Удостоился чести принять участие в любимой ночной радиопередаче «Занимательная Хонтология», о которой рассказывал вам ранее.
@mlynchikbaturina сыграла саму себя, а я выступил в роли странноватого журналиста Бориса.
Выпуск состоит из двух частей и посвящён нашим любимым лиминальным пространствам🙂
Первая часть передачи
Вторая часть
Ужинайте, гасите верхний свет и включайте приёмник. Выпуски получились крышесносными и местами жутковатыми. Всё как мы любим!
@mlynchikbaturina сыграла саму себя, а я выступил в роли странноватого журналиста Бориса.
Выпуск состоит из двух частей и посвящён нашим любимым лиминальным пространствам
Первая часть передачи
Вторая часть
Ужинайте, гасите верхний свет и включайте приёмник. Выпуски получились крышесносными и местами жутковатыми. Всё как мы любим!
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Обнаружил, что на сайте журнала «Юность» выложили в открытый доступ мой рассказ «Город невозможности», который был опубликован в июньском номере.
Теперь можете почитать прямо в интернете:
https://unost.org/authors/gorod-nevozmozhnosti/
Я этот рассказ очень люблю, считаю его одним из двух своих литературных успехов (первый — «Остров глухого леса»).
Собственно, хочу теперь написать целый сборник таких рассказов, чем и планирую заниматься остаток осени и грядущую зиму.
Теперь можете почитать прямо в интернете:
https://unost.org/authors/gorod-nevozmozhnosti/
Я этот рассказ очень люблю, считаю его одним из двух своих литературных успехов (первый — «Остров глухого леса»).
Собственно, хочу теперь написать целый сборник таких рассказов, чем и планирую заниматься остаток осени и грядущую зиму.
Помните, я как-то писал здесь цикл заметок о том, как группа Сплин повлияла на моё взросление?
Неожиданно многим из вас понравились те посты. Так что я собрал их воедино, причесал и довёл повествование до конца.
Получилась одна из тех вещей, которые я теперь называю «автофикшн-эссе» и выкладываю на сайте.
Так что можете почитать, кому было интересно.
«Пой мне ещё»:
https://soshnikov.space/sing-me-some-more
Неожиданно многим из вас понравились те посты. Так что я собрал их воедино, причесал и довёл повествование до конца.
Получилась одна из тех вещей, которые я теперь называю «автофикшн-эссе» и выкладываю на сайте.
Так что можете почитать, кому было интересно.
«Пой мне ещё»:
https://soshnikov.space/sing-me-some-more
Никогда добровольно не принимал участие в фотосъёмках, но тут Маша Шабанова @marifirs_film предложила пофотографировать меня в осеннем Переделкине—и я не удержался.
И вот что в итоге получилось 👀
И вот что в итоге получилось 👀
Удивительно, как в детстве и юности кажется, что всё это случится не с нами.
Мужики с коньяком на столе, скрывающие под натянутыми свитерами сердечно-сосудистые и гастроэнтерологические заболевания; женщины в выцветших халатах, распивающие чай на кухне в бигудях; старик с отвисшими щеками и приобретённой желтизной кожи, оглядывающий уставшими глазами сутулые плечи в зеркале—казалось, эти люди живут по каким-то иным, своим законам, казалось, нам такими не стать.
Каждое поколение смотрит на людей постарше с непониманием, и каждое в итоге оказывается за теми же столами, на тех же табуретах, хлопающее себя по животу. В отрочестве мама не отпускала меня никуда с ночевой, заявляла: «я вышла из двери, в которую ты сейчас заходишь»—я ей не верил, конечно, списывал на гиперопеку, а потом вырос и понял—да, действительно, она бывала в этих комнатах, наверняка знала их наизусть, и теперь уже я ожидаю ночью младшего брата со вписки, не находя себе места; виню во всём бессонницу, но ведь не сплю же?
В юности смотрел в интернете на людей, которые сидели в тюрьмах или убивали жён из ревности, спивались, умирали… Затем друга детства посадили за торговлю наркотиками. Одноклассницу убил гантелью ухажёр, стащил у неё ноутбук и деньги; далеко не убежал, поймали на следующий день. На соседа по дому весной пришла похоронка.
Не были мы никогда особенными, и не будем, вот она, жизнь, вокруг нас, не щадит никого, и среди детей в белых рубашках на любой школьной фотографии есть те, кто во взрослой жизни станет исчадием ада или его жертвой.
Стою возле метро и понимаю, что и сам стал мужиком в пуховике, угрюмо курящим рядом с мусоркой. Когда-то проходил мимо таких мужиков, думал «вот блин, тяжёлая у них, похоже, участь, совсем приуныли», а сейчас задумаешься—да ничего, просто с каждым годом проблем всё больше, печаль копится, надежды тают, а хмурый даже не потому, что всё ужасно—просто снегодождь на улице, не выспался, ко врачу надо, на работу надо, в магазин потом, убираться ещё…
Студенты идут мимо, скользят по мне взглядом, выдыхают пар из цветастых одноразок. Наверняка тоже думают, что не станут таким мужиком, как я.
А я им вслед, украдкой, про себя: подождите. Подождииите…
Всё это случится и с вами.
Мужики с коньяком на столе, скрывающие под натянутыми свитерами сердечно-сосудистые и гастроэнтерологические заболевания; женщины в выцветших халатах, распивающие чай на кухне в бигудях; старик с отвисшими щеками и приобретённой желтизной кожи, оглядывающий уставшими глазами сутулые плечи в зеркале—казалось, эти люди живут по каким-то иным, своим законам, казалось, нам такими не стать.
Каждое поколение смотрит на людей постарше с непониманием, и каждое в итоге оказывается за теми же столами, на тех же табуретах, хлопающее себя по животу. В отрочестве мама не отпускала меня никуда с ночевой, заявляла: «я вышла из двери, в которую ты сейчас заходишь»—я ей не верил, конечно, списывал на гиперопеку, а потом вырос и понял—да, действительно, она бывала в этих комнатах, наверняка знала их наизусть, и теперь уже я ожидаю ночью младшего брата со вписки, не находя себе места; виню во всём бессонницу, но ведь не сплю же?
В юности смотрел в интернете на людей, которые сидели в тюрьмах или убивали жён из ревности, спивались, умирали… Затем друга детства посадили за торговлю наркотиками. Одноклассницу убил гантелью ухажёр, стащил у неё ноутбук и деньги; далеко не убежал, поймали на следующий день. На соседа по дому весной пришла похоронка.
Не были мы никогда особенными, и не будем, вот она, жизнь, вокруг нас, не щадит никого, и среди детей в белых рубашках на любой школьной фотографии есть те, кто во взрослой жизни станет исчадием ада или его жертвой.
Стою возле метро и понимаю, что и сам стал мужиком в пуховике, угрюмо курящим рядом с мусоркой. Когда-то проходил мимо таких мужиков, думал «вот блин, тяжёлая у них, похоже, участь, совсем приуныли», а сейчас задумаешься—да ничего, просто с каждым годом проблем всё больше, печаль копится, надежды тают, а хмурый даже не потому, что всё ужасно—просто снегодождь на улице, не выспался, ко врачу надо, на работу надо, в магазин потом, убираться ещё…
Студенты идут мимо, скользят по мне взглядом, выдыхают пар из цветастых одноразок. Наверняка тоже думают, что не станут таким мужиком, как я.
А я им вслед, украдкой, про себя: подождите. Подождииите…
Всё это случится и с вами.
Наверное, существует два способа вести личные телеграм-каналы: кто-то пулемётом постит мысли и события, заполняя собой ленту, а кто-то публикует только избранные соображения, фильтруя контент. Мой фильтр отсеивает буквально всё, и я, периодически заглядывая в канал, удивляюсь тому, что снова промолчал больше месяца.
В четвёртый раз уехал в турецкий город Каш, традиционно в несезон. Безусловно, тут теплее, чем в России, днём пятнадцать градусов, ночью десять, но с моря дует прохладный ветер, и даже в полдень приходится ходить в лёгком пуховике. Туристов мало, турки сидят за столиками в кафе для своих и, безостановочно дымя сигаретами, играют в национальную настольную игру «Okey». На ветвях висят засохшие гранаты, волны разбиваются о каменистое побережье, скучая по загорающим. Продавщица спит за столиком под вывеской Gözleme, воздух пропитан дымом от костров, которые разводят у редких работающих ресторанов. Удивительное ощущение заброшенности и загадочности.
На днях исполнилось два года с момента выхода моего дебютного романа, и с тех пор из публикаций у меня—лишь один рассказ в «Юности», в довесок—никаких новых идей, и порой кажется, что весь этот писательский флёр, резиденции, чтения в барах—лишь затянувшаяся игра в писательство; в ту же минуту представляешь себе жизнь без письма и настигает ощущение непроходящей пустоты, некое подобие зияющей дыры, которую абсолютно непонятно, чем заполнять теперь.
Недалеко от любимого маяка снесли старое здание, строители трещат сваркой, экскаватор с грохотом сгребает ликийские камни и сбрасывает их в море. Везде продолжается жизнь, наполненная чеховскими деталями, тянет вглядываться в них и подмечать, но во что их обтесать, кроме как в подобные телеграм-посты—ответа нет.
Что ж, пусть будут посты.
В четвёртый раз уехал в турецкий город Каш, традиционно в несезон. Безусловно, тут теплее, чем в России, днём пятнадцать градусов, ночью десять, но с моря дует прохладный ветер, и даже в полдень приходится ходить в лёгком пуховике. Туристов мало, турки сидят за столиками в кафе для своих и, безостановочно дымя сигаретами, играют в национальную настольную игру «Okey». На ветвях висят засохшие гранаты, волны разбиваются о каменистое побережье, скучая по загорающим. Продавщица спит за столиком под вывеской Gözleme, воздух пропитан дымом от костров, которые разводят у редких работающих ресторанов. Удивительное ощущение заброшенности и загадочности.
На днях исполнилось два года с момента выхода моего дебютного романа, и с тех пор из публикаций у меня—лишь один рассказ в «Юности», в довесок—никаких новых идей, и порой кажется, что весь этот писательский флёр, резиденции, чтения в барах—лишь затянувшаяся игра в писательство; в ту же минуту представляешь себе жизнь без письма и настигает ощущение непроходящей пустоты, некое подобие зияющей дыры, которую абсолютно непонятно, чем заполнять теперь.
Недалеко от любимого маяка снесли старое здание, строители трещат сваркой, экскаватор с грохотом сгребает ликийские камни и сбрасывает их в море. Везде продолжается жизнь, наполненная чеховскими деталями, тянет вглядываться в них и подмечать, но во что их обтесать, кроме как в подобные телеграм-посты—ответа нет.
Что ж, пусть будут посты.