В 80-ю годовщину снятия блокады с моего родного Петербурга, пожалуй, продублирую две части своего старого текста о моей семейной истории. Довольно лично получилось.
I. Мария приехала подростком в Петроград в период Гражданской войны со Псковщины, спасаясь от голода. Она устроилась няней в богатую еврейскую семью — институт домашней прислуги существовал и в советское время. Местный повар научил её невероятно готовить, но хозяева так и не научили её грамоте. Их сын очень любил её.
II. В конце 1930-х гг. в Ленинграде образовалась маленькая семья. Мария вышла замуж за некого Николая Скрыдлова. Это то странное время, когда нормально ничего не знать даже о своём муже. Мы не так давно узнали, что он был из известной дворянской семьи — старый литовский род. В 1938 году у них родился сын Юра, мой дедушка. Есть только одно фото этой семьи: они сидят в парке на газоне втроём, подпись — 1939 год. Николай, мой прадед, сидел спиной к фотографу, его лица не видно. Весьма символично, ведь «лицо» в советском языке означало внутреннюю сущность и классовую идентичность. От советских граждан требовали раскрывать «двуличие» иных, то есть тех, кто внешне вёл себя приемлемо, но скрывал свою истинную классовую сущность или служил «врагам». Так вот и Николаю, видимо, приходилось быть всегда спиной, чтобы не обнаружили его дворянского лица.
1939 год, Ленинград, пикник, молодая советская и наверняка счастливая семья. Несмотря на наше представление о 1930х гг., внешне это было убаюкивающее и даже в чём-то благополучное время.
III. В июне 1941 г. Мария едет с сыном Юрой в отпуск к родственником на Псковщину. После начала войны её вызывают в Ленинград на Кировский завод. Юра остался с тётей Наташей. Следующие годы он будет расти в лесу в окопах с партизанами. Мою маму он назовёт в честь тёти, с которой он провёл войну в землянке.
IV. Николая оставили работать на Кировском заводе как ценного специалиста. От эвакуации он отказался, боялся, что они больше не вернутся в Ленинград. В какой-то момент он сляжет дома от голода. На заводе рабочим в «обеденный перерыв» давали мутную похлёбку, которая была, по сути, обычной водой. Она создавала иллюзию еды. Мария будет выносить эту похлёбку в маленькой баночке своему лежачему мужу. Если бы она попалась, её бы судили за кражу гос.имущества. Но она не попалась. В один из февральских дней 1942 г., когда она принесла очередные капли этой похлёбки, Николай сказал, что больше не хочет есть. В ночи он умер в агонии.
V. Мария утром завернула его в простыню и попросила соседку помочь его вынести на улицу. К каждому дому подъезжала машина, которая забирала умерших. Она вспоминала, что перед домом лежали тела, по которым ходили голодные люди, потому что им было всё равно, куда наступать. Мария сказала соседке, что не хочет, чтобы по Коле ходили, поэтому она попросила помочь ей положить его тело как можно выше в этот грузовик. Я не знаю, где он лежит.
VI. Мария ходила на рынок, как и любой блокадник. Она видела, что продают какое-то мясо и даже попросила как-то раз его показать, оно ей показалось странным. Позже окажется, что её соседка по дому была каннибалом. Людоедка посылала свою маленькую дочь лет восьми искать себе подруг, которых девочка приводила в гости, а мать убивала их. Мария вспоминала, что были люди со странными розовыми лицами и рыхлой кожей. Она догадывалась, что эти люди едят других. В одном исследовании я как-то прочитала аналогичные свидетельства, что и другие блокадники определяли каннибалов по розовым лицам со странным блеском. Ту соседку расстреляли. О каннибалах не распространялись, были известны случаи самосудов над ними.
Другой сосед Марии бросил свою жену с маленькими детьми и ушёл жить к женщине, которая работала в столовой.
Мария рассказывала, что от голода ей приснился сон, будто она отрубает собственную руку, чтобы съесть её. Недавно я узнала, что голодные видения о самопоедании — симптом предсмертной агонии. Но она выжила. Ей было 30, когда закончилась блокада. У неё наступил климакс, она облысела и до конца дней ходила в платочке. Умерла она глубоко за 90.🔽
В 80-ю годовщину снятия блокады с моего родного Петербурга, пожалуй, продублирую две части своего старого текста о моей семейной истории. Довольно лично получилось.
I. Мария приехала подростком в Петроград в период Гражданской войны со Псковщины, спасаясь от голода. Она устроилась няней в богатую еврейскую семью — институт домашней прислуги существовал и в советское время. Местный повар научил её невероятно готовить, но хозяева так и не научили её грамоте. Их сын очень любил её.
II. В конце 1930-х гг. в Ленинграде образовалась маленькая семья. Мария вышла замуж за некого Николая Скрыдлова. Это то странное время, когда нормально ничего не знать даже о своём муже. Мы не так давно узнали, что он был из известной дворянской семьи — старый литовский род. В 1938 году у них родился сын Юра, мой дедушка. Есть только одно фото этой семьи: они сидят в парке на газоне втроём, подпись — 1939 год. Николай, мой прадед, сидел спиной к фотографу, его лица не видно. Весьма символично, ведь «лицо» в советском языке означало внутреннюю сущность и классовую идентичность. От советских граждан требовали раскрывать «двуличие» иных, то есть тех, кто внешне вёл себя приемлемо, но скрывал свою истинную классовую сущность или служил «врагам». Так вот и Николаю, видимо, приходилось быть всегда спиной, чтобы не обнаружили его дворянского лица.
1939 год, Ленинград, пикник, молодая советская и наверняка счастливая семья. Несмотря на наше представление о 1930х гг., внешне это было убаюкивающее и даже в чём-то благополучное время.
III. В июне 1941 г. Мария едет с сыном Юрой в отпуск к родственником на Псковщину. После начала войны её вызывают в Ленинград на Кировский завод. Юра остался с тётей Наташей. Следующие годы он будет расти в лесу в окопах с партизанами. Мою маму он назовёт в честь тёти, с которой он провёл войну в землянке.
IV. Николая оставили работать на Кировском заводе как ценного специалиста. От эвакуации он отказался, боялся, что они больше не вернутся в Ленинград. В какой-то момент он сляжет дома от голода. На заводе рабочим в «обеденный перерыв» давали мутную похлёбку, которая была, по сути, обычной водой. Она создавала иллюзию еды. Мария будет выносить эту похлёбку в маленькой баночке своему лежачему мужу. Если бы она попалась, её бы судили за кражу гос.имущества. Но она не попалась. В один из февральских дней 1942 г., когда она принесла очередные капли этой похлёбки, Николай сказал, что больше не хочет есть. В ночи он умер в агонии.
V. Мария утром завернула его в простыню и попросила соседку помочь его вынести на улицу. К каждому дому подъезжала машина, которая забирала умерших. Она вспоминала, что перед домом лежали тела, по которым ходили голодные люди, потому что им было всё равно, куда наступать. Мария сказала соседке, что не хочет, чтобы по Коле ходили, поэтому она попросила помочь ей положить его тело как можно выше в этот грузовик. Я не знаю, где он лежит.
VI. Мария ходила на рынок, как и любой блокадник. Она видела, что продают какое-то мясо и даже попросила как-то раз его показать, оно ей показалось странным. Позже окажется, что её соседка по дому была каннибалом. Людоедка посылала свою маленькую дочь лет восьми искать себе подруг, которых девочка приводила в гости, а мать убивала их. Мария вспоминала, что были люди со странными розовыми лицами и рыхлой кожей. Она догадывалась, что эти люди едят других. В одном исследовании я как-то прочитала аналогичные свидетельства, что и другие блокадники определяли каннибалов по розовым лицам со странным блеском. Ту соседку расстреляли. О каннибалах не распространялись, были известны случаи самосудов над ними.
Другой сосед Марии бросил свою жену с маленькими детьми и ушёл жить к женщине, которая работала в столовой.
Мария рассказывала, что от голода ей приснился сон, будто она отрубает собственную руку, чтобы съесть её. Недавно я узнала, что голодные видения о самопоедании — симптом предсмертной агонии. Но она выжила. Ей было 30, когда закончилась блокада. У неё наступил климакс, она облысела и до конца дней ходила в платочке. Умерла она глубоко за 90.🔽
With the sharp downturn in the crypto market, yelling has become a coping mechanism for many crypto traders. This screaming therapy became popular after the surge of Goblintown Ethereum NFTs at the end of May or early June. Here, holders made incoherent groaning sounds in late-night Twitter spaces. They also role-played as urine-loving Goblin creatures. 2How to set up a Telegram channel? (A step-by-step tutorial) As five out of seven counts were serious, Hui sentenced Ng to six years and six months in jail. Deputy District Judge Peter Hui sentenced computer technician Ng Man-ho on Thursday, a month after the 27-year-old, who ran a Telegram group called SUCK Channel, was found guilty of seven charges of conspiring to incite others to commit illegal acts during the 2019 extradition bill protests and subsequent months. In the “Bear Market Screaming Therapy Group” on Telegram, members are only allowed to post voice notes of themselves screaming. Anything else will result in an instant ban from the group, which currently has about 75 members.
from us
