Лола подписалась на мою страничку в одной соц.сети. Миа и Жасмин раскопали мой старый профиль в другой соц.сети.
– Можно спросить, сколько тебе лет?
– Нет, разумеется.
– Мы хотим поехать в Россию. Через агентство Da Russie.
Так когда-то называлась страничка, которую я вела в 2018 году, когда путешествовала с французами по транссибу.
– Сейчас, пожалуй, не лучший момент.
– А вы знаете такое агентство?
– Нет, никогда не слышала.
– А ты за Россию?
---
Эти вопросы летят мне в спину, когда я уже взяла сумку и собираюсь переступить порог класса.
– А ты по мне скучала? – мурлыкая, спрашивает Жасмин, вернувшаяся с каникул на неделю позже. – Вот я по тебе да. А ты будешь по нам скучать?

– Они себе льстят, – комментирует Себастьен, учитель латыни, которому я перессказываю эти реплики с мест. – Он облокотился о спинку кожаного дивана в учительской. – Два урока провел. Еще пять. Тяжелое время – август. Дождь. Солнца нет. Мне как средиземноморскому жителю такая погода не нравится.

– Ну что, Инна, последний день? Которого ты так ждала? – с усмешкой спрашивает тьюторка-швейцарка.
– Все, ты уходишь? И что же ты теперь будешь делать? – интересуется воспитательница Мари.
– Имей в виду, теперь у тебя будет больше времени. Можешь приходить ко мне на уроки, чтобы совершенствоваться в педагогическом мастерстве, – любезно предлагает Кристина.

Почти-бывшие коллеги смотрят на меня с жалостью и недоумением: как на человека, который собирается покинуть большой корабль, сесть в шлюпку и уплыть в неизвестном направлении. Я их понимаю. Школа немедленно вступает с тобой в созависимые отношения, качает тебя на качелях любви и ненависти, дает ощущение всесильности и бессильности, возвышает и унижает, затягивает в свой квест, который – хотя ты уже растерял все выделенные жизни и вообще уже dead inside – хочешь проходить снова и снова.

– Кажется, на последнем уроке я поняла, что им нравится, – рассказываю я Себастьену.
– А да? И что же?
– Мы читали стихотворение Пьера Гамарры про космонавта. Там космонавт встречается с инопланетянином. И я их попросила почитать по ролям. Они были счастливы изобразить инопланетянина! Они и бегали, и ползали, и рычали, и кричали.
– Понятно. Le corps se libère. Тело обретает свободу.

Матильда, которую я на днях выгнала из класса за то, что она меня – при мне же – изображала, сидела и корчила рожи – такой опыт у меня теперь тоже есть – хочет читать за автора.
– Читай лучше за инопланетянина!
– OK!
Пока она читает, Батист вооружается огромной геометрической линейкой и собирается пристукнуть ею Баутисту. Диего и Александр схватили Матиаса и собираются его куда-то унести. Матиас только приехал из Франции. Он пока немного в шоке от местных порядков, еще поднимает руку и не кричит на весь класс, чтобы ему передали замазку. Но, боюсь, скоро втянется.

Кажется, Батист и Александр, решили в последние дни объявить мне войну и сорвать все уроки, на которых они присутствуют. Им обоим прекрасно известно, что моя власть над ними истончается с каждой секундой. Во вторник в 15.30 она высыпется вся, до последней песчинки.
Оба шипят, кричат, размахивают руками, хаотично передвигаются по классу.
– Батист! Я тебя уже пересадила. Сядь теперь сюда и прекрати разговаривать.
– Это ничего не изменит.
Правда, ничего.

– На будущее имей в виду, – говорит Александр, пока я выключаю компьютер. – Постарайся быть добрее. И не делай любимчиков.

На часах ровно 15.30.

#lycée

Перечитала Муми-Троллей, написала про Туве Янссон.

Очень мне понравилась ее философия уюта: когда вокруг зима и война, надо придумать место, куда хочется возвращаться, и, по возможности, распространять тепло, радость и чувство защищенности вокруг себя.

Все-таки в скандинавской культуре с ее свечами на подоконниках, пятичасовыми булочками, доброжелательной сдержанностью и детской сказочностью есть огромное обаяние.

https://blog.litnet.com/tove-jansson

Не помню, как она ко мне попала. Кто-то передал? Подарил? Как бы то ни было, помню, как она лежала на не моем письменном столе – был только один и принадлежал сестре, как и вся комната, где я жила – а я переворачивала страницы, разглядывала картинки, разгадывала тексты.

Мне так понравился этот французский учебник по литературе для третьего класса – нашего восьмого – что я не нашла лучшего занятия на школьных каникулах, кроме как обложиться словарями и переводить в тетрадку особо интригующие тексты. Кажется, такой любви к слову у меня не случалось ни до, ни после. Учебник был синим, толстым, напечатанным на той же глянцевой бумаге, что и Cosmopolitan, который тогда только-только начал выходить. Моя сестра Аня притаскивала его домой. И книга и модный журнал с советами типа «Как найти работу в инофирме» представлялись как послания из другого мира и одинаково завораживали.

Но журнал можно было прочесть быстро, а учебник – назывался он «Слова и чудеса» – хотелось изучать бесконечно. Кроме текстов, там было много картинок – репродукции картин из Лувра и Орсе. Там я впервые прочитала отрывок из Библии по-французски – оказалось гораздо проще и понятнее, чем по-русски. А еще стихи средневековой поэтессы Кристины де Пизан, Балладу повешенных Франсуа Вийона и поэму о розе Пьера де Ронсара. Помню, на той странице была изображена женщина с обнаженной грудью.

Там я прочитала свой первый текст про холокост – отрывок из романа «Последний из прведников» Андре Шварц-Барта – про умерщвление людей в газовых камерах – и первый антирасистский манифест. Про то, что черные и белые дети одинаково плачут, когда их обижают, и одинаково радуются, когда на них смотрят с любовью. Это был текст марокканского писателя Тахара Бенжеллуна. Там же я прочитала свой первый текст про феминизм. Симона де Бовуар. «Поломанная женщина». La femme rompue.

Я помню, как искала в словаре это « rompue » и не могла понять, что же тут написано, что случилось с этой женщиной и как это все перевести. Ей изменили? Ее обманули? Кажется, я тогда поняла в первый раз, что невозможно просто найти в словаре все незнакомые слова, наложить русское на французское, и последнее проявится и откроется. Мне катастрофически не хватало знаний расшифровать эти адресованные мне сотни писем с картинками. Еще там был отрывок из «Первой любви» Тургенева, который предлагали сравнить с фрагментом из «Сентиментального воспитания» Флобера. И еще столько всего! Так жаль, что я так мало помню. В конце были пьесы. Там я впервые увидела фамилию Мариво. И перевела целые куски из «Укращения строптивой» Шекспира.

Разумеется, были и другие книги. Руфина Иванова, наша учительница французского, приносила нам на уроки огромный том в кожаном переплете, где под вуалевой бумагой скрывались портерты Ла Фонтена и Мадам де Севинье. Помню, эту книгу мы весь урок просто листали. Так хорошо, что Р.И. не боялась, что «мы не поймем». Мы, конечно, ничего и не понимали – но мы были заворожены и очарованы, и когда тебе четырнадцать – это гораздо важнее. Еще был четвертый том Може – знаменитый учебник французского для иностранцев доглянцевой эпохи. Там были тексты про красоты Франции, величие ее истории и блистательность ее литературы. Не смотря на это все, в этой книжке тоже был свой особый шарм. Еще было много всякой литературы – но такого попадания в душу, возраст, готовность внимать и воспринимать, как со «Словами и чудесами» у меня больше не было.

Когда два месяца назад мне выдали в библиотеке французского лицея – нет, не эту книжку 1985 года выпуска – а ее новейший аватар, современный учебник французсой литературы, где тоже были буквы и картинки, слова и чудеса, я подумала: как удивительно. Мой волшебный ларец ко мне вернулся – теперь, наконец, можно будет выяснить, как там все устроено.

А у вас была книга, которая вас приворожила?

#про_французский

В Буэнос-Айресе еще зима: пасмурно, прохладно. С утра включаю обогреватель "Лилианна". От ее работы в квартире уже два раза вылетали пробки и сгорели два тройника.

"Ты, главное, не включай его на полную мощность, – посоветовал энкаргадо, наш консьерж, пришедший чинить свет. — А то опять все сломается".

Дома не то что бы очень холодно, но зябко. Хозяйка, когда приходит за деньгами, на мою Лилианну смотрит без удовольствия. "Я, — говорит, — Отопление вообще не включаю. Я бегаю все время по дому. Мне жарко! А ночью я лисьей шубой прикрываюсь — мне мама в молодости подарила".

— Ну вам хорошо, — отвечаю я. — У вас шуба. А у меня только Лилианна. Я с ней не расстанусь".

Хозяин зоомагазина интересуется, нравится ли мой кошке Варваре корм Instinctive 12 +.
Еще бы он ей не нравился! Самый дорогой из всего ассортимента.
— Я знаю, как важно, чтобы животному нравился корм, — замечает хозяин. — У меня у самого две собаки. Хлопот с ними! Нет, вы не подумайте, что я хочу сказать, будто с кошкой хлопот меньше. Тоже ведь хватает?

Сегодня утром по мокрым лапам Варвары поняла, что в ванной потоп. Надо опять звать энкаргадо.

В бассейне, куда я периодически заглядываю, тоже живет кошка. Она лежит у швафчиков в женской раздевалке, прогуливается у бортиков.

— Вы всегда очень элегантны! — говорит мне местный житель каждый раз, когда я собираюсь пересечь проспект Хорхе Ньюбери по пути из овощной лавки в аптеку. — Сам он ждет, когда остановятся машины на светофоре, чтобы исполнить перед ними огненное шоу.

Я в халате, который недавно купила в магазине молодых аргентинских дизайнеров. Надела его в примерочной и поняла, что так и пойду. Буэнос-Айрес, вообще, очень располагает, чтобы разгуливать по нему в халате – самый уютный и домашний город из всех, что я видела.

#аргентина_в_картинках

Литнет сделал классные карточки для моей статьи про Туве Янссон 🥰

Написала вот еще "10 вредных советов писателю". Что надо делать, чтобы вашу нетленку точно опубликовали.
(Не то, что я советую)

https://blog.litnet.com/kak-ne-napisat-roman

Послушала передачу по французскому радио про орфографию. Узнала, что есть два непримиримых лагеря лингвистов: те, кто категорически против реформы орфографии и те, кто категорически за. Причем они не столько за реформу, сколько за то, чтобы послабления, милостиво допущенные Французской Академией в 1990 году, применялись бы массово: в книгах и прессе, а не только в учебниках для начальной школы.

Я, разумеется, за реформу. Во французской орфографии много «дисциплинарных» правил. Их вводили в XVII веке, чтобы намеренно усложнить французский, приблизить его написание к латыни и греческому, отделить язык элиты от языка народа. Не все правила, придуманные в то время, логичны и оправданы. Например, множественное число существительных традиционно обозначается через S. Но есть ряд существительных, где на конце надо писать X. Почему?

Потому что когда первые члены Французской Академии погрузились в средневековые рукописи, они обнаружили, что некоторые существительные были написаны с x на конце. Хотя – как выяснилось позднее – это был вообще не x, а сокращение, которым пользовались монахи, чтобы обозначить латинское сочетание US. Но грамматистам XVII века X понравился, и они решили, пусть будет. А то одна буква для обозначения множественного числа – это как-то просто.

Я вот совсем недавно учила с пятым В эти списки. Bisou – поцелуй – через S, а bijou – украшение – через X. Почему? Не почему. Кто-то когда-то решил, что так будет красивей. Потом поколения французов заучивали наизусть список исключений и они совершенно не понимают, почему нынешние школьники не должны этого делать. Вообще интересно, что до конца XIX века орфография все-таки реформировалась, а потом – из-за конфликта роялистской Академии и французской республики – перестала. В итоге, как сказала по радио исследовательница Анн Абейе, сегодня мы имеем дело с живым языком с мертвой орфографией.

Реформа 1990 года по сути и реформой не была. Сделали возможным не ставить некоторые диакритические знаки, разрешили в некоторых случаях не ставить дефис. Упростили орфографию слов «лук» и «кувшинка» - ognon и nénufar. Но даже эти новые правила не соблюдаются: в основном все пишут по-старому. Потому что правописание во французском обществе – равно как и произношение – важнейший социальный маркер. Способ распознавания своих. Поэтому никакой реформы, я думаю, не будет еще долго.

А вы как считаете: надо реформировать правописание в языках или лучше не трогать?

#про_французский

Еще узнала интересное: оказывается, одно из самых сложных правил французского языка придумал поэт Клеман Маро. Он служил при дворе короля Франциска Первого, сочинял оды Маргарите Ангулемской, обожал Италию. Считал, что французский — конечно, хороший язык, но итальянский — еще лучше.

В итальянском тогда существовало правило: меняем написание глагола в прошедшем времени, если внезапно перед ним оказалось дополнение в женском роде или множественном числе (ничего сложного, как мы видим).

Клеман Маро решил, что такую красоту надо обязательно внедрить и во французский и написал стихотворение, в точности соблюдая это правило.

При дворе это новшество сочли очень изящным, а век спустя грамматисты его торжественно внесли в учебники.

Итальянский с тех пор — как я поняла, если вы знаете итальянский, просветите! — это правило несколько упростил. Но французский все еще держится. Его думали отменить еще в конце XIX века — потому что французы уже тогда его не то что бы очень соблюдали — но члены Академии пригрозили массовой отставкой, и решение отменили.

Интересно, что это самое согласование с глаголом avoir в 95% случаев никак не выражается в устной речи, только в письменной. Да и в оставшихся 5% демонстрирует тенденцию к исчезновению — скажем так. 

Но даже не предлагайте французам его отменить: они скажут: "Нет вы что! Это же так красиво"!

#про_французский

Прочитала "Событие" Анни Эрно.

Поражают две вещи — помимо описания того, как, собственно, выглядит прерывание беременности, тазы, зонды, вата, голову кладите на подушку, ноги — на стол, щетка для волос, которую "ангельская мастерица" оставляет на столе, ее тапочки, в которых она выходит проводить очередную "пациентку" до вокзала, чтобы она не упала в обморок у нее на пороге, а "мастерицу" бы не загребла полиция, ведь аборт в 60-е годы во Франции все еще нелегален — оппозиция мужчины/женщины и интеллектуалы/простые люди.

Анни — а не лирической героине (авторка несколько раз подчеркивает, что ее текст документален) — помогают женщины. Все, кроме ее матери, которая, пожалуй, и не поверила бы, что такая вещь, как нежелательная беременность, может случится с ее дочерью. Но все остальные — поддерживают и помогают. В независимости от взглядов.

Соседка по общежитию, отличница и католичка, подает Анни полотенца и вызывает врача, когда кровотечение становится слишком сильным. Случайная знакомая дает в долг 400 франков на операцию. Медсестра в больнице понимающе замечает: "Вам так будет спокойней".

Мужчины — когда узнают о беременности Анни и ее намерении ее прервать — не дают адресов, денег, медикаментов. Они смотрят на нее как на порнофильм. Старый знакомый предлагает Анни заняться сексом, пока жена вышла на минутку — ведь риска все равно нет. Врач вместо родостимулириющих — о которых просит Анни — прописывает ей препараты против возможного выкидыша. Другой врач — когда находит Анни, стремительно теряющую кровь в комнате общежития — берет ее за подбородок и требует поклясться, что она "такого" никогда больше не сделает. А уходя, не забывает взять "гонорар" в ее тумбочке. Наконец, врач в больнице — на просьбу Анни объяснить, что он с ней сейчас будет делать — орет: "Я вам тут не сантехник!"

Однако позже он раскается в своей несдержанности: когда узнает, что Анни — не продавщица в шляпном магазине из "Шербурских зонтиков", а студентка филфака. Потому что "интеллектуалы" — в отличие от "простых людей" — имеют право на уважительное отношение.

Эрно делает то, что есть самого классного в современной литературе и искусстве — она показывает то, что происходит от вас в непосредственной близости и определяет вашу жизнь, но остается в слепой зоне. Потому что кого интересует эта женская физиология — женщина же должна оставаться загадкой. И выполнять репродуктивную функцию, не задаваясь никому не нужными вопросами.

После Эрно уже невозможно не думать: а, как, собственно, это было. Как в твоей семье женщины прерывали беременность? Потому что, конечно же, прерывали — в каждом поколении и по многу раз. Теперь нельзя сказать "ну как-то там они это делали. Это их женские дела".

Эрно рассказывает обычную трагедию женской жизни. И этого неродившегося ребенка ужасно, ужасно жаль.

#французская_литература

С неба льет Санта Роса – холодный дождь, который знаменует переход от зимы к весне.

– Идите под зонтик, – говорит мне стоящая рядом дама. – Хоть немного вместе пройдем.

Мы переходим проспект Федерико Лакрозе – французского аргентинца, первым выпустившего на прогулку по Буэнос-Айресу трамвай.

Трамваев давно нет. Вместо них автобусы с красными шторами. Я иду на остановку девяносто четвертого. Дама – дальше по Кабильдо.
– Ты поменяла цвет! О, как мило! Que buena onda! – говорит черноволосая хозяйка прачечной.

Снимаю мокрый капюшон. Под ним – мои волосы цвета рождественской оберточной бумаги.

Ее седовласый отец в растянутой майке одобрительно поднимает палец вверх.

В зоомагазине напротив хозяин удивляется прожорливости моей кошки.

– Тебе, должно быть, дорого ее так кормить. С тебя семь тысяч песо.
– Ей нужен один такой пакетик в день. Минимум. Иначе мне не жить. Ella hace mi vida imposible.
– Да, они тогда ходят и мяучат.
– Еще орут! И кусаются.

Стою у своего подъезда. Высматриваю курьера с моей пастой болоньезе.

Проходящая мимо пожилая дама что-то мне говорит. Я не сразу понимаю, что она высказывает восторги моим ярко-розовым перьям.

– Боже! Какая красота! Это твои натуральные волосы или парик?

Точно не парик. Значит, натуральные.

#аргентина_в_картинках

Вот тут объясняю подробно, почему приложения для изучения иностранных языков, по большей части, бесполезны. И да, зеленая сова в особенности.

Они не учат складывать слова в предложения и выражать свои мысли: вы просто перебираете очень ограниченный набор деталей-слов, но вам никто не объяснит, как с их помощью построить дом (высказывание), или хотя бы этаж (предложение).

Учить язык по приложению — все равно что пытаться собрать гарнитур из набора, в котором не хватает деталей, нет инструментов, и инструкцию тоже забыли положить — типа, сами разберетесь.

Правда, лучше не тратить время.

Если верить разработчикам обучающих приложений, языковые школы скоро останутся не у дел: ведь каждый месяц выходит новая программа, которая обещает обучить иностранному языку всех желающих за рекордные сроки. Действительно ли можно заговорить на английском, проходя лингвистические тесты по 10 минут в день? В чем главная проблема приложений для изучения языка и почему они все-таки могут быть полезны?

Читайте в новом материале.

#иностранные_языки

@forbes_education

Люблю, когда из моих текстов делают красивые картинки 🥰