Пытаясь избавить читателей от страха смерти, Лукреций заканчивает свою третью книгу "О природе вещей" следующим образом: он говорит, что нет смысла стремиться жить дольше, ведь от этого никак не сократится tempus mortis - вечность, которая начинается после смерти каждого человека. Он пишет, что можно прожить даже несколько поколений, но mors aeterna останется все такой же. Более того, она будет одинаково долгой для того, кто умер только что, и для того, кто ушел из жизни годами раньше.

Помимо всего прочего, это очень интересный с математической точки зрения аргумент, связанный со свойствами бесконечных множеств. В нашем случае множество счетное, ведь каждый день, наступивший после смерти, можно пронумеровать (то есть такая бесконечность имеет ту же мощность, что и множество натуральных чисел). К такому множеству можно прибавлять сколько угодно элементов: если их тоже можно пронумеровать, мощность не изменится. Это обычно объясняется на примере Парадокса бесконечного отеля, узнать про который можно, например, здесь.

Интуитивно понятно, что если можно прибавлять, то и вычитать тоже можно сколько угодно - на бесконечности это никак не скажется. Как раз об этом и говорит Лукреций: как бы люди ни пытались ухватить себе побольше деньков, их вечность после смерти остается неизменной.

– Ты в каком времени хочешь жить?
– Я хочу жить в повелительном причастии будущего, в залоге страдательном – в «долженствующем быть».
Так мне дышится. Так мне нравится. Есть верховая, конная басмаческая честь. Оттого-то мне и славный латинский «герундиум» – это глагол на коне.
Да, латинский гений, когда был жаден и молод, создал форму повелительной глагольной тяги как прообраз всей нашей культуры, и не только «долженствующая быть», но «долженствующая быть хвалимой» – laudatura est – та, что нравится…
Такую речь я вел с самим собой, едучи в седле по урочищам, кочевбищам и гигантским пастбищам Алагеза.
(О.Мандельштам. Путешествие в Армению. Алагез)

Дорогие антиварвары,

спасибо всем, кто пришел сегодня на встречу с Петром Михайловым. Мы рассматривали Синайский кодекс, обсуждали рукописные разночтения, сравнивали переводы и говорили о богословском смысле формулы “Единородный Бог”. Для тех, кто не смог подключиться, публикуем видео семинара.

Отечественный любитель Спинозы А.В.Луначарский творчески расширяет предостережение Спинозы до caute quia spinosа est – «Осторожно – колется!», но это очень напоминает «Осторожно, злая собака» или «Не подходи, убьет!»  и делает из Спинозы радикального мизантропа. Впрочем, в этом предостережении мы небезосновательно можем видеть намек на дистанцию, которую устанавливает скромный шлифовальщик оптических стекол, изгнанный из еврейской общины и из своей собственной семьи, между собой и всеми остальными.
Примечательно, однако, расположение caute под изображением розы. Sub rosa – латинское крылатое выражение, которое подразумевает, что все сказанное «под розой» не для широкой аудитории и должно остаться в тайне. Таким образом, Спиноза словно предупреждает своих собеседников по переписке, что содержание его писем может принести вред и ему, и им при неосторожном упоминании. Он, не только снискавший среди своих единоверцев славу отступника, но и для христиан ставший едва ли не атеистом и вольнодумцем, хорошо осознавал, что должен быть начеку. Наконец, caute может рассматриваться и как своеобразный методологический призыв к самому себе: осторожно, не торопись, будь сдержан, не делай поспешных и необоснованных выводов, думай. А это очень близко его общеизвестному credo: non ridere, non lugere, neque detestari, sed intelligere.
Исследователи, погрузившиеся в бездонные глубины частной жизни Спинозы, указывают, что в образе розы угадывается и испанский городок Эспиноса-де-лос-Монтерос в Кастилия-Леон, откуда, возможно, происходили его предки, и снадобье из сушеных цветов и листьев розы, которым Спиноза лечил свои больные легкие. Но мы не будем останавливаться на этих деталях, а предложим вам разобраться, что такого тайного и опасного написал Спиноза Лейбницу, коль скоро завершил свое письмо предостерегающим caute.