочий должен трудиться на господина, потому что об этом ему говорит доминирующая в обществе нормативность (S2), буржуазная культурная гегемония: труд - это обязанность настоящего гражданина/семьянина/мужчины, труд позволит рабочему накопить свой капитал, сам капиталист не жалеет себя и работает куда больше и т.п. А на самом деле труд рабочего ($), осуществляемый в рамках гегемонии (S2), сводится к производству прибавочной стоимости (а), которая присваивается господином (S1) (контур 3-4-5), а стоимость труда никогда не оказывается приравненной к стоимости произведенного товара (не-встреча между a и $).

Но история не остановилась на дискурсе Господина, и смену господствующего дискурса замечают ряд интеллектуалов, включая Лакана, который будет говорить об этом в рамках дискурса Университета. Но об этом в следующем посте.

Дискурс Университета и дискурс Истерика

В декабре 69-го, когда отголоски Красного мая были еще слышны на улицах французских городов, Лакан выступает в Венсене перед студентами и рассказывает об университетском дискурсе. Студенты, ожидающие прямого руководства по уничтожению университета в рамках борьбы за изменение общества, оказываются разочарованными: их товарищи, в это время вступающие в открытое столкновение с властями, тухнут в импровизированной тюрьме в больнице Божоне, «потому что в отличие от этого мандарина, они не читают курсов об объекте а, на который всем наплевать». Конфликт между Лаканом и аудиторией разгорается еще пуще, когда тот «проштамповывает» самих протестующих, вписывая их в дискурс Университета, который они намерены низвергнуть: «Вы все являетесь продуктами Университета и доказываете, что являетесь прибавочной стоимостью сами... Вы приходите сюда, чтобы стать единицами стоимости. Вы выходите отсюда с соответствующей вашей единице штампом.» Лекция срывается, и под конец Лакан произносит свое знаменитое обвинение: «То, к чему вы как революционеры стремитесь, это господин. И вы его получите». В требованиях студентов он видел смену дискурса Господина на дискурс Университета, иными словами, структуры все-таки вышли на улицу, несмотря на обратные заявления в их лозунгах.

Продуктом дискурса Университета, к которому Лакан причислил революционеров, является расщепленный субъект ($), именно он стоит на месте агента в дискурсе Истерика. Расщепленный субъект ($), конституированный нехваткой, призывает к господину (S1) с требованием знания (S2). Знание Истерик получает, но не остается удовлетворенным, потому что истина, а именно недостижимый объект желания (а) в дискурсе скрыт.

В клинической ситуации дискурс Истерика относится не только к самим истерикам, но и к любому анализанту ($), требующему от психоаналитика (S1) знания (S2), которое впишет анализанта в цепочку означающих, иными словам ответа на вопрос «Кто я?» «Что мне делать?». Однако, если аналитик встанет на позицию Господина и это знание предоставит, к примеру раскрыв анализанту его диагноз, то с истиной своего желания (а) тот не столкнется, а потому будет неудовлетворен и впоследствии потребуют нового знания (S2) или найдет нового господина (S1), которое это знание сможет предоставить.

Вот и студенты ($) видят в Лакане Господина (S1), который должен наделить их знанием (S2), как им совершить революцию. Однако Лакан понимает, что никакое знание их не удовлетворит. Истерический дискурс на лицо всегда там, где присутствуют отчаянный поиск разгадки, которая должна что-то изменить. Идеальным случаем Истерика является Сфинкс из греческой мифологии. Сфинкс встречает путников загадкой, причем ставка на эту загадку самая наивысшая: либо жизнь путников, либо жизнь Сфинкса. После того, как Эдип отгадывает загадку, Сфинкс бросается со скалы, а сам Эдип встает на позицию Господина не только в дискурсе, но и фактически получает Фивы в свое правление. Но в реальной жизни Истерик не находит своего господина и вместе с ним разгадку, которая изменит его жизнь раз и навсегда, но прийти ему на помощь может Университет, беспрерывно производящий новое знание.

Вопреки названию, дискурс Университета не говорит непосредственно об университете в качестве физически существующего здания, который посещают студенты и преподаватели, или академического сообщества. В той же злополучной лекции Лакан также отмечает, что в СССР царит именно Университет. Концепция, которую этот дискурс пытается охватить сближается с «управляемым обществом» Адорно и с обществом «надзора и наказания» Фуко.
Дискурс университета строится на провозглашении знания (S2). Такое знание всегда основывается на принятии догм и предположений с позиции Господина (S1), но в данном дискурсе это скрыто, потому провозглашенное знание подается в качестве нейтрального и само собой разумеющегося. Другой ставится на место объекта желания (a), необразованной массы, которую необходимо просветить, но порождается в дискурсе лишь расщепленный субъект ($), испытывающий недовольство и подпитывающий создание нового знания (S2).

Как дискурс Господина, так и дискурс Университета связаны с производством знания, но если знание Господина основывается на господском приказе «Ты должен делать это/Ты являешься тем-то (S2), потому что я так сказал (S1)», то господское означающее (S1) в дискурсе Университета скрыто. Поэтому он встречается на каждом углу в секуляризированных обществах, где умершему богу религии на смену пришли новые идеологии, скрывающие свой господский характер.

Часто можно услышать классический упрек к учению Фрейда о том, что психоанализ устарел, но недовольным этим знанием дискурс Университета предлагает череду новых видов психотерапии, цикл жизни которых составляет 20-30 лет, и постоянно обновляющихся поколений психоактивных препаратов. Не надо быть предсказателем, сегодняшние популярные виды терапии (CBT, IFS и т.п.) рано или поздно будут преданы остракизму истериками будущего.

Посредством связки дискурса Университета и дискурса Истерика можно описать и современное общество потребления, в котором, с одной стороны, мы имеем правление экспертов в своей области, доносящих до населения выгодные отличия новых товаров от старых (новое поколение айфонов, смена моды в одежде и т.п.), а с другой, взрыв истерической капиталистической субъективности, жаждущей новой революции и с презрением оглядывающейся на товары пятилетней давности. Как точно отмечает Жижек, капитализм – это и есть истинная перманентная революция.

Дискурс Аналитика

Позиция самого Лакана оказывается очерчена двумя критическими линиями, которые он проводит в своих семинарах: с одной стороны, он не является традиционалистом, критику дискурса Господина он наследуют от Фрейда и Маркса, с другой стороны, к прогрессистам, которых Лакан причисляет к дискурсу Университета и Истерика, он тоже не принадлежит, о чем он заявляет в перепалке со студентами в Венсене:

«Я, как и все остальные, либерал лишь постольку, поскольку я анти-прогрессист. С той, впрочем, оговоркой, что вовлечен-таки в одно движение, которое заслуживает название прогрессистского, ибо видеть, как рождается на твоих глазах психоаналитический дискурс, тот самый, что замыкает круг, который позволит, быть может, вам найти точное место тому, против чего вы как раз и бунтуете, - это и значит смотреть вперед.»

Психоаналитический дискурс или дискурс Аналитика с точки зрения клиники описывает уникальность психоаналитической практики в её противопоставлении другим видам психологической помощи. Психоаналитик как агент дискурса выступает в качестве так называемого объекта а, который сопротивляется означиванию и подпитывает желание анализанта. К примеру, молчание аналитика, которое часто озадачивает пациента, ожидающего взаимности во взаимодействии, может функционировать как объект а. Занимая место объекта (а), аналитик создает место, где расщепленность субьекта ($) может быть артикулирована посредством свободных ассоциаций анализанта. Сам аналитик, входя в кабинет, оставляет свое знание (S2 в позиции скрытой истины) о других анализантах и функционировании психологических патологий, позволяя анализанту самому сформировать ключевые означающие (S1), подпитав позицию аналитика в качестве объекта а (контур 3-4-5).

Приглашая анализанта проговорить ситуации, связанные с переживанием диссонанса, аналитик осуществляет сдвиг анализанта в сторону дискурса Истерика. Но вместо предоставления ему решения его проблем в виде наставлений (S1 в качестве агента дискурса Господина) или разгадки в виде диагноза, который навяжет анализанту некоторую фиксированную субьективность (S2 в качестве агента дискурса Университета), аналитик предоставляет анализанту причину его желания (а). Таким образом безумный поиск решений анализанта сдвигается к поиску ключевых означающих (S1), с помощью которых тот сможет самостоятельно сформулировать свою жизненную позицию.

Но существует ли дискурс Аналитика за пределами кабинета психоаналитика? В своем интервью Жаку Алан-Миллеру Лакан описывает аналитический дискурс как «обещающий принести нечто новое» и сравнивает аналитическую позицию с тем, «что называлось некогда "быть святым"». Святой, по мнению Лакана, не творит милости и не удовлетворяет чужих потребностей, «пытаясь тем самым осуществить то, чего требует сама структура, - позволить субъекту, субъекту бессознательного, принять его за причину своего желания.»

Это противопоставление удовлетворению потребности и особенной роли Аналитика, которая приносит радикальное новшество, родственно двум возможным процессами развития теоретических дисциплин, как их выделяет Жижек: c «Птолемизацией» или накапливанием противоречий по Гегелю - изменение или дополнение дисциплины в рамках ее основных положений, подобно тому как приверженцы астрономии Птолемея вводили все новые и новые усложнения в попытка объяснить обнаруженные аномалии; и с «Коперниканским переворотом» или процедурой снятия (Aufhebung), при котором, вместо добавления усложнений и изменения незначительных предпосылок, происходит трансформация самой основы. Здесь и обнаруживает себя ядро жижекианского проекта по прочтению Лакана через Гегеля и наоборот. Динамический характер психоаналитического процесса, происходящего между аналитиком (дискурс Аналитика) и истеризированным анализантом (дискурс Истерика) должен быть переложен на сегодняшний интерпретации политической действительности. Для осуществления нового диалектического шага мы, подобно анализанту в кабинете психоаналитика, должны сформировать собственные означающие своей политической субъектности, не срываясь на сиюминутное удовлетворение потребности, которое нам предоставляет дискурс Господина и Университета.

Если мы рассмотрим главную сегодняшнюю тему - тему российского авторитаризма и нападения на Украину, - то аналитическая позиция будет сопротивляться, с одной стороны, принятию явно идеологических нарративов: российской пропаганде, изображающей священную войну традиционного российского общества против империалистического и разлагающегося в разврате запада; или западному нарративу, в которой темное и жуткое варварство в лице россиян посягает на светлые блага западной цивилизации в лице свободного рынка, демократии и свободы, в том как её понимают американские политики. А с другой стороны, ей претит анализ текущей ситуации уже готовым знанием, к чему можно отнести попытки скроить современное российское общество по меркам Веймарской республики, павшей в руки Гитлера, и предсказания, как оно будет из этой ситуации на примере послевоенное Германии выходить; или в стиле упертых левых представить конфликт в качестве нового витка американского империализма, в котором роль большого зла находится на стороне США и НАТО, а значит и Украины. И дело вовсе не в том, что у путинского и гитлеровского фашизма нет общих черт, или американского империализма не существует, а в том, что, удовлетворяя свою потребность в ответах подобным образом, мы обречены на провал в схватывании самого симптома и выработки адекватной интерпретации.

Ты же мужик. Будь им

По сети гуляет весьма занимательная реклама службы по контракту. Ее ключевой и главный посыл подчеркивается в самом конце: «Ты же мужик. Будь им». Из ролика несложно понять, что, чтобы быть мужиком, надо записаться в армию – тут все весьма просто, но это не разрешает тавтологии, которая в этом лозунге на лицо. Если я уже мужик, то в чем смысл призыва, что я им должен быть? Тут либо я не мужик, и тогда, чтобы им стать, я должен пойти в армию. Либо я уже мужик, тогда делать мне ничего не надо.

Что затрагивает эта пропаганда, так это то измерение фантазма ($◊a). С левой стороны мы имеем расщепленного субъекта ($) – простого «мужика», как он есть, работающего таксистом, охранником в супермаркете или тренером в спортзале, а справа – объект фантазма (а), или то, чего у «мужика» не хватает, чтобы Другой признал его за такового.

Что зачастую побуждает мужчину пойти в спортзал, как не обнаруженная за образом своего тела определенного рода нехватка? Задающийся вопросом собственной мужественности не может быть удовлетворен тем фактом, что он просто есть мужчина, и, рассматривая себя в зеркале, он находит в своем отражения набор «феминизирующих» объектов а, отделяющих его от образа универсального мужчины (Лакан использует забавную игру слов «toutom» созвучно с «тотем» - tout homme – каждый человек/мужчина): узкие плечи, маленькие мышцы рук или округляющие жировые отложение. Поэтому вопрос мужчины как формы становится вопросом мужчины как содержания, или того, что он должен иметь/не иметь сверх себя. Но субъект никогда не может окончательно избавиться или присвоить себе объект фантазии.

На провал этой операции и нацелена данная реклама, её герои уже имеют тело мужчины (в случае качка) или типичную для мужчины профессию (в случае таксиста и охранника), а потому вероятно они уже охвачены тревогой, связанной с собственной идентификацией. Её призыв делает следующий шаг: «Ты только имеешь нечто, свойственное мужчине, но ты должен им стать» - и предлагает свой объект фантазма (a). Каждый из героев изначально показывается в военной форме с оружием, а потом разоблачается в повседневную одежду – отличие этих двух образов, нехватка, образующаяся в мерцании между двумя образами, и есть тот самый объект а. Лакан отмечает: “Мужчина, самец, представляет собой, со всей мужественностью, которую мы за ним знаем, продукт дискурса…” – и эта реклама отличный пример того, как функционирует дискурс Господина, на нижнем уровне которого располагается формула фантазма ($◊a) или невстреча $ и а. Но секрет в том, что удовлетворить призыв «будь мужиком!» никогда не получится, этому не поможет ни дезодорант с мужским запахом, ни служба в армии России, т.к. подразумеваемая подобным призывом нехватка в субъекте всегда будет от него ускользать.

https://syg.ma/@Zakh/slavoy-zhizhek-chatgpt-govorit-to-chto-nashe-bessoznatelnoe-radikalno-vytesnyaet

СhatGPT породил очень интересную дискуссию в англоязычных жижекианских и лаканианских кругах. Началось все с эссе Дуэйна Русселя, краткий тезис которого можно описать, как "ChatGPT функционирует как экстернализированное бессознательное". Реакция не заставила себя долго ждать, ответные эссе написали Марк Мерфи, Джон Мильтон Банч, Катрин Эверитт, Джейкоб Йоханссен и конечно же сам Жижек. Статью последнего я для вас перевел, приятного чтения.

Я и Барби

ниже спойлеры к фильму Барби

В главном медиа-противостоянии этого лета для меня победила однозначно Барби. Оппенгеймер – унылый боевик, мимикрирующий под байопик об учёном, в котором именитые учёные совершают революцию в науке, едва взглянув на листки с расчетами и перекидываясь дерзкими фразами, словно вышедшие из фильмов Marvel супергерои. Барби концептуально вышла куда глубже и интереснее, хоть ее темы и далеки от моральных и политических терзаний гениев физики.

Главная героиня, Барби, осознав собственную несовершенность, вынуждена покинуть асексуальный райский сад Барби-мира в поисках своей хозяйки. Узнав о том, что Барби и Кен проникли в реальный мир, дирекция Mattel, представленная исключительно важными мужчинами в костюмах, начинает на них охоту, чтобы вернуть куклу на свое место. Одна из ключевых сюжетных завязок строится на проблеме взаимоотношения Я и малого другого, на лакановской схеме L они лежат в плоскости воображаемых отношений и оба обозначаются маленькой буквой а. Барби является малым другим, c которым идентифицируется её хозяйка: кукла – образ идеальной женщины, которая может стать, кем захочет, и быть независимой от мужчин/Кенов. С другой стороны, для самой Барби её хозяйка также оказывается малым другим, c кем она идентифицируется: её (хозяйки) жизненные проблемы, страх перед смертью и отвращение к собственному телу становятся причиной грехопадения Барби. К концу фильма, попутно победив патриархат, привнесенный Кеном из реального мира в кукольный мир, Барби и ее хозяйка приходят к утешительному примирению, в котором противоречие между малым другим и Я снимается. Продуктом этого снятия является обещание главы Mattel выпуска «обычной Барби» (ordinary Barbie), таким образом будущие хозяйки Барби должны избавиться от давления, которое на них оказывали куклы, репрезентирующие успех в общественной иерархии (Барби-доктор, Барби-судья или Барби-президент). Получается, что вся проблема заключалась именно в том, что каждый из героев пытался быть кем-то другим, их Я не совпадало с самим собой, и нужен был лишь процесс трогательной аффирмации в конце фильма ("Я - это Барби" и "Я - это Кен"), чтобы победила дружба. Однако, психоанализ учит нас быть подозрительным к попыткам подобной самоидентификации. Так, на лакановской схеме «Я и Кен» Барби, <подставьте, кого угодно> будут всего лишь воображаемыми объектами, рекомбинация которых не приведет к каким либо сдвигам, пока не будет затронута область бессознательного, где мы находим субъекта (S) и его истинного адресата (A).

Как бы остроумно фильм ни критиковал нереалистичность репрезентации куклами женщин, патриархат и сомнительный характер большого бизнеса, этих кукл производящих (настолько остроумно, что фильм вызвал определенное брожение в консервативных политических кругах США), ему не удается вырваться из мира фантазий и поставить неудобный вопрос об идеологии, воспроизводящей все эти несправедливости, иными словами, указать на кастрированность большого Другого (А). Фильм Барби - это по-своему гениальное явление обновляющего себя капитализма, в котором социальная критика становится продуктом культурной индустрии и инструментом рекламы сопутствующих товаров. Возможно, успех этого фильма станет показательным для корпораций со спорной репутацией, и в будущем нас может ждать такой же неплохой и обстебывающий себя фильм о Ковбое Мальборо, после которого курение станет привлекательнее в глазах потребителя, как это происходит с куклами.

Давно сюда ничего не писал. Готовился к TestDaF и руки были заняты написанием идиотских эссе о социальных проблемах Германии. Но экзамен сдан и пришло время нарушить молчание.

Как известно, теория Лакана сопротивляется какой-либо систематизации, но в его работах есть ряд концепций, которые возникают вновь и вновь, обозначая некоторые векторы его исследовательского интереса. Один из них - логическое время. Доклад, посвященный ему, был опубликован в 1945 и присутствует в отредактированном виде в сборнике Écrits. Логическое время не так часто упоминается в семинарах напрямую, но в скрытом виде его можно обнаружить во многих поздних концептах. О некоторых из них я и расскажу.

О логическом времени

По сюжету пьесы Сартра «За закрытыми дверями» трое героев оказываются заперты в одной комнате. Они быстро выясняют, что находятся в Аду и каждый из них терзаем страшной виной. Чтобы признаться в своих грехах, им приходится изрядно друг друга помучить. В конце пьесы они осознают себя в ловушке сплетенных ими же интриг, в пропитанном ненавистью противостоянии, единственным выходом из которого могла бы быть только смерть, увы, невозможная в Аду. Каждый из заключенных видит в другом, словно в зеркале, свою вину, один из героев опишет этот тупик знаменитым афоризмом «Ад – это другие».

В 1944, после окончания оккупации Франции Сартр напишет: «Мы никогда не были так свободны, как во время немецкой оккупации.» Весьма парадоксальное заявление становится понятным, если посмотреть на его философскую позицию: свобода по Сартру заключается не в отсутствии внешних ограничений для действия (немецкая оккупация или заключение в тюрьме очевидным образом накладывает большое количество ограничений), а скорее в возможности выбора той или иной позиции в определенной ситуации, в возможности сделать настоящий неопосредованно личный выбор, даже если он несет за собой смертельные риски. Другой ограничивает мою свободу: в его глазах моя внутренне переживаемая свобода является лишь атрибутом моего бытия для Другого. Мои возможности отчуждены от меня и инструментальны для Другого, но они также могут стать для него неопределенностью, и в реализации таких возможностей я обретаю свободу.

Однако, экзистенциализм, находившийся на пике интеллектуальной моды в послевоенной Франции, и свойственная ему меланхолия не всем были по вкусу. Примерно в то же время Лакан публикует статью «Логическое время и утверждение предвосхищаемой достоверности» (1945), в которой дистанцируется от философов, «для которых заточение в четырех стенах лишь помогает достичь высшей степени человеческой свободы». В его статье описана очень похожая ситуация с тремя заключенными, запертыми в одной комнате, но в отличие от героев пьесы Сартра, один из них имеет возможность выйти при выполнении определенных условий. Они таковы: имеется 5 дисков – 3 белых и 2 черных; каждому из трёх заключенных вешается на спину один из дисков, цвет диска заключенному неизвестен, но он может видеть диски других; первый, кто сможет назвать цвет своего диска, не коммуницируя с другими, и объяснить, как он к этому пришел, будет отпущен на свободу. Как это возможно при условии, что все трое заключенных являются обладателями белого диска, а черные не были использованы?

Каждый из заключенных находится в одинаковой позиции: будучи сам носителем белого диска, о чем он не знает, он видит на спинах у других белые диски. Для удобства назовем заключенного, от лица которого мы рассмотрим эту логическую проблемы – А, а других заключенных объектов его умозаключений B и C.