У историка моды Марьяны Скуратовской, которую я нежно люблю, недавно вышел пост о картине Владимира Маковского «Урок танцев». Давайте посмотрим на неё с балетоведческой точки зрения.

Профессия учителя танцев в XIX веке была очень востребована в богатых домах, аристократических и просто состоятельных, да и купеческих. Хорошее воспитание подразумевало умение танцевать, а танец – это и умение держать себя. Своеобразный манифест о роли танца в жизни человека прозвучал еще в XVII веке: Мольер вложил его в уста Учителя танцев в пьесе «Мещанине во дворянстве». «Нет ничего более необходимого человеку, чем танцы. Все людские невзгоды, все злоключения, коими полна история, оплошности государственных деятелей, ошибки великих полководцев – все это проистекает единственно от неумения танцевать. Когда человек поступает не так, как должно, про него обыкновенно говорят, что он сделал неверный шаг, не правда ли? А чем еще может быть вызван неверный шаг, как не неумением танцевать?»

«Каталог» бальных танцев второй половины XIX века был обширным и включал мазурку, вальс, котильон, польку, кадриль, полонез. Знание всех танцевальных нюансов требовало многолетних занятий, поэтому к ним приступали с детства. Преподавали танцы учителя самого разного уровня. В дома с высоким достатком и положением приглашали именитых солистов императорского балета, люди «попроще» обращались к рядовым артистам.

Частные уроки приносили неплохую прибыль и составляли важную часть бюджета семьи. Учителя из «высшей лиги» могли назначать от 25 до 100 рублей за урок! Адам Глушковский упоминал одного своего «заказчика», который за два месяца занятий заплатил ему 1000 рублей. Тамара Карсавина, дочь солиста императорского балета Платона Карсавина, вспоминает, что ее отец, выйдя на пенсию, для поддержания материального благополучия семьи стал давать больше частных уроков. Кстати, некоторые семьи приглашали педагога «вскладчину» (что, кажется, и происходит на картине): собирали компанию детей примерно одного возраста и приглашали к ним учителя. Так, например, в начале XIX века Роза Дидло, жена знаменитого балетмейстера, приезжала «в какой-нибудь дом, где собирали по 8 барышень, и за два часа урока брала она 100 рублей».

Учитель танцев в частных домах должен был соответствующе выглядеть: правила предписывали ему являться на урок «в черном фраке, в белой выглаженной безукоризненной чистоты рубахе, с черным или белым галстуком и в белых лайковых перчатках», к этом добавлялись начищенные до блеска лаковые кожаные туфли. Дети многих артистов балета, чьи отцы преподавали танцы в частных домах, оставили воспоминания о трудностях работы – необходимость днем ездить по урокам в вечернем наряде – зачастую приводила к простудам, т.к. разгоряченный после энергичных упражнений, не имевший возможности переодеться, преподаватель должен был ехать по морозу на следующее занятие в другой дом. Танцы в частных домах преподавали ведущие солисты петербургской балетной труппы: Николай Гольц, Феликс Кшесинский, Тимофей Стуколкин, Платон Карсавин.

Замечу также, что изображенный на полотне педагог берет за свои услуги довольно высокую плату: он приехал на урок не один, а с музыкантом, который требовал дополнительных расходов. Обычно учителя танцев аккомпанировали себе на небольших скрипочках, но здесь в углу сидит скрипач, с которым наш герой работает «в паре». Иногда и сами музыканты, научившись танцам «вприглядку», начинали карьеру танцевального учителя, брали они за свои услуги недорого, но и качество обучения было невысоким, да и приглашали их в дома, где не было средств на "правильного" учителя.

В годы Первой Мировой войны многие лица, чьи финансовые возможности позволяли это сделать, организовывали за свой счет лазареты для раненых. Не остался в стороне и балет. Уже 1 сентября 1914 года было принято решение организовать лазарет петроградских и московских императорских театров; 2 сентября был составлен Комитет, от балета в него вошла Елена Смирнова. 3 сентября состоялось собрание по обсуждению вопросов организации лазаретов, артисты согласились отчислять из жалованья по 2%. В Петербурге лазарет на 40 коек (впоследствии его увеличили до 75 мест) расположили в Театральном училище. Директор императорских театров отметил: «Лазарет прекрасно оборудован, и все раненые говорят, что попали в рай. Кормят очень хорошо, очень хороший уход, работают все труппы». Кстати, работали артисты в «театральном» лазарете бесплатно.

Матильда Кшесинская не осталась в стороне от патриотического порыва. 17 октября 1914, 110 лет назад, она получила разрешение на открытие лазарета на 50 кроватей с полным оборудованием и содержанием раненых. Матильда Феликсовна много хлопотала по благоустройству своего заведения. «Я нашла чудную квартиру недалеко от меня на Каменноостровском проспекте для небольшого лазарета, всего на тридцать кроватей. Я не жалела средств на его устройство, в нем были две операционные комнаты и три палаты для раненых по десять кроватей в каждой. Я привлекла лучших врачей, которые каждый день посещал лазарет. Постоянный штат состоял из одной старшей сестры, двух сестер и двух санитаров и повара Сергея, который был помощником моего главного повара». Кшесинская не ухаживала за ранеными, как это делали многие танцовщицы, но вот великолепно организовать быт и делать постоянные и очень милые подарки – этим Матильда Феликсовна запомнилась своим подопечным. «Я устроила им однажды большой праздник и танцевала перед ними с Орловым и Стуколкиным «Русскую», которую я исполняла раз в Красном Селе».

#Кшесинская

30 лет назад, 18 октября 1994 года, умерла ленинградская балерина Калерия Федичева. Сегодня это имя помнят немногие ленинградские балетоманы, но в 1960-е годы артистка была очень популярна. Среди блестящего состава театра Федичева не терялась, она танцевала классический репертуар («Раймонда», «Баядерка», «Дон Кихот»), ее любили современные балетмейстеры (Эгина в «Спартаке», Мехменэ-Бану), особенно Игорь Бельский, который поручил ей один из премьерных спектаклей «Ленинградской симфонии». Поговаривали, что ее продвижению способствовал и директор театра Петр Рачинский (Олег Виноградов пишет о «неограниченной поддержке»), и действительно, как только его сняли в 1975, на следующий год Калерия Федичева, завершившая исполнительскую карьеру, уехала в США. Всех этот отъезд удивил: балерина здесь ни в чем не нуждалась, а как танцовщица она уже не выступала.

Олег Виноградов вспоминал, как перед отъездом в Америку Федичева предложила купить у нее бесценные иконы. Виноградов заметил, что продавать иконы большой грех, сам Федичева была верующим человеком и жадностью не отличалась, но ей требовались деньги для отъезда. В итоге Виноградов купил у нее самую лучшую икону Тихвинской Божьей Матери, которую впоследствии подарил храму в Зеленогорске.

Судьба же Калерии Федичевой в Америке не сложилась, у нее была небольшая балетная школа, не приносившая ей большого дохода, ее часто обманывали, друзей было мало. В 1986 году труппа Кировского театра оказалась в Америке, Федичева пригласила Виноградова и артистов к себе в гости, она устроила невероятный праздник у себя дома, ее доброта и искренность покорили всех. Последние годы знаменитой балерины были печальны.

Виноградов: «У нее обнаружился рак. Страховка не покрывала денег на операцию. Со слезами она молилась на маленькую иконку и вспоминала мои слова о продаже своих икон. В 1994 году, в возрасте 58 лет Федичева умерла. Царство небесное тебе, Калерия! Неуемная любительница жизни, яркая звезда ленинградского балета!»

#Федичева

Получила сегодня бандероль. Благодарю Элину Гарееву, автора книги о Нижинском, за подарок и автограф!

100 лет назад, 20 октября 1924, в Москве умер Александр Горский. Балетмейстер, родившийся и учившийся в Петербурге, олицетворяет истинную хореографическую «московскость»; из 35 лет творческой деятельности 25 лет, четверть века, он отдал Москве. Его творчество в Первопрестольной, конечно, спорно, не все постановки вызывали одобрение, ему противодействовали ведущие мастера академической сцены. Но все же именно благодаря Горскому мы имеем сегодняшний балет «Дон Кихот».

Последние годы Горского были печальны. В театре ему не давали работы, директор Малиновская очень недолюбливала балетмейстера. Чтобы прокормить себя, он даже сочинял номера для цирка: ставил танцы шахмат.

Он слабел и сдавал, как писали его друзья, физически и психически. «Горский томился без живого дела. Правда, он начал как-то физически сдавать. Он стал замыкаться в себе и потерял способность смело мечтать. В театре ему ничего не предлагали» (из воспоминаний Г. Римского-Корсакова). От голода его спасло преподавание в студии Элирова, «очень сомнительной репутации», но балетмейстер ответил на эти упреки: «Вот меня ругают, что я пошел преподавать к Элирову. Театр ничего для меня не сделал, а Элиров привез мне дрова, дал прекрасный паек и деньги, он рад исполнить каждое мое желание».

Последний год своей жизни он приходил в театр, где ему ничего не предлагали поставить, «растерянно бродил по коридорам и залам, отвечая невпопад на вопросы, не замечая перешептываний». Как вспоминает ученица Горского О. Некрасова, с ним «в эти годы в театре совсем перестали считаться. Последние полтора года жизни Горского в театра всячески третировали. Вслух называли ненормальным, хотя явных проявлений его психической болезни еще не было. Но он терял силы, появилась слабость, засыпал часто, стал апатичен. В классе как-то запутался в движениях. Врачи нашли, что он переработался и что надо отдыхать. А сестре отдельно сказали, что жить осталось не более года. Однажды поднялся на колосники, догола разделся и так лежал, воображая, что он грелся под лучами солнца у моря». Его сестра, описывая этот эпизод, о котором говорят несколько современников, прибавляет: «И с больной психикой он по-прежнему театр воспринимал как гревшее его всю жизнь солнце искусства«.

На панихиде в Большом театре гроб Горского был покрыт живыми цветами. Екатерина Гельцер молча положила на грудь усопшего букет белых роз. Он похоронен на Ваганьковском кладбище. P.s. Кстати, на памятнике дата смерти указана как 10 февраля (поправлено С.В. Лалетиным), это к вопросу о том, что не стоит рассматривать информацию на могиле как исключительно верную: надписи высекают не историки, а каменотесы.

#Горский; #бедлам

21 октября 1928 года па де де Голубой птицы и принцессы Флорины в «Спящей красавице» обрело новых исполнителей: на сцене ГАТОБа дебютировали Галина Уланова и Алексей Ермолаев.

Ермолаев уже два года танцевал в труппе, властно «переиначивая» партии классического репертуара, наполняя их героикой и свободой. Для Улановой принцесса Флорина стала дебютом на академической сцене в качестве артистки балета прославленной труппы.

Их «выдвинул» руководитель труппы Федор Лопухов. Рассказывали, что Ермолаев приходил в балетный зал часов в десять – одиннадцать вечера, после репетиций и спектакля, закрывался на клю и до изнеможения репетировал, а утром снова появлялся в балетном классе.

Вариация Голубой птицы сложна. Первая часть – повторяющаяся несколько раз комбинация sissonne – pas failli – assemblé. Здесь Ермолаев поразил всех профессионалов: он словно замирал в воздухе в венчавшем комбинацию ассамбле, плотно соединив ноги и привольно задержавшись в воздухе; прыжок выглядел эффектно, ноги танцовщика были параллельны к планшету сцены. Его коллега по театру Петр Гусев вспоминал: «Видавшие виды старейшие актеры – Солянников, Кшесинский, Вазем и другие – прямо говорили, что такого прыжка они ни у кого не видели. Даже у Нижинского. Ермолаев буквально зависал в воздухе и держал ноги «склеенными» до такого момента, когда казалось, что он неизбежно должен разбиться». Овация, начавшаяся сразу же, как только Ермолаев взлетел вверх, не прекращалась всю вариацию.

Голубая птица Алексея Ермолаева выросла из Зимней птицы, которую он танцевал на премьере балета «Ледяная дева» (1927) в постановке Лопухова: балетмейстер в содружестве с танцовщиком сочинили невероятно трудную вариацию фантастического крылатого создания, которую потом не смог повторить ни один танцовщик, насытив ее новыми, до тех пор не исполнявшимися движениями.

Гений героического танца решительно набирал высоту.

#Ермолаев