Лето — время гостей, особенно в Москве; на выходных приезжали Лида с Лёшей из Нижнего Новгорода, и мы провели прекрасные выходные в Переделкине, а теперь вот меня навестил мой давний друг Миша Ганс.

За вечерним чаем мой давний друг Миша Ганс, увожаемый, задал мне вопрос: а вот есть у тебя, Артём, мечта?

Хожу весь день растерянным. Похоже, нет у меня мечты. Я как-то давно уже отучил себя о чём-либо мечтать. Цели есть, да, а вот мечты…

(мы с моим давним другом Мишей Гансом обсудили разницу между целью и мечтой, но довольно поверхностно; а разницу между мечтой и желанием не обсуждали вообще)

Чувствую себя даже не Базиным, а… ну вот совсем… Базин хотя бы о пальто мечтал.

Одновременно с этим подсознание подсказывает, что мы мечтаем стать кем-то вроде бегемотихи из реки Комати 👇

Дела….

С детства не желал спать ночами — помню, как расстраивался и насильно разлеплял глаза перед телевизором в первых классах школы.

Время шло. Родители заставляли меня ложиться до полуночи, я делал вид, что подчиняюсь, а сам читал тайком под одеялом; лет в четырнадцать они отчаялись и отстали — ну, мама периодически заходила в комнату и для проформы произносила что-то вроде «тёма-ну-сколько-можно-ты-на-часы-смотрел-время-уже-пять-утра-я-уже-скоро-на работу-встану», а я кивал головой: да-да, сколько можно, угу, смотрел, уже пять часов, да, тебе скоро на работу, увы….

В основном я зачитывался, однако, на каникулах почитать можно было и днём — так что в эти счастливые периоды жизни я чаще всего смотрел ночами телевизор или слушал радио.

В ночную пору некоторые телеканалы перерождались. Например, по субботам после полуночи на ТВЦ выходила программа «Открытый проект», где двое молодых ведущих Соня Филатова и Валерий Марьянов приглашали в гости неформатных рок-музыкантов. По НТВ ночами крутили чб-классику — именно там я впервые увидел любимые до сих пор «Бонни и Клайд», «Рокко и его братья» и «Туз в рукаве». Ещё я очень любил засыпать под «Коломбо» или дожидался сериала «Закон и порядок», первые сезоны которого не смог затем найти даже на торрентах.

По радио тоже шли странные передачи. Помню, какой-то олд ставил ночами классику зарубежного метала и обозревал новинки. А другой мужик глубоким баритоном рассказывал философские концепции и давал взвешенные советы звонившим в студию гостям.

Я очень любил эти ночи наедине с радио или телевизором. Потом, с появлением интернета, это ощущение ушло, размылось. А совсем недавно я его не только вспомнил, но и почувствовал! В день, когда писатель Степан Гаврилов запустил проект «Занимательная Хонтология».

Для меня это не подкаст даже, а реинкарнация тех самых ночных передач. Ведущий рассказывает о странных, загадочных сторонах нашей жизни: малых теориях заговора, кодах и узорах, порталах, тайных обществах, слизевиках… каждый выпуск — самая настоящая история.

А ещё Стёпа делает для выпусков ооочень крутой саунд-дизайн.

Включаю «Занимательную Хонтологию» ночами, сижу на кухне при свете галогенной лампы и кайфую — чего желаю и вам:

https://podcast.ru/1728657940
https://podcast.ru/1728657940
https://podcast.ru/1728657940

P.S.
Кстати, обложка у подкаста тоже топ. В ней использована графическая работа писателя Виктора Кертанова — можно посмотреть, как он с помощью пенплоттера и кода создаёт различные паттерны, оммажи, шриховки и тд. Захватывающее зрелище.

P.P.S
Забыл сказать, что рекомендую послушать подкаст только тем, чьё имя начинается на «А»!

Реалистическая проза, в которой герой сомневается в рациональности происходящего. Проза, полная пространств перехода, проза, которая и сама является попыткой попасть в закулисье реальности. Проза, читая которую, чувствуешь себя в пустом школьном коридоре ночью или в сумеречном ЖК с мигающими окнами лестничных пролётов. Проза, полная странных существ, прикидывающихся людьми, непонятых узоров и закономерностей. Тревожный фон, ожидание чего-то мистического, поиск хоть какого-то объяснения происходящего как в культурах других эпох, так и в отечественных поверьях, конспирологии, мифах.

Всё это — лиминальный реализм, течение, чем-то отличное от автофикшна, загибающегося нового реализма и калейдоскопа жанров.

Лиминальный реализм ярко заметен в прозе Алексея Сальникова и Антона Секисова, нередко — в книгах Романа Михайлова. Характерен он и для текстов Алексея Поляринова. Порой лиминальный реализм перетекает и в нелитературные проекты, например, в радиопередачу «Занимательная хонтология» Степана Гаврилова.

Я сам подсознательно вступил на эту тропинку, из раза в раз воспроизводя лиминальные паттерны в текстах. Мужчины, следящие за героем в ночном дворе при свете мигающего фонаря; разваливающийся дом деда под Онегой, в котором герой прячется от уже развалившейся действительности; мойры, живущие в домике по соседству…

Долгое время мне казалось, что я просто подражаю вышеназванным авторам или отстаю от них из-за лени и необразованности, но теперь из раза в раз убеждаюсь, что это лиминальный реализм расползается по всем уровням литературной башенки, в том числе — сочится неоном и в мой закуток.

Совпадений и пересечений очень много, это не может быть случайностью. Не зря «Наблюдателя» часто сравнивали с «Богом тревоги», несмотря на разность сюжетов; неспроста Степан Гаврилов объясняет малые теории заговора, а Виктор Кертанов воспроизводит с помощью кода и пенплоттера узоры; вдохновившись текстами Романа Михайлова, мы всматриваемся в ковры, по необъяснимым причинам тащимся в загадочные места, натыкаемся на необъяснимые совпадения.

Лиминальный реализм — пока ещё не вербализованное, расплывчатое настроение эпохи, ощущение поколения.

Собираюсь на своём скромном канале проверить эту идею на состоятельность, как-то описать её, структурировать, подробнее выделить общие черты.

По традиции продолжение следует.

У моей близкой подруги и соведущей «Двух авторских» Тани Млынчик в сентябре выходит второй роман. Он называется «Необитаемая».

На первый взгляд, это история о долгих и упорных попытках завести ребёнка. И о табуированности темы ЭКО в России.

А для меня «Необитаемая» стала текстом-преодолением, решительной и откровенной попыткой понять себя истинную, раскрошить ворох общественных стереотипов, социальных установок, заблуждений и сомнений.

Героиня не столько пытается стать обитаемой, сколько стремится населить себя собой. Что актуально для многих из нас, в любом возрасте.

А ещё «Необитаемая» — хороший автофикшн.

Во-первых, он не вышибает из читателя слёзку интонацией. Героиня не идентифицирует себя как жертва, не принуждает читателя к сочувствию или пониманию. Героиня — боец, сильный человек, который не намерен сдаваться. Но и у бойцов иногда опускаются руки.

Уверен, этот непривычный ракурс будет смотреться ярко в потоке современного автофикшна. Очень витальный текст. Редкость на фоне всеобщего уныния.

Не могу отделаться от мысли, что «Необитаемая» близка прозе Наталии Мещаниновой. Не материалом, не стилистикой, а именно интонацией и позицией.

Во-вторых, «Необитаемая» — автофикшн, написанный авторицей другой литературной традиции. Последнее время мы с Таней часто обсуждаем, что автофикшн в России загнал себя в добровольную резервацию. Толпы автор:ок пишут об одном и том же, говорят заученными фразами, советуют одинаковые книги, восхищаются одними и теми же учителями. Очень не хватает автофикшена, написанного людьми извне, с иным опытом и взглядами.

«Необитаемая» не следует линии партии — и это кайф.

Рад, что книга так быстро нашла издателя. В успехе романа не сомневаюсь. В горящих жопах тоже.

Как только книга появится в продаже, я скину сюда адреса и ссылки.

Наверное, мне бы пошла борода средней длины или щетина. Глядя на себя в зеркало по утрам, я понимаю это — однако, на правой скуле неизменно зияет унылая проплешина.

Невозможность ношения бороды я осознал достаточно рано, смирился и принялся бриться начисто. Я вообще никогда не грезил изменением внешности, я всегда воспринимал её как данность — да, можно было исправить мелочи или нюансы, но кардинальные перемены меня не интересовали. Куда больше волновала собственная стать.

Я осознавал желаемую стать через литературу: герои Куприна, Лермонтова и особенно Хемингуэя выглядели совершенно иначе, я же в студенческие годы казался себе погнутым гвоздём или кем-то вроде гиены, а после тридцати — издёрганной и утомлённой змеёй с гримасой, зубовным скрежетом, ухмылкой.

В 2018-м году режиссёр Марина Разбежкина сказала на занятии, что наш язык тела несёт в себе историю рода, и если посадить кого-то из группы на стул, то за десять минут монолога она сможет предположить происхождение человека. С тех пор я убедился ещё и в том, что стать тоже имеет недостижимую планку. Чуть позже я наблюдал в Петербурге за потомственными интеллигентами, и их походка, осанка, движения рук, отточенные с детства, представлялись мне чем-то недостижимым.

Как бы я ни старался выпрямлять спину или ходить медленнее, располагаться за столом или на кресле в гостиной, я терпел поражения. В моей семье наклонялись над тарелкой, широко расставляя локти, и загружали в себя щи, откусывая от хлебного ломтя; мужчины разворачивали стулья и сидели на них, как на табурете, наваливались грудью на спинку; жестикуляцию я подсознательно перенимал у дяди, отмотавшего одиннадцать лет в лагерях.

Полтора года назад ради эксперимента я скопировал жест Мишеля Уэльбека — держал сигарету между средним и безымянным пальцем, но как бы я ни старался, кисть не выгибалась кокетливо и утончённо. Меня тянуло скомкать сигарету в кулак, катать фильтр между большим и указательным. Я опускал сигарету на уровень живота, не вынося танцующего перед глазами дыма. Я не был собой и быстро избавился от этого откровенного подражания.

После лекции Разбежкиной я перестал править собственный язык тела, и примерно в то же время принялся любоваться героями Марчелло Мастроянни и Алена Делона. Они обладали той пластикой и тем флёром, который я хотел бы заиметь, сложись моя жизнь несколько иначе.

В Алене Делоне меня подкупала именно его леопардовая стать: осознание собственной эффектности перетекало в уверенность и пружинистость, с лёгким налётом ленцы.

Уже постфактум я осознал, что молодой Ален Делон сыграл в обожаемой мной картине Лукино Висконти «Рокко и его братья» — истории о бедных сицилийцах, переселившихся в Милан. Спортивная, семейная, любовная и моральная драмы в одном флаконе, кроме того — атмосферный фильм о боксе; на мой любительский взгляд, фильм-учебное пособие для писателя. Эталон трагедии.

Алену Делону на тот момент было двадцать пять лет. Он сыграл Рокко, чувственного и сдержанного юношу. Никакой эффектности, ленцы или пружинистости в Рокко не заметно, в каком-то смысле он — христианский, мышкинского типа персонаж, абсолютно нетипичный для самых известных персонажей Делона.

Меня всегда привлекали роли, выпадающие из выданного обществом амплуа. Поэтому сегодня, узнав от друзей о смерти актёра, я вспомнил не Жан-Поля из «Бассейна» и даже не Даниэле из «Первой ночи покоя», а именно Рокко.

Жизнь коротка, человек хрупок, образы нередко исчезают в тумане. Хорошо, что у нас остаются фильмы.

Сразу пересматривать что-то не хочется, смерть в данном случае невольно принимаешь за повод. Пройдёт несколько недель — продолжу изучать ещё неувиденные роли Делона.

А утром буду смотреться в зеркало, начисто бриться, тереть красные от недосыпа глаза.

А вот ещё одна реприза Леонида Енгибарова, «Медали».

Любители истории оценят подтекст — клоун исполнял номер в брежневские времена. Над тягой генсека эпохи застоя к наградам издевались многие, но исподтишка. А вот Енгибаров откровенно дерзил. И не только в Союзе.

На гастролях в Праге Леонид убежал от прикреплённого к нему сотрудника КГБ и поехал погулять в Австрию. Нашёл телефонную станцию, позвонил в гостиницу. Особист взял трубку.

— Я в Австрии! — заявил Енгибаров — Мне сейчас приезжать обратно или оставаться?!

После этой выходки Енгибарова сделали невыездным.