"Камикадзе-такси" Масато Харады наполнен удивительной лёгкостью, несмотря ни на почти трёхчасовой хронометраж, ни на сюжет, в иных руках выглядевший бы тяжеловесно и сурово. Превращаясь на полпути из криминальной драмы в петляющий роуд-муви, он ни на секунду не скрывает, что хочет быть прежде всего политическим высказыванием, предлагая блуждающий, но предельно точный, заряженный подспудной яростью взгляд на японскую политику девяностых и проступающее сквозь неё эхо имперских амбиций времён второй мировой.
Остраняющий киноязык Харады ощущается и японским, и не-японским одновременно — как очаровательно-неловкий диалект, на котором говорит герой Кодзи Якусё, отчасти собранный на основе речи выросшего в США сына режиссёра, отчасти позаимствованный у русского эмигранта, с которым актёр общался, готовясь к съёмкам. Он играет таксиста Кантаке, родившегося в Японии, тридцать лет прожившего в Перу и приехавшего теперь на заработки на историческую родину. Наверное, главное, что знало тогда о Перу большинство коренных японцев — это то, что в 1990 она стала первой (и до сих пор единственной) страной мира, лидером которой стал японец, не являющийся членом императорской семьи — диктатор Альберто Фухимори. Сейчас он отбывает двадцатипятилетний тюремный срок за многочисленные нарушения прав человека, но в 1994 мог показаться человеком успешным и заслуживающим уважения - в отличие от иных перуанских японцев, приезжавших в Японию в роли трудовых мигрантов, не слишком уместных на фоне экономического спада.
Их голоса - среди которых затесался и голос Кантаке - звучат в открывающей фильм сцене телеинтервью с жителями коммуны перуанских и бразильских японцев. Эпиграф к фильму, помимо прочего, сообщает: в Японии 1994 года, оказавшейся в политическом хаосе на фоне коррупционных скандалов и отставки правительства, находилось 150 тысяч таких трудовых мигрантов японского происхождения, 90 тысяч членов якудза, и политики, искажающие исторические факты. После этого Кантаке исчезает из фильма почти на час, уступая место персонажам из последних двух категорий, но приём с интервью не спешит уходить — на протяжении фильма мы будем иногда видеть, как персонажи, извлечённые из сюжетного пространства, комментируют происходящее, обращаясь к невидимому журналисту. И даже когда они говорят о вещах отвлечённых и личных, такая рамка не даёт забыть о социальном подтексте сюжета, пронизывающего большинство слоёв японского общества. (Другим напоминанием о первой сцене будет служить воздушный саундтрек Масахиро Кавасаки, эмулирующий перуанские народные мотивы и вносящий значительный вклад в пресловутое ощущение лёгкости, упомянутое выше)
Вскоре в нашем поле зрения оказывается сенатор Домон, который бравирует из телевизора своим прошлым пилота-камикадзе, сетует на мигрантов, отказывается признавать использование японской армией "женщин для утешения" военным преступлением и считает главной проблемой современной Японии то, что женщины делают карьеру, а не остаются на кухне. В свободное от правого популизма время он играет в гольф и жестоко избивает проституток, которых поставляет ему криминальная организация Анимару. Тацуо, недавно назначенный ответственным за их подбор, по наивности посылает к сенатору свою девушку Рейко и её замкнутую подругу с кошачьим именем Тама. Тама возвращается с рассечённым лицом, Рейко за излишнее недовольство убивает босс Анимару, и Тацуо, ставший этому свидетелем, тем же вечером задумывает план мести — ворваться с компанией старых друзей в поместье Домона и украсть его внушительную заначку.
Если Кантаке, с которым он встретится аккурат после часовой отметки, очень сдержан, мягок, почти статичен, то Тацуо в исполнении Кадзуи Такахаси отличается крайней непосредственнностью, богатой пластикой и широким эмоциональным диапазоном — и при этом как будто совершенно избавлен от брутальности, привычной для героев его статуса.
"Камикадзе-такси" Масато Харады наполнен удивительной лёгкостью, несмотря ни на почти трёхчасовой хронометраж, ни на сюжет, в иных руках выглядевший бы тяжеловесно и сурово. Превращаясь на полпути из криминальной драмы в петляющий роуд-муви, он ни на секунду не скрывает, что хочет быть прежде всего политическим высказыванием, предлагая блуждающий, но предельно точный, заряженный подспудной яростью взгляд на японскую политику девяностых и проступающее сквозь неё эхо имперских амбиций времён второй мировой.
Остраняющий киноязык Харады ощущается и японским, и не-японским одновременно — как очаровательно-неловкий диалект, на котором говорит герой Кодзи Якусё, отчасти собранный на основе речи выросшего в США сына режиссёра, отчасти позаимствованный у русского эмигранта, с которым актёр общался, готовясь к съёмкам. Он играет таксиста Кантаке, родившегося в Японии, тридцать лет прожившего в Перу и приехавшего теперь на заработки на историческую родину. Наверное, главное, что знало тогда о Перу большинство коренных японцев — это то, что в 1990 она стала первой (и до сих пор единственной) страной мира, лидером которой стал японец, не являющийся членом императорской семьи — диктатор Альберто Фухимори. Сейчас он отбывает двадцатипятилетний тюремный срок за многочисленные нарушения прав человека, но в 1994 мог показаться человеком успешным и заслуживающим уважения - в отличие от иных перуанских японцев, приезжавших в Японию в роли трудовых мигрантов, не слишком уместных на фоне экономического спада.
Их голоса - среди которых затесался и голос Кантаке - звучат в открывающей фильм сцене телеинтервью с жителями коммуны перуанских и бразильских японцев. Эпиграф к фильму, помимо прочего, сообщает: в Японии 1994 года, оказавшейся в политическом хаосе на фоне коррупционных скандалов и отставки правительства, находилось 150 тысяч таких трудовых мигрантов японского происхождения, 90 тысяч членов якудза, и политики, искажающие исторические факты. После этого Кантаке исчезает из фильма почти на час, уступая место персонажам из последних двух категорий, но приём с интервью не спешит уходить — на протяжении фильма мы будем иногда видеть, как персонажи, извлечённые из сюжетного пространства, комментируют происходящее, обращаясь к невидимому журналисту. И даже когда они говорят о вещах отвлечённых и личных, такая рамка не даёт забыть о социальном подтексте сюжета, пронизывающего большинство слоёв японского общества. (Другим напоминанием о первой сцене будет служить воздушный саундтрек Масахиро Кавасаки, эмулирующий перуанские народные мотивы и вносящий значительный вклад в пресловутое ощущение лёгкости, упомянутое выше)
Вскоре в нашем поле зрения оказывается сенатор Домон, который бравирует из телевизора своим прошлым пилота-камикадзе, сетует на мигрантов, отказывается признавать использование японской армией "женщин для утешения" военным преступлением и считает главной проблемой современной Японии то, что женщины делают карьеру, а не остаются на кухне. В свободное от правого популизма время он играет в гольф и жестоко избивает проституток, которых поставляет ему криминальная организация Анимару. Тацуо, недавно назначенный ответственным за их подбор, по наивности посылает к сенатору свою девушку Рейко и её замкнутую подругу с кошачьим именем Тама. Тама возвращается с рассечённым лицом, Рейко за излишнее недовольство убивает босс Анимару, и Тацуо, ставший этому свидетелем, тем же вечером задумывает план мести — ворваться с компанией старых друзей в поместье Домона и украсть его внушительную заначку.
Если Кантаке, с которым он встретится аккурат после часовой отметки, очень сдержан, мягок, почти статичен, то Тацуо в исполнении Кадзуи Такахаси отличается крайней непосредственнностью, богатой пластикой и широким эмоциональным диапазоном — и при этом как будто совершенно избавлен от брутальности, привычной для героев его статуса.
Concise To delete a channel with over 1,000 subscribers, you need to contact user support To upload a logo, click the Menu icon and select “Manage Channel.” In a new window, hit the Camera icon. End-to-end encryption is an important feature in messaging, as it's the first step in protecting users from surveillance. A Hong Kong protester with a petrol bomb. File photo: Dylan Hollingsworth/HKFP.
from us
