А и не нужно выбирать или сосредотачиваться на чем-то одном. Скорее всего фундаментальный объективный мир (реальность) является и тем и другим одновременно — и дискретным, и волновым

https://www.tgoop.com/enggov/7959

Кушайте майонез!
Каждая десятая столовая ложка помогает поддерживать франкопровансальский язык.

Ещё одно сомнительное достижение за сегодня – придумал рифму:

"Демократы – как домкраты!"

Кому надо, забирайте. Дарю!

Новый дворник из Мьянмы не понимает, зачем убирать мусор.

Тем временем мимо проходил Саня Плюев, немного никудышний парень лет двадцати семи. Увидев спящего на могиле Пугаева, Плюев удивился. "Ну и ну, - подумал он. - Уже могилы оскверняют. Он бы еще наблевал тут. Ну да ладно, его дело, а пошарить в карманах не мешает", - оживился Саня. О себе Плюев всегда говорил, что он и мухи не обидит, и сам верил в это. Но тут решил, что для верности надо спящего грохнуть по башке бутылкой, чтоб крепче спал, а потом уж пошарить. Бутылка валялась рядом, и Саня к ней потянулся. В карманах оказалось всего ничего. "Мне на водку с пивом и сеструхе больной на курицу хватит", - удовлетворенно промычал про себя Плюев. Уходя, оглянулся на Пугаева. На душе стало тоскливо. "Чтой-то он не шевелится, - подумал Плюев. - Я ж его по башке-то тихонько. Пора бы ему вставать".

Юрий Мамлеев Случай в могиле

Язык — это ниша? Хорошо, допустим, что язык — это ниша. Но как и плод с древа познания, он бесполезен, когда висит на дереве. Без «работы» язык — как феномен «говорящих обезьян». Язык у «говорящих обезьян» просто есть, но качественного перехода он им не дает. В чем же тогда состоит миссия языка для «человека»? В том, что этот «плод» надо еще «вкусить». А вот «вкусив», перейдя в систему времен, а значит, переходя в пространстве и времени туда, где мы сопоставим «смерть» с собой, как свою проблему, как будущее препятствие, как свое ограничение, как «рамку» — вот только в этот момент мы получаем качественный переход туда, где появляется всё человеческое: и культура в том числе. Культура может показать нам интересный фокус: как сосуществуют национальная специфичность с «общечеловеческими ценностями». Национальная культура — это языковая специфика в самом широком смысле. Начиная с алфавита, лексем, слов, орфограмм и синтаксиса, локальна: это как «яблочный пирог» и «оливье». Что такое «яблочный пирог» для европейца? Это десерт. Для американца это символ американской идентичности. То же самое с салатом «оливье». Для американца это экзотический салат, а для русских символ Новогодних праздников. И так далее, мы можем перечислять любые культурные артефакты. И только в сфере высокого искусства все культурные отличия народов почему-то перетекают в нечто общее, общечеловеческое. Единственная тема, понятная в любом конце мира — это смерть. Нет ни одного подлинно великого произведения культуры, где любовь или счастье не сводится к борьбе со смертью. Поэтому в ходу религиозные темы, поэтому все знают про «Реквием» Моцарта. Нет «общечеловеческих» пирогов или салатов: пицца всегда останется по духу «итальянской», а «хот-дог» американским, и только тема преодоления смерти абсолютно общечеловеческая.

Валентин Василевский
"Man Death Ethics" ("Человек, смерть и этика")
Автор одноимённого канала: @mandeathandethics

“Меланхолия/Пилот гиперкара»/дерево, темпера, поталь/ 120х120см/ 2025/
Вот такая странная работа получилась.. Название двойное, и первая часть это отсылка к одноименной гравюре Дюрера, собственно как и вся композиция картины. Честно говоря, сейчас понимаю что получилось не совсем то , что хотелось бы, и возможно напишу второй вариант в дальнейшем. Мрачнее и аскетичнее должно было быть , увлекся декоративными эффектами, ну да ладно , это часть процесса..

Поддержите господина Трампа, и ваши волосы будут мягкими и шелковистыми.

⚡️ Владимир Путин прибыл на совещание в Курскую область по газопроводной трубе.

Domus Dei

Усовершенствовала подсказку:

Помощь зла.

Ребзя йоу

Я тут короче решил закосплеить Нормана Ридуса из Death Stranding и уехать в горы ходить со стремянкой и рюкзаком Яндекс Доставки, ссать на камни и падать в реки (нет)

На какое-то время съебу из Петербурга в Сочи, такие дела

Поскольку я опять все пропил к хуям попрошу у вас помощи – но в этот раз уже не на опохмел, а на трекинговые ботинки и компас чтобы точно найти тот камень с которого буду щитпостить

4279380681992360

(1/2)
Главные неприятности прорезались полтора года спустя, когда до начальства дошло, что «Сказка о Тройке» не просто идейно вредная вещь, она еще вдобавок опубликована на Западе, и не где-нибудь, а в антисоветском журнальчике «Грани».
На этот случай существовала хорошо отработанная и отлаженная организационная процедура. Так называемый «секретарь по оргвопросам» того отделения Союза писателей, к коему приписан был проштрафившийся писатель, вызывал последнего к себе на ковер, вставлял ему приличествующий общему положению дел фитиль и предлагал в письменной форме отмежеваться от вражеской провокации с последующим опубликованием этого самого отмежевания в печати. Если писатель соглашался следовать начальственным указаниям, дело благополучно закрывалось и штрафник, красный от злости и стыдобищи, возвращался в строй. Если же писатель артачился, принимался вдруг разглагольствовать о свободе творчества, конституционных правах и прочих экзотических вещах, – словом, «строил из себя декабриста», – тогда дело его автоматически передавалось по инстанциям в ведение «компетентных органов», которые на то и были созданы, чтобы обламывать рога, выбивать бубну и полировать мослы. Тем паче, что прен-цен-дент (дело Синявского – Даниэля) был уже своевременно создан.

АН (как полномочный представитель АБС) был вызван к секретарю по организационным вопросам Московской писательской организации тов. Ильину (бывшему не то полковнику, не то даже генерал-майору КГБ) и был там спрошен:
– Что такое НТС, знаете? – спросил его тов. Ильин.
– Знаю, – сказал АН с готовностью. – Машинно-тракторная станция.
– Да не МТС, а НТС! – гаркнул тов. Ильин. – Народно-Трудовой Союз!
– Нет, не знаю, – сказал АН и почти что не соврал, ибо имел о предмете самое смутное представление.
– Так полюбуйтесь, – зловеще произнесло начальство и, выхватив из огромного сейфа белую книжечку, швырнуло ее на стол перед обвиняемым. Книжечкой оказался номер журнала «Грани», содержащий хорошо знакомый текст.
Далее произошел разговор, после которого АН почти сразу же собрался и поехал в Ленинград, в Дом творчества «Комарово» писать с братом-соавтором повесть, как сейчас помню, «Пикник на обочине».

Без малого тридцать лет прошло с тех пор, но я отчетливо помню те чувства, которые охватили меня, когда услышал я рассказ АН и понял, какое мерзопакостное действо нам предстоит. Чувства были: самый унизительный страх, бессильное бешенство и отвращение, почти физиологическое.
В отличие от многих и многих АБС никогда не строили планов и нисколько не хотели нелегально публиковаться за рубежом. Действия такого рода представлялись нам всегда не только опасными, но и совершенно бессмысленными. Наш читатель – здесь, и писать нам должно именно для него и ни для кого (и ни для чего) больше – так, или примерно так, формулировали мы для себя суть этой проблемы. Ни в какой мере, разумеется, не осуждая тех, кто, не видя иного выхода, вынужден был печататься «за бугром», иногда даже восхищаясь их смелостью и готовностью идти на самые серьезные жертвы, мы в то же время всегда полагали этот путь для себя совершенно неприемлемым и ненужным. Наши рукописи («Улитка», «Сказка о Тройке», «Гадкие лебеди») попадали на Запад самыми разными путями, некоторые из этих путей мы позднее, уже после перестройки, узнали, некоторые – остаются и до сих пор тайной за семью печатями, но никогда эти публикации не совершались с нашего ведома и согласия. Более того, когда нам предлагали такой вариант действий, мы всегда от него отказывались, – в более или менее резкой форме.

Борис Натанович Стругацкий
"Комментарии к пройденному"

Часть (1/2) фрагмента

(2/2)
И вот теперь нам предстояло выразить свое отношение к акту, который нам был неприятен, к акту, который представлялся нам совершенно бессмысленным и бесполезным да еще и бестактным по отношению к нам. При этом, выражая наше к этому акту отношение, – отрицательное, безусловно самое отрицательное! – мы одновременно и помимо всякого нашего желания как бы поддерживали и одобряли тех, кто заставил нас это отношение выражать, мы как бы объединялись с ними в едином порыве казенного негодования, становились по сю сторону баррикады, где не было никого, кроме негодяев, жлобов и дураков, где собрались все наши враги и не было (не могло быть!) ни одного друга.
О, это было более чем тошнотворное занятие! Полдня мы обдумывали свое коротенькое послание-отмежевание, а потом еще полдня его писали. Тошнило от того, что делать это мы ВЫНУЖДЕНЫ. От того, что сами мы не видели ничего дурного в происшедшем («ну напечатали и напечатали... кому какое дело? Чего тут огород-то городить, ей-богу!»), а изображать нам надлежало самое что ни на есть искреннее возмущение и негодование. От злости на дураков, переправивших рукопись за рубеж, и от доброхотов, радостно ее опубликовавших (из самых лучших побуждений, естественно!) – тоже тошнило, да еще как...

«Нам сообщили, что в N 78 журнала «Грани» за 1970 год перепечатана наша повесть «Сказка о Тройке», вышедшая в свет в 1968 году (альманах «Ангара» NN 4-5). Нам сообщили также, что журнал «Грани», являющийся органом НТС, придерживается ярко выраженной антисоветской ориентации. По этому поводу мы имеем заявить следующее:
1. Повесть «Сказка о Тройке» задумана нами как сатира на некоторые отрицательные явления, сопровождающие развитие науки и представляющие собой неизбежные издержки бурного научно-технического прогресса в наше время. Мы не беремся сами судить о достоинствах и недостатках нашей повести, но по мнению ряда компетентных товарищей (в большинстве – ученых) «Сказка о Тройке» оказалась произведением своевременным и была хорошо принята в научно-технических кругах нашего общества.
2. Нам совершенно очевидно, что необоснованные и безапелляционные нападки на «Сказку о Тройке» и другие наши произведения со стороны некоторых работников местного значения и неквалифицированных журналистов не дают редакции антисоветского журнала «Грани» никакого права рассматривать нас как своих авторов.
3. Мы категорически протестуем против опубликования нашей повести на страницах антисоветского журнала «Грани», как против провокации, мешающей нашей нормальной работе, и требуем, чтобы подобное впредь не повторялось.
Дата – 30.03.1971. Подписи».

Написали – и тут же яростно принялись доканчивать первый черновик «Пикника». Чтобы стереть поганую слизь с ленты пишущей машинки. Чтобы отбить привкус идеологической ипекакуаны во рту. Чтобы снова почувствовать себя если не человеками, то хотя бы вполне человекоподобными...
Слава богу, этот текст наш никуда не пошел. Рассказывали, что товарищ Чаковский, тогдашний главред «Литературной газеты», который по замыслу начальства должен был опубликовать наше покаянное опровержение, прочитавши его, якобы, произнес с отвращением: «Не понимаю, против кого они, собственно, протестуют – против «Граней» или против наших журналистов» – и печатать ничего не стал. На том дело о забугорных изданиях АБС и закрылось. До поры, до времени.

Борис Натанович Стругацкий
"Комментарии к пройденному"

Часть (2/2) фрагмента