Немецкие правые апроприировали один из моих любимых треков 1990-х: Gigi D’Agostino – L’Amour Toujours.
В оригинале это песня о любви:
“Мне всё равно, что ты сделал в своей жизни”, “я всегда буду рядом с тобой”, “пожалуйста, приди ко мне”, “я улечу с тобой”.
В правых мемах этот текст заменён на кричалку:
“Иностранцы, убирайтесь!
Германия для немцев!”
(Ausländer Raus, Deutschland den Deutschen).
В одном из мемов под L’Amour Toujours мчится на роликах Pepe the Frog – ещё один важный и присвоенный правыми символ, который те используют в своих расистских, антисемитских и ксенофобских посланиях.
Это – эффективная пропагандистская стратегия: взять виральную песню, которую знают и любят миллионы, и подменить её смысл своими лозунгами, чтобы через узнаваемость и ностальгию посеять в головы семена ненависти.
Позаимствовав чужой трек, немецкие зиги позабыли, что Gigi D’Agostino – итальянец. Т.е., иностранец… Сам убирайся, но трек нам оставь? :)
@dadakinder – поддержать автора
В оригинале это песня о любви:
“Мне всё равно, что ты сделал в своей жизни”, “я всегда буду рядом с тобой”, “пожалуйста, приди ко мне”, “я улечу с тобой”.
В правых мемах этот текст заменён на кричалку:
“Иностранцы, убирайтесь!
Германия для немцев!”
(Ausländer Raus, Deutschland den Deutschen).
В одном из мемов под L’Amour Toujours мчится на роликах Pepe the Frog – ещё один важный и присвоенный правыми символ, который те используют в своих расистских, антисемитских и ксенофобских посланиях.
Это – эффективная пропагандистская стратегия: взять виральную песню, которую знают и любят миллионы, и подменить её смысл своими лозунгами, чтобы через узнаваемость и ностальгию посеять в головы семена ненависти.
Позаимствовав чужой трек, немецкие зиги позабыли, что Gigi D’Agostino – итальянец. Т.е., иностранец… Сам убирайся, но трек нам оставь? :)
@dadakinder – поддержать автора
Может ли фашня взять власть в Европе?
Осмысляя итоги выборов в Европарламент, важно понимать, как устроена власть в Евросоюзе.
1. Европейский совет (European Council). В его состав входят главы государств и правительств стран ЕС, а также Председатель Европейского совета и Президент Европейской комиссии. Совет определяет политику и приоритеты ЕС, и принимает решения касательно членства в союзе, но не имеет законодательной власти. Председателя избирают члены Совета.
2. Совет Министров (The Council of the European Union). В него входят министры всех стран ЕС. Состав собрания зависит от его темы: если обсуждается культура, то собираются министры культуры. Функция Совета Министров в том, чтобы координировать политику стран ЕС, и, совместно с Европарламентом, принимать законы и бюджет Евросоюза. Каждая страна ЕС поочерёдно председательствует в Совете Министров.
3. Европейская комиссия (European Commission). Обладает исключительным правом предлагать новые законы, которые затем принимает Совет Министров и Европарламент; следит из их выполнением. В состав Комиссии входит один комиссар от каждой страны ЕС. Президента Европейской комиссии выдвигает Европейский совет, а утверждает Европарламент.
4. Европарламент (European Parliament). Совместно с Советом Министров принимает и вносит поправки в законы, выдвинутые Еврокомиссией; принимает бюджет и контролирует его исполнение; утверждает Президента Комиссии и назначает её комиссаров; обладает правом выразить Комиссии вотум недоверия. Депутаты Европарламента избираются прямым голосованием граждан стран ЕС.
В теории, вышеописанное разделение властей создаёт систему сдержек и противовесов, гарантирующих воспроизводство текущего порядка вещей – рыночного центризма во главе которого стоят экономические элиты.
Теперь представим, что Европарламент взяла коалиция крайне правых сил. Это позволит им назначать соответствующих комиссаров и, следовательно, писать законы ЕС.
Учитывая, что национальные правительства стран-членов ЕС формируются в результате демократических выборов, то и Европейский совет, и Совет Министров будет отражать “глас народа” – тот самый, который наводнил Парламент и Комиссию крайне правыми.
Оставим за кадром вопрос о том, как вампир сохраняет идеологическую гегемонию и производит этот “глас”. Вопрос: что тогда? Существуют ли механизмы предотвращения прихода к власти людоедов?
Одним из таких механизмов считается Европейский суд, который может отменять законы и действия институтов Евросоюза, если они противоречат основополагающим договорам и принципам ЕС – например, нарушают права человека.
Но есть нюанс: состав Европейского суда определяют правительства стран ЕС. Если это крайне правые правительства, то и судей они будут назначать таких же.
Все выдвинутые кандидатуры проходят через Комитет по оценке кандидатов, который изучает их на предмет пригодности. Однако, выводы Комитета носят рекомендательный характер. Конечное решение о назначении судей принимается правительствами стран ЕС совместно, что обычно происходит через Совет Министров. И ладно, если в этом совете засел штучный “йоббик”. Но что, если Европу накрывает правым тазом?
Дизайн Евросоюза позволяет привести к власти ксенофобов. Причём, совершенно демократическим образом. Главное обработать электорат, и он протащит радугу из различных оттенков коричневого.
Вот почему важно, кто именно владеет платформами обмена информацией, и как осуществляется их контроль – особенно в обстоятельствах, когда элиты начинают заливать баблом фашню в надежде, что та защитит их от налогов, профсоюзов и других левацких издержек демократии.
@dadakinder – поддержать автора
Осмысляя итоги выборов в Европарламент, важно понимать, как устроена власть в Евросоюзе.
1. Европейский совет (European Council). В его состав входят главы государств и правительств стран ЕС, а также Председатель Европейского совета и Президент Европейской комиссии. Совет определяет политику и приоритеты ЕС, и принимает решения касательно членства в союзе, но не имеет законодательной власти. Председателя избирают члены Совета.
2. Совет Министров (The Council of the European Union). В него входят министры всех стран ЕС. Состав собрания зависит от его темы: если обсуждается культура, то собираются министры культуры. Функция Совета Министров в том, чтобы координировать политику стран ЕС, и, совместно с Европарламентом, принимать законы и бюджет Евросоюза. Каждая страна ЕС поочерёдно председательствует в Совете Министров.
3. Европейская комиссия (European Commission). Обладает исключительным правом предлагать новые законы, которые затем принимает Совет Министров и Европарламент; следит из их выполнением. В состав Комиссии входит один комиссар от каждой страны ЕС. Президента Европейской комиссии выдвигает Европейский совет, а утверждает Европарламент.
4. Европарламент (European Parliament). Совместно с Советом Министров принимает и вносит поправки в законы, выдвинутые Еврокомиссией; принимает бюджет и контролирует его исполнение; утверждает Президента Комиссии и назначает её комиссаров; обладает правом выразить Комиссии вотум недоверия. Депутаты Европарламента избираются прямым голосованием граждан стран ЕС.
В теории, вышеописанное разделение властей создаёт систему сдержек и противовесов, гарантирующих воспроизводство текущего порядка вещей – рыночного центризма во главе которого стоят экономические элиты.
Теперь представим, что Европарламент взяла коалиция крайне правых сил. Это позволит им назначать соответствующих комиссаров и, следовательно, писать законы ЕС.
Учитывая, что национальные правительства стран-членов ЕС формируются в результате демократических выборов, то и Европейский совет, и Совет Министров будет отражать “глас народа” – тот самый, который наводнил Парламент и Комиссию крайне правыми.
Оставим за кадром вопрос о том, как вампир сохраняет идеологическую гегемонию и производит этот “глас”. Вопрос: что тогда? Существуют ли механизмы предотвращения прихода к власти людоедов?
Одним из таких механизмов считается Европейский суд, который может отменять законы и действия институтов Евросоюза, если они противоречат основополагающим договорам и принципам ЕС – например, нарушают права человека.
Но есть нюанс: состав Европейского суда определяют правительства стран ЕС. Если это крайне правые правительства, то и судей они будут назначать таких же.
Все выдвинутые кандидатуры проходят через Комитет по оценке кандидатов, который изучает их на предмет пригодности. Однако, выводы Комитета носят рекомендательный характер. Конечное решение о назначении судей принимается правительствами стран ЕС совместно, что обычно происходит через Совет Министров. И ладно, если в этом совете засел штучный “йоббик”. Но что, если Европу накрывает правым тазом?
Дизайн Евросоюза позволяет привести к власти ксенофобов. Причём, совершенно демократическим образом. Главное обработать электорат, и он протащит радугу из различных оттенков коричневого.
Вот почему важно, кто именно владеет платформами обмена информацией, и как осуществляется их контроль – особенно в обстоятельствах, когда элиты начинают заливать баблом фашню в надежде, что та защитит их от налогов, профсоюзов и других левацких издержек демократии.
@dadakinder – поддержать автора
Сайт TEXTY взялся составить карту антиукраинского влияния в США, и создал список из 388 человек и 76 организаций.
“Кто эти люди, которые задерживали помощь, когда …Украина теряла километры фронта и, к сожалению, множество жизней?”. TG
В список “полезных идиотов” попали представители разных конфессий, – “от трампистов до коммунистов”, – которые “заражены российскими нарративами” и “распространяют этот вирус”. Связав жука и жабу с украинскими смертями, авторы заявляют:
“Статья представляет собой не обвинение, а исследование политического и медийного контекста… Это не “список врагов” и не “расстрельный список”.
И вот уже я раскалён до готовности линчевать негодяев, как, вдруг, натыкаюсь на немаловажное уточнение:
“Большинство людей в нашем исследовании не имеют прямой, доказанной связи с российским правительством или пропагандистами. Однако аргументы, которые они используют, чтобы вынудить власти дистанцироваться от Украины, повторяют ключевые тезисы российской пропаганды…”
Перевожу: у нас нет доказательств, что люди в нашем списке связаны с Кремлём, но мы всё равно намекнём на то, что они с ним связаны. Для нас достаточно уже того, что их аргументы можно встретить в кремлёвской пропаганде.
Это – логическая ошибка: то, что пропаганда использует те или иные аргументы в своих интересах, само по себе не является их опровержением. Тем более, что речь о вопросах и темах, вокруг которых продолжается международная полемика.
Вот вам примеры того, о чём двух мнений быть не может:
“Украина тотально коррумпирована”, “Нет членству Украины в НАТО”, “украинцы и русские братья”, “Майдан был переворотом”, “Донбасс этнически русский”, “санкции вредят простым россиянам”, “Православная церковь в Украине подвергается нападкам” и тому подобные совсем же ведь не сложные вопросы.
И правда – зачем доказывать, что источником этих “антиукраинских” мнений является Кремль или устанавливать связь людей из списка с ним, если можно просто вбросить дискредитирующую ассоциацию?
Чтобы составить собственное впечатление о качестве анализа, который предлагает нам TEXTY, достаточно оценить то, как авторы представляют Джордана Петерсона (в любви к которому меня сложно заподозрить):
“Джордан Петерсон, широко известный канадский психолог и фанат Достоевского, который шесть месяцев лечился в Москве в 2020-м году…”
Любит Достоевского… лечился в Москве… всё ясно – агент Кремля!
Или вот:
“Ноам Чомски… известный русофил и критик США”.
Ишь говна! США он критикует… Русофил!
Досталось и антивоенным феминисткам из CODEPINK. Им аналитики TEXTY вменяют то, что те получают финансирование от неназванных организации, связанных с Коммунистической партией Китая. Доказательств этому тоже не приводится, но говорится, что они есть у консервативного тинктанка Capital Research Center, который ещё со времён Холодной войны занимается разоблачениями леваков, и финансирует кампании дискредитации учёных, призывающих сократить углекислые выбросы.
Помимо списков, авторы любят брать неугодных в кавычки: пацифисты становятся “пацифистами”, а антивоенные акции – “антивоенными”. Это помогает читателю понять, что НА САМОМ ДЕЛЕ все эти люди – агенты Кремля.
Правда, доказательств этому по-прежнему нет… Есть красивые кружочки и палочки на картинке, которая украшает этот донос в жанре конспирологии.
Конечно, когда речь идёт о работниках RT, то доказательства сношений с Сатаной излишни. Однако, в одной куче с официальной агентурой оказались очень разные люди, бездоказательно обобщённые в антиукраинскую сеть в США.
Это – не журналистика. Это диффамация. И не удивительно, что у ряда политиков в США возникает вопрос, почему деньги американских налогоплательщиков попадают в руки иностранных агитаторов, которые публикуют бездоказательные кляузы в отношении американских граждан.
@dadakinder – поддержать автора
“Кто эти люди, которые задерживали помощь, когда …Украина теряла километры фронта и, к сожалению, множество жизней?”. TG
В список “полезных идиотов” попали представители разных конфессий, – “от трампистов до коммунистов”, – которые “заражены российскими нарративами” и “распространяют этот вирус”. Связав жука и жабу с украинскими смертями, авторы заявляют:
“Статья представляет собой не обвинение, а исследование политического и медийного контекста… Это не “список врагов” и не “расстрельный список”.
И вот уже я раскалён до готовности линчевать негодяев, как, вдруг, натыкаюсь на немаловажное уточнение:
“Большинство людей в нашем исследовании не имеют прямой, доказанной связи с российским правительством или пропагандистами. Однако аргументы, которые они используют, чтобы вынудить власти дистанцироваться от Украины, повторяют ключевые тезисы российской пропаганды…”
Перевожу: у нас нет доказательств, что люди в нашем списке связаны с Кремлём, но мы всё равно намекнём на то, что они с ним связаны. Для нас достаточно уже того, что их аргументы можно встретить в кремлёвской пропаганде.
Это – логическая ошибка: то, что пропаганда использует те или иные аргументы в своих интересах, само по себе не является их опровержением. Тем более, что речь о вопросах и темах, вокруг которых продолжается международная полемика.
Вот вам примеры того, о чём двух мнений быть не может:
“Украина тотально коррумпирована”, “Нет членству Украины в НАТО”, “украинцы и русские братья”, “Майдан был переворотом”, “Донбасс этнически русский”, “санкции вредят простым россиянам”, “Православная церковь в Украине подвергается нападкам” и тому подобные совсем же ведь не сложные вопросы.
И правда – зачем доказывать, что источником этих “антиукраинских” мнений является Кремль или устанавливать связь людей из списка с ним, если можно просто вбросить дискредитирующую ассоциацию?
Чтобы составить собственное впечатление о качестве анализа, который предлагает нам TEXTY, достаточно оценить то, как авторы представляют Джордана Петерсона (в любви к которому меня сложно заподозрить):
“Джордан Петерсон, широко известный канадский психолог и фанат Достоевского, который шесть месяцев лечился в Москве в 2020-м году…”
Любит Достоевского… лечился в Москве… всё ясно – агент Кремля!
Или вот:
“Ноам Чомски… известный русофил и критик США”.
Ишь говна! США он критикует… Русофил!
Досталось и антивоенным феминисткам из CODEPINK. Им аналитики TEXTY вменяют то, что те получают финансирование от неназванных организации, связанных с Коммунистической партией Китая. Доказательств этому тоже не приводится, но говорится, что они есть у консервативного тинктанка Capital Research Center, который ещё со времён Холодной войны занимается разоблачениями леваков, и финансирует кампании дискредитации учёных, призывающих сократить углекислые выбросы.
Помимо списков, авторы любят брать неугодных в кавычки: пацифисты становятся “пацифистами”, а антивоенные акции – “антивоенными”. Это помогает читателю понять, что НА САМОМ ДЕЛЕ все эти люди – агенты Кремля.
Правда, доказательств этому по-прежнему нет… Есть красивые кружочки и палочки на картинке, которая украшает этот донос в жанре конспирологии.
Конечно, когда речь идёт о работниках RT, то доказательства сношений с Сатаной излишни. Однако, в одной куче с официальной агентурой оказались очень разные люди, бездоказательно обобщённые в антиукраинскую сеть в США.
Это – не журналистика. Это диффамация. И не удивительно, что у ряда политиков в США возникает вопрос, почему деньги американских налогоплательщиков попадают в руки иностранных агитаторов, которые публикуют бездоказательные кляузы в отношении американских граждан.
@dadakinder – поддержать автора
Прайд кончил быстро и преждевременно: крёстный ход фокусников, лицедеев, сладкоежек и шпагоглотателей вошёл в дождливое чрево украинской столицы, и уже через 20 минут был вынужден прятать радуги в места, будоражащие воображение благопристойных граждан.
1
Прорвав плеву мусорского кордона, мальчики с жопками Гудэтамы и их боевые собабы ринулись через город, чтобы пресечь гомосексуальный шабаш.
Казалось бы, заветный час для ТЦК настал – вынимай сачок, и нагребай в него пушечных пассионариев, но нет – это же не водители автобусов, чтобы их нагребать…
Без этих, кто будет кошмарить тех? В общем, прорвали и бегут на перехват батплагу и блоуджобу.
“Смерть! Смерть! Смерть!” – поют эти птицы. И вот уже выкатили на камеру одноногого балбеса с пиксельной барсеткой: “Я оце не хочу шоб отi голі люди бігали, пригали і висказували своє мнєніє, тут діти бачать-ходють”.
По другую сторону от борцов с чужим счастьем – дрожащие голоса, объясняющие друг другу как эвакуироваться с Марша Равенства. Таковой возможен в этих широтах только при наличии кортежа из полицейских автоматчиков.
Слушая вожделенные страшилки нацюков о радужных непотребствах, я вспоминаю свои приключения на этом, с позволения сказать, поприще, понимаю, что многое упустил, многого не добрать, но слушаю и, как Леся Украинка, contra spem spero.
Если там так, то я хочу туда – плюхнуться в реку пришитых-отшитых-надетых-раздетых, но главное – разных!
Думал девочка, а это мальчик, думал мальчик, а это девочка. Ну класс же – интрига персоны на уровне киндер-сюрприза.
Ещё на ум приходит стиш, приписываемый Тредиаковскому. Называется “Весна” и живописует всё тот же притягательный мир, от которого понапрасну пятятся противники любви без стыда:
“Элефанты и леонты
И лесные сраки
И орлы, оставя монты,
Учиняют браки.
О, колико се любезно,
Превыспренно, взрачено
Нарочито преполезно
И сугубо смачено —
Стрекочущу кузнецу
В зленом блате сущу,
Нарочиту червецу
По злакам ползущу.”
Ну и кто не хотел бы так жить?
2
Без ГУЛАГа зига зага. Наш народ вынужден постоянно от чего-то прятаться: если не от кремлёвской ракеты, то от ТЦК, если не от ТЦК, то от соотечественников, которым не даёт покоя мысль о сахарных флюгерах.
Вид зергов, штурмующих прайд, не меняется. Меняется размер их стаи, растущей не только в Украине, но и во всей Европе. Из-за этого мотто “Киев – новый Берлин” играет новыми красками. О Берлине каких годов речь?
Нет, мы не увидим эту ораву в шортиках ни на рейвах у диджея Технократа, ни у автопарков перед рестораном, где закусывают патриотические элиты. Чтобы быть собой, правосеке нужна гомосека. Ну или иммигрант. В общем, слабое меньшинство, на которое можно записать все свои неудачи, и напрыгнуть псарней.
3
Отдельного внимания заслуживают дети капитана гранта, успешно монетизировавшие колониальный перекрёсток между либерухой и свастикой.
Хипстеры, заседающие над капучем в заведениях с идентичностью “твоя русофобська книгарня”, и, при этом, шокированные тем, что к ним врываются зигуны сорвать радужный флаг – люди красивые, но умкой не поцелованные.
Ещё со времён наколотых апельсинов поют они нам о том, как волки и овцы заживут счастливой небинарной семьёй, если прогонят клятых медведей. Но эта песня мамонтёнка упорно отказывается воплощаться в тверди бытия, где волки и медведи поочередно уносят в чащу бедного барашка.
Тут либо крестик, либо трусы; либо проспект Бандеры, либо Прайд… вот что нужно понять. И перестать утешать себя электоральной цифрой. “Реальных фашей у нас не так уж много”. Достаточно, чтобы заставить вас эвакуироваться с Марша Равенства в центре столицы через 20 минут после его начала.
Нет, не было, и никогда не будет для нас места в царстве неандертальцев, чей проект будущего сводится к лозунгу: “смерть ворогам”.
Зато есть надежда. Как минимум на то, что радужный флаг, который утащили два пацана из русофобской кафешки, им срочно понадобился, и не для чего-то плохого, а для чего-то, например, нового и хорошего в том месте, куда они так резво с ним побежали.
@dadakinder – поддержать автора
1
Прорвав плеву мусорского кордона, мальчики с жопками Гудэтамы и их боевые собабы ринулись через город, чтобы пресечь гомосексуальный шабаш.
Казалось бы, заветный час для ТЦК настал – вынимай сачок, и нагребай в него пушечных пассионариев, но нет – это же не водители автобусов, чтобы их нагребать…
Без этих, кто будет кошмарить тех? В общем, прорвали и бегут на перехват батплагу и блоуджобу.
“Смерть! Смерть! Смерть!” – поют эти птицы. И вот уже выкатили на камеру одноногого балбеса с пиксельной барсеткой: “Я оце не хочу шоб отi голі люди бігали, пригали і висказували своє мнєніє, тут діти бачать-ходють”.
По другую сторону от борцов с чужим счастьем – дрожащие голоса, объясняющие друг другу как эвакуироваться с Марша Равенства. Таковой возможен в этих широтах только при наличии кортежа из полицейских автоматчиков.
Слушая вожделенные страшилки нацюков о радужных непотребствах, я вспоминаю свои приключения на этом, с позволения сказать, поприще, понимаю, что многое упустил, многого не добрать, но слушаю и, как Леся Украинка, contra spem spero.
Если там так, то я хочу туда – плюхнуться в реку пришитых-отшитых-надетых-раздетых, но главное – разных!
Думал девочка, а это мальчик, думал мальчик, а это девочка. Ну класс же – интрига персоны на уровне киндер-сюрприза.
Ещё на ум приходит стиш, приписываемый Тредиаковскому. Называется “Весна” и живописует всё тот же притягательный мир, от которого понапрасну пятятся противники любви без стыда:
“Элефанты и леонты
И лесные сраки
И орлы, оставя монты,
Учиняют браки.
О, колико се любезно,
Превыспренно, взрачено
Нарочито преполезно
И сугубо смачено —
Стрекочущу кузнецу
В зленом блате сущу,
Нарочиту червецу
По злакам ползущу.”
Ну и кто не хотел бы так жить?
2
Без ГУЛАГа зига зага. Наш народ вынужден постоянно от чего-то прятаться: если не от кремлёвской ракеты, то от ТЦК, если не от ТЦК, то от соотечественников, которым не даёт покоя мысль о сахарных флюгерах.
Вид зергов, штурмующих прайд, не меняется. Меняется размер их стаи, растущей не только в Украине, но и во всей Европе. Из-за этого мотто “Киев – новый Берлин” играет новыми красками. О Берлине каких годов речь?
Нет, мы не увидим эту ораву в шортиках ни на рейвах у диджея Технократа, ни у автопарков перед рестораном, где закусывают патриотические элиты. Чтобы быть собой, правосеке нужна гомосека. Ну или иммигрант. В общем, слабое меньшинство, на которое можно записать все свои неудачи, и напрыгнуть псарней.
3
Отдельного внимания заслуживают дети капитана гранта, успешно монетизировавшие колониальный перекрёсток между либерухой и свастикой.
Хипстеры, заседающие над капучем в заведениях с идентичностью “твоя русофобська книгарня”, и, при этом, шокированные тем, что к ним врываются зигуны сорвать радужный флаг – люди красивые, но умкой не поцелованные.
Ещё со времён наколотых апельсинов поют они нам о том, как волки и овцы заживут счастливой небинарной семьёй, если прогонят клятых медведей. Но эта песня мамонтёнка упорно отказывается воплощаться в тверди бытия, где волки и медведи поочередно уносят в чащу бедного барашка.
Тут либо крестик, либо трусы; либо проспект Бандеры, либо Прайд… вот что нужно понять. И перестать утешать себя электоральной цифрой. “Реальных фашей у нас не так уж много”. Достаточно, чтобы заставить вас эвакуироваться с Марша Равенства в центре столицы через 20 минут после его начала.
Нет, не было, и никогда не будет для нас места в царстве неандертальцев, чей проект будущего сводится к лозунгу: “смерть ворогам”.
Зато есть надежда. Как минимум на то, что радужный флаг, который утащили два пацана из русофобской кафешки, им срочно понадобился, и не для чего-то плохого, а для чего-то, например, нового и хорошего в том месте, куда они так резво с ним побежали.
@dadakinder – поддержать автора
Некоторые посчитали, что я наплёл, и нет в Киеве никакой русофобской “книгарни”, откуда парочка юных неофитов могла бы стащить радужный флаг. Что ж, добро пожаловать в книжный магазин “Сенс”, который давеча открыл новую точку в самом центре украинской столицы – на Крещатике. Его твиттер и заявляет упомянутую идентичность: “твой русофобский книжный магазин”.
1
А вот и правила пребывания в этом рассаднике разнообразия:
“у нас можно с собаками, котами, сусликами, с выдуманными друзьями, и с реальными тоже, в целом, у нас можно всё, что угодно, только не на русском языке”.
Из комментов: “мир, в котором я хочу жить”, “вот теперь комфорт абсолютный”…
Магазин проводит ивенты – в частности, акции по утилизации книг: “если у вас ещё остались книги на русском языке, приносите их на площадь перед Сенсом”. Фото с костром прилагается. В комментах – репортаж: стопки книг, среди которых – роман Оруэлла “1984”.
“Нужно будет словить пару кацапчиков и сжечь их вместе с книжками”, – радуется целевая аудитория. Возражающих именуют ватой.
При этом, в посте о похищении флага админы пишут: “Быть разными – хорошо”, и никаких противоречий в зеркале не видят.
2
Если отложить в сторону эмоции, которые вызывает дискриминация, и забыть о том, что украинская Конституция её запрещает, то в этом нарушении прав человека можно разглядеть и постиронию.
Нечто подобное я видел в репортажах про афганские базары, где можно купить ковры с антиамериканскими шуточками. Впрочем, тамошние шуточки не содержат этнического акцента, адресованы военщине, и не ущемляют в правах жителей Афганистана.
Чтобы понять, как это выглядит со стороны, попробуйте заменить эпитет: твой гомофобский книжный магазин, твоя расистская, антисемитская книгарня… Хи-хи это тогда или ха-ха?
Если можно унижать этих, то унижать можно и тех, и всех.
3
Русофобия “Сенса” – это маркетинг, монетизация ненависти, и наглядное разоблачение одного из базовых неолиберальных мифов, согласно которому капитализм неизменно ведёт к демократии.
Одичание украинского общества в процессе его рыночной “реструктуризации” доказывает, что капитализм может не просто сосуществовать с ксенофобией, но и интегрировать её в свои экономические практики.
Результатом этого является нормализация предрассудков и дискриминации; разжигание этнической вражды; рост ненависти, которая, став не только национальной скрепой, но и рыночным драйвером, утверждает порядок насилия.
Торгуя так, “Сенс” способствует озверению общества, продолжению войны, и гибели украинцев.
4
Примечательно, что речь идёт не о притоне в подвале качалки, а о заведении в самом центре столицы европейского государства. Его посетители – интеллигентные молодые люди, которых внешне не отличить от польского или немецкого хипстера. Разница лишь в том, что в Польше и Германии нельзя писать на входе в магазин “чёрных не обслуживаем”, а в Украине можно. Такова тут “свобода рынка”.
Это разоблачает ещё один неолиберальный миф, мол, правые – это незначительное меньшинство, которое будет субординировано западникам, когда все мы вместе свергнем прокремлёвскую диктатуру.
Результат оказался обратный. Всё то красивое, что ело с рук западных фондов и пело нам песню о наступлении благодати, вот уже который год последовательно мимикрирует под конкретную, глубоко ксенофобскую повестку – либо чтобы не трогали, либо в рамках договора с совестью, либо из оппортунизма. Война даёт такой мимикрии моральный повод, позволяет отпуститься, зигануть…
5
Если такое поют уже на уровне таких кофеен, то дело швах. Похоже, мы, – работники медиа, культуры, академии…, – не справились со своей исторической функцией.
Роль интеллигентных людей не в том, чтобы утверждать своими остротами ксенофобию и подливать масла в огонь кровопролития, а в том, чтобы быть иммунитетом – молекулами гуманизма в самых антигуманных обстоятельствах. Иначе зачем мы вообще нужны?
В любом случае, прошу не забывать, что история движется, всё динамично, и никогда и никому не поздно сбросить шерсть с лица – начать.
@dadakinder – поддержать автора
1
А вот и правила пребывания в этом рассаднике разнообразия:
“у нас можно с собаками, котами, сусликами, с выдуманными друзьями, и с реальными тоже, в целом, у нас можно всё, что угодно, только не на русском языке”.
Из комментов: “мир, в котором я хочу жить”, “вот теперь комфорт абсолютный”…
Магазин проводит ивенты – в частности, акции по утилизации книг: “если у вас ещё остались книги на русском языке, приносите их на площадь перед Сенсом”. Фото с костром прилагается. В комментах – репортаж: стопки книг, среди которых – роман Оруэлла “1984”.
“Нужно будет словить пару кацапчиков и сжечь их вместе с книжками”, – радуется целевая аудитория. Возражающих именуют ватой.
При этом, в посте о похищении флага админы пишут: “Быть разными – хорошо”, и никаких противоречий в зеркале не видят.
2
Если отложить в сторону эмоции, которые вызывает дискриминация, и забыть о том, что украинская Конституция её запрещает, то в этом нарушении прав человека можно разглядеть и постиронию.
Нечто подобное я видел в репортажах про афганские базары, где можно купить ковры с антиамериканскими шуточками. Впрочем, тамошние шуточки не содержат этнического акцента, адресованы военщине, и не ущемляют в правах жителей Афганистана.
Чтобы понять, как это выглядит со стороны, попробуйте заменить эпитет: твой гомофобский книжный магазин, твоя расистская, антисемитская книгарня… Хи-хи это тогда или ха-ха?
Если можно унижать этих, то унижать можно и тех, и всех.
3
Русофобия “Сенса” – это маркетинг, монетизация ненависти, и наглядное разоблачение одного из базовых неолиберальных мифов, согласно которому капитализм неизменно ведёт к демократии.
Одичание украинского общества в процессе его рыночной “реструктуризации” доказывает, что капитализм может не просто сосуществовать с ксенофобией, но и интегрировать её в свои экономические практики.
Результатом этого является нормализация предрассудков и дискриминации; разжигание этнической вражды; рост ненависти, которая, став не только национальной скрепой, но и рыночным драйвером, утверждает порядок насилия.
Торгуя так, “Сенс” способствует озверению общества, продолжению войны, и гибели украинцев.
4
Примечательно, что речь идёт не о притоне в подвале качалки, а о заведении в самом центре столицы европейского государства. Его посетители – интеллигентные молодые люди, которых внешне не отличить от польского или немецкого хипстера. Разница лишь в том, что в Польше и Германии нельзя писать на входе в магазин “чёрных не обслуживаем”, а в Украине можно. Такова тут “свобода рынка”.
Это разоблачает ещё один неолиберальный миф, мол, правые – это незначительное меньшинство, которое будет субординировано западникам, когда все мы вместе свергнем прокремлёвскую диктатуру.
Результат оказался обратный. Всё то красивое, что ело с рук западных фондов и пело нам песню о наступлении благодати, вот уже который год последовательно мимикрирует под конкретную, глубоко ксенофобскую повестку – либо чтобы не трогали, либо в рамках договора с совестью, либо из оппортунизма. Война даёт такой мимикрии моральный повод, позволяет отпуститься, зигануть…
5
Если такое поют уже на уровне таких кофеен, то дело швах. Похоже, мы, – работники медиа, культуры, академии…, – не справились со своей исторической функцией.
Роль интеллигентных людей не в том, чтобы утверждать своими остротами ксенофобию и подливать масла в огонь кровопролития, а в том, чтобы быть иммунитетом – молекулами гуманизма в самых антигуманных обстоятельствах. Иначе зачем мы вообще нужны?
В любом случае, прошу не забывать, что история движется, всё динамично, и никогда и никому не поздно сбросить шерсть с лица – начать.
@dadakinder – поддержать автора
1
Расчеловечивание начинается с категоризации: люди делятся на “своих” и “чужих”. Критерием разделения может служить этнос, раса, религия, взгляды…
В процессе категоризации индивиды становятся символами – безликими представителями “своих” или “чужих”.
За этим следует стереотипизация: “свои” наделяются позитивными качествами, “чужие” – негативными. Мы – хорошие. Они – плохие. Мы – лучше, чем они. Они – хуже нас.
“Чужие” представляются менее человеческими или даже нечеловеческими существами. Их сравнивают с животным или насекомым. Чувства, мысли, и права “чужих” кажутся менее значимыми, а их нарушение не вызывает эмпатии.
Негативные качества, которыми “свои” наделяют “чужих”, делают их нежелательными сожителями. Их хочется вытеснить: не видеть, не слышать, не знать. Вытеснение сопровождается маргинализацией и дискриминацией “чужих”.
Однако, “чужие” не хотят вытесняться, оказывают сопротивление, и начинают восприниматься как угроза. Напряжение растёт, и обретает форму вражды. По мере роста агрессии, насилие в отношении “чужих” становится более вероятным и жестоким.
За теми, кто бросает камни, стоят те, кто считает, что камни можно бросать, а за ними – те, кто утверждает, что никто никаких камней не бросает.
Рано или поздно кто-то из “своих” получает сдачи – оказывается либо с разбитым лицом, либо в могиле. Это окончательно убеждает “своих” в том, что “чужие” опасны, насилие в “их” отношении оправдано, и вопрос с “ними” нужно решить… окончательно.
Так нагнетается геноцид.
2
В Украине процессы расчеловечивания стоят на стероидах войны.
Есть фактор внешней агрессии: угроза – реальна, насилие ежедневно; общество живёт в стрессе, травме, и ненависти – не только как её жертва, и не только в отношении агрессора, но и как скрепы, объединяющей “своих”.
Война идёт на территории некогда единой страны, где все перемешались, и сегодня ряд этнических атрибутов агрессора совпадает с этническими атрибутами ряда украинцев.
Русскоязычный и русский украинец – это идеальный громоотвод для переноса травмы, связанной с войной. Этот “внутренний враг” мало того, что мешает образовать национал-монолит, так ещё и напоминает внешнего врага, который убивает “своих”.
При соответствующем воздействии, гнев общества можно направить на этих “чужих”. Для этого их нужно заподозрить в связях с агрессором, усомниться в их лояльности, объявить потенциальными предателями.
Этому способствует как украинская, так и российская пропаганда, чья риторика защиты русских даёт повод сказать, что их права в Украине “на самом деле” не ущемляются.
3
Качества, которыми наделяются “чужие”, артикулируются в терминах эссенции, чего-то присущего этим людям. Они таковы по своей “природе”.
В реальности, каждый сложен, но главное – не идеален, и поэтому на любое утверждение о сущности “чужого” находится живая иллюстрация стереотипа. Это утверждает “своих” в убеждении, что предрассудок верен.
За знаком тянется исторический шлейф отношений, претензий, поступков. Каждый представитель знака несёт коллективную ответственность за них – находку, открывающую портал в моральное право расправы над группой.
Если “русский язык – это разбомбленный Харьков”, то всякий носитель этого языка – бомба, угроза, опасность. Устранить её можно только вместе с её источником.
Расчеловечивая ближнего, мы расчеловечиваем себя, и попадаем в цикл бесконечной войны и возмездия.
4
Война усиливает и объясняет, но не оправдывает дискриминацию. Расчеловечивание разрушает социальную ткань, и делает невозможным мирное сосуществование людей.
Необходимо защищать достоинство каждого человека – как на уровне государственной политики, так и на уровне личного общения; обеспечивать психологическую поддержку всем жертвам войны; создавать программы по работе с травмой и восстановлением доверия в обществе; объяснять опасность предрассудков; запускать инициативы, направленные на развитие взаимопонимания и уважения к разнообразию; создавать условия для диалога и сотрудничества разных.
@dadakinder – поддержать автора
Расчеловечивание начинается с категоризации: люди делятся на “своих” и “чужих”. Критерием разделения может служить этнос, раса, религия, взгляды…
В процессе категоризации индивиды становятся символами – безликими представителями “своих” или “чужих”.
За этим следует стереотипизация: “свои” наделяются позитивными качествами, “чужие” – негативными. Мы – хорошие. Они – плохие. Мы – лучше, чем они. Они – хуже нас.
“Чужие” представляются менее человеческими или даже нечеловеческими существами. Их сравнивают с животным или насекомым. Чувства, мысли, и права “чужих” кажутся менее значимыми, а их нарушение не вызывает эмпатии.
Негативные качества, которыми “свои” наделяют “чужих”, делают их нежелательными сожителями. Их хочется вытеснить: не видеть, не слышать, не знать. Вытеснение сопровождается маргинализацией и дискриминацией “чужих”.
Однако, “чужие” не хотят вытесняться, оказывают сопротивление, и начинают восприниматься как угроза. Напряжение растёт, и обретает форму вражды. По мере роста агрессии, насилие в отношении “чужих” становится более вероятным и жестоким.
За теми, кто бросает камни, стоят те, кто считает, что камни можно бросать, а за ними – те, кто утверждает, что никто никаких камней не бросает.
Рано или поздно кто-то из “своих” получает сдачи – оказывается либо с разбитым лицом, либо в могиле. Это окончательно убеждает “своих” в том, что “чужие” опасны, насилие в “их” отношении оправдано, и вопрос с “ними” нужно решить… окончательно.
Так нагнетается геноцид.
2
В Украине процессы расчеловечивания стоят на стероидах войны.
Есть фактор внешней агрессии: угроза – реальна, насилие ежедневно; общество живёт в стрессе, травме, и ненависти – не только как её жертва, и не только в отношении агрессора, но и как скрепы, объединяющей “своих”.
Война идёт на территории некогда единой страны, где все перемешались, и сегодня ряд этнических атрибутов агрессора совпадает с этническими атрибутами ряда украинцев.
Русскоязычный и русский украинец – это идеальный громоотвод для переноса травмы, связанной с войной. Этот “внутренний враг” мало того, что мешает образовать национал-монолит, так ещё и напоминает внешнего врага, который убивает “своих”.
При соответствующем воздействии, гнев общества можно направить на этих “чужих”. Для этого их нужно заподозрить в связях с агрессором, усомниться в их лояльности, объявить потенциальными предателями.
Этому способствует как украинская, так и российская пропаганда, чья риторика защиты русских даёт повод сказать, что их права в Украине “на самом деле” не ущемляются.
3
Качества, которыми наделяются “чужие”, артикулируются в терминах эссенции, чего-то присущего этим людям. Они таковы по своей “природе”.
В реальности, каждый сложен, но главное – не идеален, и поэтому на любое утверждение о сущности “чужого” находится живая иллюстрация стереотипа. Это утверждает “своих” в убеждении, что предрассудок верен.
За знаком тянется исторический шлейф отношений, претензий, поступков. Каждый представитель знака несёт коллективную ответственность за них – находку, открывающую портал в моральное право расправы над группой.
Если “русский язык – это разбомбленный Харьков”, то всякий носитель этого языка – бомба, угроза, опасность. Устранить её можно только вместе с её источником.
Расчеловечивая ближнего, мы расчеловечиваем себя, и попадаем в цикл бесконечной войны и возмездия.
4
Война усиливает и объясняет, но не оправдывает дискриминацию. Расчеловечивание разрушает социальную ткань, и делает невозможным мирное сосуществование людей.
Необходимо защищать достоинство каждого человека – как на уровне государственной политики, так и на уровне личного общения; обеспечивать психологическую поддержку всем жертвам войны; создавать программы по работе с травмой и восстановлением доверия в обществе; объяснять опасность предрассудков; запускать инициативы, направленные на развитие взаимопонимания и уважения к разнообразию; создавать условия для диалога и сотрудничества разных.
@dadakinder – поддержать автора
Зырю сторис, и вдруг, случается нещо невероятно: в потоке губ, поп, чик и капибар возникает кружочек с селфи моей во всех отношениях американской подруги. Ей под 30. Стоя у зеркала, она задумчиво смотрит на своё отражение. На фоне у неё играет: “Как часто вижу я сон, мой удивительный сон, в котором осень нам танцует вальс-бостон”…
1
Я, мягко говоря, опешил. Пусть это были бы Molchat Doma, ремикс TATU или, на худой конец, Витас… но Розен-факин-баум?! “Нет, быть этого не может”, подумал я и понял, что реальность – ложь, жизнь – экран, и всё это какой-то глитч в матрице.
Нет, я понимаю, что хипстер – бездонная глотка, способная усвоить всё, кроме глютена: “и корову, и быка, и кривого мясника”. Но Розенбаум – это как-то ту мач даже для такого любителя поплескаться в потрохах времени, как я. Что в этой душевной синьке на кладбище может найти для себя молодой, да ещё и американский человек?
– Ты шо, ку-ку-шинель? – пишу подруге.
– А что? Я очень люблю Александра Розенбаума. У него невероятные тексты. Мои любимые: “Чёрный тюльпан” и “Караван”. Но я не знаю, как это пишется кириллицей; смогла найти в инсте только Boston waltz.
– Ты знаешь, что “Чёрный тюльпан” – это не про цветы, а про…
– …самолёт, Афган, да, я читала об этом. Годный стафф. В Сети есть фанатские переводы. Его метафоры, мелодии, настроение… меня он потрясает.
– Чем?
– Он очень красиво описывает обыденность войны, её жестокую монотонность, приглушённую грусть, которую чувствует молодой солдат. Мне хотелось узнать, что чувствовали советские люди во время Афганской войны.
– Почему?! Ты же квир и кавайщица!
– А парень у меня – социалист. Ему интересна история СССР, и последствия его распада для мира. Мы хоть и американцы, но тоже живём в них. Ещё он любит читать книги по военной истории.
– Разве американские барды поют какие-то другие песни про войну?
– Американский фолк на военную тему совсем другой. Возможно, это как-то связано с разницей в тактике. У русских она часто сводится к тому, чтобы бросить на фронт как можно больше тел. И из этого возникает совсем другой тип искусства, другие песни.
– Какие?
– Не знаю… В них больше… реализма? Настроение совсем другое. Они не столько про индивидуальные переживания, сколько про коллективные страдания и апатию.
2
Тут меня настигает украинский зуд сообщить ей, что лирик солдатской тоски поёт нынче в кремлёвском хоре. Но вместо этого во мне раздаётся щелчок, и я, вдруг, оказываюсь в 1990-х, в библиотеке моего мёртвого деда, где, маленький, играю в солдатики.
Дверь открывается и в комнату заходит шатающийся мужчина с острым носом. Это приятель папы. Другие сейчас с папой на кухне. Осев на диван, он смотрит за моей игрой.
– Воюешь? Вот и я воевал… Прошёл Афган…
От этих слов воздух в комнате наполняется запахом ватки перед уколом. Я не люблю этот запах и продолжаю играть на ковре: “Пиу-пиу! Ра-та-та-та-та!”.
Он поднимается с дивана, подходит к стеллажам с книгами, и, вынимая одну за другой, говорит: “Эту читал? А эту? А вот эту хоть?”
Его присутствие меня напрягает, и я говорю ему: “Вы, дядя, – петух”.
Он и правда был похож на петуха – не в гендерном, а в орнитологическом, единственно известном мне тогда смысле этого слова.
Слово это произвело на дядю-петуха неожиданно сильное впечатление. Схватив меня, он начал сжимать мои ладони, больно-больно.
Закричав, я вырвался, и побежал на кухню. “Папа! Папа!”. На кухне – туман. Папа поднимает голову и расплывается в улыбке: “Я люблю тебя, сын”.
Понимая, что папа “поза зоною досяжности”, я выбегаю из квартиры и колочу руками в дверь пенсионеров по соседству. Они дают мне бутерброд и вызывают наряд.
“Эх ты, сексот”, – говорит мне дядя-петух, – “А мы за тебя кровь проливали”.
Это – моё единственное “афганское” воспоминание.
3
Щелчок, и вот я снова в настоящем.
Подруга-квир и розенбаумфаг завершает свой очерк о лысом барде.
– А ты что думаешь про Александра? – спрашивает.
– Я думаю, что Розенбаум – мужлан, душнила и путинист.
– Да, по политике он вирдо. Но ведь поэтичный.
– Поэтичный.
@dadakinder – поддержать автора
1
Я, мягко говоря, опешил. Пусть это были бы Molchat Doma, ремикс TATU или, на худой конец, Витас… но Розен-факин-баум?! “Нет, быть этого не может”, подумал я и понял, что реальность – ложь, жизнь – экран, и всё это какой-то глитч в матрице.
Нет, я понимаю, что хипстер – бездонная глотка, способная усвоить всё, кроме глютена: “и корову, и быка, и кривого мясника”. Но Розенбаум – это как-то ту мач даже для такого любителя поплескаться в потрохах времени, как я. Что в этой душевной синьке на кладбище может найти для себя молодой, да ещё и американский человек?
– Ты шо, ку-ку-шинель? – пишу подруге.
– А что? Я очень люблю Александра Розенбаума. У него невероятные тексты. Мои любимые: “Чёрный тюльпан” и “Караван”. Но я не знаю, как это пишется кириллицей; смогла найти в инсте только Boston waltz.
– Ты знаешь, что “Чёрный тюльпан” – это не про цветы, а про…
– …самолёт, Афган, да, я читала об этом. Годный стафф. В Сети есть фанатские переводы. Его метафоры, мелодии, настроение… меня он потрясает.
– Чем?
– Он очень красиво описывает обыденность войны, её жестокую монотонность, приглушённую грусть, которую чувствует молодой солдат. Мне хотелось узнать, что чувствовали советские люди во время Афганской войны.
– Почему?! Ты же квир и кавайщица!
– А парень у меня – социалист. Ему интересна история СССР, и последствия его распада для мира. Мы хоть и американцы, но тоже живём в них. Ещё он любит читать книги по военной истории.
– Разве американские барды поют какие-то другие песни про войну?
– Американский фолк на военную тему совсем другой. Возможно, это как-то связано с разницей в тактике. У русских она часто сводится к тому, чтобы бросить на фронт как можно больше тел. И из этого возникает совсем другой тип искусства, другие песни.
– Какие?
– Не знаю… В них больше… реализма? Настроение совсем другое. Они не столько про индивидуальные переживания, сколько про коллективные страдания и апатию.
2
Тут меня настигает украинский зуд сообщить ей, что лирик солдатской тоски поёт нынче в кремлёвском хоре. Но вместо этого во мне раздаётся щелчок, и я, вдруг, оказываюсь в 1990-х, в библиотеке моего мёртвого деда, где, маленький, играю в солдатики.
Дверь открывается и в комнату заходит шатающийся мужчина с острым носом. Это приятель папы. Другие сейчас с папой на кухне. Осев на диван, он смотрит за моей игрой.
– Воюешь? Вот и я воевал… Прошёл Афган…
От этих слов воздух в комнате наполняется запахом ватки перед уколом. Я не люблю этот запах и продолжаю играть на ковре: “Пиу-пиу! Ра-та-та-та-та!”.
Он поднимается с дивана, подходит к стеллажам с книгами, и, вынимая одну за другой, говорит: “Эту читал? А эту? А вот эту хоть?”
Его присутствие меня напрягает, и я говорю ему: “Вы, дядя, – петух”.
Он и правда был похож на петуха – не в гендерном, а в орнитологическом, единственно известном мне тогда смысле этого слова.
Слово это произвело на дядю-петуха неожиданно сильное впечатление. Схватив меня, он начал сжимать мои ладони, больно-больно.
Закричав, я вырвался, и побежал на кухню. “Папа! Папа!”. На кухне – туман. Папа поднимает голову и расплывается в улыбке: “Я люблю тебя, сын”.
Понимая, что папа “поза зоною досяжности”, я выбегаю из квартиры и колочу руками в дверь пенсионеров по соседству. Они дают мне бутерброд и вызывают наряд.
“Эх ты, сексот”, – говорит мне дядя-петух, – “А мы за тебя кровь проливали”.
Это – моё единственное “афганское” воспоминание.
3
Щелчок, и вот я снова в настоящем.
Подруга-квир и розенбаумфаг завершает свой очерк о лысом барде.
– А ты что думаешь про Александра? – спрашивает.
– Я думаю, что Розенбаум – мужлан, душнила и путинист.
– Да, по политике он вирдо. Но ведь поэтичный.
– Поэтичный.
@dadakinder – поддержать автора
1
Лето, жара, и город превратился в плечи. На них смотрит поблёкшими глазами старый байкер. Его взгляд — желающий и безнадёжный. Так смотрит человек, смирившийся с вердиктом времени, но так и не прекративший очаровываться.
Чем ярче свет от карамельных плеч, тем громче рёв мотора, летящего над асфальтом. Ветер несёт по обе стороны цветущую пустыню; ещё рогатый череп, ящера и кактус. Опустив глаза в зыби памяти, байкер видит, как её руки обхватывают его тело, чувствует удары сердца в спину, трепет гривы и дрожь мотоцикла, пронизывающую их обоих.
Ей хочется ему что-то сказать. Чтобы он мог её услышать, она прислоняет губы к самому его уху и запускает в него стаю слов, вспоминая которые он и сейчас становится фарой в сапогах.
— Чё пялишься, старый извращенец?!
Байкер вздрагивает, возвращается из объятий Мнемосины и оказывается стариком. Незнакомка смотрит на него, словно на лужу липких псов.
— Блядские мужики! Нигде от вас покоя нет...
Байкер достаёт из жилетки ирподы, напоминающие два белоснежных клыка, вставляет их в уши, и до меня доносится "хайвей ту хэл".
2
— Ты помнишь свою первую любовь?
— Господи... да. Я влюбился в свою школьную учительницу из Южной Кореи. Мы пели с ней песню: San Toki Toki San Ya Cha... про белого зайчика. Моим школьным прозвищем было Toki Ro Ho — потому что я сам был, как зайчик. Вторая моя любовь была из Южного Вьетнама. Милые, умные девушки.
— Как ты попал в Азию?
— Мой отец... мой биологический отец... Все знают моего отца. У него было множество женщин, и я — один из результатов. Когда ему было шестнадцать, он едва сводил концы с концами, подделал свидетельство о рождении, записался в армию, попал на Филиппины, обрюхатил местную красотку и был разоблачён, после чего возвращён в Штаты. Здесь он вступил в байкерский клуб. "Ангелы Ада", может, слышал? Так вот, он стал его лицом... Я — Сонни Баргер Младший.
— А как же филиппинская красотка?
— Она меня родила. Но знаешь... Филиппины — это другой мир. Моя мать была нищей девушкой из нищей страны. Поэтому, когда в её дверь постучали и предложили ей кругленькую сумму в обмен на её залётного спиногрыза, она меня продала. Но хоть не за $500, а за $5000! Так я попал в семью офицера Военно-воздушных сил США с базы Clark Air Force. Он сделал из меня солдата.
— Ты служил?
— Я прожил жизнь, отнимая её у других. За правое дело, без оглядки на последствия. Ты пойми, я вырос в другое время — на Филиппинах в начале Вьетнамской войны. У меня не было друзей. Я просто лежал на кровати, плакал от одиночества, и так пока не нашёл друга в боге. Мне было четыре. В пять я впервые увидел, как выглядят люди в мешках для трупов. "Армия — это травма", — говорил мне мой новый отец.
— И как с ней справиться?
— Важно иметь кого-то рядом, мочь с кем-то поговорить, поделиться своими чувствами. Люди, знавшие тебя ещё до службы, могут помочь тебе вернуться в эту медленную гражданскую жизнь.
— Но возможно ли вернуться?
— Возможно продолжить жить. Чувствовать себя нормально. Радоваться. Хотя есть вещи... с ними придётся научиться жить после. Привыкнуть к их визитам в твои сны.
Достав, внезапно, свою челюсть, он вытирает её розовым платком.
— Проблема многих из нас была в том, что мы возвращались, и тут же рвались обратно. "Туда". Трудно объяснить. Адреналин — это солдатский героин...
— Ты поэтому стал байкером?
— Да. Но не только. Мотоцикл был ключом к моему бате.
— Можешь объяснить человеку, который никогда не гонял, в чём прикол мотоцикла?
— "Ангелов Ада" создали ветераны Второй Мировой. Бывшие пилоты. Их эмблема была на бортах их самолётов. После войны им нужен был адреналин, и они нашли его в мотоциклах. Ты задаёшь мне вопрос, который я задавал отцу. Я отвечу тебе на него так, как отвечали на него первые "ангелы": мотоцикл — это самолёт на колёсах. Езда на нём даёт тебе то же чувство свободы, что и полёт. Мчаться на мотоцикле — это лететь по земле.
@dadakinder – поддержать автора
Лето, жара, и город превратился в плечи. На них смотрит поблёкшими глазами старый байкер. Его взгляд — желающий и безнадёжный. Так смотрит человек, смирившийся с вердиктом времени, но так и не прекративший очаровываться.
Чем ярче свет от карамельных плеч, тем громче рёв мотора, летящего над асфальтом. Ветер несёт по обе стороны цветущую пустыню; ещё рогатый череп, ящера и кактус. Опустив глаза в зыби памяти, байкер видит, как её руки обхватывают его тело, чувствует удары сердца в спину, трепет гривы и дрожь мотоцикла, пронизывающую их обоих.
Ей хочется ему что-то сказать. Чтобы он мог её услышать, она прислоняет губы к самому его уху и запускает в него стаю слов, вспоминая которые он и сейчас становится фарой в сапогах.
— Чё пялишься, старый извращенец?!
Байкер вздрагивает, возвращается из объятий Мнемосины и оказывается стариком. Незнакомка смотрит на него, словно на лужу липких псов.
— Блядские мужики! Нигде от вас покоя нет...
Байкер достаёт из жилетки ирподы, напоминающие два белоснежных клыка, вставляет их в уши, и до меня доносится "хайвей ту хэл".
2
— Ты помнишь свою первую любовь?
— Господи... да. Я влюбился в свою школьную учительницу из Южной Кореи. Мы пели с ней песню: San Toki Toki San Ya Cha... про белого зайчика. Моим школьным прозвищем было Toki Ro Ho — потому что я сам был, как зайчик. Вторая моя любовь была из Южного Вьетнама. Милые, умные девушки.
— Как ты попал в Азию?
— Мой отец... мой биологический отец... Все знают моего отца. У него было множество женщин, и я — один из результатов. Когда ему было шестнадцать, он едва сводил концы с концами, подделал свидетельство о рождении, записался в армию, попал на Филиппины, обрюхатил местную красотку и был разоблачён, после чего возвращён в Штаты. Здесь он вступил в байкерский клуб. "Ангелы Ада", может, слышал? Так вот, он стал его лицом... Я — Сонни Баргер Младший.
— А как же филиппинская красотка?
— Она меня родила. Но знаешь... Филиппины — это другой мир. Моя мать была нищей девушкой из нищей страны. Поэтому, когда в её дверь постучали и предложили ей кругленькую сумму в обмен на её залётного спиногрыза, она меня продала. Но хоть не за $500, а за $5000! Так я попал в семью офицера Военно-воздушных сил США с базы Clark Air Force. Он сделал из меня солдата.
— Ты служил?
— Я прожил жизнь, отнимая её у других. За правое дело, без оглядки на последствия. Ты пойми, я вырос в другое время — на Филиппинах в начале Вьетнамской войны. У меня не было друзей. Я просто лежал на кровати, плакал от одиночества, и так пока не нашёл друга в боге. Мне было четыре. В пять я впервые увидел, как выглядят люди в мешках для трупов. "Армия — это травма", — говорил мне мой новый отец.
— И как с ней справиться?
— Важно иметь кого-то рядом, мочь с кем-то поговорить, поделиться своими чувствами. Люди, знавшие тебя ещё до службы, могут помочь тебе вернуться в эту медленную гражданскую жизнь.
— Но возможно ли вернуться?
— Возможно продолжить жить. Чувствовать себя нормально. Радоваться. Хотя есть вещи... с ними придётся научиться жить после. Привыкнуть к их визитам в твои сны.
Достав, внезапно, свою челюсть, он вытирает её розовым платком.
— Проблема многих из нас была в том, что мы возвращались, и тут же рвались обратно. "Туда". Трудно объяснить. Адреналин — это солдатский героин...
— Ты поэтому стал байкером?
— Да. Но не только. Мотоцикл был ключом к моему бате.
— Можешь объяснить человеку, который никогда не гонял, в чём прикол мотоцикла?
— "Ангелов Ада" создали ветераны Второй Мировой. Бывшие пилоты. Их эмблема была на бортах их самолётов. После войны им нужен был адреналин, и они нашли его в мотоциклах. Ты задаёшь мне вопрос, который я задавал отцу. Я отвечу тебе на него так, как отвечали на него первые "ангелы": мотоцикл — это самолёт на колёсах. Езда на нём даёт тебе то же чувство свободы, что и полёт. Мчаться на мотоцикле — это лететь по земле.
@dadakinder – поддержать автора
Я очень надеюсь, что в следующий раз, когда красивые мальчики и девочки, сидящие на западных грантах в Украине, начнут петь свою песню об империализме и деколонизации, в ней найдётся место для пары строк о решении Кабмина забронировать от мобилизации сотрудников 133 НГО, получающих иностранное финансирование. Потому что субалтерн должен понимать разницу между собой и компрадорами, выдающими имперские индульгенции персоналу институций мягкой силы.
А зачем ему понимать эту разницу? Чтобы не изумляться, когда критически "не важного" водителя автобуса или работника коммунальных служб бусифицирует ТЦК, а "критически важные" прокси "не-империи" получают возможность избежать окопа, чтобы изучать пингвинов, или сообщать из своих тиктоков очень умные и не токсичные мысли в духе "приказ бомбить раковых детей был отдан на русском языке" (на самом деле всё ещё хуже — он был отдан человеческими ртами).
Нет, я рад, что для украинцев открываются новые лазейки избежать окопа. Однако я не могу делать вид, что у этих лазеек нет классового измерения, озаряющего эту историю солнцем несправедливости: простым — окопы; придворным — бронь. Что нормального в таком неравенстве? И нормально ли помалкивать об этом?
Да, истовость, с которой наши "деколонизаторы" наливают в стаканы травмированного населения хозяйскую линию партии, и переводят военный террор в плоскость этнокультурных особенностей, не удивительна.
Да, лучше пить, наливать и закусывать, рассказывая про борьбу с империализмом на имперское бабло, чем оказаться с винтовкой перед "черепахой" кремлёвских захватчиков. Только не надо строить из себя при этом патриотов. Это звание забронировано для простых украинских людей, многие из которых не имеют ни брони от мобилизации, ни денег ненавидеть Путина в Варшаве, и гонят оккупанта на том же языке, на котором был отдан приказ "бомбить раковых детей".
@dadakinder – поддержать автора
А зачем ему понимать эту разницу? Чтобы не изумляться, когда критически "не важного" водителя автобуса или работника коммунальных служб бусифицирует ТЦК, а "критически важные" прокси "не-империи" получают возможность избежать окопа, чтобы изучать пингвинов, или сообщать из своих тиктоков очень умные и не токсичные мысли в духе "приказ бомбить раковых детей был отдан на русском языке" (на самом деле всё ещё хуже — он был отдан человеческими ртами).
Нет, я рад, что для украинцев открываются новые лазейки избежать окопа. Однако я не могу делать вид, что у этих лазеек нет классового измерения, озаряющего эту историю солнцем несправедливости: простым — окопы; придворным — бронь. Что нормального в таком неравенстве? И нормально ли помалкивать об этом?
Да, истовость, с которой наши "деколонизаторы" наливают в стаканы травмированного населения хозяйскую линию партии, и переводят военный террор в плоскость этнокультурных особенностей, не удивительна.
Да, лучше пить, наливать и закусывать, рассказывая про борьбу с империализмом на имперское бабло, чем оказаться с винтовкой перед "черепахой" кремлёвских захватчиков. Только не надо строить из себя при этом патриотов. Это звание забронировано для простых украинских людей, многие из которых не имеют ни брони от мобилизации, ни денег ненавидеть Путина в Варшаве, и гонят оккупанта на том же языке, на котором был отдан приказ "бомбить раковых детей".
@dadakinder – поддержать автора
Чувствую долг поговорить о чём-то важном, хотя всё чаще нахожу такие разговоры расточительными. Жизнь мчится к кромке водопада, цена мгновения растёт, и я понимаю, что в беседе о планах армий нам нечего сообщить друг другу, кроме своих идентичностей.
Другое дело лето. Чего только не происходит в травах вечернего луга. Здесь лежит моя шея, которую окружает армия сороконожек. Её планы известны — впиться. Что она и делает, впрыскивая в меня свои соки.
"О чём думает Путин?". Не знаю. А я думаю о том, что родинки не бывают случайны, и всегда располагаются на теле таким образом, чтобы указывать маршрут к кладу. У одних он спрятан за ухом. У других — в другом месте. И вот об этом думать интересно.
Конечно, думать интересно не только об этом. Есть ещё исторический контекст и политический дискурс. Однако сороконожки заползают на вылизанные солнцем бёдра попутчика, и разница между ними и родинками становится не очевидной. Маршрут отныне всевозможен. Клад разлит повсюду. Свет проникает в листья, греет пень, цепляется, как обезьяна, за пружины волос, и разлетается в стороны мыслями другого рода.
Хотел возмутиться по поводу действий Кабмина, но комары так меня искусали, что я превратился в куст, на котором теперь распускаются розы. Всё чешется, и всё хочется почесать. А толку? Чем больше чешешь, тем сильнее чешется.
"Тебя не пугает, что будущее мира зависит от человека с деменцией?". Нет, не пугает. В отличие от вечера, который подходит к концу. Людей, которым пора. Города, в котором никто не задерживается. Страшнее ядерной войны — закрыть глаза, и не увидеть лунный шар, повисший на мгле века. Забыть тропу к ожившему ручью. Помнить, что губы есть, но не помнить для чего.
Закат грозится всё конфисковать. Ни уходить, ни отдавать ему этот июльский полумрак я не хочу. Хочу смотреть в костёр неба, и сознавать, что это — зеркало, в котором отражается наша действительная изнанка.
Вечер вот-вот прекратится, и я стану обыкновенным: готовым нести бельё в прачечную, отвечать на телефонные звонки, ехать в автобусе и рассуждать о классе пассажиров. Но это позже, а сейчас — момент не для марксизма, а для разного рода маловажных наблюдений: например, что вечерний свет очерчивает фломастером колени, плечи, и носы таким образом, что силуэт начинает двоится, и тут из тени вызирает дух, которого, конечно, нет. Но что-то же светится в человеке.
@dadakinder – поддержать автора
Другое дело лето. Чего только не происходит в травах вечернего луга. Здесь лежит моя шея, которую окружает армия сороконожек. Её планы известны — впиться. Что она и делает, впрыскивая в меня свои соки.
"О чём думает Путин?". Не знаю. А я думаю о том, что родинки не бывают случайны, и всегда располагаются на теле таким образом, чтобы указывать маршрут к кладу. У одних он спрятан за ухом. У других — в другом месте. И вот об этом думать интересно.
Конечно, думать интересно не только об этом. Есть ещё исторический контекст и политический дискурс. Однако сороконожки заползают на вылизанные солнцем бёдра попутчика, и разница между ними и родинками становится не очевидной. Маршрут отныне всевозможен. Клад разлит повсюду. Свет проникает в листья, греет пень, цепляется, как обезьяна, за пружины волос, и разлетается в стороны мыслями другого рода.
Хотел возмутиться по поводу действий Кабмина, но комары так меня искусали, что я превратился в куст, на котором теперь распускаются розы. Всё чешется, и всё хочется почесать. А толку? Чем больше чешешь, тем сильнее чешется.
"Тебя не пугает, что будущее мира зависит от человека с деменцией?". Нет, не пугает. В отличие от вечера, который подходит к концу. Людей, которым пора. Города, в котором никто не задерживается. Страшнее ядерной войны — закрыть глаза, и не увидеть лунный шар, повисший на мгле века. Забыть тропу к ожившему ручью. Помнить, что губы есть, но не помнить для чего.
Закат грозится всё конфисковать. Ни уходить, ни отдавать ему этот июльский полумрак я не хочу. Хочу смотреть в костёр неба, и сознавать, что это — зеркало, в котором отражается наша действительная изнанка.
Вечер вот-вот прекратится, и я стану обыкновенным: готовым нести бельё в прачечную, отвечать на телефонные звонки, ехать в автобусе и рассуждать о классе пассажиров. Но это позже, а сейчас — момент не для марксизма, а для разного рода маловажных наблюдений: например, что вечерний свет очерчивает фломастером колени, плечи, и носы таким образом, что силуэт начинает двоится, и тут из тени вызирает дух, которого, конечно, нет. Но что-то же светится в человеке.
@dadakinder – поддержать автора
В моей школе был мальчик Димочка. Димочка любил водку, и был самым милым мальчиком на свете — с пшеничными кудрями, кончики которых он регулярно брал в рот, отчего становился ещё милее. Стоило мне увидеть Димочку на перемене, и я мчался к нему сквозь гущу ранцев, чтобы схватить его, и кружить до звонка.
Задолго до Димочки у меня был друг Лёша. Это сейчас он баллотируется от "Единой России", а тогда, в эпоху видика и жвачки, я называл Лёшу Джоанной. Забравшись в халабуду, символизировавшую космический корабль, мы отправлялись в спальный отсек, и лежали там друг на друге, спасаясь от холода межгалактической ночи.
Позже что-то случилось. Я перестал кружить Димочку и летать в космос с будущим единоросом. Вместо этого я увлёкся девушкой внука одного из лидеров ОУН-УПА. Внук, в свою очередь, увлёкся мной, и, зажав меня под памятником Григорию Сковороде, попытался поцеловать. "Я не гей!" — кричал я, вырываясь из жарких объятий национализма. Внук расхохотался, и с тех пор больше не пытался меня поцеловать.
И, всё же, что-то звало меня кружить Димочку. Но что? Ответ на этот вопрос я нашёл двадцать лет спустя, когда в душевой Ассоциации Молодых Христиан на меня набросился молодой христианин. Став на колени, он посмотрел на меня глазами кота в сапогах из мультфильма "Шрэк", и я понял, что кружить Димочку меня звала самая что ни на есть так называемая любовь — возможная, но так и не расцветшая.
А почему? А потому, что ни у меня, ни у Димочки не было культурных инструментов, помогающих разобраться в себе без стыда и следствия. Мы были мальчиками, и эта должность не предполагала, что любовь между нами возможна. Напившись водки, мы забирались в постель, и клали между собой девочку Дашу, которая была нашим алиби.
Нет, я не являюсь противником гендерной теории. Я против людей, которые используют её для разобщения угнетённых и продвижения угнетателей. Как, впрочем, и против тех, кто, ссылаясь на "пинк вошинг", оказывается в одном ведре с консервативными неандертальцами, объявляющими гендерные шуры-муры чем-то не существенным per se.
Чем же они важны? Как минимум, тем, что помогают людям, из которых сотканы народы и классы, понять, что кружить Димочку — это нормально. Лучше кружить, чем подавлять желание кружить, звереть от этого, катиться по жизни на санках мортидо, и к вечеру лет обнаружить в себе завядший цветочек чего-то прекрасного и неизведанного — быть может даже целого сада.
@dadakinder – поддержать автора
Задолго до Димочки у меня был друг Лёша. Это сейчас он баллотируется от "Единой России", а тогда, в эпоху видика и жвачки, я называл Лёшу Джоанной. Забравшись в халабуду, символизировавшую космический корабль, мы отправлялись в спальный отсек, и лежали там друг на друге, спасаясь от холода межгалактической ночи.
Позже что-то случилось. Я перестал кружить Димочку и летать в космос с будущим единоросом. Вместо этого я увлёкся девушкой внука одного из лидеров ОУН-УПА. Внук, в свою очередь, увлёкся мной, и, зажав меня под памятником Григорию Сковороде, попытался поцеловать. "Я не гей!" — кричал я, вырываясь из жарких объятий национализма. Внук расхохотался, и с тех пор больше не пытался меня поцеловать.
И, всё же, что-то звало меня кружить Димочку. Но что? Ответ на этот вопрос я нашёл двадцать лет спустя, когда в душевой Ассоциации Молодых Христиан на меня набросился молодой христианин. Став на колени, он посмотрел на меня глазами кота в сапогах из мультфильма "Шрэк", и я понял, что кружить Димочку меня звала самая что ни на есть так называемая любовь — возможная, но так и не расцветшая.
А почему? А потому, что ни у меня, ни у Димочки не было культурных инструментов, помогающих разобраться в себе без стыда и следствия. Мы были мальчиками, и эта должность не предполагала, что любовь между нами возможна. Напившись водки, мы забирались в постель, и клали между собой девочку Дашу, которая была нашим алиби.
Нет, я не являюсь противником гендерной теории. Я против людей, которые используют её для разобщения угнетённых и продвижения угнетателей. Как, впрочем, и против тех, кто, ссылаясь на "пинк вошинг", оказывается в одном ведре с консервативными неандертальцами, объявляющими гендерные шуры-муры чем-то не существенным per se.
Чем же они важны? Как минимум, тем, что помогают людям, из которых сотканы народы и классы, понять, что кружить Димочку — это нормально. Лучше кружить, чем подавлять желание кружить, звереть от этого, катиться по жизни на санках мортидо, и к вечеру лет обнаружить в себе завядший цветочек чего-то прекрасного и неизведанного — быть может даже целого сада.
@dadakinder – поддержать автора
1
"Лужа крови на месте, где пуля попала в Ирину Фарион". Так пишет газета. Пишет не точно. Точнее было бы написать, что лужа крови возникла на месте, где госпожа Фарион годами сеяла вражду. И, вдруг, в багровом отражении обнаруживается очевидность: ненависть множит ненависть, и возвращается бумерангом к своим источникам; подчас — в шкуре насилия. Может, всё же, не стоило множить?
В произошедшем есть что-то трагилогичное, какая-то гармоничная симметрия между жизнью и смертью конкретного субъекта. Субъект отравился своим же лекарством. Теперь его кадавр можно водрузить на алтарь культа смерти, и лобзать чупачупсы мощей.
Посвятив жизнь делению людей на нелюдей, Фарион была одним из самых токсичных "шмаровозов на холуятне русофобского вранья". Таковым и войдёт в анналы. Как и другие ренегаты Комсомола, вовремя уловившими своими седалищными тепловизорами climate change, она превратила родной для неё сталинский клич в песенки про птичку по имени Нахтигаль. Про таких птичек важно помнить только то, что поют они ровно до тех пор, пока есть барин, готовый бросать им монетку с криком: "Мурку!".
2
Пуля, летящая в лабуха, второстепенна. Другое дело пуля, летящая в барина. Таких пуль будет всё больше. Не только здесь, но и везде, повсюду, на всей сплоши нагромождения судеб.
Ток, собравшийся в недрах народов, не выражается на языке брошюры. В этом его аутентичность, брызжущая талой молофьей со дна хтони. Вспыхнули очи, и огненный москит летит в висок. А я лечу в стальном гробу по трассе, и слушаю самый протрамповский эфир в эфире самого либерального радио. "Да он как Кеннеди! Как Рейган! Как Иисус!". Ну и ну-с...
Америка пришла в движение, и лужа расползается по миру. То, что умка зовёт дискурсом, ныне разит теологией смерти. Закрыв кровавое ухо белым квадратом, на сцену истории выходит перерождённая Мортида — новая Республиканская партия, устремлённая раздавить Синего Мертвеца. Раздавить, быть может, и к сожалению нашего брата, но закономерно. Кто не меняется, тот гаснет.
3
Что изменилось в партии расистов?
Во-первых, и без того господня стая заговорила на ещё более религиозном языке. Пережитое покушение на своего лидера описывается в терминах божественного вмешательства. Вождь предстаёт в облике Избранного, объятого апельсиновым светом, и спасённого, чтобы спасти Родину от гендерных ересей.
Об этом же талдычит русская мужчина, которую я подслушиваю на приёме у зубного: о чести и бесчестности, порицании и похвале, необходимости самопожертвования в битве с пляшущими недотыкомками.
Во-вторых, изменилась риторика в отношении квиров и абортов. У молодых республиканцев она исхитрилась, и артикулируется в терминах права штатов на самоопределение. Старейшины негодуют, требуя опечатать блудные матки, и не пущать соскабливать дитять на карнавалах гордости — в гостях у смазки.
В-третьих, — и это хук под наш дых, — новые республиканцы успешно ангажируют рабочий класс (через экономический национализм и профсоюзы, расцветшие на заре возвращения "в родную гавань" заводских труб и электрических нитей). Ещё пару лет назад представить, что на сцене Республиканского съезда будет стоять выходец из рабочих низов, и журить вампирский процент, было невозможным.
Кто не меняется, тот гаснет. Некоторых будут гасить. Волна разномасштабных выстрелов является нахтигалем нового времени, чьи трели возвещают о возвращении насилия в политику галстука и пиджака. Тем, кто к нему не готов, пора бы подумать о жизни в глубокой тиши, где только ты, закат, и палец в курочке согретый.
@dadakinder – поддержать автора
"Лужа крови на месте, где пуля попала в Ирину Фарион". Так пишет газета. Пишет не точно. Точнее было бы написать, что лужа крови возникла на месте, где госпожа Фарион годами сеяла вражду. И, вдруг, в багровом отражении обнаруживается очевидность: ненависть множит ненависть, и возвращается бумерангом к своим источникам; подчас — в шкуре насилия. Может, всё же, не стоило множить?
В произошедшем есть что-то трагилогичное, какая-то гармоничная симметрия между жизнью и смертью конкретного субъекта. Субъект отравился своим же лекарством. Теперь его кадавр можно водрузить на алтарь культа смерти, и лобзать чупачупсы мощей.
Посвятив жизнь делению людей на нелюдей, Фарион была одним из самых токсичных "шмаровозов на холуятне русофобского вранья". Таковым и войдёт в анналы. Как и другие ренегаты Комсомола, вовремя уловившими своими седалищными тепловизорами climate change, она превратила родной для неё сталинский клич в песенки про птичку по имени Нахтигаль. Про таких птичек важно помнить только то, что поют они ровно до тех пор, пока есть барин, готовый бросать им монетку с криком: "Мурку!".
2
Пуля, летящая в лабуха, второстепенна. Другое дело пуля, летящая в барина. Таких пуль будет всё больше. Не только здесь, но и везде, повсюду, на всей сплоши нагромождения судеб.
Ток, собравшийся в недрах народов, не выражается на языке брошюры. В этом его аутентичность, брызжущая талой молофьей со дна хтони. Вспыхнули очи, и огненный москит летит в висок. А я лечу в стальном гробу по трассе, и слушаю самый протрамповский эфир в эфире самого либерального радио. "Да он как Кеннеди! Как Рейган! Как Иисус!". Ну и ну-с...
Америка пришла в движение, и лужа расползается по миру. То, что умка зовёт дискурсом, ныне разит теологией смерти. Закрыв кровавое ухо белым квадратом, на сцену истории выходит перерождённая Мортида — новая Республиканская партия, устремлённая раздавить Синего Мертвеца. Раздавить, быть может, и к сожалению нашего брата, но закономерно. Кто не меняется, тот гаснет.
3
Что изменилось в партии расистов?
Во-первых, и без того господня стая заговорила на ещё более религиозном языке. Пережитое покушение на своего лидера описывается в терминах божественного вмешательства. Вождь предстаёт в облике Избранного, объятого апельсиновым светом, и спасённого, чтобы спасти Родину от гендерных ересей.
Об этом же талдычит русская мужчина, которую я подслушиваю на приёме у зубного: о чести и бесчестности, порицании и похвале, необходимости самопожертвования в битве с пляшущими недотыкомками.
Во-вторых, изменилась риторика в отношении квиров и абортов. У молодых республиканцев она исхитрилась, и артикулируется в терминах права штатов на самоопределение. Старейшины негодуют, требуя опечатать блудные матки, и не пущать соскабливать дитять на карнавалах гордости — в гостях у смазки.
В-третьих, — и это хук под наш дых, — новые республиканцы успешно ангажируют рабочий класс (через экономический национализм и профсоюзы, расцветшие на заре возвращения "в родную гавань" заводских труб и электрических нитей). Ещё пару лет назад представить, что на сцене Республиканского съезда будет стоять выходец из рабочих низов, и журить вампирский процент, было невозможным.
Кто не меняется, тот гаснет. Некоторых будут гасить. Волна разномасштабных выстрелов является нахтигалем нового времени, чьи трели возвещают о возвращении насилия в политику галстука и пиджака. Тем, кто к нему не готов, пора бы подумать о жизни в глубокой тиши, где только ты, закат, и палец в курочке согретый.
@dadakinder – поддержать автора
Это не Байден вышел из гонки. Из гонки вышла Демпартия, чей исторический крах уже ничем не подсластить.
С дедом всё ясно: старость — не радость. Проблема глубже: за последние 15 лет Демократы так и не произвели на свет новое поколение политиков.
Сейчас уже всем очевидно, что их "прогрессивное крыло" в лице Берни, AOC, и прочих "демократических социалистов" было сборищем "клоунов у пидарасов", вся историческая функция которого заключалась в том, чтобы привлечь голоса левой хипсты и быть слитыми во имя сохранения статуса-кво. Что ж, устранив "красную угрозу", Демпартия кончает тем, чем кончают все костные центристы — триумфом ксенофобов.
Я не могу постичь, как можно было довести свою политическую силу до состояния подтекающей голой жопы, но буду рад смотреть, как треплют этот труп. Не из любви к треплющим, а из любви к причинно-следственным связям и историческим закономерностям.
Вы только вдумайтесь: твой лидер — сенильный объект, не понимающий, где он находится, и с кем говорит. Ты наблюдаешь это годами, но вместо того, чтобы закрыть эту брешь в булках, говоришь электорату, который тоже видит Президента, садящегося на выдуманный стул, что победа будет за нами. При этом, вице-президент живёт в тени под паркетом, потому что является одним из самых непопулярных политиков в американской истории. Т.е., оба твоих "туза" — жидкие.
Казалось бы, кому-то в этой комнате должна была прийти в голову мысль о необходимости подготовки ассортимента тузов на смену. Но она либо не пришла, либо пришла слишком поздно, и в нынешнем цикле у Демократов некем крыть.
Единственным преимуществом остаётся число жителей в голубых штатах... чьи улицы кишат выброшенными на них ветеранами, безумцами, и нищими работягами, проходя сквозь крики которых можно порадоваться только тому, что в этих краях у трансгендерных подростков есть доступ к блокираторам полового созревания...
Ну и потом — что это "было" в Украине, которой дед, только что признавший себя недееспособным, подарил $175 лярдов? И почему она должна заботить обыкновенного американского налогоплательщика, переживающего кризис в собственной стране?
Не сомневаюсь, что эти, и другие вопросы станут гвоздями, которые Республиканцы будут всласть заколачивать в гроб своих профукавших всё оппонентов.
Из этой ситуации можно сделать, как минимум, два вывода: во-первых, о необходимости постоянного обновления; во-вторых, об иллюзорном могуществе всякой власти, которая предстаёт перед нами в облике Титана, но, в конечном счёте, оказывается бумажным тигром.
@dadakinder – поддержать автора
С дедом всё ясно: старость — не радость. Проблема глубже: за последние 15 лет Демократы так и не произвели на свет новое поколение политиков.
Сейчас уже всем очевидно, что их "прогрессивное крыло" в лице Берни, AOC, и прочих "демократических социалистов" было сборищем "клоунов у пидарасов", вся историческая функция которого заключалась в том, чтобы привлечь голоса левой хипсты и быть слитыми во имя сохранения статуса-кво. Что ж, устранив "красную угрозу", Демпартия кончает тем, чем кончают все костные центристы — триумфом ксенофобов.
Я не могу постичь, как можно было довести свою политическую силу до состояния подтекающей голой жопы, но буду рад смотреть, как треплют этот труп. Не из любви к треплющим, а из любви к причинно-следственным связям и историческим закономерностям.
Вы только вдумайтесь: твой лидер — сенильный объект, не понимающий, где он находится, и с кем говорит. Ты наблюдаешь это годами, но вместо того, чтобы закрыть эту брешь в булках, говоришь электорату, который тоже видит Президента, садящегося на выдуманный стул, что победа будет за нами. При этом, вице-президент живёт в тени под паркетом, потому что является одним из самых непопулярных политиков в американской истории. Т.е., оба твоих "туза" — жидкие.
Казалось бы, кому-то в этой комнате должна была прийти в голову мысль о необходимости подготовки ассортимента тузов на смену. Но она либо не пришла, либо пришла слишком поздно, и в нынешнем цикле у Демократов некем крыть.
Единственным преимуществом остаётся число жителей в голубых штатах... чьи улицы кишат выброшенными на них ветеранами, безумцами, и нищими работягами, проходя сквозь крики которых можно порадоваться только тому, что в этих краях у трансгендерных подростков есть доступ к блокираторам полового созревания...
Ну и потом — что это "было" в Украине, которой дед, только что признавший себя недееспособным, подарил $175 лярдов? И почему она должна заботить обыкновенного американского налогоплательщика, переживающего кризис в собственной стране?
Не сомневаюсь, что эти, и другие вопросы станут гвоздями, которые Республиканцы будут всласть заколачивать в гроб своих профукавших всё оппонентов.
Из этой ситуации можно сделать, как минимум, два вывода: во-первых, о необходимости постоянного обновления; во-вторых, об иллюзорном могуществе всякой власти, которая предстаёт перед нами в облике Титана, но, в конечном счёте, оказывается бумажным тигром.
@dadakinder – поддержать автора
Снилось, что режу горло русскому солдату. Режу ножом для хлеба — то есть, плохо. Кровь не бежит, солдат не умирает. "Щекотно", — говорит, — и смеётся. Смех у него заразный. Вот и я начинаю смеяться.
Просыпаюсь, как и всякий мужчина, твёрдым. Полный решимости никого не зарезать. Желающий ёрзать друг о друга на зло смерти, волочить липкой губой по чему-то взаимному.
Из окна — запах хлеба. За окном — июль.
1
Кудрявое солнце стало горячим. Тем паче предметы и люди под ним. В том, что Гидрометцентр зовёт "волной жара", а поэты "Чувством", обнажается предательская суть кондиционера — машины, созданной остужать лето.
Жар улиц. Жар помещений. Жар, вгоняющий в краску. Влагающий влагу. Там же, где влага, восходят туманы, и позволяют теряться в своих призрачных субстанциях. Нет, лето остужать не хочется.
Чем стоит заниматься летом? Летом стоит смотреть на солнце, и гнать в шею печали по поводу того, что солнце закатится.
Как закатится?!
Как глаза усопшего — за рубежи Востока, под занавес век.
Как не грустить об изъятии солнца закатом?
Известно как — используя сведения науки, занимающейся механикой неба.
Наука сообщает: планета вращается, и солнце, закатывающееся тут, выкатывается там — то есть, продолжает облизывать чьи-то щёки своим янтарным языком. Пусть не твои, но, всё же, щёки. Пусть не здесь, но зато языком.
2
Впрочем, сейчас эти щёки — мои: шелестят, как знамёна, под напором ниспадающих спиралей — врастающих в кожу лучей солнца и, отчасти, сверхскоростной бормашины в руках армянского дантиста.
Всё хорошо. Откуда же берётся беспокойство посреди июля? От радости, которую доставляют ласки света.
Чем приятнее вечер, тем подозрительней пространство, тем вероятнее наказание, тем жутче даже не сам закат, не конфискация светила, а память о ласковом свете, его дальнейшая невозможность, и, в конце концов, угасание воспоминаний — положение, подвергающее сомнению правду сада, песню птицы, и восторги по этим поводам.
Кажется, что за удовольствием последует расплата. Что обнажение желания приглашает отобрать его надежды. Что радость есть преступление против тех, кто безрадостен; привилегия тех, кто избавлен случаем от бомб и солдатов.
Нет смысла в счастье, которым нельзя поделиться — разделить его с не зарезанным ближним. Об этом мне снится картина Победы:
Спускаясь в окопы, мавки расстёгивают воротники уставших, и целуют каждого в место стука. Из павших взлетают прозрачные птицы, хватают не павших, уносят подальше.
3
Смерть подходит к концу. Самое время подумать о чём-то приятном. Например, об анатомии солнца.
Основу солнца составляет шар огня. Вокруг шара — жар. Волокна пламенных спиралей расходятся в стороны, вьются плетями.
Что происходит в это время на земле?
Трус врубает кондей.
Но что, если кондея нет, и ты позволишь лету быть, делать с тобой всё, что хочется?
Штопор луча входит в грудь пешехода, откупоривает её, и высвобождает пену нагретого органа. Митбол по имени сердце проколот звездой по имени солнце.
Разве не в этом замысел июля? Не для того ли было дано лето?
Что остаётся после света? Память о светиле. О том, как серебрятся листья и предметы. Горсть моментов. Кусочки солнца.
Не потому ли это ценно, что мгновенно, и скоропостижно? Как хлопок век. Как выстрел. Как закатившийся под веко глаз.
@dadakinder – поддержать автора
Просыпаюсь, как и всякий мужчина, твёрдым. Полный решимости никого не зарезать. Желающий ёрзать друг о друга на зло смерти, волочить липкой губой по чему-то взаимному.
Из окна — запах хлеба. За окном — июль.
1
Кудрявое солнце стало горячим. Тем паче предметы и люди под ним. В том, что Гидрометцентр зовёт "волной жара", а поэты "Чувством", обнажается предательская суть кондиционера — машины, созданной остужать лето.
Жар улиц. Жар помещений. Жар, вгоняющий в краску. Влагающий влагу. Там же, где влага, восходят туманы, и позволяют теряться в своих призрачных субстанциях. Нет, лето остужать не хочется.
Чем стоит заниматься летом? Летом стоит смотреть на солнце, и гнать в шею печали по поводу того, что солнце закатится.
Как закатится?!
Как глаза усопшего — за рубежи Востока, под занавес век.
Как не грустить об изъятии солнца закатом?
Известно как — используя сведения науки, занимающейся механикой неба.
Наука сообщает: планета вращается, и солнце, закатывающееся тут, выкатывается там — то есть, продолжает облизывать чьи-то щёки своим янтарным языком. Пусть не твои, но, всё же, щёки. Пусть не здесь, но зато языком.
2
Впрочем, сейчас эти щёки — мои: шелестят, как знамёна, под напором ниспадающих спиралей — врастающих в кожу лучей солнца и, отчасти, сверхскоростной бормашины в руках армянского дантиста.
Всё хорошо. Откуда же берётся беспокойство посреди июля? От радости, которую доставляют ласки света.
Чем приятнее вечер, тем подозрительней пространство, тем вероятнее наказание, тем жутче даже не сам закат, не конфискация светила, а память о ласковом свете, его дальнейшая невозможность, и, в конце концов, угасание воспоминаний — положение, подвергающее сомнению правду сада, песню птицы, и восторги по этим поводам.
Кажется, что за удовольствием последует расплата. Что обнажение желания приглашает отобрать его надежды. Что радость есть преступление против тех, кто безрадостен; привилегия тех, кто избавлен случаем от бомб и солдатов.
Нет смысла в счастье, которым нельзя поделиться — разделить его с не зарезанным ближним. Об этом мне снится картина Победы:
Спускаясь в окопы, мавки расстёгивают воротники уставших, и целуют каждого в место стука. Из павших взлетают прозрачные птицы, хватают не павших, уносят подальше.
3
Смерть подходит к концу. Самое время подумать о чём-то приятном. Например, об анатомии солнца.
Основу солнца составляет шар огня. Вокруг шара — жар. Волокна пламенных спиралей расходятся в стороны, вьются плетями.
Что происходит в это время на земле?
Трус врубает кондей.
Но что, если кондея нет, и ты позволишь лету быть, делать с тобой всё, что хочется?
Штопор луча входит в грудь пешехода, откупоривает её, и высвобождает пену нагретого органа. Митбол по имени сердце проколот звездой по имени солнце.
Разве не в этом замысел июля? Не для того ли было дано лето?
Что остаётся после света? Память о светиле. О том, как серебрятся листья и предметы. Горсть моментов. Кусочки солнца.
Не потому ли это ценно, что мгновенно, и скоропостижно? Как хлопок век. Как выстрел. Как закатившийся под веко глаз.
@dadakinder – поддержать автора
Язык, который показал в суде подозреваемый в убийстве Ирины Фарион, не является частным, и выражает сентимент некоторой части украинских граждан, наслушавшихся безнаказанных антиконституционных проповедей о своей неполноценности.
Интересен здесь, впрочем, не высунутый язык, а процесс риторического омовения, в рамках которого кадавр ксенофобии возвращается с того света в виде патриотического знака.
Особенно показательным, в этом смысле, является пост украинской службы ВВС, представляющий собой оргию словесного отбеливания:
История о том, как Фарион объявила русскоязычных солдат ВСУ, "не украинцами", описывается в нём так: "ругалась из-за языка даже с военными".
Поход в детский сад, где Фарион предлагала детям либо менять полученные от родителей имена, либо уезжать из Украины "в мир, где живут Маши" — это не травля и буллинг, а "убеждала деток не называть друг друга на русский лад".
Обзывать украинских граждан "московоротыми" "дебилами" и "умственно отсталыми" "дегенератами" — это не хейт-спич, а "ревностная защита украинского языка".
"Почему мой Дмитрик, внук, которому 3,5 года, заходя в детский садик, видит перед собой какого-то Гришу, который ему говорит: “Привет”. И мой внук должен его учить при помощи своего маленького кулачка украинскому языку. Потому что ребёнок приходит нервный домой и говорит: “Бабушка, в садике москаль”. А бабушка говорит, что москаля нужно уничтожать, и Дмитрик уничтожает москаля". (Ирина Фарион)
И правда — зачем упоминать о том, как Фарион слила ФСБ личные данные крымского студента, опрометчиво поделившегося с ней своими патриотическими чувствами? Лучше назвать её "харизматичной депутаткой-профессоркой".
Все эти дерзания на полях пост-правды не проходят бесследно. Некоторые постят в эти дни известную цитату Фарион "орлицы не отчитываются перед гиенами". Разумеется, без уточнения контекста. А контекст у этих красивых слов следующий: Фарион годами отрицала своё членство в КПСС, а когда оно подтвердилось архивными записями, объявила себя орлицей. Иными словами, завралась, попалась, и слилась.
Ничто из этого, разумеется, не оправдывает и не заслуживает ответа в форме убийства. Убийства, которое можно было бы предотвратить, если бы власти уважали собственный закон, и пресекали пропаганду ненависти.
Люди, позволяющие себе расчеловечивать ближнего, не могут работать в сфере образования, и выступать с национальных трибун общества, претендующего называться демократическим.
Называть Фарион "сердцем нации" — значит, утверждать, что в основе украинского сердца лежит ненависть. Однако, мы знаем, что это не так.
Ненависть множит себя, и кормится кровью. Выстрелив в Фарион, убийца подарил жизнь её идеям: нетерпимости, социальной эксклюзии, дискриминации.
Объявлять своими героями ксенофобов, ставить им памятники и называть в их честь улицы — значит, увековечивать ксенофобию как ценность; вписывать её в социальную ткань, делать нормой, ведущей общество к смерти.
Возможен ли патриотизм без гуманизма, без уважения к разнообразию людей, их особенностям и правам, без соблюдения верховного закона страны, являющейся, вроде как, адресатом твоего патриотического чувства?
@dadakinder – поддержать автора
Интересен здесь, впрочем, не высунутый язык, а процесс риторического омовения, в рамках которого кадавр ксенофобии возвращается с того света в виде патриотического знака.
Особенно показательным, в этом смысле, является пост украинской службы ВВС, представляющий собой оргию словесного отбеливания:
История о том, как Фарион объявила русскоязычных солдат ВСУ, "не украинцами", описывается в нём так: "ругалась из-за языка даже с военными".
Поход в детский сад, где Фарион предлагала детям либо менять полученные от родителей имена, либо уезжать из Украины "в мир, где живут Маши" — это не травля и буллинг, а "убеждала деток не называть друг друга на русский лад".
Обзывать украинских граждан "московоротыми" "дебилами" и "умственно отсталыми" "дегенератами" — это не хейт-спич, а "ревностная защита украинского языка".
"Почему мой Дмитрик, внук, которому 3,5 года, заходя в детский садик, видит перед собой какого-то Гришу, который ему говорит: “Привет”. И мой внук должен его учить при помощи своего маленького кулачка украинскому языку. Потому что ребёнок приходит нервный домой и говорит: “Бабушка, в садике москаль”. А бабушка говорит, что москаля нужно уничтожать, и Дмитрик уничтожает москаля". (Ирина Фарион)
И правда — зачем упоминать о том, как Фарион слила ФСБ личные данные крымского студента, опрометчиво поделившегося с ней своими патриотическими чувствами? Лучше назвать её "харизматичной депутаткой-профессоркой".
Все эти дерзания на полях пост-правды не проходят бесследно. Некоторые постят в эти дни известную цитату Фарион "орлицы не отчитываются перед гиенами". Разумеется, без уточнения контекста. А контекст у этих красивых слов следующий: Фарион годами отрицала своё членство в КПСС, а когда оно подтвердилось архивными записями, объявила себя орлицей. Иными словами, завралась, попалась, и слилась.
Ничто из этого, разумеется, не оправдывает и не заслуживает ответа в форме убийства. Убийства, которое можно было бы предотвратить, если бы власти уважали собственный закон, и пресекали пропаганду ненависти.
Люди, позволяющие себе расчеловечивать ближнего, не могут работать в сфере образования, и выступать с национальных трибун общества, претендующего называться демократическим.
Называть Фарион "сердцем нации" — значит, утверждать, что в основе украинского сердца лежит ненависть. Однако, мы знаем, что это не так.
Ненависть множит себя, и кормится кровью. Выстрелив в Фарион, убийца подарил жизнь её идеям: нетерпимости, социальной эксклюзии, дискриминации.
Объявлять своими героями ксенофобов, ставить им памятники и называть в их честь улицы — значит, увековечивать ксенофобию как ценность; вписывать её в социальную ткань, делать нормой, ведущей общество к смерти.
Возможен ли патриотизм без гуманизма, без уважения к разнообразию людей, их особенностям и правам, без соблюдения верховного закона страны, являющейся, вроде как, адресатом твоего патриотического чувства?
@dadakinder – поддержать автора
Уважаемые российские оппозиционеры!
Прекратите вставлять в свои тексты дисклеймер "Настоящий материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен иностранным агентом". Это кринж.
Я понимаю, что статус иностранного агента приглашает на себе хайпануть, и, в целом, поддерживаю конверсию репрессий в социальный капитал. Однако, в случае с этим дисклеймером, семиотическая экономика работает не в вашу пользу.
Объясняю, как это выглядит со стороны: со стороны это выглядит, как еврей, приклеивающий к себе жёлтую звезду. Впрочем, еврей был вынужден её приклеивать и носить по Берлину. Зачем её носить по Берлину российскому релоканту мне, признаюсь, не очень понятно.
Люди, сдриснувшие из России, и мнящие себя борцами с режимом, не обязаны подчиняться требованиям путинского закона. Тем не менее, они ему подчиняются, тем самым будто подтверждая стереотип, что россиянин — холоп с врождённым рефлексом лобызать царский сапог.
Как согласуется эта кремлёвская наклейка на высказываниях с чувством собственного достоинства? И у кого в руках власть? У того, кто даёт вещам имя. "Ты — иностранный агент". "Я — иностранный агент". Иерархия очевидна.
Занимаясь самолюбованием ("царь-солнце обратил на меня взор!"), российский оппозиционер не задумывается о сути субстанции, которая стекает по его губам. Думает, что имя, данное ему авторитарным отцом, — это свэг, и признание.
Что, в свою очередь, наделяет силой признающего; делает ярмо, которым фашизм прижигает свою субмиссивную скотинку, весомым, значимым, ценным.
Конечно, это можно объявить чем-то прямо противоположным — например, апроприацией. Но я лично вижу принципиальную разницу между теми, кто апроприирует гордое звание пидараса, и теми, кто даёт пизды гомофобам.
@dadakinder – поддержать автора
Прекратите вставлять в свои тексты дисклеймер "Настоящий материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен иностранным агентом". Это кринж.
Я понимаю, что статус иностранного агента приглашает на себе хайпануть, и, в целом, поддерживаю конверсию репрессий в социальный капитал. Однако, в случае с этим дисклеймером, семиотическая экономика работает не в вашу пользу.
Объясняю, как это выглядит со стороны: со стороны это выглядит, как еврей, приклеивающий к себе жёлтую звезду. Впрочем, еврей был вынужден её приклеивать и носить по Берлину. Зачем её носить по Берлину российскому релоканту мне, признаюсь, не очень понятно.
Люди, сдриснувшие из России, и мнящие себя борцами с режимом, не обязаны подчиняться требованиям путинского закона. Тем не менее, они ему подчиняются, тем самым будто подтверждая стереотип, что россиянин — холоп с врождённым рефлексом лобызать царский сапог.
Как согласуется эта кремлёвская наклейка на высказываниях с чувством собственного достоинства? И у кого в руках власть? У того, кто даёт вещам имя. "Ты — иностранный агент". "Я — иностранный агент". Иерархия очевидна.
Занимаясь самолюбованием ("царь-солнце обратил на меня взор!"), российский оппозиционер не задумывается о сути субстанции, которая стекает по его губам. Думает, что имя, данное ему авторитарным отцом, — это свэг, и признание.
Что, в свою очередь, наделяет силой признающего; делает ярмо, которым фашизм прижигает свою субмиссивную скотинку, весомым, значимым, ценным.
Конечно, это можно объявить чем-то прямо противоположным — например, апроприацией. Но я лично вижу принципиальную разницу между теми, кто апроприирует гордое звание пидараса, и теми, кто даёт пизды гомофобам.
@dadakinder – поддержать автора
Друзья!
Я сейчас работаю исследователем в Университете Калифорнии (руки не доходят об этом рассказать), и мне хочется кричать на весь космос вот о чём: в украинских библиотеках работают святые люди.
Я не помню когда последний раз таких встречал, и встречал ли вообще. Они тебя не знают. Ты — никто. Просто человек, обратившийся в библиотеку. И они все бросаются тебе помочь. Перерывают всё. Находят что-угодно, параллельно сдавая кровь на ЗСУ, и сканируя старые, тебе одному интересные книжки с перерывом на выключение света.
При этом, им платят гроши, пока наши депутатики и повыползавшие из них мажорчики кушают ананасик.
Сердце стучит, а плащ шелестит от такой несправедливости. Реальные профи с отдачей на максималках сидят без денег. Без нормальных компьютеров. Без должного внимания.
Короче, пользуясь случаем, хотел бы призвать вас пользоваться услугами украинских, — в особенности областных и районных, — библиотек.
Библиотекари и архивисты — друзья учёных. Без них нет памяти. Нет источника. Нет истории. Этих людей нужно беречь, как собственные икринки.
В недрах украинских библиотек хранятся интереснейшие книги, невероятные фото, потрясающие кинохроники разных времён... ты просто ныряешь в эти пещеры Али Бабы, и обнаруживаешь сокровища, которые сам не искал, и даже не догадывался, что они есть, а они есть — там, в библиотеках.
Сейчас, когда библиотеки и архивы под ракетой, важно сохранить всё, что только можно, саму нашу память, на которую может просто упасть бомба, и уничтожить оригиналы.
Призываю каждого обратиться в любую украинскую библиотеку, найти в ней что-угодно соответствующее вашим интересам, и заказать оцифровку неоцифрованных материалов, поучаствовав в сохранении памяти.
Поверьте, библиотекари оценят ваш интерес, и помогут вам найти не просто случайные странички в некоей книжке, а настоящие витамины для ума и воображения.
@dadakinder – поддержать автора
Я сейчас работаю исследователем в Университете Калифорнии (руки не доходят об этом рассказать), и мне хочется кричать на весь космос вот о чём: в украинских библиотеках работают святые люди.
Я не помню когда последний раз таких встречал, и встречал ли вообще. Они тебя не знают. Ты — никто. Просто человек, обратившийся в библиотеку. И они все бросаются тебе помочь. Перерывают всё. Находят что-угодно, параллельно сдавая кровь на ЗСУ, и сканируя старые, тебе одному интересные книжки с перерывом на выключение света.
При этом, им платят гроши, пока наши депутатики и повыползавшие из них мажорчики кушают ананасик.
Сердце стучит, а плащ шелестит от такой несправедливости. Реальные профи с отдачей на максималках сидят без денег. Без нормальных компьютеров. Без должного внимания.
Короче, пользуясь случаем, хотел бы призвать вас пользоваться услугами украинских, — в особенности областных и районных, — библиотек.
Библиотекари и архивисты — друзья учёных. Без них нет памяти. Нет источника. Нет истории. Этих людей нужно беречь, как собственные икринки.
В недрах украинских библиотек хранятся интереснейшие книги, невероятные фото, потрясающие кинохроники разных времён... ты просто ныряешь в эти пещеры Али Бабы, и обнаруживаешь сокровища, которые сам не искал, и даже не догадывался, что они есть, а они есть — там, в библиотеках.
Сейчас, когда библиотеки и архивы под ракетой, важно сохранить всё, что только можно, саму нашу память, на которую может просто упасть бомба, и уничтожить оригиналы.
Призываю каждого обратиться в любую украинскую библиотеку, найти в ней что-угодно соответствующее вашим интересам, и заказать оцифровку неоцифрованных материалов, поучаствовав в сохранении памяти.
Поверьте, библиотекари оценят ваш интерес, и помогут вам найти не просто случайные странички в некоей книжке, а настоящие витамины для ума и воображения.
@dadakinder – поддержать автора
