С днём дня! Счастье на "Горном Институте": о поэтике и политике инфраструктуры. Или зачем станции метро быть красивой
__

Побывал вчера на станции "Горный Институт". Посмотрите на этот праздник! Удивительное дело: люди гуляют по станции метро, как по парку или даже музею, нарядные, с семьями. Пройдёт пара месяцев, и будет сложно встретить здесь человека, чьи глаза были бы оторваны от пола или телефона. Люди поспешат наверх, не замечая ни сеттинга, ни других людей вокруг. Но сейчас — на лицах улыбки, в глазах любопытство: народ внимательно разглядывает, фотографируется, обсуждает между собой увиденное и пытается понять, что хотел сказать автор. Знаю людей, которые будут отмечать здесь Новый год. Где, как не здесь поразмыслить о природе архитектуры!

Архитектура - это текст? С легкой руки Ролана Барта исследователи архитектуры увлеклись семиотикой: анализом смыслов. Бартовский архитектор — это писатель, вкладывающий определенные идеи в свой проект, а горожанин — читатель, занимающийся толкованием этого текста, причем каждый прочитывает его по-своему. Эта идея, овладев массами, породила профессиональных переводчиков с "архитектурного" на "человеческий": искусствоведов, экскурсоводов и краеведов. Но этот факт указывает на уязвимость интуиции Барта: если чтение языка города становится профессией, значит задача эта вовсе не повседневна.

Как часто горожанин читает архитектуру на самом деле? Большую часть времени он потребляет её телесно, аффективно, на уровне аффордансов, а не смыслов. Архитектура работает как текст редко, по особым случаям: во время туристических поездок, экскурсий, и... сразу после торжественных открытий! Поэтому так удивляет вид зевак, приехавших изучать новую станцию метро.

Архитектура — это инфраструктура! Гораздо точнее работу архитектуры схватывает концепция инфраструктуры Брайна Ларкина. Инфраструктуры — это искусственные сети, организующие в пространстве потоки вещей и людей, именно они создают повседневность. Поэтому главное свойство инфраструктур — их незаметность, ведь никакие наши социальные взаимодействия не были бы возможны, если бы мы постоянно думали о среде, в которой они происходят. Но зачем тогда инфраструктуре быть красивой, если она невидима? Видимой инфраструктуры становятся в двух случаях: во время поломки или после обновления. И именно эта видимость — то, что делает инфраструктуру политической.

В современном городе создание и поддержание инфраструктуры делегировано власти (в широком смысле этого слова). На этой власти лежат две очень непростых задачи: с одной стороны, инфраструктура не должна ломаться, ведь ни что так не бесит горожан, как слом привычки. С другой стороны, инфраструктура должна регулярно обновляться: ведь только так власть может продемонстрировать горожанам свою нужность, сделав свой труд для горожан видимым. Так город стал заложником модернизации.

Именно короткий миг, когда новая станция метро открылась, но еще не успела стать обыденностью — и есть её главный политический смысл. В этот момент происходит обмен между обществом и властью: праздничное ощущение обновления меняют на благодарность и лояльность. Этот обряд настолько важен, что власть не жалеет вкладываться в поэтику инфраструктуры, создавая дорогие мозаичные панно там, где совсем скоро их перестанут замечать. Можно сказать, все усилия архитекторов в современном городе направлены на эти первые несколько недель после сдачи (продажи) объекта, пока горожане всё еще не включили его в свою повседневность и готовы приехать на другой конец города, чтобы его прочитать и улыбнуться.

Неуютное хюгге: история непростых отношений скандинавов и эскимосов за разноцветными фасадами гренландских домиков
__

Везде только и говорят, что о Гренландии. И я не могу не радоваться: там живут мои любимые эскимосы! И живут они в милейших разноцветных скандинавских домиках, ставших визитной карточкой острова. Глядя на пасторальные картинки, сложно понять, как гренландцы могут не любить Данию и хотеть независимости. Но присмотримся внимательнее: за фасадами скрывается очень непростая история.

Вообще, Гренландия — вызов для традиционных колониальных теорий. Дело в том, что эскимосы сами колонизировали остров лишь в XIII веке, вытеснив со временем живших здесь уже несколько веков норвежских викингов. Европейские поселенцы проиграли эскимосским колонистам, чьи технологии были гораздо более приспособлены к жизни в суровых арктических условиях. На протяжении веков инуиты безраздельно правили Гренландией, пока в XVIII веке скандинавы не вернулись на остров снова — уже в виде окрепшей колониальной державы, Дании.

На этот раз они были умнее, и учились утеплению у своих конкурентов. Так родилось гренландское жилище: обложенный торфом деревянный домик, по сути, смесь эскимосской землянки и датского фахверка. А вот для государственных сервисов новая власть стала строить те самые разноцветные домики. Причем цвет стен был информативен и строго регламентирован. Цветовой код отражал функцию здания: красный — цвет власти, церкви и торговли; желтый — медицина; зеленый — мастерские и инфраструктура; синий — рыбный промысел; а черный — полиция. Это помогало европейским мореплавателям ориентироваться в поселениях без знания местного языка.

Масштабная жилищная модернизация пришла в Гренландию в 1950-е, после войны. Причем под деколониальными лозунгами: тогда остров был признан равноправной частью Датского Королевства, и считалось, что уровень жизни на нём должен быть приравнен к материковому. Власти начали бороться с торфяными жилищами инуитов. Главным аргументом стало отсутствие спален! Всё семейство спало на одной большой кровати, прижавшись друг к другу: так жили эскимосы и в Канаде в иглу, и на Аляске в землянках, и на Чукотке в мантыгаках и ярангах. Но с точки зрения датчан, это провоцировало распространение болезней и нежелательные половые связи между родственниками.

На самом деле, всё это было частью государственной политики контроля рождаемости среди коренного населения, проводимой с 1950-х по 1970-е. Власти действовали из лучших побуждений: они понимали, что не могут выполнить взятые на себя социальные обязательства при существующем размере домохозяйств, ведь у одной женщины было в среднем 7 детей! Прививание европейских жилищных стандартов должно было снизить это количество. Но в ход шли и грязные приемы: например, тысячам девушек тайно установили внутриматочные спирали, совсем недавно правительство принесло за это официальные извинения. Но в отличии от советских и американских коллег, датские власти по крайней мере не стали организовывать масштабных переселений и закрытия посёлков.

Датчане выпустили типовые легкосборные дома с отдельными спальнями и кроватями, которые поставлялись в виде комплекта с инструкцией на гренландском языке (ИКЕА!). И финансировали их покупку! Строительство велось до конца 1990-х: в них перебралось большинство гренландцев. Люди возводили свои дома сами, на месте своих старых жилищ, поэтому эскимосские поселения сохранили свою традиционную планировку (утраченную в остальном мире — поселения Аляски, Чукотки и Канады застроены простым квадратно-гнездовым методом!). Цветовой регламент вскоре отменили, и догадайтесь, какой цвет стал самым популярным! 

В общем, хюгге городов Гренландии не так прост, как кажется. Уют и разноцветие здесь переплетено с контролем, а скандинавская традиционность острова — продукт совсем недавней модернизации! 

Источники: 1, 2, 3

Видовой отель строгого режима, или первая эскимосская тюрьма: как архитектура может по-настоящему учитывать культуру коренных народов
_

Это могли быть рендеры элитного СПА-отеля, но это — тюрьма строгого режима в городе Нуук, столице Гренландии. Если в прошлом посте мы говорили о колониальном напряжении в отношениях эскимосов и датчан, то в этом я хочу показать, что бывает, когда ценности и привычки двух разных культур вступают в продуктивный диалог.

Правовая система эскимосов (как и чукчей) издревле отличалась мягкостью наказаний, что удивляло этнографов XIX века. Преступников никогда не убивали и не изгоняли из общины. В суровых условиях Арктики охотники-инуиты нуждались во всех, включая преступников, чтобы выжить. Побывав на Чукотке, я отлично понимаю смысл этого. В изолированном селе всегда не хватает рабочих рук, да и из такого села особенно не убежишь. Отправлять провинившегося в тюрьму опасней для сообщества.

По сути, этот принцип сохранился в Гренландии по сей день: в XX веке Данией здесь была учреждена открытая тюремная система. Осужденные продолжали жить в своих посёлках, работать, и даже могли охотиться с оружием — в присутствии полицейского. Разве что на ночь они должны были возвращаться в свою камеру в полицейском участке, и посещать реабилитационные консультации.

Но урбанизация и разрушение традиционных промыслов привели к росту преступности. С 1960-х самых опасных и психически больных осужденных стали отправлять в тюрьмы на материк, в Данию. Гренландское общество считало эту практику колониальной и жестокой: заключённых разлучали не только с их семьями, но и с родиной, культурой и языком, что усугубляло их изоляцию. Чтобы это исправить, в 2020 году был проведен архитектурный конкурс на первую на острове настоящую закрытую тюрьму строгого режима. Победил проект бюро Friis & Moltke, объединяющий скандинавский гуманизм с инуитскими общинными ценностями.

Тюрьму запустили в 2023 году. Объект состоит из двух частей — закрытой, обнесенной высоким бетонным забором; и открытой. Закрытая часть напоминает небольшую деревню с жилыми блоками, библиотекой, рабочими местами и церковью, между которыми может гулять заключенный. Окна в камерах панорамные, без решеток, а сами корпуса формируют террасы так, чтобы из окон были видны бескрайние родные ландшафты, а не забор.

«Вы не можете сбежать из тюрьмы, потому что она окружена высокой стеной, но вы можете посмотреть на вид и сбежать в своих мыслях — и это важно», говорит архитектор проекта.

Перед окончанием срока совершивший тяжкое преступление переводится в открытую часть, откуда он уже может ездить на работу в город, но должен, по эскимосскому обычаю, возвращаться ночевать.

Гренландия, с её крохотным населением, не может себе позволить разбрасываться людьми. Поэтому общество готово не жалеть денег на то, чтобы оступившийся вернулся в строй адекватным, а не разучившимся жить. С новой тюрьмой, ни один гренландец не будет насильно вывезен со своей родины. И это — пример по-настоящему деколониальной архитектуры. Хотя на фасаде нет ни одной отсылки к инуитской идентичности, местные традиции пронизывают устройство здания.

Гренландские зеки — вот кто, пожалуй, должен сильнее всего опасаться инициативы Трампа. Источники: 1, 2, 3, 4, 5