ērān ud anērān

Известное утверждение о «невозможности управлять страной с коня», принадлежащее китайскому учёному Лу Цзя (III-II вв. до н.э.) и адресованное основателю династии Хань, находило признание среди знати и интеллектуалов последующих эпох. Елюй Чу-цай обращался с этими же словами к Чингисхану, чей наследник якобы быстро «усвоил старый афоризм», а спустя пять столетий Хаяси Радзан (будто бы) применил близкие обороты для описания деяний Иэясу, который «будучи просвещённым и мудрым человеком, рано понял, что страной нельзя управлять с коня».
Схожие сюжеты средневековые авторы (руководствуясь, очевидно, позднесасанидскими источниками) приводили об основателе Сасанидской империи Ардашире, который, будучи верен "благой вере", установил «союз трона и алтаря» и укрепил маздеизм.

Эти повторяющиеся тексуальные модели, которые нередко вызывают большое доверие среди исследователей, являлись в массе своей позднейшими историографическими спекуляциями: их авторы приписывали выдающимся деятелям ангажированность той или иной ортодоксией, следование некоему заранее составленному проекту или его принятие из рук той или иной группы. Выдающийся японист Г. Оомс как раз продемонстрировал, что ранние вехи бакуфу Эдо нельзя встраивать в русло "неоконфуцианской ортодоксии" и "неоконфуцианского управления", хорошо известных по XIX в., и уверенность позднейших авторов в обратном — не более чем результат (или инструмент?) genesis amnesia.

Схожие явления я сейчас пытаюсь проследить на своём материале. Принимая логичное положение, что формирование, например, "идеологии" (если таковое действительно имело место) является процессом, а не событием, "начало" которого «относится скорее к эпистемологическому порядку, чем к порядку вещей», фиксация динамики этого процесса и его социальных контекстов становится ключевой проблемой. Здесь уже, разумеется, пример упомянутого сёгуната, равно как и всей раннесовременной Японии с формированием "рационального" или "аргументационного" дискурса взамен "мифологического" (по Хабермасу) едва ли будет релевантен. В таком случае представление о радикальном разрыве между обесцененными старыми и авторитетными новыми "мифологическими" моделями легитимности может оказаться не вполне состоятельным или (как минимум) нуждаться в оговорках и уточнениях.

www.tgoop.com/eranudaneran/1295

1.3K viewsedited  Feb 28 at 13:32

Известное утверждение о «невозможности управлять страной с коня», принадлежащее китайскому учёному Лу Цзя (III-II вв. до н.э.) и адресованное основателю династии Хань, находило признание среди знати и интеллектуалов последующих эпох. Елюй Чу-цай обращался с этими же словами к Чингисхану, чей наследник якобы быстро «усвоил старый афоризм», а спустя пять столетий Хаяси Радзан (будто бы) применил близкие обороты для описания деяний Иэясу, который «будучи просвещённым и мудрым человеком, рано понял, что страной нельзя управлять с коня».
Схожие сюжеты средневековые авторы (руководствуясь, очевидно, позднесасанидскими источниками) приводили об основателе Сасанидской империи Ардашире, который, будучи верен "благой вере", установил «союз трона и алтаря» и укрепил маздеизм.

Эти повторяющиеся тексуальные модели, которые нередко вызывают большое доверие среди исследователей, являлись в массе своей позднейшими историографическими спекуляциями: их авторы приписывали выдающимся деятелям ангажированность той или иной ортодоксией, следование некоему заранее составленному проекту или его принятие из рук той или иной группы. Выдающийся японист Г. Оомс как раз продемонстрировал, что ранние вехи бакуфу Эдо нельзя встраивать в русло "неоконфуцианской ортодоксии" и "неоконфуцианского управления", хорошо известных по XIX в., и уверенность позднейших авторов в обратном — не более чем результат (или инструмент?) genesis amnesia.

Схожие явления я сейчас пытаюсь проследить на своём материале. Принимая логичное положение, что формирование, например, "идеологии" (если таковое действительно имело место) является процессом, а не событием, "начало" которого «относится скорее к эпистемологическому порядку, чем к порядку вещей», фиксация динамики этого процесса и его социальных контекстов становится ключевой проблемой. Здесь уже, разумеется, пример упомянутого сёгуната, равно как и всей раннесовременной Японии с формированием "рационального" или "аргументационного" дискурса взамен "мифологического" (по Хабермасу) едва ли будет релевантен. В таком случае представление о радикальном разрыве между обесцененными старыми и авторитетными новыми "мифологическими" моделями легитимности может оказаться не вполне состоятельным или (как минимум) нуждаться в оговорках и уточнениях.

BY ērān ud anērān